Чёрная С Косой

Заострённые звёзды из шерсти моей рассмеялись. Остыло созвучие. Губы игры петушиными синими гребнями шевелились, покрытые мелкой прозрачной росой. В чёрном платье, с косой, ты пришла оборвать все движения идолов – игры гор мелкой сажей за пояс заткнув, надавить на стоп-кран.
Я вибрирую между зеркал – иду по теням на асфальте, сквозь распростёртые сумерки. Слушаю в глубине себя змеиный шорох автомобилей – их фары, впиваясь в мою близорукость, распадаются на длинные пучки жёлто-красных волокон, в самых тонких нитях мне мерещится эхо твоих мыслей. Деревья смотрят на меня, многоглавые, стоголосые, длинноствольные – длинностная воля их пронята ко мне, и где-то в межушном лабиринте воскресает обожжённый огорох, и зреет безмолвный крик, словно одинокая птица над свинцовыми водами перед штормом, распятая на безвыходности собственного полёта. Золотые слова, ртутное молчание, зафиксированные в амальгаме мысли – всё становится хрупким в холоде этого крика, как торнадо разметав разложенные по столу бумаги в весёлом беспорядке – этот крик под кожей любой вещи. Я слышу, как мощёное градиентом сине-розово-серо-зелёной шестиугольной плитки темнеющее небо, уже проколотое лучинками звёзд, вторит мне – или это всего лишь эхо?
Не надо больше ничего выдавать за исполнителя… Дотянувшись до чёрно-синего облака над своей головой, я попадаю в бурелом грозы – ворох грозных предсказаний исчатил мою внутреннюю поверхность. Я отделяюсь от собственных подошв – и падаю, не знаю, вверх, или вниз – но это не важно, ведь тело идёт себе дальше, замкнутое в маленький, словно капля росы шарик, а я – стремительно рассыпаясь, как трухлявое полено, прыгающее по лестнице, обращаюсь вокруг орбиты собственного предназначения – оно похоже на дверную ручку. Вспоминаю, как ребёнком засовывал спички в замок.
Я чувствую, как что-то умирает во мне, и мне становится до невозможности хорошо. Тёплый июльский ветер несёт меня, смешанного с пыльцой полыни и диких маков к берегам Стикса. Пролетаю над улицами города, оставляя инверсионные следы из собственных взглядов – зафиксированные кадрами катакомбы дворов, пешеходных дорожек, парков, дорог – редкие ночные прохожие, к то-то весел и пьян, смеётся, обнимая друга за потное плечо, кто-то еле скрывая страх и обиду на мир спешит поскорее домой, забыться интернетом и сном без сновидений, высушенный, как марсианская почва старик задумчиво курит, глядя на луну – никто не видит меня, разве что кольнёт  что-то сосущее, надломленное в душе, словно тихий зов куда-то, находящийся за порогом восприятия… Машины-уборщики, похожие на оранжевых майских жуков с мигалками, шелестят окольцованной вспышками света вереницей.  Городские огни сплетаются с ветром, и входя в моё энергетическое тело, чьи-то невидимые руки играют в тетрис на стенах домов, в сумерках ходят какие-то неясные, текучие тени – слой за слоем, поднимаются сны, и великие черви земли в глубине улыбаются умиротворёнными сонными акулами. Сколько кирпичей я отложил – уже сбился со счёта, можно строить китайскую стену – такую же прочную, как стена, отделявшая меня от неведомо чего. Теперь, когда я попрощался со стенами, мох на них будет расти в виде следов моих рук и губ.
