Чистое счастье. Федор и Богдан - Дары Божьи. 3

    Ночью Стасу не спалось. То и дело перед глазами неожиданно ярко всплывали разные образы из прошлого - бабушка-монахиня, молящаяся перед иконами, погибший приятель по "художке" - пока не употребляющий наркотики, с веселой улыбкой на обыкновенном ребячьем лице и ясными, еще не затуманенными глазами. Умерший прямо на людной улице гитарист, до последнего сжимавший в руках свой инструмент. Светлоголовый мальчик-юродивый, замеченный юношей в одном из монастырей - удивительно голубоглазый, с невинным, младенчески-светлым лицом... Под конец вспомнился Стасу отец Роман, такой, каким юноша видел его в самую первую их встречу - невысокого роста и очень худой(это сейчас, спустя несколько лет, Стас знал, что такая худоба - один из симптомов болезни, с которой отец Роман шел по жизни), с лицом фарфоровой бледности, кроткой грустной улыбкой и большими (кажется, на пол-лица) очень лучистыми синими глазами, одновременно полными печалью и, непонятной окружающим, тихой радостью, словно освещающей все лицо священника изнутри...

    Юноша не выдержал последнего эпизода и поднялся с постели. Поскольку шел Рождественский пост, супруги спали по отдельности. Стас, которому чаще, нежели Оле, приходилось засиживаться далеко за полночь, предпочитал уединяться в маленькой комнате, обыкновенно использовавшейся для приема гостей, остающихся ночевать у ребят. Обстановка в этой спальне (денег на то, чтобы обустроить ее основательнее пока не накопилось) была простая: пружинная раскладушка, стол и стул. Особняком стояла высокая стенка, доверху забитый книгами и журналами, и старое, привезенное Олей из деревни, обитое бархатом кресло. Стас сел в него и, взъерошив волосы на макушке, попытался сосредоточиться. Он прекрасно знал, что случайностей не бывает, и теперь пытался понять: что же могло означать нахождение девушкой письма, которое сам он все эти годы после переезда в новую квартиру хранил в самом укромном уголке, какой только можно придумать, а тут вдруг оно обнаружилось под скатертью кухонного стола.

    "Может, это знак, - размышлял он про себя, - только вот что он значит? Я хочу понять и пока не могу. Мы не забываем молиться за всех наших общих (и не только) знакомых и близких усопших, а отца Романа и вовсе поминаем особенно. Тут все очень и очень не просто, может... Точно! Кажется, я начинаю что-то понимать... Матушка Анфиса, Ксюша, Алешка - мы совсем про них позабыли. Перезваниваться перестали, что это с нами случилось? Совсем разум потеряли, как же можно забываться, если отец Роман всех нас связал? (Стас уже стоял на коленях возле красного угла, обустроенного, в том числе, и в этой комнате.) Господи, прости нас всех, меня, в первую очередь. Я грешен, очень грешен, Боже, помилуй меня... Днем обязательно нужно матушке Анфисе позвонить и про бабушку Катю не забыть бы, как она там, неутомимая старушка наша?" Долго еще Стас молился горячим шепотом под иконами, не замечая ни времени, ни усталости - ровным счетом ничего, что могло бы прервать эту нить разговора с Богом...

    Стас поднялся с колен уже тогда, когда ночь постепенно покидала высокий небосвод, уступая место новому декабрьскому дню, а вместе с ним и новым радостям и печалям, неизменно ожидавшим всех, кто готовился встретить это ясное утро и багровое солнце, покрытое нежной, как паутинка, морозной дымкой. Юноша лег на свое практически спартанское ложе и, прикрыв глаза, позволил себе вспомнить все то немного, что он знал и помнил об отце Романе.

