Юбилей

 Юбилей — дата, конечно, особенная. Не то чтобы радостная, но и не повод паниковать. Мужику стукнуло аж… семьдесят пять. Без инсультов, без инфарктов, слава Богу, благодаря успешной израильской медицине...
Да и выглядит весьма достойно, несмотря на небольшую пенсию после 25 лет упорного труда на военном заводе, где он занимался производством винтиков и болтиков.
Самое смешное, что Хаим понятия не имел, для чего эти винтики и болтики предназначались. На вопрос:
— Чем вы там, Хаим, вообще занимаетесь? —
он прищуривался и с достоинством отвечал:
— Секрет.
И добавлял:
— Меньше знаешь — крепче спишь.

Но вот друзей с «секретного» завода собралось немало. Это были, в основном, такие же олим девяностых, как и сам Хаим, с той же степенью седины и подозрительности ко всему новому. Крепкий, переживший талоны, очереди, бесплатный ульпан и платную медицинскую страховку народ. Аборигены — сабры — были в меньшинстве, в основном из его цеха: Моше с хроническим кашлем, Цвика, у которого каждый второй родственник — судья или прокурор, и старый Мошико, который был первым учителем Хаима на заводе.

Ресторан выбирали долго и остановились на русском — в Ришоне. Большая зала, неплохое меню, включающее несколько рыбных и мясных блюд, и наличие живой музыки. Одно не было учтено. Среди местных были почитатели кашрута, а ресторан был некошерным. Так сразу от списка приглашённых отпочковалось несколько человек.

Родственников собрался немалый список, и потребовалась селекция — практически санитарная.
— Эти, — заявила Нинель Борисовна, жена Хаима, обводя пальцем имена в тетради, — на прошлом празднике сидели с кислой миной. И ушли до торта!
— Может, по уважительной причине?..
— Да, причина у них одна: они не любят, когда другие счастливы.

Был проведён скоростной «ревизион». Остались те, кто отличились приличными подарками, а не передаренной поваренной книгой со старой запиской трёхгодичной давности. Остальные пошли «в архив».

Ведущая, как и живая музыка, прилагалась в ресторане — как хумус к питте или как пирожки с мясом к салатам. Без возможности выбора, но с громким энтузиазмом. Тамара Аркадьевна — сама себя представила мадам. — Я — «режиссёр массовых мероприятий со стажем».

На деле же — это была громогласная тётка неопределённого возраста, с начёсом времён «Бабетта идёт на войну» и голосом надсмотрщицы. Появилась она за сорок минут до начала мероприятия — в пыльно-сиреневом платье с пайетками, которые ловили свет так, будто готовились к побегу.
В одной руке — микрофон, во второй — скрученный кусок бумаги с программой юбилея.
— Где у нас тут организаторы? — гаркнула она с порога.
— Тамара Аркадьевна, здравствуйте… мы вас ждали.
— Ещё бы вы меня не ждали, — усмехнулась она. — Праздник без меня — как чебурек без начинки!

Она тут же поставила свой арсенал на ближайший стол и начала выполнять план сражения.
— Сколько там нашему молодому стукнуло?
— Семьдесят пять, — сказала с опаской Нинель Борисовна.
— Вот и прекрасно! Начинаем: «Угадай, кто где сидит».
— Тамара, только без криминального подтекста. У нас в родне приличные люди.
— Не волнуйтесь! Я всё адаптирую. У меня есть потрясный сценарий...

Хаим, слегка волнующийся, в свежевыглаженной рубашке и с лицом человека на заклятие, направился к центральному столу для виновника торжества.
— А это у нас кто такой красивый? — пропела ведущая. — Юбиляр?
— Он.
— Ой, какой статный! Я вам сейчас такую вступительную речь сделаю — как на вручении «Оскара»!

Хаим посмотрел на жену с тревогой. Та подняла бровь:
— Терпи, дорогой. Это праздник.

Гости подтягивались по системе «кто успел — тот и сел на нужное место». Первыми пришли те, кто боялся остаться без кондиционера. За ними подтянулись дисциплинированные — с подарками в свёртках и конвертах. Позже, как всегда, припозднилась соседка Фира — с лицом «я тут случайно», но в вечернем, с декольте и боевым настроем.

Тамара Аркадьевна тем временем проверяла микрофон. Он хрипел, как старик в неволе, но был покорен.
— Раз-раз… Шалом увраха… Тест… Хаим — герой труда… Раз-два…

— Внимание-внимание, — прозвучало из колонок, — мы начинаем наш замечательный вечер в честь юбилея прекрасного человека, мужа, отца, дедушки, друга и просто красавца — ХАИМА!

Гости захлопали. Хаим поднялся, как с экзамена по гражданству. Ведущая протянула к нему микрофон.
— Скажите нам, дорогой наш, как вы дошли до жизни такой?
— До какой? — насторожился Хаим.
— Ну… до 75!
— А! Медленно, но уверенно.

