Четыре букета в одной вазе

          Эти рассказы выставлены россыпью, каждый в своё время… но теперь, здесь (выставляя на главной странице) я их объединил, поскольку это работы одного периода, писаны одними красками, в одной тональности, с одной позиции… подкорректировал…

          Итак, «ЧЕТЫРЕ БУКЕТА В ОДНОЙ ВАЗЕ» - подобие круга,
          который в последнем рассказе замыкается,
          в порядке публикации:


                1

          МЕСТО ИЗ ПИСАНИЯ


     Божий человек Алексей Зуев нервно топнул по заводной ножке, сел на мотоцикл и, газанув так, что двор наполнился клубами сизого дыма, вырвался за ворота и помчался к храму. По сельской улице было бы короче, но он поехал по большаку, в объезд – не хотелось видеться с людьми – разговаривать было не о чем и не за чем – душа рвалась к Богу, в тишину Его безмолвной спасительной обители…
     Остановился у источника перед храмом, заглушил мотор, спешился, поставил «коня» на «парковочные копытца», трижды перекрестился на купола, спустился к источнику, попил студёной, сладкой, как райская жизнь, водицы, умылся, полил на голову…
     Несколько отлегло – теперь он мог и видеть, и слышать… Огляделся, прислушался: сгущались краски летнего вечера, воздух становился плотнее, прохладнее, душистее… многоцветие трав на полях перекликалось с многоцветием неба, озарённого закатными красками… над лесом поднимались пары, словно дымы костров – рисунок короткого ливня… работы селян завершались: смолкли бензопилы, электрорубанки, топоры и молотки… и только у Васьки Жилина, мелкого предпринимателя, ещё гудела язвительно пилорама – допиливали брус на доделку нового дома… Это в дали, а вблизи промычала корова – почтальонка Настя Лаврова вела свою бурую Смокву домой…
     «Гармония у Господа… благодать… а у человеков беда беспросветная…» - подумал Алексей и пошёл по тропинке к храму, обращаясь то к Христу, то к Богородице…
     Он каялся в грехах, жаловался на себя, скорбя и сокрушаясь о своём несовершенстве: «Надо же так, а – только вчера исповедался, причастился – чистоту и свободу едва ощутил, порадоваться толком не успел – а сегодня уже опять, на тебе – грудь полна – сердцу тесно – хоть волком вой… прости Господи, прости… Пресвятая Богородица, услыши мя грешного…»
     В молитвенном плаче, трижды обошёл храм, потом сел на лавочку ближайшей к запертым вратам могилы и, глядя, как высоко-высоко, над куполом колокольни и крестом, в розоватых разводах вечернего неба вьются стрижи, пытался осмыслить происшествие дня…

     Это был понедельник. Проснулся, по обыкновению рано: в окошко струился серый, ещё без золота солнечных лучей, свет… Соседский петух, словно бензопилой, резал ухо… «Как не надорвётся, - думал Зуев, - ведь до вечера будет так орать… и где они его взяли?.. А приснилась опять дурнина – редкостная дурнина, прости Господи… и знать бы к чему?..»
     Он лежал на спине и глядел в потолок, весь утыканный пятнами от мух и комаров – строгих правил мамаша не позволяла пользоваться фумигатором – самодельной шлёпалкой били… Всегда, когда приснится что-нибудь эдакое, особенное, каверзное, он не сразу вставал, но полежит-полежит так вот на спине, глядя в потолок и пытаясь рассудить, к чему ему дан такой сон, потом прозвенит будильник в соседней комнате, он быстро вскочит и побежит во двор: в туалет, умываться… везде опережая свою сердитую, особенно по утрам, старуху-мать…

     Каверзный сон Алексея Зуева:
     Едет он в электричке в Москву… электричка старая-престарая, сиденья ещё деревянными рейками обитые… напротив сидит пожилой мужчина с корзиной, а в корзине грибов с верхом… и грибы-то всё благородные, чистые: белые, подосиновики, грузди…
- И откуда у вас такие грибы? – интересуется Зуев. – По времени вроде рановато ещё…
- Во-первых, вы бы сперва поздоровались, - возмущается мужчина, - а во-вторых, я же не спрашиваю, что у вас в портфеле…
- Простите, Христа ради… здравствуйте… известно что – деньги… - уверенно отвечает Зуев, хотя только теперь заметил, что в руках держит портфель…
- И много?.. – живо интересуется грибник.
- Во-первых, вы не ответили на мой вопрос – это не прилично, во-вторых…
- Да будет вам дуться… Из Муромских лесов грибы… а у вас тут какая сумма?
- Три… - легко отвечает Зуев, и, в утверждение, выставляет три пальца.
- Три чего, простите?
- Миллиона…
- В рублях?..
- В евро…
- Солидная сумма… Вы что же, бухгалтер, или того хуже – банкир?..
- Нет – козье молоко продал…
- К войне… - неожиданно заключает грибник и отворачивается к окну…
- Это вы о молоке или о деньгах?.. – удивляется Зуев.
- О грибах… - не поворачиваясь, поясняет грибник. – перед войной всегда грибов много…
     В этот момент сюжетная линия сна изламывается и Алексей Зуев стоит уже на Красной площади в Москве… смотрит и не может понять – вместо мавзолея заведение с надписью «Общепит»… «Чудеса!» - удивляется Зуев и переступает порог заведения… Сразу перед дверью касса, перед кассой роскошное кресло, деревянное, морёного дуба, искусной резьбы, за кассой весьма известное – лучше сказать, весьма публичное лицо, но не президент и не из правительства, а некто из юмористов-сатириков, но не Хазанов и не Задорнов…
- Присаживайтесь… - предлагает лицо, указывая на кресло.
- Спаси Христос… - Зуев садится и чувствует, что утопает в роскоши.
- Вы что же, старообрядец? – интересуется кассир.
- Нет – просто пообедать зашёл… у вас можно пообедать?..
- Заказывайте.
- Стакан вина и две котлеты…
- Жить на вершине голой, писать простые сонеты, и чтобы люди из дола, носили вино и котлеты… - с выражением продекламировал кассир, при этом, кассовый аппарат,  неприятно тарахтя, высунул белый язык чека…
- Простите, не понял… - Зуев, в стиле сельского интеллигента, сморщил лицо.
- Во-первых, Саша Чёрный, во-вторых, вино вам выдадут, согласно нормы, а по поводу котлет я бы вам так посоветовал: приобретите микроволновую печь, пока они ещё остались на складе…
- Вы что, сомневаетесь в моих покупательских возможностях? – возмущается Зуев и зачем-то потрясывает портфелем перед носом кассира.
- Нет – я сомневаюсь в ваших умственных способностях – обернитесь и посмотрите, кто стоит в очереди за вашей спиной – чтобы вы, неизвестно кто, нам тут ещё драгоценные котлеты заказывали…
      Зуев обернулся, за его спиной стояли, видные политические деятели, бизнесмены, учёны, популярные артисты, акулы пера и шоубизнеса… словом, весь бомонд родного отечества… причём, на дворе лето, а они одеты по зимнему – все в дорогих шубах, манто, шапки самых невообразимых фасонов и мехов, на некоторых даже унты, расшитые бисером, и бриллианты, бриллианты, бриллианты… не говоря уже о блистательных образцах зубопротезирования и пластической хирургии…  Однако, Зуев не растерялся – едва сдерживая смех, он вскочил на кресло и пропел речитативом:
- Вот здесь, в портфеле у меня, три миллиарда!.. не хухры?..
- В рублях?.. – так же пропели из толпы. В ответ Зуев покрутил пальцем у виска, и, глиссируя по-ленински, заявил:
- Товагищи! В то вгемя, как наша стгана увегенно шагает к окончательно газгушительной победе демокгатического капитализма, у нас в селе годился мальчик с удивительными данными: гост – метг двадцать, вес – полтога пуда… удивительно, не пгавда ли… пги том, что его мамочка невыгодно посгедственна в гезультатах антгопометгических измегерений… но чудесно даже не это…
     Тут из толпы вышел самый богато и вычурно одетый господин, вынул из кармана сундук и поставил на кассу:
- Покупаю вашего мальчика… я из него бойца без правил сделаю…
- А вот и ошибаетесь, догогой товагищ – мы наше чудо ни за какие деньги не пгодаём…
     Кассир вскочил, выхватил из-за пояса травматический пистолет и, трижды выстрелив в потолок, истерично, срываясь на фальцет, прокричал:
- Все вон! Заведение запирается на обед! А вас, господин хороший, я прошу остаться – сейчас вам котлеты вынесут… - и, подмигнув, добавил. – Из стволовых клеток размороженного мамонта… Деликатес, скажу я вам, отменнейший – более того, генеральный академик страны утверждает, что это эликсир вечной жизни – то есть бессмертия… видите, как далеко шагнула современная наука, пока вы там коз доите… и техника, да… Между прочим, они все только за этим и приходили… - тут кассир взял микрофон и крикнул в него так, что в динамиках послышался отвратительный свист. – Таланбеков, что вы там телитесь!
     Вошёл официант в чалме и полосатом халате и поставил перед Зуевым крохотную тарелочку с голубой каёмочкой…
- Но где котлеты? – Зуев удивлённо вскинул брови и развёл руками.
- Вот прибор… - официант подал Зуеву нечто похожее на швейную иглу.
- Что это?
- Лазерная вилка… всё изготовлено по нанотехнологиям спецзаказа… наведите ушко на центр аутодиска…
- Минуточку… - вмешался кассир. – Прежде чем вы приступите к вечной трапезе, я бы хотел получить оплату…
- Вот возьмите… сдачи не надо…
- Я понимаю ваш жест, но здесь недостаточно…
- Да вы в своём уме ли?! – у Зуева от возмущения даже губы затряслись. – Три миллиарда евро недостаточно?!.
- Вот если бы вы рассказали о чудесном мальчике поподробнее… только рассказали, и всё… остальное мы сами…
- Хорошо… - Зуев почувствовал раж. – Но у меня тоже есть небольшое условие…
- Мы вас внимательнейшим образом прослушиваем…
- Вы берёте деньги, я съедаю одну котлетку, затем оглашаю чудо, после чего съедаю другую, а потом, на десерт так сказать, открываю главный секрет нашего коммюнике… согласны?..
- Абсолютно… а также прошу прощения и беру обратно свои слова об отсутствии у вас умственных способностей…
     Зуев проглотил половину вечной жизни, даже не почувствовав её вкуса.
- Итак, слушайте…
- Минуточку, я включу дополнительную аппаратуру… - кассир опустился под кассу и чем-то пощёлкал. - Готово, можно начинать…
- Чудо в том, что у нашего мальчика на указательном персте правой десницы отсутствует крайняя фаланга… - выдержал паузу, наслаждаясь нетерпением кассира и официанта, которые не спускали с него архизаинтересованных глаз. – Вместо неё… - опять пауза.
- Да перестаньте же, в конце-то концов! – не выдержал кассир. – Знаете, как это мучительно… вы же христианин… и пожалуйста, без архаизмов – держитесь современной славистики…
- Ну, хорошо – больше не буду… а вы опустите глаза – вы же меня бурите, точно пираты-нефтяники сибирские недра…
- Принято… продолжайте…
- Продолжаю… так вот, вместо фаланги отверстие, которое мироточит… да-да, вы не ослышались – миро-точит… причём, по средам и пятницам мёд, а в остальные дни молоко, такое же сладкое и душистое…
- А жирность?.. какова жирность молока?..
- Не спешите – теперь, по условиям договора, я должен вкусить остаток вечности…
- Возражений нет… приятного аппетита…
- Спаси Христос… а теперь, господа могучие и алчные, главный секрет праздника: суть в том, что никакого мальчика нет – наша вера крепка не чудесами…
- А чем?
     Зуев молчал.
- Если вы не ответите, я вынужден буду вас арестовать, и тогда стволовые котлеты вам уже не помогут…
     В этот момент в сознание ворвался крик петуха и Зуев проснулся.

