Крепость Пресечённого Слова

в соавторстве с Г.Варлаковым

Часть 1. Апокалипсис

1. Шаден – заклёпка и пресекатор

Ненавистная заклёпка вылетела из пазов от одного лёгкого удара. Сколько  до этого Шаден не пытался выдрать её вилкой, столовым ножом, собственными зубами, выбить подорожным булыжником, ничего не получалось. Казалось, сидит как влитая, не продвигается ни на волосок, словно не заклёпка, а металлический нарост, погрешность пьяного кузнеца. Заклинанием Шаден тоже пробовал, в меру сил, насколько позволял ему пресекающий кристалл.
– Хи-хи-хи, лёгонький попался, - карлик с молоточком очень любил свою работу, считал её самой важной в Крепости, а себя чуть ли не затычкой океана. При этом брызгал слюной, нелепо шепелявил, а палец постоянно держал в носу.
Мелвор чуть отстранил карлика и вцепился в руку заключённого. Наручник плотно смыкался на запястье, посильней браслета, и конусом расширялся к локтю. Вытянутый в форме капли кристалл располагался на наружной стороне, чтобы все видели, чем он сейчас заполнен. На вкус Шадена нечто противное, тёмно-бурое. Временами оно извивалось, как змея в банке.
Энергия. Магистр теней всегда подолгу всматривался в кристалл и походил в такие минуты на глубоко задумавшегося мечтателя.
Мелвор разжал края браслета у запястья, невысокий лоб покрылся капельками пота. Огромное, четырёхлапое, не из этого мира существо, а пыхтит, как обычный крестьянин за пахотой.
– Я помогу-помогу! – запищал карлик и протянул свои суховатые, кривые, как коряги в дремучем лесу, руки.
Но его помощь не понадобилась. Мелвор потянул наручник за основание и сдернул мощным рывком. Шаден закричал, потом некоторое время корчился в кресле, конечно, его привязали.
–  Отлично, - раздался бесцветный голос магистра теней.
Шаден не заметил, откуда он появился. Может, всё это время наблюдал, невидимый. Вот он, разглядывает пресекатор, вернее, держит на уровне головы. В мантии, из-под которой не торчат даже пяты, он не ходит, а парит над землей, точно неприкаянный дух. Под капюшоном вместо лица поселился туман.
Голос вернул Шадена в чувство. Как же, сам магистр пожаловал, да ещё когда на руке нет проклятого пресекатора. Скрежетание зубов, пышущие ненавистью глаза, несколько движений пальцами и… Энергия, устремившаяся отовсюду, из воздуха, земли под ногами, океана, плещущегося на горизонте, и даже далекого внутримирового огня…
Карлик что-то в ужасе закричал и быстро скрылся с глаз – нырнул за полупрозрачную защитную завесу. Энергия сочилась по полу из щелей. Карлик наблюдал издали, глазами, похожими на плошки. А остальные, казалось, ничего не заметили. Подумаешь, засорили пол чем-то, похожим на комья свалявшейся шерсти. Магистр смотрел в кристалл пресекатора, словно хотел залезть туда сам, и не обращал внимания на потуги Шадена. Рядом без движения застыл мелвор. Но энергия уже добралась до него и повисла на плечах, как плащ из паутины.
Ненависть и боль напоминали реку, прорвавшую плотину. Шаден попытался превратить чувства в форму, более сложную, чем изначальный хаос. Поэтому заклинал, привязанные к подлокотникам руки искали друг друга, чтобы сложиться в магическую фигуру. Тело тряслось, серое лицо потемнело, налилось синевой, заискрили концы белых волос.
Энергия обтекала вокруг, но так и не решилась приблизиться к призрачной фигуре. Мелвор, в отличие от магистра, не был защищён. Мохнатые ноги уже по колено утопали в туманной массе. Вдруг, словно повинуясь неслышному приказу, существо пришло в себя и принялось всеми лапами поспешно срывать прилепившуюся тут и там «паутину».
- Не беспокойся, Кронк, тебе ничто не грозит, - спокойно сказал магистр. – Магия не может причинить вреда мелворам.
Неожиданно на защитной завесе замутился портал. И ещё один, одновременно с первым, но только на противоположной стороне, так что выходящие смотрели друг другу в лицо. Сперва появилась нога в изящной туфельке и шёлковом чулке, а потом и их хозяин, – высокий молодой человек в красно-синем, украшенном вышивкой, наряде, – магистр стихий. Из второго портала мешком вывалилась нескладная фигура магистра хаоса. Его лоскутная, скроенная из шкур мантия была невообразимо рваной и грязной. Многочисленные амулеты и обереги, сделанные из костей и волос, болтались на шее и гнули к земле. Длинные чёрные волосы доходили до середины спины, местами они были сальными и мокрыми, а местами твердыми, словно их вымакали в глине. Эро и Хастор походили на благородного конкистадора и дикаря-варвара, у которых вдруг завелись общие интересы.
- Тьфу… развели грязь, - каркал Хастор. Потом сел на корточки, зачерпнул немного и поднёс к носу. – Грязна грязюка…
- Это моя энергия, – предупредил магистр теней. – Она чиста, как горный источник. Поэтому убери от неё свои грязные руки.
Шаден дотянулся-таки пальцами левой руки до запястья правой, извернув её под немыслимым углом. Все услышали нечеловеческий вой. К магистру теней устремились чёрные сгустки, но не долетали и оплывали к «ногам». В потоке мелькали лица, перекошенные и изуродованные, с раззявленными в крике ртами.
На локтях и коленях Хастор поспешил уползти к защитному барьеру, при этом смешно шевелил губами, оборачивался и звал за собой магистра теней Амадеуса. Тот отступил следом, раскрыв будто в полёте мантию, которой прикрывал Эро. Последним пятился мелвор.
- Зачем вы пришли? – спросил Амадеус, когда всю четвёрку поглотила мутная пелена.
Магистр хаоса сидел возле валявшегося в обмороке карлика и лишь глупо улыбался.
- Норн плевался изначальным, - пояснил Эро, его улыбка, казалось, способна была покорить любую даму. – Вот Хастор и решил оттяпать себе немного энергии. Я пытался его остановить, но…
– Там моя… хаос… - магистр хаоса протянул руку (при этом подвязанные к рукаву его мантии керамические черепа глухо брякнули), указал на неподвижного в кресле Шадена. Голова норна бессильно свесилась на грудь, тонкие кисти безжизненно свисали вдоль подлокотников. Тени исчезли, только серое вещество продолжало течь по стенам купола.
- Ошибки нет... Этот кристалл – мой кристалл… - закончил магистр хаоса.
- Я вижу, Хастор, твое непомерное честолюбие с годами намного выросло, - бесстрастно заметил Амадеус.
Он отвернулся и посмотрел на мелвора.
- Кронк, иди, посмотри, что с ним.
Гигант с трудом выдёргивал ноги из засасывающей массы. На полу, жутковато вырастая из коленей, плыло вниз головой его отражение. Мелвор осторожно поднял за подбородок склоненную голову.
- Жив, - буркнул он.
Амадеус нырнул за завесу и оказался возле мелвора. Тонкие прозрачные пальцы приподняли сомкнутое веко.
- Развяжи его и одень новый пресекатор. – Он достал из рукава и любовно погладил снятый с Шадена наручник.
А магистр хаоса погрозил обтянутым беспалой перчаткой кулаком.
- Я пойду к Великому магистру… – сказал он и, каркнув что-то невнятное, исчез в клубе дыма.
Стоявший рядом Эро поморщился от сильного серного запаха.

2. Клавдий, Витум – бабочки и яйцо дракона

Бабочки порхали по комнате – мириады разноцветных созданий. Человек в лохмотьях и маске заворожено следил за ними.
– Красиво! – захлопал в ладоши, нелепо, как ребёнок, раздвинув пальцы.
– Вот видишь, как просто, - радовался человек в строгом чёрном костюме.
А маска постепенно, совсем незаметно, но всё-таки, он знал это, заполнялась тёмно-зелёной массой.
– Но они такие маленькие. А давай сделаем их побольше.
Натужился, смешно раздул щёки, а потом словно выдохнул – ближайшая бабочка завертелась на месте, в стороны полетела золотая пыльца. Ещё потуг, и из вихря, как феникс из пламени, вынырнула новая красавица – крылья с локоть длиной.
– Я тоже так могу, - человек в маске без видимого усилия тут же создал десяток бабочек размером от вороны до цапли.
– Что?! Ты хочешь переплюнуть магистра?! – чёрный костюм оттянул галстук, словно задыхаясь.
Потом скорчил рожу, а руки сложил двумя крыльями. Помахал ими.
– Куд-кудах! Куд-кудах! Кука-реку! – наверное, крики птиц заменяли созидателю слова заклинаний.
Ладони оторвались и самостоятельно запорхали по комнате, пугая бабочек. Магистр выругался на неизвестном языке, тряся культяпками. Потом припустился по комнате, прыгал за своими ладонями, словно возможно что-то словить несуществующими пальцами. Бабочки, удивлённые этим представлением, летали в полном хаосе.
А человек в маске хохотал.
– Ну и магистр! Как ты только смог им стать? Даже курицу вызвать не смог.
Просто повёл рукой, словно что-то загрёб. На полу заблестело, как монета, разрослось, превратилось в белый овал – яйцо. Ещё движение вкупе с негромким щелчком.
Яйцо покрылось сетью трещин. Мастер поёжился, словно ему было холодно. Человек в костюме перестал прыгать и зачаровано следил за тем, как от верхушки яйца отваливаются скорлупки. Забытые им руки приземлились на пол и, как паук, поползли к хозяину.
- Крокодила тут только не хватало, - проворчал магистр.
Его подопечный гневно сверкнул глазами из-под маски, в одночасье ставшей вдруг почти непрозрачной. Потом выразительно приложил палец к губам. Послышался громкий треск. Бабочки, что сидели на многочисленных цветах, заполонивших подоконники, сорвались с мест и заметались по комнате. Из яйца показалась лысая голова с длинным, загнутым на конце клювом. Существо зевнуло, сверкнув острыми зубами. Потом рывок, и на свет показалось перепончатое крыло.
- Похоже на птеродактиля, - заметил магистр, разминая пальцы вновь обретённых рук.
Мастер посмотрел недоумённо. Пока он держал заклинание, маска была непроницаемо-серебристой. Пальцы безотчётно пытались ослабить её давление на лицо.
- Куда летит мир? – тихо спросил он, с трудом ворочая языком. – Уже дракона никто не узнаёт.
Вылупившееся существо, неуверенно переставляя слабые ножки, просеменило к мастеру. Жалобный писк, взмах крыльями – и счастливая улыбка на вымученном лице в непроницаемой маске.
- Рододендрон, - проговорил мастер и подхватил на руки дракончика.
Магистр сделал предостерегающий жест и шагнул в сторону подопечного. Вокруг прямо из пола вырастали огромные цветы. Обрадованные бабочки тотчас облепили их. Мастер стоял среди переливающейся всеми цветами радуги полянки, бледный, но счастливый.
- Вообще-то я просто дал имя своему питомцу. Вас я сюда не звал.
- Ты знаешь, что так называется цветок из моего мира? – спросил магистр, продираясь к нему сквозь заросли. – Хватит колдовать всякую гадость, Витум. Отдай дракона, я позабочусь о нём.
Бабочки, сыпля пыльцой, налетели на него. Они хлопали огромными люминесцентными крыльями прямо перед глазами, создавая чудовищную рябь. Магистр закрыл глаза и почувствовал, как всё вокруг кружится, быстрее и быстрее. Откуда-то издалека слышался смех мастера.
…Розы, фиалки, жасмин, тюльпаны. Небольшой пруд с белыми лилиями. А вон там, за персиковым деревом, - пионы и хризантемы. Стоп! Какие хризантемы? Они же цветут поздней осенью!
- А разве время важнее красоты? – спросили глубоким женским голосом.
Закат, рассвет, снова закат…
Он открыл глаза и обнаружил себя на полу в комнате мастера. Витум стоял возле стрельчатого окна и подставлял лицо солнечному свету. Цветы на подоконнике печально поникли. Половина бабочек исчезла, оставшиеся расселись по книжным полкам и спинкам кресел. Дракончик висел, вцепившись в рваньё мастера.
- Ненавижу такую погоду, - Витум полуобернулся, и магистр увидел, что его маска ярко мерцает серебром.
Дверь отворилась, и в комнату зашли два прислужника. Без слов они взяли мастера под руки и потянули за собой. Витум упирался, верещал и поскуливал, как несчастная собака.
- Живодёры! Убийцы! Отпустите меня! Клавдий, помоги, не стой на месте!
Вспомнил, как зовут – надо же, какой-никакой, а прогресс.
Дракончик отцепился и попытался укусить одного из прислужников, но отлетел, встретив удар башмаком. Пища, он спрятался за магистра.
- Идём, идём, создатель, не брыкайся, - сказал один из прислужников.
Ладонь сорвалась с руки магистра и залепила конвоиру оплеуху.
- Побольше уважения к мастеру.
- Да куда уж больше, - проворчал прислужник, потирая щеку.
Вместе с Витумом они медленно двинулись по сводчатой галерее.
- Клавдий, прошу тебя, не забывай поливать мои цветочки.
Магистр остался один в сумерках, стремительно заполнявших комнату. Дракончик забрался на кровать и разлёгся, как кошка, положив голову на хвост. Бабочки попрятались, а дневные цветы закрылись. Клавдий подошёл к окну и посмотрел на плещущийся внизу океан. Бросил взгляд на песочные часы. Перевернул их. Бледная струйка стремительно потекла в нижнюю колбу. Скоро нужно забирать Витума.

3. Шаден – побег Дего на повозке

Печальный голос флейты летел над летним садом, и яркая листва персиковых деревьев трепетала под чарующие звуки. Вдали, по ту сторону каменной стены, по пыльной дороге тянулась повозка, доверху гружёная мешками. Казалось, ноги кобылы ступают под музыку. Вскоре Шаден разглядел возницу – немолодого загорелого человека в платке, повязанном на пиратский манер. Вальехо – всплыло в памяти имя. Он жил внизу, в городе. Шаден перестал играть и, поудобней устроившись на стене, наблюдал. Не так часто выбираешься в город, поэтому увидеть любое новое лицо – событие.
Вальехо не поехал сквозь высокие арочные ворота, а срезав, пересёк ограду в месте пролома. Очередная шутка устроителей элитной тюрьмы – бежите, господа заключённые, если хотите. А ведь и Шаден когда-то по наивности попробовал, давным-давно. Сквозь пролом уже образовалась приличная дорожка, осталось только в этом месте пристроить ворота и будку привратника.
– Но, пошла! – Вальехо не столько хотел подогнать лошадку, сколько привлечь внимание прислужника.
Повозка остановилась возле открытого настежь склада, ветер лениво трепал створки.
– Эй! Куки! – Вальехо, казалось, расхохочется. – Ты куда подевался? Гляди, все заключённые разбегутся!
И басисто заржал. Из ворот показалась массивная фигура мелвора – точная копия Кронка, за все эти годы Шаден научился их различать лишь по походке. У Куки – грузная и цепкая, медвежья, у Кронка – подпрыгивающая и подёргивающаяся, как у танцора. В руках мелвор держал большую амбарную книгу, перо и чернильницу – рук-то четыре, преимущество.
Но сейчас Шадену было не до Куки и Кронка. Его поразили слова Вальехо. Поставщиков Куки всегда встречал на пороге, столько работы – пересчитать, перетаскать, аккуратно сложить. Помощников у него отродясь не водилось. А причина подобной проницательности мелвора – невидимый глаз на главной башне, или подзорная труба, если хотите. Кто или что наблюдает за заключёнными, Шаден не знал. Правда одна – никому и никак нельзя незамеченным покинуть Крепость.
Шаден нервно посмотрел на пик главной башни – конечно, никакой подзорной трубы, тем более глаза, их и раньше там не было. Вблизи тоже никто не видел, это магистр астрала постоянно пугал заключенных:
"Безграничны возможности астральной магии, с её помощью я наблюдаю за каждым вашим шагом".
Шаден почесал пресекатором щеку. Казалось, что стоит – спустился со стены, и бегом! Десять лет назад, двадцать, Шаден именно так бы и поступил. Но не в привычках норнов повторяться, и от одной шутки они два раза не смеются. Дунул во флейту, издав страшный визг, а потом поломал инструмент в руках – надоело. Оставалось только запустить обломки в Куки.
– Господин заключённый, не мусорьте тут, уважайте труд дворника – а перед складом убираю я, - не в пример Кронка, Куки был говорлив.
Перо в руке быстро выписывало каракули в амбарной книге: сколько принял товара, по какой цене, в своём экземпляре и экземпляре Вальехо.
Сбежать, ха – что за мысли? Здесь, на стене, его видит даже Куки затылком…
Из склада и под телегу. Даже Шаден, наблюдающий в упор, почти не заметил. Только смутное что-то, словно фокусы магистра теней. Чернота под телегой обрела форму.
Куки протянул одну бумагу Вальехо, вторую, дал расписаться в книге. Тот близко наклонился и высунул язык. На острове все знали грамоту – Крепость Пресеченного Слова содержала школы.
Из-под телеги в телегу… Миг, доля секунды, мгновение, момент, если хотите. Дурак, Куки ж ещё мешки не разгрузил, сердце Шадена против воли гулко колотилось. Неужели у незнакомого мага получится – бежать на телеге норн не пробовал.
– Займёмся делом! – Куки захлопнул книгу, закрыл чернильницу, а перо спрятал в космах на голове.
Книга и чернильница повисли вдоль широкой груди гиганта на цепочках.
– Делу время, а потехе до утра. Работа, что рыба, упустишь – уплывёт, - сыпал пословицами мелвор. – А ты главное, под ногами не путайся, - это уже было для Вальехо.
Глядя, как таскает мешки Куки, становилось понятно, почему он до сих пор не вытребовал у сыплющего средствами Совета дюжину помощников. Сразу двумя руками на оба плеча – одна рука держит мешок, другая подает новый. До тех пор, пока можно удержать.
– Эй, Вальехо, подай там ещё парочку. Мой папаня всегда дюжину таскал, но лапы у него были – загребущие.
Вальехо полез на повозку исполнять. Одним подходом мелвор освободил полтелеги. Мага они не заметили…
Косолапо переставляя ноги, Куки скрылся в глубине амбара. Вальехо откровенно скучал. Сел на землю возле колеса, достал из-за пазухи фляжку. Бросил на Шадена, который пялился во все глаза, опасливый взгляд.
- Может хотите немного, господин колдун?
Шаден кивнул, и фляжка, подчиняясь жесту, медленно поплыла к нему. Вальехо довольно хмыкнул – бесплатное представление. Большой глоток. Ух, крепка! Не выдержал, поморщился, на потеху зрителю.
- Эй, с заключёнными запрещено разговаривать! – Куки гневно хмурился.
Шаден поспешно спрятал фляжку в астральный карман. Выпитое уже ударило в голову, и он почувствовал вдохновение.
- Иди, таскай свои мешки, - сказал Вальехо, смеясь. – От маленькой беседы никому вреда не будет. Иди, иди, труд всё перетрут.
Куки не нашёл, что ответить. Недовольно ворча, принялся разгружать оставшуюся половину телеги. Шаден достал фляжку и снова приложился.
- У вас здесь разрешено выпивать? – спросил Вальехо. – Или ты малолетний? Я слышал, норнам нельзя пить до ста лет.
И заржал, довольный шуткой. Шаден напряжённо следил за Куки, который подхватывал последние мешки. Обернувшись, Вальехо изменился в лице.
- Какого дурона ты хапаешь?! – заорал он, подбегая к телеге. Шаден смял опустевшую флягу. – Здесь специальный груз, очень хрупкий. Кыш отсюда, я сам отнесу.
Убедившись, что Куки ушёл, он поднял последний мешок, окинул телегу придирчивым взглядом и потащился к амбару. Потом аккуратно опустил мешок у ворот, не заходя внутрь. Шаден отломал веточку, вытянул шнурок из мокасин и смастерил рогатку. Подобрал валявшийся на стене персик, расковырял его, достал косточку. Появился Куки и подозрительно посмотрел на оставшийся мешок.
- Значит, специальный груз. А что там?
- Много знать – рано помирать, - усмехнулся Вальехо.
Куки как-то сразу сник. Поплёлся к телеге проверить, всё ли забрал. Шаден, почти не целясь, выстрелил. Мелвор дёрнулся и потёр ушибленное место. Жалобно посмотрел на норна.
- Хватит дурачиться, господин маг. Больно ведь. Моя бабуля говорила, что как аукнешь, так и клюкнешь.
Вальехо хохотал, держась за живот и утирая слёзы. Куки с небывалым проворством подпрыгивал, пытаясь увернуться от жалящих косточек. Увлёкшись, Шаден даже превратил нескольких в ос. Побег неизвестного мага вносил в жизнь некоторое разнообразие. Наконец, все персики вокруг Шадена были ощипаны. Куки облегчённо вздохнул и утёр пот со лба. Про телегу он и думать забыл.
- Почему ты не применишь против этого хулигана силу? – спросил, насмеявшись, Вальехо.
Куки посмотрел недоумённо. Потом задумался.
- Я, конечно, могу, но сильному негоже обижать слабого. Меня мама учила.
- А слабому, значит, обижать сильного гоже, - заключил Вальехо.
Куки пожал могучими плечами.
- Так у норнов насилие в крови. Они такими рождаются и не могут себя контролировать. Вином не пои, дай кого-нибудь помучить.
- Да, ты просто мудрец. Ладно, я поехал, - Вальехо взобрался на телегу и легонько стегнул вожжами кобылу. Впереди лежала долгая дорога вниз, в долину. – Бывай.
Куки принялся проверять записи, напряжённо хмурился и время от времени загибал пальцы. У него была выдающаяся память. Наконец, закрыл двери склада, осторожно взял мешок со специальным грузом, потом двинулся в сторону неприметной калитки.
- Учёт вести – не мокасины плести, - сказал Куки напоследок, удовлетворённо крякнул и закрыл калитку на массивный висячий замок.
Шаден остался сидеть на стене, задумчиво глядя вслед удаляющейся телеге. Никаких развлечений больше не предвиделось, он хотел было уйти, но неожиданно услышал голос.
- Понравилось? Желаешь знать, что было дальше?
Норн обернулся и увидел магистра астрала. Высокий седой старик в безвкусном балахоне, расшитом знаками зодиака, завис в двух солах от стены, то растворяясь, то вновь проявляясь, вниз головой. Шаден, не любивший фокусы, поморщился. Магистр поманил его пальцем.
- Иди за мной. Увидишь много интересного, обещаю.
Мигнув напоследок, магистр исчез. Вместо него появился портал, в его ртутной поверхности Шаден увидел собственное хмурое отражение. Он не любил зеркал, поэтому ударил по этой глади, чтоб она замутилась. Портал гнусно хлюпнул и поглотил руку до локтя. Шаден соскользнул со стены и повис, постепенно засасываемый внутрь. Окружающий мир померк, стремительно теряя краски. Обречённо дёрнувшись, норн погрузился в кромешный мрак.
…Он бежал по лабиринту. Скользкие коридоры, истекающие зловонной жижей. Тут и там торчали из стен уродливые алые наросты, напоминающие кровавые опухоли на теле чумного. Проходы пульсировали, словно артерии чудовищного организма. Шаден чувствовал себя чужеродной частицей, попавшей в кровь хозяина мироздания. С каждым следующим поворотом губчатая поверхность под ногами постепенно уходила вниз, приходилось прилагать усилия, чтобы не поскользнуться. Он бежал так быстро, что наросты на стенах пролетали мимо, как метательные ядра. Вскоре впереди показалось небольшое озерцо, вернее сдутый пузырь, напоминающий рыбье веко. Шаден подобрался для прыжка и слёту нырнул, прорывая студенистую плёнку.
Собравшиеся в покоях магистра астрала сперва услышали гул, а потом увидели, как из открытого в стене портала вылетел норн и заскользил, закружился на одной ноге по паркету. Когда на его пути вживую встал магистр, присутствующие затаили дыхание. Но визитёр выставил вторую ногу, описал плавный полукруг и остановился. Зрители разочарованно вздохнули.
- Кхе-кхе. Как я уже сказал, господа маги, я собрал вас здесь неспроста, - сказал магистр менторским тоном, словно и не заметил Шадена. – Рассаживайтесь, и узрите могущество астрала.
Он вытянул руку вперёд, сплёл длинные костлявые пальцы, и дёрнул за невидимую верёвку. Произнёс короткое, напоминающее детскую считалку, рифмованное заклинание. Зал погрузился во тьму, а потом перед собравшимися возникла прозрачная, таинственно мерцающая во мраке пелена. Она висела вертикально, проходя в середине через тело магистра, и врастала краями в стены. Лицо мага словно выныривало из неё, как у пловца на спине. Всё тело оставалось по ту сторону мерцающей глади.
Маги шумели, переругиваясь вполголоса за лучшие места. Когда в зале наступила относительная тишина, астральная пелена с зависшим в центре лицом магистра стала ярче, и на её фосфоресцирующей поверхности развернулся идиллический пейзаж с видом на гасиенду Патио Милагрос на фоне заката. Со стороны "галёрки" донеслись жидкие, насмешливые хлопки. Лицо магистра в центре картинки гневно нахмурилось. Возможно, подчиняясь его мимическому жесту, изображение плавно сместилось, отплыло влево, и Шаден увидел пыльную дорогу, спускающуюся с далёкого плато и петляющую среди виноградников.
Пастух гнал стадо откормленных вуахов. Откуда-то справа, словно выйдя из стены, появилась фигура крестьянина, тащившего вязанку хвороста. Дорога с пастухом и вуахами стремительно отдалилась и немного сузилась. Перед собравшимися выросла трава, разбавленная мелкими пыльными цветами, а потом грубая ограда, наискось перечеркнувшая дорогу. Вот женщина, очень близко, дебёлая, полногрудая, выворачивает похлёбку свиньям в корыто. Выпрямляется, смотрит вдаль, гордо приосанясь. Картинка такая чёткая, что можно увидеть подсвеченный солнцем пушок на её нежной, как персик, щеке. Зрители одобрительно загудели.
Потом картинка снова сместилась, накатываясь на показавшуюся впереди телегу. В комнате недовольно засвистели, но возмутителей спокойствия быстро заткнули. Шаден увидел Вальехо, погоняющего и без того резво бегущую  кобылу. Возница сидел спиной к зрителям, поэтому в поле видимости попадало и всё пространство повозки за ним. Оно казалось пустым, ленивый вечерний ветерок вяло трепал солому, устилавшую дно телеги. Вдруг высохшие полые стебли импровизированного ковра едва заметно, но слишком неестественно, чтобы можно было сослаться на ветер, пошевелились. Из соломы сперва показалась рука с обломанными ногтями, а потом растрёпанная темноволосая голова. Она принадлежала Дего, одному из магов Крепости, которого ещё во время обеда все видели в трапезной. Беглец резко оглянулся, являя публике, собравшейся в зале, аристократическое лицо с большими миндалевидными глазами, крупным носом и полными губами, дрожащими от волнения. Напряжённо глядя куда-то сквозь зрителей, Дего что-то шептал, наверное, молитву своему богу-страдальцу. Казалось, астральная пелена движется за телегой и застывшей на ней фигурой беглого мага, то приближаясь, то вновь отдаляясь на несколько солов.
- А теперь я буду комментировать, - послышался с последнего ряда голос магистра стихий. – Как видите, этот новенький вообразил себя затычкой океана. Хм… затычка океана… где-то я уже слышал это… Так вот, этот червь думает, что он умнее всех магистров Ордена, вместе взятых. Сейчас он проезжает гасиенду Патио Милагрос, что на южном плато. Но это абсолютно неважно, потому что с помощью нашего магистра Ллойда мы можем увидеть, а главное, схватить нарушителя в любой точке острова и на близлежащих островах. Я верно говорю, Клавдий?
- Вполне, - ответил ему глубокий баритон магистра созидания. – Только, пожалуйста, без патетики. Я устал и хочу спать.
Дего, фигурирующий посереди картины, рядом с лицом Ллойда, осторожничая, оглянулся на возницу и, перевесившись через борт, мягко спрыгнул на землю. Шадену, неотрывно следившему за происходящим, показалось, что бег лошади замедлился, что копыта едва передвигаются, не переходя, как ни странно, на шаг. Беззаботный свист Вальехо растянулся и стал напоминать северную песню-жальбу. Ме-е-едленный поворот головы…
В рядах зрителей прозвучал длинный вздох. Пелена "отцепилась" от телеги и поплыла за удирающим во все лопатки Дего. Он бежал так быстро, что казалось, смог бы до рассвета очутиться в Порто-Долорес. Но путешествие в город явно не входило в сегодняшнюю программу. Вот Дего пробежал мимо плавно заносящего для очередного шага ногу крестьянина, собаки, медленно и ритмично разевавшей пасть. До зрителей донеслось низкое и протяжное "га-а-ау-у-у, га-а-ау-у-у".
- Вот паршивец, - усмехнулась магистр времени.
Дего добежал до ближайшей постройки (курятник, судя по хлипкому мужичонке, что медленно выходил из него с трепыхавшейся птицей в руке), "отпустил" время и скрылся в густой тени под низким навесом. Мужичонка сразу оживился и бодро засеменил по тропинке. Ему наперерез выплыла уже виденная ранее пышнотелая дама. Они встретились посереди картинки, и принялись о чём-то спорить. До зрителей доносились их голоса: женский – глубокий и пронзительный, как звук трубы, и мужской – бубнящий, монотонный, напоминающий стук дождя по крыше. Ругань, насыщенная выразительной жестикуляцией, плавно перетекала на личности. В зале кто-то не выдержал и засмеялся. Картина не сдвигалась, фигуры почти полностью закрывали обзор, ситуацию осложняло сомнамбулическое лицо магистра астрала, заслонявшее значительный кусок.
- Ллойд! Ты заснул? Крыса… за крысой следи! – закричал хаосник.
- Эти идиоты встали прямо перед камерой, - пробормотал Клавдий. –Хастор, кина не будет.
Он сорвался с места и, блестя бритой головой, с разбегу врезался в мерцающую пелену. Пронёсся мимо очумевших крестьян, быстро обежал курятник и ринулся к двери.
- Раздери меня демоны хаоса! – воскликнул Хастор, следуя за ним.
Женщина взвизгнула, когда он пересёк невидимую границу и очутился возле курятника. Уже подлетал к двери, когда Ллойд конвульсивно дёрнулся, и картинка, наконец, сменилась. Теперь курятник был виден изнутри. Кромешная темнота, пронзительное кудахтанье, хлопанье крыльями и ругательства Клавдия. Посреди картины, справа от лица Ллойда, появился прямоугольник света, на фоне которого маячил силуэт хаосника. Вдруг что-то налетело, сшибая хрупкого магистра с ног.
- Она… она… держать! – кричал Хастор.
Смена картинки. Крупно, во весь "экран", как сказал бы Клавдий, фигура бегущего Дего. За ним стряхивающий на бегу перья магистр созидания. Настиг беглеца в несколько прыжков и, повалив на землю, скрутил.
– Так его, так! – прыгал вокруг Хастор, не зная с какой стороны подступиться к клубку рук и телес. – Я помогу… сейчас что-нибудь… – и даже закатал рукава.
– Больно надо! – Клавдий рывком поднял Дего за шиворот. – Помощи от тебя, как от охромевшей собаки.
– Методы Клавдия слишком грубы и примитивны. Я недовольна, – донёсся до Шадена мелодичный альт магистра времени. – Не маг, не магистр элитного ордена, а какой-то жандарм. Ему в самый раз беглых рабов с плантаций ловить.
– Ты чересчур строга к магистру Клавдию, милая Тами, - Шаден узнал великого магистра. – Зачем тратить драгоценную энергию, когда можно вот так, по-простому?
– Мне надоело выполнять работу за всех, – магистр времени Тамара устало рассмеялась. – Этот громила с горой мышц, кукарекающий со своим полоумным "Создателем", что он против Времени? Нет, не он догнал Дего, это я превратила время из горной реки в равнинную.
Клавдий тем временем дотронулся до пленки "экрана", создавая концентрические круги, словно магистр потревожил спокойную гладь ртутного озера. Сначала появились Клавдий с заключённым, а потом немного смущенный Хастор.
Кто-то щелкнул пальцами, и на стенах вспыхнули факела, осветившие зал.
– Эро, как неразумно, - укоризненно покачал головой глава ордена. – Они коптят, да и запах от них неприятный…
Тамара, высокая женщина в длинном платье, сморщила нос, точно в подтверждение этих слов. Великий магистр выглядел, будто его только подняли с постели – в тапочках, синем халате и под цвет ему колпаке. Маленький, с одутловатым красным лицом, он скорее напоминал зажиточного плантатора, чем главу могущественного ордена. Звали его соответствующе – Габриель, так и хотелось приклеить приставку "дон".
– Ну, что ж, - великий магистр поднялся с кресла. – Всем спасибо за внимание. Клавдий, Хастор, хорошая работа.
Клавдий выпятил грудь, а Хастор, казалось, засмущался ещё больше. Все стали расходиться.
– Спасибо за представление, Ллойд, – поблагодарил Эро.
Как раз шёл мимо застывшего магистра астрала. А "экран" по-прежнему показывал пасторальную картину сельской местности близ Патио Милагрос.
– Что? – Ллойд пришёл в себя и картинка "ожила". – Неужели всё закончилось? Так рано? Я думал мы погоним его до города, посмотрим, насколько развита его фантазия, способности…
– Я понимаю, как же, - бросил у самого выхода Клавдий. – Заняться тебе совершенно нечем, вот и устроил балаган. Заключённый бежал, я его поймал – всё лишнее побоку…
Постепенно зал опустел.
– Ни один не воспользовался порталом, - вздохнул Ллойд. – А ведь это так удобно.

