Егиазаровщина-2. Злой зоил

               

       Многие помнят сюжет    басни  Крылова про лягушек, просящих  царя.  Бог внял их молитвам и послал сначала бесчувственного чурбана, а потом  журавля, который творил суд одним способом:  глотал и правых, и виноватых. Что–то подобное произошло и с ялтинскими литераторами. Избрали они – ради собственного творческого роста -  почтенного   поэта на роль  редактора – дабы судил их творения пера  строго, но справедливо.  Такой   маститый  литератор нашелся:  автор нескольких  сборников,  лауреат литературных премий, заслуженный деятель искусств автономии, дважды отмечен  премией  АР Крыма… Мэтр! Верилось, что после его профессионального  разбора  выверенные,  качественные стихи  косяками пойдут на страницы сборников, журналов и газет.  Так–то оно так, да не совсем… Очень скоро  маститый  поэт возомнил себя  журавлем в  болотном  царстве. Страницы   стихотворных  опусов запестрели  высокомерными  резолюциями, от которых бедные лягу.. пардон,  литераторы приуныли. Самая ходовая  из резолюций  состояла  всего из  трех букв… Не подумайте плохого – это была всего лишь  аббревиатура  фразы «бред сивой кобылы»…
     Суровые вердикты ставили  начинающих литераторов  в  тупик:  страшно обидно – но и возразить страшно: очень уж  высоко  вознесся  Зоил  на ходулях собственного самомнения… В  пародиях и эпиграммах, призрак которых  бедным  неофитам снился в  страшных снах,  строгий  рецензент так разделывал  графоманов, что  становилось жутко – вдруг до меня доберется… Стыда не оберешься! Было видно, что  ругательные  рецензии служили не столько цели  «поправить» и  «научить», сколько унизить и потоптать… Мэтр же горделиво ставил себе в  заслугу  непримиримую борьбу с  графоманией, которая  - если бы  не он! - непременно погубит истинную  поэзию…
     Свой  своеобразный стиль рифмотворчества  Егиазаров пытался привить и молодой писательской поросли. Она   ялтинская  поэтесса рассказывала, какую оригинальную рифму Егиазаров предложил ей к строке «вышел месяц в короткой  тужурке» («тужурка»  не совсем удачно рифмовалась у  ней со словом «сумерки»). Можно было предположить, что к «тужурке» наставник  подрифмует что-то вроде  близкого ему «урки» или хотя бы «окурки». Ан нет! Мэтр копнул глубже – хотя, если уж речь  зашла о собственном носе, «ковырнул» глубже: придумал    рифму уж совсем редкостную:  «сумерки – В моем носу  мирки» (??!!). Дескать, это остроумный намек на   фауну, поселившуюся в простуженном носу…  Поэтесса не вынесла поношения и сочинила на   «учителя»   эпиграмму:

Отцепись от меня, редактор,
Ты наехал на стих, как трактор,
Перемял всё, перелопатил,-
Стих мой смысл свой живой утратил.
Не желаю твоей я правки,-
не хочу наследия Кафки!...


    Столь же страстно мэтр  невзлюбил и «раскрученных поэтов», которые  уже составили собственное поэтическое имя  и были – как  бы это сказать поделикатнее, - претендентами на  звание  «короля» крымской поэзии. Именно в  таком качестве  мэтру виделась его собственная персона…Сыграла свою роль и психология  бывшего боксера: если  ты  не  «начистишь»  чью-то морду, то фейс непременно «поправят» тебе  самому…Он на полном серьезе возомнил, что после него  в Крыму  уже нечего описывать и воспевать – все воспето. Одно перечисление упомянутых им крымских  географических названий и пород черноморских  рыб  может занять несколько страниц! Он даже  рискнул  поставить себя на  пьедестал рядом с Пушкиным и велел прочим поэтам  не обольщаться  - «за мной не занимать!». И пресловутое  «БСК»  запестрело на страницах их творений…
     Как-то в  Ялте задумали  издать альбом фотографий  памятников, дворцов, достопримечательностей природы и сопроводить их стихами  местных поэтов. Редактором, как водится,  назначили мэтра. Досталось, как водится, и  «графоманам», и «раскрученным». Одна из них –Людмила Шершнева, член Союза писателей России, лауреат  Премии АРК,  премии им. А.П.Чехова… Интересно понаблюдать,  как  ревностных борец за чистоту  поэтических  нравов  методично  «опускал» ниже плинтуса этого поэта с именем. Одно ее стихотворение называется «Посвящение  Ялте в  день рождения». Жанр стихотворения  определяет его стилистику:  это панегирик  родному и прекрасному  городу, написанный специально ко Дню города, который  по традиции отмечается в  августе. Ясное дело, что описанию  городских свалок или помоек тут не место. Но уже сам заголовок  вызвал  пароксизм недоумений мэтра. Четыре жирных знака вопроса поставил он у заголовка. Дескать, чей это день рождения?  Автора? Города? Редактора? Эдакая  наигранная игра в незнайку, пафосное недоумение  по поводу самоочевидной  вещи. Если уж тебе  непонятен заголовок (хотя  трудно себе представить, как  это возможно!), ты воспользуйся правом  редактора и  просто внеси  необходимое дополнение вроде «в  день ЕЕ рождения» или « В день рождения  ГОРОДА». Но у   мэтра на уме другое:  надо посеять сомнение в   самой творческой   способности автора стихотворения. Смотри, какой  непрофессионализм! Даже в  заголовке сквозит неряшливость! Это словечко – «неряшливость» - далее станет лейтмотивом глумливых упражнений мэтра по поводу   хороших, зрелых стихов  «раскрученного» (а потому и неугодного) поэта.  И далее – как из рога изобилия – посыпались уничижительные  оценки: «Бодренькая  графомания!». И даже: «это муть», «Я бы этот текст не пропустил». Посмотрим, однако,  что же в  тексте  вызвало  неудержимый  поток брани?
      «Бодренькая графомания» относится к  строкам, которые благодаря своей напевности  едва ли не стали  лирическим гимном  Ялте:

В час веселья и азарта,
В дни суровые свои
Вспомни, есть на свете Ялта –
Город счастья и любви.

