Записки мертвого адвоката. Отрывок

ПЛАМЯ БУТОНА

     «...Задыхаюсь от стеснения, мне невозможно горько признаться самому себе в неповторимости происходящего, в роковой красоте ночи и распахнутого шика сотканного звездами плаща небес. Моя родная планета так далеко, и лишь отблеск оцепенения холодного пламени звезд дрожит на ее спокойных синевато-томных ресницах. Сколько я смогу молча кричать, наслаждаясь великолепием сна, волнующим покоем твоего спящего тела.
     Мне нравится выращивать цветы, и томительное ожидание рождения пламени бутона наполняет мой мир новым ожиданием – волнующего открытия беззащитной красоты раскрытых лепестков, дрожащих от нежного холода утренней росы, капли неминуемо превратятся в россыпи самоцветов. Солнечный мир сделает эту красоту бесценной. Если цветы заботливо поливать утром и вечером, они вырастут красивыми, высокими и сочными. Нарядными.
     Какая безвкусица! Ведь цветок, когда молча разговариваешь с ним, признается, признается, как любимая женщина, что он мечтает соскучиться о воде, испытать жажду ожидания. Только тогда он сможет почувствовать себя настоящим требовательным и любимым, вырастет безукоризненно волшебным, необыкновенно прекрасным, сказочным. Только красота ожидания новой разлуки приказывает нашим сердцам беречь любую секунду встречи, прикосновение к чудесному очарованию близости никогда не случается вечным.
  Как, беспокоясь о нас, ты прошептала вчера:
     – Не хочу говорить, не могу. Не надо!
     «Ни за что на свете, - подумал я, - и промолчал всю ночь, бесконечно долгую и такую молниеносную только потому, что любого времени недостаточно: гипнотическая красота спокойного сна любимой женщины дарит мне вечность. Ночь очень изменила тебя, ласково разгладила лучики чудесных морщинок, которые безжалостно дарит дневной свет, солнце. Ведь каждое утро нам кажется, что солнышко так и останется ласковым, нам не надо никуда спешить, оно останется только над покрытым розовым пеплом облаков горизонтом.
  Очень беззащитная во сне, обнаженная нежность моей святой грешницы открывает тайну великолепия моего отвержения вечером, накануне вечером.
Переполненные гордым ожиданием взрыва груди боятся, прикосновения взгляда, от необыкновенного нагрубания они стали похожи на застывшее пламя, только солнце может так безжалостно красиво обнажить суть твоего великолепия, великолепие царства бушующей в твоей крови жизни.
  Поедаю дивную красоту глазами, и ты, почти проснувшись, чуть-чуть приоткрыв веки, совсем не желая расставаться со сном, что-то вовсе неслышно говоришь мне, губы только легко вздрогнули, и не дали сорваться ни одному слову. Ты беззаветно нежно потягиваешься, тонкое счастье предплечий раскрывается восхитительными крыльями.
И еще совсем-совсем сонная прикасаешься тыльной стороной ладони к своей щеке, жалобно шепчешь:
  - Поцелуй меня.
  Поцелуй утреннего бархата рассвета, притаившегося на твоей щеке, опьяняет меня, наполняет туманом счастливого ожидания, отзывается колоколом нетерпения в каждой моей клетки, громом гремит в висках.
        - Так и просидел всю ночь? И что же ты разглядел? – ты как-то совсем некстати закрываешь простынкой свои бедра, сумасшедшие, красивые до безумия бедра, и чуть приподнявшись на локте, и сама не понимая, почему твои щеки заливаются лукавым румянцем, фотографируешь меня взглядом.
        - Так и простоял… всю ночь… - выговариваешь ты то ли с усмешкой, то ли с упреком.
Явно не понимая, о чем идет речь, опасаясь, что святая грешница неминуемо сменит милость на гнев, оглядываю себя, удивляясь еще больше, признаюсь:
        - Совсем не думал об этом, Алена.
        - Дурачок, - ласково шепчешь ты, вовсе не доверяя моему признанию, - какой же ты у меня дурачок, Алекс.
        - Хочешь поцелую. Хочешь?!
  Неожиданно срываю простыню, словно моля о милосердии, покрываю бедра любимой россыпью невесомых летучих поцелуев, поднимаясь лифтом желания все выше и выше к волшебству женской красоты.
        - Не надо, сегодня не надо… - шелковым шепотом умоляет меня любимая.
        - Хочешь поцелую… я…
        - Пусть умрет не целованным! – обреченно сопротивляясь, я, чувствуя, что любимой лучше узнать себя всю, без появления сомнений своего совершенства. Всю, без остатка.
        Руки любимой прижимают мою голову сильно и требовательно. Кончик, внутренняя поверхность языка описывают волнообразные спирали замкнутого пространства страсти, торопливо и медленно, срываясь с разгона, лишь бы остаться ласковым и нежным для ключика, очень пополневшего за ночь ключика, безжалостно брошенного мною в бездну страсти ключика...
        Всплеск кричащей плоти ускользает от меня, вампирам некогда стонать и рычать от страсти, зов крови, призыв плоти – уничтожают любые звуки. Полностью оглушенный, контуженный гормональным взрывом любимой женщины, я отрываюсь от счастливых и томительных судорожных доказательств счастья близости милой Алены. Аленушки...»