     Открыл глаза: в окошко струился серый, ещё без примеси червонного золота зари, свет… Соседский петух, точно бензопилой, резал ухо… «Как не надорвётся, - глядя в потолок, думал Зуев, - ведь до вечера будет так орать… и где они его взяли?.. Ну, к чему, такая дурнина приснилась, к чему?..»
     Прозвенел будильник у матери… Алексей вскочил, натянул штаны, рубаху, вышел в зал и опешил…
- Доброе утро, сынок… - мягко сказала Елизавета Ивановна, стоявшая перед ним, как икона.
- Доброе утро, мама… - сконфузившись, ответил сын – первенство было утрачено, а это уже серьёзное событие.
- Что-то мне не спалось нынче… небось полнолуние…
- Может быть… я ночью не вставал, на небо не глядел… - пробурчал Алексей, обходя улыбающуюся чему-то мать.
- Вёдра захвати – в доме ни капли… и потом, тебе дрова сегодня колоть – забыл?..
- Поколю…
- Не успеешь… а завтра берёзу привезут – куда будешь сваливать?.. ещё в пятницу говорила – «начинай»…
- В пятницу другие дела были… Успею, мама, успею – чурки короткие, осина легко идёт…
- Шесть кубов, Лёша…
- Мама, вы меня с кем-то путаете… - раздражаясь, он всегда переходил на «вы», стараясь придать голосу шутливые нотки…

     Прочитав утреннее правило и назвав имена всех живых и мёртвых, о которых болела душа, Алексей приступил к чтению Евангелия – Лук. 16, 19-31. Это место он прочёл несколько раз, и всякий раз удивлялся, будто читает впервые – «Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон, и каждый день пиршествовал блистательно. И был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его…»

     «Ну, хорошо, «одевался в порфиру и виссон», – рассуждал Алексей, – ещё как-то понять можно, но «каждый день пиршествовал блистательно»… каждый день… это какое же надо иметь сластолюбие-себялюбие-чревоугодие-тщеславие… Господи помилуй!.. а Лазарь в струпьях весь лежит у ворот и ждёт крошек с его стола… то есть два образца поведения… но кто согласиться в наше время добровольно следовать второму?.. ну там, пропил квартиру, объегорили, бомжует – понятно, но чтобы добровольно, Христа ради…» Даже слёзы выступили на глазах…

     С этими мыслями, он взял колун, вышел за ворота, где были свалены осиновые чурки, выбрал самую большую, в качестве плахи, и дело двинулось. Солнце, скрывалось за облаками, было прохладно, дрова шли легко… Алексей радовался погоде и удачному ходу работы, но время от времени в сознании возникали слова из Писания и он, задумавшись, останавливался и мучительно переваривал потрясающий ум и душу текст…

     Горка дров уже была приличной и умиляла сердечко, когда скрипнула калитка и послышался голос матери:
- Лёша, завтракать!
     Он помыл руки, умыл лицо, прошёл к столу. Помолились. На столе стояли две тарелки с рисовой кашей, сваренной на козьем молоке… Они держали коз – она любила коз, по той причине, что с ними хлопот меньше чем с коровой…
- Мама, опять вы мне положили молочную кашу в понедельник… или я вас не предупреждал, что в понедельник, равно как в среду и в пятницу я не ем скоромного…
- Это монашеское правило, сынок, а у тебя нет на то благословения…
- Опять вы за своё, мама, сколько можно уже…
- Да, опять – неверный в малом, неверен и в большом… Смиряться надо, сынок, смиряться… гордыня – матерь всех неприятностей…
     «Неприятностей… как аккуратно выражается…» - он съел кашу, запил чаем с мёдом и продолжил колку дров… Погода, тем временем, изменилась: выглянуло солнышко, припекало… работник вспотел, стали донимали слепни и овода…

- Здорово, Константиныч! – приветствовал Зуева проезжавший на велосипеде плотник Дорохов. – Ударно бьёшь…
- К вечеру надо успеть – завтра Савельев берёзу привезёт…
- Успеешь – чего тут – осина, она сама идёт… и чурки короткие – у тебя что, котёл?
- Котёл…
- Ну, Бог в помощь… поеду, а то меня Жилин уже костерит небось… корова отелилась, провозились…
- Послушай Петя, если бы у тебя было достаточно денег, ты бы смог пиршествовать блистательно каждый день?..
- Ой, не дразнись, Константиныч – я в долгах, как в шелках… побегу – сердцем слышу, как Васька меня по матери кроет – ему окосячку надо делать, а лучше меня, сам знаешь, никто не может – шустрых дельцов много, а хороших плотников – раз и обчёлся…
     «Молодец Дорохов – видит суть процесса – успею… - думал Зуев, - треть уже махнул, ещё треть махну до обеда, а там отдохну и остаток добью – в аккурат к ужину…»

