Аудиторская проверка

АУДИТОРСКАЯ ПРОВЕРКА
                Александр Квиток
               
Вошли две дамы в дорогих шубах, в изящных сапожках-ботфортах «а ля д`Артаньян со товарищи» и в красивых, хорошо уложенных причёсках, и важно поплыли через проходную, не замечая вахтёра, то есть меня. А я на них и не обиделся – здесь столько ходит важных дам и господ, считающих, что их важный вид – это и есть пропуск в здание нашего управления. Приходится им напоминать, что здесь режимное предприятие.
 
Дамы выглядели ничего себе так, особенно рыжеволосая, что вошла второй (та, что постарше), и, заглядевшись на неё, я упустил время и с двухсекундным опозданием, уже в след им, натренированным командирским голосом рявкнул:
    – Стой! Куда идём? Предъявите пропуск.

При такой громкости голоса никто не может притвориться глухим и делать вид, что не услышал. Дамы замедлили шаг, остановились, повернулись ко мне своими миловидными личиками, увидели меня (могут, однако, замечать людей, если захотят) и…

    – Нам надо в бухгалтерию… – робко начала старшая (по возрасту), рыжеволосая и симпатичная.
    – Да вы знаете, кто мы? – решительно вступила в разговор вторая, выдвинувшись в мою сторону на два шага, молодая и с изящным длинным носиком, но при этом тоже вполне симпатичная, брюнетка. Несомненно, она несла в своей элегантной чёрной папке «скрипку №1», и это подтвердилось следующим её официальным заявлением:
    – Мы – из налоговой инспекции!.. – здесь она сделала паузу, чтобы дать мне время проникнуться страхом или, хотя бы, подобострастием. Не дождавшись признания моих ошибок, она торжественно изрекла:
    – Мы будем делать у вас проверку финансовых документов!
    – Наконец-то! – радостно воскликнул я. – Вы не поверите, но мы здесь просто измучились, вас дожидаючись. И вот, вы приехали…или пришли? – уточнил я, обращаясь к рыжеволосой.
    – Пришли. Здесь же совсем недалеко, – улыбаясь ответила «вторая скрипка».
    – Какая разница, приехали мы или пришли? – возмутилась «первая скрипка». – Вы нас пропустите или нет?

Она нервно ходила туда-сюда по тесному пространству проходной, обдав меня разок-другой запахом дорогих духов. Я втянул воздух в себя, наслаждаясь приятным букетом – нежный аромат духов в сочетании с запахом разгорячённого женского тела. Возбуждающая, я вам скажу, смесь.
Однако, надо действовать, что-то я увлёкся обнюхиванием самок. Старый кобель, понимаешь…А куда же мы денемся от наших инстинктов?

    – Попрошу предъявить документы, – строгим голосом сказал я. Старшая (по возрасту) понимающе улыбнулась и достала из сумочки удостоверение. Молодая, старшая по должности, и совсем без чувства юмора дама, опять выдержала паузу (для важности!) и нехотя полезла в свою чёрную папку, извлекла предписание на проверку и удостоверение, небрежно протянула мне.

Бумагу я ей вернул, не читая, удостоверение просмотрел мельком, тоже вернул, а вот документ рыжеволосой смотрел внимательно и долго, потом не очень строго спросил:
    – Что-то вы, Людмила Васильевна, здесь на фото не похожи сама на себя?
Теперь уже «вторая скрипка» забеспокоилась. Улыбка сползла с её лица, и она спросила:
    – Ну почему же не похожа? Это я и есть.
    – Во-первых, не совпадает цвет волос, – я повернул удостоверение лицевой стороной к ней и поднёс поближе. – Посмотрите: на фотокарточке у вас цвет волос тёмный, а в натуре вы рыжеволосая. Убедились?
    – Да…Но фотография же чёрно-белая? Как здесь цвет волос отразить? – Людмила Михайловна возмущалась неподдельно. Брюнетка стояла молча и пока не вмешивалась.
    – Во-вторых, – более строгим голосом, без тени улыбки, продолжал я, – на фотографии у вас лицо серьёзное, а сегодня вы улыбаетесь, и оттого не похожи.

