Средние века были так себе - средненькими

Peioraque saecula ferri temporibus,
quorum sceleri non invenit ipsa nomen et nuklio natura metalio
Времена хуже железного века, и их преступлению сама природа не находит названия,
и она не создала металла, которым можно было бы их обозначить.
 Ювенал
Раннее средневековье, позднее средневековье, суть того – не важна. Важно, что оно возникло на развалинах величайшей империи – Римской, в тот момент, когда у нее развилось искусство, литература, а главное был создан свод законов – «Римское право». Право кончилось, его сменила вновь физическая сила.
Я не сгущаю темные краски, описывая тяжкие времена Римской империи. Я предлагаю обратиться к Публию Корнелию Тациту, величайшему римскому историку и писателю, чьи «История» и «Анналы» посвящены истории империи от Тиберия до Доминициана. Я понимаю глубокую тенденциозность историка, ненавидящего цезаризм, разрушающего человеческую личность, убивающий все лучшее в человеке, превращающего его в  духовного раба. Мне понятен трагизм его повествования, поскольку оно созвучно со всем тем, что приходится мне переживать сегодня. И все же, предоставляю ему слово: «На Италию обрушиваются беды, каких она не знала никогда или не видела с  незапамятных времен: цветущие побережья Компании где затоплены морем, где погребены под лавой и пеплом; Рим опустошают пожары, в которых гибнут древние храмы, выгорел Капитолий, подожженный руками граждан. Поруганы древние обряды, осквернены брачные узы; море покрыто кораблями, увозящими в изгнание осужденных, утесы запятнаны кровью убитых. Еще худшая  жестокость бушует в самом Риме: все вменяется в преступление – знатность, богатство, почетные должности, которые человек занимал или от которых отказался, и неминуемая гибель вознаграждает добродетель. Денежные награды, выплачиваемые доносчикам, вызывает не меньше негодования, чем их преступления. Некоторые из них получают за свои подвиги жреческие и консульские должности, другие управляют провинциями императора и вершат делами в его дворце. Внушая ужас и ненависть, они правят всем по своему произволу. Рабов подкупами восстанавливают против хозяев, вольноотпущенников – против патронов. Если у кого нет врагов, его губят друзья!.. Не только на людей обрушились бесчисленные бедствия; небо и земля были полны чудесных явлений; вещая судьбу, сверкали молнии и знамения – радостные и печальные, смутные и ясные – предрекали будущее. Словом, никогда еще боги не давали римскому народу более очевидных и более ужасных доказательств того, что их дело – не заботиться о людях, а карать их!»
Машина разрушения была запущена из глубины самого римского общества, когда император мог позволить все. А самих императоров стали слишком часто менять
Прости меня читатель, но сравнение того общества, в котором я сейчас живу, по трагичности напоминают мне времена римской империи! У физической силы процесс разрушения превалирует над созиданием. С чего начала она свои действия? С разрушения всего, что поддается силе рук и примитивным орудиям, которыми они вооружены. Дивные строения превращались в развалины, мраморные статуи, любоваться которыми разуму доставляет величайшее наслаждение, разбивались молотами. Мы любуемся, приходя в восторг тому, что нам оставили варвары: богиню красоты Венеру без рук, богиню победы Нику без головы.
Как должна быть красива
Голова стройной девы.
Не ищу грубой силы
В этом женственном теле.

В складках легкой одежды
Слышу музыку бури,
И несётся надежда
В струях светлой лазури.

Нет, и не было птицы,
Чтоб за Никой угнаться,
Взгляд спокойный лучистый,
Может в миг оборваться,

Заискриться восторгом,
И политься напевом,
В поле битвы просторной
Зашумят крылья девы.

Хлещут мощные крылья
Светлой, нежной богини,
Ты – не канула былью,
Ты – прекрасна и ныне.

В вихрях пламенной страсти,
И в сраженьях кровавых
Приносила ты счастье
И триумф, лавры славы.
Но, следует напомнить о том, что и сами римляне поступали так же в первые столетия существования своего государства, когда врывались в древнегреческие города. Разрушали, жгли, убивали. Так при взятии Сиракуз римским центурионом был убит величайший механик древности, знакомый каждому из нас при изучении математики и физики, Архимед.
Спать не ложился Архимед,
Весь в мыслях и расчетах
Над этим думал много лет,
И вот, конец работы.

Все формулы, материал,
Последние усилия,
Он доказал, неправ Дедал,
Носить не будут крылья.

Иное дело, Архимед,
Сложнейшие расчеты,
Машина создана, не бред,
Поднимется в два счета.

