Отчаяние

   Я никогда даже предположить не могла, что пожалею человека, убившего своего ребёнка. Как в поезде дальнего следования попутчики бывают порой чрезмерно откровенны, так и в больницах люди, объединённые временным пребыванием в общей палате, порой такое рассказывают, что впору сценарии писать.
  В 10 часов отбой. Выключили свет. Зимний сумрак окутал больничную палату, и только свет уличного фонаря тускло освещал её. Разговаривали обо всём и ни о чём. Постепенно разговор приобрёл определённую тему: говорили, конечно, о мужьях, о любви, о первой брачной ночи, о грехах тяжких женских – об абортах.

   Надя, двадцатипятилетняя женщина, быстрая, худенькая, сутуловатая, рассказала,  как умудрялась исполнять супружеский долг  в однокомнатной квартире, в которой живут её мама, младший брат и Надина малолетняя дочь.

 Ирина, женщина привлекательная,  с роскошными по плечи волосами, вьющимися лёгкими локонами, в беседе пыталась  занять лидерские позиции. Но наша женская бригада её как-то не приняла. Ира говорила о том, что в отношениях с мужчинами  она всегда проявляет инициативу:
- Ага, буду я лежать и ждать, когда он меня захочет. Я всегда начинаю первая…

   Женщины, в основном из окрестных деревень, привыкшие к тому, что муж в доме хозяин, а, значит, и в постели – тоже, в один голос осудили Ирину:
- Да ты что, так только проститутки делают. По телевизору говорили.
- Деревня! – Ирина  не обиделась. – Удовольствие-то оба должны получать, а не только мужик.
Сразу видно, что она в этом плане, как говорят, собаку съела. Ирина  тут же рассказала о любовной связи с сослуживцем мужа, смакуя некоторые интимные подробности.

   Клава, неулыбчивая, молчаливая, погружённая в себя, занимавшая кровать у окна, в ходе откровений товарок не проронила ни слова. И Надя, уже выложившая свою порцию откровений, спросила:
- А ты, Клава, нам что-нибудь расскажешь?
Последовало непродолжительное молчание, и глухой голос Клавы:
- Расскажу, девочки, расскажу.
Женщина  тяжело вздохнула, словно собираясь с мыслями, и  начала свой рассказ:

- Было это 8 лет назад. У нас с мужем росли сын и дочь. Вы их видели - они приходили ко мне на свидание. Вроде всё было нормально в семье, кроме того, что со свекровью сразу не заладились отношения. Считала она, что я не пара её сыну. Периодически приходила и, как говорится, портила кровь. Дети подрастали. Мы построили свой дом. Муж работал водителем, а я – крановщицей. И вот стала я замечать, что муж,  и раньше-то не проявлявший особых нежных чувств, совсем охладел. Замученная повседневными заботами, я жила, как заведённая, порой сама себе напоминала лошадь-тяжеловоз, картинка с которой из школьного учебника зоологии ярко врезалась в мою память. Слушая на работе досужие разговоры об измене, неверности, я не очень охотно включалась в обсуждение, словно чувствовала в каждой истории какой-то подвох, боялась услышать что-то нелицеприятное в адрес  моего супруга, нашей  семьи. Но однажды я сказала, что никогда не могла бы простить измены мужа. Женщины переглянулись, а бригадирша  сказала:
- Ну-ну, какая ты категоричная…
 
 Были ли у меня  какие-то подозрения? Были, но лишь косвенные. Все свои душевные тревоги, волнения, ревность я скрывала, выслушивая каждый раз объяснения причин задержек мужа. Как только я высказывала супругу свои подозрения, он упрекал меня в ревности, в том, что я уже надоела со своими «задвигами».
   
Мне и так было тошно: дом, работа, детей в садик нужно отвести на другой конец посёлка. Тошно было и в прямом смысле. А когда меня неодолимо потянуло на солёненькое,  я поняла, что забеременела. А тут мой благоверный заявился утром, собрал чемодан, сказав, что уходит к другой женщине. И больше никаких объяснений.
 
 В глазах помутнело. Что мне было делать? Идти в больницу? Но я знала, что при таком сроке аборт никто делать не будет. Рожать? От предателя, у которого, может,  в такой  же срок у другой родится ребёнок. Я была в отчаянии, всё валилось из рук, не хотелось никого видеть, не хотелось ни есть, ни пить. Даже дети меня не радовали.  Пришла как-то моя  сестра, посмотрела на меня и сказала, что  меня сглазили  или порчу кто-то навёл.
- Глупости, не верю я в это.

   На работе ещё куда ни шло, а дома – совсем плохо. Сестра где-то по своим каналам узнала  адрес бабушки-лекарки, чуть не насильно повезла меня в Миргород. Мне было всё равно. Бабушка оказалась дородной, строгой, слегка косящей на левый глаз, ещё нестарой женщиной.
- Ой, девонька, какую порчу на тебя навела женщина, которую ты хорошо знаешь, но которая три  года не была у тебя в доме.
 Совершая какие-то манипуляции, женщина ходила вокруг меня, читая молитвы и совершая какие-то стригущие движения с помощью ножниц. И вдруг я чётко расслышала звук падающих бус, хотя, оглянувшись, ничего на полу не увидела, но ощутила лёгкость необычайную.
   
