Другое Солнце. Часть 2. Точка 19

Точка 11: http://www.proza.ru/2013/08/11/1743
Точка 12: http://www.proza.ru/2013/08/12/237
Точка 13: http://www.proza.ru/2013/08/12/1993
Точка 14: http://www.proza.ru/2013/08/12/2048
Точка 15: http://www.proza.ru/2013/08/13/122
Точка 16: http://www.proza.ru/2013/08/13/225
Точка 17: http://www.proza.ru/2013/08/13/243
Точка 18: http://www.proza.ru/2013/08/14/206

19. Смена дислокации. Исходная Точка: Запад, Стена.



Стена была такой же, какой я увидел её впервые, ещё там, в Небесном Море. Интересно, но, несмотря на хмурую погоду, на снегопад, в зеркале Стены отражалось непривычно голубое небо, чистое и высокое, и Солнце, понемногу клонившееся к закату.

И на какой-то момент мне показалось, что я снова стою среди степи. Словно не было никогда города-Ада, всяких там библиотек-больниц-заводов, словно не было упырей, Ловчих, демонов и прочих Духов, не было врагов, друзей, тех, кому я был безразличен, всех эти странных существ, всей этой странной истории.

Казалось, словно я вышел за околицу, за «колющку», и теперь стоял посреди мира, которого не было. А может, наоборот? Может быть, кроме этого мира ничего и не было?

— Астры отцвели. Жаль немного, правда, Лёня?
— Но ты же сам говорил, батя, что всему свой черед и свой срок.
— Верно.

Он улыбнулся. Он так редко улыбался, что теперь я смотрел на эту улыбку, как на чудо, как на нечто невиданное.

— Я так рад тебя видеть, батька…
— И я тебя, Лёнька.

Его бритая, обросшая только жёсткой седой щетиной голова, большая, словно вместившая в себя весь мир. Его тёплые карие глаза, самые добрые на свете. Его лицо — загорелое, морщинистое, родное. Его руки — бугристые, изрытые каналами вен, с большими пальцами, с широкими, беловатыми, крепкими ногтями. Его старая телогрейка, пропахшая гарью. Его кирзовые сапоги, которые в детстве казались мне просто огромными. Я так давно тебя не видел, но я знаю тебя до мелочей, настолько, что мог бы создать тебя заново.

— Расскажи мне, Лёнька, где побывал, что повидал? Увидел, куда Солнце садится?

Его глаза смеются, морщинки лучиками разбегаются от уголков. У деда такие же глаза, но смотрит он совсем по-другому…

— Я даже два Солнца видел, бать. Одно и Другое. Я, ты знаешь, дошёл до края мира. А потом ушёл на небо. И оказалось, представляешь, что там, на небе — море. Небесное. И что в этом Небесном Море раньше жили боги. Но когда я туда попал, там осталась только Стена, за которой был Ад. И мне, ты знаешь, пришлось туда спуститься. В Ад. А он, знаешь, с виду как самый обычный город. Там даже метро есть. И, в общем, там было много разного…
— Ты не жалеешь?
— Нет.
— Честно?
— Честно. Знаешь, ты был прав. Всему свой черёд и свой срок. Астры отцвели, пора и мне. Если уж даже в Аду пошёл снег, наверное, все сроки и правда вышли. Лучше расскажи мне, бать, куда ты ушёл после смерти? Я же знал, я чувствовал, что ты не умер, что ты просто ушёл. Я всегда это знал. Ты не мог вот так вот просто умереть. Только не ты. Что ты видел там, куда ушёл?
— Я видел реку без берегов. Её воды белы, как молоко. А когда идёт дождь, миллионы капель падают с неба, и Солнце играет на них Радугой. Я видел бескрайние луга, я видел поля цветов, я видел мир, раскрашенный самыми яркими красками. Я видел древние, как сам мир, леса, где стволы деревьев такие толстые и высокие, что ты рядом с ними кажешься лилипутом. Я видел небо, такое глубокое, что целый мир тонул в этом небе, целый мир пил это небо и не мог напиться. Я видел облака, подсвеченные Солнцем, я видел лики ангелов, я видел небесные воинства в сверкающих доспехах. Я видел сказочные дворцы, сплетённые из лунного тумана, я видел дорогу, ведущую прямиком на Млечный Путь. Я видел райские сады, где цветут белоснежными цветами вишни и яблони, сливы и миндаль, персик и груша. Я видел золотых рыб, сверкавших подобно Солнцу, рыб, что живут в бездонном море с янтарными берегами. Я видел бриллиантовые горы и едва не ослеп — так нестерпимо ярко блистают они в лучах двух разновеликих Солнц. Я видел сделанную из чистого нефрита Башню Бога, соединявшую небо и землю. Я видел парады планет и вечное вращение звёзд. Я видел Великого Дракона, который создал множество чудесных миров и сам был всеми этими мирами. Я думал, что видел все чудеса всех миров, когда либо бывших и будущих, но в действительности я не видел и сотой доли. И тогда я вернулся, чтобы рассказать тебе хотя бы о тех, что я видел.
— Ты вернулся навсегда?
— Я вернулся за тобой. Я заберу тебя с собой, и мы вместе отправимся в самое невероятное путешествие по мирам рождённым и нерождённым, древним и новым, умершим и вечно живым. Ты станешь свободен, как когда-то стал свободен я. Ну, что скажешь?
— Разве у меня есть выбор?