Я смотрел на них очень серьёзно, переводя взгляд с одной на другую, и брюнетка не выдержала:
    – Что вы придираетесь – похожа она или не похожа?! Пропустите нас сейчас же к главному бухгалтеру!
    – Уважаемые дамы, минутку терпения, – сказал я, возвратив документ Людмиле Михайловне, – Сейчас главбух сам к вам выйдет и примет вас в свои объятия.

    – Не надо нам ваших объятий, – руководящая брюнетка упорно не воспринимала юмора, но на лице рыжеволосой Людмилы опять появилась понимающая улыбка. Игру она понимала так, как и надо её понимать – с юмором и как мимолётное развлечение. Да и в глазах её фиалкового цвета уже читался интерес к моей незначительной персоне.

Я набрал номер телефона главбуха, он отозвался сразу же. Едва я только произнес; «К вам тут две красивые дамы из налоговой инспекции», как он завопил в трубку:
    – Пропустить! Пусть идут! Не задерживайте!
    – Э-э нет, Владимир Иванович. Вам придётся спуститься и встретить их …с цветами, – я немного помолчал и добавил: – Согласно инструкции…

   – Какие ещё цветы?! – главбух бросил трубку. Вскоре на лестнице послышались быстрые шаги и солидный наш главбух, рослый дородный мужчина, засуетился, забегал вокруг женщин с лёгкостью и грацией балетного танцора, только что не подбрасывал дамочек вверх и не носил их на руках.
    – Здравствуйте…Проходите, пожалуйста…в мой кабинет…На второй этаж…Прошу вас… – уже поднимаясь за ними по лестнице, он оглянулся и показал мне кулак.

А я что? Я – ничего. Ко мне какие претензии? Все мои действия укладывались в рамки должностной инструкции, а инструкцию я знал наизусть. Особенно хорошо я усвоил очень полезный для меня пункт наставления – пункт №7, и часто применял его практически. А там были записаны такие слова: «…никто не может толковать обязанности вахтёра по своему усмотрению и давать ему какие-то указания, кроме лиц, которым вахтёр непосредственно подчиняется (см. пункт №6)».А подчинялся я, согласно инструкции только трём лицам: генеральному директору, главному инженеру и заместителю гендиректора по режиму. Всех остальных можно было посылать подальше. Впрочем, я не злоупотреблял седьмым пунктом инструкции, и когда кому-то из старших или главных специалистов (а их было много, и все чувствовали себя начальниками над вахтёром) хотелось нагрузить меня какой-то работой, то я вежливо отсылал их к седьмому пункту инструкции, и всё обходилось более-менее благополучно. Правда, при этом не всегда и не все были довольны, но тогда я отсылал их выше – к генеральному директору, чья утверждающая подпись стояла на документе. Желания пожаловаться на меня директору ни у кого не возникало.

В эпизоде с дамами-аудиторами я действовал по инструкции, но с небольшими импровизациями, и даже с элементами сценического представления. Ну не могу спокойно пропустить мимо красивую женщину, а здесь подвернулась возможность поиграть сразу с двумя важными красивыми дамами. Утверждение Шекспира: «…Весь мир – театр, а люди в нём – актёры…» мне с каждым днём кажется всё более мудрым и тоталитарным (всеохватывающим), только вот в комедийном жанре не со всеми складывается: ну нет у некоторых чувства юмора, а где ж его взять, если нет? Если б его можно было купить!

А посему в мире людей преобладают драма и трагедия, местами и временами переходящие в кровавые конфликты. Там, где можно было бы улыбнуться, хмурятся и хватаются за оружие. Однако же, я отвлёкся немного от сюжетной линии.

