Абонентский ящик Олимп

        Аксель Блюберриз




2013 А/Я "Олимп"


        Здравствуй отец. Вот уже три дня минуло, как я в Гадесе. Три дня как тридцать лет. А все здесь изо дня в день одно и то же. И ничего не меняется, и все стоит на том самом месте, с коего, как мне уже думается, началось.
        Пишу к вам папенька, чего же боле? Не серчайте. Не браните. Ведь здесь все в новинку мне. Сверху то и дело, вот неприятность, каплет что-то. Говорят, Cloaca Maxima. Подозреваю, что это обыкновенная канализация. В Коките приходится хламиду часто из-за этой пакости стирать. Вода в нем холодная, студеная. Автохтоны уверили, что она станет горячей  через пару недель. Как только синкарида на Парнасе свистнет - и Флегетон тут же вольется. И понесут реки вместе свои воды навстречу страждущим во имя благополучия их. Только не сказали, с какого дня отсчет пошел. Никто не знает: ведь календаря нет. А если б и был, то две недели все равно тянутся как двадцать два года. Учитывая специфику условий, здесь год за пятьдесят  идет. Вернусь - придется длинную бороду сбривать, с морщинами бороться, грязь из-под длинных ногтей вычищать, мозоли срезать.
        Чтобы Гадес полнейшей гадостью не казался, не травмировал сердца нежного и селезенки не задевал, музыка здесь звучит все время. Веселая. Медуза подсказывает (Absente aegroto дрянь приставучая! Лезет - все любовно в глаза заглядывать пытается): "мотивирующая".  Я и чувствую: жить хочется. Картины на сводах и в полях развешены: всё больше яркие, радостные. На них Гадес замечательный, прекрасный. Все улыбаются, все счастливы. Аполлон устроил. Культура вся на нем. Разрушала идиллию одна дорогая и молодая при жизни гетера с накрашенными сосками и локонами, голосящая так, что сталактиты сыпались. Недолго. Странного вида демон, даже для Аидового царства, кажется приспешник позавидовавшей дарованию Гекаты,  выпотрошил ее, как рыбу, своими длинными остро заточенными стальными когтями. Искусство с радостью принимает жертвы. Тишина тоже. Все про это знают.
        Упущение досадное в первые часы пребывания зело поразило меня - афедроны тут только за мзду. Даже не верится. Мало им супостатам того, что в Коките вода ледяная - зад отморозил весь, омывая, так еще и афедроны платные! Ну куда это годится? Отстоял очередь беспощадную - пожаловался дядьке, а он в ответ: ну что, мол, я сделать могу? Я человек маленький. И вправду, что он может сделать?
        А после кишечных экзерсисов, папенька, здесь моет руки только один из десяти. Эдак гидр разных, пифонов, да змеюк ползучих не будешь знать куда деть, столько разведется.
        Искал путеводитель по Гадесу, чтоб ни одного аттракциона-лектория не пропустить - нашел-таки клубок нитей на бычьем роге, три строки на грязной стене и надпись в самом её низу: «смотри также: репейное масло от угрей и масло расторопши для похудения». Я люблю угрей: они божественно вкусны. А где в Гадесе они видели толстых? Если и толстые, то почти прозрачные. Тени, невидимки.
        Зато нечисти здесь видимо-невидимо, и не прячется, и вся как на ладони. Ее столько, что и не верится даже, как можно это было все напридумать: одних мух триста тысяч видов. Упомянуть надо и сторуких великанов и трехголовых цепных собак. И змееподобных тварей всяческих. Аид – мрачное скопление роящихся туч единств непохожих. Бесов множество. Да-да, папа, бесов, ты не ошибся. И их в Гадесе полным-полно. Черных, желтых, сусально-позолоченных, глиняных. Горгон много, и все они себя красавицами считают неописуемыми. Не в моем вкусе. Глаза б их не видели. А вот Приапу и сатирам нравятся безумно. Завораживают прям-таки. Это их дело.   
