Камеры хранения для детей

*С 1 июля 2013 г. зарплата воспитателей детских садов Петрозаводска значительно (почти  в полтора раза) выросла. Означает ли это, что детские сады у нас станут лучше?

Я педагог по профессии, учитель русского языка и литературы. В июле мне удалось устроиться воспитателем в один из новых больших детских садов, - временно, до конца лета. Это очень трудно: большинство заведующих не принимает на работу мужчин, и даже в требованиях к кандидатам пишут: пол – женский. А тут заведующая оказалась либеральная: она сразу сказала – «у нас дискриминации по половому признаку нет».
Впрочем, раз садик открылся после летней паузы, то кто-то же должен работать, воспитателей же по-прежнему остро не хватает, и не только в этом садике.
Когда Лариса Константиновна (все имена здесь – вымышленные) меня принимала, дала прочесть программу, по которой работает садик, а также кучу инструкций. Там много красивых и очень правильных слов. При этом заведующая сказала: главное – чтобы с детьми ничего не случилось. Вы приняли ребёнка – таким же должны его вернуть родителям.
Это она сказала очень серьёзно и даже строго. Хотя Лариса Константиновна – молодая и симпатичная женщина.
Итак, родители приводят детей. Летом воспитатели часто «принимают» (так говорят в детском саду) их прямо во дворе. Если погода плохая – в группе. Что делать с детьми до завтрака, неизвестно: что угодно. Главное – чтобы ничего не случилось.
Потом дети завтракают.
Потом прогулка – или свободная игра в группе.
Что такое «свободная игра» примерно 20 (у нас бывало в отдельные дни и 25) 3-4-летних детей, которые в большинстве не знают друг друга (летом нет постоянных групп)? Это визг и писк, такой, что уши болят (не только у воспитателя), каждые несколько минут кто-то кого-то обижает, кто-то плачет и бежит к воспитателю жаловаться.
На прогулке – немногим лучше.
Дети сейчас не знают никаких игр. Мои четырёхлетки поразили меня тем, что не умели играть ни в «Краски», ни в «Выбивалы», ни даже, как ни странно, в прятки. Мне пришлось их учить играть в эти игры, научились они только через 2 недели.
Самая популярная у нас игра теперь – «Съедобное – несъедобное». Игра такая: игроки сидят (или стоят) друг против друга, бросают друг другу мячик, говоря при этом какое-то слово. Если это что-то съедобное, мячик следует поймать. Если нет – бросить. Игра весёлая, потому что есть большие любители кушать всё подряд: бегемотов, крокодилов, автомобили, дома, поезда – всё они едят. Но этой сейчас.
А первые дни – это был ужас.
Никакой организации. Ничего, кроме «приёма» детей, их кормёжки, прогулок и тихого часа – не предусмотрено. Работа абсолютно неквалифицированная, как в доме престарелых.
Уже на третий день один совершенно замечательный мальчик, которого я буду здесь называть Тошей, сказал мне, когда кто-то в очередной раз, рыдая, просился к маме:
- Я тоже не люблю ходить в садик, но что же делать?
Тоша в первый день в начале тихого часа тоже заплакал.
Я сказал Тоше: «А ты думай о том, что мама придёт за тобой, и тебе будет легче».
Он внимательно меня выслушал и говорит:
- Хорошо!
И перестал плакать!
Удивительный ребёнок. Ведь маленькому человеку, когда он тоскует по маме, по большей части всё равно, придёт ли она через несколько часов или не придёт никогда. Ему подавай маму сейчас, сию минуту.
А ведь хорошо известно, как тяжело детям целый день прожить без своих мам. И что им предлагается взамен?
Но о детях, их внутреннем мире – никто и не думает.
Всё интересное, что делалось у нас в июле – за целых две недели, а это большой срок в их недолгой жизни – всё делалось исключительно по личной инициативе воспитателей: моей или моей напарницы Натальи Павловны.
Например, я как-то пришёл на вторую смену, и дети мне похвастались: они вылепили из пластилина грибы. Пластилин мы накануне вечером случайно обнаружили в группе. Ещё Наталья Павловна выволокла во двор рулон старых обоев и две коробки цветных карандашей – и дети эти обои с удовольствием разрисовали.