    Батюшка родился и всю свою недолгую жизнь провел в Муроме. С детства он тяжело болел и, частенько не имея возможности даже поиграть со сверстниками, мальчик полюбил приходить на Службы в Троицкий монастырь. Когда подросток окончил школу, то твердо знал, что будет делать дальше - шестнадцатилетний Роман решил стать монахом и подвизаться в Благовещенском монастыре, но Бог распорядился иначе... Когда юноша пришел за благословением на иноческий постриг к своему духовнику, то услышал от отца Андрея поразительные вещи: нельзя ему становиться монахом, ждет его иная судьба. Женится он, будет священником, двое детей родятся друг за другом... Многое еще рассказал духовник будущему отцу Роману, только вот про раннюю смерть в возрасте Христа - ровно тридцать три года прожил на земле священник - ни словом не обмолвился: может, сам не знал, а, может, не захотел пугать.

    Вскоре обещание духовного отца начало сбываться. Юноша, по совету родных, поступил в Московскую Семинарию. Там, учась на предпоследнем курсе, повстречал юную Анфису, занимавшуюся на иконописном факультете, и всем сердцем полюбил миниатюрную голубоглазую и звонкоголосую. Роман сразу же признался в том, что приехал из Мурома, там у него есть только комната в родительской квартире. Деньги на отдельное жилье в ближайшие несколько лет накопить получится вряд ли. Он не стал скрывать от девушки правду и о серьезных проблемах со здоровьем. Едва только их отношения вышли за стены семинарии, юноша рассказал обо всем своей избраннице, полагая, что после этого она тут же оставит его, не желая жить с больным и практически безденежным человеком. Но, к удивлению и радости Романа, девушка отнеслась к его рассказу очень спокойно, поблагодарила юношу за правдивый рассказ, и уже через два месяца молодые люди, получив разрешение от ректора семинарии и благословение от духовного отца, подали заявление в ЗАГС и обвенчались. Через два года у супругов родилась дочь Ксюша, а еще через полтора - сын Алешка. Прихожане Троицкого монастыря, куда отправили служить отца Романа, сразу полюбили и прониклись уважением к молодому синеглазому священнику и к его хрупкой миниатюрной матушке. Говорили, что они были похожи словно брат и сестра... Но Стас не успел проверить правильность этих слов. Он только раз видел матушку Анфису и отца Романа вместе - когда один из них лежал в простом гробу, обитом белой тканью и украшенном множеством цветом, принесенных прихожанами. А другая стояла рядом, прижимая к себе двух горько плачущих темноволосых ребят - мальчика лет семи и девочку годом старше - с материнскими васильковыми глазами... Стас вновь пожалел, что так редко виделись они с отцом Романом, и что теперь нельзя уже ничего изменить...

    Послышался тихий звон будильника. Юноша рывком сел на постели и отчего-то первым делом взглянул в окно. На ветке рябины, слегка припорошенной снегом, сидел красногрудый снегирь и внимательно смотрел прямо на Стаса. Юноша улыбнулся ему, а заодно и своим, внезапно возникшим мыслям, и отправился умываться. Сегодня была очередь Стаса будить жену. Однако когда юноша вошел в их общую спальню, Оля уже не спала. Девушка играла с дочуркой, при этом тихонько напевая молитву, как показалось Стасу, на грузинском языке. Он тихо подошел к Оле сзади, обнял ее и прошептал: "С добрым утром, красавица. Как спалось тебе и нашему маленькому солнышку?" Девушка обернулась и, отведя с лица тонкую прядку волос, с улыбкой ответила: "Все хорошо, мы спали прекрасно. Анютка попросилась ночевать со мной, сказала, что одной скучно. Мы включили Шопена, и она очень быстро заснула". Потом Оля вгляделась в лицо Стаса и, нахмурившись, добавила: "А вот с тобой, кажется, не все в порядке. Что произошло за ночь? Расскажи, не молчи, как ты обычно любишь делать".
 - Ты права. Приснился мне сегодня странный сон. Я встал посреди ночи, помолился, а потом опять вдруг вспомнил отца Романа. Знаешь, с годами утихает печаль, но мне все больше не хватает его. Во сне я увидел батюшку таким, каким запомнился он мне в самую первую нашу встречу, когда я ровным счетом ничего о нем не знал и знать не мог. Мне очень не хватает нашего общения в письмах, его мудрых слов...
 - Я, как ни странно, тоже долго думала ночью обо всем этом. В нашей жизни ведь ничего не бывает просто так, значит, это, не столь долгое знакомство тоже было нужно нам всем. Подумай, Стас, как много нового мы поняли и узнали за все то время, что общались с отцом Романом! Помню наш первый разговор, когда я - еще неверующая и даже некрещеная - по-детски доверчиво слушала его, отвечала на, кажется, простые вопросы, а потом, после этого, поняла - как же на самом деле все легко! И что все мои страхи - это пустяки и ничего из себя не представляют...
 - Давай теперь помолимся. Прочитаем утреннее правило и помянем раба Господня, иерея Романа, по-своему соединившего нас и укрепившего своими прошениями и благодарениями Богу наш союз.

