Эх, богатство ты, сермяжное!

Пережил крестьянин барщину, оброк.
Что сказать, наверно, хрен не слаще,
Наступил, пришел расчета срок,
И крестьянин горько, горько плачет.

Зной жестокий, дождь залил, и град,
Саранчи пришли прожорливые стаи,
А бывает, много лет подряд,
Голод жмет, да нету урожая.
Кто уходит из мира, не оставив памяти о себе? Вложил силу рук своих, мысль из мыслей своих, а чьих рук дело, а чей замысел воплощение нашел, - не известно?  Говорят: «Народ создал!»
Танцуют под музыку чистую, серебряными колокольчиками звенящую, золотым звуком гудящую, но имени создателя не оставившую. Спрашивает кто-то: « Чья музыка?»  Отвечают, плечами пожимая: «Народная, вроде бы?»
Слышны песни слова, приятные, нежные, чистые, смысла глубокого, поучительного.
Спрашивают: «Кто написал?»
Ответ слышен, с лицом перекошенным, но добрым, не злым: «Слова, кажется, народные?»
А, что такое народное, спрашивается? Народ сам по себе не бывал организованным. Народ – это толпа из тел человеческих, мыслей разных и наклонностей. В ней, как в поговорке той: «Кто в лес, кто по дрова». Созидательным творчеством толпа никогда не отличалась. Вот, разрушить, поломать, - иное дело! А, что касается песни, тут и вовсе с творчеством дело не клеится. Подумать бы головой телячьей, пошевелить бы помидорами своими: «Как народ песню сочинял?»
Мысленно рисую я сход крестьянский, деревенский, старостой созванный. Стоят в армяках, в портках грубых, посконных, ноги в лаптях переминаются. А перед строем, как на военном плацу, староста в картузе, пестрядевой рубахе, в штанах суконных, в сапогах из юфти, похаживает, острым взглядом соколиным, посматривая. Говорит староста, бороду лопатой свою вперед подавши: «Скоро барин наш на деревню пожалует!  Какой песней, ораторией будем, мужики, встречать его? Ансамбль ложечников есть у нас, есть!  И есть Федот Нетот, умеющий из горшков глиняных звуки приятные уху извлекать. Но, вот песни хорошей нет! Давайте, придумывать будем, что ли?»
Мужики все по селу  талантливы, да речисты, как и по всей России необъятной. Вот только  писать некому, ибо  единственный грамотный человек на селе – староста. Тетрадь даже есть у него особая и карандаш черный, пречерный. Этим карандашом староста знаки какие-то странные ставит в тетради своей. Тетрадь ту барину одному показывает. А так, в быту, только на память свою и надеется. Если ошибается староста, то только в пользу свою. А, если бумагу серьезную писать приходится, то к писарю волостному обращаться нужно. А где денег на писаря сыскать? Беден, ох, и беден наш народ русский. Пока царь-батюшка додумался мужика хоть какой-то грамоте научить, тот только сообразительностью природной из всяких сложных положений выходил. Ну, научился мужик, мало-мальски грамоте, читает медленно, по слогам; палец заскорузлый послюнявил, за карандаш берется… Хоть, правда, редкостное занятие для мужика – грамота. Больше за сохой, да плугом приходится время расходовать. Ну, а нотную грамоту знающего, в народе искать, и вовсе бесплодное занятие. Сочинять стихи, да музыку к ним мог только уж очень грамотный человек. Он мог происходить из крестьян, но уже крестьянством давно не занимающийся. Таких людей, вышедших из сословия своего, разночинцами в России называли.
Не было значимых людей среди крестьян. Не было среди них и святых! И богатеев никогда, до отмены крепостного права не было.
Крестьянин денег не имеет,
Все производит сам.
Коровой, лошадью владеет,
И верит только небесам.

Есть куры, гуси, овцы, козы.
В избе его холстины ткут,
Одежа теплая в морозы…
А по спине гуляет кнут –

То не додал, то не добыл…
Да, что сказать, в неволе.
Пять дней на барской пашне
был.
А на своей два дня, не более.

И так бывает, иногда,
Земля крестьянская тощает,
Живут, жирея, господа…
Оброк лишь только обещают.