Он нахмурился. Посмотрел на меня серьёзно и немного грустно.

— То, о чём ты говоришь, не выбор, а попытка вернуться в прошлое. Но прошлого не существует. Среди ста дорог ни одна не ведёт назад.
— Пусть так. Но я не знаю будущего. Да и есть ли оно у меня?
— Оно будет. Если ты захочешь. Там, где мы с тобой сейчас, нет даже настоящего. Тем, кто свободен, время не нужно.
— От такой свободы веет одиночеством…
— Ты говоришь так, потому что знал одиночество, но не знал свободы. Идущий Срединным Путём никогда не одинок.
— Срединным Путём?
— Да. Так в древности называли Другую Сторону.
— Так мы на Другой Стороне??

Батя усмехнулся:

— А что такое, по-твоему, Другая Сторона?
— Ну, Яшка говорил, что это нечто вроде мира-полигона для Кураторов…
— Яшка, да-да, помню его. Урсов, да? Помню, помню… Ну, что с него взять — молодой да глупый. Для него, конечно, Другая Сторона просто полигон. Но в действительности это не так. Другая Сторона — это даже не место. Другая Сторона — это Бог. Другая Сторона — это Любовь. Другая Сторона — это Равновесие. Ты видел Другое Солнце, отражённое в Стене, но знаешь ли ты, что оно такое, это Другое Солнце?
— Нет… Я думал, что это просто отражение… Разве нет?
— Другое Солнце — это ты. Тот, кто идёт Другой Стороной, освещая своим светом миры. Куратор, говоря более привычными тебе терминами.
— Я…

Так вот почему, подумал я. Вот почему Яшка не отражался в Стене. Потому что в действительности он в ней отражался, — просто я этого не понимал, потому что по привычке искал в зеркале человека, искал кого-то, похожего на себя. Но Яшка уже не был просто человеком, он был Куратором. Точно также и я сам, приняв в себя его память и его сущность, перестал был просто человеком, и в тот же момент стал отражаться в зеркале Стены как Солнце.

— Солнце может согревать, а может сжигать, — продолжал батя. — Когда Яшка только стал Куратором, он хотел светить, светить всегда и согревать своим светом миры и людей. Но он воспринимал Другую Сторону как полигон, как инструмент, точно так же, как его отец воспринимал как инструмент его самого. Он был окружён любовью, но не знал, что такое любовь. Его свет был ярким, но совсем не тёплым. Такое Солнце слепит глаза, но не греет. Он этого не понимал, поэтому и потерпел неудачу. А потерпев неудачу, превратился в гигантский огненный шар, агонизирующий, выплёвывающий на Землю языки пламени, пожирающий всё на своём пути. Помнишь, он говорил про взрывы на Солнце? Но этими взрывами были взрывы его ненависти, его отчаяния, его горя. Он сам уничтожил миры, которые пытался защитить. Ты — Оператор Перехода, а он был Последним Куратором. Участь Последнего Куратора — уничтожить Мир перед Переходом. Конец кальпы сам по себе не мог уничтожить Старый Мир, он — просто пространственно-временная Точка. Для того, чтобы уничтожить Мир, нужен был исполнитель, точно так же, как и для Перехода, точно так же, как и для создания Нового Мира.
— Так значит, он сам… — прошептал я в ужасе. Как хорошо, что Яшка этого не понял, как хорошо, что об этом ему некому было рассказать.
— Да. В то же время ты… Вспомни наш с тобой мир. Наше село. Солнце, которое садилось на закате и вставало на рассвете, и мир, умиравший и рождавшийся заново вместе с ним. Ты понимаешь, о чём я говорю?
— Этим Солнцем был я?
— Да, Лёня. Именно так.

