Казино для святых

Из человечьих чувств ему знакомы три:
Страх, жадность, ненависть.
Он воплощался на бегу…
Максимилиан Волошин

  В оранжевом небе, апельсиновом сне приятно летать.
  Плывут облака. Тянутся вдаль длинными бело-серебристыми полосами, с краями, отороченными красновато-жёлтой рассветной каймой.
  Где-то внизу, далеко-далеко, туманная дымка, будто речная вода, течёт по верхушкам деревьев, спокойным теченьем своим мерно покачивая ветки.
  И туманная река мелеет, тает и исчезает под лучами солнца.
  Воздух лёгок и крылья не нужны, чтобы держаться в небе.
  Тёплый свет…
  Краешек сна согрет был утренним солнцем.
  Солнце было во сне, в уходящем сне, жёлтый луч, растворённый в воздухе.
  Вдох и выдох, пробуждение, ранний рассвет в середине лета, июльский рассвет.
  «Так рано…»
  Владимир открыл глаза.
  Сон ушёл, но солнце осталось.
  «Кажется, никогда ещё я не забирался так высоко… в небо…».
  Чайные шторы качались от лёгкого ветра.
  Из открытой форточки тянуло рассветной прохладой.
  Софья не любила оставлять на ночь включённым кондиционер, и Владимир, подчиняясь супруге, оставлял на ночь окно приоткрытым, или форточку, как сейчас.
  «Как же рано я проснулся! С чего бы это вдруг? Такой хороший сон был… Такой лёгкий, спокойный…»
  Он аккуратно отодвинул краешек одеяла, повернулся, чтобы посмотреть на жену.
  И увидел, что она не спит, а, положив голову на локоть, смотрит на него.
  - Доброе утро…
  И улыбается.
  - Доброе…
  Голос его со сна звучал неразборчиво и глухо. Ему показалось, что он и не произнёс эти слова, а проворчал.
  Звук его голоса напоминал ему ворчание потревоженного и недовольного нелёгкой своей жизнью старого пса.
  «Вот ещё!» подумал Владимир. «Вот так и жену напугаю. Что у меня со связками? Каждое утро садятся… Или это от сквозняка? Хотя от кондиционера, говорят, вообще можно ангину подхватить, особенно ночью».
  Он откашлялся и повторил, стараясь произносить слова как можно чётче. И самым жизнерадостным тоном… Хотя спросонья… Какой уж там!
  - Доброе утро!
  - Я давно не сплю, - сказала Софья. – Доброе, милый, доброе…
  Тёплыми губами она прикоснулась к его щеке. Поцелуй был каким-то удивительно нежным. Почти…
  «Материнским?»
  - А почему? – удивлённо произнёс Владимир. – Вот и мне что-то не спится. Странно… вчера вернулись поздно. Легли за полночь… Сколько же мы проспали?
  - А, может, это уже утро следующего дня? – предположила Софья. – Я себя чувствую такой, такой… Даже не знаю, как сказать. Не просто отдохнувшей, нет. Нет… Счастливой, радостной. Будто тяжесть какая-то упала с души. Знаешь, душа тоже отдыхает!
  - Правда? – переспросил Владимир и, потянувшись, посмотрел на часы.
  - Половина шестого… Как же быстро душа отдохнула!
  Софья засмеялась и погладила его по щеке.
  - Глупый ты. Ты спал, а я на тебя смотрела. Лицо у тебя было такое светлое, радостное. Ты улыбался во сне. Похож был на мальчишку. Глупого, счастливого мальчишку.
  «Небо… Лет тридцать не летал во сне. Что со мной?»
  - А ты? – спросил Владимир. – Что снилось тебе?
  Софья привстала. И прижалась к нему. Так, чтобы груди её коснулись его груди.
  - Мне снилось…
  Владимир обнял её. Сейчас она была для него особенно желанной.
  - …Мне снилось, что мы с тобой…
  Его возбуждало тепло её тела.
  - И что? – спросил он, искусно играя роль непонятливого мужа.
  Хотя, конечно, всё уже понял. И был готов…
  - …Мы вместе…
  Самый сладкий – утренний поцелуй.
  - Мы сейчас вместе, - прошептал Владимир.
  - Сегодня мы пойдём играть, - прошептала Софья. – Сегодня счастливый день… Я чувствую это! Вова, Володенька, я чувствую! Мы обязательно… А сейчас…
  Она целовала его грудь.
  И кожа под её поцелуями становилась горячей.