Не видит солнечных лучей,
К удаче тянет руки,
Ему не слышен звон мечей,
И замерли все звуки.

Не обернулся и тогда,
Когда ворвался воин.
«Ты подожди, мне некогда!» -
Отвел того ладонью.

Римлянин дерзостью взбешен
Седого старца  грека,
И в спину поразил мечем
Раба, не человека…

Откуда знать  невежде,
Что гения убил,
Что думать нужно прежде,
Чем пробу делать сил.

Когда та мысль проснется?
Пройдет немало лет,
Когда еще  найдется,
Такой же Архимед…
Пал Рим, и на просторах Западной Европы воцарилась дикость. Правда, сохранилась та категория людей, чье предназначение - труд. Они пашут, сеют, разводят домашних животных, собирают мед диких пчел, ловят рыбу, охотятся на диких животных. Есть те, уделом которых и в этом хаосе было служение красоте, желанию описать ее, вылепить, высечь из камня. Правда, утрачены приемы, сам характер созидания, изделия стали грубыми, не соблюдены пропорции, композиция. Но время идет, человек учится.  А господство силы, вмешавшись в характер трудовых процессов, приведет к тому, что произойдет опять расслоение людей. Это уже не рабство, хотя элементы его, содержащие насилие, превалируют над элементами свободы. Опять есть  такая категория людей, которая изначально презирает сам труд, отнимает продукты труда у тех, кто их создает. Это наблюдается во всем живом мире, но в самой жестокой и беззастенчивой форме выражено у человека. Как этих людей называть? Да, как угодно: «пахан», вождь, князь, король…
Я думаю, что мы все еще не забыли, как при развале нашей великой страны,  на всех просторах ее действовали многочисленные банды убийц, рэкетиров, управляемые «паханами-уголовниками» и паханами из партийной коммунистической элиты. Форма обогащения  не изменилась. Изменились средства и внешний облик. Придет время, и вернутся «паханы» к  римскому праву, поскольку нужно как-то и защитить награбленное? 
Король – самая крупная фигура в феодальной уголовной иерархии прошлого, стоящий во главе национального территориального образования, раздававший в ленное пользование своим преданным людям, с правом последующей передачи потомкам, селений, городов, с их населением, лесных, речных и других угодий. Величина и значимость лена определяла дальнейшее иерархическое деление, от которого в наш язык и вошли такие названия, как герцог, маркиз, граф, виконт, барон. Дворянин, не имевший своего лена, назывался – шевалье. В свою очередь, каждый ленник (вассал) короля имел своих ленников. Такое деление позволяло держать людей в повиновении. Естественно, наблюдалось подражание во всем королю. Каждый герцог и барон имел свой двор, своих дворян, свое воинство, иногда настолько огромное, что могло составить конкуренцию самому королю. Примером подобного могло служить поведение графа Анжуйского Вильгельма, вассала французского короля, завоевавшего Англию, и ставшего английским королем. Позднее потомки его сумеют навязать Франции тяжелую войну, длившуюся более ста лет, и получившую название «Столетней войны», той самой войны, которая в конце ее родит величайшую героиню Франции – Жанну Д’Арк. 
Историю соперничества французского короля Людовика XI  с его вассалом, а, по сути, самостоятельным государем Бургундским герцогом Карлом Смелым, прекрасно описал английский писатель Вальтер Скотт в своем историческом романе «Квентин Дорвард»
      У каждого крупного или мелкого феодала резиденцией являлась крепость, труднодоступная, с массой естественных  и искусственных преград, делавших ее неприступной. Взять такой замок приступом до изобретения артиллерии делом было очень трудным, требующих немалых жертв. Содержание замка в добротном состоянии, военного отряда, составлявшего ее гарнизон, многочисленной дворни требовало немалых денежных средств. Нужно еще добавить средства, уходящие на пиры, увеселения, массовые прогулки и охоту, когда вытаптывались и подвергались потраве крестьянские наделы, кормящие не только крестьян, но и феодала, которому они принадлежали.
И захудалый государь,
И государь великий
С вассалов шкуру драли встарь,
Законы были дики.

Где деньги взять, в казне их нет?
И кто подумать мог,
Когда в теченье многих лет,
Тяжелый есть налог.

Есть борода – плати,
Нет бороды – тебе б, да знать:
Чтоб в город въехать и войти,
Монеты нужно дать.