     На обед Елизавета Ивановна приготовила гороховый суп и рыбные котлеты с гречневой кашей, на третье – кисель из свежей смородины и малины…
- Что это ты, мама – рыбные котлеты – к какому празднику щедрота? – удивился сын.
- Ешь, что Бог послал и не рассуждай… у тебя работа тяжёлая…
- Спаси Христос…
     Пообедав, минут сорок вздремнул и опять за работу…
     Солнце уже миновало зенит и покатилось в закат… Алексей распрямился, вытер пот со лба, взял бутылку, стоявшую в тени сиреневого куста, попил колодезной воды – «Хорошо… куб осталось… от силы, полтора…» В лазурной вышине плыли изумительные барашки, пахло свежей осиной, цветущими травами и сельским двором… соседский петух орал беспрестанно, словно это он нёс яйца, а не куры, опекаемые им… В это время, из-за поворота показалась большая чёрная машина, сверкающая новизной – «Ух, ты – кого это к нам?..»
     Машина притормозила и свернула к воротам Зуевых… Заглох мотор, дверь открылась, глазам Алексея предстал элегантный господин в белом льняном костюме, сильно смятом в спине и ниже, в белых туфлях в дырочку, и чёрных солнечных очках… «А вот и война… - понял Алексей. – Вот и человек из притчи, одетый в порфиру и виссон… сейчас начнёт демонстрировать блистательное пиршество…»
- Здорово, брат! Или не узнаёшь?.. – господин, широко улыбаясь, снял очки.
- Здравствуйте… с трудом, но узнаю…
- И я узнаю брата Иакова – как всегда, весь в трудах и молитвах… Понимаю, в будущем веце хоть в крапиве, но в раю… - из машины вышла молодая женщина, тоже вся в белом. – Вот, познакомься, Яша, это моя новая жена… между прочим, Глафира – редкое имя…
- А старую куда дел?..
- Яша, Яша, Яша, разве так можно – это тебе не дрова колоть…
- Прости, брат, вырвалось…
- Бог простит… а где мамулёк – в храме небось?..
- Нет – дома… проходите… - Алексей посмотрел на дрова и понял, что мать была права – доколоть сегодня не удастся: «Или она знала о приезде Геннадия?..» – Тогда я по, такому случаю, в магазин смотаюсь – сам знаешь, мы живём скромно…
- Яша, не суетись – или не видишь, какого класса гости к вам пожаловали…
- Уж вижу, Гена, вижу… и содрогаюсь всем своим существом…
- Ты по прежнему колок, Яша, а ведь подвижником себя мнишь… достиг ли смирения, брат?..
- Да кто ж его может достигнуть, при таких атрибуциях…

- Ой, Гена, посмотри какая прелесть… - Глафира присела и хотела погладить котёнка, вынырнувшего из-под ворот.
- Осторожно! Он лишаистый, блохастый и поносить не перестаёт… и вообще, у нас тут, за что ни возьмись, всё опасно – голимая природа кругом, а на вас вон какой белизны порфира и виссон…
- Алексей, вы о чём?.. – изумилась молодая женщина…
- Всё понимай через юмор, Глашенька… - упредил немолодой муж. – Яша большой шутник…
- Странные шутки… и почему Яша, а не Лёша…
- Потому, что он еврей…
- А ты?
- А я русский…
- Надеюсь, это тоже шутка?..
- Нет – это сущая правда – его отец был еврей, а мой русский…
- Ну и что, у меня бабушка на половину еврейка…
- Что же ты раньше не сказала?..
- А если бы сказала – не полюбил бы?..
- Да шучу я, шучу… Это долгий разговор, Гларик, а я так проголодался – продолжим за столом… Открывай ворота, брат, водворим колесницу в пределы чертога…
     Открывая, а затем и закрывая ворота, Алексей напряжённо твердил в себе: «Чтобы брата не убить, надо брата полюбить… Господи, как это трудно…»

     Стол ломился от яств. Тут были: и коньяк, и виски, и дорогая водка, и шампанское, и прочие вина, и всякая рыба, и всякое мясо, и всякие фрукты, и всякие овощи… мать только отварила молодой картошки и нащипала с грядок зелени…
- И каждый день пиршествовал блистательно… - ввернул Алексей, когда Геннадий разлил напитки.
- За встречу! – не скрывая нетерпения, и делая вид, что не заметил иголки старшего брата, провозгласил младший.
- Погоди, Гена, у нас так не принято… - сердито сказала мать. – Или забыл? Алексей, вознеси молитву и благослови трапезу…
     Алексей подошёл к образам, затеплил лампадку и стал читать молитвы…
- Странно, на дворе двадцать первый век – электроника, интернет, клонирование, космос – а тут, как при царе Горохе… - прошептала мужу Глафира.
- Ничего, пусть помашут перстами… я четыре года махал, потом образумился…
     Напряжение удвоилось – Елизавета Ивановна тоже не одобрила «новинку» младшего сына, и этот шепоток во время молитвы…
- Венчаться будете, или как? – спросила мать, после того как сыновья выпили и стали закусывать.
- А ты что, мамулёк, с нами не выпьешь?.. в кои-то веки собрались…
- Ты не увиливай – отвечай прямо.
- Понял – начинается… Глаша, ты хочешь пойти под венец?..
- Если без этого не обойтись… главное ведь любовь…
- Любовь, любовь… - улыбнулся Алексей. – Сперва любовь, потом морковь… точнее, ботва…
- В каком это смысле… - молодая женщина отложила вилку.
- Не принимай к сердцу – я же тебе сказал, это у нас такой юмор… семейный…
- Да – интернациональный…
- Яшя слушяйся мамочку… - съязвил в ответ Геннадий, налил пол бокала виски и махом опрокинул в себя. – Ну, хорошо, давайте конкретно поговорим… Вы знаете, я четыре года вместе с вами следовал примеру святых отцов: постился, молился, читал книги, смирялся, уничижал себя, практиковал нищелюбие – может быть даже больше вашего – разве что, струпьями не покрылся, как тот Лазарь…
- Ещё как покрылся – только не снаружи, а внутри… ты же ничего не понял: слушал да не услышал, смотрел да не увидел… Помирать-то как собираешься?..
- Яша, я тебя не перебиваю – дай договорить… Итак, следуя церковным правилам, я стал безвольным, желания во мне угасли, сон не приносил бодрости, а пища не давала сил… я раздражался по пустякам, уволился с одной работы, с другой, от меня ушла жена – не вынесла моего «благочестия»...
- Меру надо было соблюдать и лучше в грехах каяться... – вставила Елизавета Ивановна.
- Да-да, меру… потом я её узнал – умные люди говорят: «жить бедным глупо…»
- У этой фразы есть продолжение: «а умирать богатым стыдно»… Но эта мысль  пришла в голову масонам, как некое оправдание их собственной дикости… 
- Масоны построили самое мощное в мире государство, да будет тебе известно, придумали автомобиль, и паровоз, самолёт и электричество, и телефон, и телевизор, и мотоцикл, не к столу будет сказано…
- Попрекаешь подарком…
- Не перебивай… и прочее – и весь мир пользуется этими благами и никого не тошнит… кстати, и ты Яша тоже – каноны свои и акафисты читаешь не при лучине, и спутниковая тарелочка у вас висит, как у всех… между прочим, двести каналов, и почти все масонские… и священники ваши не пешком ковыляют на службы и требы…
- Не всё придумали масоны, Гена, не всё… и кое-кого от них всё же подташнивает… и тарелка эта висит благодаря тебе, и повесил её ты для себя, чтобы, когда приезжаешь, раз в пять лет, на недельку, тебе тут скучно не было… работать по хозяйству ты не любишь уже – как же, учёная степень, бизнес, оффшоры – денег отвалил и делу конец… рыбалкой-охотой не увлекаешься, грибами тоже – а больше тут и заняться не чем – в бане париться, виски хлестать, да телевизором ржать-разжигаться…
     Алексей видел, что раздражение его растёт и вот-вот вырвется гневом, но остановить себя не мог. Он сильнее стиснул зубы: «Чтобы брата не убить, надо брата полюбить… Господи помилуй! – не получается…»

