Давняя история с продолжением. Встреча вторая

               
               
2011 год. Осень. Хилово.
Накануне  сообщили, что ей выделили путёвку в санаторий «Хилово», под Псков, с сопровождающим. Она позвонила ему, он охотно согласился её сопровождать.
И вот они в Хилово.
Места здесь замечательные, смешанные леса сменяются озёрами, лугами, полями. Красота! Да и что говорить. Пушкинские знаменитые места!
Территория санатория огромная, ухоженная, клумбы с  цветами, с музыкальным фонтаном перед административным корпусом.  Вокруг лиственные и хвойные деревья, на которых вся палитра осенних красок. Асфальтированные дорожки, усыпанные  разноцветными листьями,   предавали хорошее, осеннее настроение отдыхающим.   
 Их разместили  в двухместном номере на первом этаже. Их очень  радовало то, что в окошко заглядывал молодой весёлый красно-жёлтый клён. В номере, как обычно – две кровати, две тумбочки, стол и стулья.
Санаторная жизнь состояла из: процедур, хождения в столовую, на гимнастику, на грязи, на  танцевальные вечера, и конечно, экскурсии по историческим пушкинским местам.
Отдыхающие с удовольствием смотрели на эту не молодую пару. Ходили они всегда вместе и важно, он с нежностью поддерживал её за левый локоток, а в правой руке у неё  трость.
Как – то в столовой они увидели объявление, что готовится художественная самодеятельность силами самих же отдыхающих. Прочитав объявление, она изъявила желание тоже участвовать. Она и раньше в санаториях принимала активное участие в этих мероприятиях, а также в библиотеках читала отдыхающим свои рассказы.
Когда он был на процедурах, она, в тайне от него, готовила номер, хотела сделать сюрприз. Сделала подборку своих стихов, а также и других авторов, назвав музыкально-поэтическую композицию «Судьба».
 И вот она стоит на сцене, как всегда, волнуясь. Огромный зал полон народу, как будто это происходит не в провинции, а где то в концертном зале на Невском.
Музыкальный работник санатория поставил диск с нежной мелодией «Одинокий пастух», она начала:
               
                СУДЬБА.
               
               
                РОЖДЕНИЕ В НЕВОЛЕ.

Я родилась в плену, во Франции,
 У мамочки моей – красавицы,
 У тоненькой, почти, девчушки,
 Не наигравшейся,  ещё, в игрушки.

 Отца своего не помню. Его убили.
 Фашисты. Такие нелюди были.
 И остались от отца
 Карие раскосые глаза.

 И меня там нарекли
 Красивым именем таким:
 Лилия, Лилия – пленный цветок,
 Ребёнок – словно росток.

 Говорили мамочке - Надежде
 Монашки в монастыре:
 «Отдай девчушку, словно, куклу – игрушку.
 Зачем тебе она? Ведь ты ещё так молода!

 Настал наш час! И вот Победа!
 Уже не хочется французского обеда.
 Спешим в обмен на пленных,
 Таких ж, несчастных, бедных.

 Ах! Здравствуй! Здравствуй милая Россия!
 Ах! Здравствуй бабушка моя, родня!
 Теперь я ваша! Ваша, ваша!
 Ваша навсегда!

 Искорёжена судьба
 И дата моего рожденья.
 Но, я ведь рождена!
 На жизнь и на горенье!

                ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ.

И занесла судьба – судьбинушка
 В чужеродные края.
 Там тоже растёт рябинушка.
 Латвия, стала родина моя.

 То местечко называлось-
 Крепость Динабургская.
 Там когда-то был в застенках
 Кюхельбекер-декабрист.

 Прошли  мои  детство и юность.
 И стало таким всё родным…
 Латвия, Даугавпилс, Крепость,
 Улочки, пушки, валы.

 Парк, утопая в сирени,
 Первое чувство принёс.
 Там повстречала впервые
 Курсанта, глаза голубые.

 А  кровь стучит:
 Люблю, люблю, люблю!!!
 Но, если не твоя,
 То к шее камень и в Двину.
 Но, нет! Твоя!
 И мчит нас поезд
 В дальние края.

                ПРОШЛО ОКОЛО 40-ка ЛЕТ.
               
                ОДНА

К ней всюду относились с уваженьем.
 И труженик,  и добрая жена.
 А жизнь, вдруг, обошлась без сожаленья,
 Был рядом муж и вот она одна.

 Бежали будни ровной чередою.
 И те ж друзья и уваженье тоже.
 Но что-то, вдруг, возникло и такое…
 Чего порой не сразу разберёшь.

 Приятели сердцами молодые.
 К ней, заходя по дружбе иногда,
 Уже шутили, так как в дни былые,
 При муже не решались никогда.