4. Шаден – об Ордене

Долгое время орден оставался загадкой для Шадена. Конечно, они получали какую-то выгоду, удерживая могущественных чародеев, которым нигде больше не нашлось места. Вероятно, многочисленные короли и царьки двух континентов платили большие деньги, лишь бы убрать с глаз негодных магов. Но если подумать, зачем такие траты? Любого колдуна, каким бы сильным он не был, достаточно легко убрать с глаз, сжечь, например, толпе на потеху.
Лишь потом, побыв в Крепости достаточно долго, Шаден стал понемногу понимать. Энергия, много, как можно больше – вот истинная цель ордена и его магистров. А деньги будут, магия тоже продаётся. За него самого, Шадена, норнам заплатили, но чаще бывали обратные сделки. Орден знал, что творится в королевствах Старого Света, поддерживал контакты с южными племенами и такими дивными странами, о которых ранее Шаден – не последний чародей не последнего народа, ничего не знал.
Часто магистры куда-то исчезали, отсутствовали, особенно Хастор, каждый раз возвращавшийся с опалённым лицом и десятком дикарей в трюме. Слабенькие маги, но пользователи чистой энергии хаоса, как говорил сам Хастор. Возможно, на кого-нибудь из них в будущем повесят пресекатор.
Много раз орден спасал приговорённых к смерти, выкупая их у светских и духовных властей. Платил полновесным золотом. Не из благородных, скорее из корыстных целей. Если только жажду энергии можно назвать корыстью.
Между смертью и заключением,.
– Ну, что ж, - великий магистр поднялся с кресла. – Всем спасибо за внимание. Клавдий, Хастор, хорошая работа.
Клавдий выпятил грудь, а Хастор, казалось, засмущался ещё больше. Все стали расходиться.
– Спасибо за представление, Ллойд, – поблагодарил Эро.
Как раз шёл мимо застывшего магистра астрала. А  Шаден, да и многие пленники выбрали бы заключение. Почему же буквально все стремились вырваться отсюда? Не терпели насилия над собой? Или у магов слишком свободолюбивый дух, они ненавидят рамки и ограничители? Конечно, и маги бывают разными, но иные бы просто не очутились в Крепости Пресечённого Слова.

5. Шаден, Гвин – погоня за крысой

Кошка играла с мышкой. Кошка с девичьим лицом. Коготками по белой шкурке, но не оставляя следов. Мышь часто падала на спину и жалобно пищала. А кошка громко смеялась, скаля белые зубки.
Шаден их знал – магистр превращений и его подопечная, десятилетняя девочка, выкупленная орденом откуда-то из-за океана. Тоже приговорённая к казни. Она никого не убила, вообще не сделала ничего предосудительного, подумаешь, обращалась волчонком в полнолуние. На подобное "преступление" в его родном Дарлоане никто не обратил бы внимания.
– Мастер Шаден, приветствую, - мышь чинно поклонилась и не успела избежать девчачьих зубов. – Пустите меня, пустите! – трепыхался магистр во рту.
– Шчас я тиба сиим, - пробубнила с полным ртом девочка-кошка.
– А-а! Нет!
Метаморфоза произошла незаметно. Вот во рту трепыхалась маленькая беззащитная мышка, а тут раз – и огромный серый пасюк. Который тотчас выскользнул изо рта – девочка его сама отпустила, здоровая крыса не под силу маленькому котёнку.
– Ш-ш-ш! – пасюк скалил жёлтые зубы. – Мас-стер Ш-ш-шаден, ш-ш-ш!
Всех, кто носит пресекатор, называют мастерами – этакие трудяги Крепости, если не сказать дойные вуахи.
– Х-хотите прис-соединиться к наш-шим играм? П-ш-ш! – требовалось временами шипеть на кошку, которая пробовала зацепить крысу когтями.
Шаден презрительно скривился. Тоже мне игрище!
– С-спорю, эта девч-чонка вас-с обс-ставит. П-ш-ш!
– Ты получишь свою энергию в моём пресекаторе, а что я? – Шаден поднял руку с кристаллом, демонстрируя его содержимое.
Сплошные тени, и ещё раз тени, Амадеус, наверное, горд за него. И ещё что-то, всё вперемешку.
– Это неинтересный спор.
– П-ш-ш! Позволь подумать. Как на с-счет отлучки в город? А, мас-стер Ш-шаден?
– Отлучки в город? – Шадену показалось, что он недопонял что-то в шипении крысы.
– На с-сутки, - уточнил пасюк. – Ц-целый день и ц-целая ночь.
– А ты уполномочен давать подобные обещания?
– Я ж-же тож-же магис-стр, - крыса хитро прищурилась.
– Хорошо, господин-трансформ, ты сам напросился. Только не плачь, если будет немножко больно.
Рука вверх и несколько лёгких взмахов. Энергия, жадно впитываемая пресекатором. Превращение – сложная школа, специфическая, её заклинания почти не доступны иным специалистам. Кроме истинных универсалов или совсем уж могущественных магов. А когда на руке ещё одет пресекатор – ограничитель, не позволяющий колдовать в полную силу, всякие трансформации оборачиваются мучениями.
– Ой, мамочки, - потешался магистр-крыс. – Я чуть ш-штаны не обмочил. Х-хоть у меня их-х и нет.
– Скире… Семпер… Сумос… - долетали обрывки заклинания.
Крыс, встревоженный пассивностью кошки, покосился в её сторону. Та, забыв о пасюке, внимательно следила за пассами Шадена. Норна поглотило чёрное пламя, полностью слизав его фигуру.
– Наконец-ц-то, - зашипела крыса. – А я думал, ж-ждать мы будем до ночи. Кто? З-змея? Ч-ч-то ещ-щё ож-жидать от мас-стера теней?
Огонь иссяк, родив в пепле новое обличье Шадена. Вытянутое тело с чёрно-бурым мехом и бело-жёлтым рылом.
– О, неплох-хой выбор, - одобрил магистр.
А хорёк лишь оскалил зубы – Шаден не предусмотрел для этого воплощения возможность разговаривать.
– А что получу я? – неожиданно спросила девочка-кошка. – Каждый что-то получает. Я тоже хочу.
– Ч-чего именно, моя милая?
– Хочу в город, как мастер Шаден.
– П-ш-ш! Мож-же-ш-шь даж-же с-со-с-ставить ему компанию.
Шаден ничего не ответил, теперь ему было всё равно – хорёк, почуяв добычу, рвался с места.
– Вулпес, - произнесла девочка единственное слово.
– Нет! – притворно закричал магистр. – Только не Вулпес-с!
Но на него уже смотрела не кошка – лисица, вернее лисёнок, хитро улыбаясь и щуря глазки.
– Когда начинаем?
– Да х-хоть с-сейч-час-с! – крыс сорвался с места, только хвост мелькнул.
Лисёнок и хорёк бросились следом, активно толкаясь и мешая друг другу.
Скачок, ещё один, летящее, как стрела, длинное тело. Жертва впереди, виляет между деревьями, сверкает толстым голым хвостом. Поселившаяся на окраине сознания фатальная мысль: "Не уйдёшь!" Зрение словно раздвоилось: Шаден видел высокие стебли булума, часто закрывающие бесконечно далёкое небо; бегущая впереди добыча, лисица, прошмыгнувшая слева… и кровь, заливающая светлый мех, дёргающиеся в предсмертной конвульсии лапки, кровь на кончиках усов, длинные беспомощные резцы в оскаленной агонией пасти...
Ворота из перевитых адамантовых стержней, имитирующие изящную, замысловатую паутину. Творение паука-гения. Красный свет, высокие и тревожные звуки гонга, торжественные позы многочисленных фигур в прозрачных плащах и шлемах, украшенных серебряными паучьими масками. Парадное облачение Дома Доран. Пронзительная песня Рога Шороса. Великая охота. Бег, сравнимый лишь с полётом безумного подземного ветра, заключённого в гулких переходах. Через мост над пропастью, мимо каменных колонн, творений самой земли, искусных, в рост человека скульптур – окаменевшей жизни с её страстями, мучениями и смертями. Размытая, словно летящая над землёй фигура, стяг белых волос. День, ночь, свет или кромешная тьма – всё одно. Ничего нет, не существует лесов, морей, солнца и луны, есть только желанная цель и несравнимый опьяняющий азарт погони.
Белые, медлительные и спотыкающиеся от трепета существа – добыча. Невинные, уродливые свинячьи глазки. Бросок – кровь, брызжущая во всё стороны, она заливает полы распахнутой мантии, волосы, лицо. Рассечённая розовая плоть, толчками выталкивающая новые порции алой жидкости. Стереть с лица и вытереть руки о штаны. Мантия из светлой превратилась в бордовую. Вперёд, вперёд! Ещё много дичи, мечется, как стайка мотыльков в сачке. Мимо со свистом пролетают стрелы, проносятся фигуры охотников, сверкают клинки, вспыхивают пламенем удары. Тонкие руки, заслоняющие голову – скрючившееся у ног существо. Странные, напоминающие надрывный кошачий крик, звуки. Рывок, взмах… холод, пронизывающий душу, иней, покрывающий внутренности, снежный ком, вырастающий в трепещущей груди, выстреливающий сосульки в конечности…
Галерея мастерских статуй, висящие в воздухе каменные стрелы, застывшие в полёте полы плащей, скрещенные и остановленные в замахе мечи и кинжалы. Скульптурная группа, изображающая норна и скрючившуюся у его ног маленькую фигурку. Норн, склонившись, держит жертву за шею, другая рука уже занесена для удара, только каменный кинжал, который она некогда сжимала, отбился и теперь валяется на полу. Виртуозные руки неизвестного скульптора по непонятной прихоти выбили на высоком лбу норна руну Возмездия.
…Шаден.
- Мастер Шаден, пусти его, плюнь. Посмотри на меня. Ты же совсем ничего не видишь, - тоненький детский голосок. – Пожалуйста, не ешь господина магистра.
- Нич-чего, Гвин, вс-сё х-хорош-шо, он меня не с-с-съес-ст. Я нес-с-съедобный.
Шаден моргнул и резко вынырнул из своего видения. Он снова был норном и стоял посереди зарослей балума. Рядом балансировала на цыпочках маленькая девочка, уцепившись для равновесия за пояс Шадена одной рукой, а другой пытаясь поудобнее ухватить крысу, хвост которой был зажат у норна во рту.
- Вы победили, мас-с-стер Ш-шаден, а теперь отпус-с-стите меня, - просвистел крыс.
Шаден разжал зубы, и пасюк шмякнулся в протянутые руки Гвин.
- Ура, ура! Как я рада, что ты его не съел! Теперь я поеду в город вместе с тобой. Да, господин магистр? Ты обеща-а-ал…
Шаден выглядел растерянно.
- Я выиграл? Мне казалось, я… не здесь.
Сделал нетвёрдый шаг назад и, развернувшись, медленно побрёл прочь, время от времени хватаясь за стебли балума.
- Мастер Шаден заболел, - решила Гвин.
- Нет, он просто устал, - ответил крыс, забыв протянуть свистящие звуки. – Слушай, если ты хочешь в город, я попрошу магистра Клавдия взять тебя с собой, когда он на следующей неделе…
- Я хочу завтра с мастером Шаденом. Ты же обещал, - напомнила Гвин.
- Но, волчонок мой, я не могу тебя с ним отпустить! Мастер Шаден очень злой и нехороший. Он может бросить или обидеть тебя.
- Не говори со мной, как с маленьким ребёнком! – крикнула девочка. – "Очень злой" то же самое, что "нехороший". Зачем два раза повторять? Ты так говоришь, потому что он тебя укусил. Я не хочу ехать с магистром Клавдием, он скучный и всегда болбочет: "бу-бу-бу, бу-бу-бу". А что сказал – непонятно. Я поеду с мастером Шаденом.
– Гуль-гуль, - по-человечески произнёс белый голубь в руках Гвин. – И зачем я дал это обещание? Вот что значит, быть крысой. Даже мысли становятся крысиными. Ладно, девчонка, только без глупостей, иначе засуну в пресекатор.
Девочка весело рассмеялась и высоко подбросила голубя в небо. Тот захлопал крыльями и полетел, наверное, в гнездо, перья сверкали на фоне заходящего солнца.

6. Шаден – ночь и книга об артефактах

Ночь наступила внезапно. Магистры, любившие во всем умеренность, даже в климате, не догадались (или просто не сумели) устроить продолжительные сумерки. Двадцать четвёртый день месяца Сфинкса – на остальном острове засуха и жара. Но уже в следующем, месяце Тролля пойдут обильные дожди, а местная речушка Рио-Кандида, начинающаяся в горах недалеко от Крепости, мощно разольётся по равнине. Но Порто-Долорес не грозит наводнение, реку сдержит плотина.
Шаден часто разглядывал карту острова, испещрённую фермами и плантациями сахарного тростника. Норна грызла тоска – весь этот пусть небольшой мир не для него, вечного узника Крепости Пресечённого Слова, из которой нельзя бежать даже при помощи смерти.
– Смерть! – смеялась Тамара. – Что такое смерть для мага, обуздавшего время? Нет, вы будете здесь вечно. Хотя и "вечно" не то слово.
За окном трещали цикады. Банальные берёзки, целая роща росла возле башни. Простые маги жили в другом конце Крепости в двухэтажном строении, которое магистр Клавдий, смеясь, называл общагой, по двое-трое в комнатах, под присмотром молчаливых прислужников. Где-то там же и Гвин, должно быть, спит – кошка, вытянувшая лапы и хвост, предсказывая жару. А может, в форме маленькой девочки со светлыми волосами, расплетенными на ночь – перед путешествием нужно хорошенько выспаться.
Ну и что теперь норну делать с человеческим ребёнком? Завести в лес и съесть, как в страхах людской толпы. Утро ночи мудрее, но спать не хотелось.
Мастера были предоставлены себе и одиночеству. Каждому отводилось по несколько покоев – квартир, если вновь пользоваться лексиконом Клавдия. В основном в одиночных башнях, почти ни у кого не было соседей.
Шаден мучительно поморщился, словно нерадивый ученик чародея, забывший пустяковое заклинание. Выкрикнул несколько слов, вывел пасы правой рукой, левую с пресекатором предварительно спрятал за спину. Наивно, как будто это помешает кристаллу впитать энергию.
Шипение, блеск – и в руках родился живой огонёк тусклого света. Из заклинания, способного без ограничителей сжечь половину башни. Проклятый Эро нарочно добился, чтобы из всех помещений убрали свечи и лампы. Если тебе, мастер, плохо видно, милости просим – колдуй, накапливай элементарную энергию. Норны видели в темноте, но не настолько, чтобы, например, читать.
А читать было что. На всю стену простирался книжный ряд. Огромные фолианты в дорогих переплетах и простые потрепанные свитки. Есть с чем встретить бессонницу. Орден не препятствовал познанию магов, наоборот, всячески содействовал и даже учил – чем сильнее заклинания заключённого, тем больше энергии накопится в пресекаторе.
Шаден вытянул книгу наугад среди сплошной череды безмолвных корешков. "Магические и иные артефакты". И автор – ненавистный лиэн – три длинных имени, с преобладающими звонкими. Откуда она взялась? Наверняка, подбросил кто-то из магистров среди кучи прочего. На пергаменте орден не экономил, постоянно пополняя библиотеки. По заказу Шадена прислали даже десяток-другой томов из Дарлоана, на норнском языке.
Что может написать лиэн? Наверняка, какую-нибудь чушь. Шаден хотел было вернуть книгу на место или даже забросить куда-нибудь, но вместо этого углубился в чтение, прямо так, стоя.
Неизвестно как, Шаден очутился в кресле за столом. Магический артефакт состоит из двух частей – накопительной и рабочей. Накопительной являлся или особый кристалл, или особый металл – хранители энергии. В зависимости от назначения артефакты бывают с постоянным заклинанием, а некоторые, например, усиливают магию владельца.
Шаден отвлекся от книги и уставился в тёмный угол комнаты. По сути пресекатор – это тот же артефакт с кристаллом. Ничего не усиливает, правда, наоборот.
Потом Шаден уснул, в кресле, лицом на книге лиэна. Трудный всё-таки был день – и трудные заклинания. А что его ждёт завтра?

7. Тамара – история Дего
Давно, очень давно, кажется, в прошлой жизни, он был свободен. Память разделилась на две самостоятельные части: "до" и "после", превращая его в двух разных людей. Один веселился в трактирах, спускал деньги в игорных домах, травил диких зверей в лесных дебрях, пел романтические баллады под терзающие душу серебряные звуки мандолины в лиловом свете полной луны, любил и был любимым. Другой унижался, ползал на коленях и хватался, как за спасительную ветку, за полы расшитых золотом плащей, метался в каменном, провонявшем крысами и мочой мешке, гремя прикованной к лодыжке цепью, молился разбитыми в кровь губами, стоя на раскалённых углях, и потом, ожидая в тёмной камере последнего рассвета.
- Какая душещипательная история, почти из учебника по первичным проклятиям, - равнодушно заметила магистр времени Тамара, разглядывая карту Страшного Суда, выпавшую из колоды. Снующий мимо мелвор опустился на одно колено, подобрал её и протянул магистру.
- Спасибо, Кронк. Можешь идти, ты мне в ближайшее время не понадобишься, - произнося "время", она досадливо нахмурилась.
Вновь перетасовала полную колоду, следя за мельтешением картинок. Кронк нервной походкой вышел за магическую преграду, отстранил подвернувшегося карлика и двинулся по галерее прочь от заклинательного покоя.
 - Итак, у нас здесь Великий Мученик, - Тамара подошла к связанному в кресле Дего.
Женщина подавляющей царственной красоты, с густыми и длинными чёрными волосами, разбавленными седыми прядями, сейчас небрежно (перед кем рисоваться?) подколотыми костяным гребнем. Ненавязчивый макияж с преобладанием серебристых цветов, правильный овал лица с тёмными влажными глазами, прямым носом, узкими губами, сейчас покрытыми серебряной помадой, и слегка скошенный подбородок. На ней было строгое, но изысканное серебристое платье, подчёркивающее идеальную фигуру, и белый плащ, прикрывающий прекрасные обнажённые до локтя руки. Туфли на высоком каблуке добавляли ещё четверть сола к её незаурядному росту. Дего не мог сказать, сколько лет этой величественной женщине. Тамаре можно было с одинаковым успехом дать как недетские двадцать пять, так и элегантные сорок.
- Мои мучения ничто в сравнении с вечными муками господина моего Ильтумоса, - ответил Дего строкой из молитвы.
- Я наслышана о твоём фанатизме. Почему же ты не стал жрецом, а пошёл по тёмной дорожке убийств и разрушений? – Тамара прикоснулась к серьге, вдетой в ухо Дего, потом ласково провела по небритой щеке заключённого ухоженной белой рукой с длинными ногтями. – Сколько тебе лет, мальчик?
- На какой вопрос я должен сначала ответить? – насмешливо спросил Дего, осмелевший от кажущейся благожелательности магистра.
- На второй, - Тамара словно не заметила его дерзости. – На первый я уже знаю ответ.
- Двадцать.
- Расскажи мне, когда ты впервые заставил Время относиться к тебе иначе, чем к остальным смертным. Подумай хорошенько, мне нужен самый-самый первый раз. Как это было?
- Я думал, здесь заклинательный покой, а не темница для допроса, - Дего окончательно почувствовал безнаказанность.
Тамара задумчиво перетасовала карты, взглянула на верхнюю – Стяжатель. Потом решительно положила ладонь на лоб Дего.
- Хочешь магии – получишь, - сказала она.
Мир вокруг них ослепительно вспыхнул, сорвался с места и завертелся по звёздной спирали. Пялившийся из-за магического барьера карлик в недоумении потёр глаза.
…Огромный диск луны над шпилем собора, его искажённое отражение плещется в антрацитовых водах канала. Гондола, словно обронённый деревом оливы листок, неслышно скользит по едва волнуемой ветром тёмной глади. Выряженный по случаю карнавала в яркий двуцветный костюм с длинными и широкими гофрированными рукавами гондольер плавно загребает длинным шестом, подчиняясь ритму песни своего пассажира. Густая, наполненная ароматами цветов темнота южной ночи. Тут и там мерцают разноцветные гирлянды, и звёзды, усыпавшие опрокинутый купол неба, соперничают с ними. Гондола словно плывёт по сверкающему туннелю. Дего, одетый в расшитый изумрудами зелёный атласный камзол и узкие двуцветные панталоны, возлежит на мягких подушках – на лице белая трагическая полумаска, разрисованная причудливыми алыми узорами, руки нежно перебирают чувствительные струны мандолины. Дего пел старую романтическую песню о неразделённой любви:
- Один в чужой стране далёкой,
Не видя света твоих глаз
Я, бесконечно одинокий
Заплачу, и в последний раз
Взгляну на ту звезду, что прежде
Я именем твоим назвал,
Не видя истины в надежде
И в ласке спрятанный кинжал. 
Была та роза скорпионом,
И ядом стал любовный пыл…
- Так, немного дальше, - произнёс мелодичный альт, и всё вокруг стремительно завертелось.
Дего на пороге богатого, погружённого в сон дома, страстно прижимал к себе юное трепещущее существо. На мозаичном полу валялась его маска, казавшаяся в неверном лунном свете печальным бледным лицом. Одна рука нежно держала изящный затылок, другая крепко охватывала стройную девичью талию, губы слепо, но целеустремлённо бродили по белой шее, опускались всё ниже. Вот он нетерпеливо дёрнул шнуровку платья на спине девушки, но лишь поранил пальцы о маленькие золотые звёздочки, украшавшие многочисленные крючки. Пришлось повозиться. Наконец, он справился, повернул девушку к себе спиной и принялся осыпать поцелуями. Руки в это время уже стянули платье с хрупких плеч, обнажив полную, совершенной формы грудь…
- Как ты банален! Осторожно, а то малышка подойдёт к фините, когда ты ещё даже не начнёшь, - произнёс насмешливый голос.
Дего вздрогнул и резко обернулся. Потом медленно, словно нерешительно вытащил из ножен шпагу.
- Выходи, мерзавец, иначе я тут всё разнесу! – гаркнул он.
Девушка в ужасе зажала рот обеими руками…
Дего обнимал Лоренцу, осыпал её лицо страстными поцелуями. Они стояли на пороге и купались в лиловом свете луны. Юноша жаждал. Девушка не возражала. Он подхватил её на руки и понёс в глубину тёмного, наполненного благоуханием орхидей дома. Под ноги попалась обронённая ранее маска и, отшвырнутая пинком, осталась лежать посереди лунного квадрата на мозаичном полу. Полутёмный холл и короткая лестница. Мягкий ковёр с длинным ворсом услужливо заглушал шаги. Ноги ступали уверенно, словно узнавая эти низкие широкие ступени. Ровно девять, но Дего не считал, полагался на безошибочную память тела. Уже был наверху, на последней, девятой ступени, когда случилось невероятное. Он споткнулся о следующую. Падая, успел подумать: "что-то не так" и ещё "наверное, это кошмарный сон".
Открыл глаза. Всё хорошо, только на улице уже день. Тусклый свет затянутого тучами неба неохотно вползал в ажурные окна и сумеречно клубился в холле. Дего недоверчиво уставился на последнюю, десятую ступеньку. Ковра не было, и она бесстыдно сверкала свежими, плохо оструганными досками. Дего заметил, что краска на вычурных периллах облезла, с окон исчезли богатые, расшитые золотом портьеры, а мозаичный пол внизу испятнали уродливые глиняные заплатки.
- Пол перед лестницей сильно осел, и я попросила Сантьяго сделать ещё одну ступеньку, - произнёс женский голос, напоминающий звон треснутого хрустального бокала. На Дего смотрела древняя старуха, одетая в чёрное платье и шляпку с вуалью такого же цвета. Ничего не осталось от её былой красоты, оставленной на алтаре Времени, но Дего откуда-то знал, что это Лоренца.
- Кто такой Сантьяго? – спросил он.
- Мой муж, да снизойдёт на него вечное блаженство.
…На рассвете он покинул возлюбленную и тихо спустился по лестнице, покрытой ворсистым ковром. Проходя через сумеречный холл, поднял валявшуюся на полу раздавленную маску, осторожно приоткрыл дверь и выскользнул на улицу. Лионель, ожидая его, дремал в гондоле, мерно покачивающейся на ленивых волнах канала. Дего растолкал слугу, устроился на носу и взял в руки мандолину.
- Как всё прошло? Судя по вашему виду, совсем не дурно, – Лионель, стоя на корме, размеренно загребал шестом.
Лицо было скрыто маской из перьев, но Дего знал, что он улыбается.
- Ты прав, мой дорогой Лионель (зевок). Правда, сначала она ломалась – страшно было, всё-таки первый раз. Потом каялась, что так себя ведёт, и что скоро рассвет, и мне придётся (зевок) уйти несолоно хлебавши. Тогда я сказал, что ради её любви готов остановить время… Она настоящее сокровище.
- Ах, как это романтично! Вы непременно должны написать об этом балладу! – внезапно сказал Лионель женским голосом. Сквозь прорези маски на Дего внимательно смотрели тёмные глаза. Откуда взялась эта маска? Её раньше не было…
Кронк появился в заклинательном покое неслышно, словно призрак. Тамара ходила туда-сюда и массировала виски, чтобы избавиться от неожиданной, ноющей боли.
- Сила проснулась в тебе довольно поздно, но уже сильно развилась, - бормотала она, обращаясь к неподвижному заключённому. – Я без карт могу предсказать ещё больший прогресс в будущем. Ты – мой, и ты будешь страдать до тех пор, пока Время не научит тебя трепетать, прося его помощи.
- Я принёс, - мелвор воспользовался паузой в её монологе.
И почтительно протянул металлический наручник с небольшим пресекающим кристаллом овальной формы, украшающим внешнюю сторону. Рядом уже нетерпеливо вертелся гном с молоточком и заклёпкой, переводил просящий взгляд с Тамары на Кронка и обратно. Бесчувственный Дего смотрел прямо перед собой широко распахнутыми пустыми глазами. Пальцы его правой руки, привязанной к подлокотнику, сжимали раздавленную трагическую маску – белую, с алыми узорами.