     За окном громыхнуло, поднялся ветер, по кровле забарабанили крупные капли дождя… Елизавета Ивановна поднялась, закрыла окно и ушла в свою комнату. Глафира не знала куда себя деть – она молча сидела, потупившись в свою тарелку, ногтями теребя край клеёнки… Геннадий налил себе ещё пол бокала виски, и, проглотив, продолжил:
- Эх, Яша, Яша… возлюби ближнего… думаешь не видно в каком раздражении ты пребываешь – вон как желваки играют – осуждаешь… возлюби ближнего… думаешь я не знаю – ты ведь только и ждёшь, когда маменька ко Господу отойдёт, чтобы на следующий же день после похорон бросить всю эту канитель и умыкнуть куда-нибудь на Валаам… разве это любовь?.. допускаю даже, что ты и молишься о скорейшей её кончине…
     У Алексея померкло в глазах – но самооправдание грех, даже если тебя оболгали… Он, вскочил, выбежал из дома, вывел из сарая мотоцикл, нервно топнул по заводной ножке и, газанув так, что двор наполнился клубами сизого дыма, вырвался за ворота и помчался к храму…

     Когда он вернулся, машины во дворе не было, на крыльце стояли две коробки: немецкая бензопила и японская электрокосилка – подарок брата…

     В воскресенье на исповеди Божий человек Алексей Зуев стоял первым…



22.07.13
9:45



                2

          ИМУЩЕСТВО ХРИСТА РАДИ


     Всю ночь Петру Валентиновичу Сазонову было страшно. Сердце колотилось, точно в разносе, дыхание запирало, он просыпался, смотрел в черноту этой нескончаемой ночи и никак не мог понять, что происходит.
- Ты чего? – спросила жена, когда он в очередной раз проснулся и громко вздыхал.
- Вдохновение нашло… стихи сочиняю…
- Спать надо – завтра работы полно… да какая работа…
- Спи, а я пойду на кухню, попробую запишу…
     Он поднялся с постели, прошёл на кухню, затеплил лампадку и, как был в трусах и майке, пал на колени перед иконами и стал молиться. Прочитав покаянный псалом двенадцать раз, осторожно, чтобы не громыхать коленками об пол, положил пятьдесят земных поклонов, выпил полстакана крещенской воды и опять лёг. Потревоженная его укладкой жена повернулась к нему, прижалась…
- Записал?..
- Записал…
- Дашь почитать?..
- Когда отредактирую… спи…

     Закрыл глаза, прислушался: сердце бьётся нормально, дыхание ровное, страха нет. Уснул. И опять приснилось тоже самое: просыпается он во сне и видит, что лежит на спине, на решётке, сваренной из арматуры… решётка чуть шире спины и торчит из стены панельного дома, очень высокого дома… он видит эту стену, уходящую далеко-далеко вниз, аж за облака, и ужасается, как только ещё не свалился в эту пропасть, и как очутился здесь, когда живёт не в городе, а в селе, в деревянном доме, построенном собственными руками… смотрит вниз и сердце заходится от страха, дышать становится трудно… смотрит в верх и видит край крыши и какую-то металлическую конструкцию, сваренную из уголка, осторожно протягивает руки, цепляется за неё, подтягивается, отталкивается от решётки, повисает на руках, и вдруг видит, что решётка сильно отдалилась, то есть обратного хода нет, а конструкция начинает шататься и саморезы, которыми она крепится к стене, вылезают из стены вместе с дюбелями…

     Открыл глаза, воздуха не хватало… Держась за сердце, отдышался… Подумал: «Всё, больше не буду спать…» Сквозь сиреневые шторы пробивался слабенький белый свет… Прислушался… будто часы тикают – его наручные часы, «командирские», подарок жены на серебряную свадьбу – «Странно – ведь они висят на гвозде в другой комнате, над телевизором… как я могу их слышать?..» Вдруг тиканье часов прервалось и послышался лёгкий стук с улицы – «Синички прилетели, пену клюют… что им далась эта пена?..»
 
- Надо наличники вешать, пока они всю пену не выклевали… уж два года как окна поменяли, а наличников всё нет… Видел, какие Ремнёв себе вырезал?.. – она тоже проснулась и смотрела на мужа – она любила смотреть как он думает.
- Видел… я ему заказал, такие же… сам бы сработал, да фантазии хорошей нет…
- И когда будут готовы?
- Говорит, с сеном разделаюсь и начну…
     Она встала, надела халат, тапочки, пошла на двор.
     Он слышал, как она переобулась в галоши, вышла на крыльцо спустилась по лестнице и пошлёпала по доскам, которыми он накануне выстлал все тропинки во дворе… Он тоже встал, оделся и вышел во двор… Утро было туманное, сырое… пахло лилиями, открывшими свои тяжёлые, розовато-белые колокола… Вышел на улицу, погасил фонарь на столбе, посмотрел на кучи песка и щебня, подумал: «Да-а-а, работёнка предстоит будь-будь… только бы дождя не было…»

     Сазоновы жили хорошо, дружно, в любви – по-христиански: молились, постились, по воскресеньям ходили в храм: она пела на клиросе, он – помогал батюшке в алтаре: разжигал кадило, подносил свечу к Царским Вратам, вместе с псаломщиком держал плат перед Святой Чашей… и всегда, различая в хоре высокий, сочный голос жены, тихонечко подпевал ей: «Тело Христово примите, Источника бессмертного вкусите…»… словом, на службах в храме исполнял чин алтарника… И, через эту службу в храме, им от людей особое уважение было: кто медку баночку принесёт, кто десяток яичек, кто пирожков свеженьких лукошко, только что из печи… и не откажешься ведь – Христа ради…
     Бог им дал только сына… потом было два выкидыша – то ли от тяжёлой работы, то ли ещё от чего – и она стала бояться зачатия… «Ну и ладно… - смирялся Пётр Валентинович, - Знать Божий Промысел о нас таков…»
     Сын вырос, окончил институт, живёт в городе, трое детей, младшему пять, старшие близняшки в сентябре в школу пойдут, на лето ребят привозят сюда, к родителям, на воздух, на молоко, на ягоды… да и сами в отпуск приезжают… В доме стало тесновато –хотел прирубить пару комнаток к дому, но сын попросил к бане, так, говорит, теперь делают, и нам молодым, мол, хорошо ещё жить отдельно…
     Скопили денег, купили стройматериалу: цемента, песку, щебня, кирпича, обрезной доски, бруса… взял у Тимохиных бетономешалку, залил фундамент – «Теперь цоколь надо класть – только бы дождя не было…»

     Дождя не было. Пётр Валентинович не спеша, аккуратненько выкладывал кирпичи… Не любил он это дело: раствор то жидковат получался, то густоват, или кирпич расколется не так – нет навыка каменщика… другой труд с деревом – дерево он любил – чувствовал, как себя…
     Ближе к обеду пролился короткий дождь – так, чуть побрызгало, и опять прояснилось.
     Пообедали.
- Люда, я вздремну полчасика… разбудишь?
- Разбужу… ложись с детьми, в детской – с тобой они быстрее уснут – сказку им расскажешь… - она мыла посуду и думала: «Надо собрать ягоду и сварить варенье… и помидоры пойти подвязать – ломаются под тяжестью плодов…»
    
     После обеда и тихого часа ситуация изменилась: он отдохнул и стал чувствовать пропорцию замеса… проложил по периметру рубероид, наметил отдушины, и повёл кладку дальше… Раствор в мастерке теперь держался ловчее, рука брала увереннее,  и второй ряд кирпича пошёл легче и быстрей… Светило солнце, воздух двигался прохладным ветерком, шумели берёзы и осины, гудели пчёлы и шмели на цветах, щебетали ласточки, чирикали воробьи, внучата помогали бабушке собирать ягоду… настроение было хорошее, вполне счастливое…

     У соседей с лева тоже шли работы… Москвичи: он Андрей – дизайнер по профессии, она Ирина – экономист – симпатичная молодая чета, правда, без детей… отчего нет детей Пётр Валентинович не знал – не подойдёшь ведь не спросишь, да и не успели ещё познакомиться, как следует… Они купили этот дом весной, во время паводка – купили, повесили на окна ставни, новые замки врезали и домой, в Москву… а теперь вот приехали и стали благоустраивать на свой лад: он косил траву и прокорчёвывал дикие заросли, она хлопотала внутри дома, часто выходила и кормила его с рук: то апельсинку чищенную поднесёт и по дольке в рот закладывает, то персик порезанный… и всё воркуют, воркуют – любезно так и миловидно, словно два голубка…
     После обеда, Сазонов только-только начал работать, к ним подъехал грузовик и мужики с грохотом свалили трубы для забора – хозяева решили рабицу натянуть…