Далее автор развивает  тезис  об «особенном» городе Ялте:

От Гурзуфа до  Фороса
Вся в сиянии огней…

   Всякий, кто видел вечернюю Ялту, особенно  с моря,  не забудет сияющую россыпь огней,  сверкающую лаву  золотистых и голубых  светляков,  которыми усыпана Набережная и  холмы Массандры. Огни  зыблются,  переливаются, преломляются, играют благодаря волне… Тема звездной россыпи у поэтессы повернута еще одной интересной стороной. В  Ялте, как известно, зажглись  многие  яркие звезды отечественного вокального искусства – будь то эстрада  или классика. Какие зрелищные концерты  проходят в  бархатный  сезон на подмостках  Юбилейного концертного  зала!

Об этом напоминают строки:

Чудо русского романса
Родилось, конечно, здесь.
Это звездное пространство
Подтверждает: счастье есть!

    Но у  строгого Зоила    мерки иные: выражение «звездное пространство» вызывает   у  него изжогу и брюзжание: «Так пространство или Ялта?». Спросим  строгого критика:  разве  Ялта  утратила пространственные признаки?  Разве это просто точка на карте? И разве благодаря  поэтическому заданию стихотворения это пространство  не обрело образную многосмысленность и объемность? Строгий  редактор вообще  перечеркнул эту часть стихотворения и  вынес приговор:  «муть»… Густо   перечеркнуты и строки,  в которых автор отразил свое  видение  «города счастья»: это город

«...вдохновенья и мечты,
Здесь поэзия у  власти,
Здесь художники в чести…»   
   
    «Вторично для  Ялты -  это уже  штамп» - таков вердикт  редактора. Вот так нормальный текст (не  будем лишний раз петь дифирамбы добротному, профессиональному произведению – не наша это  задача) -   ни  и мириться с  тем, как   поэтический текст, наполненный  любовью и  восхищением  перед родным городом, под пером   ретивого  завистника  превращен в  собрание  «штампов», в  скопище «лобовых решений», -   тоже не пристало.    
    Тот же   препараторский  скальпель анатома от  поэзии  оставил след и на странице со стихотворением «Подснежники из Чеховского сада». Егиазаров вычеркивает половину строк и изрекает: «… болтовня и позор для  члена СП России».  Что же  вызвало пароксизм  иронии? Вот автор пишет:

В торжественном сиянье снегопада
Должно быть, ангел вспомнил о весне…
Привет из Крыма  на моем окне –
Подснежники из Чеховского сада…

Строки  торжественного,  эпического наполнения!  Неужто о таких строках возможно серьезно сказать, как  это сделал Егиазаров:  «неряшливость не есть хорошо»??? Воистину – зависть и злоба ослепляют!
     А далее мэтр негодует, черкает, вопрошает с  напускным пафосом по поводу того, что  поэтесса  попыталась создать  лирический образ, опираясь  на  зримую примету  крымского первоцвета: узкие  зеленые листья   подснежника  устремляются ввысь как  стрелы – к  свету и теплу… «Стрелы, стрелки» - брюзжит   редактор, - это «нонсенс»!   Но ведь любой  человек,  не равнодушный  к  природе, и любая  хозяйка знают, что  такое  зеленые  перья лука, зеленые  стрелы раннего чеснока. Они, пробиваясь  сквозь толщу  земли, туго  свернуты – иначе  не пробиться! Они  напоминают пучок   стрел в колчане воина. Но   наш Зоил прикидывается дурачком и глумливо   помечает на полях: «Как это?» А вот так:  Подснежник – колчан живых  зеленых стрел,  которые пронзают снег и холод  в  своем   устремлении к   свету.
    Читая   егиазаровскую  галиматью на  полях  зрелых,  талантливых стихов, понимаешь, что  вовсе не требовательность профессионала, не  жажда  поэтической правды водили ядовитым пером  так называемого редактора. Как можно  вознестись в  собственных глазах и во мнении народном?  Подняться  над  толпой  благодаря  уму и таланту – или, что гораздо проще,   постараться  «опустить» окружающих  так, чтобы   возвыситься над ними как  Гулливеру над  лилипутами. Как  кукушонок  ради лишнего  червячка  стремится  выкинуть из гнезда  родных братцев, так и Егиазаров стремится затоптать  всякого, в ком бьется  жилка истинного таланта. То же самое  было и с  даровитым крымским поэтом Анатолием Масаловым, в котором  мэтр почувствовал соперника: сколько ядовитых  чернил Егиазаров извел на  эпиграммы!
    Когда художества Егиазарова переполнили чашу терпения коллег, его  «вычистили»   из Правления  Союза  русских, украинских, белорусских писателей  Крыма. Получил он отставку и в   Ялтинском  Литературном обществе им. А.Чехова.