8. Собрание магистров
– Все в сборе, - глава ордена обвёл глазами собравшихся. – Тогда можно начинать.
– Хастора нет, - заметил Эро.
– А, он всегда опаздывает. Ничего, подтянется потом.
Предрассветные сумерки за окном не давали достаточно света, поэтому на столе стояли свечи, горели, но не коптили.
– Тогда я отчитаюсь и пойду, - Тамара откинулась в высоком кресле. – Не терпится вновь встретиться с малышом Дего.
– Это любовь… - начал было Клавдий, но быстро заткнулся под пронзительным взглядом магистра времени.
– А что там с Дего? – Габриель оторвался от бумаг и заинтересованно посмотрел на Тамару. – Я думал, он в карцере.
– Нет, он у себя в комнате. Я распорядилась одеть на него пресекатор.
Это заявление вызвало бурю эмоций среди собравшихся. Эро крякнул, Клавдий присвистнул, Ллойд тихо вздохнул, Амадеус чуть побурел под капюшоном. Лишь магистр-метаморф по-прежнему грыз с тарелки морковку, в виде кролика, конечно.
– Не рано ли? – первым задал вопрос. – Может стоило подождать пару месяцев. Куда торопиться? Что такое время, Тамара? Тем более для тебя. Подождать не могла, моя красивая?
– Энергия, - тихо произнес Эро.
– Да, энергия! – с вызовом ответила Тамара. – Как будто все вы не гоняетесь за энергией, даже ты, пушистый.
– Я просто боюсь за малыша Дего, - кролик даже морковку перестал жевать. – Пресекатор – верный способ получить из мага немага. И эти случаи не так и редки, вообще-то. Почему у нас до сих пор ни одного не было? Просто мы всегда поступали осторожно.
– Не слишком ли? Со своей девчушкой ты уже полгода возишься, пора бы что-то и получить…
– Что тут спорить? – перебил Амадеус. – Пресекатор уже не снимешь, Тамара рискнула, что ж… Только время рассудит, кто оказался прав.
Словно нарочно упомянул о времени – Тамара поморщилась.
– Я просто хочу, чтоб подобные случаи не повторялись, - белый кролик не сдавался. – Этак мы всех потенциалов загубим. Думаете, я не заметил способностей нашего Дего? Да, знал с первого его дня здесь. Просто, я считаю, пресекатор – не какое-нибудь украшение, чтобы вешать его на всех подряд.
– Хорошо, - закончил спор Габриель. – Тамара, под твою ответственность.
Та коротко кивнула и поджала губы. Великий магистр редко называл её Тамарой, лишь когда на самом деле был недоволен.
"Добился, ушастый", - послала она мыслеформу кролику, вновь взявшемуся за морковку.
Тот не ответил, лишь ехидно посмотрел. А магистр астрала расплылся в улыбке, глядя как пользуются его сферой магии. Словно на магистрах тоже висели пресекаторы.
– Пусть лучше наш кролик скажет, что сам натворил, - Тамара воспользовалась паузой, чтобы вставить шпильку.
Великий магистр приподнял густые брови и перевёл взгляд на метаморфа. Тот как ни в чём ни бывало продолжал грызть, пока не почувствовал, что все магистры смотрят на него. Застыл, словно загипнотизированный змеёй, прижал розовые уши, только мокрый нос тревожно вздрагивал.
- А что такого? Почему Амадеусу всё, а мне – ничего? – спросил он, смешно шевеля раздвоенной верхней губой.
Магистр теней подался вперёд и положил локти на полированную столешницу, словно опёрся невидимым подбородком на сплетённые полупрозрачные пальцы. Кролик ещё больше сжался, превращаясь в маленький белый комок. Эро успокаивающе погладил его по ушам.
- Я попрошу без фамильярностей! – гаркнул кролик и сделал резкое движение, словно собирался укусить Эро.
Магистр стихий поспешно отдёрнул руку.
- Кто-нибудь мне объяснит, что обозначает этот балаган? – раздражённо спросил Габриель.
При звуке его голоса магистр астрала вздрогнул и сурово посмотрел на метаморфа. До этого он развлекался тем, что вытаскивал разные мелочи из астрального кармана и внимательно их разглядывал. Сейчас в его руке была зажата большая пуговица из золотого скарабея.
- Ничего сверхъестественного, - сказал Эро, видя, что метаморф молчит, неподвижно уставившись глазками-бусинками на теневого магистра. – Наш кролик решил откусить немного от праздничного пирога, который давно считал своим Амадеус.
- Не я один, - фыркнул магистр превращений. – Да и потом, этот источник почти неисчерпаем.
- Я вас умоляю, прекратите говорить загадками, - зевнул Клавдий. – Уже утро, мне нужно на пробежку.
- Что тут неясного, тугодум? – спросила Тамара, поглядывая искоса на Амадеуса. – Кролик уговорил Шадена немного попревращаться (магистр теней приподнялся со стула), пообещав ему, а заодно и своей малышке отлучку в город. Бедная девочка! Она так боится этого монстра, бесчеловечно заставлять её ехать с ним!
Последние слова магистра времени явно предназначались Ллойду, и Тамара не ошиблась. Магистр астрала вскочил и, гневно сверкая глазами, хлопнул ладонью по столу так, что аккуратно разложенные на нём безделушки подпрыгнули.
- Как это низко, играть чувствами престарелого идальго, - укоризненно произнёс кролик. – Тебе не идёт материнский инстинкт, моя красивая.
Амадеус вновь сильно побурел, стремительно выбросил руку вперёд и схватил его за длинные розовые уши.
- Что значит "немного попревращатьcя"? – спросил он, держа дёргающегося зверька перед отверстием своего капюшона.
Присутствующие потрясённо замерли – ещё никто не видел Амадеуса в гневе. Первым опомнился Эро.
- Спокойнее, не оторви ему уши.
Но дёргающийся беззащитный кролик внезапно исчез. На столе перед Амадеусом стоял матёрый вепрь с внушительными, выступающими по сторонам клыками, маленькие злобные глазки вытаращились на магистра теней. Хорошего в этом взгляде было мало. Прежде, чем кто-либо успел помешать, кабан кровожадно хрюкнул и пихнул Амадеуса мордой. Магистр теней отпустил кабанье ухо, опрокинул стул и оказался на паркетном полу. Никто даже не пошевелился, чтобы помочь, кроме сердобольного Ллойда. Впрочем, вряд ли Амадеус сильно пострадал. Хряк тем временем ещё раз победно хрюкнул и гордо потрусил к Великому Магистру, звонко цокая по лакированной столешнице раздвоенным копытом.
- Позвольте, я объясню.
- Господа, внимание, - призвал всех к тишине Габриель.
Амадеус и Ллойд заняли свои места. Магистр теней мрачно стряхивал пыль с мантии.
- Шаден использовал магию превращений по моей просьбе, - кабан остановился на краю стола возле Великого Магистра. – За это я обещал ему награду. По-моему, справедливо.
- Но зачем впутывать в это невинное дитя? – взвился Ллойд. – Зачем обещать норну того, чего нельзя выполнить?
- Я вообще не понимаю, из-за чего весь сыр-бор, - снова зевнул Клавдий, откидываясь на спинку стула. – Ну, поедет девочка с Шаденом, зато будет лучше разбираться в людях.
- Всем и так известно, что ты – бесчувственная чурка, - Тамара бросила косой взгляд на магистра астрала.
- Напротив, я люблю детей, собак и мыльные оперы.
Тяжёлая деревянная дверь с вырезанной на обоих её половинках руной "Т", противно скрипя, отворилась, пропуская Хастора. Великий Магистр, а за ним и остальные резко повернулись. Хаосник, словно не замечая всеобщего внимания, прошёл в зал и плюхнулся на своё место в противоположном от Габриеля конце стола.
- Я не сильно опоздал? – он обвёл присутствующих равнодушным взглядом. – О… В лесах… Южного материка… туземцы кушать сырая свинина… гхм… сырая говядина, сырая человечина…
- Хастор, ты ведёшь себя неподобающе, - урезонил его Ллойд.
- Он вообще неподобающий, - заметил Эро. – Хаотичный.
- Попрошу тишины, - постучал ладонью по столу Габриель (Тамара выразительно закатила глаза: "детский сад!") – Магистр превращений приводит доводы в защиту своего решения. Ваши замечания выскажете потом.
- Благодарю, Великий Магистр. Как уже сказал Клавдий, никакой опасности в том, что Гвин пойдёт с норном нет. Шаден никогда ранее не проявлял к девочке открытой враждебности. Тем более она сама просила меня отпустить её с "мастером Шаденом".
Загалдели одновременно. Потом со своего места поднялся магистр теней, его бесплотный голос звучал тихо, но в наступившей разом тишине его расслышали все.
- Я считаю действия магистра превращений нарушением этики магов. Заключённый Шаден, имея не последний метафизический потенциал, весьма слаб в магии превращений. Заинтересованный обещанной наградой, он мог перейти черту своих возможностей и на долгий срок лишиться Силы.
- Во сказал! – ошеломлённо присвистнул Хастор.
- Я могу повторить, - склонился к нему Амадеус (хаосник вжался в спинку стула). Потом вновь повернулся к собранию. – Клавдий, ответь нам, что будет, если ты поднимешь шерстоухого гура?
- Полагаю, у меня развяжется пупок, - магистр созидания серьёзно смотрел в пространство под капюшоном Амадеуса.
- Протестую (хрю)! При чём здесь шерстоухие гуры (хрю) и пупок нашего созидателя? – кабан от огорчения даже присел на задние ноги. – Я не хотел ничего дурного (хрю), Шаден очень сильный маг. Он может этого гура поднять силой мысли и закинуть на Аварум!
При его последних словах магистр астрала заинтересованно подался вперёд. Потом закатил глаза и, быстро что-то рассчитав в уме, недоверчиво нахмурился.
- Не воспринимай так буквально, Ллойд. Это я для красного словца (хрю). Я уверен и утверждаю, что никакая опасность потерять Силу Шадену не грозила (хрю).
- Хватит хрюкать, ты меня раздражаешь! – Тамара приложила пальцы к виску и распустила другой рукой заколотые волосы.
- Я тебя раздражаю и не хрюкая, - заметил кабан.
- Вернёмся к нашему вопросу, - вмешался Габриель. – Продолжай, Амадеус.
- Благодарю. Как бы то ни было, я против отпуска Шадена. Тем более в компании с ребёнком-оборотнем. Норн подвержен чужому влиянию, он может пойти у девчонки на поводу и снова начать в кого-нибудь превращаться. Я всегда финансировал отпуска Шадена, но теперь я отказываюсь. У меня всё.
У вепря отвисла челюсть. Первым захохотал Клавдий, за ним стал тонко хихикать Хастор, Эро заулыбался, Тамара притворно ахнула, но Великий Магистр уже смотрел на поднявшегося Ллойда.
- Скажу коротко – я согласен с магистром теней. Не потому, что меня заботит здоровье Шадена. Просто негоже доверять ему несмышлёное дитя.
- Поддерживаю Ллойда, - Тамара даже не удосужилась подняться.
- Пусть едут, ничего плохого не случится, - сказал Клавдий. – Для успокоения Ллойда, совести Ордена, я могу вызвать птицу-наблюдателя, чтобы перестраховаться. Эро, твоя очередь.
- Я не согласен с утверждением, что Шаден подвержен чужому влиянию. Но если это так, для него только плюс. Не секрет, что всестороннее развитие только увеличивает потенциал сильного мага. Я – за.
Все посмотрели на Хастора.
- Шаден? Мы о нём говорить? Больше разности, тем лучше, - приподнялся магистр хаоса.
- Хорошо, вопрос решён, - сказал Габриель. – Шаден отправляется в город вместе с Гвин. Отпуск профинансирует магистр превращений (кабан тоскливо вздохнул). Приступим к следующему вопросу, только, попрошу, собраннее, иначе мы просидим тут до вечера.
Звонко хлопнул в ладоши, и в его пухлых ручках появился пресекатор с большим, во всю его длину, каплеобразным кристаллом. Тамара смерила наручник скучающим взглядом.
- Опять? Я, пожалуй, пойду – чудовищно болит голова, – магистр времени привстала. Вскочивший Ллойд поспешил отодвинуть её стул. – Если я ещё раз за сегодняшнее утро услышу имя этого норна, я точно рехнусь. (Ллойду) ты настоящий рыцарь. Проводи меня, нам с тобой от этого "праздничного пирога" всё равно оставят не больше, чем всегда. Ты только посмотри на эти прожорливые рожи (зевок).
Великий Магистр проводил их недовольным взглядом, потом поднялся и подошёл к стоящему в углу секретёру из красного дерева. Со вздохом наклонился, достал из нижнего ящика три свитка и взял с крюка указку. Оставшиеся в зале магистры не отрываясь смотрели на пресекатор, одиноко лежащий посереди стола.
- Я не буду читать вам лекций, - Габриель вернулся на место и развернул свитки.
Все увидели круги с изображёнными на них разноцветными секторами. На первом листе один из секторов был непомерно велик, довлея над остальными, на двух других их ширина была приблизительно равной.
– Лишь напомню условные обозначения магических сфер. Чёрный – тени, голубой – астрал, жёлтый – время, зелёный – созидание, фиолетовый – стихии и красный – превращение. А теперь, господа, возложите руки на этот предмет.
Он аккуратно положил пресекатор поверх разложенных бумаг. Первым потянулся к наручнику Клавдий. Накрыв мутный кристалл своей широкой жилистой рукой, он выжидающе замер, прислушиваясь к себе. Эро положил руку поверх его пальцев.
- Амадеус, плыви сюда, - попытался пошутить он, но никто не засмеялся.
Магистр теней присоединился к ним, обойдя стол. Габриель сосредоточенно нахмурился, подготавливая заклинание.
- Хорошо, троих достаточно, - он закрыл глаза, протянул руки к пресекатору и завёл певучий речитатив на незнакомом многотоновом языке с множеством гласных.
Хастор, оставшийся в стороне, с улыбкой наблюдал за действиями Великого Магистра. Огромный чёрный пёс положил когтистую лапу на запястье хаосника. Тот вздрогнул и перевёл взгляд. На него смотрела слюнявая клыкастая морда с умными карими глазами.
- Что, стервятник, предвкушаешь? – слюни капали на колени Хастору, пачкая и без того далеко не девственной чистоты балахон.
- Потом смейся… теперь не мешай, - отмахнулся тот.
В воздухе над столом, повинуясь жесту Великого Магистра, медленно проявился мерцающий круг, вернее, чудовищно разросшийся сектор, напоминающий только начатую голову сыра. Уже можно было, хоть и с трудом, различить его цвета…
– Понятно (гав!), почему Ллойд так быстро ушёл, - метаморф говорил короткими, лающими фразами.
– Тома могла остаться, - Хастор щелкнул по черепушке, примотанной к собственной пряди, и та закружилась, облетев шею.
И на недоумевающий собачий взгляд:
– У нее сегодня красивый платья.
– Не интересуюсь людскими самками (гав!)
Отчетливо выделялись три цвета. Чудовищное пространство занимал чёрный – теневой. Магистры разом отпрянули от пресекатора, чтобы взглянуть издали.
– Не так и плохо на чужом протеже, - Клавдий посмотрел на узенькую полоску чистого зелёного цвета.
Нахмурился, припоминая, когда это Шаден пользовал его сферу. Потом махнул и повернулся на пятке. Теперь на нём была совершено другая одежда. Короткие штаны, или даже штанишки, словно исподнее. А наверху что-то напоминающею рубашку – мокрую рубашку, без рукавов, прилипшую к телу. Про ноги и говорить нечего. Впрочем, остальные магистры уже привыкли к этому клоунскому наряду Клавдия.
– С вашего позволения, шеф.
Дождавшись кивка Габриеля, магистр созидания выбежал, толкнув дверь плечом. Вставил напоследок что-то в уши.
Голубого и жёлтого в самом деле не было, да и красного не то чтоб уж полная ванна – слишком специфические сферы. Чего нельзя сказать об универсальном фиолетовом. Впрочем, Эро был недоволен.
– Я думал будет больше, - капризно заметил он.
– Хорошо пристроился, - засмеялся Амадеус. – Собственных мастеров растить не надо, знай себе получай пай от других.
Ясно, был немного напряжен. Кажется, что тут бояться – столько лет Шаден числился его учеником.
– Жалоба, - вскочил Хастор, оторвавшись от собаки. – Мы переходим к моей жалобе.
– Помню, - буркнул Амадеус. – Глупость, что ещё ожидать от хаосника. Взгляни на мою "львиную" долю.
– Ты взглянуть на моя. Не "львиная"… не совсем. Шадена – истинная универсала… ни одна мастера не иметь всех сфер в круг...
– Всех?! – Амадеус, конечно, знал к чему клонит Хастор.
– А наш заика оказывается может и зубки показать, – метаморф зевнул во всю собачью пасть.
– Нет ни времени, ни астрала, ни превращений…
– Ничего посмотрим, что ты скажешь после дележа следующего кристалла. Превращения отыграются (гав!)
– Дай ему высказаться, морфус, - обозвал магистра превращений Габриель. – Дело серьезное, если ты не в курсе. Хастор хочет сам заняться Шаденом. По его словам, Амадеус не справляется, раз допустил в свой спектр остальных.
– Моя доля… Моя доля увеличиться…  сильно увеличиться… уже… Посмотреть… четвертая часть, уже четвертая часть… не меньше.
– Я не собираюсь оправдываться, - под капюшоном Амадеуса клубилась настоящая буря. – Вы все знаете правила – должны в равной мере быть представлены все сферы, а доля хаоса составлять тридцать три процента. Повторяю – тридцать три!
– А наш Амадеус подготовился, - пролаял метаморф.
– Здесь же никакой равной мерой и не пахнет. И хаоса меньше.
– Ну, меньше, - засмущался Хастор. – Но я утверждать… Шаден – мага хаоса… не тени… Дайте его мне – я уверять… удвоить, нет, утроить… энергия…
– Мы не можем пойти против правил, Хастор, и ты это знаешь, - Габриель укоризненно посмотрел на магистра хаоса. Потом выразительно ткнул указкой в схему, на которой белый сектор занимал около трети окружности (хаосник заметил, что его проценты указаны даже с десятыми долями). – Вопрос закрыт.
 Амадеус разглядывал спектр – да, белого цвета на самом деле было много – просто неприлично много.

9. Шаден – бутылка и начало пути
Здесь было холоднее всего. Влага сочилась по замшелым каменным стенам и капала с потолка, наполняя подземелье гулкой монотонной дробью. Доски насквозь прогнили и расползались под ногами, словно их когда-то кинули в грязь, да так и оставили – временная дорожка, ставшая постоянной. Темень. Вызванный светляк освещал лишь малюсенький клочок пространства вокруг себя, зато метался над головой и обиженно жужжал. Шаден попытался было его вразумить, да куда там – лишь ещё больше потемнело, даже в глазах заплясали алые звёздочки. Оставалось только скрипеть зубами, мечтая поскорее прикончить это насекомое.
Ещё одна, "экономная" попытка... Шаден глухо застонал и обратил всё своё естество в молитву жалкой мухе-однодневке: мысленно выпевал ей дифирамбы и сулил горы сахара. От такого напряжения давно зажившая на руке рана вновь начала кровоточить. Наконец, своенравный светляк бросил привередничать и подлетел к норну, жужжа на тон ниже – признак заинтересованности. Проклиная себя за расточительство, Шаден двинулся по скользкому насту вглубь подземелья. Капризный светляк нарезал вокруг широкие круги, в его наглом жужжании проскальзывали вопросительные нотки – наверное, он хотел горы сахара немедленно.
Шаден наглухо закрылся, чтобы противная муха не догадалась об его подлинных намерениях. Он перепрыгивал через мутные потоки воды, оскальзывался на мокрых камнях, пока не добрался, наконец, до противоположной стены подземелья. В неверном зеленоватом свете стеллаж для вин угадывался лишь по блеску единственной бутылки. Шаден аккуратно достал её и поднёс к глазам. Проклятый светляк давал так мало света, что на грязный пергамент ложился красноватый отблеск из глаз. Ничего не прочитать, даже если поднести близко-близко. К сожалению Шаден не обладал сильной пеленосостью.
Обратно – к стрельчатой нише, из которой на бугристый пол сползали плоские и неровные языки каменных ступеней. Путь к лестнице оказался неправдоподобно короче, чем к винному стеллажу. Наверное, приятная шероховатость оплетения бутылки поднимала настроение, отвлекала от мрачных мыслей и вдохновляла на просветлённый взор в ближайшее будущее. Порядком намокший светляк уныло летел за Шаденом и только изредка напоминал о себе усталым гулом. Норн раздражённо оглянулся – как, этот трупоед ещё не потух? Муха будто услышала его мысли – в последний раз мигнула и рассыпалась мерцающей пыльцой. Будет тебе в следующей жизни и сахар мешками, и патока в банках, и варенья полная бочка. Что поделать, мир делится на тех, кто обманывает, и на тех, кого обманывают. Нисколько не страдая от невыполненного обещания, Шаден взбежал по винтовой лестнице, едва касаясь рукой внешней стены, и вынырнул на свет. Первым делом – ярлычок бутылки. Жмурясь с непривычки, неопределённо хмыкнул. Потом выбрался на крыльцо башни, уселся на камни ступеней, подставляя утренним солнечным лучам промокшие мокасины, и ухватился зубами за пробку. Нет, так не получится, придётся, наверное, вернуться в башню и подыскать подходящий инструмент.
Солнечный свет, словно длинный ленивый кот, разлёгся на полу и потянулся пылающей лапой вверх, к углу стола и раскрытой "лиэнской" книге, занимая заодно подлокотник кресла. Круглая комната на верхушке башни просто утопала в свету. Взгляд Шадена сквозь ресницы рассеяно скользнул по книжным полкам, задержался на большом овальном столе в центре, заваленном горой раскрытых книг, обшарил подоконники всех пяти стрельчатых окон, прикроватный столик, зацепился за что-то, упал на каменный пол, потом резко вернулся назад. На кровати лежала сложенная дорожная одежда – чёрные штаны из отлично выделанной кожи рогоча, чёрная линовая туника и саржевая накидка песочного цвета с капюшоном и широкими рукавами.
Шаден поставил бутылку у порога, подошёл к кровати и принялся поспешно переодеваться. Мантию оставил скомканной на полу, штаны – криво висящими на ширме, потом облачился в приготовленную одежду и подхватил со стула небольшой мешок. Уже выходя из комнаты, захлестнул бутылку полой накидки. К счастью, не разбилась. Поднял и положил в мешок.
Башня Шадена стояла в некотором отдалении от остальных башен и построек Крепости. Когда-то целый их ряд венчал толстую северную стену –дополнительное кольцо укреплений вдоль обрыва. Со временем всё развалилось, в стене образовались дыры, и башни превратились в навалы камней. В одну из таких дыр вела узенькая тропинка, потом петляла дальше, сквозь руины, утонувшие в березовой роще. Шаден миновал два пролома и одну широкую стрельчатую арку. Наконец он очутился во внутреннем дворе.
Самое раннее утро. Пусто, никто ещё не проснулся, огромное пространство перед приземистым и длинным дворцом, который своим видом опровергал это гордое название, поражало безлюдностью. Да и зачем будить первых петухов, когда раньше утренней трапезы всё равно не накормят.  Молчаливые башни мрачно смотрели сквозь прорези окон, как Шаден неспешно пересёк обширный двор – уже заметил у входа во дворец маленькую фигурку в светлой накидке. Девочка обернулась, когда длинная тень норна коснулась её сапожек.
- Мастер Шаден! Пошли скорей, нужно взять на кухне еды, - сказала Гвин.
Одета, почти как норн, только штаны из лина, а на ногах вместо мокасин – изящные сапожки с блестящими пряжками – откуда только такие взялись на этом убогом острове?
- Что же ты здесь стоишь? Давно б уже сама сходила и взяла, - буркнул Шаден.
- Я боюсь, сходи ты.
Он замысловато выругался по-норнски, оставил Гвин стоять на крыльце и исчез в глубине дворца. Спустя какое-то время вышел с фляжкой в руках, опрокинул на ходу и пил большими глотками. Узелок, который держал в другой руке, он протянул девочке и, повернувшись спиной, опустился на корточки.
- Запихни в мешок.
- Я могу сама нести это, - она развязала узел и заглянула внутрь.
Там лежали помимо разной ненужной мелочи большой охотничий нож в чехле и оплетённая белой лозой бутылка.
- Клади, я сказал, - он подождал, когда она завяжет верёвку. – Так, где твой магистр, загрызи его блохи?
– Он что, пойдёт с нами? – удивилась девочка.
– Конечно, нет, - в голосе Шадена сквозило раздражение. – Просто это животное должно дать денег, раз уж он отвечает за мои развлечения.
– А зачем нам деньги?
Но Шаден не ответил, напряжённо оглядывая окрестности. Большой зелёный попугай расположился на ближайшей ветке. Отупело смотрел на Шадена, похоже, ещё не совсем проснулся. Попугаи иногда залетали в Крепость, а потом метались, как безумные, не находя ни одного знакомого плода.
– Эй, ты, птичка! – крикнул Шаден и даже обернулся, поискав камня под ногами. – Слышь, деньги давай!
- Это не он, - ответила Гвин.
– Откуда ты знаешь?
– Просто Гвин умеет разбираться в людях и, конечно уж, отличит их от животных, - из кроны дерева, на золотой цепи спустился кот, как ребёнок на качелях, даже слегка раскачивался.
– Эх, сейчас налево пойду – сказку запою. А чего вы здесь стоите? До города, насколько я знаю, путь не лёгкий, пока доберётесь, надо уже будет и назад топать.
– Знаю, - раздраженно ответил Шаден. – Я был в Порто-Долорес два раза. Там нечего делать без денег, поэтому Амадеус сужал меня некоторой суммой. Скажем так, тысячи песо будет вполне достаточно.
– Ха, - разговор о деньгах, казалось, рассмешил кота. – Вот иди и проси Амадеуса.
– Чтоб я ещё когда с тобой связался! – Шаден бросился на кота, думал стащить с дерева, шмякнуть о землю…
Но полосатый с быстротой, не свойственной грузному телу, удрал вверх по коре дуба… или ели, Шаден никогда не разбирался в деревьях. Цепь кот забрал с собой.
– Вернись, мошенник! – кричал вслед метаморфу норн.
– Сам посуди, откуда у котов могут быть деньги? – магистр засмеялся, довольный собственной шуткой. – Мя-а-у!
Получил в лоб шишкой… или жёлудем.
– Круто я его? – Гвин примерялась ещё одним.
Коту оставалось только убраться вверх по стволу. Магистр потревожил попугая, птица тревожно забила крыльями, но улететь не решилась.
– Тогда снимите пресекатор! – Шаден поднял руку и показал кристалл, выглянувший из рукава.
Такое нелепое требование рассмешило даже попугая. Убедившись, что иного ответа не будет, Шаден повернулся спиной и направился к широко распахнутым воротам Крепости.
– Ты идёшь? – бросил, словно на прощание, Гвин.
– Сейчас, - девочка всё выискивала кота, но полосатый будто испарился.
А может, успел превратиться в жучка и улетел? Тут девочке показалось, что в ветвях что-то шевелится…
– Ой! – оставалось только наблюдать, как попугай, кувыркаясь, падает на землю.
Но пернатый её к себе не подпустил, резво замахал крыльями и набрал высоту. Видя, что с ним ничего плохого не случилось, девочка бросилась догонять норна.
Попугай выглянул из-за ствола, оценил расстояние, и оттолкнулся. Потом замахал крыльями, разгоняясь… И оказался в чьём-то сачке.
– Бедненькая птичка! – магистр Ллойд запустил руку в сеть и схватил попугая за лапы. – Вредные маги настроили тут башен, засадили всё дубами – ни тебе бананов, ни тебе фиников. Ну, ничего-ничего, дядя Ллойд сейчас тебя отправит домой, в джунгли, на пальму…
"Бедненькая птичка" трепыхалась, как курица перед топором, и всё норовила укусить магистра.
– О, - Ллойд что-то нащупал. – Что там? Сейчас посмотрим…
На левой лапе висело кольцо, на котором был выбит номер.
– А, ты птичка Клавдия. Этот бесчувственный вечно над животными измывается. Ладно, лети тогда…
И высоко подбросил попугая в небо. Тот сделал круг над магистром, несколько раз недовольно крикнул, а потом самым нахальным образом нагадил на плечо.
– Ах ты… - Ллойд побагровел. – Тварь неблагодарная! Да таких отстреливать нужно.

10. Клавдий, Витум – воробьи, осы, черешни
Клавдий, подтянутый и собранный, только из душа, всё в том же чёрном костюме сидел за столом, играясь шариковой авторучкой. Поначалу магистр боялся, что к Витуму вернётся память, всё-таки он получил сильное потрясение, когда вызвал дракона. Вот сейчас войдёт и скажет:
"Привет, Клавдий, как там поживает Рододендроид?"
Или как его там? Но нет, Витум выглядел так, будто только сегодня родился. В рваном балахоне, остатке смирительной рубашки, и полупрозрачной маске на поллица, словно брат-близнец какого-нибудь монарха.
– Вы начальник этой тюрьмы?! – Витум опёрся о стол, всем видом нависая над Клавдием.
– У нас не тюрьма, – поправил магистр.
– Тогда сумасшедший дом! Великолепно. Так знайте, поработитель, никакие запоры не остановят настоящего мага, никакие наручники!
– Мы называемся Крепость (или Орден) Пресеченного Слова, и, что тут скрывать, маги, содержащиеся здесь, являются полной нашей собственностью. Поскольку были куплены…
– Работорговцы!
– В странах, где уже были приговорены к смерти. Мы, так сказать, последний шанс мага-преступника на жизнь.
– Неужели вы решили, что способны меня удержать здесь? – Витум выглядел грозно.
Клавдий вздохнул. Подобная метаморфоза из смирной овечки в зубастого волка ему совсем не нравилась. Ах, как ему хотелось поработать с нормальным мастером. Но нет, Витум – большая находка Ордена. Клавдий много лет ловил завистливые взгляды магистров, ни для кого не было секретом, что именно Витум, этот безумец, выдает столько же энергии, сколько все остальные, включая таких перспективных, как Шаден.
- Вы узнаете могущество Природы! – не пошевелился, не произнёс ни единого слова заклинания, только глаза его выдали, стремительно потемнев из-за резко расширившегося зрачка.
Маска на лице подёрнулась лёгкой зеленцой, словно в прозрачную воду капнули зелёнки. Клавдий напрягся и бессознательно ухватился за столешницу. Замерший в угрожающей позе Витум испугал бы и самого бесстрашного, тем более окружённый небольшим смерчем. Осы – рой огромных, с палец, ос. Низко жужжа, они оторвались от Создателя, немного покружились по комнате и, наконец, облепили собой Клавдия. Магистр созидания чувствовал, как мохнатые лапки плотоядно ощупывают его лицо и незащищённую голову. Замри! Тут уж лучше резко не шевелиться. Плавно и медленно он протянул руку к ящику стола, осторожно выдвинул, достал и поставил перед собой миску с крупными и треснувшими от перезрелости жёлтыми сливами. По комнате стал быстро распространяться сладкий запах, дразня аппетит, будто длинноглота в бассейне. Сначала одна, за ней другая – и вот уже все осы оставили магистра ради более вкусного лакомства – пересели на сочные, напитавшиеся солнцем плоды.
- Черешня! – обозвал их Витум (привык в своём воображении преувеличивать размеры творений матушки-природы) и метнулся к миске. – Кыш! Кыш отсюда!
Две осы с громким хлопком исчезли, но остальные мешали добраться до слив, ползали по пальцам, норовили заползти в рукав, с видом собственников сидели на плодах, запустив под полупрозрачную кожицу хоботки, негодующе звенели у Витума перед глазами.
- Ну зачем жадничать? – Создатель пытался надавить на клаксон их совести. – Вы всё равно всё это не съедите… Кыш, кому говорю!
Ещё одна оса, хлюпнув, исчезла. Сообразив, Витум принялся "кышать", пока все до одной не вернулись обратно – туда, откуда их призвали. Осталось лишь воспользоваться плодами победы. Создатель уселся на стол и принялся жадно поглощать сливы, косточки выплёвывал тут же на пол. Подпрыгнув два раза, они обращались в серо-бурых маленьких пичуг, которые продолжали прыгать, склёвывая с пола мусор и насекомых. Правильно, подумал Клавдий, здесь давно не убирались.
- Не хочешь черешни? – поинтересовался Витум.
Магистр созидания взял одну сливу, съел и положил косточку на стол. Накрыл рукой. Потом убрал руку и посмотрел на всё ту же косточку. Витум расплылся в насмешливой улыбке и уже хотел сказать что-нибудь обидное, как вдруг косточка пошевелилась и медленно поползла по столу. Создатель заинтересованно наклонился и увидел маленького, но очень сильного муравья, целеустремлённо пятившегося к краю стола и тянущего за собой свою небывалую ношу. Обрадованный Витум принялся ставить на его пути различные преграды: шариковую ручку, дырокол, кусок ластика, сливу. Все эти выросшие стены сильно сбивали муравья с толку. Он бросал косточку и быстро бежал направо или налево, искал дальнейший путь, потом возвращался и снова брался за работу. Тогда Витум убирал "стену" и, взяв косточку двумя пальцами, медленно, чтобы она не исчезла из поля зрения муравья, тянул её дальше. Несчастный трудяга, ничего не понимая, со всех лап нёсся следом, чем вызывал приступы бурного веселья Создателя. Как и ожидал Клавдий, муравья надолго не хватило – на очередном отрезке "забега" он незаметно растаял. Разочарованный Витум посмотрел скучным взглядом на оставшуюся лежать косточку.
- Я думал, он дотащит её до муравейника.
- Ты же знаешь, что его муравейник не здесь, - ответил Клавдий тоном наставника.
- Ну и что? Разве так трудно было забрать косточку с собой?
- Невозможно – она из другого мира.
- Ты говоришь глупости, думая, что всё знаешь. Если бы меня кто-нибудь вызвал в этот мир, я бы точно не ушёл с пустыми руками.
- Во-первых, никто тебя вызвать не может, потому что ты не животное, - Клавдий встал и прошёлся по кабинету, стараясь не затоптать призванных воробьёв.
- Разве? – удивился Создатель. – Я всегда считал себя частью природы, таким же её порождением, как и остальные.
- Как тебе объяснить? К сожалению, я не силён в теологических вопросах и раньше свято верил в теорию эволюции сэра Чарльза Дарвина, пока со мной не произошло это… Ну, ты понял: абра, швабра и так далее, - он наклонился и поймал самого ленивого воробья.
Испуганная пичуга выглядывала из его осторожно сжатой руки, часто моргала и вертела растрёпанной головой.
– Посмотри на этого зверя.
Витум сидел на столе и внимательно слушал, вперив совершенно трезвый осмысленный взгляд светло-зелёных глаз в магистра. Маска успела стать почти непрозрачной, и уже не разберёшь, что за выражение на лице Создателя - нечто среднее между горьким сарказмом и сострадающим сожалением. Это было настолько необычно, что Клавдий замолчал, изучая своего подопечного, которого знал уже много лет, как будто видел впервые. Словно с трудом узнавал этого непримечательного худощавого человека среднего роста с прямыми русыми волосами до плеч, треугольным лицом с мягкими невыразительными чертами, облачённого в неизменную рвань. Клавдий моргнул, прогоняя непонятное наваждение, и продолжил:
- Этот воробей прыгает, ест, бьётся за самок и скворечники, кормит птенцов. Короче, делает, на первый взгляд, то же, что и мы. Но думает ли он: "Ах, как было бы прекрасно полететь за реку и встретиться с молодыми воробьихами!" или "Если я ещё раз увижу своего соседа в моей любимой луже, я повыдираю ему перья"? Всё его существо составляет физическое начало, в то время, как для человека, тем более мага, на передний план выходит духовное. Душа, если угодно. – Он разжал руку, и порядком помятая пташка, радостно пища, выпорхнула в раскрытое настежь окно.
Витум проводил её рассеянным взглядом. Усталая тень наползала на прикрытое маской лицо, делая его старше.
– Поэтому маг, путешествуя по мирам, способен взять и, удерживая силой своего сознания, забрать с собой какой-либо физический предмет или не обладающее духовным началом существо. Правда, этой способностью обладает далеко не любой маг. Может, я объясняюсь слишком примитивно, "ненаучно", но, надеюсь, что мне удалось доказать тебе, что муравей никак не мог забрать с собой косточку.
И магистр исполнил замысловатую пантомиму с притопами и хлопками – "изгнал" успевших уже порядочно засорить пол воробьёв, освобождая Создателя от неосознанной обузы.
- Хватит колдовать, побереги силы, - магистр созидания взялся за стоящий в углу веник, смёл перья и высохший помёт на лист бумаги, скомкал и бросил в камин. – Мне кажется, уже принесли завтрак. Тебе стоит пойти к себе и проверить.
- Я не буду есть ваши кровавые колбасы! – иллюзия рассеялась, и Создатель снова стал прежним – капризным сумасшедшим магом. – Думаешь, я не знаю о длинных спицах, которыми умерщвляют свиней? "Милосердный" способ! Хотел бы я посмотреть, как они сами будут верещать, когда им в ухо до самого мозга воткнут эти спицы!
- Свинье – свинячья смерть, - равнодушно заметил Клавдий. – Кроме того, я давно распорядился, чтоб для тебя готовили вегетарианские блюда. Иди поешь, тебе нужны калории.
Витум нехотя слез со стола и уныло побрёл к выходу, волоча ноги. На пороге обернулся и посмотрел странным серьёзным взглядом на стоящего с веником в руке магистра.
- Скучно здесь. Свинья не имеет право на собственную смерть, муравей не может донести до дома косточку от черешни, а у маленьких птичек нет души. Жить совершенно неинтересно, - подытожил Создатель перед тем, как захлопнуть за собой дверь.
Оставшись один, Клавдий принялся ходить взад-вперёд, снедаемый неясным и неприятным предчувствием. Потом заставил себя успокоиться, высунулся в окно, провожая взглядом парящего высоко в белесом небе коршуна, вернее, какую-то местную птицу, похожую на него. По двору среди гуляющих после трапезы заключённых магов одиноко бродил упитанный полосатый кот.
Когда через некоторое время Клавдий зашёл в покои Витума, Создатель занимался призывом, устало, но счастливо улыбаясь. Вся комната была заполнена птицами разных видов. Клавдий даже узнал несколько распространённых пернатых своего мира. У каждой пташки в клюве был небольшой "физический" предмет – монетка, камешек, травинка, дохлый таракан, ягода, осколок стекла и многое другое.
- Ты прав, у них нет своей души. Зато есть частица моей, - пробормотал Витум , судорожно хлебнул воздуха и упал в кресло.
Он переключил все силы, чтобы удержаться в сознании, отвлёкся от птиц, и они стали одна за другой исчезать, роняя предметы на пол с вполне материальным стуком.
- Ты хочешь сказать, что всё это из других миров? – Клавдий присел и поднял за лапку крупного дохлого таракана.
Витум ничего не ответил – он погрузился в глубокий, напоминающий кому, сон.

