Воспоминания о детстве

В свой, последний юрьевский визит, а это было в апреле одиннадцатого года, мне пришлось прогуляться пешком через весь станционный поселок.
Я пошел не по тротуару, что тянется вдоль поселка между его бараками и дорогой, а его двориками.
Я знал, когда то, этот путь наизусть.
Ведь я четыре года я учился в станционной начальной школе.
Моей учительницей была замечательный человек с очень добрым сердцем Тамара Федоровна Михайлова.
Я думаю, что не ошибся, сказав про ее доброе сердце.
Мы, пацаны пятидесятых не могли тогда похвастаться приличным поведением.
Время было тяжелое, родители наши были заняты не столько нами сколько работой, и нашим воспитанием занималась улица.
Я не могу припомнить случая, чтобы Тамара Федоровна на кого то из нас-учеников, за наши провинности повысила голос, или накричала.
А повод для этого мы ей давали почти каждый день.
Сейчас модно говорить, что - это был ее стиль.
Может быть...
Станционную школу закрыли, где - то, года за два до моего визита.
Я решил зайти в свою бывшую школу.
Грусть наполнила сердце вперемешку с приятными воспоминаниями далекого и счастливого детства. Моего детства.

С тех пор прошло больше полвека времени. Я шел по станционному поселку и вспоминал детство.
Все те же сделанные на совесть деревянные бараки для станционных рабочих, но уже побитые временем.
В первом бараке, что находился через детский садик от школы, жила моя одноклассница, Алла Балакина...
Алла была гордостью нашего класса и после того, как мы перешли учиться во вторую школу.
Она была на протяжении всех восьми лет учебы нашей первой отличницей и самой красивой девчонкой в классе.
В нее были влюблены все мальчишки нашего класса, а может и школы.
В этом - же бараке жили мои одноклассники, Коля и Миша Колесовы...
Оба уехали в Питер, вроде, там и похоронены.

А в этом домике перед разрушенной станционной баней жила, Таня Калистратова.
Таня была тоже отличницей, но второй, за Аллой.

Баня!
В те, старые добрые времена станционная баня была единственным местом, где можно было по людски попариться.
В баню на станцию приезжали парится и заводские футболисты, и лыжники.
Слава о ее парилке гремела еще долго после ее закрытия.
Видно, кому то из чиновников она пришлась не по вкусу, не по душе.
У нас всегда так.

Очередь в баню, особенно зимой, была длинной и тянулась даже на улице. Благо, во всех дворах поселка горел свет.
То, что город стал по ночам освещаться, это заслуга Никиты Сергеевича Хрущева.
Жизнь налаживалась...

Человек восемь - десять из очереди размещались в фойе бани, столько - же народу толпилось в темном коридоре прихожей, а вся остальная толпа ждала на улице.
Мы-пацаны, чтобы не мерзнуть, находили себе занятие, бегали по улице.
Очередь медленно но уверенно продвигалась вперед.

Я ходил в баню со своим приятелем детства, Колей Моревым.
Нас на нашей улице было только двое пацанов, кому парная пришлась, действительно по душе.
Колю брал в баню его отец, дядя Вася. У дяди Васи был родной брат, который жил на Комсомольской улице.
Братья Моревы были авторитетными парильщиками.
С нашей улицы в станционную баню ходил еще один заядлый парильщик, это дядя Миша Соцков.

Многих заядлых я позабыл, но Витьку Баранникова помню лучше всех.
Витька казался нам пацанам просто гигантом.
Он никогда не стоял в очереди.
Поздоровавшись со всеми, он брал билет у тети Груши за пятнадцать копеек, заходил в раздевалку, снимал полушубок и забрасывал его наверх шкафов.
Туда же летели брюки, шапка и свитер.
Витька имел красивые рыжие волосы.
Заходил в моечное отделение, запаривал в горячей воде свежий березовый веник и шел в парилку.

Когда Витька заходил в парную, кто то с недовольством ворчал себе под нос, дескать, пришел самодур.
Витька не был самодуром, просто он любил париться, как сейчас говорят, на разрыв аорты.
В печку на камни летели ковша три-четыре горячего кипятку.
Паром выбивало входную дверь, все приседали в этот момент и держались за уши, чтобы их не обожгло паром.
Мы с Колькой Моревым тоже старались пробраться на самый верх.
После бани очень хотелось пить, и на выходе с раздевалки, на тумбочке стоял эмалированный синий бачок с водой. Я вкус той воды помню до сих пор.
Вкуснее той воды я ни где и никогда после не пробовал.

Метрах в тридцати от бани жил, Миша Грибов...
Таня Рязанова, Надя Фролова жили ближе к столовой.
В станционной столовой обедали бригады машинистов, а мы после бани забегали туда пить очень вкусный лимонад.
Он тогда стоил десять копеек пол-литровая бутылка.
А за столовой жил еще один мой одноклассник, Вова Венедиктов...
Через стенку, в этом же бараке жила еще одна семья по фамилии, Венедиктовы.
Витя Венедиктов, был на год старше нас с Вовой...

А в самом последнем доме, что находиться сегодня около автовокзала жил и живет до сих пор еще один мой приятель, Саша Мешков.
Один из немногих, кого лихие девяностые не затронули.
Саше идет седьмой десяток лет.
Он, наверное, самый последних из могикан, славного станционного поселка, его летопись, его история...

После многих фамилий я поставил многоточие. Это значит, что тех людей, пацанов из моего детства уже нет в живых.
Вечная вам память, друзьям моего детства!

Украина. 2013 г.