     Надо сказать, что этот дом какой-то особенный – что-то в нём не так, словно заговорённый… После смерти первого хозяина и строителя Сергея Ивановича Сенина никто в нём не уживается.
     Сперва его купил чиновник из Москвы – Игорь Дмитриевич. Он его расстроил, крышу перекрыл, соорудил мансарду, заложил фундамент под баню, новый колодец вырыл… Хороший был мужик – не жадный, не злобивый, но слабый на амурную вязь – хотел уже забор делать и тут приключилась у него беда – любовь лютая – местная молодка окрутила пожилого семьянина, да так, что и семью бросил, и дом продал – как судачили селяне, «подлегла лазутчица»…  Да, ничего путного из этой любви не вышло – она выжала из него всё, что можно: московскую прописку, квартиру, машину и туту – не подходи ко мне дядечка, знать тебя не знаю…
     Потом владельцем этого дома была Алла Викторовна Хворостян. Купила она его без особой надобности, так, на случай техногенной катастрофы в Москве – в определённых кругах об этом настойчиво говорили... За пять лет она всего раз семь наведывалась, но успела набить его всяким барахлом, которое уже не в ходу, а выбросить жалко. Муж Аллы Викторовны, армянин, Аркадий Зиновьевич владел имением в Абхазии, на берегу моря, с большим виноградником и винным погребком, с большим садом, где росли цитрусовые, инжир, персики, абрикосы и прочее такое, экзотическое для земледельцев нашей полосы… И он приезжал сюда, смотрел купленный супругой дом, и дом ему понравился, и местные красоты пришлись по душе, но потом известный инцидент с Грузией, застал его там, когда покупатель уже нашёлся, ударили по рукам и начали оформление купчей… прогремели боевые операции и Аркадий Зиновьевич пережил не самые лучшие дни в своей жизни. «Нет, - сказал он решительно и гордо, - после такого испытания я отсюда никуда не поеду, и усадьбу продавать не буду.» Пришлось дом в российской глубинке продать.
     Алла Викторовна сильно уступила в цене. Новый директор Забокского стеклозавада, оказался человеком умным, хватким, знающим как вести торг… Но и он через два года сдался – газа нет, говорит, а с дровами мне возиться некогда – купил другой дом, в селе Большие Переделы – там да, всё культурно и газифицировано…
     И вот теперь – эти молодые влюблённые интеллигенты…

     Через полтора часа после того, как сгрузили трубы, к Сазонову прибежали братья Харины, известные на всю округу калымщики…
- Здорово, Валентиныч!
- И вам спастись Христом Богом…
- Тебе бетономешалка нужна?..
- Нет, я миксер на дрель насадил и по немногу намешиваю…
- Ну, ты тогда это, дай её нам…
- А Тимохин в курсе?..
- Да, мы только что от него…
     Укатили бетономешалку, через десять минут старший опять бежит…
- Валентиныч, у тебя там это, я смотрю щебёнка и песок… а эти москвичи, малохольные, недотумкали купить… так мы это, можно у тебя возьмём… нам надо-то всего чуть – замесов на пять – столбы под рабицу залить…
 Пётр Валентинович Задумался на мгновение…
- Нет, ну если нет, так нет – дело хозяйское…
- Отчего же нет – берите…
- Вот это разговор… я всегда говорил, ты, Валентиныч, душа-человек… не зря тебя люди уважают…
- Может вам и лопаты дать?
- Нет – лопаты есть… тачку дай, если не жалко…
- Берите – вон ту, что у сарая стоит…
 
     «Ишь ты, как стелит – «душа-человек», «люди уважают»… приятность так и разливается, так и разливается… однако это тщеславие, брат, прелесть… Господи помилуй… - Пётр Валентинович посмотрел на небо: солнце клонилось к закату, со стороны Рязани натягивало грозовой фронт, - Ох, ливанёт… ох, ливанёт… не забыть бы инструмент убрать…»
     Он опять склонился над кирпичами и ускорил движение мастерка – «Может успею, доложу ряд…»
     Вдруг видит, жена бежит, пыхтит – лица нет…
- Петя!
- Да, Людинушка моя, случилось что?.. - он так называл её в минуты особой радости и душевного равновесия…
- Что происходит?!
- А что происходит?
- Стою, малину сахаром засыпала, смотрю в окно, а там Харин Колька наш песок и наш щебень нашей же тачкой возит к соседям!..
- Ну, и что?
- Как это «ну и что»?.. это же наша собственность, имущество наше… мы же деньги платили…
- Успокойся… я разрешил… прикинул – нам хватит… И потом, как ты себе представляешь, человек подошёл, попросил – могу ли я, православный христианин, отказать?
- Ах, оставь это, Петя!.. А если не хватит?.. прикинул он… петух тоже прикинул да в суп попал… сперва доделай своё, а потом уж и чужим раздавай… - и побежала за ворота, и Пётр Валентинович услышал гневный голос жены. – А ну-ка прекрати!.. Остановись, кому говорю!.. И тачку на место поставь!..
- Ты что, Леонидовна, нам Валентиныч разрешил?..
- Валентиныч разрешил, а я запрещаю!..
     Сазонов схватился за голову: «Господи, что же она делает?..» Он бросил мастерок и побежал навстречу жене, которая громко хлопнув калиткой, шла домой варить ягоду.
     Чтобы не развлекать больше публику, Пётр Валентинович, остановился и подождал пока жена зайдёт в дом…
- Что ты наделала?.. мы же нарушили заповедь…
- Какую заповедь, Петя? Я убила кого, взяла не своё, или что?..
- Сказано: просящему дай…
- Конечно, дай, а потом ещё покупай… однако, там же сказано и другое: будьте просты, как голуби и мудры, как змеи… мудры! – слышишь, Петруша!.. и вспомни притчу о десяти девах…
- Это самооправдание, Люда…
- Нет – это смиренномудрие…
- Как я теперь батюшке в глаза посмотрю… а ты, как сможешь взойти на клирос и петь Херувимскую – «отложим попечение житейское»… «уважаемые люди»… Господи помилуй…
- Как обычно, Петя, как обычно… ничего страшного не произошло – я просто поставила их на место… ты посмотри, что они творят – налетели, как смерч, с одной халтуры на другую – ничего своего нет, всё сикось-накось, два часа поработают, вынудят аванс, и ищи их свищи – недозовёшься... работнички… ты посмотри, он же в домашних тапочках на босу ногу, и водкой пышет, как змей-горыныч огнём… разве так работают?..
- Постоянной работы нет, сама знаешь, вот и перебиваются люди халтурами…
- В таком случае, эти должны были обеспечить их всем необходимым… или сами бы подошли и сказали: извините, соседи, так получилось, люди приехали, а мы не успели купить песок и щебень, одолжите, через день-два вернём… или я не права?
- Права… сто раз права… но ты же меня выставила в исподнем… я разрешил, а ты отменила моё разрешение… да на всю улицу… можно же было как-то иначе, Люда…
- Как?
- Помягше, поумнее… кто я теперь в их глазах… хоть из дома не выходи…
- Прости, не совершенна…

     И он захворал: изменился в лице, осунулся, впал в уныние, с женой не разговаривал, из дома не выходил, все попечения оставил, в среду и пятницу, видать, по особой напасти демонской, пил водку, а в воскресенье в храм не пошёл… за ним приезжал псаломщик, с просьбой, Христа ради, от батюшки, но Пётр Валентинович был неумолим…
     После службы, отец Александр, сам навестил болящего. Он исповедовал его, приобщил Святых Даров, затем они вместе отобедали… за столом алтарник был уже бодр и весел…