11. Шаден, Гвин – прыжки и разговоры со зверями
Если прикрыть глаза и смотреть на солнце сквозь ресницы, на некоторое время потеряешь цветоощущение, и тогда всё вокруг станет синим – пальмы, дорога, заросли гиббуса, собственная рука. Лучше не заниматься такими экспериментами – можно запросто потерять зрение. Он и так едва не ослеп, когда впервые вышел на поверхность в сорокавосьмилетнем возрасте. А может, это было ещё раньше? Короче, почти в детстве.
- Мастер Шаден, смотри! – порядком отставшая Гвин тяжело дышала, но, пересилила себя – сорвалась на бег и догнала норна. – Там попугай, ты с ним разговаривал, помнишь?
Она указала на дорогу, по которой по их следам, переваливаясь, шагала неуклюжая птица. Заметив, что путники остановились, попугай подпрыгнул, с оглушительным стрёкотом набрал небольшую высоту и полетел к ним. Мелькая зелёными крыльями и треща ими, как раскрученная ураганом мельница, он облетел вокруг Шадена, создавая прохладный ветерок, и нагло приземлился на правое плечо норна.
- Что за бред? Я что, совсем съехал с катушек – разговаривать с попугаями?
- Деньги давай! – гаркнула птица, взяла лапой прядь белых волос Шадена и потянула её в клюв.
Норн поднял руку и залепил по загнутому жёлтому клюву щелбан. Попугай, как ни странно, ничуть не обиделся. Помахал для равновесия крыльями и вновь принялся путать волосы Шадена.
- Он тебя помнит, - заметила Гвин.
Норн схватил наглую птицу и поднёс к лицу, пристально вглядываясь в чёрный глаз (попугай в панике вертел зелёной башкой, косясь то правым, то левым глазом). Шаден постепенно сжимал пальцы.
- Отвечай, кто ты?!
- Шаден! – проскрипела птица.
- Что ты несёшь, безмозглая курица? Если ты – Шаден, то как ты докатился до такого – бегать по дорогам, когда у тебя есть крылья?!
- Ты опять разговариваешь с попугаем, - засмеялась Гвин. – Значит, ты съехал с кушеток.
- С катушек, - машинально поправил Шаден. Потом отшвырнул попугая и, развернувшись, пошёл дальше. Птица засеменила следом, но резко оглянувшийся норн взглядом пригвоздил её к месту. – Катись, откуда пришёл. (Гвин) Пошли, а то к ночи не успеем.
Миновало полчаса, девочка и норн не проронили ни слова. Шаден шёл широким размеренным шагом, так что Гвин приходилось время от времени подбегать, чтобы не отстать от него. Солнце приближалось к зениту, когда окружающий их монотонный пейзаж, подёрнутый пыльным налётом, наконец, сменился. Тропа сделалась значительно уже и шла под уклон – крутыми уступами спускалась к следующему ровному участку, лежащему далеко внизу, словно тонкая ленточка на зелёном бархате. Дальше с трудом угадывался ещё более крутой спуск, теряющийся в густой зелени локрового кустарника.
Шаден приложил руку козырьком – огромное пространство уходило вниз до самой едва различимой полоски пляжа. Линовое поле, потом неширокая полоса деревьев, кажется, туговых пальм, за ней относительно лёгкий участок по выкошенному полю горицвета, так называемой "травы дурона". Над всем этим висела широкая полоса бескрайнего океана, казавшегося в ослепительном солнечном свете чёрно-синим. Приглядевшись, можно было, хоть и с трудом, различить у берега тонкие белые росчерки – пену на гребнях волн. Отсюда не увидишь Санта-Флоренс – деревушка чуть дальше на запад по побережью, прячется среди дюн.
Шаден подошёл к первому спуску и съехал на подошвах по крутому песчаному оврагу, бывшему некогда потоком грязи, сползавшей с гор в сезон дождей. Оглянулся на замершую в нерешительности Гвин.
- Ну, двигайся. Не бойся, здесь не очень больно падать. Пара синяков – и ты внизу. – Он видел, как она мнётся на краю с таким отчаянным выражением лица, как будто вот-вот готова расплакаться.
Наконец девочка крепко зажмурилась, сделала широкий шаг вперёд и выкрикнула короткое незнакомое слово.
Маленький зверёк-летун, леггус, плавно, словно сорвавшийся с дерева лист, спланировал вниз и, тонко пища, попрыгал вперёд на задних лапах длинными летучими скачками. Теперь, чтобы не отстать, прошлось подбегать Шадену. Леггус допрыгал до следующей ступени и повторил полёт, расправив кожаный "плащ", растянувшийся между длинными, растопыренными в стороны лапами и позвоночником до самого пушистого кошачьего хвоста.
Так они - летун скачками и перелётами, Шаден – бегом, кубарем, а иногда при помощи верёвки – одолели долгий спуск с горы и вышли на более пологий участок. Норн бежал трусцой и напряжённо высматривал впереди Гвин. Знал, что маг-метаморф, слишком долго находящийся в одном зверином облике, может потерять разум и забыть человеческое естество.
Они затратили на спуск приблизительно час, может, чуть больше – совсем мало, благодаря темпу, заданному леггусом. До побережья оставалось всего ничего – через линовое поле, потом небольшую полоску джунглей. За ней, Шаден знал, ещё одно поле, которое плавно переходит в дюны, потом по пляжу до Санта-Флоренс – всего чуть больше часа быстрой ходьбы. Ну ладно, два часа. По крайней мере, будет не позднее трёх пополудни, и плывущие в город рыбаки ещё не отчалят.
Стена деревьев постепенно приближалась – Шаден бежал по тропе через линовое поле. От яркой зелени рябило в глазах, солнце едва перевалило за полдень, припекая в голову и обжигая лицо. Норн остановился, накинул капюшон и в который раз огляделся вокруг. Куда подевалась эта дуронова девчонка? Прошёл немного вперёд и уже хотел возвращаться – обшарить кусты и овраги, как вдруг увидел впереди неподвижно застывшую на дороге маленькую пастушечью собаку. Облегчённо вдохнув и злобно выдохнув, Шаден подбежал к ней и сел рядом почти в той же позе – на корточки, уперев руки в землю. Осталось только загавкать. Собака внимательно смотрела на него умными человеческими глазами, высунув от жары розовый язык.
- Не убегай так далеко, а то мне придётся бросить тебя – не могу же я прочёсывать весь остров в поисках неизвестно какой твари.
- Ты опять разговариваешь со зверями, - прозвучал за спиной голос Гвин. Шаден обернулся и медленно поднялся, с мрачным видом стряхивая пыль с плаща.
Девочка бледно улыбалась, стоя в двух шагах от норна. На её усталом личике лежала дорожная пыль.
– Я слышала, как ты звал меня. Только вот думала, что я – это совсем не я. Что я не Гвин. Так странно… А потом смотрю – ты с собакой разговариваешь, и как засмеюсь! Тогда начала думать, как раньше.
- Ладно, пошли, - буркнул Шаден. – Только ни в кого больше сегодня не превращайся. Скоро сделаем привал.
Он пошёл по тропе через ярко-зелёное поле, над которым стоял оглушительный в послеполуденной тишине стрёкот. Шаден знал, как выглядят твари, издающие такие звуки – плоские, напоминающие стоящий на ребре стручок вьюна, с длинными зазубренными ногами, сгибающимися коленями назад. Эти твари очень высоко прыгают (видел, когда ловил среди ночи это стрекочущее чудовище, притаившееся под кроватью). Впереди чётко вырисовывались силуэты отдельных возвышающихся над рощей пальм. В воздухе висело колышущееся марево, творя лёгкий обман зрения – пальмы начинали казаться одуревшему от жары Шадену разлапистыми лиственницами, а лин вокруг – вымахавшей по пояс лейкимой. Норн обернулся – Гвин сильно отстала и медленно плелась по дороге, глядя лишь себе под ноги. Шаден подождал, когда она поравняется с ним. Она прошла мимо, даже не подняв головы. По пути что-то бормотала, словно разговаривала с кем-то невидимым.
Шаден положил руку на её макушку и повернул к себе.
- Ты мне говоришь?
- Нет, Эадэру, - взгляд её светлых глаз смотрел сквозь него, а слова звучали отрешённо, словно девочка была под гипнозом.
- Кто такой Эадэру? – Шаден требовательно тряс её за плечо, не позволяя впасть в беспамятство.
- Кибунго, - она отвечала машинально, по прежнему глядя куда-то вдаль. – Мне надо идти, а то я потеряюсь.
- Не уходи, расскажи мне про кибунго, - Шаден опустился на колено и с силой сжал хрупкие детские плечи. Видя, что её глаза закатываются, легонько похлопал Гвин по щекам.
- Кибунго живёт в лесу. Он быстро бегает и никогда не устаёт. Я попрошу Эадэру, чтобы сделал меня кибунго. Тогда я догоню мастера Шадена.
Норн встал, подхватил ребёнка на руки и пошёл к роще.
- Ладно, идём пока в тень, кибунго. А то сделаемся жаренными кусками мяса.

12. Шаден, Гвин – сиеста в тени дерева
Шаден, прищурившись, посмотрел на солнце, скрытое пальмовыми листьями. В итоге вскрикнул и закрыл глаза рукой. Светило висело где-то в зените.
– Как глупо, застрять по такой жаре в получасе от деревни.
– Может, кто-нибудь будет ехать по дороге и подберёт нас, - пыталась утешить норна Гвин.
– Во время сиесты? Не смеши, сейчас все островитяне спят, даже в городе на улицах никого не встретишь… Они же не дуроны – солнце убивает.
Особенно норнов, вообще терпеть не может. От нестерпимо яркого света приходилось часто моргать, но это не спасало. Вот тебе и расплата за жизнь под землей.
Шаден закрыл глаза и прислонился затылком к пальме.
– Смотри, - отвлекла его Гвин. – Все та же птица.
Попугай сидел без движения, так же как они скованный жарой.
– Не выдумывай, как она могла преодолеть пустыню? И зачем ей это было нужно?
 – Песо! Тысячи песо! – неожиданно закричал попугай и захлопал крыльями.
– У него же есть крылья, - ответила Гвин. – И ты ей понравился. Вот почему она повторяет только твои слова. Я же тоже там не молчала, говорила что-то.
– Заткнись, твое щебетание меня раздражает. И вообще, попробуй вздремнуть.
– Я не сплю днём.
– Всё равно молчи.
Гвин надула губки и отвернулась. Но Шаден этого не заметил, ему снился огонь – подземный вулкан извергался и разрушил окраины Дарлоана, засыпав их пеплом. Тысячи норнов погибли от мощного взрыва, погребенные под обломками. Их тела накрыло пеплом, их и тех, кто ещё был жив. О, Лилит! За что ты прогневалась на свой народ?
– Эй! – Гвин потрясла Шадена за плечо.
– Что? Где я?
– Мне показалось тебе снился кошмар…
– Да, нет… я просто… А сколько прошло времени? – и поежился, ожидая какое-нибудь едкое замечание Тамары.
Не последовало, Шаден совсем забыл, что тут не вам не Крепость.
– Немного, минут десять.
– Так какого дракона ты меня будишь?!
– Ну я… А когда мы будем обедать? – неожиданно перевела разговор Гвин.
– Хорошо, что напомнила. Знаешь, чем питаются злые, голодные норны? Они кушают маленьких надоедливых девочек. Особенно тех, что ходят за ними по пятам, заодно красть у родителей не нужно.
– А что, маленькие девочки часто ходят за норнами? – в голосе Гвин появились нотки страха.
– Да, как увидит какая девочка норна, так и ходит за ним, как привязанная. Наивных идиоток всегда привлекает тёмная и таинственная аура, - Шаден прислушался, будто проверяя ощущения. – А в животе в самом деле урчит.
И потянулся к лежащему в ногах мешку. Неожиданно Гвин громко разревелась, прижимая руки к лицу. Шаден только удивлённо посмотрел.
– Ты чего?
Но она не ответила, только плакала всё горше и отчаяние, сжавшись в маленький комочек, словно хотела исчезнуть. Шаден пожал плечами.
- Глупо расточать слёзы впустую в такую сушь, когда птички и кибунги умирают без воды, превращаясь в мумии. – Он достал из мешка узелок, развязал его и обнаружил нехитрую снедь – хлеб, сыр, кусок колбасы из потрохов, два порядком измятых аурума, маленький горшочек с маслом.
Гвин перестала плакать и украдкой посмотрела на него сквозь растопыренные пальцы. Шаден уже высосал аурум, отшвырнул в сторону пустую шкурку и принялся за хлеб с колбасой.
- Ты ешь аурумы? – Гвин удивлённо отняла руки от лица и опасливо покосилась на мешок. – А я?
- А тебя потом, когда сильно проголодаюсь.
- А сейчас ты не сильно голодный?
Шаден прожевал хлеб, проглотил, вновь прислушался к себе.
- Нет, я же съел аурум, - потянулся к мешку (Гвин вздрогнула и отодвинулась). Достал фляжку, откупорил и приложился, жадно глотая – под серой кожей под задранным подбородком дрожал кадык. – Ладно, иди поешь, а то ещё помрёшь по дороге. Падалью я точно не питаюсь.
- Нет-нет, кушай сам, я не хочу.
- Так, хватит, - разозлился норн, видя, что её нижняя губа начинает предательски дрожать. – Иди сюда и прекрати свои нюни! Я тебя не съем, ты же маг. Забыла? Превратишься в длинноглота – хрясь! И нету мастера Шадена.
- Я не умею в длинноглота, только в маленького длинноглотика, - роняя слёзы, прошептала Гвин.
- Ну тогда в чёрного траканту – кусь! И я лежу, дрыгая ногами. Ничего сложного. А не будешь кушать, не сможешь ни в кого превратиться. – Шаден выжидательно и пытливо, без малейшего намёка на улыбку смотрел на неё.
Видит Лилит, дожился – уговаривает ребёнка поесть. Пора идти в няньки.
- Траканта не кусает, он жалит хвостом. - Гвин уже почти успокоилась и нерешительно приблизилась к нему, опасливо косясь то на мешок, то на мирно сложенные руки Шадена.
На правой, верхней, была вытатуирована на всю тыльную часть ладони сложная белая руна. Гвин уже видела такую в большой старой книге магистра. Он говорил, как эта руна называется. Девочка напрягла память.
- Да хоть парализует взглядом, итог один – мёртвый Шаден. Валяется кверху лапками.
Гвин засмеялась сквозь слёзы, наверное, представила картинку, потом села возле разложенной на полотне еды и принялась жадно хватать раскрошившийся хлеб, откусывая от оставшегося куска колбасы.
- Мемориа, - пробормотала Гвин.
- Что? – Шаден решил, что ослышался.
- У тебя на руке руна Мемориа. Зачем? – спросила, жуя, Гвин. Она исподлобья взглянула на норна – в нахмуренное серо-лиловое лицо со сведёнными белыми бровями и страдальчески сощуренными от яркого солнца тускло-красными глазами.
На фоне тёмной радужки едва угадывался вертикальный, как у кошки, зрачок, сузившийся на свету в тонкую полоску.
- Чтобы не забыть, - Шаден посмотрел на свою руку, потом неосознанно дотронулся до правой скулы возле уха, где красовалась ещё одна руна поменьше, тоже вытатуированная белой краской.
Эта руна была Гвин незнакома.
- Что? – спросила девочка, отхлебнув из фляжки.
Жидкость, плескавшаяся на дне, оказалась чуть прокисшей сывороткой. Гвин гадливо скривилась.
- Пей, пей. Все кибунги без жидкости превращаются в мумии.
- Что не забыть? – напомнила она, заставив себя отпить немного сыворотки.
- Что я люблю маленьких девочек… в сыром виде, - Шаден щёлкнул зубами, сделав неуловимое движение в её сторону. Гвин пискнула, роняя фляжку, и вскочила.
Шаден смеялся, запрокинув голову и беззвучно скаля острые белые зубы. Удивлённая Гвин оторопело смотрела на него, как на поющую рыбу – она была твёрдо убеждена, что мастер Шаден не умеет даже улыбаться, не то что смеяться. Думала, что норны никогда не смеются.
- Ты обманываешь, - сказала она тихо и обиженно. – Девочки говорили про тебя гадости, а я ругалась и билась с ними. Беринда сказала, что ты покрыт пеплом, потому что вышел из бездны демонов, а я сказала, что это неправда. Но она смеялась и обзывала меня. А когда я сказала, что у неё уши, как у тебя, она разозлилась и ударила меня. Тогда мы и побились. Я ненавижу её.
- Откуда ты знаешь, что она сказала неправду? – Шаден уже не смеялся. Подобрал брошенную фляжку, закупорил её и спрятал в мешок. Потом собрал остатки еды, увязал в кусок полотна и отправил туда же. Он не смотрел на Гвин, но ожидал, что она ответит.
- Она врушка и уродина. Я думала, что она красивая, а она настоящая гадина. Говорит, что она принцесса, и что ей двадцать семь лет. Кто в это поверит?
- Никто. И зря, – Шаден завязал мешок и растянулся на песчаной, усеянной редкой, растущей пучками травой земле. – Ладно, мой рыцарь-заступник, не хочешь спать, просто помолчи. Из-за твоей дурости мы не попали в Санта-Флоренс до сиесты. Теперь город увидим только к вечеру. Испортила мне поход, превращаешься во всяких тварей, смеёшься надо мной – за что я должен это терпеть?
- Тысячи песо! – напомнил о себе проснувшийся попугай. – Ты-ы-ысячи песо.
- Где? – спросил Шаден. – У кота под хвостом?
Гвин засмеялась.
- Шаден, - продолжала вещать наглая птица. – Ша-ден. Мёртвый Шаден!
- Вот это новость, - норн от удивления приподнялся на локте. – Да эта птичка – прорицатель.
- Нет, - сказала девочка. – Она просто слышала то, что ты говорил.
- Клянусь Великим Жалом, если он не заткнётся, я…- Гвин так и не узнала, что ждёт бедную птичку, потому что Шадена сморил глубокий сон буквально на середине фразы.
На этот раз он не кричал и не метался, даже вовсю болбочущий попугай его не потревожил – норн спал так крепко, что казалось, извергнись вулкан Иво – не проснётся.
Гвин было скучно. Она пыталась поговорить с попугаем, но он всё твердил про свои песо, иногда упоминая про катушки… или начинал спрашивать "кто ты?!" страшным голосом, и сколько не отвечай – до него не доходило.
- И как мастер Шаден с вами разговаривает? – вздохнула Гвин. – Звери такие глупые.
Потом она слонялась, поглядывая время от времени на спящего норна, думала о магистре-коте, как он ходит один по двору Крепости, грустила. Хотела превратиться в кого-нибудь, но, пока думала в кого, вспомнила, как мастер Шаден звал её, а ей казалось, что она совсем не Гвин. Кроме непонятного смутного страха её останавливало понимание ограниченности сил. Нужно потерпеть, не превращаться, пока он не проснётся. Голодный. Тогда Гвин обернётся чёрным тракантой… Жаль, что она съела второй аурум.

13. Тамара  – начало извержения
Магистр теней смотрел в зеркало. Большое, в полный рост, в нём отражалась почти вся комната с её роскошным убранством – огромные витражные окна с сюжетами на тему прошлого и будущего, шикарные портьеры золотого цвета с ручной вышивкой, безумно дорогие шпалеры с причудливым декором, в котором без труда читался повторяющийся мотив песочных часов, огромная сверкающая люстра из горного хрусталя с пятьюдесятью свечами, медового цвета паркет, надраенный до такой степени, что отражавшаяся в нём тяжеловесная мебель казалась реальнее настоящей. Диван с блестящей обивкой и многочисленными подушками, стоящий перед ним стеклянный столик, на котором были аккуратно расставлены графин, кубки, ваза с хризантемами, блюдо с фруктами и цукатами (и то, и другое – муляжи), вездесущие песочные часы.
На краю столика страницами вниз лежала раскрытая книга в теснённом золотом переплёте, как будто её совсем недавно читали и собирались вот-вот продолжить. Амадеус скользнул взглядом по корешку – конечно, сонеты, что же ещё. Он почему-то не сомневался, что книга лежит именно в том, единственном, месте, где она должна лежать, логично и непосредственно завершая композицию на первый взгляд хаотично расположенных предметов. И ещё, что эти сонеты никогда никто не читал, хотя это именно сонеты, и раскрыты они на определённой странице, где верхняя строчка как бы случайно начинается с необычного, важного слова.
Длинный комод светлого дерева, на нём – хрустальная скульптура, изображающая сложное хрупкое сооружение, напоминающее спиралевидное дерево с множеством веток, покрытых шипами, раздваивающимися или обрубленными у самого ствола. С этих "культяпок" свисали серебряные овальные бляшки, вертевшиеся от малейшего движения воздуха.
Плачущее дерево.
Недлинная книжная колонна с экземплярами разных цветов и размеров, пестревшая плетёными закладками. С обеих сторон её подпирали мраморные фигуры герольда и глашатая – один трубил в рожок, раздувая щёки, а другой читал указ, причём скульптор изобразил его в то мгновение, когда он дочитал предложение и бросил быстрый взгляд исподлобья на слушавшую его толпу – проверить отклик.
Гобелены исключительной, тонкой работы на мифологические и романтические сюжеты. Опять таки, как будто случайная деталь – заплетённая в косичку бахрома на краю одного из них, как будто ожидавший аудиенции гость, не знавший, куда деть свои руки, убивал время, занимаясь макраме.
Что ж, Амадеус увидел достаточно, стоя напротив зеркала в приёмной магистра времени, чтобы понять что-то новое о Тамаре. Собственного отражения в зеркале не было.
Обе створки огромной тяжёлой двери рывком распахнулись, и показалась Тамара в простом тёмном балахоне и плаще с вышитой на плечах Руной Пресечённого Слова, простоволосая, с осунувшимся бледным лицом без малейшего следа косметики.
- Амадеус! Прости, что заставила тебя ждать – я заснула. Проходи скорее, - она отступила, пропуская магистра теней в просторную гулкую комнату с недосягаемым сводчатым потолком, напоминающую колодец. – Как неловко – сама позвала, и держу в приёмной.
Здесь не было ничего лишнего, комната скромностью обстановки напоминала монашескую келью. Да что там напоминала – в таком месте согласился бы жить только самый фанатичный, давно забывший о мирских радостях монах. Каменный стол в центре с единственным предметом – маятником гипноза, деревянный стул, у далёкой левой стены – узкая кровать без подушек, застеленная чёрным шерстяным одеялом, возле кровати – большой сундук, обитый металлическими полосками. Пустые, без стёкол, щели окон, голый каменный пол и стены.
– За многие годы я порядком устала от всей этой мишуры, - пояснила Тамара, хотя Амадеус ни о чем не спрашивал. – Когда живёшь слишком долго, начинаешь радоваться важному – солнцу, сну, освежающему утреннему ветру.
Амадеус не отвечал, как привидение застыв на пороге.
– Тебе, как и всякой нечисти, требуется особое приглашение? – усмехнулась Тамара. – Тогда заходи, присаживайся где-нибудь…
– Мне иногда кажется, что я не понимаю живых… Но отбросим ненужную прелюдию. Зачем ты позвала меня, Тами?
– Ну, почему так грубо? Девушка может в любви тебе хочет признаться, а ты…
– Любовь не властна над мёртвыми, а ты знаешь, что я мёртв, и уже давно.
Тамара медлила, будто не знала, с чего начать.
Неожиданно на Крепость словно накатилась гигантская волна, способная затопить остров целиком. Или вражеский корабль расстрелял орудиями форт и попал ядром в пороховой склад. А может небо обрушилось на землю, породив ад и огненный дождь. Трясло так, что Тамару и Амадеуса расшвыряло по углам, с потолка сыпалась известь.
Магистры вскочили и, отталкивая друг друга, бросились к оконной щели. Там, в туманном мареве, окутанный клубами дыма, Иво шевелился, словно его не устраивало нынешнее место, и он всеми силами пытался сдвинуться.
– Так, - Тамара отстранилась. – Опять землетрясение, вулкан этот когда-нибудь нас похоронит.
– Это пророчество?
Неожиданно раздалось что-то новое среди хищного рыка сил земли. Воздух загудел от напряжения и явил образ магистра Ллойда, как всегда разодетого, словно император половины мира, главный понтифик единого бога, или архимаг волшебной страны.
– Чего вы там застыли? – Ллойд сразу же перешел к делу. – Хотите утонуть под обломками? Простите, я вас не поприветствовал, как полагается, но Габриель велел немедля собрать всех в амфитеатре. Ведь надо как-то сопротивляться буйству стихий. Маги мы или простые крестьяне, вот весь вопрос… Поэтому я, не теряя даром того, чего ты, наша милая Тами, магистр, открываю вам портал в амфитеатр. Не хотите порталом – пожалуйста, бегите по лестницам, чтоб они обрушились у вас под ногами… Аккидит… Казус… Асунсьон… - наконец, в ход пошли слова заклинания.
Раскрыла створки раковина портала, маня внутрь синевой, словно океанская глубина. Но Амадеусу и Тамаре было не до красот. Магистр времени бросилась вперед по коллектору, с удивительно чистой, будто родниковой, водой. Сток доходил до щиколоток, бежать приходилось навстречу течению. Тамара потеряла Амадеуса, конечно, магия астрала создала каждому свои препятствия. Над головой весело блестели разноцветные огоньки, а стрелки на стенах иногда указывали направление. Впрочем, за весь путь коллектор ни разу не повернул.
"Только бы не попалось битого стекла", - думала Тамара, босыми ногами вспенивая ключевую воду. Подол, чтобы не намочить, она подобрала. И вот он, долгожданный свет в конце трубы.
Амадеус не рассказал, какие преграды встретились на его пути, но выглядел неважно – в разорванной во многих местах мантии, побледневший под капюшоном так, что стало казаться, будто сможешь разглядеть лицо. Игра воображения, как обычно.
Они оказались на краю просторной арены амфитеатра, залитой пылающим солнцем. Посреди, словно горстка гладиаторов, топтали свалявшийся в твёрдый наст песок Габриель, Ллойд, Хастор и незнакомый мужчина пиратской наружности. Заключённый, что ли? Тамара недоверчиво присмотрелась, подходя ближе.
- Кто это?
- Позвольте представиться, прекрасная сеньора – Вальехо, честный фермер. Клянусь дуроновыми соплями, я не встречал женщины хотя бы на четверть такой же красивой, как вы!
Тамара перевела рассеянный взгляд к противоположной наклонной стене амфитеатра – там Клавдий руководил организованным поступлением первых групп заключённых, детей из дворцовых построек и магов из южных башен. Земля под ногами дрожала, магистр времени с трудом удерживала равновесие, со страхом ожидая следующего сильного толчка. Амадеус сложил руки на груди и безмятежно парил рядом.
- Тами, Амадеус, - Габриель сам подошёл к ним, взял обоих за руки и повёл в центр арены. – Не жалейте сил, мы должны во что бы то ни стало воспрепятствовать гибели и разрушениям.
- Я не понимаю, - Тамара покрутила головой, обшаривая глазами пространство арены и возвышающиеся над ней трибуны. – Где Эро? Где этот прощелыга? В кой-то веки я чувствую острую потребность в его обществе, а его нет!
- Он в городе, решает кое-какие срочные дела. Не паникуй, мы и без него справимся, - Габриель удерживал Тамару за предплечья, глядя снизу вверх в её растерянное лицо.
Амадеус уже подплыл к Ллойду и Хастору. Они взялись за руки, как дети, и встали полукольцом на спрессованном песке. К удивлению Тамары фермер Вальехо тоже присоединился, ухватившись за левую руку хаосника.
- Знаем мы его дела – шлюхи, шлюхи и ещё раз шлюхи! – зло крикнула магистр времени.
Заключённые на трибунах разом посмотрели в их сторону. Клавдий, как раз вводивший через ворота новую группу, скорбно поморщился, словно ему мучительно стыдно за поведение Тамары.
Новый мощный толчок сотряс амфитеатр. Колоннада, украшающая верхние трибуны, начала медленно, как во сне, крениться, издавая громовой хруст.
- Назад! Все назад! – закричал Клавдий и, размахивая руками, бросился к трибунам.
Крик множества глоток сорвался и полетел к противоположной стене огромной каменной чаши, ударился о неё с разгону и заметался между рядами сидений, не находя выхода. Заключённые понеслись вниз – прыгали через скамьи, падали в узких проходах. Клавдий подхватил какого-то истеричного ребёнка и помчался к одной из упавших колонн, которая медленно сползала вниз по трибунам.
– Витум!
- Скорее, господа! – твёрдо сказал Габриель, потом подтащил ошеломлённую Тамару к полукольцу магистров и взглядом приказал ухватиться за руку Амадеуса. – Замкните кольцо! Клавдий присоединится к нам попозже.
Великий Магистр встал между Тамарой и Вальехо, за фермером – хаосник, потом Ллойд и Амадеус. Круг замкнулся. Габриель глубоко вздохнул и тихо, но отчётливо начал произносить первые слова заклинания:
- Винсе анимус ирамкуэ туам… - заклинание текло, словно равнинная река – спокойно, с достоинством, без порогов и стремнин. Отрешенному сознанию Тамары оно казалось Временем, хаотичным и одновременно неизменным, движущимся по спирали, равнодушным к страстям и судьбам. Посреди рушащегося мира оно казалось неуместным, но даже гибель сотни душ не нарушит и не взволнует его течения. Краем глаза Тамара видела Клавдия, неправдоподобно медленно перепрыгивавшего через ряды скамей, съезжающие вниз, к арене, упавшие колонны, мечущихся заключённых, на переднем плане напряжённо застыл Хастор, тёмные волосы магистра искрили от собравшейся и едва сдерживаемой энергии. Интересно, как хаос может способствовать укреплению чего-то? – мелькнула мимолётная мысль, прежде чем окружающий мир привычно сорвался с оси, набрал обороты и завертелся, сливаясь в единый размытый поток…
Она поднималась по широким каменным ступеням, ведущим из апельсиновой рощи на восточную террасу. Под ногами вкрадчиво шуршали опавшие листья – старые и давно высохшие, похожие на почерневшие обрывки древнего пергамента. Скелеты деревьев склонялись над ней, словно немые чёрные плакальщицы, и взбирались вдоль ступеней дальше по песчаному склону. Откуда здесь песок? С террасы открывался вид на восточные башни – разрушенные и заросшие страстоцветом, на месте окон зияли бесформенные провалы, напоминающие раззявленные беззубые старческие рты. У основания центральной, донжона, образовалась такая дыра, что оставалось лишь удивляться тому, что башня ещё стоит. Тамара представила огромного зверя, грызшего донжон, как голодный дикарь колбасу.
Рушатся стропила, перекрытия, из дыры вываливается наружу и повисает, скрипя и раскачиваясь в воздухе, деревянный костяк. Она прошла через парк, заросший маниокой и банановыми деревьями. Тяжёлые зелёные гроздья прогибали тонкие ветви и лежали на песке. Последний был повсюду: на листьях, между камней разрушенной стены, в фонтане, на покалеченных лицах статуй, на мраморных плитах террасы, тщетно подметаемый упрямым ветром.
Тамара ступила на обширный центральный двор, который давно поглотили джунгли. Оставалось уповать, что здесь не водятся хищные звери. Магистр в нерешительности остановилась – над кронами деревьев возвышалось здание дворца, скорее напоминающее квадратный зелёный холм, усеянный пурпурными цветами, утыканный тут и там ровными каменными блоками. Ни единый звук не нарушал вкрадчивой тишины, если не считать пронзительного свиста ветра. Не способный потревожить деревья он только раздражённо метал песок по камням.
Тамара по краешку площади, бочком по мраморному бордюру, постоянно оглядываясь, пробиралась ко входу во дворец, когда среди зарослей дикого крусула увидела его. Высокий смуглый мужчина с орлиным взором, лицом, словно грубо и эскизно высеченным из гранита, в белом плаще из вьюкской шерсти, шёл прямо к ней, приминая сапогами нежные голубоватые побеги. Тамара застыла, словно оборотясь в соляной столб – она узнала этого человека, хоть и не видела его триста с лишним лет.
- Только не говори, что ты нарочно вылез из могилы, чтобы мне отомстить, - громко сказала магистр времени, напуская на себя циничную браваду. – От всего этого места воняет дешёвыми страшилками в духе "грядёт возмездие!" Быстро отвечай, это ты меня сюда приволок?
- Молчи, женщина! – прошипел тот, сплюнув. – Ты будешь говорить, когда я разрешу.
Отлично, не хватало ещё в придачу ко всему терпеть грубость мёртвых рогоносцев. Мужчина подошёл к Тамаре – очень высокий, на полголовы выше её, хотя она, пусть и босиком, стояла на мраморном бордюре.
- Не разыгрывай из себя содержателя гарема, Зуравия. Я уже триста лет как свободна, поэтому оставь свой танец с кинжалом в зубах, давай просто поговорим, как старые знакомые, - она медленно и осторожно протянула руку и коснулась смуглой жёсткой щеки – тёплой и живой. – Мы что, в прошлом?
Зуравия резко схватил её за запястье. Тамара видела, как поднимается для удара другая рука, но ничего не могла сделать. Это и в самом деле напоминало кошмар – видишь и понимаешь, знаешь и находишься в трезвом уме, но всё равно несёшься на полном скаку навстречу неизбежности. Пощёчина обрушилась на неё, как молот карлика на податливое железо – Тамара почувствовала, как от сокрушающего удара её лицо сплюснулось, приобретая новую форму из-за раздробленных костей. Не удержавшись на ногах, она упала в песок и поползла к дворцу, оставляя за собой кровавый след. Он подошёл неслышно и заступил ей путь. В поле зрения показались сначала расшитые камнями остроносые сапоги и полы белого плаща, потом чёрные шёлковые шаровары и длинная, до колен, бархатная свитка.
- Тебе понравилось, душа моя? – сильная рука схватила её за волосы.
- Нет, не понравилось! – Тамара харкнула кровью, выплюнув два зуба. – Если ты в обществе мертвецов забыл, чем удовлетворять женщин – твои проблемы.
Ах, как неосторожно! Так можно и остальных зубов лишиться. И как её угораздило вновь попасться в лапы к этому чудовищу?
Далеко и сильно замахивающаяся рука…
- Нет! Остановись! – Тамара хотела упасть ему в ноги, но рука, сжимавшая её волосы, не позволила ей это сделать. Тогда она спрятала окровавленное лицо в ладонях. – Прошу тебя, мой господин! Я никогда впредь не ослушаюсь тебя!
Ничего не происходило. Она осторожно отняла руки от лица и увидела строгое, но довольное лицо Зуравии. Он отпустил её волосы и сделал шаг назад. Тамара осталась стоять на коленях и не решалась подняться – ждала новой вспышки его гнева.
- Прости меня, мой господин, - бормотала она, и голос её звучал невнятно из-за заполнявшей рот крови.
- Ты плохая жена, а вместо сердца у тебя тритон, ты вероломна и у тебя змеиная душа, - сказал Зуравия. – Ты должна быть наказана. Но сперва иди и принеси своему мужу воды.
Он бросил ей глубокую деревянную миску, которая, вертясь, упала возле преклонённых колен. Так вот в чём разгадка! Этот мертвец явился сюда неспроста, а миска – ключ к чему-то важному. Тамара встала и, повернувшись спиной к "муженьку", пошла к источнику, который, она знала, находился возле беседки в абрикосовом саду. По пути она пыталась вспомнить, зачем она здесь, а главное что это – далёкое прошлое или будущее. Если последнее, откуда тогда взялся этот труп трёхсотлетней свежести с замашками садиста? А если первое, почему Крепость разрушена? В первый раз с ней происходило такое – неконтролируемые события в неизвестном времени, как будто другой, более сильный маг творил вокруг неё свой вариант Тамариной судьбы, как она когда-то проделала это с Дего.
Магистр времени подошла к беседке и отыскала среди песка и высохших деревьев источник в виде огромной змеиной головы. По нелепому замыслу проектировщика рычаг, освобождающий водную струю, находился в двадцати солах от самого источника. Тамара подошла к рычагу и, зажмурившись, надавила. Конечно, глупо думать, что всё так просто. Наверное, этот изверг хочет, чтобы она зачерпнула для него воду прямо из океана, а потом сделала её пресной. Тамара открыла глаза и уже развернулась, чтобы уходить, но что-то её остановило. Из раззявленной пасти, стекая по длинному бронзовому раздвоенному языку, совершенно бесшумно лилась прозрачная вода.
Обрадованная Тамара кинулась к источнику, протянула на бегу деревянную миску, и готова была вот-вот подставить её под струю, как вода резко закончилась. В миску не попало ни капли. Предчувствуя недоброе, вернулась к рычагу, отжала его, вновь надавила. Потекла вода. Тамара облегчённо выдохнула, быстро подошла к источнику и уже подставляла миску, как вдруг вода опять исчезла. Да что здесь происходит? Определённо, кто-то издевается над ней. Снова рычаг, вода, бег рысцой, последняя капля, пролетающая мимо миски. Быстрее – рычаг, три прыжка, миска в протянутой руке, падающая на землю капля (ах, почему у меня руки не такие длинные, как у тролля?). В чём причина? Бежала быстрее, а вода всё равно кончилась перед самым носом.
Тамара запыхавшись сидела на песке и тупо смотрела на ухмыляющуюся змеиную морду. Потом надавила на рычаг, но не побежала к источнику, а осталась сидеть и считать. Через некоторое время поняла, что может просидеть вечность. Встала и не спеша двинулась к источнику. Постояла, потом наклонилась и напилась, припав к змее в долгом поцелуе. Подумала, подставила руки под струю. Резко сложила ладони ковшиком. Вода исчезла. Ладно, попробуем по-другому. Рычаг, несколько неспешных шагов, наклон… Дуронов источник! Он как будто знает, что Тамара собирается не пить, а только набрать воды в рот.
Она сидела и мучительно размышляла. Магические средства тоже не действовали. Замедляй, ускоряй, останавливай время – вода упорно не идёт в чашку. И выглядит странно, словно астральная масса – осязаемо, но по сути ничто. Текущая вода – прежде всего движение, вот почему нежить не может перейти реку. Для мертвых не существует времени.
Река мёртвой воды – не преграда для мертвеца.