  Кофе-машина, с пронзительным свистом перемолов зёрна, зашипела и налила в синюю чашку с витой ручкой щедрую порцию кофе.
  Иван зажмурился, втягивая ноздрями тонкий, терпкий кофейный запах с лёгкой винной кислинкой, и довольно заулыбался.
  - Ты сейчас на кота похож, - сказала жена, протягивая ему тарелку с бутербродами.
  - Я это… смакую, - пояснил Иван. – Запах кофе с утра, особенно если он хорошенько перемолот, а потом вот так, с кипятком… И чтобы обязательно через фильтр. И чтобы не спеша! Это самое главное! Между прочим, эту чудесную машину я сам настраивал.
  - Я помню, - сказала Ирина. – Ты уже раза три говорил мне о том, что не доверяешь мастерам из сервиса… Да ешь, наконец! Вань, у тебя времени немного!
  Иван посмотрел на часы.
  - Да, Ириша, ты права. Как всегда. Эх, нет времени погурманствовать. Всё на бегу, в спешке.
  - Так не куда-нибудь летишь, а к итальянцам, - напомнила супруга. – А они по кофейной части мастера…
  - Мастера, - согласился Иван.
 Для экономии времени он сложил два бутерброда в один и получившийся сэндвич, порадовавший размерами и богатством начинки, должно быть, и самого Джона Монтэгю, четвёртого графа Сэндвича, коли довелось бы его британскому сиятельству увидеть этот удачный кулинарный экспромт, съел в три минуты, непрестанно при том поглядывая на часы.
  - Подавишься, - обеспокоенно заметила Ирина, подвигая мужу чашку с кофе. – Запивай же, ради бога…  И не буду тебя больше торопить, одно расстройство с тобой!
  Иван покачал головой.
  - Никогда! – решительно заявил он, прожевав остатки сэндвича. – Я обжора со стажем. Потому и в спортзал бегаю, что потолстеть боюсь. Всё-таки форму надо держать. Представляешь, Николай…
  - Это какой Николай? – переспросила Ирина. – Генеральный ваш?
  - Наш, - подтвердил Иван. – Он самый… Надумал было премии выплачивать сотрудникам, которые будут регулярно ходить в тренажёрный зал. Уж не знаю, как он там собирался посещаемость контролировать, сам-то к тренажёрам лет сто не подходил. Но меня вот сразу из списка потенциальных получателей премии вычеркнул.
   - Почему? – удивилась Ирина. – Вот ты бы и мог присмотреть…
  Иван досадливо махнул рукой.
  - Не буду я ни за кем присматривать… И в офисе не присматриваю. Мне результат работы важен, а не посещаемость. А вычеркнул… Полагаю, решил эти самые премиальные сэкономить. Он-то знает, что у меня абонемент в «Джим Пэлэс». Так что дорого я ему обойдусь…
  - Да он и так тебя бонусами не обделяет,.. – начала было Ирина.
  Потом вздохнула и, присев к столу, взяла Ивана за руку.
  - Вань, - каким-то робким и просящим голосом произнесла она, - не помешайтесь ненароком на деньгах-то на этих. Вот на прошлом корпоративе, весной… Помнишь? Ты сам рассказывал. Только об одном и говорили: как зарабатывать, какие новые проекты начинать, как деньги вытягивать… Зациклились вы, что ли?
  - Ты чего это?
  Иван повернулся к ней и пристально посмотрел жене в глаза.
  - Ириша, чего ты переживаешь? Зарабатываю, слава богу, нормально. Семья обеспечена…
  - Вот-вот, - ответила Ирина. – И опять ты о деньгах… Мы ведь тебя не видим, Вань. Совсем не видим. То работа у тебя до полуночи, то совещания, то встречи и переговоры по выходным. И спортзал этот… О семье не забыл ещё?
  - Нет, - уверенно ответил Иван. – Ириша, ты чего? Как же это – забыл? Помню! То есть, вспоминаю всё время…
  «Глупость какую-то сказал» подумал Иван.
  - Вспоминаешь…
  Ирина грустно усмехнулась.
  - Хорошо, что вспоминаешь. А то ведь дети скоро забывать начнут. Ладно вот, фотографии регулярно в ноутбук загружаешь. Будет что детям показать…
  - Ну, хватит! – решительно заявил Иван.
  И снова посмотрел на часы.
  - Всё ты преувеличиваешь. Обычные женские всхлипы… А вот, кстати, и дитё моё любимое!
  У входа в кухню стоял Мишка. Только что проснувшийся от громкого папкиного голоса, стоял он в ночной пижаме, жмурился от яркого утреннего света, и старательно тёр пальцами сонные глазёнки.
  Иван встал. подошёл к сыну, наклонился и прижался лбом к его тёплому детскому лбу.
  - Хорошо спал? – шёпотом спросил Иван. – Сегодня мама у тебя экзамен принимать будет. Пропись и чистописание!
  Миша чихнул и деловито осведомился:
  - На компьютере писать?
  - На бумаге, - ответил Иван. – Сначала на бумаге. А на компьютере тексты набирать я тебя потом научу. Когда грамматику освоишь. А то привыкнешь, что текстовой редактор всё время поправляет, и расслабишься. Так что с бумаги начнём…
  - А когда научишь? – спросил Миша.
  - А вот как…
  Сквозь приоткрытое окно с улицы донёсся длинный, протяжный, требовательный автомобильный гудок.
  Иван быстрым шагом подошёл к окну и, выглянув во двор, погрозил кому-то пальцем.
  - Что там? – спросила у него Ирина.
  - Да сосед, - повернувшись к ней, пояснил Иван. – Сам свою машину поставит посреди двора, на газоне, а потом ему, видите ли, выезд загораживают!
  - Ну его, не связывайся, - попросила Ирина.
  - Да нет уж, свяжусь! Объясню ему популярно и доходчиво…
  Иван, быстрым и решительным движением надев снятый со спинки стула пиджак, пошёл к выходу, на ходу потрепав Мишку по и без того взъерошенным волосам.
  - А ещё пожарную машинку обещал, - напомнил сын. – А вот Танька говорила…
  - Куплю, - коротко бросил Иван. – Сразу, как вернусь. А сестру надо Таня называть… Ириша, иди сюда! Платком мне на прощание помашешь!
  Ирина вышла в коридор и встала, молча, опустив голову, у двери.
  - Не грусти, - сказал ей Иван, погладив по плечу. – Ничего особенного, обычная деловая поездка. Мало ли их было? Что ты, в самом деле…
  - Знаешь, - тихо ответили Ирина, - нехорошо на душе… И сон ещё приснился…
  - Так, - прервал её Иван, - со снами и приметами мы потом разберёмся. Всё, радость моя, не печалься!
  Он поцеловал жену и наклонился к сыну.
  - Без фокусов! – строго сказал он Мише. – Если ещё раз баба Маша пожалуется, что ты ей бумажки на балкон бросаешь…
  - Это парашютисты были! – решительно возразил Мишка. – Я их даже не поджигал!
  - Всё! – строгим голосом сказал Иван. – Ещё один десант – и останешься без пожарной машины. Дай пять!
  Он хлопнул сына по подставленной ладони.
  - Сестра проснётся – передай, что…
  - Не-а! – перебил папу Мишка. – Ничего не передам. Она дразнится…
  Иван подхватил загодя оставленный в прихожей портфель, открыл дверь и вышел на лестничную клетку.
 
  «Передай привет генералу! Что там нового? Как Павел Владимирович поживает? Что-то давно он нам не звонит».
  «Сам понимаешь, занят. Такие события грядут!»
  «Да ладно, события… Обычная проверка. Прощупываем потихоньку. В одном месте надавим, в другом. Где помягче, где пожёстче. Ничего особенного. Пока команды не было, ведём себя тихо. Твои ребята, вроде, на прошлой неделе три зала прошерстили?»
  «Это другая контора была, не наши с тобой подопечные. Наши-то законники, правильно жить хотят, заразы! А те, с которыми мои ребята поработали, люди попроще, вообще без вывесок сидят, «левачат» потихоньку прямо у нас под носом».
  «И чего?»
  «Да, срубили с них помаленьку. Закроем их на неделю, а потом подышать дадим. Наш паренёк порулит там немного, дальше подумаем… Может, что серьёзное по деньгам получится. Серьёзное, конечно, по нашим меркам…»
  «Понятно, что не по генеральским. А с этими, «правильными», как решим? Указания были?»
  «Были, потому и звоню. В их главный офис на этой неделе наведаться бы…»
 
  «Вот что они получат, а не миллиардные инвестиции…»

 

1.

