Психиатр психиатров

У меня было много психиатров, и каждый из них был болен по-своему. Они находили меня случайными извилистыми путями. И на меня прорывало канализации их душ.
  Один психиатр жаловался мне, что его преследуют пациенты. Стоит ему выйти на улицу, они гонятся за ним по тротуару на катафалках и вызывающе пищат. Другой психиатр пять часов поил меня пивом в кабаке и всё это время посвятил подробному разбору ситуаций, когда его по разным поводам дубасили обиженные наркоманы, беспредельные менты, фсбэшники и прочие люди. Он как будто хвастался избиениями себя, крутостью падающего в бездну. Но на самом деле, как мне представляется, это был крик о помощи, жалоба на жизнь. Я психиатров знаю, они умеют загримировать жалобу даже под хвастовство.
  Я жил под девизом, что лучше думать, чем говорить, и лучше наблюдать, чем действовать. Я никогда ничего не советовал моим психиатрам, так как не знал, что посоветовать, тем паче что случаи были довольно-таки запущенные. У психиатров других и не бывает, да с более простыми случаями они и сами бы совладали, не прибегая к моим сомнительным услугам. Они ведь психиатры как-никак. Профессионалы!
  Я пил, когда угощали, или выслушивал их по телефону, когда не угощали. Я оказывал на них успокаивающее действие своим всегдашним сонным видом. Я по большей части молчал, время от времени для поддержания иллюзии участия в разговоре вставляя замечания типа: "Ну и дела!", "Бывает и такое!", "Как-нибудь всё уладится". Я полагаю, что им просто был нужен человек, который выслушает, не поставив диагноза. Который не будет шутить и веселиться. Которого трудно удивить и ещё труднее шокировать. Человек одновременно циничный и порядочный. Одним словом, такой человек, которым, быть может, являлся я.
  Они были разные, мои психиатры. Один с заиканием. Тот, правда, не совсем психиатр. Всего лишь психолог. По его убеждению, блатные бездари захватили командные посты в психологическом бизнесе, а он прозябает на низшей ступени какой-то там лестницы из-за своего заикания. Прозябал он, на мой взгляд, неплохо: в заграничном костюме и солидных часах. Однако, по всей вероятности, другие представители его ремесла жили богаче, так что прозябание было налицо. Он был моим, если можно так выразиться, первенцем. Первым, кто стал мне исповедоваться в московском кабаке. Помню, как он впервые спросил меня напрямик: "Как вылечить заикание?" Дипломированный психолог! В такие секунды кажется, что то ли мир сошёл с ума, то ли он всегда был сумасшедшим. Но когда на меня пошёл косяк психиатров, я к этим секундам привык, воспринимал их как само собой разумеющееся, и изумить меня ими стало сложнее, чем слепого нудистским пляжем. Итак, заикание. Сей недуг был самым простым из тех, с чем мне доводилось сталкиваться в своей практике. Я бы этого мужика, пожалуй, и вылечил бы, если б имел медобразование и умел лечить. А так я ограничивался общетонизирующими репликами вроде того, что заикание - это, по большому счёту, чепуха. И что, может даже, само пройдёт. Однажды в порыве врачевательского вдохновения я, впрочем, отступил от своих неписанных норм и посоветовал ему обратиться к логопеду. Он с негодованием и брезгливостью отверг моё предложение, заявив, что логопеды - это недоучившиеся психологи. "Жаль, что доучившиеся психологи - не логопеды", - подумал тогда я. "Заикание - мой крест!" - вопил он, отчаянно заикаясь. Иисус, мол, нёс свой крест на Голгофу, а он несёт на службу своё заикание. Сравнение с Христом в данном контексте видилось мне не вполне корректным, но я не спорил, я никогда не спорил с моими пациентами, сиречь психиатрами. Ведь я, психиатр психиатров, дал совершенно секретно сам себе клятву Гиппократа. Я соблюдал медицинскую этику. Да что там этика! Я даже вёл тайком нечто наподобие историй болезни, точнее - шпаргалок, чтоб не запутаться в своих психиатрах, ведь у меня их было немало.
  Психиатры составляли мой досуг, что касается моей служебной деятельности, то я являлся, по сути, безработным. Вернее, у меня был план, как быстро разбогатеть, и я следовал этому плану уже четыре года. Дело в том, что разнообразным преступным элементам надо где-то хранить добычу. Дома - опасно, в банке - нельзя. Значит - на улице, в тайнике. Но где? В дупле! С тех пор, как я понял образ мыслей криминалитета, я стал действовать. Я дупловед, в некотором роде. Дупловед бибиревской закваски. В небольшом леске на улице Лескова я выучил наизусть все дупла и мог исследовать их даже ночью, не привлекая лишнего внимания слабоалкогольной общественности. Мне, само собой, приходило в голову, что это контрпродуктивный подход, что нужно меньше лениться и ехать в иные леса, но в конце концов, чем чёрт не шутит? Вдруг вчера банк ограбили, заложили валюту в лесковский лесок, и я, такой упорный в многолетнем стремлении быстро обогатиться, сую руку в древесную плоть, а там - миллионы...
