Из старых тетрадей. Том-портной

Жил-был в славном городе Бриджтауне портной  Том Фитцтомас. Весь пропитанный городским воздухом он был плоть от плоти, кровь от крови этого города. Его отец с гордостью подкрашивал прибитый к карнизу своей мастерской  герб с изображением кривых ножниц. Том, сидя в лавке, где хозяйничала мать, учился сшивать сапоги, вставлять рукава в проймы и снимать мерки с грубых посетителей, требовавших одежду на заказ. Отец нередко давал ему оплеухи своей широкой потертой пятерней, тяжело шлепал, оставляя на немытой коже розовые отпечатки. Отец учил его писать, чтобы тот записывал заказы, фамилии и размеры, учил считать, чтобы тот умел отмерять сукно и высчитывать его цену.
  По воскресениям отец водил Тома в церковь. В этот день наряжалась мать, отец ерошил свои всклокоченные волосы и водил ладонью по выступающему животу в складках сероватой одежды. С самого раннего детства Том ходил с ними в церковь. И если маленькому Тому случалось заплакать от скуки ли, от духоты ли или от голода, отец сильно бил его по шее. Со временем Том привык в церкви молчать.
  Никто не говорил Тому, что есть хорошо. Отец иногда привозил ему с ярмарки деревянные игрушки и пряники. Из проповедей священника Том твёрдо знал, что «есть угодно Богу».
   Когда пришло время отцу предстать перед Богом, мастерская перешла к Тому. Пять юных подмастерьев перешло в его ведение и двое работников так и не выбившихся в мастера.
   Том помнит тот день, когда вошел в свою мастерскую в роли хозяина. Он сам стал новым. Он врос в жакет своей новой роли, и только воскресные проповеди напоминали ему, что все равны перед Господом  и гОлы перед Ним без своих будничных масок и регалий.
   По четко определенным дням он посещал могилу отца, испытывая к нему уважение и преклонение, как к хранителю основ, самой соли их рода. Его дед, его отец, он сам были звеньями в цепочке множества лиц, звеньями, которые придавали значимости, неповторимости его собственному существованию. Том не терялся в толпе, не был всеми презираем и оттого угрюм и зол на мир. У него было своё место в жизни, которое он обязан был хранить и передать своему сыну.
  Том помнил (ему было тогда тринадцать лет), как в городе громили дома евреев-меняльщиков. Кидали камни в окна, уничтожали имущество, жгли и забивали насмерть камнями и палками людей. Том бежал за толпой горожан в колпаках, с вилами и ножами, он сам кидал камни, прячась за бочками, пригибаясь между несущимися вперёд мужчинами. Он видел, как старая еврейка была выброшена из своего дома на улицу, и кузнец всадил ей в горло свой наточенный нож. Она не молила в отличие от многих толпу горожан, не просила пощады. И Том подумал, что евреи должны знать своё место и безропотно сносить всё, что валиться на их головы.
   Ни Том, ни его отец не были коварны. И Том гордился этим. Он ощущал себя честным добрым горожанином, любящим свой город, приносящим людям пользу и следующим заповедям Христа по мере своих сил и возможностей.
  Нередко и его посещали искушения. Как-то в тяжелые времена он обманывал приходивших из соседних деревней и других городов покупателей. Однажды он предал своего сотоварища по цеху, чтобы спасти свою шкуру. Не всегда был верен своей жене. Но Том раздавал милостыню нищим и жертвовал деньги на храм Божий. По всему выходило, что Том достаточно добрый христианин, чтобы надеяться на попадание в Царство Божие.
   Всю свою жизнь он добро пил и ел, смеялся на ярмарках, работал, воспитал двоих сыновей и не потерял мастерскую, переданную ему отцом. Он жил вполне довольный собой. Если бы даже он захотел посомневаться в праведности своей жизни, то не нашел доводов, доказывающих обратное. Его моралью в душе была мораль, слышанная много раз на церковных службах. Ложась спать, Том задувал свечи и в темноте, когда жена уже спала, шептал молитвы, прося у Господа спасения, целовал крест, неизменно висевший на его шее с самого рождения, и часто крестился. Закончив, он залезал под одеяло и чувствовал себя прекрасным. Его земные поклоны образу Христа, его пробуждение каждый день на заре, работа в мастерской, замечанию уже выросшему, плечистому, с грубым кривым носом сыну – всё было прекрасно. Когда Том стоял на земле, он чувствовал что ноги его крепко стоят на её поверхности, на скользких от грязи городских улицах, на пыльных дорогах ведущих прочь из города. В молодости, ещё при жизни отца он поездил по окрестным городам, даже посетил собор в Кентербери. Он повидал там много людей, хороших и плохих, горя и счастья. Но всюду его ремесло, его имя и его вера служили ему дорогой вперёд. Если б не они, он давно уже свалился в какую-нибудь канаву и умер там в холоде и язвах.