Гриб отыскал в лесу – плати!
За лишние палаты,
За крест на шее, бог прости,
За голод, холод платят…
Скрипели колеса груженых продовольствием телег, мычали и блеяли животные, которых подгоняли кнутом, а они движением поднимали тучи пыли, повисавшие в воздухе. Шли женщины с корзинами на плечах, а в корзинах видна была зелень, недавно сорванная с грядок, еще хранившая на себе капли утренней росы. Цветом зари окрашивались плоды в корзинах. Все лучшее от земли несли, взрастившие их. Все это поглощали раскрытые ворота замка, как пасть ненасытного чудовища. Через некоторое время они выплевывали пустые возы, пустые корзины, и людей с хмурыми, оледеневшими лицами. Знать, прием, оказываемый им там, был далеко не ласковым. Владельцу замка всегда было привозимого и приносимого мало, и он требовал еще, и еще… Откуда крестьянам было знать, что их владельцу нужны не только пища и вино, ему нужно было доброе платье, и не только себе, но и дворне, и воинам. Но они не видели выхода, когда поборы становились не под силу и разоряли их хозяйство, тогда и брались за топоры, косы и дубины.
То там, то там возникнет бунт,
А смуты – повсеместны,
Нет, милосердия не ждут,
Горят в огне поместья.
Иногда и сам барон убеждался, что брать с крестьян уже нечего. Обращал тогда внимание на соседа своего. День и ночь вынашивал мысли, как бы напасть и отобрать?  Не гнушался захватывать и отдельных путников в надежде на то, что получит за пленника выкуп. Долго они мучались в подземельях замка, ожидая свободы.
Луч солнца по стене скользнул,
Сквозь бойницы внутрь замка,
В подвалы лишь не заглянул,
Где стал бы он подарком

Для тех, давно забывших свет
В промозглых казематах,
Свободы ждущих много лет,
И бедных, и богатых.

То ль выкуп нечем оплатить,
Иль мучают из мести?
Живыми продолжают гнить…
Барон без долга чести.

Что толку к совести взывать?
Глаза его такие –
Отца и мать готов продать,
Гоните золотые!
Чем можно было еще поправить худеющее постоянно наследство? Удачной женитьбой на богатой наследнице, пусть это и будет противу морали христианской, пусть при этом и будет совершено грубейшее насилие? Рыцарская любовь красива только внешне, к источнику, лишенному конкретности. Рыцарь избирал себе даму сердца, не пылая к ней чувствами, часто уже находящуюся замужем за кем-то. Разъезжал по Европе, очумев от дури. Встречал такого же придурка, как и он сам, трубил в рог свой и громко возглашал: «Если вы, рыцарь, не согласитесь с тем, что самой добродетельной и красивой дамой на свете является донья Марта, я готов сразиться с вами пешим, или конным. Трудно было первому встречному признать такое, не видя самого объекта, и сражение начиналось. Результат нетрудно было предсказать: смерть, возможность стать калекой.
Он донье Марте дал обет,
Копье за добродетель поднимая,
Удар нанесен в голову, ослеп,
Теперь он глупости внимает.      

Надежда на друзей, вассалов
подвела,
Очистили подвалы и карманы,
И с каждым днем все хуже шли
дела.
Воспоминания терзают, словно
раны.

Теперь он стар, и не поднимет меч,
И близких нет, чтобы закрыли очи,
Когда ему придется в землю лечь.
Печальны и тоскливы дни и ночи.
Поведение такого рыцаря прекрасно описал Сервантес в своем знаменитом «Дон Кихоте».
А какова была судьба той женщины, которой посвящались серенады, и в честь которой ломались копья?
В жизни рыцарской семьи, замужняя женщина, на деле оказывалась самой несчастной в поместье. Ей оказывались мнимые знаки внимания. Все остальное настолько тяжко и беспросветно, что трудно без сожаления ее жизнь описывать. Женился феодал чаще всего, преследуя политические и материальные цели, любовью в его отношениях с женой и не пахло.
Эти же цели можно было решить, служа при дворе государя. Можно рассчитывать на милость государя, но для этого следовало оказать ему великую услугу. А где этот подвиг во имя спасения государя можно было совершить? Совершенно верно, на войне!  А что еще умел делать барон, кроме искусства владеть оружием? Можно было это искусство показать на рыцарском турнире. Глядишь, государь достойно оценит его, и пригласит ко двору своему?

День яркий солнечный такой.
Вдали – дубы и буки,
А здесь всё занято толпой,
Мелькают лица, руки.

Там алый бархат, тут – сукно,
Тут шёлк, а там – дерюга,
Объединяло всех одно,
Собралась вся округа.