  Поначалу год не казался тяжёлым.
  Начинался так же, как и прошлые годы: чересполосицей будничных удач, мелкими монетками рассыпанных по серым дням, и неизбежных для каждого предпринимателя досадных, хотя пока и не слишком обременительных для кошелька потерь.
  Год начинался спокойно и ровно.
  Дни шли за днями, не ускоряя движение своё, до той поры, пока вдруг…
  Опять, опять это вечное – вдруг!
  Не случай, не трагедия, не надлом. Просто жизнь изменилась. Стала другой.
  Конечно, он ждал перемен. И думал, что готов к ним.
  Ещё два года назад начались перемены, осложнения в бизнесе. Но тогда казалось, что это лишь временные трудности, которые легко можно будет преодолеть.
  Немного приспособиться к новым условиям, укрепить связи с нужными людьми, изменить технологии бизнеса, сдавать в аренду то, что раньше продавал, снизить цены, перетрясти склады.
  Всё это, если хорошенько разобраться, частности, мелочи, технологические детали.
  Главное – дело останется прежним.
  Его бизнес, игорный бизнес, как и прежде будет приносить доход. Стабильный доход, предсказуемый, просчитанный.
  Будут правила, пусть новые и поначалу не вполне понятные и привычные, но они будут, а, значит, в конце концов, всё вернётся на круги своя.
  Круги прежних, спокойных дней.
  И можно будет снова строить планы, развиваться, открывать новые залы – здесь, в этом городе, в этой стране. Здесь, где ещё недавно было так ясно – куда двигаться, зачем и, главное, с кем продолжать путь.
  Но потом…
  Все эти инициативы властей, заказные статьи в газетах, «глас народа», интервью народных же депутатов, у которых, как на подбор, на диво ясные и светлые глаза…
  Этот закон…
  Ставицкий усмехнулся.
  Подтянул ближе блокнот и нарисовал чёрным маркером на листе большой, во всю ширину листа, кукиш.
  Закон!
  Закон об игорном бизнесе.
  Игровые зоны на заброшенных участках земли в далёком Алтайском краю, или на берегу Азовского моря, где с начала времён никто и слыхом не слыхивал об игорном бизнесе, где для строительства даже самого скромного, плохонького зала на три игровых аппарата пришлось бы километров за семьдесят тянуть линию электропередачи, прокладывать трубы для подачи воды и строить очистной коллектор для канализации, за те же семьдесят километров завозить продукты для пожелавших перекусить игроков, а рядом с залом – построить небольшой дом для сотрудников игрового зала, а ко всему этому трёхаппаратному великолепию – протянуть дорогу европейского качества от ближайшей автомагистрали, а там и где-нибудь поблизости частный аэропорт выстроить для ВИП-персон, которые пожелают сменить казино Монако на степи Азова.
  «Глупость!» подумал Ставицкий и нарисовал рядом с кукишем восклицательный знак.
  «Вот что они получат, а не миллиардные инвестиции. Казино на пустом месте строить? Никакой Лас-Вегас наш бизнес не потянет. Это очевидно! Да и кто из клиентов на Алтай поедет? Калининград – ещё куда ни шло. Европа рядом, Польша, Литва. Может, от Швеции паром будет ходить. Негусто, конечно, но какое-то количество посетители те залы наберут… Если, конечно, их вообще строить будут. На Дальнем Востоке…»
  Ставицкий вырвал лист из блокнота и выбросил в корзину для бумаг.
  «На Дальнем Востоке – на китайцев вся надежда. У них игорный бизнес прижали донельзя, так что, вполне возможно, десяток приграничных казино на китайских деньгах какое-то время продержатся. Но нам-то, московским конторам, куда лезть? За полтора года в Краснодарском краю город выстроить, от фундаментов до крыш?»
  Ставицкий тяжело вздохнул и нажал кнопку громкой связи.
  - Таня!
  - Билеты заказаны, гостиница забронирована с пятницы до понедельника, - тут же отозвалась Таня, молоденькая секретарша генерального.
  «Вышколена, однако» с удовлетворением отметил Ставицкий. «Дура, но вышколена».
  «Впрочем, хорошо, что дура» подумал Ставицкий и улыбнулся каким-то своим, потаённым мыслям. «А то Лариса у меня наоборот… Шибко умная!»
  Впрочем, улыбка и приятные мысли о вышколенной секретарше не слишком согрели душу.
  На душе было холодно и тревожно. Так холодно, что и сейчас, в июльскую жару, трясло от мелкого озноба.
  Генеральный директор компании «Голд Слот», фирмы-оператора крупных и известнейших в столице игровых сетей «Премиум Гейм», «Остров Удачи» и «Голд Квест», казино «Оливер клаб» и прочая, и прочая, Николай Романович Ставицкий готовился к встрече с главный акционером и фактическим владельцем игрового холдинга Александром Олеговичем Войковым.
  К встрече и тяжёлому разговору.
  Серая кожаная папка лежала на краю стола. Ставицкий старался не смотреть на неё, но взгляд его против воли неизменно останавливался на этой папке с докладом.
  Докладом Войкову о закрытых игровых залах, простаивающих на складах игровых аппаратах, грядущих увольнениях.
  «Да чёрт с этим со всем!» с неожиданно накатившей злостью подумал Ставицкий.
  Он встал, вышел из-за стола.
  Снял со спинки кресла и набросил на плечи пиджак. Заложив руки за спину, встал у окна.
  Проводил взглядом летящий по ветру серый, поздний тополиный пух.
  И пальцем нарисовал на стекле цифру «10».
  Ровно столько месяцев отводил теперь Ставицкий для ликвидации бизнеса в России.
  Не больше.
  Именно об этом он и написал в заключительной части доклада. Эту часть доклада, самую закрытую, тайную, сокровенную, Ставицкий готовил лично, не доверяя аналитикам и финансистам.
  И график вывода бизнеса из России высчитывал сам.
  Получилось – десять.
  «А если?..»
  И опять от волнения закололо, захолодело сердце, словно с кровью выталкивало мелкие крупинки льда. И запершило в горле.
  «А если – в расчётах ошибка?»
  Ставицкий зажмурился и покачал головой.
  Нет. Хватит сомневаться!
  Он подошёл к столу и снова нажал кнопку.
  - Таня, Романов вылетел?
  - Через три, рейсом,.. – защебетала Таня.
  - Понял, - прервал её Ставицкий.
  И сам удивился тому, насколько низко, хрипло и грозно зазвучал его голос.
  «Связки, что ли, садятся?»
  - Телефон успел уже отключить?
  - Да, - почему-то виноватым голос ответила Таня.
  «Ну, это он любит – в середине дня отключаться» отметил Ставицкий.
  - Как телефон у него заработает, набери его. Попроси связаться со мной.
  Ставицкий отключил связь.
  И набрал на мобильном номер водителя.
  - Серёжа, машину…
  Откашлялся.
  - Слушаю, Николай Романович, - отозвался водитель.
  - Машину через час, - сказал Ставицкий. – К третьему подъезду. Пара встреч в городе, потом…
  Помедлили немного, и выдохом закончил:
  - В аэропорт!

2.

  Охранник на входе протянул было руку с зажатой в ней продолговатой коробкой сканера, но, узнав начальника, замер и сконфуженно отступил назад.
  - А, кого видим!
  Левковский, директор казино, с радостной улыбкой подошёл к Романову, прямо сквозь коротко пискнувшую рамку металлоискателя.
  Левковский, розовощёкий, низкорослый крепыш в чёрном, с «искрой», идеально подогнанном к его приземистой фигуре костюме, засуетился вокруг Романова, запрыгал едва ли не вприсядку, одновременно обеими руками подавая ему одному понятные знаки замешкавшимся и откровенно растерявшимся охранникам.
  - Не обращай внимания, Иван Сергеевич, - затараторил Левковский. – Расширяем штат, новые люди. Охранники у нас ребята хорошие, проверенные. Корпоративные курсы прошли, работают грамотно. Вот только начальство пока не узнают, не привыкли…
  - Да ладно тебе, Лёня, - отмахнулся Романов. – Правильно всё. Не суетись… Я, собственно, пообедать к тебе. У тебя, помнится, ресторан тут неплохой?
  - Посетители не жалуются, - ответил Левковский.
  И, быстро выхватив мобильный телефон, набрал номер.
  - Нина, я на совещании, у себя буду не скоро. Записывай, кто звонит. Ильяса не отпускай, у меня весь день сегодня в разъездах!
  Повернулся к Романову и махнул рукой.
  - Пошли, Иван Сергеевич. Полюбуешься на наше великолепие.
 