Это – и те игры, которым я их научил - самые интересные дела, которые организовали для них взрослые, педагоги по специальности, за 2 недели. Ну, ещё я им читал «Доктора Айболита» на тихом часе. Так они постепенно успокаиваются, слушая сказку, и засыпают.
Наталья Павловна умеет петь колыбельные – а я нет. Вообще она очень симпатичная и хорошая, но совершенно ничего не понимает в педагогике. И находится под обаянием самой опытной и авторитетной воспитательницы в этом детском саду – Алёны Ивановны.
Алёна Ивановна – пожилая женщина (она там одна такая, все прочие – молодые), внешне немного напоминающая первобытного человека. Узкий лоб, маленькие глазки, выступающие надбровные дуги. К детям она обращается по фамилиям, и дети её боятся. Поэтому у неё все режимные моменты проходят на ура – порядок идеальный, как при Сталине.
С детьми она общается так. Допустим, кто-то разделся после прогулки и забыл убрать уличную обувь в шкафчик. Алёна Ивановна хватает сандалики, заходит в группу, показывает сидящим за столами в ожидании обеда детям:
- Это чьё? Потапов, твоё? Быстро убрал в шкафчик!
Кто-то в начале тихого часа не спит, ворочается. Алёна Ивановна:
- Сейчас Мартьянова пойдёт в младшую группу спать! Быстро легла на бок и спим!
Разговаривает она с детьми по-настоящему раздражённо, со злостью.
Наталья Павловна призналась мне, что не может называть детей по фамилиям, как Алёна Ивановна, но тем не менее она во всём подражает Алёне Ивановне и всегда её ставит в пример.
- У Алёны Ивановны они хорошо спят, она их будит! – говорит она.
Правда, они и без угроз и муштры тоже спят. Но Наталья Павловна этого почему-то не замечает.
Алёна Ивановна в её представлении – идеал воспитателя.
Если дети не слушаются, Наталья Павловна часто говорит:
- Вот я сейчас позову Алёну Ивановну!
Стращает детей – как Бабой Ягой.
Надо сказать, сам уклад наших детских садов порождает именно таких воспитателей.
Ведь главным считается – сохранность и чёткое выполнение режимных моментов. Всё делается вместе, стадно: вместе вышли, вместе зашли, сели за столы, легли, встали.
Что проще и эффективнее обеспечить именно так, как это делает Алёна Ивановна.
Правда, детей это развращает. Взрослых, которых они не боятся, они просто потом не будут слушать.
Но какое это имеет значение? Это же камера хранения.
Как только я, войдя в группу, здоровался с детьми, начинал с кем-то разговаривать – мне тут же делали замечание: не только Алёна Ивановна, но даже и Наталья Павловна:
- Вадим Ильич, давайте эти нежности на потом, пусть дети игрушки собирают, пора идти в группу.
Они уверены, что общение с детьми – это мой каприз, это лишнее. На работе надо не ерундой заниматься, не языками болтать, - а трудиться: надзирать, командовать.
На самом деле – это давно-давно доказано научно – маленькие дети остро нуждаются именно в общении со взрослыми и внимании взрослых. Лучше, конечно, - близких взрослых. Но раз их рядом нет – то каких угодно.
Однако сам уклад, сама организация работы детского сада такова, что только очень упорно стремящийся к этому воспитатель – вроде меня – в конце концов, ухитряется как-то общаться с детьми. Большинство же воспитателей к этому и не стремится. Они работают не с отдельными детьми – а с группой. Они пастухи. Им доверено двуногое стадо. Ягнят нужно возвратить законным владельцам в целости и сохранности. Остальное неважно.
Но ведь это идут драгоценные дни, недели и месяцы жизни этих детей. Которые нужно бы использовать для развития. Упустишь время – уже не вернёшь. «Самое скверное, что может быть в развитии, - потерять время,» - сказал как-то академик Аганбегян.
Ведь это не ягнята или котята – а люди.
И что самое странное: детские сады – не социальные (вроде домов престарелых), а именно педагогические, образовательные учреждения – по своему формальному статусу.
Но это на бумаге. На деле легче и удобнее работать вот так.
