Четыре дня. Послесловие. Ч. 16

предыдущее http://www.proza.ru/2013/08/10/67


***

Четыре четверти темноты, и крест, появляющийся на полу, когда ветру удавалось очистить пространство неба для луны. В комнате можно было увидеть расплывчатые силуэты мебели. Часы пробили одиннадцать. Тишина. Странная тишина. Анна лежала и не могла уснуть. Год прошёл. Год назад именно в это время Сергей исчез. Она вспомнила, как не хотела его отпускать, как ждала до утра…Не пришёл. Не попрощался. Что было? Никто не ответит. Чагин…Он приоткрыл завесу тайны. Но всего лишь чуть-чуть, ибо не знал сам. Только он мог бы, Сергей. Молчит…Не скажет.

«Родная, здравствуй!» – Аня вздрогнула как будто от лёгкого прикосновения. Из зеркала на неё смотрел Сергей. Секунда, и его полупрозрачный силуэт появился в комнате.
«Помнишь это зеркало и ту ночь, с чёрным человеком?» – Сергей не шевелил губами, но она слышала его голос.
«Помню», – также, не говоря, ответила ему Анна. Рядом с Сергеем витала сизая дымка, вернее, он был ею окружен. Аня почувствовала еле заметный запах табачного дыма.
«Сбылось, – с печалью донеслось до Ани. – И Клюев не обманул», – как будто вздохнул Есенин.
«Куда ты пропал тогда? Чагин говорил про выстрелы».
«Мальчишки. И я мальчишка. Своим нужно помогать. Так и не повзрослел, – на лице Сергея появилась улыбка. – А они повзрослели».
«Скажи, тебя убили тогда?»
«А важно ли это сейчас?»
«Важно, чтобы виновные в смерти были наказаны», – Аня с болью посмотрела на Сергея.
«Виновные наказаны. Не нам судить. Не нам…»
«Но должна же быть справедливость…»
«Справедливость…Видимо, каждый здесь понимает её по-своему».
«А Он, скажи, Он справедлив?»
«Он? Он есть и этого достаточно. Мне довольно того, что сейчас я могу видеть тебя. Так, близко».
«Но мы даже дотронуться друг до друга не можем»
«Ну, почему же?» – Аня снова ощутила подобие лёгкого дуновения ветра.
«Тебя нет, и в этом главная несправедливость».
«Я есть. И ты есть. Между нами граница, которую мало кто может преодолеть. Клюев может. Она может, – Сергей кивнул на спящую на кушетке Лизу. – Только не знает ещё об этом. И не верит».
«А я?»
«И ты можешь. Сейчас можешь, потому что есть тот, кто нас связывает, и будет связывать всегда».
«Наш сын?»
«Да, наш сын. Сергей Сергеевич. Почему ты назвала его моим именем?»
«Потому что мне тебя всегда не хватает».
«У тебя теперь есть Егор».
«Ты прости, Серёжа, что так вышло».
«Нечего прощать, Аня. Тебе нужен защитник. А Сергею нужен отец. Егор – человек, я вижу. Ты будешь с ним счастлива».
«Мне кажется, я просто к нему привыкла. И счастлива не буду больше никогда».
«Ты его любишь, я знаю. Ты не осознала этого пока. Но скоро ты это поймешь. Берегите друг друга. Сына берегите».
«А там? Как ты там, без нас?»
«Я есть. Сейчас с вами».
«Но ты не приходишь…»
«Гонят, – Сергей усмехнулся. – И тут гонят».
«Почему?»
«Нельзя нам часто сюда. Вот отпустишь ты, и я уйду».
«Как отпустишь? Куда уйдёшь?»
«Туда, – Сергей махнул в сторону зеркала. – Скоро отпустишь. Поймёшь сама».
«Ты придёшь ещё?»
«Приду. Буду приходить. Если тебе это нужно».
«Нужно. Я буду ждать».
«Береги себя и сына. Егора береги», – голос затих, силуэт растворился в ночной темноте.

– Ань. Аня, – из забытья Аню вывел шёпот Лизы. – Кто это был?
– Где?
– Там, – Лиза махнула в сторону зеркала. – Я проснулась, а она поплыла прямо туда.
– Кто?
– Фигура. Прозрачная такая. В зеркало.
– Приснилось тебе, Лиза.
– Я не спала.
– Значит, показалось. Ты же комсомолка?
– Да, конечно.
– А комсомольцы кто? Материалисты. И в духов…
– Не верят, – продолжила Лиза. – Но что-то там было, – задумчиво проговорила она.
– Дамы, вы чего не спите? – сонным голосом пробормотал Егор. – Случилось что?
– Нет, всё нормально, – ответила Аня. – Спим.

Часы пробили час ночи.

Четыре дня…

**

Четыре дня…Аня и Лиза с самого утра ходили по Ленинграду. Конечно же, Лиза прошла по всему проспекту 25-го Октября. И никакие уговоры Ани не помогли.