 И говорят: “Что жизнь почти ничто”,
 Коль  сердце  лаской будет не согрето.
 Порою намекали ей на то,
 Порою намекали ей на это…

 А то при встрече предрекут ей скуку.
 И даже раздражают сгоряча,
 Коль чью-то слишком ласковую руку,
 Она стряхнёт с колена иль плеча.

 Не верили: ломается, играет.
 Скажи, какую сберегает честь.
 Одно из двух: иль набивает цену,
 Или давно уж кто-нибудь, да  есть.

 И было не понятно никому,
 Что и Одна Она верна Ему!
 

                НЕ ХОЧУ, НЕ ХОЧУ  Я БЫТЬ ОДИНОКОЙ.

 
 Вечереет. За окном надвигается ночь.
 Но я не хочу, не хочу, гоню её прочь.
 Смотрю в тёмное оконце, где-то свет.
 Видно, там тоже  счастья нет.

 Вот уже четыре года,
 Как я совсем, совсем одинока.
 Своим телом я грею постель.
 А кто же меня погреет теперь?

 Кто обнимет, прижмёт, приголубит?
 Кто  душу мою   отогреет, не загубит?
 С каждым днём становлюсь я жестокой.
 Не хочу, не хочу я быть одинокой.

 Ложусь. Обнимаю подушку,
 Теперь она  верная подружка.
 Она всё знает и молчит,
 Мои слёзы сушит  в   ночи.

 Я скоро сойду с ума.
 Всё одна и одна.
 Мне так одиноко.
 Хочу жить для кого-то.
 Хочу быть слабой, ранимой.
 Нужной, любимой!

В зале стояла мёртвая тишина, то там, то тут она слышала всхлипывания женщин. Взволнованная, раскрасневшаяся с пылающими щеками, она ощущала, как по её шее, груди и спине  текли влажные струйки.
Она продолжала: 

               
                И ВДРУГ…


Не мимолётно и не кстати,
А ежедневно вновь и вновь
Благодарю тебя любовь
Явившаяся на закате.

Уже ушла, но обернулась,
Узнала видно, усмехнулась.
Наверно, вспомнив о былом…
Уже ушла, но вдруг, вернулась
И моего плеча коснулась
Своим божественным крылом.

Не мимолётно и не кстати,
А ежедневно вновь и вновь
Благодарю тебя, любовь
Явившаяся на закате.

Закончив, она поклонилась, сказала: «СПАСИБО».
С возгласами «БРАВО» зал аплодировал, а она заметила, как в первом ряду у её друга текли слёзы.

Когда они пришли в номер, он вспомнил и рассказал один вопиющий случай из его детства. Это повествование её очень взволновало и, она тут же ночью написала рассказ, который назвала «Пахтизан».

                "ПАХТИЗАН»


Из воспоминаний друга юности Григория Даниловича Горового.
 