Лариса Константиновна мне сказала: «Для родителей главное – чтобы ребёнок был цел и невридим». Сверхзадача камеры хранения.
На самом деле вовсе не о родителях пекутся сотрудницы наших детских садов – а о себе. Так работать легче. Не нужна никакая квалификация.
Правда, когда начнётся учебный год, там будут всякие занятия, но это тоже больше формально. Сверхзадача останется той же. Приняли, сохранили – и в целости отдали. «Таким, каким и приняли», - как сказала мне Лариса Константиновна, не подозревая истинного смысла своих слов.
А он - вот какой. В педагогике результатом называется отличие воспитанника «на выходе» от себя же самого «на входе». Он чему-то научился, стал уверенней в себе – и пр. Если отличий нет – нет и результата.
Такая установка (надо вернуть ребёнка таким, каким мы его взяли) – это установка на работу без результата. И даёт её не дворник – а руководитель детского сада.
Кстати, о дворнике. Как-то мне Наталья Павловна сказала: «Наш дворник ругается. Вы гуляли, и не убрали песок с веранды. Надо убирать. В группе есть веник: я из дома принесла».
Или вот как-то Маша залезла на подоконник в раздевалке (я помогал кому-то раздеться и не видел, что она делает), открыла пластиковую крышку и нажала на кнопку пожарной сигнализации. Пришла зам заведующей – тоже очень симпатичная – и просила внимательней следить за детьми. Но заклеить коробку с этой адской кнопкой скотчем – запретила. Нельзя!
Вообще в детском саду – всё нельзя.
Нельзя ничего вешать на стены. Стены – голые. Нельзя завести живой уголок – СЭС запрещает. Всё нельзя. Поэтому к воспитателям предъявляется главное требование – следить, надзирать! Чтобы дети не нарушили какого-нибудь запрета. Чтобы как бы чего не вышло!
Вот только такие претензии по своей работе я и слышал. О самих детях, о педагогике – ни слова.
А ведь работа с детьми может быть исключительно интересной и благодарной, если суметь её организовать как следует.
Но в этом царстве педагогической дикости и фактического отлынивания от настоящей педагогической работы десятилетиями ничего не меняется. Какие были советские детские сады лет 60 тому назад – такие и теперь. Ведь Б.П.Никитин назвал наши детские сады «камерами хранения для детей» ещё в 60-е гг. прошлого века!
А посмотрели бы вы, как едят дети в детском саду! При садике впору открывать свинарник на 20-30 голов: откармливаться будут – лучше не надо.
Почему до сих пор в наших детских садах нет разновозрастных групп? Они ведь педагогически эффективней: старшие дети могут многое дать младшим. Это как в семье. Но чиновникам и воспитателям удобнее одновозрастные группы. А развитие детей никого не интересует.
И ничегошеньки там нет, в этом якобы «детском» учреждении, кроме игрушек, всяких умилительных птичек, гномиков и пр. Зато называются наши садики очень трогательно: «Боровичок», «Дельфинчик», «Румяные щечки» (я бы так назвал не детский сад, а Законодательное Собрание или Петросовет), «Гномик» и даже «Мармеландия».
Это проекция отношения современных взрослых к детям, к раннему детству. Не знаю, сколько ещё столетий должно пройти, чтобы они поняли: это важнейший период жизни человека, когда он формируется, - а «Мармеландии» - у них, взрослых, в головах, и хорошо бы эти «Мармеландии» поскорее отправить на помойку.
Кстати, представляете, как выглядит печать МДОУ «Дельфинчик»? А это ещё ничего. Раньше было не МДОУ, а… МУДО (муниципальное учреждение дошкольного образования). Насилу догадались переставить буквы в аббревиатуре.
А спать сразу после обеда, между прочим, вредно. Доказано наукой.
Кто виноват? Все. В том числе – родители, которые тоже видят в детских садах именно камеры хранения, и ничего другого от них, как правило, не ждут.
Так что нашим мудрым чиновникам только кажется, что повышение зарплаты решает какие-то проблемы детских садов. Этих воспитательниц и заведующих хоть озолоти – они всё равно мало что способны дать детям. Не умеют. Да и не стремятся.
А зачем им это? Они же работают в камерах хранения для детей. Приняли – отдали.
И всё у них в порядке.