Миллион лет до нашей эры

Миллион лет до нашей эры земля была покрыта дымящимися вулканами. Миллион лет до нашей эры она кишела плавающими, летающими и бегающими динозаврами. Всех их объединяло одно единственное желание — слопать кого попало. Иногда даже друг друга. После этого они любили поспать. Миллион лет назад  доисторические люди носили только шкуры. Древние женщины трудолюбиво обустраивали свои пещеры и охраняли семейный очаг. В те времена они еще плохо умели говорить и только мычали. Миллион лет до нашей эры жизнь была увлекательна и прекрасна.
Все это я узнал из замечательного фильма “Миллион лет до нашей эры”. Этот фильм мы смотрели всем своим 5 “A” раза три подряд. Мальчишки сидели отдельно, переглядывались и хихикали. Девчонки тоже хихикали. Скорей всего мы хихикали по одному и тому же поводу. Самые бурные эмоции — зависть и восхищение зрителей — вызывала главная пещерная героиня. Ее волнующий образ пробудил дремавшую чувственность у многих пятиклассников. Эмоции забурлили и стали искать выхода наружу. Тетрадки и учебники запестрели изображениями различных частей тела. Отсутсвие талантов и плохое знание предмета компенсировалось фантазией и склонностью к гипертрофированным формам и размерам. Особо одаренные пытались творить в пластилине. Какое-то время по классу из рук в руки переходил роскошный бюст, вырезанный из куска хозяйственного мыла. Судьба его оказалась недолговечна и печальна. Резчик по мылу был опознан и вызван в учительскую, а его труд закончил свою жизнь жалким обмылком в учительском туалете.
Но было уже поздно. Первобытные страсти, бурлившие на земле миллион лет до нашей эры, были разбужены. Пятиклассники с воем и улюлюканьем скакали по партам и гонялись за девчонками, которые томно закатывали глаза и делали вид, что убегают. Бугай и двоечник Петька Ананьев изображал динозавра, что весьма соответствовало его интеллекту и внешнему виду. Потом это ему надоело, он сказал , что станет вождем Неандерталов и ему положены сразу две жены. Свой выбор он остановил на отличнице Вике Мульман и хорошенькой, но глуповатой Таньке Розанчук. Как ни странно, но Ананьев вдруг проявил совсем неплохой вкус. Тем не менее его подвела чрезмерная плотоядность.
Отличница Мульман презрительно отвергла его доисторические ухаживания. Она заявила, что не собирается заниматься такими глупостями и пойдет в библиотеку дочитывать "Ромео и Джульетту". Танька, совершенно неожиданно по-взрослому, заявила, что Петька балбес, что от него нет никакого толку и у него всегда грязные ногти. После этого она к полному моему изумлению подсела ко мне и попросила списать алгебру.
Изумило меня не то, что она попросила списать. Она и раньше частенько сдирала с меня домашнюю работу. Но тот факт, что она откровенно, на виду у всего класса предпочла мой интеллект первобытной Петькиной силе, невероятно возвысил меня в моих собственных глазах. Я, конечно, ответил ей взаимностью, и чувство наше стало быстро расцветать.
Танька забрасывала меня записочками, строила глазки и даже подарила мне на 23 февраля чудесную, двухцветную шариковую ручку. Я тут же стал изображать ее в двух цветах – синем и зеленом. На моих картинах все было очень красиво. Мы вместе сражались со страшными доисторическими зверями, носились по скалам и прятались в пещерах. Кончился наш роман тем, что я пригласил Таньку в шалаш.
Этот шалаш, построенный на берегу озера, был святая святых нашей мальчишечьей кампании. В нем мы слегка покуривали, прятались от родителей и пересиживали особо нелюбимые уроки. Помыслы мои были совершенно чисты, но бурлящие чувства, порожденные “Миллионом лет”, сами толкали к уединению. Наиболее подходящим местом был, естественно, шалаш. В него-то и согласилась придти моя героиня прямо после уроков.
Я прождал Таньку примерно три часа. Она не пришла. На следующий день, еще до начала уроков, я поймал ее в раздевалке.
— Ну что, сдрейфила? Cлабо в пещеру идти?
— Ничего не сдрейфила, а просто неохота, да и передумала. Ну, и вообще ты мне разонравился, — неожиданно заявила Танька.
— Во даешь, то нравился, то вдруг разонравился, — искренне удивился я, в первый раз столкнувшись с переменчивостью женской натуры.
— Да, вот взял и разонравился. Во-первых, ты еврей. А во-вторых, у тебя нос слишком большой!
Глупость и несуразность этих ее аргументов совершенно потрясли меня. К тому времени я уже, конечно, знал, что я еврей. Каждый раз в начале очередного учебного года у нас выясняли нашу национальность. Но вот большой нос! Это уж было через чур! Я в жизни своей не обращал внимания на свой нос, да и, вообще, при чем тут нос?
— Ну, и потом, что ты там собирался со мной делать? — с непонятной агрессивностью продолжала Танька. — Крутить меня, как обезьяну?
— Как крутить? Почему, как обезьяну? — изумился я.
— Ну, а что же еще? — продолжала наступать она.
И только тут до меня стало доходить, как отличались мои возвышенные, романтические представления о прекрасной любви от Танькиных, первобытных. Я уже перешагнул через миллион лет, и находился на совершенно иной ступени развития цивилизации. А она, глупая, так там и застряла. Объяснять все это ей было бесполезно.
— А я тебя, дуру, там зажарить хотел! А потом съесть, — ответил я обалдевшей Таньке.