14. Шаден, Гвин – землетрясение в море
Два десятка деревянных хижин с крышами из пальмовых листьев – вот и вся деревушка Санта-Флоренс. Тут и там сушились на колышках сети, а лодки подставили солнцу днища, многие дырявые, ни на что не годные. Полуденная жара только спала, поэтому движения рыбаков были замедленными, сонными. У небольшого причала всё же стояли три лодки, готовые хоть сию секунду пуститься в плавание, даже на соседний остров. Гвин внимательно посмотрела в глаза Шадена, в которых что-то промелькнуло. Нет, безумие пускаться в такой путь на маленьком судёнышке, особенно когда в заплечном мешке пусто. Бутылка вина не заменит бурдюка с водой, корзины сухарей и бочонка солонины.
Остров Морум, насколько знал Шаден, замыкает цепь архипелага, и немного отдалён от остальных. Может, именно из-за подобной обособленности ему суждено было стать тюрьмой для магов.
Лучше добраться до города, впрочем, Шаден сомневался, что из Крепости можно сбежать так просто. Почему же никому не удалось за тысячу лет?
Рыбаки грузили рыбу. Трое - отец и два его сына. Обветренные загорелые лица, мощные плечи и руки. Одеты в простые домотканые рубахи и штаны. Рыба сплошь крупная, от локтя длиной, одной породы, с рожей, которой позавидовал бы демон хаоса. В корзинах и ящиках.
"Едут продавать", - сообразил Шаден.
Понятно, раз рыбу грузят на лодку, а не наоборот.
Сначала Шаден хотел грубо окликнуть рыбаков, но вовремя догадался, что этак его просто прогонят. Проклятый метаморф – как из-за него приходится унижаться.
– Простите, добрый господин… - Шаден даже попытался изобразить поклон.
Великая Лилит! Не зря его выгнали из Дарлоана, а потом, когда вернулся, опутали паутиной и продали чернокнижникам Морума – так норны называли магистров Крепости. Разве так поступил бы любой из его народа? Стал бы смиренно просить рыбака взять на лодку? Как низко пал Шаден!
– Вы не в Порто-Долорес плывёте?
– Именно туда, - рыбак распрямил спину.
Его сыновья, молодые ещё парни, с нескрываемым интересом разглядывали Шадена. Не часто к ним в деревушку наведывались незнакомцы, тем более с такой серой кожей.
– А не из жерла ли Иво вы вылезли? – предположил рыбак.
– Нет, мастер Шаден не из вулкана, - ответила Гвин. – Он – норн, норны – все такие.
Рыбак задумался. Похоже, он никогда не слышал о норнах.
– Каких только людей не разбросал по свету Ильтумос.
– Возьмите нас с собой в Порто-Долорес, а Шаден вам расскажет по дороге тысячу историй о чудесах свой страны, - предложила Гвин.
– Не до историй нам нынче, девочка. Не продам рыбу – не заплачу налоги, а не заплачу налоги – солдаты губернатора отберут у меня лодку и хижину. Мне и сыновьям придётся наниматься на табачные плантации, чтобы хоть как-то прокормиться.
Неимоверным усилием Шаден сдержался, чтобы не расхохотаться, а ещё горше – не высказаться как-нибудь особенно едко. Надо же – униженный и оскорблённый сыскался.
– Но неужели мы займем так много места? – глухо спросил он.
– Да кто вы такие и откуда взялись, в конце концов? Не могу же я брать себе в лодку незнакомых людей, тем более так странно выглядящих. Может, вы – воры и скрываетесь от властей.
– Тогда бы мы не бежали в столицу, - Шаден чуть не обозвал рыбака идиотом.
– Мы из Крепости Пресечённого Слова, - сказала Гвин.
– Что вы там делали? Вы маги?!
– Нет, - Шаден перебил Гвин, которая чуть было не рассказала правду. – Мы там работали в услужении. Эти маги любят окружить себя необычными людьми и существами. Но работа у них хуже каторжной, нам на силу удалось вырваться.
– Ну, не знаю. Мы не ссоримся с магами из Крепости – себе дороже. А им иногда продаём рыбу.
– Возьмите нас с собой, - снова попросила Гвин. – У нас нет ни песо, но мы поможем вам грузить рыбу… (при слове "мы" Шаден приподнял бровь) и ещё у нас есть бутылка с вином…
Тем не менее рыбак согласился не сразу. Шаден уже воображал его с продырявленным брюхом, а сыновей лучше сжечь огненным шаром… или ледяным дыханием. Большего норну с пресекатором не выдюжить. Куда уж до любимого заклинания – «Теней Ашера» – двух, трёх чёрных вихрей, постепенно слизывающих с жертвы куски плоти… Как трудно иногда быть норном.
Вдобавок ко всему пришлось грузить проклятые ящики. Не сколько тяжело, сколько унизительно. И почему он слаб в магии астрала? Передвинул бы их силой мысли, как Ллойд. Да, рыбаки бы сразу поняли, кто он такой, и бросились врассыпную, а может быть достали ножи…
– Ты какой-то хмурый, - весело улыбалась ему Гвин. – Неужели никогда не таскал корзины?
Но рыба на причале быстро кончилась, переместившись в лодку.
– Доставай своё обещанное вино, - рыбак налаживал парус.
Гвин кое-как устроилась на корме между корзинами с рыбой, подставляя лицо солнцу, уже не так пекущему, как в полдень. Делать нечего – Шаден полез в мешок, нащупывая переплетённую лозой бутылку. Рука коснулась чего-то холодного, замерла. Потом, словно обретя собственную, независимую от Шадена волю, сомкнулась на ребристой рукояти ножа… Кровь, брызжущая во все стороны, заливает руки, лицо…
- Ма… Шаден! Я нашла для тебя место, - голосок Гвин вернул его в явь.
Норн сжал зубы, отпустил рукоятку ножа и достал на свет бутылку.
Рыбак удивлённо присвистнул, трепетно, почти благоговейно принимая её обеими руками. Замер, вчитываясь в ярлычок, мучительно сощурившись и отведя бутылку от глаз. Классический случай – недуг, подстерегающий всех моряков под старость из-за постоянного созерцания немыслимых далей.
- Хорошо, сеньор, прокатимся, – рыбак неловко шагнул в лодку, приглашая кивком занять место на корме.
Норн с мрачным видом уселся рядом с Гвин и глубже натянул капюшон на голову – лицо полностью скрылось в тени.
- Мастер Шаден, - Гвин говорила тихо, чтобы рыбаки её не слышали. – А там точно вино? Может, что-нибудь другое?
- Например, слёзы замученных во славу Ильтумоса младенцев, - Шаден хмуро глядел на оживлённо беседующего с сыном рыбака. Другой, тот, который помоложе, проворно сматывал конец, успев за это время отвязать его от кнехта. – Не пойму только, какой идиот хранил их в бутылке из-под вина.
Гвин озадаченно посмотрела на него.
- Прикрой глаза, или сними капюшон, - прошептала она.
- Зачем?
- В тени видно издалека, что у тебя красные глаза. Они испугаются.
- Я всё равно для них не человек, - Шаден, к удивлению Гвин, готовой к новой грубости, остался спокоен. – Голубые глазки не сделают меня менее страшным.
- Если они тоже будут светиться, тогда да, - согласилась Гвин.
Шаден оторопело посмотрел на неё. Ему померещилась в её реплике недетская насмешка, но бледное личико, освещённое яркими солнечными лучами, оставалось очень серьёзным.
- Откуда берутся такие приставучие кибунги? – он вздохнул и опустил голову – край капюшона закрыл лицо до подбородка.
В поле зрения показались босые ноги младшего рыбака, снующего возле мачты и возящегося с такелажем. Старший оставил отца на носу и взялся помогать брату. И вот на горячем ветру уже полоскался, нетерпеливо раздуваясь и восторженно хлопая, грязно-красный парус.
Шаден облокотился на ящик с рыбой и приготовился к скучному и долгому пути в Порто-Долорес.
- А почему здесь нет рыбок? – Гвин глядела на тёмную спокойную воду, бегущую назад по мере того, как лодка отдалялась от причала.
Деревянные хижины Санта-Флоренс на фоне буйно-зелёного горного пейзажа плавно отплывали, отгораживаясь от них постепенно расширяющейся водной полосой.
- Всех пожрали, - ответил Шаден.
- Ну, что вы такое говорите! – возмутился из-за паруса рыбак. – Не слушай его, малышка. Рыбок много, просто они попрятались.
Гвин оглянулась на норна – он сидел, глядя вдаль, на возвышающуюся над островом голову вулкана.
- А зачем им прятаться? – недоумевала девочка.
Странный и страшный звук, напоминающий очень близкий и продолжительный гром, сотряс застывший от послеобеденного зноя воздух. Словно невидимый великан ухватился четырьмя руками за гору, намереваясь вырвать ее, а заодно и весь остров – сдернуть пресекатор с руки. Страшно подумать, чтобы произошло, получись всё, как он задумал.
От мощного плеска волн лодку подбросило, а потом шмякнуло в бездну. Вода под днищем куда-то исчезла. Все тотчас поняли куда – выросла по обоим сторонам, подобно горам вокруг волшебной долины.
– Великий Ильтумос! – старший рыбак инстинктивно ухватился за рулевое весло – всегда так поступал во время шторма.
Гвин завизжала и, зажмурившись, прижалась к Шадену, тому только и оставалось вцепиться в борт, понадеявшись, что тот окажется достаточно крепок. От удара многие корзины и ящики подскочили, некоторые вывались за борт, остальные придавили пассажиров и экипаж.
Суша исчезла из виду, горизонт закрыли два громадных вала, смыкающихся, словно пасть гигантской змеи. И такое далёкое небо над головой – ясное, без малейшей дымки.
Спустя долю мгновения лодка вновь подпрыгнула, выскочила из ловушки, как бутылочная пробка – жаль, так и не довелось опробовать редкого вина. Их спасло, что судёнышко было достаточно нагружено рыбой, иначе б наверняка перевернулось, от первого же удара. Ящики и корзины, которых никто и не подумал привязывать – какие ещё шторма в месяце Сфинкса? – вываливались за борт. Ни кормчего, ни его сыновей это сейчас не беспокоило – самим бы удержаться в лодке.
– Господь наш, Ильтумос всемогущий, - горячо молился на корме рыбак. Шаден хорошо слышал – они с Гвин сидели у него в ногах. – За что ты покарал своего верного раба? Разве я сделал или помыслил что-нибудь худое? Согрешил когда-нибудь словом или поступком? Разве всегда не отдавал десятину во благо твое и твоих служителей?.. За что?..
Кормчий всхлипывал, обвиняя бога-заступника в нынешнем несчастье. Не говорил нового, всё повторял и повторял то, что Шаден и бог уже слышали. А потом слова утонули в набежавшем ветре.
Когда лодка вновь начала падать в распахнутое лоно океана, Шаден разглядел берег, такой близкий и враждебный. Казалось, война суши и моря перешла в последнее, решающее сражение, по сравнению с мелкими пограничными стычками, что были раньше. Рушились скалы, выбрасываясь в воду каменными глыбами. А море в свою очередь отдавала берегу свои волны, короткие и высокие, будто зубья громадной пилы или носы исполинских акул. Налетят сейчас, отпилят часть острова и пожрут в ненасытных утробах. Волны возникали хаотично, и, как заклинания Хастора, неожиданно обретали громадную мощь. Между такими волнами и подбрасывало лодку.
Шаден, может, впервые испугался за собственную жизнь, которая теперь представлялась совсем не такой долгой, почти бесконечной – его смерть плыла здесь, рядом, в судёнышке, в образе прекрасной и одновременно ненавистной женщины – молодой принцессы. Она ходит по свету и выискивает изгнанников – норнов, не защищённых тайными заклятиями жриц Лилит. Где она – там несчастье и смерть…
Их несло с бешеной скоростью мимо скал к большому мысу, Шаден видел Порто-Долорес, но не мог пока разглядеть, не превратило ли город в руины нынешнее бедствие. Норн, конечно, опознал суть несчастья – не зря родной Дарлоан стоял под вулканом. Вспомнил недавний сон во время сиесты и затрясся, чуть не отпустив борт. Вот вам и пророчество.
Что стало с Крепостью Пресечённого Слова? Шаден обернулся, Крепость, конечно, отсюда была не видна, зато хорошо заметен Иво, пускающий струйки дыма.
"Значит, это только начало", - подумал норн.
Да, а потом вулкан взорвётся, разнося вокруг волну огня, сжигающего всё дотла, плавящего известь и камень. Крепость сметёт, остров засыплет пеплом, а архипелаг утонет под гигантской волной, достанется и побережью материков. Тысячи смертей, и всё по приходи молодой принцессы, вырвавшейся из-под материнской опеки. Отныне мир никогда не будет прежним.
Лодчонку, казалось, подбросило ещё сильнее. Шаден разглядел белые домики с красной черепицей на холме, большой дворец губернатора, окружённый пальмами и кипарисами, корабль в бухте, удерживаемый многочисленными якорями.
Не преждевременны ли его мрачные предсказания? Какая ещё принцесса? Рядом только бесчувственная Гвин, полоумный рыбак, да его сыновья, вгрызшиеся зубами в обшивку, если не считать рыбу в оставшихся корзинах и ящиках.
А город всё приближался. Наверняка их выбросит на сушу вместе с лодкой, разобьёт в щепки о песок, а потом смоет кровь в океан. Капризная принцесса, я знаю, ты ухмыляешься, ведь это развлечёт тебя. Лодку пронесло мимо корабля, показавшегося Шадену непомерно большим, с высокими кормой и баком, тремя мачтами. На юте за их "прыжками" наблюдал должно быть капитан, вцепившийся в ванты. Кто-то к нему подошёл, и сказал что-то… Первый обернулся, являя морю и Шадену гордый профиль лиэна. Второй был его земляком. Оба ненавистника норнов расхохотались, как над удачной шуткой. У Шадена не было сил даже, чтобы выругаться. Корабль совершенно не пострадал от землетрясения, сейчас его немного качало, но и только.
Следующей волной их не выбросило, как предполагал Шаден на берег, а отшвырнуло назад к океану. Норн выбрал миг, чтобы обернуться – посмотреть на вулкан. Иво, казалось, тужился, готовясь к решающему толчку. Сейчас, ещё пару мгновений, и настанет ад на земле, в воде и небе.
Шаден потерял вулкан из виду, его закрыло волной, которая вновь швырнула лодочку к берегу. Чтобы передать партнерше, отправившей терпящих бедствие поближе к океану. Казалось, море играет само с собой в мяч, пользуясь вместо него тем, что попалось под руку – лодкой.
В поле зрения вновь попался корабль и два лиэна на юте. Казалось, прощаются, пожимая друг другу руки. При этом они, правда, смотрели на рыбацкую лодку, а не в лицо собеседника. Потом первый, которого Шаден принял за капитана, разбил протянутые ладони. О чём поспорили стервецы, не составляло труда догадаться.
"Ну, нет, я вам не дам полюбоваться на гибель норна", - рискуя выпасть из лодки и увлечь за собой девочку, Шаден вскинул руки в колдовском жесте.
Всего и дел – утихомирить вздымавшуюся перед носом волну, а ту, что за кормой – сделать плавной, чтоб вынесла их, а не вышвырнула, на песчаный пляж. Если только не помешает Иво. Шаден посмотрел в последний раз на вулкан, томимый дурным предчувствием. Тот в ответ пыхнул облаком дыма, словно выпустил пар и затих. Даже волны в бухте, казалось, начали стихать – землетрясение окончилось.
Осталось только благополучно очутиться на берегу. Непосильная задача для мага с пресекатором.
– Геневус… Лаонтрос… Авензис… - рёв волн заглушал слова заклинания, Шадену приходилось кричать, чтобы слышать себя самого.
Передняя волна не нагрянула, не ударила лодку по носу, не понесла её в океан и, удивительно, не выбросила за борт неосторожного, рискнувшего поднять руки. Задняя же волна не угасла, как собиралась, наоборот, вспенилась и понеслась по пустынному пляжу.
Всё же прошло не так гладко, как планировал Шаден, напоследок их перевернуло набок, но вода схлынула, оставляя на песке добычу - лодку, несколько разбитых ящиков, кучу рыбёшек, плескающихся в песке, а также жалких, дрожащих людей.

15. Тамара – конец извержения
Магистры стояли в центре амфитеатра, сотрясающегося и усыпанного осколками колонн. Клавдий оставил Витума у входа, почти невредимого, лишь руку камнем пришибло. Создатель веселился, как ребёнок, просил у Природы больших разрушений, чтобы потом было вновь что создавать.
Бесчувственные руки Габриеля и Тамары будто приварились друг к другу, с большим трудом Клавдию удалось их разорвать и встать в магический круг. Вливая себя в объединённый и смешанный поток совместных метафизических сил, он внутренним зрением увидел, что мощь Тамары на исходе. Мало того, она ослабила следующего в цепи – Амадеуса, бессознательно питаясь от него. Зато у Ллойда сил было, как у дракона, обвешанного артефактами, только никто этим не пользовался – Амадеус держался, обходился своей, а Хастор – следующий в цепи, светился, улыбался от счастья, захлёбываясь в хаосе. Конечно, среди находящихся здесь магистров именно его сфера ближе всего к метафизической сути извержения. Пораскинув мозгами, что при сильной тряске не так и просто было сделать, Клавдий решился – выдернул Тамару из цепи и почти сразу же обратно соединил магический круг, подтянув Амадеуса к Габриелю. Бесплотные пальцы сжались на пухлой красной руке, словно длань смерти на лапе грешника.
Тамара стояла рядом, как зомби – с широко открытыми, глядящими в никуда глазами. И руки протянула ладонями вверх, словно у храма просила подаяние.
- Воды, - неожиданно простонала она чужим голосом. – Ну дай мне хоть немного воды!
Бредит, старушка. Клавдий легко разъединил руки Ллойда и Амадеуса, и  вклинился в цепь вместе с ней. Тамара жадно вцепилась в ладонь магистра астрала, словно изголодавшая псина в кость. Самому Клавдию руку сжали тиски призрачных пальцев. И откуда у привидений столько физической силы? Прежде, чем нырнуть в вертящуюся водоворотом реку силы, Клавдий заметил, что к ним приближается черноволосый парнишка – маг и заключенный. Как там его зовут? Ну, этот новенький, на которого Тамара самовольно нацепила пресекатор. Интересно, что ему надо? Клавдий хотел окликнуть, да не успел, увидел только, что к заключённому наперерез спешат стражники. Магистр позволил волне силы захлестнуть себя  и смыть с обрыва сознания…
Что-то изменилось. Как будто на горизонте между землёй отчаяния и небом безысходности промелькнул робкий лучик надежды.
Тамара сидела на песке возле проклятого рычага и со слезами смотрела на льющуюся воду. До этого она ещё раз пыталась обмануть издевающийся над ней источник – оставила на земле, прямо под мордой змеи, миску и отошла к рычагу. Думала, что вода вообще не потечёт, но нет – прозрачная струйка исправно лилась вниз… но не задерживалась в миске, с силой ударялась о дно и выплёскивалась за края. Тамара подошла и увидела, что миска пуста и даже суха. Мало того, что вода проклята, так ещё и посудина заколдована.
Тамара постучала по шероховатому выдолбленному дереву. Конечно, никакого звука – всё пожирал тонким противным воем заблудившийся в мёртвых кронах ветер. Миска – как миска, вода – как вода, ничего сверхъестественного. Нужно просто выбросить дуроновы мысли о мертвецах и тенях, переключиться на более доступные материи.
Вода не желает попасть в миску, а миске не хватает реальности, убедительной и неоспоримой физичности, если угодно. Тамара представила себя читающей лекцию по основам метафизики (её ещё называют "наукой о природе магии") на ежегодном семинаре в далёком северном городе.
Сперва можно подумать, что разгадка феномена лежит во временном континууме, то есть, через определённое время вода иссякнет, и, чтобы её набрать, нужно двигаться очень быстро. Но, как видно из опытов, это не так (она вдруг заметила, что её внутренний голос приобретает манеру и тональность магистра астрала). Ну и что? Пусть будет Ллойд. Итак, Время не имеет к разгадке никакого отношения. Тени – может быть, если условно решить, что один из объектов изучения является тенью объекта. Но это позволяет лишь понять природу данного феномена (что-то наш Ллойдик совсем разошёлся – то же мне просветитель тёмных юношеских умов), но ни на сол не приближает нас к разгадке. Звери тут вообще ни при чём, ни превращение, ни тем более призыв. Проблему легко решило бы вмешательство элементарной (слышал бы его Эро) магии, но в условиях задачи чётко сказано – любыми средствами, кроме управления первичной материей, читай стихиями. Кто-то из присутствующих предлагает использовать хаос, но эта сфера очень сложна и не поддаётся законам науки, ведь само слово "закон" – это синоним порядка, категории, противопоставленной хаосу. А мы здесь пытаемся при помощи логики решить научную проблему. А теперь внимание! Оставили свои конспекты и слушаем меня вниматочно… то есть внимательно (Ллойд в своём репертуаре, когда сильно волнуется, начинает оговариваться). Сопоставив все факты, мы понимаем, что здесь нам способен помочь лишь астрал.
Минуточку, это ведь Тамарины мысли! Как он смеет присваивать себе её лекцию и превозносить перед неискушёнными умами свой астрал?! Да что он вообще, кроме облаков-подушек, на которых можно прыгать, как на батуте, да серых ртутных луж, в которые ныряешь, а выныриваешь уже из других? Ваши возражения приняты, уважаемая коллега. Я докажу вам, что вы преуменьшаете возможности антифизической магии (такого она ещё не слышала). Как вы сказали ранее, астрал – это ничто. Тамара подняла руки с зажатой в них пустой миской.
Ничто? Мысль вертится где-то рядом – нужно всего лишь изловчиться и поймать её. Астрал, как застывшая вода – осязаемо, но по сути… Миска не желает задерживать воду, потому что недостаточно реальна. Нужно добавить ей реальности? Нет, не то. Вода ведь попадала в миску без Тамариных рук, значит… Размышляя, магистр времени нажала на рычаг и, подойдя к источнику, остановилась возле струящейся воды. Она не хочет ни миски, ни рук, а если стоять рядом и не рыпаться, льётся рядом, как ни в чём не бывало. А что, если… Ну, ну, смелей! Ещё одни руки, вернее, те же, только астральные и невидимые, держащие миску из цельного астрала – осязаемую, но по сути не существующую. Настоящие руки вместе с реальной миской продолжали неподвижно висеть вдоль тела, а вода уже текла в невидимую ёмкость, постепенно наполняя её…
- Я умру от жажды прежде, чем дождусь, когда ты принесёшь мне воды!
Тамара повернулась на голос. Вместе с водой, которую держала невидимыми руками в невидимой миске. У входа в беседку стоял Зуравия, сурово, но без особой жажды крови, смотрел на магистра. Она подошла к нему и протянула миску астральными руками. Зависшая в воздухе водяная треть шара подплыла к губам высокого смуглого мужчины.
- Пей, господин мой, - сказала Тамара и опустила глаза долу, как подобает послушной жене.
Когда она вновь подняла их, Зуравия, вместе с ним чудесные астральные руки и водяной сегмент шара исчезли.
…Был вечер, когда она обнаружила себя в кругу магистров между Ллойдом и Клавдием. Она пришла в себя первой, вынырнув, как ныряльщик, на поверхность сознания, поднимая со дна метафизического океана бесценную жемчужину – победу в борьбе с бездушной разрушительной стихией, что воплотилась для неё в образе Зуравии. Первым желанием Тамары было ощупать лицо, но она не решилась разорвать хватку кого-нибудь из соседей.
Всё ещё пребывавшие на метафизических тропах магистры не спешили возвращаться в свои бренные оболочки. Тамара стояла среди них, измождённая долгой борьбой и совершенно опустошённая, а над её головой лиловое вечернее небо становилось всё темнее, окутывая полумраком застывшие фигуры. Подземные толчки давно прекратились, но магистр времени едва ли обрадовалась этому – она была в таком состоянии, что даже рухнувший в бездну мир оставил бы её равнодушной. Тамара измученным жестом откинула голову, чтобы убрать налипшие на лоб волосы, и едва ли не повисла на руках Клавдия и Ллойда, расслабив ноющие мышцы. Им хорошо, витают где-то, а ей приходится стоять здесь одной и держать на себе этих шатающихся бугаёв. Имеет она право на отдых?
Стоящий за Ллойдом Хастор встрепенулся, посмотрел почти осмысленным взглядом сначала на Клавдия, потом медленно перевёл его на флегматичную Тамару.
- Тома? Как я… что мы все тут..?
- Постой так, не разнимай руки. Им понадобиться наша сила, чтобы придти в себя, - она, казалось, впервые была рада обществу хаосника.
- Да… я вспомнить! Демона хаос, злой, огромный! Как же его звать?..
- Зуравия, - полуутвердительно предположила магистр времени.
- Хороший имя для демон, - согласился Хастор. – Он рыть подкоп под наш крепость, а я швырять в него дрянь. Ах, как он злится! Бежать за мной по тоннель, рычать и клацать своя вонючий пасть, а я смеяться и показать язык… Как это весело, ты не представлять! Давно я так ни над кем не смеяться... Жаль, что всё быстро кончиться…
- А чем всё закончилось? – спросил незнакомый голос.
Тамара повернула голову и с недоумением, граничащим с сомнением в здравии собственного ума, посмотрела на фермера Вальехо, стоявшего в кругу между Хастором и Габриелем.
- А, вот и морфа выплыть! – Хастор был несказанно доволен прибавлением в рядах вернувшихся в свои тела.
Метаморф?!...Что ж, она так и думала. Кого он хотел обдурить в этой нелепой шкуре?
– Да ни чем особенное, - небрежно продолжил магистр хаоса, найдя себе благодарных слушателей.  – Демон устать… спать пойти... Сколько моя его не пинать… даже ногу побить… а он храпеть так, что оглохнуть.
- Ты хотел нового извержения? – спросила Тамара.
- Какой извержение… просто демон, - возразил Хастор. – Теперь вы рассказывай – где быть, что видеть?
- Я без конца гонял кур на своём маисовом поле, - сказал морфус-Вальехо. – Для них там словно мёдом намазали, образно выражаясь. И они совершенно меня не боялись, только когда я прикидывался чучелом. Вот уж не думал, что чучело страшнее, чем я.
- А я ублажала своего покойного мужа.
- Очень интересно, - прошелестел призрачный голос. – Я был в царстве теней, но вас не видел.
- Жалость! Она никогда не рассказать… как это быть, - сокрушался Хастор. – А так бы ты нам сказать.
- Я думаю, что Амадеус неважный рассказчик, когда дело касается порнографии, - послышался твёрдый голос магистра созидания. – Страсти в голосе не хватает.
Маги приходили в себя один за другим, облегчая путь ещё не вернувшимся.
- Тогда твоя рассказать, - попросил Хастор.
- Ладно, слушайте. Был я с подругой…
- О-о-о! Моя понимать, это приключение! А то демоны какой-то…
- …в тире, стрелял по мишеням из служебного Вальтера Р28. А подруга мне и говорит…
- Постой, постой! – вскричал пришедший в себя Ллойд. – Что за изувер сделал из бедного слуги Вальтера несколько мишеней?! Это что, его разрезали на кусочки и…
- Не перебивать! Что дальше, Клав?
- Так вот, подходит она и говорит: хватит мурой страдать, пошли лучше в ресторан. А я ей: вот кончатся патроны, тогда и пойдём. А она мне: считай, что кончились и положила ручку на ствол.
- А дальше?
- А дальше я очнулся, - засмеялся Клавдий.
Хастор обиженно надулся.
- Зато я был в таком волшебном месте! – сказал Ллойд.
- Позволь, угадаю, - встряла Тамара. – На лекции по основам метафизики.
- Нет, я летел среди звёзд, словно выстрелянный из пушки карликов. Вокруг огоньки разных цветов, блестящие лужицы, баранки из дыма, дырки от баранков…
- Хаоса, - мечтательно протянул Хастор.
Ллойд озадаченно замолчал. В это время очнулся Габриель и разрешил магистрам расцепиться. Тамара, наконец, прикоснулась к лицу в том месте, куда ударил "демон" Зуравия, и облегченно вздохнула – всё в порядке.
Дего и остальных заключённых уже увели расторопные прислужники. На арену амфитеатра стремительно опускалась ночь, семеро зрителей успели дождаться её эффектного выхода среди ослепительно сверкающих звёзд. Но измученные почитатели высокого искусства даже не взглянули на неё, одетую в изысканный чёрный бархат, на её прекрасное, круглое и белое лицо – они гуськом добрели до выхода и один за другим покинули амфитеатр.
Где-то на острове настоящий фермер Вальехо, возблагодарив всех известных ему богов за утихшее землетрясение, пошёл накрывать на ночь сено промасленной парусиной – он уже третий день ожидал дождя.