        Одни бесы другим, но в большинстве конечно обычным проклятым, жижу продают ad usum populi. Из-за этого вокруг них скопления огромные извечно. Давка. Драки. Суета. Всем оказывается жижи надобно.  Кетейцы и эрембы из жижи этой чего-то мастерят, готовят и сбывают тут же. Добрым спросом пользуются их вещи. Прикупил одну, так она спустя минутцать в жижу обратно и превратилась. Из чего, так сказать, сделали в то и возвернулось. Остальные вроде довольны, говорят: "дешево - главное". Царство Аида велико. Много в нем полей, морей и рек. Но жижи на всех не хватает. Зато мусора – тьма тьмущая. Кирка колдует по привычке. Развлекается. А подопытные ее все захламили и никем не управляются. Дядя высоко сидит, но с золотого трона недалеко глядит. У него свои дела. Тем временем испарения смердят невыносимо и неминуемо и подло грозятся экосистему погубить.
        Днем здесь жарко, душно, ночью холодно. Гипокауста нет. И вместе с тем никакого ветра и солнца. Мрачновато. Костер запрещено самовольно разжигать. Только в случае жертвоприношения, да и пожароопасно это. Нерон, Герострат или Мидзогути – все на одно лицо, но кто-то один - Заместитель Евбулея, зорко за этим следит и велит всякого ослушавшегося сурово наказывать. Но я украдкой все равно греюсь. А что? Ничего еще не сжег. С позволения ангелонравной Прозерпины разрешено только чадящую лампадку ad captandum vulgus приобресть, от которой в носу черным-черно. Или абонемент к Пирифлегетону.  Глядя на здешние порядки очень хочется к берегам его съездить. Поплавать. Омыться хотел в реке - «Стикс» в путеводителе. По берегам его скрижали с надписью: "купаться запрещено". На каждой по десять раз. Нарушишь – вира. Да и чОрт с ней! Потерплю. Все равно далека она от центра.
        Раздобыл себе квадригу: дядя все-таки помог. Выдал аннуитет. Теперь на меня проклятые как-то искоса смотрят, низко голову наклоня. Я им в очередях стоять не мешаю. Лишний раз бичом по спине не вдарю. Бывает, вдруг, совсем грустно станет: я  сока плодов ядовитой однодневки Asa Foetida ® глотну и – с Фаэтоном на квадригу. Все печали разлетаются вместе с душами. Ненадолго. Фаэтон возница неважный (Волупия его подери!), дороги плоховаты. Все в дерьме кентавров. И никто не убирает. Если б циклопы за порядком смотрели – оно б понятно: видят плохо, как-то однобоко, одномерно. Куда ж Эпона очи свои лиловые вперила? Только в полях и лесах красоты ради траву и ветки подстригают и розы для порядку красят. Бродит тут некто: "Подымите мне веки, подымите мне веки". Да где ж Геракла-то найти? Если бы нашелся, мож глазастый этот лепту смог свою внести, докуда позволили бы ему силы высшие.
        В борьбе с неумолимо гнетущим настроением - а может и Меркурий подначил (Папенька, пока не забыл: может Гермеса заасфальтированию подвергнуть? Изо дня в день, нещадно и не скупясь асфальтировать его дурака, пока подведомственные ему тропы-дистанции не станут ухожены и гладки как борода дядюшки Посейдона) - бродил по этим здешним полям, лугам и лесам и натолкнулся на странных странников: ходят  они, несут на себе вериги и улыбаются и смеются, что есть силы. Вечно помню, что задача сделать человека счастливым не входила в план сотворения мира, поэтому резонно решил – богиня Олигофрения! Заразная! Ну или ad delectandum. Почему бы и нет.  Присмотрелся и вижу: к заду арбалет взведенный прикреплен ( это оружие такое. Ох уж эти маглы! Диву даешься: и впрямь изобретательны!). Поинтересовался: за грехи какие-то. Как много есть на свете вещей, которые мне не нужны! По секрету нашептали: перестанешь улыбаться – пронзит насквозь. Тут уж не улыбаться не получится. Но во всем, как ты учил, нужно видеть только положительное. СтараюС. Папа спасибо за то, что направил сюда на тривиум (только деньги отправлять не забывай). Я теперь стану мудрым, таким как ты. Вспомнишь слова твои и Мишеля – сына Жома и Гадес расцветает.  После ягод сильнее. Но все равно на Елисейских полях куда получше было.
        Одну душонку переехал квадригой. Дядя замял. Все свои – договорились. Causa bibendi случилась. За мой счет, конечно.