Шло лето грозного 1941. Селяне уже знали, что немец напал на нашу страну и движется по территории Украины.
   Я, мальчишка трёх лет, хорошо помню, как немцы вошли в село. Село наше называлось - Радчиха, что в Киевской области (ныне Черкасской).
   Утро этого дня, как обычно, началось с восхода солнца. Оно, солнышко, ласково заглядывало в открытые окна нашей хаты, приятно пахло цветущим разнотравьем. Старенькая белёная мазанка, крытая почерневшей от времени и дождей соломой, стояла  на высоком косогоре. С этого места, особенно в ясную  погоду,  хорошо  было видно, как  мирно золотятся крыши родного села.  Теперь, вспоминая то время, до боли щемит сердце, а на глаза накатываются скупые мужские слёзы.
 За хатой овраг, а внизочке мирно течёт маленькая, без названия, речушка, которая впадает в реку уже большую, с названием - Гнилой Тикич, а та, в свою очередь, в седой, величавый  Днепр.
   Моя девятилетняя сестра Катя уже с раннего утра помогала маме по хозяйству, выгребала золу из печи. В это время, вытирая рукавом рубахи пот со лба, брат Вася, пятнадцати лет, стоял в сенях. Он только что принёс из колодца два ведра холодной ключевой воды.
 А я, самый маленький из детей в нашей семье, уже сидел на лавке подле стола в одной холщёвой рубашонке и ждал, когда мама подоит корову. У мамы было удивительно красивое имя - Марфуша. Так ласково называл её отец. Отец же, Данило, в это время возился во дворе по хозяйству.
   В хате вкусно пахло свежеиспечённым хлебом.
 Мама входит в хату с глиняным кувшином. Кувшин до краёв наполнен парным молоком. На голове у неё косынка в горошек, из-под которой выбилась прядь волнистых волос.  Она кличет старших детей к столу. На дощатом столе, на белом полотенце, лежит каравай хлеба. Каравай словно дышит и издаёт такой аромат... Этот аромат и вкус я до сих пор помню, вот уже семь десятков лет.
   К столу подбегают мои босоногие брат с сестрой. Все мирно уселись на широкую лавку. Мама разливает по кружкам парное молоко, оно ещё пахнет коровкой.
 Смачивая водой нож, она нарезает горячий хлеб большими кусками.
 Все пьём молоко с душистым хлебом.
   Я выпиваю молоко и бегу в сад...
 Шла обычная мирная жизнь. День приближался к полудню. Ещё ничего не предвещало беды... Это было жаркое лето трагического 1941 года.
   Вдруг, в конце села, с той стороны, где всегда заходило солнце, я увидел людей в незнакомой мне одежде. Колонна выходила из-за леса.
 Крикнул отцу: "Тату, смотри, кто там?"
 Отец глянул и сказал обречённо: "Это немцы."
   Колонна выходила из-за леса по дороге, которую в селе называли "военной".   
 В руках у них хорошо было видно оружие, а на голове зелёные каски.
 Убедившись, что здесь нет красноармейцев, они вошли в село.
   Помню, как в нашу хату зашли несколько человек с автоматами. Они потребовали:" Матка, яйки, сало", при этом вели себя, как хозяева, приказывали принести то одно, то другое. Вскоре они ушли из села, но на смену им приходили другие.
 Много бед натворили немцы в селе и под конец сожгли его.
 Только в начале марта 1944 года восторженно, со слезами на глазах, встречали мы дорогих бойцов нашей родной Красной Армии.
   До этого были тяжёлые годы оккупации. По нашей "военной" дороге резервы немцев направлялись в сторону фронта. Наше село было для них одним из пунктов отдыха. Здесь их группы останавливались. Немцы распределялись по хатам и "расслаблялись".
    Однажды зимой четыре немца из очередной группы расположились в нашей хате. Они приказали отцу  принести воды из колодца, а маме согреть её. (Отца не призвали в армию по возрасту, а органы НКВД оставили его в селе для осуществления связи с партизанами).
 Когда вода нагрелась, они взяли наше большое металлическое корыто, поставили его посреди хаты, налили в него тёплую воду.   
   Затем немцы разделись и бросили свою верхнюю грязную одежду на стол. Не стесняясь, голые, посреди хаты они мылись в корыте. Брызги воды разлетались по всей комнате.
 Помывшись, они брились, как я теперь понимаю, безопасной бритвой. Лезвия они хранили в маленькой металлической блестящей коробочке. После бритья один из них бросил эту  коробочку поверх одежды.
   Я стоял за печкой и краешком глаза, с интересом, наблюдал за происходящим. Увидев коробочку, мне ужасно захотелось посмотреть её поближе. В это время немцы о чём - то горячо говорили на незнакомом мне языке, показывая друг другу фотографии, видимо своих детей. Почему детей? Я хорошо помню одну фотографию, которую держал в руке один из них. На ней были изображены; смеющиеся, счастливые  дети -  мальчик в берете и девочка в шляпке.
 Думая, что они меня не видят, я вышел из своего укрытия, протянул ручонку и схватил эту блестящую коробочку. Но, не тут-то было. Один из них, заметив это, вскочил и схватил меня, за шкирку, как щенка.  Поднял к потолку и с яростью крикнул:  "Пахтизан", -намереваясь с размаху бросить меня на пол. Я дико закричал. Этот окрик "Пахтизан" с ударением на "Х" мне не забыть никогда.
   На мой крик из кухни из-за занавески, как орлица, выбежала мама. Она упала на пол на колени перед немцем, обхватила его ноги руками и  слёзно стала умолять меня отпустить.   
   Эта ужасная сцена вызвала весёлый смех у остальных немцев.
 Ворот рубахи давил мне горло, я задыхался. Немец больно пнул маму ногой и хохоча, опустил меня на пол.
 Перепуганный насмерть я, как затравленный зверёк, забился в дальний угол на печи. Мама прибежала следом, взяла меня на руки, крепко прижала к себе и долго, долго гладила меня по головке и, целовала, целовала...
   Эту фашистскую жестокость я запомнил на всю жизнь.

 Послесловие:

 Интересная судьба этого мальчишки. Окончив десять классов сельской школы, он решил посвятить свою жизнь службе в Вооружённых Силах Советского Союза  и поступил в военное училище. В 1960 г. после окончания Двинского Военного Авиационного радиотехнического училища ВВС (ДВАРТУ ВВС)   его направили служить в Ракетные Войска Стратегического Назначения (РВСН).  Вместе с другими такими же патриотами он обеспечивал ракетно - ядерный щит Родины.  Без отрыва от воинской службы в 1975 г. окончил  заочно учебу в Ленинградской военно - инженерной Краснознаменной академии им. А. Ф. Можайского(ЛВИКА  им. А. ф. Можайского) .
 Ныне он полковник Советской Армии в отставке, Горовой Григорий Данилович.

Продолжение следует.