  Прохладный полумрак и мягкая подсветка жёлто-оранжевых напольных светильников в ресторане так приятно контрастировали с режущим глаза солнечным светом и жарой июльского полдня, в пекле которого второй час поджаривалась Москва.
  - В пробке простоял…
  Романов сбросил пиджак и повесил его на спинку стула.
  - Уже и кондиционер с трудом спасает.
  Левковский понимающе кивнул.
  - Беда, Сергеич, согласен. Сам иногда по полтора часа до работы добираюсь, хотя и живу – не сказать, чтобы далеко.
  Девушка подошла к их столу и остановилась чуть в стороне, шагах в двух.
  - Вот, - Левковский показал на неё. – Светлана, восходящая звезда игорного бизнеса…
  Ира смущённо заулыбалась и на подошла ближе.
  - Леонид Николаевич, вы подписать обещали…
  Левковский развёл руками.
  - И за обедом покоя не дают.
  - Правильно делают, - заметил Романов. – Шевелиться надо, ребята, шевелиться. Кем, кстати, Света работает?
  - Пит-босс, - коротко ответил Левковский и подошёл к девушке.
  Взял у неё из рук бумагу, быстро прочитал (Романову показалось, что, скорее, просмотрел «по диагонали») и коротко черкнул на уголке подпись.
  - Смотрю, людей набираешь? – спросил Романов Левковского, едва тот вернулся за стол.
  - Набираем, учим, - ответил Левковский и подозвал официантку.
  - Катя, меню принеси, пожалуйста. Только корпоративное. И пару соков. Тебе какой?
  - Яблочный, - коротко ответил Романов, перелистывая захваченный им в фойе рекламный буклет.
  - Яблочный и грейпфрутовый.
  Официантка кивнула и через полминуты принесла на широком, серебристом подносе два высоких стакана с соками, два альбома меню в мягких кожаных обложках, плетёную корзинку с подогретыми, хрустящими булочками, завёрнутые в широкие льняные салфетки столовые приборы и фигурную тарелочку с мягким чесночным маслом.
  - Аппараты, смотрю, в зале поменял? – спросил Романов, откладывая буклет.
  - Меняю потихоньку, - ответил Левковский. – Восемь новых. И в пяти аппаратах игры поменяли. Что поделаешь, приедаются игры, народ новизны требует…
  Они заказали обед, и некоторое время сидели молча.
  Левковский был явно взволнован неожиданным визитом начальника (сам заместитель  Ставицкого! не каждый день появляется, и не каждую неделю… в прошлый раз, кажется, в середине июня был), и пытался понять, что же привело заместителя генерального, да ещё и перед самым отъездом в Италию, в казино.
  - А рулетка? – нарушил, наконец, молчание Романов. – Ты говорил, что новую заказал?
  Левковский кивнул в ответ и отодвинул в сторону недоеденный салат.
  - Заказал, конечно. В Словении. Роскошный стол, отделка – чудо! Да там, сам понимаешь, с доставкой проблемы. Мне тут логистик ваш, Савченко, звонил. Прямо плакался, едва не рыдал в трубку, что я ему всю жизнь испортил. Размеры у этой рулетки – три на три метра, с упаковкой и того больше. Авиацией не повезёшь, ни в один грузовой люк не лезет. Не чартером же её тащить, в самом деле!
  - Чартером накладно, - согласился Романов.
  - Вот и плачется, - продолжил Левковский. – Фурой везти – тоже проблема. В еврофуру не засунешь, потому как по ширине не проходит. Как ни крути – не лезет.
  - Что решили? – спросил Романов.
  Левковский пожал плечами.
  - А что мне решать? Савченко решает. И кляузы на меня строчит, что я с ним вывоз не согласовал…
  «Чего же ты ко мне прикатил, Сергеич?» встревожено думал Левковский. «Не просто же так, не кухню нашу оценить… Тем более, что директор по оперированию тебе и без того всё, что нужно рассказывает. Не сомневаюсь».
  Впрочем, Романов и сам ответил на не заданный им вопрос.
  - Времени у меня мало, Лёня. В Шереметьево пора. Боюсь, по пробкам этим не успею. Так что разговор будет коротким, да и обед тоже.
  - Делегацией летите, как я слышал? – уточнил Левковский.
  - Да…
  Романов усмехнулся.
  - Лариса главная. И нас ещё трое.
  - Почему не тебя главным? – с притворным удивлением спросил Левковский.
  Хотя ему-то было понятно – почему.
  Лариса Ставицкая, молодая, красивая, энергичная женщина, когда-то сама попросила генерального директора, своего мужа, доверить ей отдел рекламы и маркетинга. Произошло это всего полгода назад, но отдел с тех пор вырос с трёх до семи человек, активно заработал на выставках и стенды компаний холдинга, и без того не обделённые вниманием, теперь были просто переполнены посетителями.
  - Ну, по её части проект, - ответил Романов. – Она же итальянский проект разрабатывала, партнёров искала. И, потом, она умеет работать. Люди с ней на контакт идут…
  «Конечно, иду» мысленно заметил Левковский. «Блондинка, ноги от шеи… Итальянцы на таким с пол-оборота идут».
  Но вслух, понятно, ничего не сказал.
  - А я что…
  Романов подмигнул Леониду.
  «Понимаю, не глупый» подумал Левковский. «Глаза и уши генерального… Только вот кто за тобой присмотрит?»
  Не то, чтобы он не доверял Романову. Просто видел (хоть на такое большое начальство смотрел, в основном, издали), что энергичный и амбициозный Романов отнюдь не с лёгкой душой выполняет работу заместителя, чья инициатива ограничивается подчас волей генерального.
  Но знал он и то, что Романов не просто заместитель Ставицкого, не просто давний его партнёр, а друг. Друг, которому генеральный доверяет.
  Правда, не друг семьи.
  «Лариса-то без году неделя как жена» с неодобрением вспомнил отчего-то Левковский жену генерального. «А туда же, в каждое дело влезть норовит…»
  В любом случае, с Романовым лучше не откровенничать. Он мужик прямой, к интригам не склонен, но да чем чёрт не шутит – сболтнёт как-нибудь ненароком генеральному, передаст, так сказать, мнение народа.
  Этак и из кресла можно вылететь.
  - Общая, так сказать, работа, - от себя добавил Левковский. – Всё понятно…
  - Понятливый ты мужик, Лёня, - сказал Романов.
  Фразу эту он произнёс медленно, почти по слогам, отчего Левковскому она показалась угрожающей.
  «Нет, ну чего ты от меня хочешь?»
  Романов наполнил пока минеральной водой, пригубил немного, и продолжил.
  - Так вот, Леонид. Приехал я с тобой поговорить об одном важном деле. Ты, как я посмотрю, оптимистично настроен. Людей набираешь, штат расширяешь. Замена техники у тебя полным ходом идёт. С надеждой в будущее смотришь?
  Левковский молчал.
  - Это вопрос, - уточнил Романов. – С надеждой смотришь?
  - С ней самой, - ответил Левковский и почему-то посмотрел по сторонам.
  - Хорошо, - сказал Романов. – Надежда – это хорошо. Руководитель должен быть оптимистом. А сколько нам дышать осталось, помнишь?
  «Вот он о чём!» догадался Левковский.
  И с готовностью ответил:
  - Как положено, до две тысячи девятого… А к чему это ты? Времени ещё достаточно, юристы у меня за ситуацией следят. У нас тут, в московских краях, всё пока тихо. Работать дают, кислород не перекрывают. По крайней мере, сейчас дышать ещё можно… Аппараты ввозить стало сложнее, но для моей-то конторы это не так критично. Мы же тут не продавцы, а операторы. Зал, конечно, большой, но тут десятки аппаратов, а не сотни и тысячи.
  - Девяносто пять, - уточнил Романов. – И десять столов. Так?
  - Так, - согласился Левковский. – Но у Марата, к примеру, зал раза в два побольше нашего будет. У меня люди на столах деньги, в основном, оставляют, а не в аппаратах. На столах, понятно, фигурально выражаясь. Фишки, карты, рулетка – вот основной профиль. С законом, конечно, подгадили малость, но ведь это не трагедия. В конце концов, власть ещё и одуматься может. До девятого года. Так, Иван Сергеич?
  - Вот я и говорю, - резюмировал Романов. – Оптимист ты, Лёня.
  Романов потянулся к портфелю и вынул блокнот и ручку.
  - У генерального скоро совещание в верхах…
  Романов выразительно посмотрел на потолок.
  «Вот оно что!» догадался Левковский.
  - Так что хочу кое-что записать. Так, себе на память. Скажи-ка, друг любезный…
  Левковский с готовностью придвинулся к столу так, чтобы быть ближе к Романову.
  - …Давно ли ты с нашим куратором из мэрии встречался, и какие условия он тебе объявлял. Не хотел это с тобой по телефону обсуждать. Сам понимаешь, какая тема…
  «Твою!..» подумал Левковский.
  Но фразу не закончил.
  Ругаться он не позволял себе даже мысленно.