16. Эро – элемент и пленница
Со стороны опрокинутой лодки раздавались стоны и охи рыбаков – наверное, их здорово придавило ящиками. Но пусть радуются, что живы остались. Шаден оттащил Гвин в тень какой-то постройки, из которой ощутимо несло рыбой. Некогда лёгкая девочка казалась ему сейчас неподъемной. Норна шатало, кружилась голова, а пресекатор весело блестел, напитавшись элементной энергией. После таких заклинаний нужно сутки отсыпаться.
Припал головой к груди – сердце девочки билось едва слышно… Море не совсем успокоилось, на всё нужно время, но волны уже не напоминали острые зубья пилы. Со стороны города стал подтягиваться народ, любопытные и сочувствующие. Начнутся ненужные расспросы, надо будет что-то объяснять… Шаден прикоснулся к вискам Гвин.
– Темпера! – резко выкрикнул он.
Это было достаточно просто – всё-таки родная сфера теней, ответственная также за сон, забытье и смерть. Гвин чуть не вскочила на ноги, Шаден еле удержал. Девочка всхлипывала и дрожала.
– Ну, успокойся, - обнимал её Шаден. – Это всего лишь сон. Что тебе снилось?
– Не помню. Что-то очень страшное.
Конечно, страшное, Шаден и разбудил её, проникнув в сознание ужасным кошмаром.
– Нам лучше исчезнуть, - Шаден приподнял Гвин. – Держи меня за руку.
Издалека доносились проклятия кормчего – рыбаков кое-как достали из-под лодки и ящиков. Неужели опять начнёт поносить Ильтумоса? Конечно, такие убытки – сколько рыбы пропало. Как этот рыбак теперь заплатит десятину? Однозначно гнить ему на банановой плантации – Шаден злорадно оскалился. Будет знать, как лишать выпивки бедных норнов.
Шаден и Гвин уже скрылись среди домов ближайшей улочки, когда рыбак Педро из деревушки Санта-Флоренс и два его сына, собравшись в кружок, откупорили бутылку, дорогого, как им казалось, редкого вина. Надо же было в чём-то утопить своё горе, морская вода для этого не годилась.
Шпок! – и пробка выскочила из горлышка. Сначала ничего не происходило, а потом пошёл дымок, как будто вино пребывало в холоде. Но повеяло вдруг жаром. Рыбаки застыли, ошеломленные, испуганные, а из горлышка плавно вытекала огненная змея. Потом заклубилась по песку, обретая образ… Рыбаки, а также толпа наблюдателей – жителей города, ахнули.
– Ты джин? – спросил Педро у небольшого огненного существа с рожками и огромной головой. – Ты исполнишь наши желания?
Но существо, казалось, было смущено, что оказалось среди толпы людей. Завертелось на месте, затем вспыхнуло пламенем, обжигая тех, кто оказался поблизости. Толпа бросилась врассыпную, а существо ещё пошипело, поплевало огнём и тоже исчезло в ближайшем переулке.
Светловолосый лиэн, капитан пришвартованного галеона, долго высматривал кого-то в толпе на пристани, потом сошёл вниз по сходням. Вокруг мага уже собралась толпа – каждый хотел рассказать сеньору магистру о "рогатом джине".
- Только я откупорил бутылку, а из неё повалил дым…- сбивчиво бормотал рыбак Педро.
- По порядку, что за бутылка, откуда взялась? - Эро нетерпеливо озирался, словно хотел сбежать.
Но толпа стояла так плотно, что не оставила ни единой лазейки. Капитан галеона уже проталкивался к окружённому и замурованному в людской массе магистру.
- Нелюдь один дал за перевоз.
- Какой ещё нелюдь? Как он выглядел? – вытягивал шею Эро, всё пытался разглядеть затесавшегося в толпу лиэна.
Магистр был на приёме у губернатора, когда ему сообщили о прибытии галеона в Порто-Долорес, а спустя полчаса весь дом трясся от подземных толчков. Эро занимался "спасением города" в лице губернатора и его семьи, утихомиривая "разбушевавшуюся стихию" и препятствуя "разрушениям", пока всё не закончилось. Как и предполагал Эро, ничего серьёзного – всего лишь детские капризы своенравного Иво.
- Нелюдь, как нелюдь – серый, словно остывшая головешка, длинные-длинные седые пейсы, всё время под капюшоном прятался. С ним ещё девчушка была, совсем дитя. Украл, наверное, где-нибудь, ну да Ильтумос ему судья.
- Ладно, почтенный, ближе к сути.
- Ну этот джин как выпрыгнет из бутылки и как начнёт огнём плеваться направо и налево, - окружавшие рыбака и Эро люди важно закивали, подтверждая. – Маленький такой, с рогами, и злобный, что десять дуронов.
- Что-то мало, - саркастически заметил магистр.
- Чего мало?
- Дуронов, говорю, мало.
- Вот и я говорю – мало нам дуронов разных, так ещё и злобные джины из бутылок вылезают. Разыщите его, сеньор магистр, будьте так добры. Я не виноват, откуда мне было знать, что в этой проклятой бутылке?
- Рыбак должен ответить за то, что выпустил этого дурона, - встрял тучный мужчина, судя по одежде портовый торговец, причём нелегальным колдовским товаром. – Если, конечно, в этом прогнившем городе есть хоть какой-то закон.
- Радуйся, Гонзо, что его нет! Иначе ты бы здесь не стоял! - выкрикнул кто-то из толпы.
Гонзо, бородатый, грязный, одетый в лохмотья, но с ног до головы увешанный золотом, переменился в лице и стал озираться.
- Кто там вякает? Я честный торговец! Мои товары покупают благородные кабальеро и сам губернатор!
- Когда ему нужен сильнодействующий яд или лейкима, - ответили из толпы.
Гонзо дико взревел и ринулся на голос.
- Кто?! Покажите мне его! Клянусь, я разорву его на куски! – ревел торговец.
Такой сумеет – в толпе началось неудержимое движение, будто волны, расходящиеся от брошенного в воду камня.
- Правильно! – кричал кто-то. – Гонзо мошенник и ворюга! Он мне вчера продал снадобье скорости, и я от него очень быстро бегал в нужник.
Послышался дружный хохот. Ненадолго все забыли про Эро, и он сделал знак лиэну. Тот подошёл, чётко печатая шаг по деревянному настилу, и слегка склонил в приветствии светловолосую голову.
- Магистр Эро из Крепости Пресечённого Слова, я - Балорфин Валендур Анелор из Дома Старейшего Дерева, капитан "Моандры", приветствую тебя от лица Вечного Совета Травяной Гавани. Мы привезли её, как предписывал контракт.
Лиэн смотрел на магистра прямо и открыто-равнодушно, даже как будто свысока, хотя был примерно одного с ним роста. Возможно, такое впечатление создавалось из-за его холодных медового цвета глаз с вертикальным зрачком, напоминающих глаза крупного хищника. Лицо лиэна со светло-золотистой кожей, лишённое каких-либо признаков возраста, с правильными (даже чересчур) чертами казалось застывшей снисходительно-гордой маской, не способной выражать других эмоций. Длинные волосы, словно расплавленное золото, струились по плечам, прикрывая чёрные эполеты элегантного длиннополого камзола, в одном из ушей болталась золотая серьга в форме перекрещенных клинков.
- Где она? – нервно спросил Эро и облизал пересохшие губы.
- У меня на борту, - брезгливо поморщился капитан. – Как только я буду держать в руках обещанную плату, вы всё получите.
Эро немного смутился и тихо произнёс одно слово. В его руках, будто из воздуха, появился скромный чёрный ларец. Просто, без прелюдий и торжественности, словно кусок маисовой лепёшки, Эро протянул его Балорфину. Лицо лиэна исказилось, теряя равнодушное величие, когда дрожащие руки осторожно принимали ларец. Теперь уже Эро сконфуженно поморщился, словно случайно стал свидетелем чего-то тайного и не совсем приличного.
- Да, это оно, я чувствую силу, - протянул капитан. Его лицо приняло прежнее выражение так быстро, что Эро засомневался, что на самом деле видел на нём удовлетворённую жажду обладания, граничащую с безумием. – Жди здесь.
Балорфин отошёл и поднялся на борт сонно покачивающейся на волнах "Моандры". Эро проводил взглядом его удаляющуюся голову, потом перевёл взгляд на по-прежнему толпившихся на причале людей.
- Расходитесь. Я обязательно разберусь с вашим "джином".
На некоторых это подействовало, но не на всех. Ещё бы – ночь не наступила, а днём в городе немного развлечений, всем хотелось посмотреть, как Эро будет ловить огненного демона.
На борту галеона показался капитан с помощником, поддерживающие маленькую хрупкую фигурку в бесформенном тёмном балахоне. Лиэны медленно прошли по узким сходням и приблизились к застывшему на месте магистру, почти таща под руки предмет обмена – молодую женщину в грязном рванье, с очень бледным, со следами свежих порезов, лицом, на котором, казалось, были одни глаза – большие и чёрные, до краёв заполненные нечеловеческим страданием.
- Что вы вытворяли с ней, гнусные извращенцы! – негодуя, Эро сделал шаг вперёд и упёрся в холодный и опасный, как лезвие кинжала, взгляд капитанского помощника.
Худощавый, среднего роста, темноволосый лиэн в тёмно-синей накидке, своим жестоким, с резкими чертами лицом он немного походил на норна – случайное сходство – вероятности смешения кровей быть не могло.
- Никто из команды не прикасался к ней. Не отрицаю, я пару раз поддавался скотскому желанию, но меня постоянно останавливала гадливость. Правда, ещё можно было посмотреть, что будут вытворять с ней наши матросы.
- Я не представил вас, - сделал последнюю попытку казаться почтительным капитан. – Магистр Эро, это Омелас Элвендорил Грэну из Дома Лунной Дороги, мой компаньон и твой собрат по Силе.
Они передали пленницу магистру, и она бессильно повисла на подхватившей её под мышки руке.
- Да что с ней? Она выглядит, как будто её месяц не кормили, отдавали на потеху самым зверским садистам и вытирали об неё угодившие в дерьмо подошвы, - проворчал Эро. – Если она не доживёт до следующего утра…
- Мы вернём ларец… и его содержимое, клянусь честью Дома, - сказал Балорфин, прикладывая кулак к сердцу. – Может, ей было плохо у нас, но мы не издевались над ней. Все эти порезы она нанесла сама себе, прежде чем у неё забрали стеклянный гребень. Она почти ничего не ела и совсем за собой не следила, даже во время… хм, ну, вы поняли. Я не знал, что у женщин вашей расы это случается каждый месяц.
- А ты думал, почему они расплодились, как паразиты, и распространились со скоростью лесного пожара, - презрительно выплюнул маг.
- Прошу тебя, Омелас, - нахмурился капитан. – Прости его за непочтительность, магистр Эро, это по молодости. Мой компаньон, как все представители нашей расы, с рождения вас ненавидит, но уважать пока ещё не научился.
- Я понимаю, - улыбнулся Эро, хотя глаза его напоминали два ледяных осколка, в толще которых притаилась острая жажда убийства. – Меня интересует гребень. Она ведь расчёсывалась им, так ведь? Где он?
Омелас, нехотя повинуясь твёрдому взгляду капитана, извлёк из складок накидки стеклянный гребень изогнутой формы с отбитым краем. Протянул магистру. Когда Эро коснулся стеклянной поверхности, волосы на его руке ощутимо зашевелились – гребень до такой степени был напитан первичной метафизической энергией, что магистр едва сдержал стон боли. Обычная вещь за многие годы накопила в себе такое количество Силы, собранной по крупицам с волос стихийного мага, что превратилась в артефакт. Эро поспешно спрятал гребень за пазуху.
- Чем вы опаивали её, чтобы сдерживать всплеск Силы? – он бросил взгляд на грязное лицо колдуньи.
Она как-то нашла в себе силы встать, опираясь на обе ноги – наверное, почувствовала свой гребень. Маленькая, едва достающая макушкой до плеча магистру, своей худобой напоминающая тень, вызванную Амадеусом, она стояла, пошатываясь, и безразлично смотрела перед собой. Эро оглядел её с ног до головы и поморщился.
- Конечно, лейкимой, - ответил капитан.
- Лейкимой?! И ещё удивляетесь, почему она не ела и не следила за собой! Да при её худобе лейкима – верная смерть.
- А что было делать? Она могла превратить наш корабль в головешку, а нас в ледяные статуи. Не беспокойся, магистр, человек – очень выносливое животное, - Балорфин холодно улыбнулся и посмотрел на компаньона. – Не думай, что я проявляю неуважение, но вынужден распрощаться. Наши дела закончены. Мы простоим в порту до рассвета, а потом отправимся дальше. До встречи, магистр Эро.
Лиэны развернулись и зашагали к сходням "Моандры". Золотоволосая голова капитана ярко сверкала в лучах вечернего солнца, когда они поднимались на борт. Эро неприязненно посмотрел на стоящее рядом нелепое существо. И за него он отдал своё сокровище, плод кропотливой многодневной работы и моря затраченной энергии.
- Пошли, - мягко сказал он существу. – Не бойся.
Поздно вечером, в трактире "Приют Скитальца", в Верхнем Городе, Эро посетил подопечную в ванной комнате, чтобы наложить антимагическое заклятье. Вымытая и распаренная, она сидела в воде и мыльной пене, похожая на печальное привидение. Служанка хотела было причесать постоялицу, но Эро остановил не в меру заботливую женщину.
- Не делайте этого.
- Но её волосы сильно спутались.
- Оставьте нас, - попросил Эро.
Когда служанка вышла, он достал из-за пазухи стеклянный гребень.
- Возьми, это принадлежало тебе, - магистр протянул руку с осколком, и она послушно взяла его. – Как тебя зовут?
- Кора, - голос звучал очень тихо и надтреснуто, как будто ей было больно говорить.
Действие лейкимы, принятой на корабле, уже закончилось. Эро, как зачарованный, следил, как она расчёсывается, словно видел частички силы, цепляющиеся за стеклянные зубья. Только потом он заметил, что на руке, держащей гребень, не хватает двух последних пальцев.
- Кто это сделал? – глупо спросил магистр.
- Я.
– Но почему?
– Чтобы не достаться вам, проклятые колдуны! – выкрикнула девушка  и запустила в Эро гребнем.
Нисколько не стесняясь наготы, волшебница выпрыгнула из ванны, поднимая тучи брызг. Это была не простая деревянная бадья – огромная керамическая емкость, вмурованная в стену, даже землетрясение её не перевернуло. Длинные чёрные волосы, словно смоченные плети, ударили по обнажённой спине. Эро, отбившись локтем от гребня, собиравшегося сколом вонзиться куда-то в шею или лицо, встретился с взглядом жёстких, чёрных глаз.
Девушка что-то прошипела, словно собиралась выкрикнуть заклинание, но передумала, на магистра уставился глаз, нарисованный впопыхах на ладони. Лишь спустя мгновение Эро понял, что нарисован он кровью – незаметно Кора вычертила его гребнем, пока расчесывалась. Второй рукой девушка опиралась о согнутую  в колене ногу. Красная капля упала в ванну, создавая там настоящий вихрь. Водяной столб поднялся, вращаясь, как подобие огромной спиралевидной ракушки, с закрученным, острым шпилем. Но Эро это больше напомнило громадную каплю, непонятно по каким законам зависшую в воздухе. Девушка моргнула глазами, и чуть повернула окровавленную руку.
Все произошло так быстро, что Эро от удивления не успел даже закрыть рот. Водяной клин пришёл в движение, источая из себя струйки мороза. Потом, уже достаточно разогнавшись, обледенел, ещё больше удлинился, заостряясь. Лишь в последний миг Эро успел поднять руку, встречая лёд пламенем. Примитивно, но ничего иного магистр бы просто не успел.
Его окатило холодной водой, но всё-таки это не тоже, что встретить грудью ледяную глыбу.
– Версумос! – Эро указал пальцем на лужу, заставляя её бурлить.
Несколько росчерков и перед нами причудливая водяная скульптура, похожая на длинное, кривое дерево, на ветвях которого невидимый паук свил ледяную паутину. Вовремя – конструкцию сотряс взрыв огненного шара, который девушка запустила от плеча. Теперь она пряталась за ванной, готовясь к ответному выпаду.
Ещё пара слов и в руках возникла воздушная плеть, Эро ударил по укрытию, отбивая осколки кирпичей и керамики. Почти живой, поток воздуха вилял, как огромная змея, захлестываясь за край ванны. Магистру удалось схватить подопечную за ногу и поднять вверх.
Девушка кричала и извивалась, совершенно обезумевшая. Не теряя времени, Эро спеленал её подавляющим стихийную Силу заклятием, одновременно удерживая воздушную плеть. Потом отпустил наполовину парализованную Кору в ванну. Подошёл и поднял с мокрого пола оборонённый гребень, сунул за пазуху. Девушка, не отрываясь, следила за ним, словно подстерегающий добычу зверь. Её глаза вновь стали непроницаемо-чёрными.
- Знаешь, как у нас называют таких, как ты? - спросил Эро, переводя дыхание. – Безмозглыми метафизиками, без таланта и мастерства, только первичная энергия, хлещущая через край. Как вода из этой ванны. Я не желаю тебе зла. Твоя Сила способна сжигать леса и города, если её не пресекать. Сильному, обладающему властью над первичной материей, но одержимому жаждой разрушения магу - тебе у нас самое место.
- Отпустите меня, - слова прозвучали заторможено и невнятно, с трудом срываясь со сведённых судорогой губ. – Я не маг.
- Вот это новость! – удивлённо присвистнул Эро, присев на край ванны. – А что же здесь было минуту назад? Просто сошедшая с ума вода и влетевшая в окно шаровая молния?
- Вы не верите. Но я ничего не колдовала, это сила земли.
- Это ещё раз доказывает, что тебя необходимо изолировать. Подумать только – сила земли! То, что ты чёрпаешь её голыми руками, как бездарный пекарь тесто, и в самом деле не делает тебя магом. Для этого ещё нужны знания. Что может быть опаснее не осознающего своей мощи и не умеющего разумно использовать энергию колдуна? – Эро встал и внимательно осмотрел её тонкое обнажённое тело, подмечая резанные раны на предплечьях, обширный старый ожог на боку и некогда повреждённое, неправильно сросшиеся ахиллово сухожилие. И в чём только дух держится, не говоря уже о "силе земли"? – Подумай хорошенько. У тебя больше нет дома, а все твои друзья мертвы. В этой жизни для тебя нигде нет места, а в Крепости у тебя будет собственная башня, лаборатория и библиотека. Ты многому научишься, будешь заниматься своим знахарством – помогать лекарю Ордена. У нас такие парки, что ты больше нигде не увидишь столько редких видов растений и трав, собранных в одном месте. Разве такая жизнь хуже смерти?
Он вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Вошла перепуганная служанка, недоумённо посмотрела сначала в ванну, потом на потемневшие от воды доски пола и подошла к неподвижной Коре.
- Бедная девочка! Зачем сеньор магистр так вас мучает?! Неужели он не видит, что вы ещё очень слабы? – она легко подхватила девушку под руки, вытянула из ванны и завернула в простыню. – Ну, идёмте отдыхать, моя дорогая. Магистр велел принести вам горячего молока – выпьете на ночь.
Кора поплелась за служанкой, с трудом переставляя ноги. Она чувствовала, что силы окончательно покинули её, а по телу растеклась отупляющая усталость, как будто она целый день таскала пудовые камни. Девушке казалось, что она на корабле, идёт по сильно качающейся под ногами палубе. Сквозь прозрачные доски мелькают волны, несут тёмные воды бездонного океана к далёкому берегу, где в солнечной гавани за спокойным и торжественным лесом мачт кто-то стоит на причале и ждёт…

17. Шаден, Гвин – сговор с кузнецом
Сгусток огня был похож на маленького демона, выплюнутого вулканом из подземных глубин. Можно сказать, земляк. Шаден осторожно выглянул из-за угла и проводил взглядом удаляющийся по мощёной камнем мостовой яркий сполох.
- Ушёл? – чёрный котёнок выглянул из складок капюшона, лежащего на спине.
Когда огненный дух погнался за ними, Гвин так испугалась, что сама не заметила, как обратилась в кошку и, цепляясь когтями за накидку Шадена, быстро забралась норну на плечо и юркнула в капюшон.
- Хотел бы я знать, откуда в городе огненный дух взялся? Неужели Эро где-то поблизости? – Шаден ступил на камни мостовой и направился в ту сторону, откуда появился элементаль.
Он вышел к лавке мясника и остановился под скрипучей металлической вывеской - улыбающейся свиной головой. Темнело, но мясник и не думал закрываться – на камнях гостеприимно светился жёлтый прямоугольник, стелющийся от порога.
- Магистр Эро? Мяу! А зачем ему выпускать огненного духа?
- Да пусть выпускает хоть сотню дуронов, лишь бы не мешал.
- А что, он тебе мешает? – котёнок устроился на плече норна, как пушистый и живой эполет, запустив коготки в саржевую ткань.
- Пока нет. Осторожнее, ты меня оцарапаешь.
Из распахнутых настежь дверей вышла поздняя покупательница с огромным окороком в окровавленной холстине.
- А зачем мы здесь?
- Хотим продать немного болтливой кошатины, - Шаден переступил порог лавки и оказался в небольшом, провонявшем кровью помещении.
Прямо перед ним на деревянном прилавке лежало сырое мясо. На стене на крюках были распяты посиневшие туши, с потолка свешивались сталактиты колбас, длинных и толстых, ожерелья сарделек обвивали стройные тела контрфорсных балок, висели на гвоздях и живописно разбавляли собой одинаковые куски, сложенные горкой на столе и в углу.
Гвин спрыгнула с плеча Шадена на прилавок и принялась изучать нечто, похожее на свиную печень. Брезгливо переступая маленькими лапками в белых "перчатках" через кровавые ошмётки, она прошлась по мясу и заинтересовалась ухом огромной свиной головы, слепо таращившейся на норна мёртвыми глазами.
- Я ей говорю: сеньорита, ваша фибула готова. Всё, как заказывали, - послышался молодой голос из соседней комнаты, вход в которую был завешен куском холстины. – А она мне: я не сеньорита, а сеньора. Эта идиотская фибула – всего лишь предлог, чтобы мой муж ничего не заподозрил. Снимает передо мной платье, а под ним – такая железная штука… ну, чтобы баба не раздвигала ноги кому не попадя.
- Пояс верности, - произнёс другой голос, постарше.
- Точно! Ну, я смотрю, примеряясь, как бы сподручнее его сбить. А она мне: не ломай голову. И показывает тот самый кувшин, в котором подавала мне воду. Странный такой, с узором в виде ключа. Тут я понимаю, что это слепок.
- Погоди, Хулио, кажется, покупатель пришёл.
Занавеска отдёрнулась, и в проёме показалась высокая тощая фигура в окровавленном переднике.
- Что вам предложить, отец? – увидев Шадена, склонившегося над прилавком, так, что его рассыпавшиеся волосы закрывали лицо, мясник принял норна за седого старца. – Эй, а ну заберите своего кота! Он же портит товар!
- Гвин, не ешь это мясо, а то живот заболит.
- У кота заболит живот?! – побагровел мясник. – Вы что же, утверждаете, что моё мясо плохое?
- Твоё – не знаю, пока я лишь говорю об этих давно мёртвых свиньях. – Шаден поднял голову, и мясник из багрового сделался белее савана. Он стал медленно пятиться, бормоча "Ильтумос, защити меня!".
- Карлос, что происходит? – спросил из-за занавески голос. В дверях возник рослый дородный мужчина с молодым бородатым лицом и огромными и толстыми, как колбасы из прямой кишки гура, волосатыми руками. – Не бойся, это не демон. Это тёмный лиэн, я видел таких, когда служил в Дела-Пассо.
Карлос недоверчиво смерил норна опасливым и подозрительным взглядом. Потом как бы невзначай прикинул расстояние до лежащего на прилавке тесака. Гвин, проходившая рядом, почувствовала его взгляд и, тоненько мяукнув, спрыгнула на пол и села возле Шадена, готовясь к новому прыжку.
- Говори, что надо или убирайся, - выдавил из себя мясник.
- Мне нужен кузнец Хулио. Его подмастерье сказал, что он пошёл сюда относить крюки. Как я понимаю, этот юнец, обозвавший меня лиэном, и есть тот, кого я ищу, - Шаден поморщился, когда кошачьи когти вонзились в его спину. – Гвин, ну я же просил – поаккуратнее. И вообще, пора завязывать, а то будешь носиться по чердакам с крысой в зубах.
- Простите, вы разговариваете с котом? – Хулио, не скрывая удивления, бесцеремонно разглядывал норна и сидящего на его плече котёнка.
- У меня есть пагубная привычка разговаривать со зверями, как заметила одна особа, но это не тот случай. На самом деле этот котёнок – молодая, но очень сильная колдунья. Она так долго пребывала в кошачьем облике, что забыла человеческие манеры.
- Мяу!
- Я слышал о бродячих лиэнах-сказочниках, - улыбнулся Хулио.
Неожиданно гордое серое лицо исказила яростная гримаса. Пришелец одним резким движением, словно в полёте, схватил с прилавка тесак и, оказавшись рядом, приставил испачканное в свиной крови лезвие к горлу кузнеца.
- Ещё раз назовёшь меня лиэном, клянусь Великим Жалом – разрублю на куски и продам по цене свинины. Или у тебя человечина идёт дороже? – спросил он дрожащего от страха мясника. – Ладно, не трясись, это только предупреждение.
- Но что вам нужно от меня? – спросил дрожащим голосом кузнец.
- Взгляни на это, - Шаден закатал рукав, обнажая до локтя левую руку, на которой плотно сидел пресекатор.
Большой каплевидный кристалл на внешней его стороне таинственно мерцал в тусклом свете сальных свечей.
Мясник и кузнец зачарованно уставились на него, Хулио даже протянул руку и благоговейно коснулся кристалла разом вспотевшими пальцами. Потом его огромная лапа, словно наделённая собственным сознанием, обхватила пресекатор, пытаясь нащупать застёжку, и обнаружила заклёпку из другого, более тёмного, чем наручник, металла. Шаден позволял чужой руке исследовать пресекатор, следя за выражением лица Хулио.
- Откуда у вас это… этот браслет? Что это вообще такое? Сразу видно, что не для красоты, – наконец взволнованно произнёс он.
- Что-то вроде пояса верности. Для того, чтобы я кое-чего не делал. Только вот ключа от него у меня нет, - Шаден убрал руку с пресекатором за спину, заметив кровожадный блеск в глазах мясника. – Тесак пока ещё у меня. Мне нужна моя жизнь и рука, так что снимаешь с меня браслет – он достанется тебе, если нет – каждый остаётся при своём.
- Это не выглядит сложным, - протянул Хулио задумчиво. – Но, судя по тому, что вы готовы расстаться с кристаллом, лишь бы снять браслет, видно, придётся помучаться. Ладно, идёмте ко мне в кузню.
Они вышли из лавки на слабо освещённую факелами улицу, оставив задумчивого мясника. На прощанье Шаден швырнул тесак в раскрытую дверь, как метательный кинжал, и он застрял в растянутой на стене туше.
Гвин дремала, сладко мурлыча, в капюшоне Шадена, когда он шёл вслед за кузнецом по вечернему городу, заполненному весёлыми и пьяными гуляками. На норна мало обращали внимания – для моряков, бывавших в дальних странах и видавших почти всё из чудес света, он не был такой уж диковинкой – среди них самих попадались удивительнейшие экземпляры. Шаден заметил среди веселящегося народа нескольких лиэнов и сжал зубы от острого приступа злобы и бешенства – почувствовал себя берсеркером, не способным контролировать душевные порывы. Потом сделал усилие, отвернулся и двинулся за своим провожатым, уже прилично оторвавшимся.
Шаден засмотрелся на лиэнов и не заметил низко летящей за ним птицы. Она часто махала зелёными крыльями, задевая головы матросов, уличных торговцев и портовых шлюх.

18. Эро – лейкима и разговоры в таверне
Эро не знал, что она задумала, только в его парализующий магию щит ударило Силой с большой буквы. Да так, что заклятие сотряслось, как вулкан Иво, и стало медленно осыпаться, покрываясь трещинами. Девушка осталась неподвижной, за столом с кружкой молока. Лишь лицо покрылось сетью морщин, словно Кора прибавила себе лет десять жизни. Глаза метали молнии, впрочем, волшебница быстро опустила очи долу, поняла, что Эро за ней наблюдает. Две, три попытки, каждая новая через полчаса – и итог: сожженный заживо магистр, а может замурованный в глыбе льда. Он, наверное, был рад такой смерти, - скажут в Крепости.
Когда девушка опять подняла глаза, взгляд был мутным, оплывающим. Лейкима, в молоке притаилась, наверное, драконова доза. Другого выхода не было ни у Эро, ни у лиэнов. Единственный способ доставить в Крепость живой и не покалеченной. Конечно, додумайся Эро захватить с собой Кронка, а также карлика… как там его звали?.. с молоточком Эрейны. И парочку пресекаторов – мало ли, один мог поломаться.
С другой стороны Эро и не надеялся на подобную удачу. Стихийная волшебница, огромной силы. Совершенно не жаль отданной за неё магической безделушки.
Девушка смотрела и не видела. Потом голова и плечи медленно опустились на стол, разбрызгав недопитое молоко, как у завсегдатая таверн после десятой кружки. Оставалось только поднять и перенести в постель.
Эро усмехнулся, представив, как это выглядит со стороны. Изнывающий от любовного пыла юноша, не добившись от девушки взаимности, просто подливал ей в бокал вина, пока не вырубилась. Вот теперь несёт в кровать, чтобы там… воспользоваться её долгожданным сном. Что ж, почему нет? Девушка привлекательна, в какой-то мере, подумаешь, безумна, с кем из стихийных магов не бывает? Растрёпана, измучена, вяла, как кукла. Да и Эро – не пылкий влюблённый, а для этих целей существуют шлюхи. К тому же отбывать в Крепость завтра с рассветом, а у него ещё дела в городе.
Тем не менее Эро не торопился уходить. Как оставить её одну? Вдруг её сон - неожиданная уловка, а лейкимы окажется недостаточно. Ко всему привыкают, даже к этой траве, особенно если принимать её каждый день в течение месяца.
Сначала магистр хотел воспользоваться силой астрала. Беда многих истинных стихийников – они крайне слабы в других сферах. Эро не был исключением. Да, что он? Держу пари, девушка кроме своих элементов вообще ничего не умеет. Взглянуть, пусть даже краем глаза, на ауру – это много стоит. На что он, Эро, будет годен потом?
Лицо магистра исказила кривая усмешка, когда в голову взбрела дикая мысль. Он присел на кровать и приподнял девушку за плечи, чтобы вцепиться в губы жарким поцелуем. Пассивность партнерши и горький привкус лейкимы было успокоили его. А вдруг притворство? Откуда ты знаешь, что это не игра, что девушка – не искусная актриса, сошедшая с подмостков? Оставалось только обнажить плечи и грудь… Тело девушки было холодным, почти ледяным. Наверняка Кора – ледяной маг, хоть не брезгует, конечно, и огнём.
Бросив гладить и бесстыдно пялиться на обнажённое тело, Эро запахнул полы её халата, натянул его назад на плечи. Отстранился, положил девушку на подушку. И ушёл, не забыв задернуть москитную занавеску – ему не нужен по утру искусанный полутруп.
Магистра ждал ночной город и уже успевший напакостничать дух огня.
Здесь, в Верхнем городе, было не так шумно, как в порту. Ровные круги света вокруг стоящих шеренгой газовых фонарей пятнали гладкие каменные плиты тротуара. Магистр перешагнул через широкий, давно высохший водосток, а дальше – по узкому переулку между нависающими трёхэтажными каменными зданиями, к ратушной площади. Город казался безвредным: проезжали кареты, проходили стражники, компании поздних гуляк. Средоточие Силы вело магистра на юг, к Нижнему городу и порту.
Он вышел на улицу Осуждённых, упиравшуюся в широкий каменный мост через реку и увидел на другой стороне в тёмном небе отблески пожара. Почти срываясь на бег, Эро быстро одолел мост и бросился в лабиринт кривых узких улочек Нижнего города – летел на огонь, словно ночной мотылёк.
Звёзды так низко висели над водой, что казалось, хвост Сфинкса лежал на чёрной, спокойной, как зеркало, глади залива. В порту было очень светло, и шумно от веселящихся у трактира "Фламенко Лобстера" моряков. Широко и гостеприимно распахнутые двери впускали и выпускали разношёрстный люд: матросов, пиратов, контрабандистов, воров, женщин лёгкого поведения, шулеров и профессиональных наёмников. Слышался громоподобный рогат, нестройное хоровое пение, звон металлических кубков, обрывки разговоров, ругательств и сплетен.
-…не успел перекинуться, только загорелась гора мусора…
- Эй, красавчик! Предлагаю за полцены.
- …гы-гы, шо, так и сказала? А он шо?
- …дьявол, говорю вам. Думали, там джин, а из бутылки вылез этот…
- Луис! Принеси и мне тафии, да не разбавляй ничем!
- …серый, как пепел, а глазищи красные и светятся в темноте.
- Согнали всех пожарников, даже тех, кого застукали без штанов в заведении Глафиры. Да всё понапрасну, словно это был огонь из самого Иво. Тут маг этот прибегает – мальчишка совсем, в плаще Ордена – прокричал что-то, помахал руками, и огня как не было. Только искра одна осталась. Колдун туда, а пламя шась, как живое – в помойку. Ну, всё загорелось, и оттуда вдруг послышалось такое противное детское хихиканье.
- Ты, может, перепил?
- Да нет же, я тогда был трезв, как стекло.
-…как тряхануло, что баба моя так и полетела вместе со своей кочергой.
-…через мост, а там стоял Крысиная Лапа. Ну, он оторопел, а демон мимо пронёсся. Глядит, за ним молодчик в балахоне несётся – сам жуткий, словно обледенелый…
- Ещё тафии! Угощаю всех!
- Кто там такой щедрый?...