        Стаями бесы вокруг все кружат, толкутся черти грязные, пихаются неумытые, токма начищенными белыми шеями и зубами блестят. Друг на друга наступают, руки себе крутят, горло давят. Ажиотаж вечно рождают. Глуповаты, хамливы, несдержанны. Спрашиваю: Что нужно? Отвечают: Быть первыми. Где? – спрашиваю. Говорят: Везде. Будто держу я их или мешаю как.
        Спится плохо. И не потому, что не заплатил пошлины. Я тут на таких гадов понасмотрелся. Расскажу – не поверишь. Лярвы отвратные. Псина одна толстобрюхая о трех головах ходит-бродит места себе не находит. Полномочная Сволочь ненасытная (кровь каплет изо рта у нее человеческая. Но здесь людей нет. Значит нечеловеческая). Одна голова у неё все время чего-нибудь придумывает: то очереди из душ переставить, то последних первыми назначить, то жижу запретить, то мгновенно разрешить, то ягоды по рецепту выдавать или спицы в колесах перечесть и оплатить; другая исполнять пытается; третья – тварь злющая, бешеная, с кипящей слюной во всю пасть, все наказать хочет. Куснуть, да посильнее. Кусок мяса из бедра выдернет – легко отделался считай. Я слышал есть еще гидра и голов у нее не счесть. Слышал, что они то появляются, то отваливаются. Их срубишь, а тут же новые нарастут. Еще больше, еще прожорливее, еще зубастее - для гематократии самое то. Она на страже Гадеса, Аида и прочих стоит. Да что я тебе рассказываю, ты сам стольких сюда низверг.
        Морфей и Гипнос – пакостники, намедни усыпили мертвецки. Успел выспаться, о хвала тебе! Проснулся – в карманах хитона ни гроша. Вышли деньги. Но не в билонных монетах, а настоящего золота - из золота. Которое не ржавеет и не дешевеет никогда. Без него меня мучает и убивает неопределенность. Это невыносимо.
        Обрядов и обычаев здесь всяческих превеликое множество.  Перечислять все – Сизифов труд, ad impossibilia nemo tenetur . По одному из них к бювету на берегу Леты очередь выстроилась, как к первому  термополию, открытому 31 числа по обоим календарям. Даже длиннее. Пить заставляют каждого (кто не пьет – тому вира пожизненная ярко светит), чтоб забыл всю жизнь прошлую, чтоб вообще все забыл, что знал, что читал, что рассказывали, чему учили. А есть два дурака (за грубость нелучезарную сможешь ли простить - в Гадесе ведь живу), которых эта дрянь-водица не взяла. Пробовали и мы с Дионисом - крепковата, но хороша. Так вот, эти двое все пытаются мудрость навязать, вложить обратно в проклятых и в души умерших. Смешно смотреть. Глупость, да и только, beata stultica. А помнишь Сисифа? Все говорили, мол, один он единственный такой на всем белом свете индивидуалист? Ничего подобного, actu – враки все это оказались. Их тут пруд пруди. Танталов поменьше будет. Но тоже немало. Я помню его отчетливо: все норовил тайны твои разгласить. Дешево отделался. И воды впрок и еды в достатке - все рядом. А могли ведь и в лед заковать и снег весь убирать послать на край земли. 
        Темный дядька богат, богат и хитер. По его прожектам всё это лукавое царство по кирпичику с особым тщанием складывали Апата с учеником Уллисом. Оттого все выстроено тут так хитроумно и плутовато. Оказывается, все здесь родственники и все Ему здесь служат. А кто не родня, - тот просто служит. Танат – парикмахер, брадобрей. У него первое право дано стричь каждого. Керы и Эмпуса – соки давят и закрывают (Лемаргия правит бал). Ламия и Илифия в сговоре неспроста состоят - поддерживают демографическую политику. Чем больше их – теней живых там, тем больше и здесь. Минос и Радамант – омбудсмены-медиаторы, куда ж теперь без них. Перспективные профессии. Всё, как на свободе, - наверху, в цивилизованном мире: непотизм и порнократия. Баснословные барыши приносит такое сотрудничество. Другим работать в сих сферах запрещено. Заместитель Евбулея за этим строго следит. Вира! Если что не так. А то и десять.