3.

  Экран покрылся сплетением разноцветных линий. Победный марш полился из динамиков и Софья радостно подмигнула мужу:
  - Триста сорок баллов за десять минут! Хоть по секундомеру засекай.
  Владимир и впрямь посмотрел на часы, засекая время.
  - Может, хватит, котёнок? Всё-таки день в разгаре, дел полно. Не вечер же…
  - Вечером – другое дело! – азартно ответила Софья и потянулась к пепельнице, заботливо поднесённой сотрудником казино.
  - Вечером – совсем другая игра, по крупному!
  Она нажала на кнопку. На экране аппарата закрутились колёса с нарисованными разноцветными фруктами, цифрами и латинскими буквами, замелькали лимоны, апельсины и сливы, тройки и единицы, пятёрки и девятки; замелькали в убыстряющемся беге, слились в красно-оранжево-зелёные полосы.
  Владимиру показалось, что теперь музыка зазвучала уже не победно, а как-то тревожно, с отчётливо слышными раскатами нервной барабанной дроби.
  - Может,.. – начал было он.
  - Вот так! – воскликнула Софья и снова нажала на кнопку.
  Скорее, даже не нажала, а отчаянно, наотмашь шлёпнула по ней пальцами.
  Колёса остановились, снова линии расчертили экран, и аппарат затрубил победно. Но теперь победа была на его стороне.
  - Минус десять, - мрачно констатировал Владимир. – Слушай, лапа…
  - Не мешай! – прервала его Софья и протянула руку. – Давай, давай! Меняем тактику!
  - Повышаем ставки? – обречённо спросил Владимир. – А как же вечер, большая игра?
  - Вот сейчас подготовку к вечеру и начнём! – задорно сказала Софья. – Я эти австрийские ящики хорошо знаю…
  И она похлопала ладонью по панели аппарата.
  - …Девяносто шесть процентов отдадут, не меньше! Володька, точно тебе говорю!
  - У меня важная встреча сегодня, - заметил Владимир и тоскливо посмотрел на часы.
  - Ну и иди! – отрезала Софья. – Только жену без денег не оставь!
  Владимир вздохнул и вытащил из кармана несколько тысячерублёвок. Посмотрел как бумажки, одна за другой, с еле слышным жужжанием исчезают в купюроприёмнике.
  И, вздохнув, погладил Софью по плечу.
  - Ради бога…
  - Отстань! – резко ответил и Софья. – В три часа, как договорились. Я всё помню!
  Владимир повернулся и пошёл к выходу.
  Софья посмотрела ему вслед. Она и сама не могла понять, отчего это вдруг ей сейчас стало жалко мужа. Должно быть, из-за этой его покорности, из-за его фигуры, ставшей сейчас такой сутулой и нескладной, из-за опущенных плеч, из-за…
  «Да чёрт с ним!» подумала она.
  Понимая, что эта бесшабашность её и весёлость становятся наигранными.
  «А, может быть, я не его жалею, а себя?»
  Всего лишь игра. Не жизнь, нет. Всё хорошо в семье, муж любит её. Он прилично зарабатывает, он так хорошо контролирует семейный бюджет…
  «Зануда! И деньги зажимать стал!..»
  И пока нет детей.
  «Пока?»
  Нет, это кажется. Её призрачное отражение на экране не улыбается. Вовсе нет.
  «Да, пока! Конечно, будут. И не надо улыбаться!»
  Или – уже нет?
  Он оставил её. Наедине вот с этим экраном. Наедине с её игрой.
  «Но это же всего лишь игра. Правда, Володька? Я же знаю, что это слабость. И, пожалуйста, не надо читать мне лекции о всяких маниях. Да, у женщины могут быть слабости. Но ты же сильный, правда? Вот и будь сильным. И снисходительным. У нас всё будет хорошо. Ты сам это знаешь. Да, конечно, ты сам говорил, что можно тратит время на другие занятия. Но эти занятия, поверь мне, потребуют куда больше времени, чем невинное сидение в игровом зале. Вот тогда, дорогой, я действительно буду пропадать в офисе. И не смогу уделять тебе столько времени и внимания, сколько уделяю теперь! Ну да, конечно! Об этом ты не подумал. А вот, как видишь, подумала. За тебя, и за себя. Так что…»
  И Софья снова повернулась к аппарату.
  И только на мгновение, на коротком этом повороте, мельком она увидела высокого, статного мужчину в тёмном, не по жаре, костюме, что шёл к выходу вслед за её мужем.
  И услышала обрывок кем-то произнесённой вполголоса фразы:
  «Сергеич, не волнуйся… с отсрочкой…»
  «Интересный парень» отметила Софья. «И походка у него такая уверенная. Хозяин или… почётный гость?»
  Почему-то ей ещё раз захотелось посмотреть вслед этому мужчине.
  Но тут (и когда она успела снова нажать на эту треугольную, с бело-синей подсветкой кнопку!) снова закрутились волшебные колёса.
  И внимание её переключилось на экран.
 
4.

