Новогодние злоключения

Есть народная примета: как встретишь Новый год, так он весь и пройдет. 1991-й  года начался настолько драматично, что если бы я был суеверным человеком, то, несомненно, покончил бы с собой, чтобы избавить себя от лишних страданий, которые ожидали  меня в ближайшем будущем.   
   Недели за две до Нового года пришло письмо Сани Макарова, в котором он предлагал мне в соответствии со сложившейся традицией встретить Новый год вместе. Предложение моего лучшего друга меня обрадовало, и  я письменно  пригласил его к себе в гости. С тех пор я не пытался пристроиться к какой-нибудь компании. Более того, я даже отклонил предложение Паши Травкина (правда, неуверенное, робкое, сделанное, конечно,  из сострадания)  прийти к ним в новогодний вечер.
    По моим расчетам, Саня  должен был приехать 31 декабря. Я ждал его с утра, но он  не появлялся.
    Крутился диск проигрывателя. Звучал  Бах -  «Страсти по Иоанну», мое любимое творение немецкого композитора.   
    Случайно я обнаружил в сумке жены, уехавшей к своим  родителям, сухари и конфеты золотой ключик. Чтобы отогнать скуку, донимавшую меня, как назойливая муха,  я налег на конфеты. Я млел от наслаждения, медленно работая челюстями.  Казалось, ничто не предвещает беды, но  внезапно  произошла настоящая катастрофа: вязкая  конфетная масса  впилась в  пломбу  нижнего коренного зуба  и вырвала ее из дупла.
    Часов в восемь вечера пришел Игорь Басаргин, мой приятель, ассистент кафедры литературы, молодой человек двадцати семи лет. На его смуглом широкоскулом лице блуждала смущенная и вместе с тем ироническая улыбка. Он снял потертое серое демисезонное пальто, кроличью шапку и сел на кровать жены.   
   От моего внимания не ускользнул многозначительный  взгляд, который  гость бросил  на стоявшую на подоконнике бутылку  коньяка,  но я сделал вид, будто  не догадался, что он хочет  разделить со мной новогоднюю трапезу. «Лучше с Саней выпьем, - решил я. – Он ведь все равно рано или поздно он приедет».
    Не дождавшись приглашения, Игорь собрался уходить. Чтобы отрезать ему путь к возвращению, я с особой помпой, торжественно  поздравил его с праздником, крепко пожал руку. Но когда он ушел, мне стало одиноко, и я пожалел, что  выпроводил  товарища.  "Пусть он не хватает с неба звезд, пусть пьет и ест за чужой счет, но все же живая душа", - думал я.
 За день от скуки я съел много мучного и сладкого и часов в 10 вечера решил сжечь лишние калории.
    Мои ноги, облаченные в черное кимоно, взлетали вверх с юношеской прытью, когда раздался стук в дверь.  В комнату в кожаной куртке, шапке из меха норки вошел Драгунский, невысокий сорокапятилетний мужчина, с которым мы работали на одной кафедре.   
     У меня мгновенно  изменились планы относительно коньяка. Я поставил бутылку на стол и предложил выпить. Константин  отказался.
  - Я к тебе на минутку. Мне надо домой успеть. Мы договорились с шурином вместе проводить старый год, - объяснил  он. Его приятный баритон звучал глухо и решительно.
    Он даже не стал снимать куртку, он лишь расстегнул ее, чтобы не было жарко. Тем не менее, мы проболтали с ним не менее часа.
  Сидя на широкой Ксюшиной кровати, Драгунский ожесточенно критиковал современную методику, школьных учителей и преподавателей вузов, которые, по его мнению,  ведут занятия скучно, неинтересно, примитивно. Я хоть и соглашался с ним, но его  пафос меня забавлял:  я не встречал еще преподавателя, который бы вел занятия так скучно, так неинтересно, как сам Константин, флегматик и зануда.