        (Три дня не мылся. Все думаю, как бы смешать воды Флегетона и Кокита. Жаль, что здесь все на самотек пущено. Некому доброе дело для себя и других сделать. Невыгодно, наверное. Или наоборот?)
        Я как-то нечаянно взял у дядьки шлем попользоваться, чтоб голову совсем не застудить. А он невидимостью наделяет. Эка хитрая вещица! Тогда чрез мрак и железные врата в Тартар я спустился, яблоко жуя сладкое. И нашел здесь свитки, недолжные быть видимыми ни одним. Средь них, в самой глубине, договор с Асклепием  на сумму титаническую, за которую врачеватель от дел отходит и более людей как надо не лечит. Я б его папа на кол посадил или колесницами разорвал, но ты куда мудрее и, думаю, ad libitum сам решишь, как наказать негодного. Может достаточно будет с него десять талантов золота запросить и в угол Олимпа поставить – пусть знает! О, сколько я помимо этого договора других изучил. Дядька узнает - в бешенство придет. Слава тебе, папа, еще пока в мою корреспонденцию носа не сует. Ты не рассказывал никогда, а в свитках сказано еще кое-что:  что большинство людей произошло от мирмидонян, а Мелампиг был отцом им всем. Неподтвержденные данные, папенька. Ни подписей, ни печатей. Опять желтые рукописи. Но на размышления навели. За них, к Стати сказать, тоже вира.
        В Тартаре ужасные Гекатонхейры стерегут недругов твоих, что покушались на власть и на жизнь твоя. Им всем воевать охота. Руки занять нечем. Сидеть без дела надоело. Можно их на службу поставить регулярную. Арахна с кетейцами  одежи им сошьют. Зеленые. Зеленый нынче у Афины в фаворе. Оружия для них сделать надо. Сражение устроить вроде навмахии. Иль побоище хорошее сухопутное. За гору какую-нибудь, лес, речку или стадо быков. Можно, конечно, и на работы их направить – ведь это сколько же наворотить можно такими ручищами. Сколько виноградников развести. Сколько засеять и сжать, сколько виадуков и акведуков настроить. Но Ариман не спит ведь никогда. А с ним ничего путного не воздвигнешь – все испоганит. Всякую чистую, светлую, кристаллически божественную идею превратит в испражнения льва Немейского. Помнишь, как было с переименованием преторианской службы Пантеона? Наверное, лучше все оставить на своих местах.
        Гелиос освещает хорошо только Олимп, Элизии, да землю иногда. Поэтому света здесь маловато совсем. Говорил это я уже. А вот в чем нехватки нет, так это в наказаниях. Этих экзерсисов тут полно. Эринии устали не знают. Ты спишь, а они служат. Ты бодрствуешь - а они в два раза больше служат. Миссию свою исполняют, не зная caritas humani generis (а наверху Пандора хорошо потрудилась за милость Аидову). Пребывание в Гадесе есть уже сама по себе невыносимая пытка (для немногих неизбранных), но этого, конечно, недостаточно. Ведь сколько расплодилось гнусных, горбатых окаянных лишенцев этих, кои неумолимо требуют ежесекундного перевоспитания муками подземного мира. Титий и его многочисленные собратья, любившие при жизни  винца пригубить (не могу за это судить их) теперь страшно мучаются: зеленый змий и два коршуна - имена забыл, вроде на латыни что-то - рвут нещадно печень. Она отрастает вновь, а они опять сжирают. Те, кто хочет обрести бессмертие, должны жить благочестиво и справедливо. И Я устремился в праведном гневе ad honores отгонять сих мерзких паразитов – приставучие, прилипчивые, назойливые твари. Не сдюжил. Иксиона - у малого губа не дура - на колесо огненное намотали. А за что? - спросишь. За то, что любил все хорошее, стремился к лучшему, желал большего. Ab incunabulis помню я, ты всегда говорил: радуйся тому, что имеешь. Ничего не имеешь – радуйся, что и этого не отняли. Чем меньше имеешь, тем ближе к богам.