  В ту злополучную ночь я тоже проторенным маршрутом побрёл за сокровищами, по ходу движения, как обычно, тщательно обмозговывая смету своих будущих трат в зависимости от количества найденных денег. Начинал я всегда, спускаясь в лифте, с 10 миллионов долларов. Это был разумный потолок моих логически выверенных грёз. С этой суммой я становился успешным предпринимателем, владельцем мебельного магазина, жены-фотомодели и спорткара. Далее, по мере приближения к лесу, я всё сильнее беднел на клад. Внедрялся в дебри сурового реализма, так сказать. И, входя в чащу, мысленно находил всего-навсего 50000 рублей. Это был пол моих грёз, мечтать о более приземлённых суммах я считал ниже своего фантазёрского достоинства (хотя и их не отказался бы найти). На этапе 50000 мои думы из первоначального мебельного магазина мигрировали в продуктовую лавку (причём не мою): я скрупулёзно подсчитывал на внутреннем калькуляторе, сколько разных вкусных вещей смог бы потребить, не превысив кладовый лимит. Это была тяжёлая задача, я неоднократно сбивался и сердился на себя за это. Я остановился и громко сказал, думая, что я здесь один:
  -Три кило рокфора и чёрная икра или четыре без икры? Где правда?
  И кто-то вскрикнул за соседнем деревом. Это был ещё один психиатр. Он вышел, мрачный и печальный, с верёвкой на шее, освещая себя и меня смартфоном. Светом прогресса, метафорически выражаясь.
  -Что Вы сказали?
  -Да так, занимательная задачка по математике.
  -Ты умный парень. Я жду такого, как ты, уже час. Ты должен мне помочь. - он рассказал, что работал частным наркологом. Выводил из запоя самодельными капельницами. С последним пациентом не угадал дозу, тот отмучался навеки, а ему органы дело шьют. Да он к тому же без лицензии...
  Я сразу почувствовал себя в своей стихии, я, психиатр психиатров:
  -Собираетесь покончить самоубийством?
  -Я планирую инсценировать суицид, чтобы вылезти из петли.
  -Вылезти из петли?
  -Фигурально говоря. Я как бы вешаюсь, потом, обождав три секунды, ты меня как бы случайно спасаешь, обрезаешь верёвку, вызываешь скорую. А я как бы с муками совести, как бы всё осознал, как бы безвредный рефлексирующий интеллигент. У тебя есть нож?
  -Только газовый баллончик.
  -Парень, вруби рубильник, наконец! Ты что газовым баллончиком будешь верёвку обрезать?
  У наваливающегося на нас временами жизненного абсурда есть свои правила. В эти правила невозможно поверить, пока не влипнешь в абсурдные обстоятельства. Главное правило - абсурд продолжается ещё большим абсурдом, пока из него не выпутаешься. К нам подошли трое гопников с ухмылками и ножом. Потребовали наличность. Я дрожал всем телом, но психиатр увидел ситуацию с другой стороны:
  -Сколько возьмёшь за нож?
  -Чё?
  -Не время для длинных сентенций, мужик. Мне - нож, тебе - пятихатку.
  -Ты чё бычишься?
  -Семьсот. Моё время дорого.
  -Ты это что ли? Ну там...
  -Восемьсот и кончим дискуссию. Я психиатр. Нужен нож.
  В конце концов они сошлись на тысяче. Странные люди всегда находят общий язык. Гопники удалились, изумлённо матерясь.
  -Ты не состоишь в ПНД? - психиатр стоял в полуметре от меня и светил мобильником прямо в глаза.
  -Ну...в общем, нет. - я сперва хотел объяснить, что хоть и не состою, однако знаком с психиатрической кухней, поскольку я психиатр психиатров. Но решил, что не стоит откровенничать. Ведь никто меня так никогда не называл, разве что я сам, да и то про себя, а не вслух. Так что это нелегитимное звание, им не следует кичиться в ночном лесу, а то, в натуре, за психа примут. Поэтому мои мысли были такими длинными, а ответ таким коротким и мне показалось, что мой ответ психиатру не совсем понравился.
  План изменился. Он сел мне на плечи, привязал конец верёвки к суку, потом я на 4 секунды пригнулся, дабы он чуток повисел, потом я поднялся, он обрезал ножом верёвку. А потом случилось, как всегда, неожиданное. Я поскользнулся...
