Коварный план Ивана Эдуардовича

        Мыша чистила над раковиной картошку, когда вдруг всё встало на свои места. Как была, в одних грязных белых трусиках и ножом с картошкой в мокрых руках, она ворвалась в шелестящий детворой и старухами двор, где уже собралась толпа: пожарные, милиция, врачи и зачем-то клоун в зелёном парике. Увидав её, он смутился и убежал обратно в подвал, волоча за собой синий мешок, в котором гремели какие-то банки.
        В подвале было сыро и пахло лужами, целыми реками луж. Клоун вошёл в свою клеть, швырнув мешок в угол, и начал разоблачаться. Иван Эдуардович как раз проходил мимо его двери с полным ведром картошки и лопатой. Углядев в одном из погребов след ночной лампы, он удивился. "Надо же", — подумал он. Любопытство, как известно, не пароль, а посему Иван Эдуардович, человек с тремя средне-специальными образованиями, приподзаглянул в клеть клоуна. Тот, наклонившись над чем-то, снимал грим, иногда поднимаясь и глядя в противоположную от ночной лампы сторону.
        У Ивана Эдуардовича зашевелились на голове бородавки: когда клоун делал ваткой очередной мазок по лицу, последнего не обнаруживалось, только лишь парик. Затем клоун снял и его, скинул костюм и почесал подбородок, но разглядеть последний жест было бы затруднительно: в клети словно и не было никого. Никогда. Только ночная лампа перестала, словно сама, работать и утёрла пот со лба, набивая трубку.
        Страшные мысли засуетились в голове Ивана Эдуардовича. Он неумело перекрестился, не вынимая из руки ведро, и наскоро засеменил тапочками по каменному полу. Выйдя на яркий свет, безудержно чихнул, да так, что глаза заслезились. Утерев мокрые места под глазами, Иван Эдуардович вдруг заметил с испугом, что на него пялятся двести три пары глаз. На самом деле, двести пять: клоун выбирался из подвала да кот падал с тополя.
        Во главе выстроившейся свиньёй толпы стояла Мыша с ножом в руке. А где же картошка? Да вот она, посредине игровой площадки. На турнике, мигом переделанном в эшафот, висит она в петле, детишки кожурой её играют. Её слезинки в ярком свете тают: нет места боле ей на сей земле.
        — Что ли дурак? — прорычала Мыша и сделала шаг вперёд. Толпа (милиция с дубинками, пожарные с топориками, врачи со шприцами, бабушки со спицами, ребятня, обмотавшая вокруг кистей сопли и насыпавшая на них крошеного стекла) шагнула одновременно с ней. Топот оглушил Ивана Эдуардовича и напугал ещё больше.
        — Я? — удивительно заикаясь, переспросил он, указывая на себя ведром.
    Мыша зычно завизжала в толпу:
        — Толпа! Поглядите на этого предателя! — Толпа пошумела. — Что видите вы в руках его? — Толпа пошумела. — Картошка — не зло, это общеизвестно и несомненно. Картошка — это всё! — Она обвела рукой планету, вернулась к застывшему Ивану Эдуардовичу и прошипела:
        — Но кожура! — и снова возопила: — Кожура, господа, это моветон! В благоприятном обществе…
        Тут меж ней и Иваном Эдуардовичем, человеком с тремя средне-специальными образованиями, шмякнулся, наконец, серый кот. Он грязно выругался заплетающимся языком и пошёл обратно в закусочную, так и не пробравшись в будуары возлюбленной.
        — Ладно, — перебила себя Мыша, чем едва не прервала рассказ. — Ты! — указала она остриём ножа на вспотевшего якобы от волнения Ивана Эдуардовича.
        — Я! — бодро крикнул он. — Иван Эдуардыч! Того-то года рождения! Там-то там-то! Там-то там-то! Три средне-специальных образования! Не имею! — горькие слёзы потекли из его коричневых очей. — Не состою. Не привлекался… — и заплакал совсем уж навзрыд, после чего надел ведро на голову и забегал по двору, стуча по нему лопатой и восторженно выкрикивая: — Бон! Бон! Я — тромбон! Бон! Бон! Я — тромбон!
        Презрев его, Мыша по запаху повела толпу к подвалу, но у самых ступеней клоун подставил ей ножку, и она упала, страшно изломав лицо. Врачи увезли её на машине. Пожав плечами, разошлись и пожарники с милицией. Клоун вернулся в клеть, и больше его никто не видел. Старушки умерли. Дети подросли и тоже умерли.
        Так осуществился коварный план Ивана Эдуардовича.