    И они, как повелось с первого дня их семейной жизни, встали перед иконами и принялись по очереди читать положенные молитвы. Анюта все это время внимательно слушала родительские голоса и старательно крестилась, по-детски неловко складывая маленькие пальчики. А ребята моментами переглядывались между собой и счастливо улыбались друг другу...

    Вечером того же дня Стас по памяти набрал домашний номер, который должен был через несколько мгновений соединить его с маленькой квартирой в Муроме. В трубке послышались длинные гудки. Юноша терпеливо ждал, быстро проигрывая в уме возможные варианты, годящиеся для благополучного начала разговора. Однако на другом конце провода никто не подходил к телефону. Стас попросил Олю принести записную книжку, вполне здраво полагая, что мог просто-напросто перепутать какие-нибудь цифры. Набрав номер заново, юноша вновь довольно долго ждал, но вновь - тишина. Девушка, в это время игравшая с дочкой, оставила свое занятие, и, подойдя к мужу, тревожно спросила:
 - Что, никто не берет? Ты ведь матушке Анфисе звонил?
 - Да, странно. Два раза набирал - в ответ одни гудки.
 - Давай я тоже попробую, попытаем счастья напоследок.
Но и на Олин звонок никто не ответил. Стас, забавляя дочь, выстукивал по первой попавшейся в руки твердой вещичке какой-то бойкий ритм. Девушка положила трубку и отрицательно покачала головой.
 - Не отвечают. Надеюсь, у них все в порядке.
 - Хотелось бы верить. Конечно, можно было бы позвонить на мобильный, но у меня временно на счету ноль.
 - И у меня. Все деньги сегодня с бабушкой Леной проговорила.
 - Да, ситуация... Надеюсь, отец Роман не огорчится из-за нас.
 - Что? Стас, повтори, пожалуйста.
 - Я надеюсь, что отец Роман не огорчился из-за того, что мы не смогли дозвониться или использовали не все возможные методы, что-то не так?
 - А как он может... огорчиться? Если он давно уже умер? Прости, Стасик, но я не совсем понимаю тебя.
 - Понимаешь, Оль, иногда отец Роман является мне во сне ("Мне тоже", - прошептала девушка). Он почти всегда молчит, но по его лицу можно понять, радуется он из-за нашего поведения или грустит. Иногда улыбнется - бывает, одними глазами, - и так хорошо становится сразу. А случается, что смотрит, молчит, а по лицу слезы катятся. И глаза скорбные-скорбные...
 - Теперь, кажется, поняла. Все будет хорошо, Стас. Уже поздно, давай уложим Анюту спать, и после попьем чай с земляничным вареньем - твоим любимым. Кстати, кто сегодня в маленькой комнате спит: опять ты, или я пойду?
 - Против чая возражений не имею. Я в гостевую пойду я и только я. Тебе нужно хорошо спать, а не на этом ложе молодого спартанца. Вот купим туда нормальный матрац, тогда, пожалуйста, - спи, сколько душе угодно.
 - Ладно. Я запомню ваше указание, товарищ генерал, - пошутила Оля и, чмокнув Стаса, ушла купать дочь.