        Не могу больше здесь находится, папа... в тягость мне это. Как ни прекрасно, ни приятно открывать заново изведанное, широкие горизонты изученного, исследовать много раз пройденное, устал я ad nauseam. Грязь, мрак и никакой перспективы. Тягостно. Не мое это. Тут Аид какие-то грейды ввел (по-нашему – страты): всех посчитал, упорядочил, присвоил номера, бренд на каждого нанес. Говорит: во имя порядка и удобства, для общего блага. А мне по такому делению как-то противно быть стало. Понятное дело – родственник, не обидит, но в душе - Авгиевы конюшни. Особым сакральным органом чувствую, что все только хуже станет. Кассандра предсказала то же самое. Да только никто ей не верит. В сумасшедших она числится.
        В бессознательном каждый убежден в своем бессмертии. А одиночество пробуждает, отрезвляет, развеивает миф и приближает смерть. Притягивает. Но друзей найти здесь сложно. Ведь их за деньги не купишь. За те, коими располагаю в данный момент, уж точно. Завидую Мидасу, отец мой, лютой завистью, ибо другой не знаю: у него всегда миллион друзей, и все на вес золота. И не расстаются они никогда.
        Да провалиться мне ниже Великого Тартара, где любое яблоко скоро обращается в уксус, где волосы легко вбирают пепел, где всегда ярко горит звезда пленящего отчаянья, если солгу: все-таки встретилась мне здесь душа одна любопытная, родственная, но ей не до меня... всё ищет она путь в рай для лошадей. Говорит, что с ними лучше, чем с людьми. Они красивые, умные, порядочные, величавые. Небо и земля - одним словом. Часто стоит она в ожидании узреть сих прекрасных тварей возле книгохранилища, куда я захаживаю бывает, и аршином общим измеряет всех. И нет везенья: одни лишь лилипуты и великаны проходят мимо...
        Харон обратно перевозить меня не желает. Просит бумаги и плату дикую. Адониса (своими глазами видел и единственный, для полноты картины, у Грай брал) безо всякой платы отвез. Сую деньги – дак не берет. Оглядывается воровато и не берет. Просит бумаги вперед. Мол, не положено по-другому. А сам на золото жадно так смотрит. И слюна бы потекла, да высох он весь. Я бегал к дяде, собирал свитки, подписывал у Персефоны - дядя всю волокиту на нее сбросил, платил. Нужно еще золото, папа, для того, чтобы сражаться, не щадя хламиды своей, серебряными копьями. Везде очереди неописуемые, asinus asinum fricat; узкие, тесные темные коридоры (это же Гадес!) - не продохнуть, вавилонские столпотворения, как в банный день для вшивых. Гиперкапния минуты своей неустанно ждет, дабы во флоатинг или в локомоцию по проруби ночным золотом пустить. Animus meminisse horret! Приходится золото налево и направо раздавать (вид делаю, что от сердца чистого,а рот сам кривится): всю жирнющую гадость рогатую и хвостатую подкармливать. Клянусь Лаверной, папенька, самый верный способ питать богиню Коррупцию – поддерживать присутственные места в состоянии Гадеса. Это чрезвычайно прибыльно, но Души страдают. Ad cogitandum et agendum homo natus est. Ad delectandum. Проклятым-то даже хорошо: они любят потолкаться, потискаться, погорланить. Бездумно зачастую. Без единой мысли в зеркале Психеи. Общественное времяпрепровождение - Луперкалии. Беотия им родина, родители им Девкалион и Пирра. И этим всё сказать не на латыни. Некоторые даже радостно стенают и беззаботно жалуются мне. Да и каждому рядом стоящему: мол, раньше по два года уходило на одну очередь, а теперь только два месяца. Но это только слова. Никто не обращает внимания на столь злостную растрату и время никто не считает. Оно бесплатное. Поэтому и календарей нет, наверное. А те, что есть – искусно выполненные под них по новым технологиям шопотофофрески. Мы живем в странное время и с удивлением отмечаем, что прогресс идет в ногу с варварством.
