Упаковщик

Написанно совместно с Федром Каштановым.

Наш склад находился где-то недалеко от кафе «Белуга». После работы, обычно в пятницу, когда груза было меньше всего, мы со Славиком заглядывали сюда. Как обычно, заказывали пиво и сыр-косичку. Мы любили разговаривать о разном: о космосе, о канале «Культура», о нарушении политической стабильности в Демократической Республике Конго. Когда темы для разговора исчерпывались, и наступала неловкая тишина, мы просто сидели, пили пиво, и смотрели в окно. Порой, в такие моменты мне хотелось спросить Славика о его жизни. Но спрашивать было нельзя, поэтому я просто говорил что-нибудь про погоду. — Прохладно, да, Славик?
— Ага, и грязь какая, — он не отрывал взгляд от окна, — завтра опять башмаки все вымараю.
И мы оба смеялись. Славик не умел ходить аккуратно. Когда на улице была грязь, у него всегда была испачканная обувь и забрызганные брюки. Но ему не было до этого никакого дела, обычно Славик смотрел на это с изрядной долей иронией.

После кафе мы расходились по домам. Я не знал, где живет Славик, а он не знал, где живу я. Знать нам было не положено. Работа такая — приходится жертвовать личной жизнью и некоторой долей свободы в общении, ради того, чтобы хоть как-то существовать. Нам хорошо платили, и никто из нас никогда не жаловался. Мы знали, что так не может продолжаться вечно, и вообще, вечно ничего не бывает. Рано или поздно что-то всегда происходит. И произошло.
Однажды, в середине осени, в стылый ноябрьский четверг, ко мне в гости приехал мой старый университетский приятель, Евгений Полющев. Мы вместе учились в НГУ, на факультете естественных наук. Мы изучали биологию. Но ему больше нравилась природа, животные, а мне хотелось изучать основы жизни, и, как бы наивно это ни звучало, мне хотелось придумавать как лечить болезни. Поэтому он стал заниматься зоологией беспозвоночных, а я выбрал биохимию. В дальнейшем наши пути разошлись. Моя научная карьера сложилась не самым лучшим образом. А вернее, не сложилась никак. Евгению повезло больше, он стал настоящим полевым биологом. В Санкт-Петербург его занесла работа, но лишь на несколько дней. Поэтому он решил навестить старого приятеля.