27.07.13
0:28


                3

          СЮСЮЛЯТИНА ПЛЕСНЕВИДНАЯ


     Августовское утро золотилось на всём: на листьях и ещё не добравших сахаристой зрелости плодах яблонь и слив, на чёрно-бордовых и оранжевых гладиолусах, изогнутых от неглубокой посадки, на сочной траве, покрытой искрящимся бисером росы, на крыльях ласточек, рассевшихся на проводах и щебетавших каким-то особым, счастьеутверждающим щебетом…
     Иван Васильевич и Любовь Степановна Арапниковы встречали новый день. Он смотрел в окно, рассуждая как лучше, удобнее делать половые лаги из брёвен, аккуратно сложенных возле банного сруба… она – варила внукам кашу на свежем молоке, внуки, по обыкновению, безудержно бесились в своей комнате, время от времени выбегая сюда на кухню – в таком случае происходила какая-нибудь незадача: то помойное ведро опрокинут, то лавку зацепят, то клеёнку сдёрнут со стола…
- Эх, я вот сейчас ремень возьму!.. – гневался Иван Васильевич, хватаясь за свой старый солдатский ремень, потрескавшийся от времени, но с неизменно начищенной, подобно золотой медали за «доблесть и отвагу», бляхой.
- Ваня, Ваня, Ваня, нельзя так – это же дети, с ними надо по-хорошему, по-доброму, ласково…
- А если они не понимают… это не дети, это сущие бесы – десять раз им уже сказал «уймитесь» - ноль внимания… У нас так не было, Люба – отец сказал, всё – замри и делай как сказано…
- Сейчас время другое… люди другие…
- Ну что ты оправдываешь, что ты всё оправдываешь… посмотри на себя – они же из тебя всю кровь выпили…
- Всё, каша готова, садимся за стол… Ваня, тебе творожку с сахаром намешать?..
- Не знаю, как хочешь…
- Ребята, завтракать!.. Ребята, слышите, завтракать!.. Мальчики, Витя, Паша, живо за стол!..
     Но дети продолжали делать свой «бизнес», будто взрослые обращались не к ним.
Иван Васильевич махнул рукой, затеплил лампадку и стал громко читать молитву: «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя…». Любовь Степановна поймала внуков и за руки подвела к столу…
- Фу, опять эта каша… - конючливо прогундел старший. – Не буду…
- Я тозе ни будю… - поддержал младший.
      Иван Васильевич повысил голос, и молитва зазвучала угрожающе:
- …Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй! Благослови еду и питие, рабам твоим, молитв ради Пречистые Твоея Матери, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, аминь. – благословил стол и, зависнув над внуками, отвесил каждому подзатыльник, оба скривились, но не захныкали. – Ещё раз молитву перебьёте – уши пооборву!..
     Воцарилась тишина, сели за стол, застучали ложки о тарелки. Иван Васильевич перекрестился на образа и заговорил.
- Виктор, ты уже в третий класс пойдёшь… я в твоём возрасте…
     В этот момент послышался сигнал клаксона.
- Ура, папка приехал!.. – дети повскакивали с мест и побежали на улицу.
- Ну вот, пожалуйста… сюсюлятина пожаловала… а я думаю, к чему мне козлорогий сатир приснился, весь в бусах и стразах… даже рога и копыта… и представляешь, хвост подымет, а там задница губной помадой намазана… тьфу!..
- Какие жуткие сны тебе снятся… а я сплю без снов, без мыслей…
- Знать достигла в меру святости…
- Ваня, прошу тебя, держись в руках…
- Постараюсь… - он подошёл к буфету, налил полстакана водки и залпом осушил. – Пойду, открою им ворота и сразу за дело – не могу я на это гадство смотреть…

     Он открыл ворота, приветственно махнул рукой и пошёл в сарай… взял рубанок, установил на чурбаки подходящее бревно и стал выводить плоскость под доски… Пахло сухой сосной, мощный рубанок отточенными накануне ножами брал древесину легко и задорно-певуче…

     В распахнутые ворота мягко въехал белый «шевроле»…
- Уля, папоцка плиехаль! – сюсюкающее лебезили распаясовшиеся дети.
- И бабуська Лера… - так же сюсюкая, из машины вышла дама лет пятидесяти семи. На ней было лимонной желтизны с синими пальмами летнее платье, соломенная шляпа, с кружевами и атласными незабудками на широких полях, и солнечные очки: с голубыми в розовой оправе стёклами…
- Папка, привет… - крикнула вдогонку отцу дочь…
- Привет! Потом поговорим… - повернувшись в пол оборота, ответил Иван Васильевич дочери, подходя уже к сараю…   

     Ласточки взмыли в небеса. Валерия Аркадьевна щебетала без умолку:
- Витецка, Пасецка, а я вам молёзеное пливезьля и вась любимий тольтик «птитье молётько»…
- Уля!..
- Пап, а ты пливёз нам тлансфольмели и мылные пузыли?
- Пливёз мои далягие, как обесяль… папка сьлёво дельзит… и зьмея воздусьнава пливёзь…
- Тьфу! – громко сплюнул Иван Васильевич и нажал пусковую кнопку рубанка…

     Любовь Степановна тоже вышла встретить гостей. Валерия Аркадьевна расплылась в зефирной улыбке и, раскинув для объятий руки, пошла на встречу…
- Ой, Любонька, дорогая, как я рада тебя видеть… мца, мца, мца… А ты неважно выглядишь: глаза ввалились, лицо серое… ты верно плохо питаешься… так нельзя – надо хорошо питаться, отдыхать надо… и масочки овощные на лицо – обязательно… если мы сами себя любить не будем, кто нас полюбит…

     Утро плавно переходило в день. Припекало. По тропинкам бегали трясогуски, что-то находя в щетине скошенной травы, на брёвна садились и вспархивали бабочки и стрекозы, словно интересовались ходом работы… Иван Васильевич, установил новое бревно и пустил рубанок по сучковатой «целине»… Зять, в белых шортах и домашних тапочках прогуливался по участку, нюхая цветы и лакомясь крупной, сладкой малиной…
- Хороший денёк, не правда ли? – перекрикивая рубанок, заметил тестю зять. Тот молча, не останавливая дела, кивнул головой. Зять похлопал ладошкой по бревну. – А почему бревно, а не брус?..
     Иван Васильевич почувствовал раздражение – он творчески сосредоточен на деле, а какие-то полуголые пижоны ему задают праздные вопросы…
- Бревно крепче… да и бруса нет…
- Не вопрос – поедем и купим – деньги есть, лесопилка в двух шагах… не бережёте вы себя, не бережёте…
- Ишь ты, «деньги есть»… А бревно куда девать?..
- На дрова…
- На дрова?!. Ты посмотри какое дерево… я его зимой брал… - раздражение переходило в гнев, но он не успел договорить и под занавес вбить пару острых гвоздей в эту «легкомысленную головку» - на крыльцо вышла Любовь Степановна и позвала:
- Ваня, Рома, идите завтракать!..

     Иван Васильевич ещё раз, для приезжих, прочитал молитвы и благословил стол. Дети заканючили:
- Я с папкой сядю и с бабуськой Лелой…
- И я тозе…
- Нет, лебятки, так не полутитьтя – один сядит мезду мной и папотькой, а длугой мезду папотькой и мамотькой…
- Нее-ет, я так не хатю…
- А я хатю…
     Иван Васильевич, играя желваками, подошёл к буфету и принял ещё полстакана водки – иначе терпеть было невыносимо…
     Кое-как договорились, расселись…
- А я касу не буду…
- И я не буду…
- Ах, вы мои сьлядкие… не хотите каску, ну и лядно – я вам тволёзёк сёколядный пливезля, и вкусняську – будете?
- Бедем…
- Вкусьняську будем…
     «Каша на свежем молоке, творог свой, нежный-нежный, сметана, как мёд сладкая – не хотят, не любят, а химические творожки подавай… дурдом…» - едва сдерживая себя, думал Иван Васильевич.