  После обеденного перерыва Лена вышла в курилку.
  Двое девчонок из финансового отдела, белокурая, смешливая Даша и её подруга, темноволосая и куда более серьёзная Анна («на весь мир обижена» поддразнивала её Даша), стояли у выхода на лестницу и о чём-то шептались.
  «Косточки моют» отметила Лена. «Интересно, кому?»
  - Ой, Ленка!..
  Даша повернулась к ней и всплеснула руками, будто от нечаянной радости.
  - А мы тут о тебе… То есть, так и подумали, что тебе интересно будет.
  «Точно, мне и перемывали» догадалась Лена.
  Ей стало грустно. Так грустно, что она едва не повернулась, чтобы уйти, но сделала этого. Только потому, что испортить отношения с этими офисными сплетницами – это подлить в огонь слухов не масло, а, пожалуй, полбочки отборного бензина.
  - Что интересного-то? – с притворным удивлением спросила она.
  «Опять, конечно, соврут что-нибудь…»
  Но новость и в самом деле оказалась интересной.
  - Лариса-то сама себя в Италию откомандировала, - затараторила Даша. – Представляешь?
  - Да она сама себя постоянно командирует, - ответила Лена. – Что тут удивительного?
  Даша прыснула коротким, задорным смешком и отрицательно помотала головой.
  - Ой, не скажи! Таких людей себе набрала!..
  - Да ладно врать-то! – не выдержала Анна. – Почему сразу – «набрала»? Двое из её отдела. Они и так Италией занимаются. Ещё двое из оперирования…
  - И Ро-ма-нов, - нараспев произнесла Даша.
  - Хватит серенады петь, - рассердилась Лена.
  Теперь-то намёк ей был понятен.
  - Глупости всякие…
  - Ну, он же у нас такой видный мужчина, - и Даша зажмурилась на мгновение.
  - Действительно, хватит, - сказала Анна. – Доболтаешься, Дашка, слово тебе даю! У шефа с Романовым отношения давние, дружеские. Так что нечего тут слухи распускать.
  - Да боже мой! – возмущённо воскликнула Даша.
  И Лена могла бы поклясться, что возмущение это выглядело очень даже натурально.
  «Вот дрянь такая!» подумала Лена. «И как ей удаётся такие ясные глаза делать?»
  - Чего я такого сказала? – с удивлением (тоже вполне натуральным) переспросила Даша. – Просто, интересно… Ничего особенного.
  Анна, в последний раз затянувшись (нарочито медленно и задумчиво), бросила длинный ещё окурок в стоявшую у окна серебристо-чёрную пепельницу на высокой металлической подставке.
  - Хватит! – решительно сказала Анна. – А то сейчас досмеёмся…
  Развернувшись, она быстрым шагом вышла из курилки.
  - Струсила, - заметила Даша.
  И тут же продолжила:
  - Ты, Лен, не обращай на неё внимания. Она всё время трусит. Отчёт сдавать – у неё трясучка в коленях, документ какой-нибудь подписать – сразу обморок. Чуть что, так она сразу начинает кричать, что это к ней не относится. Вот и сейчас она осторожничает.
  «Чего это она разоткровенничалась?» подумала Лена.
  - Вот и сейчас… А чего такого я сказала? – продолжала Даша.
  Вопрос этот, понятно, был риторическим и Даша, даже для вида не выждав секунды для получения ответа, хмыкнула презрительно и продолжила:
  - Тоже мне, защитница начальства. Можно подумать, никто не знает, какие она с главбухом дела крутит…
  - Я не знаю, - возразила Лена, вытаскивая из плоской пачки «Вог» сигарету.
  - Да ладно тебе! – отмахнулась Даша. – Ну, может… Да нет, мне-то не рассказывай!
  - Правда, не знаю, - повторила, закуривая, Лена. – И какие дела они крутят?
  Даша попыталась что-то сказать, открыла было рот и даже успела произнести что-то вроде: «…с их-то откатами…», но потом быстро осеклась, замолкла и как-то подозрительно покосилась на Лену.
  Та стояла с самым невинным и нелюбопытным видом, флегматично и подчёркнуто спокойно выпуская серо-синий дым, облачками расплывающийся на пыльном офисном солнце.
  - Так что? – спросила после минутного молчания Лена. – Ты уж скажи, а то всё слухами да намёками. То про Ларису, то про главбуха… Может, и мне интересно будет. Сидишь весь день за компьютером, бумажки раскладываешь, перепечатываешь. Жизни никакой не видишь. А тут оказывается, столько новостей.
  - Да вот,.. – как-то совсем неопределённо ответила Даша. – Это я так…
  «Дура я, дура! С кем разговорилась? С Ленкой? Забыла, с кем она!..»
  - Ничего интересного! – решительным уже тоном продолжила Даша. – Так, болтовня одна. Чего тебе голову забивать? Тебе ведь и так…
  «…генеральный много чего рассказывает» хотела было продолжить Даша, но вовремя спохватилась.
  - …Ты и так на совещаниях присутствуешь, - выкрутилась на ходу Даша. – Больше нас знаешь. А я вот, к примеру, вообще не знаю, дадут премию за первое полугодие, или нет.
  - Дадут, - успокоила её Лена. – Генеральный из командировки вернётся, и подпишет. Я ему уже приказ подготовила и список сотрудников.
  - Из командировки! – обрадовано воскликнула Даша.
  И засмеялась. Теперь уже искренне.
  - Тоже в Италию?
  - Во Францию, - поправила её Лена.
  И строгим голосом добавила:
  - Даш, хватит уже за начальством следить. Кто куда поехал…
  «Кто с кем…»
  - Да я так, из любопытства.
  Даша отмахнулась. Потом шутливым жестом приложила палец к губам.
  - Никому!
  Лена отвернулась. Почему-то сейчас поведение Даши казалось ей уже не легкомысленным, а, скорее, раздражающим.
  Или, точнее…
  «Угрожающим, что ли?» с удивлением подумала Лена.
  Все эти намёки, якобы легкомысленная болтовня…
  «Ты хочешь сказать, что всё знаешь?» спросила Лена.
  Не вслух, конечно. Мысленно. Про себя.
  «Ну и что?»
  Она резко повернулась.
  Но Даши уже не было. Только едва покачивалась неплотно закрытая дверь.
  «Сплетница!» прошептала Лена.
  И, на выдохе выпуская дым, повторила:
  «Глупая сплетница…»

5.