Я понимал. Это было непросто выразить в словах, но я понимал.

— Выходит, я был Куратором с самого начала?
— Конечно. Я же не мог оставить наш мир без Куратора. Ты шёл Другой Стороной с самого детства. Но оттого, что ты не знал всех этих названий и терминов, ты отличался от остальных Кураторов, и отличался в лучшую сторону. Почему, ты думаешь, улыбки детей столь искренни, а сила их столь светлая и могучая? Потому что дети не играют словами. Люди создают слова, а слова создают образы, и люди думают, что эти образы единственно настоящие. Но разница между образами детей и образами взрослых такая же, как между изначальными формами миров и мирами человеческими. Понимаешь? Эта Сторона и изначальные формы были рождены так же, как и Духи, из Радужного Потока, и являются неотъемлемой его частью.
— А люди?
— Люди — такие же изначальные формы, — он улыбнулся. — Но то, что они создают, является плодами их ума. Мир человеческий — это мир, выстроенный из слов. Мир придуманный. Он был бы безжизненной пародией, но в нём есть Радуга — сам человек, который этот мир строит. Мир человеческий подобен дому. Он выстроен из кирпича — созданного человеком камня, и досок — обработанного человеком дерева. То, что было когда-то изначальными формами, человек пересоздал для собственного удобства. И хотя дом изначальной формой уже не является, потому что даже смысл его придуман человеком, в нём всё же есть та же Радуга, что и в изначальных формах, и причиной тому человек, который этот дом выстроил, который вложил всю душу в его создание. Ты понимаешь это?
— Да. Но что ты хочешь этим сказать?
— То, что ты был лучше, чем просто Куратор. Ты был настоящим Создателем. Я знал, что так будет, знал, что могу больше не беспокоиться за наш мир. И мне даже немного жаль, что Яшка рассказал тебе всё это. Я бы хотел, чтобы ты был не Куратором, работающем на полигоне Другой Стороны, а Создателем, нежно любящим свой мир.
— Прости…
— Ну что ты, — батя потрепал меня по волосам, — что ты. Понимаешь, то, кем ты будешь, зависит только от тебя. В этом и есть выбор. Настоящий выбор, который встаёт перед каждым, но который не каждый понимает правильно. Подумай хорошенько, сынок. Подумай о том, чего ты хочешь, что для тебя важнее. Быть Создателем своего мира, быть рядом со мной, с теми, кто тебе дорог, или быть Куратором, Странником, и быть с теми, кого ты успел назвать своими друзьями. Это непростой выбор, я знаю. И я не тороплю тебя. У тебя сколько угодно времени, — потому что у тебя его нет. И знай: что бы ты ни выбрал, я никогда не осужу тебя, наоборот, — я всегда поддержу тебя. Потому что я люблю тебя, потому что ты мой сын. Так что решай, Лёня, думай и решай. Твоё будущее зависит от этого выбора. Твоё будущее зависит только от тебя самого.
— А как же… Я думал, я ведь должен буду исчезнуть, разве нет?
— Ты исчезнешь, только если сам того захочешь. Твоя жизнь зависит только от тебя. Любая неизбежность существует только тогда, когда ты сам её создал. Люди думают, что от них ничего не зависит, но правда в том, что от них зависит всё. Понимаешь, если ты сначала выбрал наобум что-то одно, а потом вдруг спохватился или передумал, вот тогда уже ты упрёшься в неизбежность, с которой едва ли сможешь что-то сделать, потому что она не исходит от тебя напрямую, она — следствие цепи причин, вызванных твоими действиями и желаниями. И тогда может случиться страшное, например, та же война, которую так ненавидел и боялся Яшка. Но для того, чтобы этого не случалось, и нужны Кураторы, направляющие людей, помогающие им найти безопасный путь. И сохранить мир живым.

Выбор… Да уж, едва ли я мечтал о таком выборе.

