Моя странная собака

  Недавно я прочла книгу Лизы Дж. Эдвардс "Пёс по имени Бу". По жанру это, скорее, записки собачьего тренера, но в то же время и попытки осмыслить и переосмыслить свою жизнь.
  В этих размышлениях присутствует известная доля рационального прагматизма, что лично меня временами коробило, наверно, еще и потому, что заявленная тема книги - показать необычайность пса Бу - и связанные с этим завышенные ожидания - не всегда оправданы:Бу в сущности весьма примитивный и ограниченный (если так можно выразиться о собаке) щенок, что, однако, не делает его менее любимым. И это главное.
  Тут я хотела написать, что кто-кто, а собаки преподают нам урок бескорыстной любви, и в большинстве случаев это так. Недаром существует такое присловье как собачья преданность. Обычно, и, это надо признать, сказанное с определенной долей иронии и насмешки. Хотя что в этом плохого?
  Но была в моей жизни собака, которая своим поведением ставила меня в тупик, и о которой я до сих пор вспоминаю с недоумением. Мы жили тогда в Сибири, в Тюменской области. Мой муж работал начальником сварочной лаборатории трубопроводстроительного треста, которая контролировала качество строительства трубопроводов.
  Было это лет за пять-шесть до распада СССР. На прокладку газопроводов денег в СССР не жалели. Миллионы рублей при этом канули в Лету, то бишь, в карманы высокопоставленных чиновников. Приписывались десятки километров прокладываемых трасс(попробуй, проверь в тайге!), "усиливалась" сложность работ в связи с тяжелыми погодными условиями, и вместе с тем брались обязательства - досрочно запустить в строй очередную нитку газопровода. А это баснословные премии, повышение по службе, награды, звания.
   На убытки внимания не обращали. Их списывали на естественные условия и трудности. Тысячи труб, завезенные "на всякий случай", валялись в тайге, вмороженные в снеговые насты.
   Однажды Госконтроль СССР затеял кампанию по их вывозке, пригрозив в случае неисполнения указания всяческими карами. Видимо, на изготовление новых труб у государства уже не хватало средств.
   В нашем тресте создали специальное подразделение, которое и занялось вывозкой брошенных труб. Был составлен график с ежедневным отчетом перед начальством треста. Работа проходила трудно и вряд ли оправдала себя, если учитывать затраты на нее (выкорчевывать трубы, вмёрзшие в сибирский снег,- то еще занятие), и постепенно кампания эта была свернута.
   Ясно, что при таком расточительстве страна всё больше нищала, и даже в поселках трубопроводстроителей стали ощущаться перебои с обеспечением. А когда-то они снабжались по высшей категории. Даже министерские чины охотно и постоянно наезжали сюда, чтобы отовариться, и не только продуктами, но и хорошими полушубками, больше похожими на дубленки,- предел мечтаний советских людей того времени.
   Мы с мужем этой золотой поры уже не застали. В местном магазине не было не то что молока или сметаны, но и местной рыбы, хотя поселок был расположен у крупнейшей сибирской реки Обь.
   Кое-чем еще можно было отовариться в трассовых магазинчиках, поэтому, когда удавалось что-то купить, покупали сразу помногу, например, яиц штук триста-пятьсот, или два ящика куриных тушек, или килограммов двадцать-тридцать рыбы, чтобы засолить ее на зиму. Объемы, о которых, живя в Минске, я и помыслить не могла.
   Труднее было с овощами. Поэтому профсоюзный комитет треста договаривался с каким-нибудь хозяйством о их оптовой поставке. Однажды привезли целую баржу подгнившей капусты. Продавали по десять килограмм в одни руки, которые страшно было запустить в эту кашу, в которую превратилась перемерзшая капуста. Но - глаза боятся, а руки делают. Мы с мужем пристроились около парторгши , толстой бабе с носом как свинячий пятачок (даже ей уже ничего не перепадало по блату), и, ежась от пронизывающего ветра (был то ли конец сентября, то ли начало октября), принялись за работу, вытаскивая изнутри каши более-менее целые качаны.
   В тот год мы еще побывали и на сенокосе в подшефном хозяйстве. У треста был свой катер, на котором уместились все желающие поехать трестовские работники. А желали все, потому что по окончанию трудового дня в местном колхозе обещали продать каждому по два литра молока и пол-кг сметаны.
  Плыли мы по Оби то ли час, то ли два, и столько же назад. Погода была великолепная, природа - изумительная. Вокруг царила первозданная тишина. Песчаные берега выступали в виде террас, словно кто-то возвел их искуственно. Они сменялись обыкновенными европейскими пейзажами с густыми кустарниками. И на всем пути нам никто не попался - ни люди, ни птицы.