  Едва заметная голубоватая дымка на небесно-зимнем стекле. И не поверишь, что внизу, километрах в девяти отсюда по вертикали, жаркое лето.
  Позади – город, толчея машин, на километры растянутые автомобильные пробки, горький запах солярки, обморочная духота, липкий чёрный асфальт, шелест лениво крутящихся в полдневном мороке шин. Позади – Шереметьево, рамка на входе, звонок («выньте мелочь из карманов!»), первая спасительная прохлада ВИП-зала, глоток минеральной, таможня, регистрация, жёлтые цифры на тёмных страницах табло («да это не наш рейс! вон там – наш!»), снова рамка («и обувь снимать?»), терминальный «рукав», самолёт…
  Самолёт в небе. Второй час пути. Поля внизу, зелёные полосы – уже не Россия, должно быть.
  Романов вытянул ноги, до сладостного хруста растягивая суставы.
  «Тяжело всё время сидеть. Что за жизнь?»
  В бизнес-классе, конечно, удобней. Кресла просторней и мягче, подставка под ноги, подлокотники шире, а, главное, больше расстояния между сидениями.
  Романову, высокому и широкоплечему, всегда были неудобны тесные пассажирские ряды. Правда, неудобны были в те времена, когда не летал он ещё бизнес-классами, а так, обычными, экономическими.
  А ведь в те времена – ох, как же пришлось помотаться по России! Два десятка городов, не меньше, пришлось облететь. А некоторых гостить и по много раз.
  А ещё можно вспомнить и кровати в провинциальных гостиницах. Впрочем, на тех кроватях и низкорослому человеку было бы неуютно.
  Пару раз, кажется, приходилось и в аэропорту ночевать…
  «Завёл шарманку!» рассердился сам на себя Романов.
  Нет, не то, чтобы он сознательно гнал эти воспоминания прочь. Не то, чтобы были они ему неприятны. Просто он считал их проявлением излишней сентиментальности и, отчасти, какой-то потаённой, до конца неосознаваемой и потому особенно опасной жалости к себе, жалости, которую он не терпел и никогда не допускал.
  Почти никогда…
  «А, может, именно сейчас я себя и жалею? Намучился, бедолага, в кондиционированной машине?»
  Все эти дела, закрутившаяся бешеная спешка, неожиданная поездка шефа во Францию…
  «Чего засуетился? В начале года же всё оговаривали».
  А ещё… Да, он сам уговорил жену уволиться с работы, чтобы больше внимания уделять детям.
  «А Ставицкий-то свою жену к себе на фирму устроил!» возражала супруга.
  «Семья молодая…» возражал Романов.
  Хотя шеф не так уж молод. Николаю под пятьдесят. На семь лет его старше. И семь лет они знакомы.
  «…молодая. Детей нет. Вот когда появятся, тогда посмотрю, как у него получится их воспитывать, с двенадцатичасовым рабочим днём».
  «Да они няни наймут!» упорствовала супруга.
  Помнится, тогда он сказал что-то вроде: «Это их дело! А я не позволю…»
  Не позволю, что его детей, Мишу и Танечку, воспитывала не родная мать, а какая-то няня.
  Нет уж, давай-ка, мать, ты сама.
  «Или, думаешь, доходов заместителя генерального на четверых не хватит?»
  Это не упустил случая так вот незаметно, ненавязчиво прихвастнуть.
  Хотя, какой там – ненавязчиво. Ира, жена его, всё поняла.
  «Опять ты про свои доходы, Ваня? Беда с твоими деньгами…»
  Почему беда?
  - Слышишь, народ смеётся?
  На кресло рядом с Романовым не сел, а как-то тяжело и грузно плюхнулся Виталий Никонов из отдела оперирования.
  Живой, энергичный и до крайности (иногда чрезмерно) общительный Виталий (подчинённые его за глаза иначе как «Виталя» и не звали) от выпитого в полёте (и немного – в аэропорту) погрустнел, обычно стремительные его движения стали замедленными и неуверенными, а речь – невнятной, но прежней тяги к общению он не утратил.
  Не утратил настолько, что рискнул в таком вот («не парадном» промямлил Виталий) виде подсесть к начальству.
  - Виталь, я ведь и уволить тебя могу за такое непотребство, - с ходу попытался отрезвить его Романов.
  Впрочем, он и сам понимал, что попытка будет неудачно.
  - Сергеич!
  Виталий с провинциально-театральным пафосом приложил ладонь к груди.
  - Всё – только бизнеса ради. Расслабляюсь перед выставкой. Настраиваюсь на общение с будущими деловыми партнёрами. Готовлюсь к встрече с землёй Микеланджело, так сказать, Леонардо да Винчи и папы римского Бенедикта…
  - Папа – немец, - прервал его Романов. – Надоел ты, дружище Никонов, со своим весельем в рабочее время. То в офисе день рожденья начинаешь в одиннадцать утра отмечать, то в командировке… развеселишься.
  - Да я,.. – начал было Виталий.
  - Докладывают мне, докладывают, - прервал его Романов и выразительно постучал по краю подлокотника пальцем. – Нечего оправдываться! Эх, Виталий, кабы не твоя способность, если надо, до полуночи в офисе засиживаться – штрафанул бы тебя пару раз за твои невинные шалости, это точно!
  Никонов в демонстративном раскаянии склонил голову, украдкой при этом ухмыльнувшись.
  Уж он-то знал, что грозный на вид Романов – не сторонник и не любитель штрафов и увольнений. Хотя при случае накричать, конечно, может.
  А вот Ставицкий и накричит, и уволит в пять секунд… Ну, хорошо, не в пять секунд. В положенные две недели. Но непременно уволит.
  «Хорошо, что генеральный с нами не летит» подумал Виталий.
  И от этой мысли осмелел и приободрился.
  - Так на чем там народ смеётся? – спросил Романов.
  Никонов, не поворачивая головы, показал большим пальцем куда-то за спину.
  - Лариса зажигает…
  «Дался ему этот молодёжный жаргон!» с раздражением подумал Романов.
  В свои сорок с небольшим он считал себя вполне ещё молодым человеком. Но настолько же молодым, чтобы терпеть все эти «зажигает», «превед» и прочие словечки родом из студенческого арго.
  Но раздражение быстро сменилось удивлением, едва он посмотрел назад, на тот ряд кресел, откуда доносился смех.
  Лариса, весёлая и раскрасневшаяся, что-то громко рассказывала своим подругам.
  Две девушки из её отдела, Лида и Вероника, слушали её с широко раскрытыми от удивления глазами, поражаясь то ли словам её (которых Романов толком разобрать не мог, долетали лишь обрывки фраз), то ли новому, непривычному им виду обычно строгой и замкнутой начальницы.
  Романов и сам был удивлён.
  Лариса вышла замуж за Ставицкого чуть больше года назад, и на фирме работает – всего ничего…
  «Что-то часто я сегодня об этой Ларисе думаю» отметил Романов.
  И сам себе мысленно погрозил пальцем.
  …и все эти месяцы ходила она по офису энергичной походкой деловой женщины (а самой-то двадцать пять лет от роду, блондинка с глазами ясными… но ведь и впрямь – умна оказалась!), вид имея строгий и суровый.
  Говорят, на девчонок своих иногда покрикивала, хотя на всех собраниях топ-менеджеров защищала их как могла.
  Но ведь – не шутила же, не смеялась так задорно и беззаботно.
  - От мужа вырвалась, - флегматично заметил начинающий уже подрёмывать в лёгком алкогольном забытье Никонов. – На свободу, понимаете ли, Иван Сергеевич. В края вольные, аппенинские…
  Романов повернулся к Виталия и набросил ему на голову клетчатый аэрофлотовский плед.
  - Спи, болтун, - строгим голосом сказал Романов. – Накушаться изволил, так спи и не выступай! До самого Форли – чтобы я тебя не слышал.
  Никонов кивнул в ответ и минуты через две послушно засопел, носом уткнувшись в уголок пледа.
  «А ведь и правда!» подумал Романов. «Коля первый раз жену одну за границу отпустил. До этого она под его присмотром выезжала… Конечно, производственная необходимость. Коле в Ниццу лететь, к Войкову на ковёр. Обсуждать будут, как бизнес спасть. А Лариса… надо же, веселится! Ей как будто и дела нет, что муж мрачней тучи ходит».
  Но странно… Романов не осуждал Ларису. Более того, он поймал себя на мысли, что ему нравятся произошедшие с ней перемены, её новый вид, её смех и искренняя эта беззаботность.
  И ещё – почему-то ему очень захотелось узнать, что же она там говорит девчонкам. Над чем они так смеются.
  И почему… Почему она смотрит в его сторону? Да нет, определённо она смотрит в его сторону.
  «Глупости!»
  Романов взял журнал и отвернулся к иллюминатору.
  «Хватит, друг любезный. Женатый человек, в годах уже…»
  Годы? Помоложе Ставицкого, да и телом покрепче… Молчи, молчи!
  «…а всё на девиц глазеешь, взгляды ловишь. Не стыдно?»
  Нисколько. Удивительно, но нисколько не стыдно.
  «Или решил каждый день жить, как последний? Мелочам радоваться, улыбкам, взглядам, простым словам? Надоело держать себя в узде, самому себе на шее затягивать ошейник, самому себе в рот заталкивать кляп… Не сказать лишнего, не проболтаться, очередной секрет не выдать, цербером стоять на страже интересов компании. Вымерять, взвешивать… Надоело! Может…»
  Он снова украдкой посмотрел в сторону Ларисы.
  Почему ему сейчас так трудно отвести взгляд?
  Или он тоже… вырвался на свободу?
  «…может, наш бизнес – это и впрямь война? Как и бизнес вообще. Но ты, Сергеич, поди устал – на войне-то? Устал в сером офисном камуфляже ходить? Устал каждое слово в меморандумах и контрактах по три раза проверять? На травке хочется поваляться… Так, фигурально выражаясь. На глупости тянет? На безумства? Тянет, признайся!»
  Романов и сам не мог понять, что за бесёнок нашёптывает ему эти слова.
  И из каких глубин души выскочил этот нечистый?
  Нечасто его внутренний голос бывал таким саркастичным, и, одновременно, исповедально-откровенным.
  «Что будет завтра, Сергеич?»
  Ничего особенного. Сегодня – Форли и Римини, завтра – Рим, послезавтра…
  «Не о том речь, не о том. Вас раздавят, Сергеич. И ты это знаешь не хуже меня. Раздавят, сожмут прессом, если из-под этого пресса не успеете вылезти. Ты же знаешь, как наше государство умеет давить. Оно умеет давить! Оно умеет давить медленно, с наслаждением выжимая из бизнеса сок. И куда денешься, Сергеич? Где будешь ты через полгода? А где - Ставицкий? Знаешь, чем закончится ваша дружба?..»
  Романов отчаянно замотал головой, отгоняя захватившие его безрадостные и неприятные ему мысли.
  Самое же неприятное в них было то, что как будто…
  Нет, определённо – сейчас он мысленно повторял чьи-то слова. Тот самый, внутренний чертёнок, просто цитировал кого-то.
  Его, Романова? Не сказанные им до сих пор, не произнесённые вслух, не озвученные сокровенные мысли?
  Его мысли.
  Или – другого человека?
  «…вы уж его не бросайте…» услышал Романов голос Ларисы.
  И вздрогнул.
  Сам не понимая – отчего.