- Пледставляете, я только втеля как из евлёпы… - продолжала щебетать Валерия Аркадьевна. Иван Васильевич расхохотался:
- Где-где вы были, в евлёпе? – аха-ха-ха-ха-ха… Вы с кем уже разговариваете – с детьми или со взрослыми?
- Простите – не переключилась… Да – в Европе… Дания, Франция, Швеция… представляете, везде толерантность и демократия, всё цветёт, все друг другу улыбаются… а какие дороги… не то, что у нас – через пень колода – Ромочка не успевает подвески менять…
- Да, мама права – дороги у нас отвратительные – машину только купил, а уже пробил два амортизатора…
- Дороги у нас действительно неважные… - Иван Васильевич вытер слёзы смеха. – Но так гонять, как ты, Рома, гоняешь никаких подвесок не напосёшься…
- Да, я люблю быструю езду, а какой русский не любит?.. – улыбнулся зять, находя в словах тестя лестные нотки.
- Тоже мне Шумахер… ну и меняй тогда подвески молча…
     Зять потупился в тарелку. В наступившей тишине было слышно, как вокруг люстры носится здоровенная муха…
- Ладно, Бог с ними, с этими дорогами и подвесками… вы мне вот что скажите, почему вы с детьми так разговариваете?.. почему не просто, по человечески, а всё с какими-то гламурными, слащавыми ужимочками…
- У нас в семье так принято – это проявление любви и ласки… что в этом плохого?.. в Европе, и во всём цивилизованном мире права детей защищены…
- А то плохо, что вы их расхристываете, раскиселяете, распаясываете, таким образом – они, по вашей милости пределов не знают, и не хотят знать – зови не дозовёшься… вы же красуетесь перед ними, как перед зеркалом – вот, мол, какие мы современные, психологичные и педагогичные – всё им позволяете, играете ими… да вы и не играете даже, а заигрываете – по дешёвке скупаете их расположение – а всё это от того, что не хотите над собой работать – они вас копируют, перенимают всё от вас и вам это льстит… а нам тут после вашего отъезда – каторга… Посмотрите, какой синяк у Любы на руке… хотите знать отчего?
- Ваня, не надо… – Любовь Степановна покраснела и от неловкости искала куда деть глаза.
- Нет, Люба, надо, а то они понадели розовых очков и думают, счастье кругом от них… Так вот, этот синячище у Любы на руке от того, что она сделала замечание старшему, который махал палкой перед лицом младшего – так он её, бабушку свою, которая кормит его, задницу ему подтирает и сказки рассказывает, этой палкой… нормально?.. и знаете, что он ответил? – погодите, говорит, я вам тут ещё устрою… А теперь посмотрите на их красно-синие уши и спросите у них, отчего такие уши… - дети исподлобья, дерзко смотрели на деда, чувствуя себя между бабушкой Лерой и папой Ромой вполне безопасно… - Я отвечу вам и на этот вопрос – это я им так уши надрал… и ещё таких подзатыльников навешал, что они бегали от меня по всему периметру забора – калитку не могли отыскать…
- По голове бить нельзя… вы что себе позволяете?..
- А вы занимайтесь с ними, как следует… но вы же не хотите – вы же ещё себя не налюбились – евлёпа, афлика, афстлалия… - он передразнил, но сам уже не улыбался. – Что будете делать, когда из них вырастут педофилы и педерасты, и оголив задницы, и размалевав себя под чертей пойдут гейпарадом по Красной площади?..
- Ну, это уже чересчур…
- Нет, дорогой мой, не чересчур – в самый раз… и я знаю, что вы будете делать – защищать их права – как же, это ваши кровинушки… будете говорить, что это у них болезнь такая особенная, а больных, мол, надо лечить, а не наказывать… болезнь – вирус – а кто им вводит эту заразу? – вы – и называется она «сюсюлятина плесневидная»…
- А вы зато пьёте… - зять пытался защищаться.
- А ты видел меня пьяным?.. – зять молчал. – Не видел… а почему? – да потому, что я не пью, а выпиваю, и выпиваю только для того, чтобы смягчить себя перед вами… Если бы я пил, и была бы моя воля, я бы всех этих истов и филов, всю эту мерзоту пакостную разом бы вылечил – взял бы нагайку, привязал на конец гирьку и стегал бы до тех пор, пока мужики не стали бы мужиками, а бабы бабами…
- Это фашизм!.. вы понимаете, что это фашизм?!. а ещё православным себя считаете, в церковь ходите…
- Да что бы ты понимал в Православии, сюсюлятина…
     Зять вскочил, не найдя слов, развёл руками и выбежал из дома…
- Ваня, я же просила тебя…
- Ничего, Любушка, пусть погорюет – для мозгов полезно…


06.08.13
13:28


                4

          ТОЖДЕСТВО


- Доброе утро, коллеги… - Щемеликин подошёл к своему столу, поставил сумку в кресло, вынул из неё пакет с обедом, прошёл к холодильнику, открыл, положил пакет на свободное место.
- Доброе… - ответили присутствующие.
- Я завтра последний день… в отпуск ухожу… какие будут пожелания?..
- Видите ли, Валерий Борисович, в нашем коллективе существуют давние, благородные традиции… - экономист Кровелев смотрел на Щемеликина оживлёнными, полными иронии глазами.
-  Само собой… но, поскольку я работаю не слишком давно, и не успел ещё разобраться в тонкостях… Короче, вы зубровку пьёте?.. коньяк – для меня дороговато, водку – неприлично – как-никак интеллигентные люди…
- Ах, как вы ошибаетесь, дорогой – это быдло неотёсанное выкабенивается – виски им подавай, абсент, чинзано… а истинные интеллигенты пьют не рассуждая, как говорится, что Бог послал…
- А вы принесите что-нибудь, - включился скромный статист Головлёв, - главное не палево, резлейте, и закройте глаза, а через мгновение откройте и увидите…
     Все посмеялись, Щемеликин испытал облегчение.

     На следующий день, в пятницу, за обедом:
- В каких краях намереваетесь отдохнуть? – разливая по второй, спросил логистик Дорошевич. – В Испании, в Турции, на островах Греции, или ещё где?..
- Нет – к маме поеду – в деревню… с тех пор как от меня ушла жена, я отдыхаю у мамы… по простому, знаете ли: до Шагринска на электричке, а там на автобусе…
- Понимаем – в глушь, подальше от суеты: воздух, натуральное молоко, грибы, ягоды… у вас там коров-то ещё держат?..
- И коров держат, и коз, и поросят, и прочую живность…
- И правильно – стволовой фарш, лично мне, не внушает доверия… - Кровелев поднял рюмку. – Ну, как говориться, «ни хвоста, ни чешуи»…
- Спасибо, рыбалку уважаю…

     Он вышел из автобуса, вдохнул родного воздуха, огляделся – всё было на местах, согласно укладу: на горе церковь, за горой лес во все стороны, под горой речка, вдоль речки бани, поле цветущих трав, вперемешку с молодыми сосенками и, ближе к речке, укроповидными былками борщевика – а некогда здесь капусту сажали, огурцы… и длинное, в одну улицу, село Цырлово, когда-то, будучи в полноте, почти сомкнувшееся с деревней Сушиловкой, но потом, сильно оскудев, отступило от Сушиловки, и, потеряв большую часть домов, сравнялось с ней по численности населения…
     Вглядываясь в родные места Щемеликин, почувствовал, как защемило сердце и слёзы вырвались из глаз – всегда так… нахлынули воспоминания: годы детства, юности, проказы, первая любовь…
     Сгущались краски, лиловые тучки со стороны заката горели малиновым, сосны отдавали в сирень, полоска тумана над трубами бань, казалась дымком, будто топили… остывающий воздух сладостно щекотал  ноздри и душа наполнялась ароматами летнего вечера…
- Иду, иду! – откликнулась Раиса Васильевна на звонок сына. – Кого это ещё принесло?.. никого не жду...
- Мама, это я…
- Валера, сынок, ты?.. а говорил, в сентябре будешь…
- Соскучился…
- Ну, проходи, милый, проходи…
     Они обнялись, расцеловались, пошли в дом…
- Ой, а худющий-то какой… совсем одичал… тебе опять жениться надо… к нам в церковь Маша Бареева приезжает из Тащилова – очень хорошая женщина – тоже антиглобалистка – по тождеству живёт, как и я… муж у неё помер от пьянства… в воскресенье после службы  и познакомлю вас…
- Нет, мама, не надо – поздно уже – как-нибудь до пенсии дотяну, брошу эту Москву и сюда – с тобой будем век доживать… А то прямо вот после отпуска, возьму и никуда не поеду, сожгу тоже паспорт и Бог в помощь…
- А что, и проживём – моей пенсии вполне хватит, огород у нас хороший, куры справные, молоко у соседей будем брать… много ли надо молящемуся…
- Да, глядишь, и сами корову заведём – я ещё в силе – помню, как траву косить, как сено ворошить, как стоговать, как с навозом обращаться… раз попробую и руки вспомнят нюансы доения…