  Встав и отряхнувшись, я споткнулся об психиатра: без сознания, голова на камне в крови, в боку торчит нож.
  -Ну и дела! - сказал я по старой исповедальной привычке.
  Вдруг из сумрака возник мент. Абсурд наращивал сам себя.
  -Участковый. - сухо объявил он, протягивая мне наручники.
  -Лесной участковый? - недоверчиво осведомился я.
  -Брателло, ты у меня по морде отоваришься позднее. Собирайся.
  Тут и психиатр очухался, однако говорить ещё не мог. Мы выбрались на дорогу, сели в полицейскую машину и погнали в ментуру. Пока вызванная туда медбригада приводила психиатра в чувство, меня допрашивал дознаватель. Я решил, чтоб не усложнять разбирательство, не упоминать про гопников. Я, мол, нашёл нож, увидел висящего психиатра, обрезал верёвку, но нож выпал у меня из рук, и тот поранился...
  Меня вывели, ввели психиатра. Тот объяснил, что на него напали бандиты, ударили ножом, повесили, хотели ограбить, но подоспел я, закричал на них из-за кустов леденящим душу мистическим голосом, они бросили нож, убежали, я этим ножом обрезал верёвку... Всё осложнялось тем, что у психиатра при обыске нашли около 40000.
  Затем дознаватель устроил очную ставку, и мы окончательно запутались в верёвке и ноже. Дознаватель остановил нас каким-то особым жестом, похожим на движение самурая, делающего харакири. По его глазам я понял, что сейчас заискрит креатив. Дознаватель стал нам объяснять, как всё было: мы с психиатром ограбили неустановленных потерпевших, те поймали психиатра, отобрали у него нож, стремясь вернуть денежные средства, пытали его повешением, затем, ничего не добившись, обрезали верёвку, тот ударился головой, они ушли, бросив нож, вернулся я, ударил психиатра ножом, полез к нему в карман за добычей, и тут появился сотрудник и пресёк вакханалию.
  Наутро нас по очереди допрашивал уже следователь. После очной ставки у дознавателя мы поступили мудро. Мы поменяли показания, чтобы привести их в согласие. Но, так как у нас отсутствовала возможность договориться, сделали мы это косолапо. Психиатр излагал теперь мою версию, а я - его. Затем на очной ставке мы смущались и краснели, а следак ощущал себя Шерлоком. Он обкуривал свои густые усы, хитро щурился от дыма и твердил, что мы, конечно, опытные твари, но он, дескать, и не таких раскалывал, что он нас, недобитых енотов, насквозь видит. Что именно он видит, осталось для нас невыясненным, ибо в тот же день он срочно отбыл в отпуск. Перед следующим следаком мы вновь поменяли показания, на сей раз удачно. Но следак читал наши предыдущие показания и понимал, что дело тут нечисто.
  -Чем Вы занимались в заказнике в три часа ночи до встречи с другим фигурантом?
  -Да так, гулял-с. - я произнёс это с таинственным видом, как бы с молчаливым подтекстом для посвящённых, как бы скромно подчёркивая, что я личность необычная и в некотором роде загадочная.
  -Гуляли, значит?
  -Честно говоря, собирал материал для моей будущей книги. - это было отчасти правдой, ведь я с детства мечтал стать писателем. Хотя материал для книги я, разумеется, не собирал, так как не знал, о чём писать. Писательские будни мучительны, как говорится. Творческое озарение - дело тёмное. Впрочем, вдохновение - вопрос времени. Оно может прийти и через несколько лет. "Оно может прийти и в тюрьме", - вдруг отчего-то подумал я, но отогнал эту вздорную мысль.
  Следак интересовался, почему мы постоянно меняем показания. Нам этот вопрос представлялся риторическим. Мы меняли их, чтоб они совпадали. Меняли ради достижения логики и консенсуса. Однако объяснять такое следаку казалось столь же неуместной затеей, как объяснять химику, зачем нужна таблица Менделеева. И мы молчали.
  -Единственное, что я пока понял - это что вы оба контуженные. Один недавно, другой - давно.
  Поняв это, он тоже отбыл на юг. Короче, не считая дознавателя, у нас было 4 следователя. Из них предпоследний был всего жесточе. Он сразу начал с очных ставок и сразу начал "видеть нас насквозь", как и самый первый (вероятно, у следаков общая наследственная черта, сквозные видЕния эти). Он кричал, что подведёт нас под Нюрнбергский трибунал. Он, дескать, дойдёт до Европейского Суда по правам человека и специально для нас, асасинов и микроцефалов, добьётся на один час отмены моратория на смертную казнь в РФ. Выходило так, что мы с психиатром наводили жуть на всю ночную лесную округу, грабили всех подряд, убивали, насиловали, закапывали трупы, запугивали свидетелей, коррумпировали лесников, а в конце концов, по устоявшейся гангстерской традиции, не поделили добычу и кинули монетку, кому из нас умирать. Потом устроили между собой поножовщину, а потом решили по очереди повеситься на украденной верёвке, дабы окончательно замести следы своей противоправной деятельности. Он орал, что лично возглавит расстрельную команду, чтоб нам, шальным шельмам, не удалось отмазаться, как мы умеем.
