грибы

Длинноногая Ляля в выходной день пошла в лес – выгулять овчарку  и заодно проведать,  есть ли  грибы. Все лето стояла засуха. Погибли посевы,  высохли и грибницы в лесах. Натуралисты, между тем, обещали, что  осенью будут опята и вешенки. Как раз в сентябре прошли обильные дожди.
И на самом деле Ляля вернулась с грибами. Принесла   сухих лисичек и еще каких-то с кучку.
 -Там,  в сенях!.. -  блеснула очками, проходя с  надменным выражением лица. Муж был старше ее  лет на двадцать. Прощал  молодое хамство, эгоистичное  разделение труда. Например, сегодня обозначавшее: я за грибами таскалась –  буду отдыхать, а ты  жарь, пылесось дом  и мой посуду.
 Покорствуя судьбе, он склонился над корзинкой.
- Это лисички, а это что?.. 
  - Опята! – крикнула она из душа, держа в руке трусики.
 - Опята? Это какие-то поганки. Мокрые…
 - Сам ты поганка! Это опята! На пне росли! 
  Ополоснувшись, она ушла к себе, прикрыла дверь:  после прогулки в лес  она обычно ложилась и крепко засыпала.
 Он  промыл грибы  в дуршлаге, очистил от веток  и травы. Налил в сковороду растительного масла, поставил на горящую конфорку. Выделилось много воды, коричневая жидкость кипела. Пришлось сливать. 
 Часа через три проснулась  Ляля.  Набросив куцый халатик, прошла в кухню. Оголяя ягодицы, низко  нагнулась,  глянула в сковородку.
- Ты ел?
- Ел.
  Она посмотрела на мужа внимательно. И ушла. Часа через два сварила картошку  в мундире -  мелкую картошку,  – не уродилась нынче тоже, и хорошо поужинала , съела все грибы.
За оградой на опушке уже густели сумерки. Вдоль тропы низко пролетела сова, широко распахнув крылья.
 Муж начал топить баню. Когда возился с насосом возле колодца, Ляля подошла и склонилась над его затылком.
           - Слушай, ты как себя чувствуешь?
- Что-то мутит.
Он затягивал отверткой шуруп на хомуте,  шея его слегка покраснела.
- Мне, кажется, плохо, - сказала она.
Он промолчал.
- А сколько ты съел?
- Чуть – чуть.
- Господи! Совсем мало что ли?
  - Ну да.  Чтоб ты не ругалась. Ведь  ты собирала.
Молоденькое лицо выражало растерянность, она держалась за живот.
-  Я ведь  говорил, что, может, это  поганки. Но ты: опята! Умрем, к черту, оба…
-Ой, - она  заплакала. – У меня голова кружится…И дышать трудно…
Он поднял голову, вгляделся в лицо жены.
-  И вправду бледная. И зрачки…
- Что зрачки?!. – она  схватила его  за рубашку. – Расширились?!
-  Может, это очки увеличивают…
-  Мои очки, наоборот, уменьшают! Значит!..
- Тогда, не знаю… - сказал он и, освободив рубашку,   направился в сторону бани, - маленький, толстый, с  упрямо торчащими ушами.
 Жена  - как на  ниточке - дернулась следом, безвольная, жалкая. Она  как-то вся надломилась, даже  ноги от бессилия  стали похожи в букву «икс». Так  и плелась за ним…
- Ты когда их ел? Сколько времени назад? –  и вдруг вскричала: - И вообще ты их ел?! 
-Я? Нет.
-За-че-м?! - лицо ее скорчило от боли.
 - Сомневался.
-Почему не сказал!..
  - А чтоб неповадно было, - тут он обернулся. - Я что – подопытный кролик?
- Я на самом деле думала, - призналась она скороговоркой, - что с тобой ничего не случится, ведь ты – мужик!
  -А что мужики – не люди?
-Ой, я вправду задыхаюсь! Вызови «скорую»!
  Лицо ее изображало оторопь, истерику.
 - Позвони лучше мамочке. Устроит  бучу, что я мало съел.
 - Маму нельзя расстраивать! Звони в «скорую»!
- Бесполезно, процесс необратимый. Бледная поганка не выводиться.
  - Там не было бледной поганки! – запротестовала она в неистовстве. -  Ведь мы вчера только  смотрели грибы в компьютере!
 - Вот именно смотрели. И там было три вида  поганок. «Бледная»  это просто название.  Там есть именно такого цвета, как твои,  -  серо-коричневые…
-  Ты, правда, не ел? – спросила она тихо и доверительно.
- Нет.
- Мама! – она зарыдала,- живот болит!..
- Бог  видит все. Мужа хотела отравить, –  сказал он и пробормотал как бы про себя: - еще старым хрычом обзывала... 
 -Я не хотела отравить! А просто думала: если с тобой ничего не случится, и я поем.
-Ты же была уверена, что это опята.
- Да. Но потом когда поела , засомневалась.
Лицо ее на  самом деле было бледно. Она опустилась на корточки, скользя спиной по стене , и все держалась рукой за живот.
-Позови «скорую»!
Он вздохнул.
- Я не хочу умирать… - плакала жена. - Я такая молодая!…
Она была трогательна. Глаза выражали страдание и сиротство. Как  и тогда,  тринадцать лет назад, в  трудные годы, когда она  тощей, близорукой, напуганной жизнью девочкой,  выходила за него замуж, чтоб оградить себя и маму от бед. Ему стало жаль ее.
 - Ладно, -  сказал он, наконец,  и будто снял маску: - Это опята!
- Ты врешь! 
-  А трудно дышать потому, - продолжал, - что у тебя от страха обморочное состояние.
- Это признаки отравления…
-Да ел я, ел твои грибы! –   воскликнул он.  -  Уже часов шесть прошло. И ничего. Если не веришь, пойдем посмотрим в компе.
Он обхватил  жену за талию,  по-прежнему  тонкую, девичью,  с удовольствием повел в  ее комнату.
 Сели рядышком. Включили компьютер, открыли нужный файл.
-  Вот видишь: бледные поганки. Они все белые. А  вот опята. Именно тот  вид,  который  ты принесла. Успокоилась?..
  Она потихоньку приходила   в себя.
 - Как страшно умирать,  –   призналась она.
  - Конечно.
  - А может,  бог хотел меня наказать? За что-нибудь старое. Ведь я  хотела от  тебя уйти из-за того, что у тебя  нет денег.
- Конечно, мог, -  согласился  он. -   Хотя бы  сейчас. Но увидел, что ты каешься, и  отвел беду. Пусть и обманом.
  - Как обманом?
  -Я грибы-то не ел, - он хотел улыбнуться….
  Но тут она  жестко ущипнула его -  схватила тонкими  пальцами за мякоть   у предплечья: врешь!  И держала молча, сдавливала сильнее, чтобы  причинить боль. Глаза не отрывала от монитора. А  там  на кривых ножках  застыли в смертельной пляске  бледные поганки. Все они были совершенно отличны от тех, серо-коричневых,  что она сегодня принесла.    Лицо ее приобретало привычное выражение –   самодостаточной и  надменной  молодой особы.
И в который раз,  как бывало после очередного розыгрыша, он жалел  о происходящей метаморфозе и пытался удержать в памяти хотя бы на минутку уходящий  образ доверчивой и потерянной девочки.