     На следующий день, Валерий Борисович встал рано, вывел из сарая велосипед, смазал цепь, накачал колёса, привязал удочки и поехал на рыбалку. Речка Дара теперь не то, что раньше – обмелела, сузилась – ручей – если поймает кто плотвичку с ладонь – событие… а раньше и леща, в сковородник не уложить, было полно, и щуки крупной, и линя, а в омутах и сомы попадались – не вытянешь…

     Приезжает с рыбалки, смотрит, на матери лица нет – шепчет молитвы и письма перебирает…
- Что случилось, мама?..
- Случилось… случилось, сынок… мои духовные сёстры, антиглобалистки, погорели… вот решила им помощь послать – пять тысяч…
- Лариса, что ли?
- Нет, Галина с дочерью… Лариса сообщила… главное, противятся – нам, говорят, Бог помогает… а я ей звоню-отвечаю: через меня и помогает, а то, что ты отказываешься – гордыня и слепота – не видишь Божьего Промысла…
- А ты видишь? – сын улыбнулся. Мать не ответила на иронию.
- А, вот нашла… на тебе адрес и деньги, поезжай на почту в Тащилово, но поторопись – там только до трёх принимают… Да, и паспорт не забудь… А я пока твою кильку почищу…
     Валерий Борисович, взял паспорт, опять сел на велосипед и поехал на почту.

     Четыре дня Щемеликин прожил, как в сказке: ловил рыбу, ходил по грибы, общался с односельчанами, счастливо купаясь в радужных воспоминаниях, от души и с великой радостью корпел по хозяйству: колол дрова, косил траву, латал крыши, правил крыльцо…  Словом, дышал воздухом родины и не мог надышаться… и дерзкая мысль «остаться тут уже навсегда» всё глубже и глубже пропитывала его существо…
     Да – четыре дня, как в сказке, а потом чудеса пошли.

     В среду, около полудня, позвонили с почты и сказали, что перевод пришёл обратно… Раиса Васильевна негодовала:
- Вот антихристы, не выдают деньги по тождеству… Видать надо и с почтой судиться… погодите у меня – оклимаюсь чуток от суда с пенсионщиками, вами займусь… Валера, бери, сынок, паспорт и поезжай, получи деньги обратно – я их потом с Ларисой отправлю – она собирается к ним на машине, заедет ко мне…
      Валерий Борисович сунул паспорт в задний карман брюк, перекинул ногу через раму велосипеда и налёг на педали. Настроение было отличное, всё давалось легко: легко дышалось, легко крутилось, весь мир казался лёгким и радостным…
     Проехал лесопилку Лёшки Гусева, что сразу за Сушиловкой, повернул на Тащилово, смотрит а вдоль обочины, по краю посадки, вот они, братцы-близнецы, грибы стоят – подосиновички – один к одному… «Эх, - думает, - обратно поеду соберу… велосипед с корзинкой – хорошо, удобно…» И так ему захотелось прямо вот сейчас остановиться и заняться грибами – страсть как захотелось – любил он это дело самозабвенно… но сперва надо на почту… и пошли мрачные мысли: «Странные люди, эти антиглобалисты – везде им дьявольщина мерещиться: фотографировать не смей, к компьютеру не подходи, ИНН – пропуск в преисподнюю, в паспортах знаки дьявола и числа зверя, в поликлинику пойти – Боже упаси – бесы в халатах чипы вставят… Сожгли все документы – трудностей и себе понасоздвали, и людям – мотайся теперь туда-сюда по их милости…»

     Старое, деревянное здание почты было обставлено велосипедами, но внутри посетителей не было – поэтому Щемеликин сперва огорчился, потом обрадовался – видно, это велосипеды сотрудников…
- Всем здравствовать и быть счастливыми!
- И тебе, Валера, не хворать… за переводом?
- За ним, Ильинична, за ним окаянным…
- Давай паспорт…
     Он сунул руку в карман и обомлел – паспорта не было… быстро обшарил все карманы – пусто…
- Извини, Ильинична, я потерял паспорт…
- Ой, плохо дело, Валера, ой плохо… если подберут недобрые люди… они ведь кредиты на тебя оформят сумасшедшие, а потом убьют кого-нибудь и твой паспорт оставят на месте преступления – и доказывай потом, что ты не осёл…
- Понятно… помчусь по той же траектории – может, лежит ещё на дороге…

     Он быстро гнал велосипед, на английский манер – по левой стороне, напряжённо вглядываясь в дорогу, в придорожную траву, в мусор на обочине… При этом Щемеликин чувствовал себя вполне спокойным, думал: «Сам Господь посылает мне удобный случай не возвращаться в Москву… получу тождество и заживу, как мама и её духовные сёстры – вольно, в молитвенном уповании на Христа…»
- Мама, я паспорт потерял… - как можно мягче, чтобы не сильно огорчить, сообщил сын.
- Вот это новость… - она и не огорчилась, даже улыбнулась слегка. – Куда же ты его сунул, что он выпал?..
- Вот в этот карман…
- Кто же паспорт кладёт в такие карманы… по дороге смотрел?..
- Да, аж до рези в глазах…
- Погоди, но как же мы теперь деньги получим?.. – и тут уже послышалось огорчение, и досада…
- Я могу свои отдать…
- Вот ещё… я сейчас участковому позвоню… - взяла телефон, набирает номер…
- Пять тысяч ерунда по сравнению с тем, что может случиться – они же кредиты на меня оформят, и уб…
- Алё, милиция!? Сергей Петрович?.. отсоединили… Господи помилуй… Алё, милиция?! Сергей Петрович?! Здравствуйте… у нас беда… да… мой сын, Валерка, поехал на почту перевод получать и паспорт потерял – что делать?.. где прописан?.. ясно дело – в Москве… в Москве заявление написать?.. так это ж когда будет – он в отпуск на месяц приехал… это понятно… да… а здесь-то как быть?.. да что ты мне, Петрович, всё манную кашу жуёшь – вы-то чем-нибудь можете помочь?.. дайте объявление – так, мол, и так, нашедшему вознаграждение… сколько-сколько – сто рублей, вот сколько… а что он бочки ворочал что ли – такие деньги ему платить за находку?.. ну хорошо, хорошо, ясно… да понятно, что сам виноват… всё, до свиданья… до свиданья, говорю!..
- Не горюй мама, Божий Промысел радеет о всех – я теперь тоже по тождеству буду жить…
- Будешь, будешь… но деньги получить надо… пошли молиться: «по соглашению» и «на удержание»…

     Они прошли в её комнату, она затеплила лампадку, надела очки, взяла молитвослов, пала на колени, он последовал за ней…
- Повторяй за мной: Молитвами святых отец наших… Царю Небесный Утешителю… Пресвятая Троице… Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй!..
     Он повторял и думал: «Это мне по греху моему – осудил… я их осудил за экстремизм и паспорта… и сам на этом же попался… Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй!..»
     Она прочитала уставные молитвы и стала говорить от себя:
- Помоги нам Господи, пусть нашедший принесёт паспорт в храм…
- Почему именно в храм?.. Какая разница, мама, пусть хоть обратно на дорогу положат…
- Не перебивай!.. Господи помоги – пусть принесут паспорт в храм, аминь.

     Поднялись с колен. Он смотрел на неё с недоумением…
- Как думаешь, поехать, ещё раз посмотреть?..
- Поезжай, поезжай… оно и вправду, Дух Святый дышит, где хочет…

     И он опять погнал велосипед по той же дороге. Теперь он уже был заинтересован в находке. Проехал Сушиловку, лесопилку, повернул на Тащилово: «Та-а-ак… вот грибы… и где-то здесь я начал осуждать антиглобалистов…» Он смотрел и на дорогу, и в траву на обочине вглядывался… Вдруг, его голову, словно, взяли и повернули глазами вниз, под педали, между колёсами… он даже вздрогнул от неожиданности: «Господи помилуй!» - у самого края дорожного полотна, на обочине лежал его паспорт, с Архангелом Михаилом на чёрной, кожаной обложке… «А ведь передним колесом я уже пересёк… и не заметил… а сколько машин уже здесь проехало, а сколько велосипедистов, и грибники вон ходят… или как-то иначе всё…» - он спрыгнул с велосипеда, упал на колени и тихо заплакал…
   

08.08.13
13:57