Вернёмся в проходную солидного предприятия, где ваш покорный слуга исполняет обязанности вахтёра. Кстати, вахтёр – слово немецкое, в переводе на русский означает «дежурный сторож». Всего лишь навсего…Самый нижний чин на любом предприятии. Но на нашем режимном предприятии этот чин хоть и нижний, но важный и, что весьма интересно, активный, деятельный (пропуска проверять – это вам не «халям-балям»), иногда грустный, а порой и весёлый. Всё, как в театре – сегодня трагедия, а завтра комедия. Приходите поплакать или посмеяться, выбирайте. Хотя с выбором бывают и промашки – настроишься на веселье, а складывается так, что хоть плачь.

Вот пытается проскочить через проходную без пропуска некий важный импозантный господин. Облик у него – начальственный, в руках толстый портфель. Одет в приличный костюм, белая сорочка плюс модный галстук, лакированные туфли. В общем, вид у него деловой и почти интеллигентный, но ведёт себя неинтеллигентно – решительно шагает мимо вахтёра, то есть мимо меня, как будто здесь никого нет. Даже не приветствует старших по возрасту. Нет, ребята, так дело не пойдёт…

    – Стойте! Предъявите пропуск, – говорю спокойно и негромко, но со «сталью» в голосе. Твёрдость в интонации необходима, без неё никак. И она действует, это я заметил.
Импозантный господин, уже домчавшийся до лестницы, нехотя возвращается.
    – Мне надо в геолотдел, к Болховскому…Мы договорились…У нас важная работа… – начинает он свои объяснения и, посчитав их достаточными, поворачивается и несётся опять к лестнице.

    – Стой! Вернитесь, гражданин! – теперь уже я говорю громко, почти кричу. И обращение «гражданин» применил, и «стали» в голос добавил. Он опять возвращается и раздражённо набрасывается на меня:
    – Что вы тут ерундой занимаетесь? Нечего вам делать, что ли? У нас срочная встреча, он меня пригласил…
    – Ждите. Я позвоню в геолотдел, он выйдет и проводит вас в свой кабинет, – говорю ему спокойно и добавляю привычно: – Так положено по инструкции.
    – Что за чушь собачья эти ваши инструкции!? – теперь господин орёт на меня, брызгаясь слюной.

Уже подняв телефонную трубку, я обращаюсь к нему с предложением:
    – Сейчас я вызову сюда генерального директора, и вы ему выскажете ваше несогласие с должностной инструкцией, которую он утвердил…И про «чушь собачью» не забудьте сказать… – я начинаю набирать номер директора.
    – Нет, нет! Не надо! Не надо директора! – господин уже говорит другим голосом: вместо наглого напора в нём звучат жалобные нотки. – Вызывайте Болховского.

Генерального директора знают и боятся – крутой мужик. Если спустится, то здесь всем мало не покажется. Может «обматерить» и взашей вытолкать.
Набираю номер геолотдела. Болховский посылает вниз своего молодого заместителя, тот по-молодецки быстро сбегает по лестнице и уводит импозантного господина на второй этаж. Ну что же, ребята, желаю вам творческих успехов!
А вот теперь скажите – чем ни маленький спектакль? Да ещё и с драматическим накалом. Страсти, конечно же, далеко не инфернальные, но всё же…

Сам себе в роли исполнительного вахтёра я понравился. Проявил твёрдость и немного попугал наглого господина. Только вот не знаю, уловил ли он театральный дух сцены в проходной, или он Шекспира не читал? Может быть, и читал, да с чувством юмора у него тоже не очень…
Потом он приходил не один раз и всегда смиренно ожидал, пока не выйдет к нему вызванный мною начальник геологического отдела.
 
А с красивыми дамами из налоговой инспекции у нас установились дружественные отношения. Даже непреклонная брюнетка, играющая первую скрипку, сменила гнев на милость и пыталась шутить, вспоминая нашу первую встречу на проходной, когда я их не пропустил с ходу. И у неё, как мне показалось, всё же имелось в наличии чувство юмора. Видимо, они трудно совмещаются в одном человеке – чувство юмора и завышенная оценка собственной значимости.