19. Шаден, Гвин – кузня, змея, таверна
Кузня Хулио находилась недалеко от таверны, у самой воды. К широким распахнутым настежь воротам вёл деревянный настил, под которым на пропитанный солью песчаный берег монотонно накатывались тяжеловесные волны. На щербатых досках у перилл стояла бочка с карликовой свамприконой – непонятная тяга кузнеца к садоводству. Гвин сидела под экзотическим деревом, поставив ноги на ступеньку деревянной лестницы, спускающейся прямо в море, и прислушивалась к доносящимся пьяным голосам. Возле девочки, непоседливо почёсываясь и вертя во все стороны головой, на ветке дерева переминался с лапы на лапу большой зелёный попугай. Несколько раз он косился в сторону распахнутых ворот кузни, из которых лился горячий красноватый свет и слышались мелодичные металлические звуки.
- Не лети туда, там очень жарко, и мастер Шаден может от злости бросить тебя в огонь, - сказала ему Гвин. – Ему сейчас очень больно, но он не плачет, только становится страшный-страшный. Я так боюсь.
- Ша-ден, - поддержал разговор попугай.
Гвин протянула руку и погладила блестящие зелёные перья.
- Я так хочу к моему магистру. Интересно, что он сейчас делает? Наверное, уже спит. Если бы он узнал, что я так поздно не сплю, он бы рассердился. И ещё я хочу кушать, - девочка прислушалась, пытаясь разобрать в металлическом звоне голоса Шадена и кузнеца.
-…термоустойчивость… вить…жен…жар внутримирового огня, - произнёс озабоченный голос Хулио.
- …буй…ещё раз заклёп.., - прошелестел сдавленный голос Шадена.
Дзынь… дзынь…дзынь…
Гвин зябко поёжилась и поплотнее закуталась в накидку – не смотря на тёплую ночь её пробивал озноб.
- Я бы превратилась в немигалу и поймала бы мышку, но мне так трудно стать ею. Я не могу стать даже кошкой, пока не поем. Мастер Шаден, ну почему ты не идёшь? Мне холодно и я очень голодная.
- Песо! – проскрипел попугай. – Клянусь Великим Жалом!
- Я попрошу Эадэру и стану мастером Шаденом. Пойду в таверну, и мне дадут поесть, потому что забоятся, что я их убью, - решила Гвин и принялась вспоминать, мысленно представляя себя норном. – Я смотрю на попугая и думаю: "Это магистр! Нужно забрать у него деньги!" А вот я бегу по дороге и вижу собаку. "Нужно спросить у неё, не видала ли она эту мерзкую девчонку. Как же я ненавижу детей!".
Она чувствовала, что многое упускает. Какой именно мастер Шаден? Что он любит и чего боится? Или он вообще не испытывает страха и умеет только ненавидеть? В какой-то мере похоже на правду. Она принялась вновь терпеливо и старательно думать "как мастер Шаден", глядя на свою правую руку, словно ожидая, что она вот-вот потемнеет и покроется татуировкой.
…Шаден входит в широко распахнутые двери таверны и широким размеренным шагом пересекает зал, ловя на себе любопытные взгляды. Подходит к стойке и окидывает презрительным взглядом сидящих за ней завсегдатаев.
- Кто из вас, уродливых свиней (мастер Шаден не сильно злой, а то назвал бы их как-нибудь пообиднее), первый жаждет отдать мне тысячу песо?
Люди, сидящие у стойки, разом побелели и, злобно ощерившись, схватились за ножи. Шаден радостно засмеялся, предвкушая драку и, взмахнув правой рукой, создал из воздуха несколько лезвий, похожих на чёрных мотыльков…
Гвин вздрогнула, приходя в себя. Она по-прежнему сидела у воды, совершенно окоченев от долгой неподвижности.
- Н-нет, Эадэру не м-может сделать меня м-мастером Ш-шаденом, – сказала она попугаю, лязгая зубами. – Я не з-знаю его магии, и ещё я слишком маленькая.
Неожиданно из кузни раздался сдавленный крик.
– Идиот! – приглушенный от боли шёпот Шадена. – Без руки меня хочешь оставить?
Шёпот, но тем не менее, слышен громче, чем любая фраза, сказанная вслух. Кузнец что-то пробубнил в ответ, но ни Гвин, ни попугай не разобрали ни слова.
– Если б я была анагорой, я бы, наверное, съела попугая, - задумчиво протянула Гвин. – Змеи-анагоры питаются птахами, мартышками, грызунами  и ящерицами.
– Ана-го-ра, - по слогам произнес попугай, словно проверяя, как звучит.
– Нет, не получилось бы, - покачала она головой. – Нужно превращаться во взрослую анагору, а анагоры-дети – сами добыча длинноглотов, а едят лишь насекомых и червей, - девочка поежилась.
– Анагора! - на этот раз чётче, попугай подпрыгнул и взлетел на ближайшую ветку над головой. – Анагора!
– Я и говорю: ничего не получится. Стой, ты куда? – обиженно спросила девочка.
На пороге кузни появились Шаден и Хулио. За норна говорил его взгляд – ненависть пылала в широко раскрытых глазах. Даже цвет лица, разгоряченного кузнечным жаром, был не таким серым – покраснел.
– Никогда ещё не встречал подобного неумеху, - Шаден схватил кузнеца за отворот рубахи и наклонил к себе.
От хватки норна оказалось не так просто освободиться.
– Я… не знаю, сеньор… - Хулио выглядел достаточно смущенным. – Я никогда не встречал подобного металла…
Лицо Шадена пыхнуло такой злобой, что кузнец непременно отпрянул бы, если б сумел.
- Ты…
– Анагора! – перебил Шадена попугай.
Норн обернулся в сторону Гвин и дерева. Ненависть куда-то исчезла, сейчас на лице поселилось беспокойство. Резкий взмах и свист, что-то громоздкое упало в воду. Гвин уже и сама разглядела змею, анагора солов на пять возвышалась над водой, готовясь к неожиданному броску. Нет, эти змеи не охотятся на людей, должно быть она приняла Гвин за маленькую болтливую обезьянку, что так беспечно расселась у воды.
Первым опомнился Хулио.
– Меткий бросок, сеньор, - подошел у упавшему телу и присел на корточки. – Сеньор, продайте мне шкуру. Скажем, пятьдесят песо.
– Что? – казалось, Шаден готов был расхохотаться. – Этой змее цена сто песо.
Ни одна змея не стоит сто песо, но кузнец чувствовал себя виноватым. Ничего удивительно, норны неосознанно внушают окружающим подобные эмоции, только что не на любого действует. Они ударили по рукам, и кузнец отсыпал горсть серебряных монет, больше напоминающих мелкие рубленные слитки. Да и выдавал Хулио их по весу.
  Кузнец принялся разделывать тушу, не забыв вернуть Шадену нож, а норн подошел к Гвин. Девочка сидела у дерева, крепко зажмурившись. Попугай лихо вытанцовывал на ветке, треща что-то на своем языке.
– Ты заработала для нас денег, - заметил Шаден. – Нужно использовать тебя, как приманку на длинноглотов – за их кожу платят больше… Идём в таверну, я умираю с голода.
И, позванивая монетами, Шаден направился по лестнице вверх, к улице. Даже не посмотрел, следует ли за ним Гвин.
Ярко освещённая факелами набережная была наполнена весёлыми голосами и пьяным хохотом. В таверне "Фламенко Лобстера" перед собравшейся публикой выступали заезжие музыканты.
Менестрель ласкающим движением коснулся струн мандолины и, виртуозно исполнив несколько аккордов, гармонично вплёл в них нехитрую популярную мелодию. Её плавно подхватил седой гитарист, мягко, летучими пальцами задевая тонкие, звенящие нити над тёмным отверстием в жёлтом лакированном боку. Стоящая позади девушка с кастаньетами принялась выбивать постепенно убыстряющийся ритм. Публика одобрительно зааплодировала.
Вот из-за импровизированных кулис появился певец – толстый человечек с приятным розовым лицом, одетый в малиновый, расшитый серебром костюм. Запел низким, хорошо поставленным голосом:
- Первый бокал греет глотки –
Что может быть лучше водки?
Сразу второй нужно выпить,
Чтоб красоту лучше видеть.
Но ты её не увидишь
Третьей пока не осилишь.
До-до, до-дон-до, до-дон-до, до-дон, до-до-дон, до-до-дон-до, - басовито подпевала гитара в паузах между куплетами. Ноги так и горели, стремясь пустится в пляс. Несколько уже вдаривших не один кубок не выдержали и с пьяным смехом принялись исполнять перед довольными зрителями токкату.
- Чашу четвёртую выпьешь –
Лёгко во всё сразу вникнешь,
Только бокал выпьешь пятый –
Овечками станут пираты.
Пей шестую, не медли,
Чтобы послушали бредни.
После седьмой станешь злобный,
Словно собака бездомный.
Лишь только восьмую потянешь –
Ты упадёшь и не встанешь.
До-до, до-дон-до, до-дон-до, до-дон, до-до-дон, до-до-дон-до, - пели зрители, стуча кубками по столам, заглушая звон гитары. Всё свободное пространство перед сценой уже было заполнено танцующими пьяницами, усердно выбивающими незамысловатый ритм каблуками по деревянном полу.
- Лишь губы девятая смочит
Куда-то тебя поволочат.
После десятой рыгаешь…
И первую снова глотаешь.
До-до, до-дон-до, до-дон-до, до-дон, до-до-дон, до-до-дон-до, - дрожали бокалы на стойке и бутылки на полках, грозя спрыгнуть на пол и разбиться. Капитан Балорфин поднял свой кубок, чтобы плещущееся в нём вино не пролилось на трясущийся стол.
- Отвратительно, - Омелас, сидящий напротив, болезненно морщился, словно от зубной боли. – Эти дикари вываляли искусство в своём дерьме и думают, что это весело.
- А ты хотел, чтобы они вываляли его в нашем дерьме? – Балорфин лениво приподнял бровь, откидываясь на колченогом стуле.
Он уже начинал уставать от человеконенавистнических речей своего компаньона.
- Природа допустила большую ошибку, наделив этих животных даром речи и тягой к творчеству, - ворчал Омелас. – И вообще, я не за тем торчу здесь, чтобы слушать их чудовищные песни.
- Да-да, знаю. Ты пришёл сюда играть в их чудовищные игры, - отозвался Балорфин, улыбаясь. – Но пока Крысиная Лапа не придёт за товаром, тебе придётся потерпеть.
Омелас часто поглядывал в сторону двери, за которой был виден кусок освещённой набережной, заполненной людьми.
- Алькальд - недальновидный глупец, если думает, что запрет на азартные игры приведёт к чему-то хорошему для его драгоценного города, - изрёк он, провожая взглядом пышнотелую женщину. – Теперь морякам, пробывшим в плаванье дурон знает сколько времени, даже отдохнуть негде!
Женщина остановилась, разговаривая с кем-то на улице. Вот её собеседник показался в проёме двери – Омелас чуть не подпрыгнул, распознав в стройной поджарой фигуре норна, заклятого врага всех лиэнов. С ним была маленькая девочка, она цеплялась за его саржевую накидку и тянула внутрь, отрывая от продажной женщины. Норн нехотя пошёл за ребёнком, оглядываясь на шлюху, провожающую их глазами. Омелас вновь гадливо поморщился – что за город! Только найдёшь хоть какую отраду для глаз, как сразу появляется очередная пакость. Следуя за девочкой, "пакость" прошла мимо столиков, даже не взглянув в их с капитаном сторону.
- Смотри-ка. Интересно, что ему здесь надо?
Балорфин оглянулся и, ничуть не смущаясь, принялся откровенно пялиться на норна с ребёнком.
- То же, что и нам. И ещё передать девочку Безносому Мигелю, чтобы было на что играть.
Благородные, немного резковатые черты Омеласа исказила гаденькая улыбочка.
- Играть, значит? Ну, что ж, поиграем.

20. Шаден, Гвин – кладбище, бандиты, начало игры
Крысиная Лапа получил своё имя за высохшую парализованную руку, которую на людях всегда держал за пазухой, словно прятал там что-то ценное. Невзрачный человек неопределённо-преклонного возраста, с редкими седыми космами вокруг идеально круглой лысины, с глуповато-наивным лицом, за которым прятался холодный расчётливый ум, и целым арсеналом дротиков, притаившихся под полой драной накидки. К тому времени, как он появился в "Фламенко Лобстера", Омелас уже успел подкатить к норну. Подошёл к странной парочке и плюхнулся на свободное место за столом.
- Я не помешаю?
На исцарапанных досках среди посуды пасся зелёный попугай, норовя отхватить немного еды, или отхлебнуть вина из кувшина, прыгая на край и свешиваясь внутрь, так, что над горлышком торчал один хвост.
- Мастер Шаден не любит таких, как ты. Уходи, - Гвин оторвалась от тарелки с маниоковой кашей, покосилась на норна, потом гордым взглядом смерила Омеласа. – Он любит вон ту женщину, – указала пальчиком на дежурившую у входа шлюху, – но она очень нехорошая. Я вижу, что она хочет забрать у нас все деньги.
Норн угрюмо молчал, делая вид, что целиком сосредоточен на пережёвывании жёсткого, как подошва, мяса. Взгляд его не отклонялся от миски дальше стоявшего рядом кубка с тафией.
- А что, у вас много денег? – полюбопытствовал Омелас.
- Мастер Шаден, скажи ему, чтобы ушёл. Он некрасивый.
Лиэн скрипнул зубами – удар ниже пояса. Противный ребёнок, наверное, проклятый норн очаровал тебя своим чёрным колдовством, чтобы без помех передать работорговцам.
Балорфин пил с Крысиной Лапой, когда вернулся Омелас и сказал, что он передал норну приглашение на игру.
Лиэны покинули таверну вместе со старым вором. Шаден и Гвин тщательно выскребали тарелки, не удостоив их уход вниманием. Норн доел первым, залпом проглотил оставшуюся в кубке тафию и посмотрел на Гвин. Девочка устало зевала, прикрывая рот ладошкой.
- Я хочу спать, - сообщила она.
- Пошли, - Шаден поднялся, оставил на столе несколько монет и накинул капюшон.
- Куда?
- Играть. Я уже предвкушаю, как эти короеды останутся без штанов!
- Короеды! – поддакнул попугай, приземлившись на его плечо.
До полуночи оставалось около часа, когда они пересекли мост, соединяющий Верхний и Нижний город, прошли ещё немного на запад и оказались у высокой каменной ограды кладбища До Срока Ушедших.
– Это з…десь? – поежилась Гвин.
– Неужели маленькие кибунги боятся человеческих мертвецов? – пренебрежительно спросил Шаден. – А я думал, они их едят.
– Кибунго не едят падаль, - обиделась Гвин. – Они ловят маленьких зверьков и птичек.
– Идём. На кладбище ночью ничуть не страшнее, чем днём. К тому же сегодня не полнолуние, все тени спокойно спят. Если, конечно, их не разбудить. Но с пресекатором на лапе никому это не по силам.
– Пад-даль! – прокричал попугай. – Пад-даль!
И захлопал крыльями, словно это слово его развеселило.
– Плохая птица, - заметила Гвин. – Только плохие слова повторяет.
Ржавая калитка скрипнула, пропуская поздних гостей. Мощённая камнем дорожка под ногами, но звука шагов не слышно – заглушает шум ночного леса. Кладбище походило на небольшой парк, за которым когда-то пытались ухаживать. Сейчас это мало отличалось от тех же джунглей.
Заросшие травой, неухоженные могилы, с потрескавшимися могильными плитами, кое-где полуразрушенные склепы. Кладбище было заброшенным, по крайней мере с этой стороны. Шаден знал, что где-то здесь контрабандисты прячут свои нелегальные товары, но был на кладбище впервые, раньше все дулись в таверне. И что за дурь стукнула в голову алькальду – взять и запретить азартные игры.
– А эти плохие светлые нас не убьют здесь? – спросила Гвин. – Я видела, как нехорошо они смотрели. Особенно тот, с чёрными волосами.
– Нет, - усмехнулся Шаден. – Им же не с кем будет играть. Вот после игры – запросто попытаются, особенно если проиграют.
Норн увидел их по чуть заметному блеску. У лиэнов глаза сплошь жёлтые, с вертикальными, как у норнов, зрачками. Такие же по форме и размеру. В Дарлоане обывателей иногда баловали изуверскими казнями, так что, можно сказать, Шаден был заочно знаком с лиэнами. По крайней мере, разглядывал во всех анатомических подробностях. Этим двоим тоже не помешало бы отрезать уши, но сначала игра.
Балорфин ожидал, стоя посреди дорожки, положив руку на эфес шпаги – мало ли чего можно ожидать от ненавистного норна. А вот Омелас лениво опирался на дикое фиговое дерево, даже пытался грызть финики, громко чавкая.
– Пришел… ик… норн… э… - Омелас громко отрыгнул. – Дуроновы финики. Готов играть?
Шаден смерил его пренебрежительным взглядом и не ответил. Омелас оправил мантию, словно монах, справлявший нужду в кустах, отшвырнул недоеденный финик и подошел к напряженному Балорфину.
– Балорфин тут подумал и решил сыграть с тобой в "Апокалипсис". Ты ведь знаком с этой… хм… игрой. Кто ж не знает "Апокалипсис"?
– Знаю, - буркнул Шаден, об этой игре он услышал впервые.
Лиэны захохотали, особенно надрывался развеселившийся Омелас. Даже осторожный, не сводящий глаз с Шадена, Балорфин немного расслабился.
– Ну хорошо, - Омелас вытер руки об мантию. – Идём, тут есть распрекрасное местечко, где нас никто не потревожит. Кроме завсегдатаев.
– После вас, - злобно произнес Шаден.
Но лиэны, ничуть не испугавшись, повернулись к нему спиной. Первым пошёл весёлый Омелас, вторым – хмурый Балорфин.
– Осторожнее, норн, - обернулся светловолосый. – Я слышу каждое твое движение…
Гвин не проговорила ни слова, в страхе вцепившись Шадену в пресекатор. Мрачное место, злые лиэны, которые представлялись ей хуже призраков, выбравшихся из могил. И почему Шаден так любит играть? Какая она глупая, что не предложила сыграть с ней. Когда-то в детстве Гвин один раз перекидывалась с местными ребятишками в "буру". Правда, правила она уже забыла, но разве трудно научиться снова?
Наконец, они подошли к гробнице, уводящей каменными ступеньками под землю. Путь преграждала массивная, обитая железом дверь. Без всяких предисловий, Омелас принялся стучать кулаками и сапогами.
– Кого там дурон принес? – чуть выше уровня глаз открылось окошко, засветив ярче луны и звёзд.
Гвин уже отвыкла от света, и зажмурилась. Норн вообще заслонился руками. Балорфин подошёл вплотную к окошку и сказал какую-то нелепицу: что-то вроде "мамалох" или "бабалом". Свет отдалился, и дверь на удивление бесшумно отворилась внутрь. Смотревшее на пришельцев существо назвать человеком можно было лишь с большой натяжкой. Гвин пискнула, спряталась за Шадена и осторожно выглянула из-за его локтя – любопытно всё-таки. Она ещё никогда таких не видела, хотя в Крепости были собраны представители многих рас. Огромного роста, на голову выше Балорфина, хоть и стоял на нижней ступеньке, привратник был неправдоподобно узок в кости, но тело его не казалось тощим и высохшим из-за иного строения скелета. Лицо было подобно сухофрукту или коре старого дерева, с вырезанными на нём ярко-зелёными, слегка фосфоресцирующими глазами. Это был луонис, их ещё называют лесными кочевниками или недолиэнами.
- Дублон и Мухоед, милости просим! – привратник расцвёл в благодушной улыбке, являя свету длинные и заострённые рыжие зубы. – А это что за отродье?
- Оно пришло играть, - Омелас, он же Мухоед, весело глянул на Шадена, казавшегося равнодушным. – У нас сегодня "Апокалипсис", Инио.
- О! Наконец-то что-то достойное истинного игрока! – привратник окинул норна оценивающим взглядом. – Что же ты, Отродье, принёс закуску и прячешь её за спину? А ну-ка, кто там у нас?..
Он протянул тонкую и длинную бескостную лапу к Шадену, словно намереваясь схватить прижавшуюся к норну Гвин. Девочка в страхе закричала, но лапа неожиданно замерла в соле от неё – у горла Инио оказалось алчно блестевшее в ярком свете гробницы лезвие ножа.
- Как же я давно не убивал! – протянул Шаден с мучительно-восторженным предвкушением. – С каким удовольствием я отрублю твои отростки, паразитный сорняк.
Балорфин, до этого наблюдавший за развитием событий со стороны, решительно вмешался – мягко, но убедительно отвёл лезвие от горла привратника одной рукой, кладя другую ему на запястье.
- Поосторожнее с ним, Инио. Это норн, они слишком прямолинейны и не понимают тонкого юмора.
- Ну что ж, лечиться надо, - проворчал привратник. - Я просто хотел посмотреть на ребёнка – мне кажется, Безносый Мигель будет в восторге: ему уже давно не приводили таких миленьких детишек. Всё каких-то уродов или замученных до полусмерти калек. Ладно, сеньоры, прошу за мной.
Они спустились по длинной, круто рассекавшей толщу земли каменной лестнице, освещённой пронзительно-яркими белыми фонариками явно магического происхождения, висящими под потолком. Шаден болезненно щурился, с трудом различая ступени перед собой. Его лицо в заливавшем всё вокруг холодном свете казалось маской, вырезанной из цельной ледяной глыбы, сквозь которую проступала чернота. Гвин, изо всех сил старалась поспевать за его широким, через ступеньку, шагом. Висла на руке норна, часто "сачковала", подгибая ноги и пролетая сразу над двумя-тремя ступеньками.  Наконец, Инио вывел их в просторный круглый зал с низким потолком, по центру которого стоял огромный саркофаг. Вокруг него, как за импровизированным столом, сидели три человека. Зал был освещён обычными факелами, и прозревший Шаден разглядел два ответвления, ведущие, очевидно, в другие помещения усыпальницы.
Полуоблупившиеся фрески и нестареющая энкаустика покрывали стены и потолок, гармонично объединяя их в единую композицию. Непонятные и мрачноватые сюжеты с многочисленными "монстрами" и очеловеченными зверями, изобилующие предметной символикой, повествовали, вероятно, о "житии и деяниях" упокоившегося здесь героя. Справа был изображён великан с головой рыбы, "перешагивающий" через нишу в стене, в открытой пасти вместо зубов торчали лишённые листвы деревья, из глаз свисали цепи и смыкались огромным амбарным замком. Руки гиганта, с четырнадцатью пальцами, на каждом из которых вместо ногтя выросли крабовые клешни, протянулись по кругу до противоположной ниши. Из центра растопыренной левой ладони начинались четырнадцать дорог и, проходя через пальцы, разбегались в разные стороны. Шаден проследил взглядом направление одной из них и упёрся в изображение какой-то мерзкой твари с толстым змеиным языком и жёлтыми, с вертикальными зрачками глазами. Наверное, лиэн. Понятно, этот путь для героя, изображённого возле левой ниши, закрыт – кто же протиснется мимо такого толстого, занявшего собой всю дорогу лиэна? На другом пути оказалась какая-то лужа, из которой высовывались жуткие демонские рожи, а одному даже удалось выбраться – вон он, красный, весь в ошмётках облупившейся чешуи, намеревается незаметно подползти к левой нише по потолку. Да, не лёгок выбор героя – таинственной фигуры, похожей на ночь, в бесконечно длинном, оплетающим дороги и города тёмном плаще, по которому плывут облака, заслоняя пришитые к подкладке звёзды. У него нет рта, а на глазах – повязка из переплетённых червей. Вместо левой руки героя неизвестный художник с больным воображением изобразил паука, плетущего красную паутину, в которую уже попались маленькие безликие человечки и печальные крылатые лошадки. Вместо правой – уродливая птица, держащая в зубастом клюве большой ключ. Внимательно приглядевшись, Шаден понял, что ни одна из четырнадцати дорог-пальцев не приведёт героя к победе, потому что замок-жизнь великана находился вне дорог, и добраться до него можно было лишь по руке, застроенной городами, переплетённой реками, заросшей лесами и вздувшейся неприступными горами.
Увлёкшийся разбором концепции произведения, Шаден не заметил, что один из присутствующих в зале людей – маленький, словно приплюснутый старик с чёрной повязкой на землистом лице – с интересом разглядывает его и Гвин.
- Мигель, - обратился к нему Балорфин. – Мы с Мухоедом привели тебе ловца невинных. Этому норну где-то удалось раздобыть нормального ребёнка.
Безносый Мигель, кряхтя, встал и переваливающейся походкой подошёл к Шадену и вцепившейся в его рукав Гвин.
- Какая красивая маленькая сеньорита! И какая серьёзная! А что у дядюшки Мигеля для тебя есть! – умилённо сюсюкал старик, разглядывая девочку. Одной рукой он полез в кошель, висящий на поясе, и вытащил оттуда ожерелье из крупных красных бусин. Другой хотел потрепать Гвин по щеке, но находящийся рядом локоть норна как бы случайно коснулся его, и пальцы Мигеля онемели от резкой боли. Старик дико заорал и принялся дуть на стремительно почерневшую руку.
- Теперь тебя будут звать Безносый Однорукий Мигель из Дома Инвалидов Ильтумоса, - лицо Шадена не изменило рассеяно-безразличного выражения, только взгляд переполз с фресок на собеседника.
Лиэны помрачнели, услыхав такое откровенное издевательство над их именами, но когда сидевшие за "столом" воры сорвались со своих мест и бросились на Шадена, они окружили его, заняв оборонительные позиции. Гвин удивлённо озиралась, не понимая этого шага с их стороны. Неужели страсть к игре способна затмить даже безусловно-рефлекторную ненависть?
Безносый Мигель жестом остановил своих подчинённых. Воры, разочарованно ворча, снова расселись по своим местам, но теперь уже все, как один смотрели на норна.
- Тебе больно? – участливо спросила Гвин, глядя, как Мигель растирает пострадавшую руку. – Он не хотел, правда, мастер Шаден? (взгляд вверх, в лицо норна) У него так бывает, когда он злится – если нечаянно дотронешься, то как будто много-много тракантов сразу укусят. Ты ведь правда не хотел? Скажи…
- Хотел, хо-тел, - ответил за норна сидевший на его плече попугай.
Неожиданно Мигель расхохотался.
- Мне нравится твоя малышка. Что ты за неё хочешь?
- Одну никчемную вонючую малость, - Шаден медленно поднял левую, украшенную пресекатором, руку с указующим пальцем, направляя его в голову Мигеля. Энергии на сотворённый на кончике ногтя огонёк ушла целая дуронова пропасть, и больше ни на что её не оставалось, но внушение, похоже, подействовало.
- Хо-хо, ты мне тоже нравишься! Хочешь, возьму тебя к себе в банду, "мастер Шаден"? – Мигель, казалось, ничуть не испугался. Создавалось впечатление, что ситуация его очень забавляет. – Ну чего ты взбеленился? Не доверяешь мне, боишься продешевить? Твоё дело, но в этом городе ты нигде больше её не продашь, помяни моё слово.
Гвин подобрала обороненное им ожерелье и принялась разглядывать свой трофей, любуясь алыми искорками в круглых стекляшках.
- Он не станет меня продавать, - авторитетно заверила она Безносого Мигеля. – Я буду приманкой для длинноглотов, и мы заработаем много денег.
- Песо! Тысячи песо! – поддакнул попугай.
- Я вижу вы двое с успехом говорите за вашего немногословного норна, - заметил Мигель. – Откуда он взялся, Инио?
- Лиэны привели – сказали, что это отродье будет играть в Апокалипсис, - привратник текучей походкой подплыл к столу-саркофагу и принялся сгребать с него мусор и объедки.
Воры, недовольно косясь на незваных гостей, взяли свои кружки и направились в сторону правого коридора – игра всегда проходила в расписном зале. Увидав, что они уходят, Омелас уселся за "стол", закинул ногу за ногу и принялся ненавязчиво хрустеть пальцами, которым явно не терпелось прикоснуться к прохладным и гладким карточным рубашкам.
- Может, хватит трепаться? Балорфин и ты, отродье, будете играть или нет?
- Ну, что ж, "Апокалипсис" – дело святое, - Безносый Мигель одарил улыбкой Гвин (жаль, что она этого не увидела из-за повязки, закрывавшей его лицо) и не спеша двинулся за подчинёнными. – Инио, проследишь, чтобы нашим гостям не мешали и дашь знать, когда игра закончится. Пусть фортуна улыбнётся вам, сеньоры.
Он исчез в неосвещённом коридоре, оставив игроков и караулившего их луониса в круглом зале. Шаден и Балорфин сели напротив друг друга по обе стороны от устроившегося у изголовья саркофага Омеласа. Инио опустился на нижнюю ступеньку ведущей на поверхность лестницы, а потерявшая интерес к происходящему Гвин принялась ходить вдоль росписей, водя пальчиком по дорогам с заполонившими их монстрами.
- Мастер Шаден, это ты, - она пристально смотрела на героя в звёздном плаще. – А в руке у тебя меч, который стал ключом, чтобы великан не увидел его и не убежал.
Она принялась шёпотом рассказывать сказку про поход Шадена против великана, "Который Съел Солнце и Луну", ориентируясь по рисункам и выдумывая прямо на ходу. Сидевший неподалеку Инио слушал её, заинтересованно хлопая зелёными плошками глаз.
Омелас выдержал эффектную паузу, переводя горящий от предвкушения взгляд с Балорфина на Шадена, и объявил глубоким, словно исходящим прямо из чрева, голосом, театрально закатив глаза:
- Да сойдутся силы Света и силы Тьмы в решающем поединке, на кону которого поставлена жизнь целого мира! Существовать ему или навсегда погибнуть, оборотившись в ничто – это решать ни разрушителям и созидателям, ни злодеям и героям, ни даже Губителю и Спасителю. – Он прервался, с трудом справляясь с распиравшим его смехом. Немного успокоившись, продолжил. – Власть распоряжаться жизнью или смертью дана лишь самой Судьбе. Пусть же Она решит, быть или не быть Апокалипсису!
- Давай, ближе к делу, - Балорфин рассеянно накручивал свой золотой локон на палец. – Эти формальности здравомыслящие люди уже давно не соблюдают.
- Съехал с катушек! – прокомментировал попугай, вертясь на плече норна.
- Как угодно, - поскучнел Омелас. – Господа – Карты Судьбы.
Откуда взялась колода, никто не успел заметить. Только что руки лиэна с изящными длинными пальцами были пусты, как уже тасуют приятно хрустящую колоду, и волшебный звук услаждает слух. Карты выстраивались в ряды, изгибались волнами, ложились каскадом друг на друга, вертелись и плясали в руках Омеласа, молитвенно закрывшего глаза. Он был похож на религиозного фанатика, пребывавшего в нирване. Шаден и Балорфин, словно загипнотизированные порханием колоды, не отрываясь, следили за мелькающими рубашками и картинками, но они переворачивались так быстро, что увидеть карты было невозможно.
Наконец руки, тасующие колоду, замерли, и крупье открыл просветлённые глаза. Карты Судьбы ровным бруском лежали на каменной поверхности саркофага – Шадену казалось, что глубоко-синяя, с причудливым орнаментом, в хаосе которого, приглядевшись, можно было увидеть изображение весов, рубашка стягивала к себе весь свет просторного зала, бросая отблески на лица лиэнов.
- Карты решают судьбу мира. Балорфин играет на стороне Созидания, норн – на стороне Разрушения. Расклад делается в тетраичной системе, то есть ромбом (поясняю для особо тупых), четыре карты олицетворяют движущие силы бытия. Называю расположение сфер по отношению к крупье: верхняя – магия (карты в этой сфере отражают состояние магии в мире), нижняя – прогресс или техника, хотя мне не по душе это слово, - Омелас сделал паузу, переводя дыхание.
 Игроки, казалось, пребывали в напряжённом оцепенении – ещё бы, вершить судьбы - не то занятие, чтобы расслабляться.
– Правая – религия и левая – власть, управляющая общественным сознанием. Игрокам раздаётся по пять карт из колоды. Любую из них можно положить поверх основного расклада в ту сферу, изменение в которой будет наиболее целесообразно для игрока, делающего ход. Поясняю для тугодумов: видите, например, в магии – полное г…, бросайте туда что-нибудь, и тогда г… исчезнет, превратившись в синтез г… и того, чем вы его прикрыли. Игроки имеют право положить карту на середину между всеми четырьмя сферами. В этом случае изменяются все карты расклада. Существуют фигуры, которые можно класть только в центр, а есть и такие, которые ложатся только по сферам. Бросать карту в центр можно только один раз за раунд. Игра ведётся три раунда или до полного уничтожения мира.. Если в течение трёх раундов Армагеддон не произойдёт, партия Разрушения считается проигранной.
Омелас замолчал, сосредотачиваясь на чём-то невидимом в соле над поверхностью саркофага, на которой уже лежали рубашками вверх четыре карты. Очевидно, крупье разложил их во время объяснения. Омелас широко распахнул золотые глаза, судорожно впиваясь ногтями себе в скулы и громко скрежеща зубами. Перед его взором в воздухе появился и стал постепенно расти алый огонёк, превращаясь в огромный сложноогранённый кристалл.
- Это сущность мира, - голос крупье звучал глухо и надрывно. Омелас часто дышал, как выброшенная на берег рыба. – Кристалл рассыплется вместе с наступлением Апокалипсиса. Делайте ваши ставки, пока Карты Судьбы ещё не открыты, и будущее мира покрыто мраком неизвестности.

21. Сказки попугая
…Дети зачарованно слушали зелёного попугая, сидящего на руке бродячего артиста. Довольная всеобщим вниманием и восхищением, умная птица выдавала целые связные предложения, выразительно хлопая крыльями, делая драматические паузы и хитро косясь на зрителей.
- Девяносто песо?! Нам не нужны твои жалкие грош-ши! Браслет! – вещал попугай, широко разевая клюв и вытягивая шею. Потом другим, тихим и ещё более шипящим голосом, - Он не снимается.
Среди детей послышалось испуганно-восхищённые вздохи. Всем нравились истории про пиратов, приключения, сражения и несметные сокровища. Хозяин птицы утверждал, что этот попугай когда-то плавал с самим Капитаном Дурбараном, сидя на его плече. Старый болтун с неизменным успехом зарабатывал для труппы немалые деньги.

22. Дего – тьма, книга, коварные планы
Тёмный, чернее самой темноты, проём навязчиво смотрел в глаза, но узник знал, что с закрытой дверью будет лишь хуже. Глубокая ночь, но сон не идёт, мучает кошмарами наяву. Ватная тишина погруженной во мрак комнаты и гулкая пустота каменной кишки за дверью душили заключённого, вынуждали вскакивать с постели, подбегать к распахнутому окну, хватая ртом воздух. Потом он возвращался, садился снова и смотрел на выплывающий из темноты прямоугольник дверного проёма.
Дего поселили в заброшенной части дворца, одного, в пыльной комнате с кое-как уцелевшими стенами. Это даже нравилось молодому магу – он любил сквозняки, бесконечные галереи и смежные помещения с несколькими выходами. Но приходил в исступление от закрытых, тем более запертых дверей, низкого нависающего над головой потолка и окон с решётками.
Он не мог читать, ему не дали свечей. Книга из местной библиотеки лежала на столе, раскрытая там, где Дего остановился, когда совсем стемнело. Позволяя буквам окончательно смешаться, он стоял в зыбком свете недолгих сумерек и всей душой желал, чтобы ночь застряла где-нибудь в пути. Но она всё-таки пришла - как всегда без промедления. Он ни на секунду не смог удержать время.
Дего мог сегодня уничтожить их всех. Магистры сами загнали себя в ловушку - сцепились в магический круг, путешествуя по метафизическим дорожкам. Сила переходила от одного к другому по кругу, как время, только бег последнего винтом-завитушкой растягивался в бесконечность. Но под определённым углом и спираль кажется окружностью.
Путешествие по тайным тропам и другим реальностям могло занять не одно десятилетие. Можно даже прожить там всю жизнь и умереть от старости. А потом маг вернётся в своё тело, в результате не постарев ни на секунду. Почему? Из-за элементарного и вместе с тем изощрённого обмана времени.
Это как мелодия шарманки – набор повторяющихся нот, крутишь ручку и получаешь звуки, всегда одни и те же. Но семь нот – уже мелодия, достаточно, чтобы река времени ничего не заподозрила. Чем больше участников магического круга, тем лёгок обман. Получается искусственный поток, не река, скорее ров вокруг крепости, её течением никуда никого не унесёт. А время, наивное, думает, что это настоящая жизнь, и, как пони с тележкой, бегает по кругу.
Но и сами маги вынуждены довольствоваться лишь его урывками, чтобы жить. Они даже не могут вернуться, если через них не проходит временной поток, как нота мелодии не зазвучит без дошедшего до неё поворота ручки. Остальное время принадлежит другим нотам. Это и есть маленькая особенность и огромная пакость всех вневременных путешествий.
Дего в темноте перевернул песочные часы и услышал, как песчинки с шуршанием пересыпаются в нижнюю колбу. Магистры заставили время плясать под свою дудку, вернее, шарманку. Раз, два, три… Раз, два, три. Дего вскочил и принялся мерить комнату ритмичными, словно в танце, шагами. На очередном круге он споткнулся в темноте о ножку стула. Сел на кровать, потирая ушибленную ступню. Щёлк – жизнь, щёлк, щёлк, щёлк (и так шесть раз) – не жизнь. Во всяком случае, не твоя. Тебя нет в других отрезках времени: ты не живёшь, не умираешь, и не возвращаешься.
Тогда в амфитеатре его словно озарило. На подгибающихся ногах он подошёл ближе к магистрам и ясно ощутил слившиеся воедино временной поток и поток Силы. Ах, если б он повременил тогда с побегом, если б не пользовался до поры магией времени, если б на него не повесили проклятый пресекатор… Ведь достаточно сдвинуть замкнутое время на один отрезок, назад или вперед. Как провернуть ручку шарманки и сбить мелодию на ноту. Шарманка сфальшивит, а магистры из-за этого не вернутся, их время будет занято другими. Жизнь даст сбой, станет бесконечно повторяться в небольшом промежутке: дня или часа.
Кажется, так легко! Хлоп в ладоши – и тюремщики стали заключёнными. Дего немного подержал сомкнутыми ладони, потом с силой, словно оторвал от земли каменную глыбу, развёл. Есть ещё одно «если». В цепи магистров стоял тот, для кого время застыло навсегда. Поток свободно проходил сквозь него, заключал в отрезке времени, но не связывал никакими ограничениями метафизическую сущность. Она могла в любую минуту вернуться назад в оболочку, потому что сама её и создала, призрачную форму, что не имела ничего общего с жизнью. Язык не повернётся назвать пустой летающий балахон телом.
Маг вяло помахал руками. Кар, кар! Нет жизни – нет и времени. Мало того, что этой сущности плевать на "ноты", так она ещё, вернувшись, потянет за собой того, чей отрывок как раз "играет", а тот следующего… и так далее.
Дего хотел ещё раз пролистать книгу "Время и многоплановость бытия" Марио Мистелли, даже потянулся к столу, но неожиданно вспомнил, что вокруг кромешная тьма. Он совершенно забыл о времени.
До рассвета было ещё далеко, но спать не хотелось – молодого мага переполняли противоречивые чувства. Он пытался заставить себя вернуться к прерванной нити изнурительных рассуждений, чтобы понять, как можно обойти способности Амадеуса. И одновременно жаждал скорейшего наступления завтрашнего дня. Как жаль, что раньше он никогда не изучал магию теней.