– Лизавета, это же Невский, – говорила она. – Ты представляешь, сколько это пешком?
– Это – Проспект 25-го Октября, – отвечала девушка. – И когда я ещё буду в Ленинграде, чтобы посмотреть всё это? Ты мне Зимний дворец покажешь? И стрелку Васильевского острова?

Программу Лиза наметила обширную. Они успели только пройтись по проспекту, Аня показала Лизе Казанский и Исаакиевский соборы.

– Всё, пора обедать, Лиза, – Аня засобиралась домой.
– Ань, ну ещё немного, – попросила Лиза.
– Мне ребёнка кормить нужно.
– Нужно так нужно, – вздохнула девушка. – А там Есенин жил? – Они стояли у Исаакия, и Лиза показывала на «Асторию».
– Нет, не там.
– Ну как же? Я в газете читала, его нашли в гостинице.
– Ты на «Асторию» показываешь, а нашли его в номере в «Интернационале», он рядом, – Аня показала Лизе здание.
– Ой, а там что за дом интересный? Треугольный какой-то. – Лиза взяла рукой левее.
– В этом доме, говорят, жил Достоевский.
– Да ну?
– Так говорят. Он называется дом Шиля.
– А посмотреть можно?
– Вот подходить близко к этому дому я тебе настоятельно не советую. – Голос Ани стал строгим. – Слышишь, никогда не подходи к этому дому.
– Ну, почему?
– Так надо. Когда-нибудь я тебе расскажу об этом. Но не сейчас.
– Ну, хорошо. Только обязательно расскажешь.

«Слишком долго и много рассказывать…И нечего. Четыре дня…», – подумала Аня…

Четыре дня до Нового года.

**
Ирина впервые бежала из школы. Торопилась. Она знала, что сейчас повернёт за угол, а там…так и есть – стоит Дима.
 
– Ну, что же вы, Дмитрий, на ветру стоите? – Ира остановилась рядом с ним. – Замерзли? Здравствуйте.

Дмитрий кивнул головой, но получилось непонятно, то ли замерз, то ли нет.

– Здравствуйте, Ира. – Он привычно выставил локоть, а Ирина взяла его под руку. – Я сегодня не надолго. Вот провожу вас, и обратно, на службу.
– Что-то случилось?
– Нет, ничего особенного. Дежурство. Просто дежурство.

Они, как и в прошлый раз, молча дошли до подъезда. Дмитрий начал было своё «разрешите…», но Ира встала на носки и поцеловала его в щёку. Молодой человек покраснел. Ирина улыбнулась и спросила:

– Придёте завтра?
– Приду, – ответил Дмитрий. – Только после дежурства.
– Это поздно?
– Вечером.
– А у нас в школе вечером выступление. Приходите.
– Приду.
– Буду ждать, обязательно приходите.
Ирина забежала в подъезд.

«Придёт. Буду ждать», – она пробежала несколько пролётов и остановилась только у дверей своей квартиры.

**

«Забыли. Все забыли, – Клюев мерил шагами комнату. – Год прошёл, а не помнит никто. Эх, Серёжка, брат мой меньший», – он вздохнул и остановился у стола. На краю стола, ближе к окну стоял стакан, наполовину наполненный водкой и покрытый четвертинкой ржаного хлеба.
«На помин души, – Клюев наливал водку незадолго до этого. – Сам не пью, а тебе, брат, налью». Он, действительно, позволил себе слабость лишь год назад, когда понял, что Есенин погиб. До и после этого Клюев не пил.
Двадцать восьмое декабря. Он вспомнил, как год назад ходил под окнами «Интернационала», как отправлял домой Анну. Помнит ли? Новый муж, новая жизнь.
«Ничего, скоро вспомнят, – Клюев снова ходил из угла в угол. – «Плач» я закончил. Издать бы только. Бог даст, в следующем году…»

Он надеялся, что стихи будут издавать. Нужны были деньги, а одно из издательств прислало письмо о том, что сборник его стихотворений и поэм запланирован к выпуску в1927 году.

«Дай-то Бог», – Клюев перекрестился, глядя на икону.

И ещё раз перекрестился, уже глядя в окно. Там, в сумраке уходящего дня методично мелькали две пары ног в одинаковых ботинках и брюках.

«Ироды. Пришли…снова пришли, – Клюев трижды перекрестился Николаю Угоднику. – Нет покоя».

Он прилёг на кровать. Сердце защемило, дышать стало тяжело. Клюев закрыл глаза.