   Его жизнь была его данностью, и его данью Господу. Он готов был расстаться с ней. Когда жена говорила ему, что монахи тратят его пожертвования на то, чтобы набить себе брюхо, он только тихо улыбался. Этот грех не его. «Каждому воздастся по делам и по вере его».
  Откидываясь в кресле, расправляя плечи, склоненные изо дня в день над аршинами сукна и кожи, он смотрел в окно на небо. Его руки не дрожали мелкой дрожью на подлокотниках. Он помнил всё, что сделал в жизни. За одно он благодарил небо, за другое – просил у него прощения.
   Однажды Том  отправился в соседний город на ярмарку. Дорога была не близкой и Том сделал остановку в монастыре, испросив у братьев разрешения переночевать. Обретя в монастыре кров, он разделил свой хлеб и сыр с другим постояльцем. Тот имел вид странника.
  - Благодарю тебя, добрый человек, - сказал ему странник.
  - Благодари Господа, ибо ты всю свою жизнь находишься под кровом Его, - привычными словами ответил Том.
  Странник посмотрел на него из-под изогнутых бровей.
  - Всю свою жизнь брожу я среди полей и лесов, и всю свою жизнь пою гимн почтения человеку, - наконец сказал он.
  Том не придал значения этим словам и налил себе и страннику по чашке вина.
  - Не хочешь ли бросить свой дом и кров и отправиться в странствие, как и я? - не отставал странник.
  - Я не нахожу в себе такого желания, - отозвался Том.
  Странник помолчал, но потом все же спросил:
  - Так ли крепка вера твоя, что я не могу поколебать её?
  - Неужто ты дьявол сам? - охнул Том и перекрестился.
  - Я человек, - покачал головой странник. – Неужели никогда не хотел ты принести обед Господу и отправиться в дальние страны, чтобы каждый день встречать рассвет нового дня, а не старого, вошедшего уже в привычку тебе?
  Том отряхнул рукой стол от крошек,  почувствовав холод дерева.
  - Единственное, чего желаю я, так это прожить праведную жизнь. А такова есть в согласии с промыслом Божьим.
  Горд был Том своим ответом. В молодости он видел студентов, устраивающих диспуты прямо на улицах. Наверняка, этот странник из бывших вагантов.
   - У меня есть моё имя, моя вера и моё ремесло. С этим я приду к Господу.
   - А ежели спросят, что нового привнес ты в этот мир?
   - Я отвечу, что сохранил этот мир таким какой он есть.
   - А был ли ты свободен, ремесленник?
  Том, услышав повелительное обращение, решил, что разговаривает с ним всё же благородный сеньор, путешествующий тайно, и ответил вежливо:
   - Городской воздух, милорд, делает свободным.
   - Неужто? Вонючий воздух? В каменных стенах? За которыми приходиться постоянно бороться с сеньорами и другими городами? Бороться за воздух? – ухмыльнулся странник.
  - Борьба,  милорд, не есть несчастие. Каждый день вставая, я хранил всё, что передал мне мой отец. Я приумножил наше богатство и вырастил сына. И мне, милорд, не стыдно за свою жизнь.
  - Неужто в твоей душе покой, ремесленник? – не унимался странник. – Неужто нет в тебе тоски от жизни в труде?
  - Тоска сжигает сердце не хуже, чем тяжкий грех. Если, как по вашему выходит, я боролся за воздух, то найду в себе силы и побороть тоску и теперь, стоя на твердой земле.
  Зазвонили к вечерне.
  - Я пойду в поле. Послушаю ветер, - сказал странник.
  - Я пойду в церковь. Помолюсь Богу, - сказал Том.