С этого дня моя жизнь обрела смысл, здоровье пошло на поправку. Вспоминая слова старухи-ведуньи, я перебрала всех знакомых женщин, бывших у меня дома, и остановилась на свекрови, вспоминая, как она приходила, толкалась во дворе, заглядывала  в огород, а порог дома, действительно, не переступала.
   По-прежнему я ходила на работу, утягивая выпирающийся живот. И вот на работе нос к носу столкнулась с сожительницей  бывшего мужа, у которой из-под спецодежды выделялся округлившийся живот.
- Вот скотина, - подумала я, - в одно и то же время обеих обихаживал.
 
 В тот же вечер выпила несколько таблеток, вызывающих отторжение плода. Бесполезно. Использовала и другие средства избавления от беременности. Мысль о ребёнке, жившем во мне,  не отпускала ни на минуту. Но он был сам по себе, как ненужный чуждый элемент, как инородное тело.
 
   Работала я, перенося очередной отпуск на более отдалённый срок, стараясь приурочить ко времени родов.
   Правда, однажды ко мне домой заявилась акушерка из женской консультации и спросила, почему я не становлюсь на учёт по беременности. Я даже села на табурет. А в голове пронеслась мысль:
- Откуда они узнали?
И тут злоба, накопившаяся в душе за эти месяцы на себя, на мужа, на его любовницу, на весь свет, вылилась в словесный поток, заставивший бедную акушерку отступить.
- Какая беременность? – кричала я. – Никакой беременности нет. Была, и нет! Понимаете?! И не ходите больше ко мне! – с этими словами я указала жестом на дверь, в проёме которой стояла побледневшая женщина.
- Извините, - проговорила она, - просто у нас в консультации сохранились ваши анализы трёхмесячной давности. Ещё раз извините.
- Ох, Солоха, - упрекнула я себя мысленно, вспоминая, как, действительно, сдавала анализы до времени «икс».
 
 Мысль о предстоящих родах не давала мне покоя. Жизнь, несмотря на осеннее многоцветье, виделась в чёрно-белых,  а то и в чёрно-серых тонах. Я бы уже родила ребёночка: боль немного притупилась, но столько я влила в себя химии и ядов, что страшно подумать, какой монстр мог родиться.
   
  Срок родов как раз совпадал с новогодними праздниками. Я договорилась с сестрой, жившей недалеко от железной дороги. Бывая у неё, удивлялась, как можно жить в такой обстановке. Когда проезжал состав, на столе чайные  чашки совершали непроизвольные круговые движения. Приходилось постоянно повышать голос, чтобы быть услышанной собеседником. Это было какое-то постоянное маленькое землетрясение. Но в моей ситуации это было как раз то, что надо.
 
   Утром, почувствовав боль внизу живота, я отправилась на автобусе к сестре, объяснила причину приезда и попросила, чтобы она присмотрела за моими детьми.
- А ты как? Может, скорую вызвать?
- Ты что!!! Иди. Я сама. Я всё решила.
   
   Сестра, тревожно оглядываясь, закрыла за собой дверь. Я вытащила из сумки бутылку водки, ножницы, марлю… Когда боли стали нетерпимыми, я включила на всю громкость магнитофон, в это время в телевизоре пробили куранты, я закричала, как раненый зверь».
   
   Слушая, мы затаили дыхание. Клава помолчала, вздохнула так, что, казалось, вздох этот исходил не из лёгких, а из самого сердца.
- А дальше? – прошептал кто-то.
  Клава ещё раз тяжело вздохнула, как будто заново переживала те минуты и продолжила:
- В общем, приняла я сама у себя роды. Ребёнок слабо так закричал. Я замотала его в пелёнку, потом в целлофан, подползла к двери, вытолкнула свёрток за порог…  Утром я на саночках отвезла его в лесопосадку, схоронила в сугробе, наметила дерево, а весной перезахоронила в землю», - почти шепотом проговорила Клава.
   
   В палате повисла мёртвая тишина. Казалось, никто не дышал.
- Как я тебя ненавижу, - с презрением прошептала Надя. – Как ты жить можешь после этого?
- Бедная, - вырвалось у меня.
- Клава, но муж-то с тобой остался? Это он с детьми приходил?
- Да, весной пришёл, упал на колени, просил прощения:
- Прости, Клава. Дети снятся, не могу без них… и без тебя.
- Живи, - сказала я, а у самой ни одна струнка души не всколыхнулась. Окаменела моя душа. Так и живём. Пылинки с меня сдувает. Если бы не дети…
   
   Все настолько были потрясены рассказом Клавы, что ещё долго не могли заснуть. Слышались тяжёлые вздохи, стоны, даже всхлипывания.