Проверить Англии бойцов,
Увидеть в деле лучших,
Надежда робкая отцов
На подходящий случай.

Товар из рук, из сердца прочь,
Возможность только эта,
Пристроить поскорее дочь,
Пусть даже за калеку.

Кругом шуты и менестрели,
Ростовщики, цыгане…
Всё лучшее своё одели
Иомены и дворяне.

Оруженосцы и пажи
У рыцарей богатых.
На шляпах ленты, плюмажи,
Блестят на солнце латы.

И шарф цветной на рукаве,
Под цвет одежды дамы,
Рогатый шлем на голове,
Вид дерзкий и упрямый.

Помост, трибуна, балдахин
От солнца прячут лица,
Площадка ровная под ним,
Где гости будут биться.

Гарольдов знак, и понеслись,
Помчались друг на друга,
Кого-то шлем свалился вниз,
Там лопнула кольчуга.

Сшибались копья и тела.
Храп лошадей надсадный…
Того подпруга подвела –
Слетел с седлом…Досадно.

Копьё, соломою сломалось,
Чужих коснувшись лат,
Кому-то здорово досталось.
И улизнуть бы рад…

Барон Оркнейский – Танебург
Считал себя удачливым,
Хоть потерял и глаз, и слух,
И кое-что в придачу.

Признаться, счастлив был до
слёз,
Пусть кто-то и поспорит,
На четвереньках шёл и полз,
Чтоб влезть ему в историю.

А вот Шэлсбэри не попал,
Не видел дальше носа,
Копьем поддетый, наземь пал –
Вот суть всего вопроса.

Шлем, всё что было, сохранил,
Хоть мозг – сплошная каша,
Зато наследник счастлив был,
Подняв за предка чашу.

Прошло всего лишь полчаса,
И в пыли скрылось поле.
Лишь голубые небеса
Светлы, полны покоя.

Турнир закончен. Трубит рог,
Барон «блеснул успехом».
Со шпорой потерял сапог.
Барону не до смеха…

В историю турнир войдёт
Или о нём забудут?
Иль кто-нибудь перо возьмёт,
Бумаг испишет груды?
Государи Западной Европы редко приносили благоденствие стране, которой они управляли. Скажем, даже такой государь, как французский король Филипп Красивый, сделавший многое для укрепления государства. Это про его время правления говорили: «При его правлении Франция была великой державой, а французы – несчастнейшими из людей»
Прием у короля. Ну, как цветник,
Куда ни глянь, сверкают краски.
У каждой дамы светлый лик,
От радости сияют глазки.

Парча и бархат, кружева,
Каменья, цепи золотые,
Так трудно подобрать слова,
Чтоб описать дела пустые…

Здесь королевства созван свет:
Маркизы, графы и бароны,
Но в тех цветах нектара нет,
И души черны, как вороны.

Крестьянский пожирают труд,
Как саранча, до основания,
Что доброго они несут
Через века и расстоянья.
А легендарный английский король Ричард Львиное Сердце, прославившийся своей необычной силой и храбростью, был бездарным политиком, своими бесчисленными военными авантюрами приведший Англию к бедственному экономическому положению. И сама его гибель во Франции, когда он штурмовал  очередной замок, была выгодна истосковавшейся по нормальной жизни Англии.
Престол занял Плантагенет,
По счёту , Ричард Первый,
А был ли Англии расцвет,
Иль цвет был тускло серый,
Дошло, наверное, не зря,
И факты есть, чтоб свериться,
За нрав и силу короля
Прозвали Львиным Сердцем.
От Бога получил он дар –
И нет предела силе,
Кто мог бы выдержать удар,
Который наносил он.
Жизнь королю не дорога, -
Рука б не подвела, -
Когда он рассекал врага
От шлема, до седла.
Король, скорее просто воин,
Но не Баярд, не Сид…
Не стал свободным гроб
Господень,
Не смог освободить.
С позором кончил он войну,
Арабы дали выход,
В австрийском побывал плену,
И выпущен за выкуп.
Страна его платить устала,
Пуст Англии карман,
Осталось желтого металла
Лишь на булавки дам.
Вернулся в Англию король,
Из плена, не похода,
И вновь бунтует его кровь, -
Уж такова природа.
И денег нет, и беден мир, -
Об этом Ричард знает, -
И всё ж на рыцарский турнир
Баронов приглашает.
Коль на ристалище король,
То не потеха, битва,
Рекою будет литься кровь,
К Всевышнему молитвы
В походах жизнь свою провёл,
В заморской стороне,
И смерть во Франции нашёл.
В доспехах, на коне.