Бабкин ответ на вопрос вороны

. 

      Олюха, Оськи Офонюгичова жонка, с раннего утра работала на грядках: чистила картошку от сорняков. Разрослись по всей полосе, навозу ложили не жалеючи, вот и поперли после дождей. Порато шибко выросла дристунья, лебеда по книжному, расползлась по борозде мокрица, пырей  и другая сорная трава.  Картошке, вроде,  расти не мешали, но портили общий вид хозяйского огорода. С охами да вздохами, разными думами о житье-бытье, от обиды на жизнь, продолжала  чистить полосу. Для разнообразия и душевного равновесия,  иногда заворачивала крепкий  матюжок. Не боялась, что кто-то  услышит, да осудит, за нецензурную речь, некому стало подслушивать чужие матерки. В соседях нет никого, все на том свете, а городские отпускники вдали отдыхают.   За раздумьями, незаметно,  полоса с сорняками кончилась. Пошла в садник за копачём, чтобы картошку бугрить. Тяжеловат стал для её, стареньких да худых, рук копач-то. Ещё  Оська-мужик из топора перековал в куз-нице, вот с того времени бугрит картошку. Тяжело поднимать да опускать копач-то, но зато бугры получаются высокие, большие. Земли старается захватить побольше да  поглубже, и урожай хороший будет. Осенью копать одно удовольствие: картошка  добра и крупна, рюхи да колобы одни. Будет чем перед жонками похвастать, а им от зависти рожи морщить, и в сельпо, при случае, сдать не стыдно. За такими весёлыми думами, копач в её руках привычно нарывал высокие бугры, спасая картошку от июньского солнца и жаркого лета. В дальнем углу огорода стояла высокая, бурнастая  (густая) елушка, на вершине сидела  ворона, занималась делами, Посматривала по сторонам, нет ли того, что плохо лежит, не пора ли  слетать да украсть?!  Но ничего, видимо, пока интересного не высмотрела, а  вдаль лететь неохота, не проголодалась. Решила навести красоту в перьяном наряде, и от неописуемой красы, пришла в прекрасное расположение духа. Решила, попробовать, удивить  окружающий мир своими вокальными данными и запела во всё воронье горло. Но знала в жизни одну ноту «кар-кар», поэтому  пение продолжалось недолго. Почитателей  и знатоков певческого вороньего исскуства видимо не предвиделось. На этой ноте вполне вероятно закончилась бы карьера вороны-певицы, но увидала на полосе  Олюху. Решила для её продолжить сольную партии оперной певицы. Начала выводить скрипучим незмазанным голосом  «кар-кар-кар»,  оперу «Каркалетту», что с вороньего языка означает – «Соло одинокой вороны». Олюхе некогда по верхушкам ёлок смотреть, одно перед глазами видела: ровные рядки кустов картошки, которые стояли без конца и края. С этой армией изо всех сил старалась  сражаться, не разгибаясь, внаклонку одолевать, махая тяжёлым копачём.  Сперва работалось в охотку,  рядки мелькали, как побеждённые воины вражеской армии. Взмах  и нет отряда,  картофельного ряда. Но потихоньку силы покидали работающую женщину, с каждым взмахом копача,  появлялась откуда-то усталость,  да  спина немела, согибаться да  разгибаться становилось трудней. До конца полосы оставалось  завоевать пять-семь рядков, но в глазах начинало темнеть, голова кружиться. Хоть нелегко приходилось Олюхе, но решила перед врагом не сдаваться, картошку забугрить всю. Казалось некому нарушить тишину деревенской окраины, но вдруг послышалось откуда-то сверху знакомое: « Кар-кар-кар»!…
     Не до вороны ей сейчас, поскорей бы кончились эти рядки окаянные, да отдохнуть, дома, полежать. На ворону не обратила внимания  подумала, что  покаркает и улетит в людный конец деревни. Там-то вороньего роду-племени полно. Редко вороны летали в этот  конец  деревни, жило народу мало, поживиться нечем на помойках. А  в верхнем конце жителей побольше, там и обитали птицы. Но сегодня всё происходило наоборот: возможно не было у вороны срочных дел в этот день?  А может из-за вредности вороньего характера, отсутствия культуры воспитания,  малограмотности? Решила своим противным карканьем, нарушить у бабки Олюхи нервенную систему, которая и так-то, находилась в расшатанном виде. Долго Олюха терпела вороньи арии из разных опер, но не выдержала оперного пения, начала потихоньку поктать да причитать самой себе, думам сердечным да вековечным:
« О, её-её, о, да уш,  ишко-ты, да що ето творитьче, деитче на белом-те свете  , да за шщо жизь така непутна?  Сколь нонь народ-от стал наглой, бесовесной. Вонде свои робята, дак даром нечё не помогут, надо фсем уплатить, переплатить. Пришли бы да помогли старухе картошку-то забугрить, дакеть недозовесе, недокличисе, всё недосуг. О, страмины, лихо ленищам-те робить, а старуха петайсе, много-ле, мине,  одной-то надобе? - Всё для них роблю, петаюсе стара дикуша, стараюсе. Дак люди-то, нонче, не  диво, а ворона вонде, дак та ишко-ты,   овссё обнаглела, ополоумела. Уш которой час сидит на ёлушке, да каркаёт, и чого ней надобе, котора сулёма, к старухе-то на що привязаласе? Порато шибко хошь каркать, дак полетай вонде в лес, дак  тамоки, на просторе-то,  во всё вороньё горло пасьдирай.   Дакеть що ле других ворон нету в деревне, да до чобета хватает. С одной стороны подумать, дак вроде не мешает, но душу мою смущает, порато нервы вережает, растравляет,  без ней тошно!»
   Ворона как, будто,  чувствует, что  Олюха поминает недобрым словом её концерт. Но своими  мозговыми извилинами понимает всё наоборот: начинает  снова громко каркать, уже над Олюхой. Она подошла  к концу полосы бугрить картошку, а там ёлка и стоит.  Но, то ли нервы бабкины сдали, а может терпение кончилось, сильно  разъярилась она. С превеликим трудом  разогнула натруженную спину и заорала громко да звонко:
«Докуля станёшь каркать, да спрашивать «кар-кар-кар»? - Я ведь и без тебя знаю, как да как!» -  и замахнулась копачом в сторону вороны. Не стала  ворона в ответ каркать, на бабкины вопли и угрозы, взмахнула крыльями и полетела в сторону деревни. Получила ответ на свой вопрос, который так долго пыталась задать бабке Олюхе: « Кар да кар?» а той слышалось: «Как да как?».
С ярости быстро добугрила картошку и пошла отдыхать. Долго дивовалась в душе над тем, что ворона, птица неразумная, говорить ненаучена, а вопросы задавать любит. С той поры где услышит ворону, на её знакомое «Кар-кар» - всегда отвечает: « Как да как спрашиваешь?» , -  Да как  было,  -  и до сих пор так, ничего не измени-лось.