   Мы прекрасно отдохнули, тем более, что отправили нас в рабочий день, да к тому же, вернувшись с молоком и сметаной. А я еще и со щенком.
   На сенокосе в помощь хозяйству постоянно работала бригада трестовских рабочих. И у них был щенок, который постоянно скулил и страшно им надоел. Поэтому они решили его утопить. Но тут появилась я и выпросила его. Разумеется, они с радостью отдали его мне, сказав, что он - "парень". И я назвала его Жуком, в честь собаки, которая была у меня в детстве.
   Позже, дома, по этому поводу был хохот. Оказалось, что это  вовсе не он, а она, и поэтому пришлось переименовывать Жука в Жучку.
   Это была странная собака. Когда я садилась писать, Жучка ложилась у моих ног и дремала. Если я вставала и шла в другую комнату, она тоже вставала и шла за мной. Я возвращалась за стол, она опять ложилась у ног и дремала. Но стоило мне протянуть руку, чтобы погладить ее, как она начинала  рычать и "огрызаться":зло оскаливала зубы, словно говоря:"Попробуй только притронуться ко мне!".
   "Ну что ты за дура!-выговаривала я ей.- Все собаки любят, когда их гладят, треплют за ушами, одна ты какая-то дикая!". Причем, несмотря на явную привязанность к нам, Жучка никому не давала погладить себя, даже нашим детям. Видимо, тяжелое детство прочно вошло в ее память.
  Однажды Жучка пропала. Но потом явилась. Мы уж не чаяли ее увидеть. Где она была, Бог ее знает. Может, кого-то испугалась и убежала от страха слишком далеко. Жучка была отчаянной трусихой. Однажды после обеда она сопровождала меня на работу,- довольная, бежала рядом. А тут навстречу - повозка с лошадью. Бедная Жучка пулей помчалась назад. Но когда лошадь с горизонта исчезла, вернулась и потрусила рядом.
   То ли к ней, то ли за "пайком", к нам повадился ходить Чарлик,- собака школьной подруги моей дочери. Прибегал с другого конца поселка. Как-то слышу шкрябь-шкрябь в дверь, открываю -он, красавец!-, и прямо к миске Жучки. Потом встал на задние лапы и смотрит, как я разделываю мясо, ожидая подачки.
   Не выдержав, как ему показалось, долгого ожидания, вскочил на стул и откровенно дал понять, что не уйдет, не получив своё.
   Накормив, выпроводила его на улицу, дважды вынося ему дополнительный паек, но он снова прорывался в квартиру. Пришлось выпроводить туда и Жучку, которая мясо никогда не выпрашивала. Но зато у нее появилась новая привычка:увязываться за детьми, идущими в школу, и выпрашивать у них печенье. При этом гладить себя она все равно не позволяла.
   Ее новая привычка меня беспокоила. Чего ей дома-то не хватает? Ну ладно, была бы собака, которая любит ласку, или любила бы играть с детьми. Так нет же, всего этого нет и не просматривается.
   Беспокоилась же я потому, что в поселке ходили слухи, будто кто-то ворует собак, чтобы делать из их меха шапки, или даже едят их. И кто знает, если это так, то не положат ли глаз и на нашу, довольно симпатичную, чернявую Жучку?
   Одно меня утешало, что, пропав однажды, она все-таки вернулась аж недели через две,  когда и ждать уже отчаялись,  к общей радости, появилась, хотя какая-то вся измученная, обессиленная, еле живая, а потом еще неделю отлеживалась.
   Поначалу она после этого далеко от дома не убегала. А потом стала увязываться за чужими детьми. Подбегала к ним, обнюхивала портфели и трусила рядом в надежде на подачку. Но домой все-таки возвращалась. А потом - пропала...
   День за днем я прислушивалась к каждому шороху за дверью, ночью выходила на крыльцо дома и готова была завыть, как есенинская собака на Луну, а днем ходила по поселку, всматриваясь в собачьи стаи:может, она там? Однажды одна из них показалась мне похожей на Жучку, но,увы, это была не она. Собаки, прекратив играть, уставились на меня:дескать, чего тебе от нас нужно? А потом разбежались. Местные собаки были по-своему необычными:было такое ощущение, что еще немного, и они заговорят.
   -Всё,-сказала я, когда надежда на возвращение Жучки окончательно растаяла.- Больше собаку я не завожу! Одни переживания...
   Но в Минске, куда мы снова вернулись из Сибири, у меня появилась новая... Жучка. Разумеется, со своей историей. Но это уже другая история. Свой "Бу" со своей историей.