        На беду связался с неким Автоликоном – тот предложил вывести меня отсюда подешевле – обманул, старый пройдоха. Его жена – коварная Амфитея, семейное дело поддерживает, идейно вдохновляет всех родственников, помогает из костей пирамиды строить. От Автоликоновых братьев, сестер и детей отбоя теперь нет. Все пытаются надуть под разными именами. Ворона ворует, лиса плутует, хорек хитрит — проклятый надувает. Надувать — таков его жребий. Четверых высек – потише стали, поотстали. Но каждый раз как вижу их собрата соски дыбом. От ненависти. Ненавижу их всех. Всем телом. Подлые. Но ты их прости: они ведь тоже жить хотят. Хорошо. От нехватки средств Филомилед склонил меня к акту борьбы за свое состояние сказочное. Он всех чужестранцев склоняет. И все погибают. А он горд. Самая дешевая гордость — это гордость национальная. Но Филомиледу плевать. Обвесился лентами, в бубен стучит, на свирели играет. Ad captandum vulgus. Ad delectandum.
        От и Эфиальт из костей да на костях лестницу в небо строят. Все постройки тут на костях (основной стройматериал, ему нет счету). Ad infinitum всё хотят до Олимпа добраться. Citius, altius, fortius! Вроде бы прочная получается. Я с ними хотел, да даймон мне неизвестный противится нашему восхождению. Раскачивает лесенку, ступеньки подрубает; остеопороз и костоеду наслал. Братья не сдаются. Падают, ударяются больно, но не сдаются и молчат. И молча борются. А другие письма тебе пишут и шлют в свободное время. И Сисиф, и Титий, и Евритион безумный, и Пирифой, и другие проклятые, болезные и истерзанные.
        Теперь понимаю, что редкий счастливчик из Гадеса ушел. Золота и сил нужно много. Иначе не выпустят. Папа, тут души говорят, что Мелампигу ты поболе высылал. Даже на Цербера хватило. А я в одном и том же хитоне уже третий день хожу. Разве разлюбил ты сына своего? А может, не даешь ты мне денег, дабы не испортить дитя свое? Боишься, что стану совсем плохим человеком? Ты велик и могуч. Тебе всё известно, и ты прав, наверное, окажешься: лучше быть бедным, больным, немощным и безусловно счастливым. Но пока я молод и глуп, и знаний твоих мне в голову не вложить, буду сметь думать по-своему, а не иначе. Подвернувшийся тут старец бородатый мне сказал, что между человеком образованным и необразованным такая же разница, как между живым и мертвым. Не смог я воспринять всю мудрость его слов: одному тебе, образованному, она под силу.
        Знаю, знаю и забыть не могу, что Аид – особая милость, которой удостаиваются те, кто упорно ее домогались, но все же с искренней любовью и неугасающей надеждой уповаю на самое скорейшее свидание на небесах. Ad augusta per angusta. Ибо Скотос завладевать начал моей душей и не останется в ней вскоре места свету. И в состоянии таком скоро дойду уже до Геркулесовых столбов, и обратной дороги не будет. Ad aeternum здесь. Кто сильно страдает, тому завидует дьявол и  выдворяет на небо. Bene valete. Пусть Ата не посмеет в этот раз овладеть тобой. Противься. Не отпускай от себя Метис. Держи ее за хвост и гриву. Да хранит она тебя, превозмогая все тяготы и лишения, а также скверный характер твой побеждая.
        Высылаю изображения свои на вазах, надеюсь, они развлекут. И асфоделовы цветы (изгнан из них злой дух – демон Аллергии). Тут их на выходе из Тартара во множестве продают: темные ушлые бесы всё ручки кривенькие к тебе, ослепленному тусклым светом мрака Аида, тянут, в коих цветочки с клумб недалеких жадно сжимают. Ну как отказать?
        А в остальном, прекрасный мой отец, все хорошо, все хорошо.
        P.S. Ad informandum. Дурное молвят про тебя, но я не верю. Это удел царей: делать хорошее и слышать дурное. Не можешь ты родней быть Аидовой и все его гадости поддерживать. На муки людей обрекать. Я твердо верю, что не все решают боги, папа. Люди почти всегда сами определяют свою судьбу… Аполлон, правда, вечно спорит здесь и пыль отряхает с сандалий из кожи Марсия; Артемида улыбается загадочно и оленины жареной предлагает. Ты влияние на Аида имеешь и лучше него знаешь, что власть над свободными проклятыми более прекрасна и более соответствует добродетели, нежели господство над рабами. Autant de valets, autant d’ennemis; и не в золотом тельце счастье.
        P.P.S. Вышли, как можно скорей, талантов сорок – пятьдесят золота. Кушать хочется.