  Наши адвокаты, мужчина и женщина, ему особо не мешали. Они сидели и жевали нечто мятное. Сидели как зрители, хотя следак воспринимал их скорее как студентов. Иногда, в периоды восстановления дыхания, он им покровительственно улыбался и величественно произносил: "Учитесь распутывать дела!"
  Психиатр сказал следаку что-то про отсутствие потерпевших, однако тот возразил, что, мол, отсутствие потерпевших - ещё не доказательство нашей невиновности, а адвокат-мужчина законспектировал эту важную мысль в блокнот.
  Следак постоянно орал, что изнасиловать Фемиду нам не удастся. Она, дескать, не из таких. Это была его коронка. Он поминутно вскакивал, хватал статуэтку Фемиды, бросался на нас, производил замах и останавливал Фемиду у самой нашей головы.
  -Я вас, асасины и микроцефалы, научу бояться Закона!
  -Успокойтесь, я психиатр.
  -Ты Доктор Смерть! Но тебе мало было убивать алкашей и присваивать их жилплощадь. Ты по ночам на трезвых граждан перекинулся. - он пообещал сунуть нас в камеру к трём людоедам. - Вы когда-нибудь ели человечину? Конечно, ели! Кого я об этом спрашиваю, невинная душа!
  Он нас не бил, но было очень больно. В плане морали, так сказать. Было очень страшно, короче. Где-то я читал, что ежели человека сильно напугать, заикание отступает. Такой следователь мог бы за минуту оздоровить моего психолога, но меня он чуть не превратил в заику. "Облегчи душу!" - орал он, кидаясь на меня с авторучкой, как с ножом. И тут мы посыпались...
  Психиатр первым не выдержал нажима и признался, что желал симулировать повешение. А я признался, что я дупловед и психиатр психиатров и что ищу сокровища в деревьях. О таких моментах матёрые романисты пишут, что, дескать, наша честность растопила ледяное сердце злодея. Однако я так не напишу, поскольку этого не случилось. Сначала он, правда, переключился с дежурного ора на нежный сарказм:
  -Ага, значит, дупловеды? Это всё объясняет, кстати. Надо думать, что вы в сорока двух дуплах нашли по тысяче рублей, а не ограбили, убили, изнасиловали и закопали сорок два грибника за ночь? Как же я сразу своим следовательским чутьём не учуял, что вы обыкновенные дупловеды? О, как я был наивен, что не понял это с первого взгляда на вас, голубчики, и не закрыл дело к чертям! - а затем послышалось привычное. - Асасины! Микроцефалы! Шальные шельмы! - далее логичный следак резонно завопил, что ни один даун, а тем паче психиатр, не идёт ночью вешаться с 42000 в кармане.
  Наши адвокаты уже вчера поженились и пребывали в какой-то странной нирване с особой сосредоточенностью на лицах. Хладнокровные и мужественные, периодически хватающиеся небрежным жестом за голову, они безмолвствовали и только время от времени стреляли у следака сигареты. На наши новые показания они практически не обратили внимания, только адвокат-женщина подняла и опустила указательный палец, а адвокат-мужчина нарисовал крестик в блокноте.
  Нюрнбергский трибунал маячил уже где-то рядом, но, к счастью, была пора переаттестации, следак её не выдержал, и мы перешли по наследству к следующему следаку.
  Последний следак также начал с очной ставки. Наши адвокаты в тот день демонстративно не смотрели друг на друга. "Видимо, семейная ссора", - шепнул мне наблюдательный психиатр. Следак задал нам несколько вопросов и закрыл дело, сказав меланхоличным басом, что мы, диверсанты словоблудия, 3 месяца морочили славные органы следствия своими непотребными измышлениями и что после кончины нас ожидает как минимум ад.
  Что нас ждёт как максимум, он не уточнил. Но я думаю, что как максимум нас на том свете ждёт следак, не прошедший переаттестацию. Ждёт для вечного допроса с Фемидою в одной руке и портативным Нюрнбергским трибуналом в другой. И 42 изнасилованных ночных грибника за его спиной...
  Я больше не психиатр психиатров, и теперь у меня в жизни одно правило: убегать от всякого, кто скажет, что он психиатр.