Тёмной кляксой, размытыми пятнами глаз и чеширских улыбок, я проскользнул, свистя в водосточных трубах, раскачивая сороковаттные лампочки в нимбах из мотыльнов и ржавых железных абажуров над  зевами подъездов, изрезанный антеннами, прокрался по текстурам стен, слыша каждый шорох, вползая в чьи-то сны, чтобы увидеть подвешенные на тонкой паутине светящиеся капли сокровенных иллюзий, просочился сквозь вентиляционные отверстия и дыры в фундаментах, увидев своё отражение в испуганных глазах полосатой кошки, пролетел над лоскутным одеялом деревень и полей, раскинувшихся под мрачным величием зернохранилищ и водонапорных башен, и огромным тяжёлым оводом устремился к лесу. Тихие шорохи, всхлипы ночных птиц, скрип сосен соединился с лунным светом, причудливые лица глядят из хвои, шевелятся разветвлённые лапы, неведомые существа, сплетённые в живую мозаику, ночные хранители леса… Я смотрю на дым от костра, отблески большого огня на безумных лицах людей, передающих по кругу маленький тлеющий огонёк. С каждым вдохом они погружаются в слои зелёного дыма всё глубже, изображение начинает распадаться на светящиеся петли, как вязаный свитер, если потянуть за нитку, я понимаю – они видят меня, ибо воскурили дважды сегодня злые травы. Один из них, с длинными кудрявыми волосами, пронзительным взглядом и заострённой бородкой, медленно поднимает с земли длинный высушенный стебель борщевика, и начинает в него дуть. Низкий, трубный звук наполняет меня волнующей дрожью, я спускаюсь по спиральным лестницам неподвижных зрачков, и распадаюсь на тонкие нити вместе с кольцами священного дыма. Ветер уносит меня дальше.
Лес заканчивается, серебристый ковыль взбирается по склону, треща антеннами, улавливающими радиосигналы сверчков, заполнивших ночной эфир вместе с лягушками. Где-то близко вода… Теряя воспоминания, как молочные зубы, кувыркаясь в чехарде на каруселях своих жизненных туннелей, приближаюсь к берегу. Лунная дорожка – точный указатель пути. Когда я зависаю над водой, и смотрю вниз, моё отражение кажется мне большой, тёмно-зелёной черепахой. Ложусь на её спину, и чувствую, как она начинает медленное движение через туго натянутые тонкие прослойки. Я становлюсь похожим на облако серых мушек, возникающих при кислородном голодании мозга, в полном спокойствии всеми частями своего существа я распластан под звёздами, забывая начало своего пути, забывая конечную цель – все круговороты моей памяти разносит ветер, словно споры плесени, что прорастёт в чьи-нибудь сны обрывками фраз и неясными видениями – плеск вёсел, или плавников подомной, вязкая колыбель качает дух без плоти на плоту. Маленькие голубые эльфы танцуют в кувшинках… Прикосновения чьих-то прозрачных рук…
Другой берег начинается незаметно – словно венецианские улицы, сливаясь с водой. Маленькие лодочки водоплавающих растений, стрекозы с фонариками в лапках кружат надомной, кикиморы прячутся за стеблями камышей, сверкая хищными зелёными глазами. Меня подхватывает конвейерная лента, транспортирующая меня, словно некий сырец, сквозь ритуальные перевёрнутые ватрушки на горизонте. Гулким эхом разливаюсь по семи амфитеатрам.
В тёмной избе, подвешено вращающейся в бесконечном квантовом супе, я лежу на столе, накрытый светящейся зелёной простынёй. Из клубов темноты, мельтешащих повсюду изображений, точек белого шума, возникают очертания девяти чёрных, с синими разводами крылатых фигур, высоких и заостренных. Я не вижу их лиц, они стоят, окружая меня незамкнутым циферблатом – оставив место для десятого. Они поют, их голоса обжигают меня холодным пламенем, окончательное растворение так близко… Мрачный хор разматывает спирали тоски над бездной, все варианты моих эволюций, зеркальные отражения действительности, словно я луковица, снимая слой за слоем – и вот он, сухой остаток меня, сведённый к люку, на котором выскоблены уравнения. По очереди, девять фигур входят в меня.
Пустой, двадцатикрылый, чёрный, как кот Шрёдингера, сбросивший окончательно человеческую личину, я шагаю к месту, где должен был стоять десятый. Слегка приоткрытая дверь, над которой висит подкова. Я уже знаю, кто меня ждёт там. Это она, Чёрная С Косой, она встанет из-за стола с мятным чаем и сушками, я остановлюсь на расстоянии вытянутой руки, не в силах что либо сказать – все слова рассыпались, превратившись в пепел – несколько бесконечностей молча глядя в глаза, она скажет «я ждала тебя», или «наконец ты пришёл», нет, не будет ничего говорить, потому что  тоже не помнит слов, здесь не нужны слова.  Мы шагнём друг другу навстречу – и я исчезну. Или проснусь.