— Но неужели есть только два пути?
— Ты умный парень, Лёнька! — батя рассмеялся. — Я горжусь тобой. Конечно же нет. Путей множество. И ты можешь выбрать любой. Те варианты, которые я назвал, являются наиболее очевидными, наиболее вероятными. Но это, конечно же, не значит, что других нет. Они есть, — но их тебе уже предстоит найти самому. Делай то, что считаешь должным, правильным, делай то, что хочешь делать. Анализируй вероятности, или иди путём сердца и чутья. Слушай советы или не слушай никого, кроме себя. Ставь на удачу, или не верь в неё. Выбор огромен. Фактически, ты можешь всё. Есть два «но». Первое в том, что ты не можешь пойти по нескольким путям сразу. Путь может быть только один. После всех выборов и решений останется только один ответ. Одна дорога из ста, которые сейчас перед тобой. О втором я тебе уже говорил — ты не можешь идти назад. Только вперёд. Это свойство жизни, реки не текут вспять.
— А что тогда насчёт времени на выбор?
— По-разному. В этой ситуации, как я уже тебе сказал, времени не существует. Ты волен хоть вечность провести, размышляя над выбором. В других ситуациях будет по-другому.
— А сколько времени пройдёт там?

Он снова улыбнулся.

— Сколько захочешь. Правда, в Ад тебе уже не вернуться. Попасть туда так, как попал ты, можно только единожды, — если только ты не Дух, конечно. Ты попадёшь сразу в Новый Мир. А там может пройти сколько угодно времени. Ты можешь выбрать для своего появления любой момент.

Он говорил, а мне казалось, что он грустит. Я знал, что он уже понял, какой выбор я хочу сделать… Нет, — уже сделал.

— Батя… Я обязательно вас навещу… И тебя, и всех сельских… Правда… Я не бросаю вас, ты не думай…

Он подошёл ко мне и обнял, прижав к груди.

— Я знаю, сынок. Не волнуйся. Я же сказал, что поддержу тебя в любом случае. И я не грущу, поверь. Эмоции… Не самая сильная моя сторона. Думаю, даже хорошо, что ты не пошёл со мной сейчас, пока ты так молод. Было бы обидно, если бы ты стал таким, как я. Я прожил очень долгую жизнь. Слишком долгую. Яшка по сравнению со мной младенец… А вот ты — другое дело. Юности свойственны яркие эмоции, как отрицательные, так и положительные, резкие перемены настроения, метания… И в этом есть своя прелесть. Потому что, когда ты взрослеешь, ты успокаиваешься. Особенно это справедливо в отношении таких, как мы. Другая Сторона… Располагает к покою и равновесию. А у тебя есть ещё возможность пережить немало ярких эмоций. И это хорошо. Это правильно.
— Да, наверное… Батя, я сейчас вспомнил, дед же тебе привет передавал. Правда, очень возмутился, когда узнал, что я хочу его тебе передать.

Батя расхохотался.

— Вот старый разбойник, а? Очень на его похоже. Но он любит тебя, сынок, сильно и светло. Так что я-то ладно, но вот деда, вот маму ты навести, не забывай о них. А я всегда буду рядом. Просто знай это.
— Угу!

Мне было хорошо. Наверное, мне уже давно не было так хорошо. Я чувствовал, что моя усталость, копившаяся всё это время, ушла из меня, утекла весенними талыми водами с полей. Мне казалось, будто я родился заново. И теперь был готов к любому пути, сколь трудным бы он ни оказался.

— А как мне попасть… Ну, туда?
— Так же, как и обычно. Просто представь, захоти, поверь.

Я даже не стал закрывать глаза. Я уже видел лестницу, пролёты и решётки, мутные окошки, мусоропровод, Мишкину метлу возле мусоропровода, ступени вверх, на тот самый этаж, шершавость перил, изрезанных ножом и обожжённых сигаретными окурками, спёртый запах дыма этих сигарет, кислый запах грязи, и где-то задорный, весёлый девичий возглас:

— Ну, чего скучаем, философы-растаманы?! В путь!

Я оглянулся — батя смотрел на меня и улыбался, кивая, мол, беги, беги. Беги, не останавливайся. Беги, расправляй свои крылья, лети! Путей множество, но нет ничего радостней, чем найти тот самый, свой путь и следовать ему.


(Читать дальше: Точка 20. http://www.proza.ru/2013/08/14/287)