     Часов в одиннадцать он ушел. Меня снова захлестнуло чувство тоски и одиночества. Чтобы поднять настроение,  не оставалось ничего другого,  как пить коньяк в одиночестве. Но прежде чем открыть бутылку,  я решил  закончить комплекс упражнений.  Тренировка шла успешно до тех пор, пока я не начал  выполнять упражнение для развития боковых мышц. Когда с гирей в руке я наклонялся в левую сторону, позвоночник пронзила острая боль. Гиря грохнулась о пол, а я, как подкошенный, рухнул на кровать. В голове мелькнула тревожная мысль, что у меня  сместились позвонки.
  До Нового года оставалось двадцать  минут, а я не мог шевелиться, не мог даже дотянуться до бутылки коньяка.   
    Вот так с острой болью в позвоночнике, прикованный к постели, трезвый, как стеклышко, в полном одиночестве я и встретил Новый   год.
     Спал плохо: мешала боль. Проснулся рано. Полдня провалялся в постели, но к часу дня меня стал донимать голод. Особенность моего организма состоит в том, что никакая  болезнь не снижает  моего зверского аппетита.
    Поддерживая позвоночник рукой, превозмогая боль, я встал, оделся и на троллейбусе поехал в столовую «Донец».
  В столовой меня ждал новый удар судьбы, даже два удара.
   Гардероб в столовой не работал, поэтому я зашел в зал, не раздеваясь. Я взял с витрины тарелку со свеклой, поднес ее поближе к глазам и носу, чтобы убедиться, что свекла не прокисла.  Вдруг из тарелки хлестнула красная жижа – и вся на мое любимое, почти еще новое пальто – единственную приличную вещь в моем гардеробе. От досады я чуть было не выругался вслух.  Не знаю, как сдержался. Уж очень пальто было жалко. Я попытался стереть красную полосу рукой, но тщетно.
     Я снял пальто,  положил его на  стул и приступил к еде. Борщ, отварная рыба, злополучная свекла благополучно  переместились из тарелок в мой желудок. Очередь дошла до сырников в сметане, покрытых толстой горелой коркой, похожей на панцирь. Мне долго не удавалось разделить сырник на части. Я поднатужился. Вилка ребром вонзилась в панцирь. Вдруг от сырника отлетел кусок. Он ударил меня в грудь и покатился вниз по пиджаку, брюкам, оставляя  след  из жира и сметаны.  Я чуть было не взревел от злости.
   Я попытался стереть с костюма сметану, но и на пиджаке, и особенно на брюках остались белые жирные пятна.
    Дома у меня разболелся желудок: видимо, свекла была все-таки несвежая. Четыре ложечки альмагеля боль  заглушили, но от лекарства мне стало тошнить.
     На следующий день злоключения продолжались.
    Я пошел в столовую вместе с Лерой, ассистенткой нашей кафедры, крупной, довольно высокой девушкой лет двадцати пяти,  заняв у нее рубль до зарплаты. Еще в очереди  Лера выпила компот, а пустой стакан поставила на мой  поднос, и без того перегруженный (на нем уже стояли четыре тарелки  и стакан).  Ее бесцеремонность возмутила меня до глубины души. «Я еле передвигаюсь, меня шатает из стороны в сторону, а она строит из себя английскую леди». Но как настоящий джентльмен, я ничего ей не сказал, ни в чем ее не упрекнул. Поднос плавно парил впереди меня, и  никто из окружающих не мог бы догадаться, каких усилий мне стоило сохранять на лице добродушное выражение. Внезапно позвоночник прострелило,  меня понесло вправо, я налетел на стул.  Оборачиваюсь и холодею от ужаса: у солидной преподавательницы, сидевшей на стуле, от толчка из руки выпала ложка, а ее содержимое (суп харчо) улетело на красивую кофточку  респектабельной дамы,  сидевшей напротив.
- Я не совсем здоров, - проговорил я смущенно, чтобы хоть как-то смягчить свою вину. – У меня неважно с вестибулярным аппаратом.
    Женщины, не  глядя на меня, издали себе под нос   неопределенное рычание. Я понял, что на их снисходительность рассчитывать не приходится,  и поспешно ретировался.

    Нет, я не покончил с собой.  Я решил испить чашу страданий до конца.
    Год был трудным, суматошным. Но в конечном счете его нельзя назвать неудачным. Именно в этом году мне удалось отвоевать у администрации квартиру.