23. Шаден – игра до дракона
Что такое собственная плоть по сравнению с Игрой? Шаден дрожал от предвкушения, никогда ранее он не встречал более волнительного. Руку по локоть? Пожалуйста, он рад будет избавится от пресекатора, а о потере никогда не пожалеет.
– Это будет забавно, - сказал Балорфин Омеласу. – Рука норна в магическом браслете. У меня уже есть ухо... Тоже уморительное – изрезанное на паутину, с нелепыми рисунками и шестью драгоценными кольцами – тоже магическими. Получится почти коллекция…
Омелас тихо хмыкнул.
– Как насчет поставить собственные ушки, ослик? – зло спросил Шаден. – Или лучше глазки, твои поганые глазки, жёлтые, словно у стервы-хохотуньи?
– Не волнуйся, подземный червь, лиэны не так бедны. У нас есть что выставить на кон.
В руках у Балорфина появился простой чёрный ларец. Его даже не покрыли лаком, лишь покрасили, Шаден разглядел царапины и свежие сколы на крышке. Но содержимое поражало, не надо учиться у лучших мэтров Дарлоана, терпеть пытки и издевательства, выполнять нелепые поручения, граничащие с безумием, чтобы изумиться, разглядев Силу под гниющим деревом. Ауру, если угодно, хоть Шаден и не любил это слово, попахивающее ненавистным астралом.
– Что там? – как можно небрежнее спросил норн.
Лиэны лукаво улыбались, наблюдая за его реакцией.
– Ха, ты, конечно, кусок дерьма, как и все норны, но не жидкий, надо отдать тебе должное. Свалявшийся кусок твёрдого дерьма, - мелодичным голосом выплевывал оскорбления Балорфин.
– Ставки сделаны и больше не принимаются, - хохотнул Омелас. – Играем, сеньоры, играем. А что там, пусть будет неожиданностью, норн. Да мы и сами толком не знаем, спросишь потом у магистра Эро из Крепости Писающих Слюнтяев.
– А что за дрянь у тебя на руке, не скажешь? – Балорфин нелепо забросил наги на крышку саркофага, а рядом положил шпагу.
Лишь глаза выдавали внутреннее волнение.
– Нет, - буркнул Шаден.
– Как всегда немногословен.
– Прес-секатор! –неожиданно закричал попугай. – Прес-секатор!
Но никто не придал значения воплям глупой птицы, а Шаден ничего не замечал в предвкушении Игры, даже испуганных глаз маленькой девочки.
– Господа, начальный расклад, - сглотнув, произнёс Омелас.
Неожиданно рубашки карт поблекли, закружились в дымке, заклубились тенью, словно пустота под мантией Амадеуса. Лиэны и норн, завороженные, не сводили глаз. Даже попугай перестал вертеться на плече, нахохлился, словно сыч. Гвин испуганно прижималась к руке Шадена, словно хотела её защитить, не отдать проклятым уродам.
Шаден пристально вглядывался…
– Сейчас, сейчас… вот-вот… - нашёптывал Омелас.
Паук! Маленький чёрный паучок на большой паутине, раскинувшейся где-то в пустоте. Куда ты спускаешься на своей тоненькой ниточке? И что значишь ты, оказавшись в сфере культа?
Балорфин едва слышно крякнул от досады. Шаден не понял, почему лиэн раздражён, его переполняло чувство восторга, невиданного экстаза, словно он частица громадного существа, великана, которому по силам тушить звезды.
Ритуальный кривой кинжал и кровь, текущая по руке, кровь жертвы – молодого светловолосого лиэна. Шаден вообразил себя первосвященником Лилит, тёмной богини. Скольких уже зарезал и сбросил в пропасть, на поживу гигантским паукам. А некоторые падали живыми, Шаден долго хохотал, слушая их крики...
Балорфин выглядел так, словно сам побывал в этой пропасти, сотни раз был съеден пауками, сотни раз прирезан кривым ножом… Затравленно озирался, и дышал, словно потерявши пинту крови. Шаден удивился, что он ещё жив.
– Идол паука… - голос Омеласа звучал глухо. Лиэн закатил глаза и пророчествовал, нервно ломая пальцы. – Ужасный паучий культ… Тысячи убитых… Гигантские пауки, но они только предвестники, разведчики… Чёрная богиня грядёт, если она явится в этот мир…
Омелас не выдержал, его губы дрогнули. Лиэн рыдал, как юноша, которого бросила его первая любовь.
– Судьба, почему ты так беспощадна? – вопрошал он у каменного свода.
– Открывай следующую карту! – зло рычал Балорфин. – Зло будет наказано!
А Шаден хохотал, глядя какими наивными простаками делает игра самых прожжённых циников. Наверное, и он стал бы таким, случись ему играть за Добро. Слава великой Лилит, не довелось.
Омелас вытер слёзы.
– Прогресс…
Нижняя к нему карта завертелась, словно заведённый волчок. Шадену все никак не удавалось разглядеть мелькающую картинку.
– Пастырь! – скрипел зубами Балорфин.
Словно услышав это, карта проявилась перед Шаденом. Старичок с добродушным выражением лица, на фоне милой пасторали. Да какой там пасторали – на фоне овец, тысяч, миллионов овец. Кругом одни овцы, нет ничего кроме овец. И пастырь сам, как овца, в овечьей шкуре. Волк!
Карта перестала вращаться и нелепо свалилась на камень саркофага. Шаден заметил, что в руках у пастыря вовсе не посох, а плеть. И одет он не в овечью шкуру – дурацкий наряд: кожаные сапоги до колен, в них заправлены красные, словно у клоуна, широкие штаны, вверху белая рубашка, перевязанная в поясе. Но больше всего смешил головной убор, низкий, широкий, словно приплюснутый, с черным козырьком, и красной пятиконечной звездой во лбу…
Но Шаден не смеялся, он успел разглядеть злые маленькие глазки под козырьком и большие чёрные усы. Люди подобострастно гнули спины, что-то шептали, показывали пальцами друг на друга. Как усач рассердился! Как бил всех плетью...
Балорфин отпрянул, словно унизительный удар пришёлся по его кукольному лицу. Потом долго щупал щёку и глаз, пытаясь обнаружить жуткий рубец.
– Наш мир в оковах рабства! – провозгласил Омелас. – Вы видели всё сами, сотни людей принадлежат одному, боятся его и превозносят. Никакого развития, никакого прогресса! Да будет благосклонна к нам Судьба… да не погубит она мир в зародыше, когда никто из игроков не сделал даже хода. Кому… кому досталась власть в этом жестоком мире?
Третья карта просто перевернулась, словно замусоленная дама треф в потных руках боцмана. И без всяких выкрутасов показала того, кто был на ней нарисован.
Толстяк, взъерошенные волосы и алчный взгляд. Перед сундуком, полным золота и драгоценностей. Копается там, что-то ищёт, никак не может найти. И…
Все трое дружно ахнули. В толстых пальцах тускло светилась корона, обычная, такая, какой её изображают на всех картинках – зубатая, напоминающая изогнутую по кругу пилу.
– Возрадуйтесь, силы Добра! – торжественно кричал Омелас. – Во власти деньги, они правят в этом мире!
– Что городишь, пророк дуронов?! – Шаден чуть не подавился собственной слюной. – Что может быть доброго в этом стяжателе?! Ты просто подыгрываешь!
– Я не могу подыгрывать… Это же карты судьбы… - от огорчения Омелас стал заикаться. – Кто я такой против Судьбы? Я же не её творец.
– Ты не разбираешься в Игре, норн! – вмешался Балорфин, нервно поглаживая эфес шпаги. – Если не знаешь, что Стяжатель на троне – это ИМПЕРАТОР!!
– Да сам посмотри! – Омелас указал на забытую было карту.
Алчный толстяк куда-то делся. На его месте, на троне сидел поджарый, крепкий молодой человек, с жестоким взглядом карих глаз. Ничем не походил на своего предшественника – только короной и сундуком, на который небрежно положил ноги, напоминая тем самым Балорфина.
– Молодому правителю несомненно будет сложно бороться с жесткими рабовладельцами и ужасными последователями Последнего Паука. Но да будет благосклонна к нему Судьба… Посмотрим, поможет ли ему чем-нибудь магия этого мира, - Омелас злорадно оглянулся в сторону Шадена.
А норн кипел.. Его обманули! Почему Стяжатель превратился в справедливого Императора, а не в злого Тирана? Почему так жестока Судьба! Но ярко вспыхнувшая карта магии приковала всё внимание Шадена. Что там? Послужит ли карта торжеству Зла?
Сначала ему показалось, что показывают какой-то бред. Маленькая девочка, напоминающая Гвин, бредёт по гигантскому лесу. Спешат по своим делам муравьи и сороконожки, порхают огромные бабочки, их пожирают стрекозы. Все мельтешит, куда-то движется, бежит. Лишь гриб стоит на месте, высотой с девочку, на белой с кольцом ножке и красной в точках шляпке. Мухомор – Шаден, конечно, знал, как называется этот гриб, ценный для алхимика.
На шляпке возлежало нечто непонятное, лишь приглядевшись норн узнал гусеницу – огромную противную гусеницу, но в красном мундире и курящую из трубки кальян.
Неожиданно ударил гром, огромная рука великана, перед которым любой мелвор не больше котёнка, сорвала гриб вместе с гусеницей и унесла вверх, к облакам. Дикарь, человек в листьях, перьях и звериных шкурах, смотрел на мухомор, как на святыню. Потом нелепо подпрыгнул два раза, потряс бубном в другой руке. И сунул мухомор в рот, сжевал вместе с гусеницей.
Шаден долго сплевывал на пол. Фу, какая гадость! Те не менее, подняв голову, он заметил, что Балорфин блюёт под стол.
– Эта магия не поможет никому, - с омерзением сказал Омелас. – Ни разрушить мир, ни его отстоять. Судьба вдоволь поиздевалась забросив нас туда, где нет никаких Сил, кроме нелепого выкидыша Хаоса… Тьфу! Но посмотрим, может Добру или Злу удастся исправить расклад. Пусть начинает по традиции Разрушение… А теперь получите карты, сеньоры.
Двумя руками, мельтешащими, будто крылья колибри, Омелас раскидал карты колоды по противоположным сторонам саркофага. Шаден не успел даже вспомнить дурона. В воздухе перед глазами зависли, постепенно проявляясь, пять карт.
Крайняя левая опередила остальные… Гвин чуть слышно ахнула, и залилась краской, что не ускользнуло от внимания Балорфина. Лицо лиэна, когда он разглядывал карты, напоминало гипсовую маску, потеряв былую привлекательность и чванливость. Омелас застыл без движения и звука с закрытыми глазами.
– Не стой здесь, если не умеешь сдерживать эмоций! – Шаден зашипел на Гвин. – Отойди подальше.
– Только не на мою сторону, - с силой улыбнулся Балорфин.
Гвин только кивнула, поджав губы, и удалилась к стене, даже попыталась вновь разглядывать фрески. Но голова сама поворачивалась к столу, где жили своей жизнью карточные существа. Первосвященник резал и сбрасывал, император мрачно хмурил брови, шаман скакал, как молодой козлик, а усатый рабовладелец грозил всем плетью.
Шаден разглядывал свои карты. Не зря Гвин покраснела, сцена, разыгравшаяся перед глазами, смутила даже его. Грязный и грузный солдат без устали насиловал женщину, на улице, залитой заревом пожара, среди трупов её родных и соседей. Менял позы, а закончив, принимался сначала. На заднем плане иногда проскальзывал огромный, некогда красивый город, ныне превратившийся в руины.
Она сопротивляется и кричит, женщина ненавистного врага. Просит о чём-то, умоляет на своём языке. Ты злобно смеёшься ей в лицо – нет, сегодня ты за всё заплатишь, сука!
Шаден поёжился, избавившись от наваждения. Да, Насилие - несомненно злая карта. Но кроме неё есть ещё четыре. Пока он представлял себя солдатом в завоёванном городе, полностью проявилась следующая.
Рыжий парень, улыбаясь конскими зубами и отчаянно кося обоими глазами, идёт по выложенной булыжником улице. Не глядит под ноги и спотыкается о кем-то подставленную ногу. Летит вперёд, быстро перебирая ногами, чтобы не упасть. Вокруг слышен издевательский смех.
Врезается головой во что-то мягкое. Оказывается, это пышный зад какой-то женщины. Крики и яростная ругань. Никто не слышит смущённых извинений – улица сотрясается от громоподобного хохота. Но похоже, жертва уже не злится – что поделаешь, дурак он и есть Дурак.
Что дальше? Так, это уже поинтереснее. Вид ночного кладбища, прямо как из недавнего прошлого. У развороченной могилы сидит человек и старательно нюхает искусственные цветы. Бедолага. Даже если принесут живые, их волшебного аромата тебе уже никогда не почувствовать, потому что ты – Мертвец. Неплохая карта.
Четвёртая – яблоко. Обычный зелёный плод, снятый с дерева заботливым садовником. Лежит в корзине рядом с другими, бери да ешь. Интересно, зачем оно здесь? Яблоко решает судьбы миров?
И вот проявилась пятая: опять что-то в духе первой. Определённо, Шадену везёт на подобные картинки. Двое целуются на фоне окна – чёткие силуэты на синем квадрате, усеянном звёздами. Похоже, на этот раз всё происходит с обоюдного согласия. Воркуют, словно голубки. Ну, скорее, зрителям не терпится, ближе к делу!
Женщина поспешно сматывает верёвочную лестницу. Потом, мягко сдерживая нетерпеливого мужчину, проверяет щеколду на двери, чтобы никто случайно не застукал её с Любовником.
Голос лиэна вернул Шадена в реальность.
- Твой ход, отродье. Запомни, твоими измаранными в золе граблями сейчас руководит сама Судьба.
- Подумать только, я держу судьбу мира в своих Божественных Граблях, - норн заколотился, изображая священный трепет. Послышалось хихиканье Гвин. Шаден продолжал тянуть время, перебирая карты. – О божество всех трубочистов и мародёров, приди и верши…
- Ходи давай, паяц, - Балорфин пялился на него в напряжённом ожидании.
- Паяц, говоришь? – Шаден ухватил "Дурака" за уголок.
Тот в это время глядел на уличного жонглёра, удивлённо раскрыв рот, а малолетний ворюга срезал у зазевавшегося простака кошель. Куда же положить эту карту? Ну конечно, на императора. Вам должно понравиться, мои облитые мочой друзья! Император ваш – полный Дурак. Наверное, в прошлой жизни был лиэном.
– Благодарю за совет.
Рыжий парень подошёл к Императору, сдёрнул корону и столкнул властителя с трона. Шаден едва скрывал радость, глядя на усевшегося на место императора Дурака. Ишь как раздувает щёки – совсем как предшественник… А что же свергнутый правитель? Нет, он не исчез, вот он – лежит возле трона и хохочет. Потом поднимается, садится напротив Дурака, забирает и надевает корону. Паяц на троне преданно смотрит на своего Императора.
Игроки вместе с крупье следили за развернувшимся представлением.
- Власть в мире была достаточно справедлива и благодетельна. Но (как я люблю это слово – оно такое лаконичное и всеобъемлющее) ей не хватало здоровой, доброжелательной критики, - голос Омеласа, в начале слабый и задушенный, постепенно крепчал, срываясь на звон. – И вот появился Шут, верный насмешник, замечающий некоторые глупые поступки своего господина и потешающийся над ними. Он – паяц, ему всё простительно, а Императору всегда полезно услышать о себе правду. Власть правителя благодаря советам придворного дурака становится ещё более справедливой и мудрой.
- Крупье на мыло! - Шаден откинулся на стуле, сверля глазами Императора-с-Шутом. – Он подколдовывает!
- Да ты хоть знаешь, что такое мыло, припыленный?! – взвился Омелас. – Это Карты Судьбы! Никто не может изменить судьбу, даже боги. Если не умеешь играть, пеняй на себя.
- Никакая Судьба не сделает из дурака мудрого советника, - сплюнул на стол Шаден. – И если карты – мыло, то я сейчас намылю ими ваши рожи.
- Тогда посмотри ещё раз, - Балорфин показал на Шута, смахивающего с плеч и головы плевок норна. Император довольно хохотал на троне. Дурак отряхнулся по-собачьи и в сердцах погрозил кулаком небесам. – Так уж он изменился?
Кипя злобой, Шаден едва удержался, чтобы не смахнуть карты со стола. Но игра есть игра, и похоже, дуроновы лиэны не мухлюют. Дуракам везёт. И там, и здесь.
- Собственноручно пошатнув свои бастионы, Зло рвёт и мечет, не желая признавать своей непроходимой тупости, - вновь вещал Омелас. Стукнуть бы чем потяжелее этот матюгальник (странно… откуда взялось это незнакомое слово? Неужели из мира в игре?) – А что же Созидание? Каков его ход?
Карта, вертясь, полетела на стол и плавно приземлилась, частично прикрыв идол гигантского паука. Бросок Балорфина был молниеносным, но Шаден всё-таки успел заметить изображение на карте, прежде чем оно изменилось. Бесконечная, петляющая среди бесплодных земель, дорога. На ней тёмная медленно движущаяся точка. Потом карта ложится на стол, и дорога приближается вместе с бредущим по ней измождённым, покрытым пылью человеком. В руке у него высокий посох, а на ногах – стоптанные сандалии, в светлых глазах мудрость и терпеливый фатализм. Дорога, послушно стелясь под ноги, приводит Странника к Идолу паука. Эта карта точно не принесёт ничего хорошего (доброго) Злу.
Один лёгонький удар, и нет паука – рассыпался в пепел. Наверное, так гибнут боги. Шаден почувствовал, как по его щеке скатилась слеза. Не может быть! Великая Лилит не могла умереть, она бессмертна, ей поклоняются тысячи норнов.
– С твоей Лилит произойдёт тоже самое, если в наш мир явится Странник, - Балорфин будто прочитал мысли Шадена.
– Как в разыгрываемом мире умерла вера в Последнего Паука, - подхватил Омелас. – Странник стал Спасителем. Веру в его пока нельзя назвать идеальной, остались кое-какие пережитки прошлого. Но с течением времени это исправится, если только коварное Разрушение не предпримет что-то пакостное, мерзкое и гнусное.
– С него станется, - Балорфин, частично исправив расклад, чуть успокоился.
– Так какой же ход Зла, а, Зло? – обратился к Шадену Омелас. – Судьба должна немедля вершить свои деяния.
Но норн уже знал, какую карту он разыграет следующей. Собственно, выбор невелик – в этом раунде Шаден уже не мог класть на прикрытые Власть и Веру, оставалось ходить в Магию, усатый Рабовладелец – и так "отличный" расклад для Прогресса. Нет, скорее для Регресса! Шаден криво усмехнулся. Пора играть Мертвеца, что-то он завалялся у нас, того гляди – сгниёт. А потом мы уж вдоволь "изнасилуем" Императора, а может, вашего новоявленного "Спасителя". Ещё успеем подумать и решить.
Шаден подмигнул Мертвецу и указал глазами на обожравшегося мухоморами Шамана. Тот, как безумный, скакал, не понимал, бедняга, какая Судьба ему уготована. Впрочем, и Шаден только догадывался. Может, Мертвец сожрёт Шамана и погубит тем самым последнюю магию на планете? (А это слово откуда выплыло?) Страшной, шаркающей походкой, медленно и необратимо, как сама Судьба, зомби двинулся по крышке саркофага. Все провожали его взглядами, полными страха и омерзения. Император выхватил серебряный меч, Шут – деревянный. Спаситель в ужасе быстро махал рукой в определенном порядке: "крестился" – ещё незнакомое слово. Лица лиэнов посерели – значит, на этот раз Шаден не ошибся. Только Рабовладелец остался спокоен, даже не взглянул на разыгравшуюся картину, очень был занят: измывался над крестьянами.
Шаден в предвкушении даже оскалился – должно произойти что-то нехорошее.
Только круг защитит от ожившего мертвеца. Шаман быстро, на коленях ползал по полу, рисуя пентаграмму. Приглядевшись, Шаден причмокнул –рисовали кровью... Какой шаман? – тут же поправил себя. – Некромант! Мертвец превратил Шамана в Некроманта. Такая магия нынче правит в мире – а кому не хочется повелевать мёртвыми и насылать проклятия на живых? Наряд бывшего шамана тоже изменился – чёрная мантия, детские пальцы вместо украшений, череп в набалдашнике посоха. Потом Некромант прошептал по книге заклинание – и Мертвец поклонился, готовый служить.
– Воистину коварству Зла нет предела, - опомнился, сглотнув, Омелас. – Некромантия – магия мёртвых, бич мира. Разорённые могилы, армии мертвецов, расхаживающие по дорогам. Они ненавидят всё живое, их ведёт жажда убийства, они не подвержены панике и страху, их не надо кормить, останавливать на ночлег. Только подпитывать чёрной магией, дающей им вторую жизнь. Мертвецы подчиняются одному живому, обладающему властью над ними. Они подчиняются Некроманту…
– Получи, исчадье Ада! – завопил Балорфин, запуская в полёт карту.
Конечно, в Прогресс, Шаден уже продумывал, что он положит следующим ходом на центр, раз ему дали такую возможность. Странно, что этим  до сих пор не воспользовался Балорфин. Может, у него не было особых карт? Шаден только сейчас разглядел небольшой крестик в левом верхнем углу любой карты. Насилие – Шаден вновь оскалился в предвкушении – не кинешь на центр, к сожалению, яблоко тоже. А вот Любовника… Откуда-то Шаден знал, что пасовать нельзя. Значит, в любом случае при раскладе одна карта должна быть центральной. Балорфин ей не походил, значит, решил оставить на потом…
Неожиданно Шаден почувствовал, как огонь подобрался к его ногам. Норн  закашлял от едкого дыма, выворачивающего внутренности наизнанку. Он ничего не видел, слёзы застилали глаза.
– Возрадуйтесь силы Добра и Прогресса! – радостно вещал Омелас. – В нашем мире больше нет рабства! Проклятый Рабовладелец сгорел вместе со своей усадьбой. Каждый человек стал свободным, сам себе собственником...
А Шаден вопил от боли. Да, чем же таким походил Балорфин?!
– Поджигатель! Поджигатель! – подсказал Шадену попугай.
– Это был Палач, глупая птица, - поправил Омелас. – Как можно мужика в маске с топором принять за Поджигателя? Поджигатель – особая карта, бегущий человек с факелом… Тоже хорошо бы повлиял на Прогресс. От факела родился бы Спорт. Ты знаешь, что такое Спорт, ублюдок паучихи?
– А как тогда от топора сгорела усадьба? – тихо спросила Гвин.
– Символ, - ответил Омелас. – Порабощённые крестьяне казнили Председателя (это тоже, что и Рабовладелец, он так называется в разыгрываемом мире). И казнили именно таким способом – закрыли в усадьбе и сожгли.
– Мой ход! – захрипел Шаден, все ещё ощущая себя горящим. – Как на счёт немножко потрахаться? Впрочем, такие извращенцы, как вы, это любят.
Выхватил из воздуха карту и запустил её на центр. Оставшиеся Насилие и Яблоко сдвинулись в правую сторону.
– Ну и времена, ну и нравы, - закрыв глаза, пророчествовал Омелас. – Двор императора погряз в разврате, очередной император менял фаворитов, как шляпки, наряжался в дамское бельё, играл в театре женские роли. А также любил нарядиться ночной шлюхой, чтобы подцепить на улицах клиентов… Какое уж тут справедливое правление? Всем правили продажные императорские фавориты…
Шаден захлопал в ладоши, наблюдая, как разряженному в пух и перья, императору, дарят подарки – всё сплошь безделушки, духи, платья. Верный шут держался руками за голову.
– Это ещё не самое страшное, - охрипшим голосом продолжил Омелас. – Знаете ли вы, что такое некрофилия? Наверное, нет. Нетрудно догадаться, что это любовь с мертвецом… Жестокий ранее запрет получил широкое распространение. Даже вера не помогла людям, поскольку их Спаситель оказался запятнанным преступной связью с женщиной лёгкого поведения... Утешает лишь одно – всеобщее поклонение плотской любви послужило делу Прогресса. Женщины получили равные права с мужчинами, последние посвящали им баллады и стихи, рисовали картины и создавали статуи. Искусство развивалось, толкая вперед культуру, науку и… кхе-кхе… технику.
Балофин сидел нахмурившись, а Шаден с ненавистью наблюдал за художником, рисующим обнажённую натурщицу.
– Сеньоры, - провозгласил Омелас. – Поворот времени. Время – ещё один незримый игрок, оно меняет всё, разрушает города и заносит песком цивилизации. С течением времени расклад в любой сфере может измениться кардинальным образом. Хорошее стать плохим и наоборот… Но это зависит не только от слепого случая, многое решают предпосылки, заложенные в сферах до того…
Омелас тихо подул на собственные руки, словно Создатель, рождая солнце.
– Лети, - сказал ему, будто пойманному мотыльку.
Светило медленно двинулось вокруг кристалла, от последнего падала тень на каменное поле игры. Сначала изменилась сфера магии – мертвецы ссохлись в скелеты, те затем развалились на косточки, сложившись в гигантскую пирамиду. Наползшая тень слизала плоть с лица некроманта, оставляя лишь белый череп под искусной короной из серого металла. Поднявшись по костям на вершину, некромант уселся на импровизированный костяной трон.
– Время родило Повелителя Мёртвых – злого, беспощадного существа, объявившего войну всему живому… Так пусть же торжествует Разрушение!
Шаден уже не сдерживал собственную радость. Надо же – Повелитель Мёртвых, кто бы мог подумать. Из костяного трона срывались вихри, похожие на тень. Они врывались в тела живых и высасывали из них жизнь, оставляя лишь голые костяки скелетов в жалких лохмотьях. Убиваемые люди страшно кричали и корчились – вместе с ними кричал и корчился Балорфин.
Тень кристалла тем временем уже наползла на Спасителя и его Любовницу, сбросив с пьедестала. Шаден с удовольствием заметил, как оскверняли их мёртвые тела, а потом распяли на крестах и подожгли… Время – ценный союзник зла.
– Из праха воскресла старая вера, - торжественно, с некоторым привкусом горя, продекларировал Омелас. – Паук вновь в мыслях и сердцах людей, он и ещё пара десятков звериных тотемов.
Идол паука теперь был не один, рядом стояли многочисленные другие – от змеи до длинноглота. Всем приносили человеческие жертвы, Шаден почувствовал запах крови, и порадовался, глядя на страдания Балорфина.
– Со временем человечество достигло небывалых высот в технике… Всё, что мы можем делать с помощью магии – летать, путешествовать во времени и пространстве… создавать себе слуг и помощников – люди разыгрываемого мира делали с помощью своих устройств и изобретений… Например, самолёт – представьте огромную механическую птицу, похожую на Птицу Рок, перевозящую по небу людей и грузы… Или этакую магическую голограмму, но созданную без всякого присутствия и участия астрала…
Пока он говорил, тень наползла на Императора и его Фаворитов, почти ничего не изменив в раскладе. Только что верный Шут куда-то делся, затерялся где-то в толпе, окружающей трон.
– Вот какой безумный мир достался нам в преддверье второго раунда… Техническое совершенство и идеал в искусстве, магия смерти и повелитель мертвых, вера в прибытие Последнего Паука (а также Последнего Крокодила, Носорога, Гиппопотама и так далее, понятия не имею, что за животные). Абсолютизм, разврат и бюрократия… Сеньоры, получите новые карты Судьбы. И пусть Созидание приготовится к своему ходу.
Омелас щёлкнул, из колоды сорвались пять карт – две устремились к Балорфину, три к Шадену… Норн прищурился, разглядывая, что ему выдала старушка-судьба. И не поверил собственным глазам. Огромная, меняющая цвет тварь, с крыльями, как у нетопыря, длинной шеей и острой, пышущей огнём мордой.

24. Клавдий, Витум – разрушенная башня
Океан сливался со свинцовым небом, такой же беспокойный и беспросветный, с тяжело перекатывающимися серыми, как тучи, волнами. К ночи ожидалась буря. Проржавевший флюгер надрывно скрипел, поворачиваясь на покосившейся, заросшей страстоцветом башне. Плоская металлическая рыба со сквозным отверстием вместо глаза и плавниками-решётками. Стонущая на ветру ржавая рыба.
Отчего так холодно? Неужели наступила осень? Человек в маске оглянулся, посмотрел на пышные, обеспокоено шепчущие кроны. Шквалистый ветер грубо срывал с них круглые листья и швырял вниз, в свинцовую пропасть. Буйные травы по пояс и заросли души грешника подобострастно пригибались к земле, прикрывая её чёрное вязкое тело. Прошлёпать по грязи, хлюпая и оскальзываясь, мимо пустого и заброшенного загона для римолов, потом по едва проступающей среди травы тропинке – к башне. Кругом «душа грешника», вымахала выше человеческого роста, словно защищая подступы ко входу. Человек в маске спрятал кисти рук в рукава, прикрыл локтями лицо и вломился в гущу жалящей травы. Крыльцо осыпалось, пришлось неуклюже взбираться, ползти на животе, раздирая ветхое тряпьё о каменное крошево на полу. Ветер насквозь продувал заброшенное строение, носился вверх-вниз по винтовой лестнице, свистел в узких оконных проёмах, ерошил подёрнутые сединой волосы пришельца и поднимал вокруг него пылевой вихрь. Незваный гость поднял глаза, посмотрел на каменных мантикор, что скалились с капителей поддерживающих потолок полуколонн. Так и есть, парочки не хватает. Вот они, на пыльном полу – разлетевшиеся во все стороны осколки. Время – самый жестокий из разрушителей.
Он поднимался по лестнице, с трудом преодолевая осыпавшиеся ступени. Пришлось вновь валяться на животе, стряхивать собой залежавшуюся пыль. Деревянная лестница когда-то пережила пожар и некоторые ступеньки напрочь отсутствовали, но человек в маске целеустремлённо поднимался, неловко, но бесстрашно ступая по обгоревшим перекрещенным балкам.
Второй этаж. Лестница нырнула под каменную арку, поддерживаемую снизу ложным контрфорсом, а ещё через несколько ступеней обрывалась проёмом в бревенчатой, тёплой на ощупь стене. Здесь пахло солнцем, разогретыми камнями и старым, проточенным сердцеедом деревом. Просторное помещение в половину башенного этажа пребывало в запустении. Человек в маске прошёл по нему, едва задерживая взгляд на стеллажах с пыльными склянками, на горах битого стекла в углу и на стоящем в центре уродце – мятой медной бочке с некогда герметичной крышкой. Её изломанные бока окислились и позеленели, а из проеденной кислотами дыры у самого днища высовывалась крысиная морда.
Витум оставил потревоженную в собственном царстве крысу и через другую дверь вышел на следующий виток лестницы. Здесь время оставило больше ступеней, чудом выдержавших его медленную пытку. На глухом, перегораживающим полый ствол башни потолке светлым лоскутком обозначился квадратный люк.
Обычная верхняя комната башни – просторная и круглая, с пятью окнами-бойницами, два с видом на океан и три – на парк и полуразрушенную стену, зелёную от вездесущего страстоцвета. Витум подошёл к полке, на которой стояли ветхие, покрытые пылью книги. Взял первую попавшуюся в руки, открыл на середине. Чего и следовало ожидать – страницы безнадёжно испорчены сердцеедами. Много-много аккуратных дырочек разного размера украшали пожелтевшую бумагу, проглатывали буквы и превращали текст в полную бессмыслицу. Создатель долго смотрел сквозь бумажное решето, потом захлопнул книгу и вернул обратно на полку, маниакально придавая ей прежнее положение.
На крышу вела хлипкая наклонная лестница. Витум уже поставил ногу на первую ступеньку, но вдруг замер, прислушиваясь к нахлынувшему жуткому ощущению. Кто-то смотрел на него, сверлящий взгляд упёрся в спину, словно наконечник стрелы. Создатель обернулся. Комната была по-прежнему пуста, но что-то, ранее не замеченное, привлекло его внимание. На одной из полок, у стены светился узкий треугольник, похожий на маленькое окошко. Витум подошёл ближе, протянул руку вглубь широкого стеллажа и извлёк на свет продолговатый осколок зеркала. Заглянул в него, чтобы встретиться глазами с самим собой, растерянным и всклокоченным, глядящим наружу через треугольное отверстие.
Клавдий искал его в парке и вокруг башни, ворчал, проклинал себя за легкомысленность. Когда Создатель продрался к нему через обжигающие заросли, мрачно нахмурился, но ничего не сказал.
- Он умер?
- Кто? – не понял магистр.
- Хозяин башни, - Витум вертел в руках найденный осколок.
- Откуда ты знаешь, что в ней кто-то жил?
- Там остались его книги, кальцинатор и прочий хлам. Я хотел посмотреть, что наверху, а он как глянет на меня из зеркала!
- Хозяин башни? – с плохо скрываемой усталостью в голосе спросил Клавдий. – А это точно был он? Ты видел его?
- Н-нет, - смутился Витум. – Когда я подошёл, он быстро спрятался за мою тень.
Клавдий вздрогнул. Потом взглянул на осколок в руке Витума.
- Ты сейчас говоришь, как теневой маг. Ладно, идём, кто ж кроме тебя сможет вызвать зоанимуса? – магистр отвернулся, словно избегая отражающего небо треугольника.