«Что, Коленька, приболел?» – перед ним в сизой дымке стоял Есенин в расстёгнутом пальто, под которым виднелась жилетка и рубаха, оторванная с одного края.
«Серёжа, ты?»
«Я, брат мой старший. А чему ты удивляешься?»
«Думал о тебе только что, а тут ты».
«Знаю, брат, знаю. Пришёл как есть. Рубаху, видишь, попортили тогда, суки. Тебе кусок мальчишки принесли? – Есенин затянулся, пыхнув трубкой. По комнате пополз запах табачного дыма.
Клюев закашлял.
«У меня, брат. А нешто и курить можешь?»
«Сегодня могу. Разрешили».
«Кто?»
«Ты знаешь, кто. Видел его».
«Тот, что как тень, в капюшоне?»
«Он и есть. На-ко, говорит, покури, Серёжа. Сегодня можно».
«Кто он? Страшен, чёрт».
«Нет, это, брат, не та сила. Чёрту он не товарищ».
«А волк…волк почему?»
«С ним он всегда. Один остался. Суд вершит».
«Значит…Он?»
«Нет, братко, не Он. Он есть. Всюду. Его ощущаешь душой, – Есенин усмехнулся. – У кого она есть».
«Недоброе я чую».
«Правильно чуешь. Потому и пришёл. Сегодня в последний раз. Дальше – как разрешат».
«Я Егора-то в больнице поостерег».
«Знаю. Был вчера у Ани. Напугал ты её снова».
«Но я должен её предупредить».
«Должен. Ты если узнаешь что – к Чагину иди. Он поможет. – Сергей выпустил дым. – А вот смотри-ка, брат, кашля-то у меня нет. Нечем кашлять-то», – он засмеялся.
«А я вот болею, брат, – Клюев поморщился. – Операцию мне сделали недавно. Егор».
«Видел тебя. Задыхался ты больно в последнюю нашу встречу. Со мной рвался через реку. Да рано тебе ещё, сам знаешь».
«Ироды все, – Клюев нахмурился. – Предали. Никто и не вспомнил. А ведь год прошёл, как ты…Тебя…»
«Ты – помнишь. Аня помнит. Мама с сёстрами, опять же. Остальные – Бог им судья, Николаша».
«Ну, пойду я, пожалуй, – Есенин поднялся. В свете, падающем из окна, мелькнули полупрозрачные руки. Трубки у него уже не было. – Успеть нужно до рассвета ещё в один адрес».
«К Ане?»
«Нет, был у неё. Не пойду. Отплатить бы нужно. Прощай, брат».

**

По спящему городу неслышно двигались две фигуры: одна человеческая, в чёрном распахнутом пальто, другая – волчья. Впрочем, никто (или практически никто) не видел этих двух, спешащих в сторону Исаакия. Ветер гнал позёмку вслед невидимым путникам, гасли фонари.
– Здесь, – коротко сказал человек.

Борис спал у себя в кабинете. Допросы, допросы, агенты – череда нескончаемых лиц, угодливых, уродливых, изуродованных. Он просто упал на топчан, войдя в кабинет, и уснул. Ему давно ничего не снилось. Далёкое детство оставило сны с собой. Очки лежали на письменном столе, Борис съёжился от холода, лицо его выглядело беспомощным.
Двое сидели перед спящим. Человек на стуле, волк – на полу.

– Ну, – нетерпеливо прохрипел волк. – Тебе разрешили.
– Я так не могу. Он спит.
– Ты ему и так явишься во сне.
– Не могу.
– А наказание?
– Я думаю, Он без нас разберётся.
– Твоё дело. Но я его предупрежу. – Волк оскалился, на холке поднялась шерсть. – Мразь, – тявкнул он. – Сдохнешь как пёс. На помойке.

Борис открыл глаза. Сощурился, глядя в темноту.

– Кто здесь? – В его руке появился пистолет. Он взвел курок.

 Два горящих глаза мелькнули в темноте.

– Сдохнешь. Скоро. – Со стола полетела чернильница, стопка протоколов упала и вспыхнула на полу.

Борис выстрелил в сторону окна:
– Суки. Кругом одна контра.

В коридоре затопали,  дверь сотрясалась от ударов. Борис рывком открыл дверь. В кабинет ввалились дежурный и несколько солдат. Солдаты бросились тушить бумагу, а Борис взял за грудки дежурного.

– Ты кого, сука, пропустил?
– Не было никого.
– А это что? – Борис кивнул на дымящуюся бумагу и чернильницу на полу.
– Не могу знать.
Борис с размаху ударил дежурного по шее рукояткой пистолета. Тот упал.

– В камеру его, – бросил он солдатам. – И приберите тут.

У Исаакия волк подбежал к тёмной фигуре в капюшоне.

– Он не воспользовался, – зверь хмуро кивнул на человека в пальто. – Я предупредил.
– Пахнет порохом, – с тревогой проговорила фигура.
– Стрелял, – коротко ответил волк.
– Время вышло, идём. – Человек в капюшоне кивнул Сергею. – Остальное сделают без тебя.

Три фигуры шли по свежему снегу в сторону Васильевского острова, не оставляя следов. Замерзший город закутался в туман, в котором вскоре и растворились путники…

продолжение http://www.proza.ru/2013/08/17/1976