Тогда, быть может, был бы толк,
Деньга б в хозяйстве появилась.
Хозяин добрый, а не волк,
Да и крестьянство б не ленилось!
При оброке мужик мог целиком заниматься своим хозяйством, отдавая значительную часть урожая помещику своему. Становился он и хозяином времени своего.
Но о замене барщины оброком крестьянин в далекие времена только мечтать мог, связывая надежды свои с приходом доброго царя, и милосердного помещика. Хорошо бывает, когда барин в Питере живет, временами на село, жалуя, поручив ведение хозяйства деревенскому старосте. А староста, он – всякий бывает. Один – прижимистый сквалыга. Другой – пьячница, да распутник.
Я думаю, не народ, а разночинец какой то сказ про помещика и старосту когда-то сочинил, я  уже, по простоте душевной, крестьянской, то там, то там  изменив, да подправив кое что, вам дарю его.
…Приехал один барин в имение свое, старосту кличет. Долго непутевого разыскивали. Да, нету его! Куда подевался, руками разводят?  Барин уже ногами стал потопывать,  когда староста заспанный, помятый, в перьях куриных в голове, пред очи барина предстал. Передаю диалог, возникший  между ними:
- Ты где это время находился?
- В овине, барин, сушился.
- А если б овин загорелся?
- Вышел бы я, барин, да погрелся.
- Говорят, в селе моем люди богато живут?
- Богато, барин. Хлеб жуют,
  Когда он есть, да хлеб, да кашу!
  Да, что сказать про жизню нашу?
  У семи двор – один топор,
   Да, без обуха тот, который  год.
   Трое ворот, и все – на огород.
   Одни не закрываются, другие не отворяются, а третьи – черт знает, где валяются!
- А говорят, что кони у меня хороши?
- Хороши, барин,  спереди поставить две души,
   Чтоб кони те не бились, не скакали,
   Да семеро с боков, чтоб кони не упали…
   Все готовят с толком, впрок…
- Кстати, ты собрал оброк?
- С Валейки, да Еремейки – по две копейки.
   С Ивана, да Фадейки – по полушке, и полкопейки…
- Почто, так?
- Да он – беден, как бес,
   По три дня постной каши не ест.
-  Подавай, староста, денежки мои?
- Барин, да пришли такие дни,
   Шел я Ордынкой, зашел в кабачок, выпил винца на пятачок,
   На денежку закусил, на полушку – табачку купил,
   Духовитый такой, ты понюхай,
   Да, брехеньку – маленьку послухай…
- Что мне делать с тобой, - помирать?
- Да не нужно совсем горевать,
   Вся жизнь наша сказка, а смерть развязка, а гроб – коляска, и ехать, мой барин, не тряско! 
А, если серьезно говорить о крестьянстве, то они, составляющие основание человеческой пирамиды, на плечах своих все несущее, питающее все человечество, была и самой эксплуатируемой его частью.
Хочется вот, что сказать о крестьянах, от которых  кровь и плоть моя идут:
Он не жалел ни рук, ни ног,
Таков его удел,
Избу сам построить мог,
Земля – его надел.

Святым он стать не мог,-
Тех  знаний нет, и слога,
А Бога чтил, но видит бог,
Живого и земного.

Без разъяснений не понять,
Писания святого.
Употреблял он слово «мать»
Значения иного.

Проходит много, много лет
Цвет золота на ризах
Икон, иного злата нет…
С овец и коз настрижен.

Одежда часто не чиста.
Коровий дух, свиной.
Он верит в Господа Христа,
И веры нет иной.

Живут крестьянская семья,
Родители, подруга,
Детишки малые, земля,
И сельская округа…

Весь мир страданий и забот,
Он изначально вечен –
Простой крестьянин, хлебороб,
Перстом судьбы отмечен.
Не здорово жаловали крестьянина правители всех времен, хуже, чем со скотиной обращаясь. Но до такого додуматься, чтобы довести до полного разорения, чтобы в селах по две-три семьи осталось, а деревни некоторые и совсем обезлюдели, не наблюдалось что-то. Не повезло России! Сначала провели коллективизацию, убрав из села работящего мужика. А нынешние власти и вовсе  разорили крестьянина, оставив крестьянское подворье без орудий труда. И хоть живуче крестьянство наше, но, сколько агония умирания длиться будет, не знаю?..