Дамы проверяли нашу бухгалтерию в течение пяти дней, и на всё это время Владимир Иванович, вальяжный и крупный мужчина пятидесяти лет, предоставил им льготный режим наибольшего благоприятствования, ухаживал за ними, как настоящий «голландский» мужчина, носил им пирожные к чаю, обзывал их ласковыми словами. Может быть, оттого они и затянули ревизию на пять дней, когда собирались управиться в три дня. Очаровал их наш главбух, и они этого не скрывали. Обошлось без обычных в таких ревизиях взяток и подарков.

С рыжеволосой Людмилой Михайловной у нас установились более чем дружественные отношения. Через проходную она всегда шла не спеша и часто задерживалась, чтобы обменяться со мной несколькими фразами. Это она мне сообщила, что с проверкой будет всё в порядке, ибо её начальницу покорил личным обаянием наш главбух. Сообщил об этом главбуху, а он, подозрительно взглянув на меня, только и сказал:
    – Всё-то вы знаете.

Диалоги с рыжеволосой у нас шли в такой шутливой форме, когда в шутке улавливается только доля шутки, а остальное можно понимать, как кому позволяет воображение. А воображение порой выдавало смелые предпосылки. Хорошо развитое чувство юмора и у неё, и у меня (простите за нескромность) сблизило нас настолько, что к концу их ревизии, когда она сказала, что всё закончено, я выразил искреннее сожаление от расставания с ними. На что она, тоже сожалея, высказалась в том духе, что наше знакомство можно продолжить в другом месте.

    – Как это? Где? – спрашиваю я с притворным недоумением. – Неужели в налоговой инспекции?
Она смеётся:
    – Да нет же! Я приглашаю вас к себе в гости. Хотя бы, завтра вечером. Сможете придти?
Оп-па! Смелый ход, неожиданный…Не знаю, что сказать, растерялся, а что-то надо говорить...
    – Придти-то я смогу, чай не инвалид…Да вот будет ли это удобно? – пытаюсь найти подходящую форму деликатного отказа, но ничего не придумав, перевожу всё в шутку:

    – Простите, мадам…Как-то это неудобно.., невозможно это… Это не есть хорошо… «Руссо туристо», мадам… «облик аморале,.. ферштейн?» – шпарю цитатами из «Бриллиантовой руки».
    – Ферштейн, ферштейн, – сквозь смех говорит она. – С вами мужиками всегда так – на словах вы такие герои, а как до дела доходит, то вы сразу в кусты.

    – Ну не в кусты, а в сад желаний, – я всё ещё пытаюсь красиво оформить отказ. – Наши желания не совпали во времени и в пространстве, но, может быть, совпадут…
    – Да ладно вам…Погуляйте в вашем саду, подумайте…Только недолго. Как надумаете, то звоните, – она кладёт на столик свою визитку.

    – Непременно, мадам. Отчего же не позвонить… – прячу карточку в карман и иду вслед за ней до калитки.
    – До свидания, Людмила Михайловна, – серьёзно, и подчёркнуто выделив «до свидания», говорю я. Шутить уже не хочется. Время шуток прошло…

Она ушла по заснеженному тротуару, не оглядываясь, а я вернулся на своё рабочее место. «А всё-таки она медноволосая, а не рыжая», уточнил я про себя, сам не знаю зачем. А вот истинную причину своего отказа от такой великолепной женщины я не хотел даже легко тронуть, не то, чтобы анализировать, ибо сам себе боялся признаться в тех выводах, к которым мог бы придти.

Вот и закончился последний и единственный акт небольшой пьесы, которая началась, как комедия, а закончилась, как драма – печальным расставанием. Ну, что же тут поделаешь, жизнь продолжается – будем жить дальше. Такой вот оптимистичный финал.
Что там полагается в конце спектакля? Ну, конечно же…Этот, как его? Красивый, тяжёлый, бархатный…
Занавес.
                15.06.2012