Чистое счастье. Федор и Богдан - Дары Божьи. 2

    "Здравствуй, Стас, - так начиналось это письмо, - благословит тебя Бог. С радостью спешу поздравить с наступающим праздником Входа Господня в Иерусалим. Ведь с этого дня, как ты знаешь, начинается седмица, приближающая нас всех к Светлому Воскресению Христову.
    К сожалению, тут же, поздравив, вынужден огорчить вас с Олей (ведь ты же сам писал, что все письма вы прочитываете вместе): присутствовать на Венчании (как бы мне этого хотелось!) я не смогу. И дело тут не в расстоянии: сесть на поезд большого труда не составляет. Вся беда в том, что на данный момент у меня нет возможности даже самостоятельно дышать - практически разрушились легкие, как говорят врачи. По вашим молитвам в последнее время меня почти перестали мучить боли, поэтому обхожусь без обезболивающих средств. Хотя надежды на исцеление нет (впрочем, нет её уже давно), это значительно утешило нас всех. Теперь я хотя бы могу молиться подолгу (раньше, несмотря на введение различных препаратов, порой даже сознание терял от боли), а Анфиса спокойно занимается своими делами.
    Дети наши очень подросли. Всё же Господь исполнил мою молитву: теперь они годятся по возрасту для пансиона,если возникнут какие-то непредвиденные обстоятельства. Тяжело им видеть меня в таком состоянии, но и трогательна их посильная забота. На Благовещение они откуда-то принесли голубей, и мы вместе выпустили их через окно. Постоянно (благо, погода уже довольно теплая) достают цветы и ветви разных деревьев - ставим их в банки с водой и наблюдаем, как постепенно они раскрываются, оживают и растут..."

    Оля дочитала до конца эту часть письма и остановилась. Дальше отец Роман отвечал на какой-то вопрос Стаса по богословской тематике, очевидно заданный юношей в предыдущем письме. Это место девушка лишь мельком проглядела, полагая, что при случае Стас сам ей всё объяснит. Наконец, девушка дошла до последнего абзаца и вновь стала внимательно вчитываться в прощальные строки последнего письма от человека, кардинально изменившего её жизнь.

    "...Ты, возможно, спросишь: почему я не лечился, когда это было осуществимо, и почему довел все до такого состояния. Так вот, отвечу, заранее предвосхищая твой вопрос: когда я еще в год нашего знакомства пошел в больницу, врач там откровенно сказал мне, что традиционная медицина, впрочем, как и любая другая, мне уже не поможет. Операцию делать поздно, остается лишь только поддержание организма. И вот тогда же, в тот самый день, я пошел за советом к своему духовному отцу. Сказать, что на душе у меня тогда было тяжело - значит не сказать ничего. Все мысли были о детях и жене, о прихожанах, которые любят меня больше, нежели я того заслуживаю. Духовник меня принял и сказал: терпи и молись. Это твой крест. Нужно, чтобы ты донес его до конца. Я тогда ушел от него совершенно успокоенным. А ночью мне приснился сон: крест, стоящий на вершине горы, а на его верхушке сидит белоснежный голубь. Я тогда понял, что это не простые фантазии разума, а знак, подтверждающий слова духовника. И с тех пор стал только молиться, чтобы по-христиански достойно встретить смерть. Молитесь за меня, милые ребята, чтобы хватило мне сил все вытерпеть. А я буду просить Бога, чтоб и у вас все было хорошо. Сохрани вас Господь".

    Оля дочитала письмо до конца, утирая бегущие по лицу слезы. Она почему-то даже не заметила, как вернулся домой Стас, хотя обычно слышала шаги мужа, когда тот только поднимался по лестнице. Однако, едва он, разуваясь, окликнул ее, девушка вздрогнула и вышла ему навстречу. Юноша, только взглянув на Олю, посерьезнел и спросил:
 - Всё в порядке? Что-нибудь случилось с тобой или с Анюткой? Или...? - Стас не договорил последнюю фразу и опустился на стоящий в прихожей стул.
 - Да. Мы, кажется, думаем об одном и том же. Я нашла письмо, Стасик. От отца Романа. И прочитала его.
 - Я уже понял. Не знаю, слышала ли ты когда-нибудь, но у тебя удивительно "говорящие" глаза. Ты еще ничего не произнесла, а все уже совсем ясно.
 - Стас, зачем ты скрыл от меня это письмо, почему не показал его еще тогда? Не подумай, я нисколько не сержусь и не обижаюсь на тебя. Просто скажи.
 - Хорошо, только давай сначала зайдем к дочери. Я ужасно по вам обоим соскучился. А за обедом я постараюсь все тебе рассказать. В шесть часов мне уже надо бежать на работу, но, думаю, успею.
Они действительно прошли в детскую. Девочка, утомившись, уснула на том самом плюшевом мишке, с которым играла с утра. Стас осторожно перенес ее на кроватку и, поцеловав дочурку в лоб, вместе с Олей вышел из спальни.

    На кухне девушка поставила подогреваться в микроволновой печи сваренный вчера украинский постный борщ, а сама села напротив Стаса и, внимательно глядя на него, приготовилась слушать. Юноша собрался с духом и начал свой, впрочем, не слишком длинный рассказ:
"Это письмо я получил, как сейчас помню, ровно в день Входа Господня в Иерусалим. Вернулся домой из Храма, а в почтовом ящике меня уже ждал конверт. Правильно отец Роман все подгадал с отправкой. Я прочитал и испугался. Честно, мне стало очень жаль тебя. Помню, как ты, читая все письма от отца Романа одна или вместе со мной, часто плакала потом. А после этого послания я и сам долго не мог прийти в себя. Полагаю, ты пропустила то место, где батюшка отвечает на мой вопрос из богословских материалов (девушка кивнула), а зря: там как раз о страдании, часто переносимом человеком перед смертью. На размышления об этом меня натолкнул отчасти сам отец Роман. Ответ тогда я все же, промучившись некоторое время, написал. Шла своим чередом Страстная, следом за ней наступила Пасха... На Антипасху мы венчались. Дальше ты знаешь. В тот вечер, когда мы только приехали в Муром, бабушка Катя отдала мне записку (даже не письмо) от отца Романа. Он будто знал о нашем приезде. Бабушка сказала, что в среду с утра она получила этот листочек, а спустя несколько часов, отца Романа не стало. А в пятницу мы все вместе были уже на отпевании, помнишь?"
 - Помню. Спасибо тебе, Стас, - Оля потянулась обнять юношу. Из спальни послышался звенящий колокольчиком смех дочери...