Я знал, что о работе говорить не стоит, но я все же не удержался. Мы сидели в гостиной. После того, как Евгений рассказал о своих успехах в области исследований кровеносной системы экспериментальных организмов, я решил, что ему можно рассказать, хотя бы мельком, о разработках нашей компании. Я поделился с ним некоторой информацией о сыворотке, которая сгущает кровь груза, и очень способствует снижению стоимости транспортировки. Евгения заинтересовал не столь этот вопрос, так как с научной стороны здесь все было просто, сколь то, что у нас за груз. Я рассказал.
— Мы упаковываем тела, и отправляем их заказчикам, — произнес я, и пояснил, что хоть я и имею биологическое образование, работаю здесь всего лишь обыкновенным упаковщиком.
— Что значит упаковываете тела? — Евгений нахмурил брови.
— То и значит. Сначала достаем тело из камеры, погружаем на «машку» (так мы называем специальную каталку), везем на конвеер. Там вводим сыворотку, — по-моему, я говорил с большим энтузиазмом, даже перестал в руке крутить крышечку, что обычно делаю всегда — о которой я уже рассказал. После этого, мы помещаем тело на крюки, и ставим на конвеер. Обычно принимает мой напарник, Славик, но иногда мы чередуемся. Принимающий должен поправить тело, если оно закреплено недостаточно ровно, и подвести к пленочному аппарату. Далее нужно просто обматывать тело пленкой.
— А крюки? — переспросил Евгений.
— Крюки остаются там. После упаковывания именно на эти крюки фиксирует тело в специальном контейнере. Этот контейнер плотно запечатывается, и передается на выдачу грузовому цеху. Дальнейшую судьбу груза мы уже не знаем. Евгений долго думал и сохранял молчание. Потом все же задал вопрос: — А зачем же это все нужно?
— Жень, я не знаю, зачем это все нужно. Я всего лишь упаковщик.
— Но куда могут направляться тела? — вопрос прозвучал немного нервно, даже с некоторым нескрываемым раздражением. Я всегда считал Евгения спокойным человеком.
— Обычно, мы направляем их в Китай или в Латинскую Америку. Но последний месяц, — я задумался, потер бровь, — мы все чаще стали отправлять тела на крупные космодромы.
— Шутник. Зачем кому-то отправлять в космос мороженные трупы?
— Ну, почему сразу в космос. Или ты думаешь космодромы у нас только для земных кораблей?
Он уперся в меня своим взглядом, видимо раздумывал, говорить, что я дурак и шутки у меня дурацкие, либо промолчать.
— Ну а потом что? Кто их получает?
— А я откуда знаю?
— А потом? — тупо спросил он.
— Когда "потом"?
— Ну, когда они приходят к получателю.
— Просыпаются и танцуют джигу. Играют с детишками. Ублажают мужчин. Дарят женщинам цветы и конфеты. Жень, что за вопросы? Сам подумай, что там с ними может произойти.
Мы помолчали. Я допил пиво и запустил пальцы в тарелку с сыром. Люблю копченый сыр косичкой. Правда зубы уже не те, надо будет записаться к стоматологу.
— Как же так? Как ты живешь с этим?
Я пожал плечами, дожевывая косичку. Не люблю этот вопрос.
— Платят видимо хорошо, — в голосе Евгения была интересная смесь из простой человеческой зависти, отвращения и страха.
— Неплохо. Талоны на молоко дают, за вредность. Ну что ты на меня так смотришь? Ты же знаешь, у меня дети. И мама последние два года совсем сдает, а лекарства больших денег стоят.
Он молчал. Видимо выбирал реплику. Умный Женя всегда долго думал, чтобы выбрать подходящую, уничижительную и неоспоримую реплику. Молчал и я. Крутил крышечку от пивной бутылки.
— Я пойду, мне завтра вставать рано, — он встал с табурета и опять уставился на меня.
— Да ночуй у меня, Сонечку завтра увидишь утром как раз. Ты же ее три года не видел, крестный папаша. Оставайся.
— Нет-нет, я пойду. Надо идти. Не могу я, прости, — он лепетал и лепетал, собираясь, спешно накидывая шарф и пальто.
— Зонт дать? Там дождь начался.
— Нет-нет, не могу. Побегу я. Пока.
Я закрыл дверь, накинул цепочку и защелкнул замок. От Евгения остались на полу слабые мокрые следы от его ботинок. Больше я его не увижу.

                ***

Я, позевывая, сидел у конвеера. Кофе, выпитый на голодный желудок, раздражал слизистую и я уже чувствовал первые спазмы изжоги. Славик что-то насвистывал, проставляя заранее на бирках даты, про запас. Рационализатор.
Из отверстия в начале конвеера показалась лысая голова. Я свистнул Славику, он поправил перчатки, готовясь принимать тушку. Лицо Евгения было спокойным и каким-то величественным. Даже без своей шевелюры и густых бровей он был узнаваемым.
— Что задумался, академик? Принимай давай, солнце еще высоко.
Я поправил ноги Евгения, вколол ему сыворотку и взялся за ручку пленочной машинки. Через полторы минуты тело было закреплено на крюках и продолжало свое путешествие по конвееру. Думаю, что никак не выдал мимикой свое огорчение.
— Слава, я отойду покурить, прикрой меня, ладно?
— Давай быстрее только, скоро Аристарх придти должен.
Я вышел через железную дверь и прислонился к стене. Туман уже почти рассеялся, но деревья на Крестовском Острове еще было плохо видно. Солнце было тусклым и холодным. Я курил, думая о Евгении. Завтра, пожалуй, скажут, что безопасники опять поймали шпиона. Китайского, на этот раз. А мне надо молчать. У меня жена. И мама. И дети. Зачем мне проблемы.
Когда я зашел обратно в цех, Славик своей лапищей обхватил меня за плечи и воткнул мне в шею иглу шприца. Я было дернулся, рефлекторно, но он держал меня.
— Ну-ну, браток, ну-ну. Потерпи чутка.
Уже оседая на подготовленную "машку", я из последних сил напрягся и закинул ноги на тележку, чтобы не болтались. Ведь у Славика тоже, наверное, были дети. И ему тоже не нужны проблемы.