Смех. Аплодисменты. Кто-то уже наливал водку в рюмку, кто-то успел наколоть оливье вилкой и замер в ожидании сигнала к трапезе.

— Тамара, может, уже… поедим? — попыталась вмешаться Нинель.
— Ни в коем случае! — замахала та блёстками. — Пока не будет первого тоста — никакого хумуса. Всё должно идти по сценарию!

И с этими словами она объявила:
— Первый тост — за всех, кто Хаима родил и сберёг! Пусть закручен будет его путь к счастью — покрепче, без гаечных ключей!

— За это точно можно выпить, — закричал какой-то мужик и махнул сразу два. Один — за Хаима, другой — «на опережение».

Но Тамара Аркадьевна не унималась.
— Хватит наполнять желудки! — закричала она, перекрывая общий хруст солений и шорох от салфеток. — Объявляю танец!

Музыка послушно взвыла из колонок. Зазвучала песенка «День рождения — грустный праздник…», в исполнении такой «певицы», что даже пирожки с капустой в панике пытались спрятаться под листья салата.

— Танцуем! Танцуем все!
— А что, уже? — пробормотал Хаим, вздыхая. — Я только шубу попробовал...
— Кто не танцует — тот не любит жизнь! — заорала Тамара Аркадьевна, скидывая туфлю на ходу и поднимая руки в некое подобие восточного приветствия.

Первые отважные выбрались на танцпол: тётя Рива в леопардовой кофте, дядя Сёма с ремнём, который поднимался всё выше, и сосед Аркадий, у которого с третьей рюмки ноги жили своей жизнью.

— У него правая отстаёт, — заметил Цвика.
— Не отстаёт, а на паузе, — ответила Фира. — В прошлый раз так же было — к финалу догнала.

Тем временем ведущая не прекращала дирижировать праздником, словно находилась на собственной свадьбе:
— А теперь! Пара, у которой больше всего внуков, — в центр зала!
— У нас шесть, — закричала Нинель.
— У нас семь! — воскликнула тётя Соня.
— Да не ваши! А у тех, кто танцует! — поправила Тамара. — Нечего тут на лавочке сидеть и считать чужое потомство!

В центре зала завязалось нечто, напоминающее хоровод с элементами кавказской борьбы и спортивной разминки. Моше, вдохновлённый атмосферой, даже крикнул «Оп-па!» и сделал шаг вбок, после чего аккуратно присел обратно на стул — «по личным причинам».

Музыка сменилась на что-то не совсем понятное. Тамара взяла микрофон и, не дожидаясь вдохновения, произнесла:
— Это будет белый танец! Дамы выбирают!
— Ты сиди, — пробормотала Нинель. — Нечего... роток открывать. Доедай шницель.

Белый танец начался не сразу. Сначала дамы молча перешептывались, сопоставляя суставы, обувь и физическую готовность. Первой встала тётя Белла — в ботильонах и с выражением лица «а мне терять нечего». За ней, ковыляя, но с достоинством, подтянулась тётя Ита.

— Это у них не танец, — пробормотал Моше, — это спаренный обход отделения неврологии.

Под песню «Ах, какая женщина» происходило что-то странное и трогательное. Кто-то топтался на месте, кто-то пытался вспомнить школьные движения, кто-то просто обнимал и раскачивался.

Хаим стоял в стороне, с рюмкой в руке, и вдруг...
— Тамара, можно слово? — спросил он неожиданно для всех, даже для себя.
— Конечно, юбиляр! — вскрикнула ведущая, мигом прерывая танцы и поднося микрофон, будто вручала Золотой глобус.

Хаим поправил рубашку, вздохнул и сказал:
— Дорогие друзья… я вам честно скажу: я вообще не люблю эти праздники. Шум, крики, холодная рыба… А сейчас — стою тут и думаю: ну и что? Ну и зачем?

Пауза. Кто-то перестал жевать.

— А затем, — продолжил он, — что я вижу: сидят мои, живые. Кто-то постарел, кто-то вспоминает, кто-то не помнит. Но все — тут. Все — свои.

Он поднял рюмку.
— И знаете что? Пусть будет ещё не один такой вечер. Пусть и без "белого танца", пусть и без французского шампанского. Главное — чтобы вместе. И чтобы с пирожками.

Зал загудел. Аплодисменты — не бурные, но тёплые. Тамара вытерла уголок глаза — или это пайетка отклеилась.

— А теперь — налить всем! — скомандовала Нинель, — и пусть уже дадут доесть шницель.

Скромный, странный, весёлый и очень тёплый юбилей продолжался ещё пару часов. Потом — фото на память. Потом — забытые пакеты. Потом — тётя Соня, уносящая три пирожка «для зятя». И Хаим, который, прощаясь, тихо сказал жене:
— Слушай… А неплохо вышло.