6.

  С утра замучила одышка: не шутка, в его-то не юношеские годы почти полтора часа ходить по длинным коридорам, быстрым шагом подниматься по лестницам, да ещё и по улице переходить в другое крыло здания…
  Хлопотный день сегодня, хлопотный.
  А что поделаешь – опять по приказу генерального технари потянули очередной кабель (какой-то там… оптический, что ли? вот ведь напридумывают!). Потянули, конечно, через всё здание, и ещё какое-то ответвление у них там планируется. С этажа на этаж. С четвёртого, кажется, на пятый.
  В общем, без него не обойдутся. Надо же всё проконтролировать, убедиться, и лично, самому убедиться, что с безопасностью будет всё в порядке. Конечно, технари у него под контролем, но контроль – это одно, а личное присутствие – это, конечно же, совеем. совсем иное.
  Илья Петрович Гонеев, начальник службы безопасности холдинговой группы, служакой был старым и опытным.
  Ну, не то, чтобы совсем старым. Это просто в некоторых организациях (в одной из которых и прослужил Гонеев без малого двадцать лет, следя всё за той же безопасностью, только в те времена была она не коммерческой, а государственной) на пенсию уходят рано.
  В его случае – слишком рано.
  Или наоборот – в самый раз.
  В сорок
  Так что в глубине души ощущал себя Гонеев совсем ещё нестарым человеком, у которого всё ещё впереди: и новая карьера, и новая жизнь, и новые возможности.
  И ответственность тут такая… Признаться, в прежней своей конторе Гонеев не видел таких премудрых технических штуковин, с помощью которых подчинённая ему служба безопасности держала под контролем офисы и линии связи холдинга.
  «Скремблеры там всякие…» с уважением нашёптывал себе мантры Гонеев. «Сканеры, генераторы, понимаете ли, шумов… си-си-ти-ви какое-то, камеры везде… Вот ведь чего творят, шельмецы! Додумаются же…»
  Но все эти приборы, системы контроля – ерунда. Ей богу, ерунда по сравнению с его опытом и, главное, связями.
  Эти топ-менеджеры, франты офисные, денди никчёмные, что паркуют возле офиса новенькие свои иномарки с лакированными боками, носят дорогие костюмы и галстуки «Хуго Босс», нежную кожу своих розовых щёк ласкают дорогими одеколонами (а флакончик «Красной Москвы», небось, и в детстве не нюхали), все эти щёголи кичатся наивно своими знакомствами: с владельцами казино, игровых залов, складов, магазинов и офисов.
  Прямо слушать их речи смешно, когда начинают они рассказывать о каком-нибудь ловком дружке-приятеле, что всего-то за полгода обороты какой-нибудь заштатной лавочки поднял раза этак в два…
  Глупости, братцы мои! Глупости вы говорите. Подумаешь, поднял. Стаханов он, что ли – руду на гора поднимать?
  «Нет» подумал Гонеев.
  Нет, ребятки. Приятели ваши до денег жадные, и глупы до крайности. И вы – такие же. Родились в хорошее время, когда таким вот глупышам деньги делать позволили. Ваша это заслуга?
  Нет, братцы, не ваша.
  Все эти ваши «достижения» - просто жадность, проявившаяся в подходящее для этого время.
  Лет двадцать назад вы бы со своими «бизнесами» дальше подворотни не ушли, джинсой бы из-под полы фарцевали. До первой отсидки.
  А там – либо сломались, либо…
  «То-то и оно!»
  Не знаете вы страны, в которой живёте, как совершенно справедливо (правда, по другому поводу) говорил товарищ Андропов.
  И шею бы себе сломали в пять минут, если бы не такие как он – Гонеев.
  Ваш ангел-хранитель.
  С его, действительно ценными, связями.
  «Думаете, тяжело вас всех раздавить? Раздеть до трусов и за Можай загнать?»
  Да не прикрывай он контору – здесь бы налоговики с убэповцами табунами ходили.
  «А вы как думали? Сами же говорите, что ваш бизнес легальный, стало быть – денежки вы свои в налоговых давно «засветили», все ваши залы игровые под «колпак» давно попали, и каждая игровая точка, которую вы открываете – в особом журнальчике учтена. И когда вы по краю ходить начинаете – это тоже видно. Вы же яркие, заметные… Попугаи, одним словом!»
  Нет, к Ставицкому это, конечно, не относится. Он-то мужик опытный. Соображает.
  Потому на безопасность денег не жалеет.
  И на дружбу с теми самыми людьми, что прикрывают бизнес.
  Вот взять хотя бы Свечина… Или Трофимова из московского управления. Будут они о делах разговаривать со штатскими пижонами?
  Нет, конечно. Это люди в погонах, люди солидные. Их всякими там умными западными словечками не проймёшь. Все эти «кешфлоу» да «дедактибл» им глубоко по одному месту… Сами знаете – какому.
  Они-то не на Западе живут, а здесь, в России. В России другие слова нужны, другие подходы. Слова нужны проще, а подходы – сложнее.
  Ты не доказывай, что твой бизнес прибыльный. Велика ли заслуга? Ты вот лучше докажи, что лично ты прибылен. И именно на этом месте – возле бизнеса. Тогда другой разговор с тобой будет…
  - Так, ты чего тут стоишь? – окликнул Гонеев рослого, метра под два, широкоплечего охранника, что, понурив голову, стоял у двери его кабинета. – Почему не на рабочем месте? Что за моду взяли – в середине рабочего дня с вопросами подходить? После шести тридцати или по окончании смены, я же предупреждал!
  Гонеев и в самом деле был раздосадован появлением охранника у дверей кабинета. Он-то надеялся по возвращении отдышаться, придти в себя, выпить чаю, проверить записи в блокноте… Отдохнуть, в конце концов!
  Замучили уже, бездари! По любым вопросам звонят, из кабинета на полчаса отлучиться нельзя – непременно кто-нибудь пожалует, и ведь наверняка не по важному делу, а так, с ерундой какой-нибудь, с которой и старший по смене может разобраться.
  - Сами вызывали, Илья Петрович, - промямлил охранник и неуверенным, угловатым движением поправил края рукавов форменного чёрного пиджака.
  - Фамилия? – строго спросил Гонеев, на ходу доставая ключи из кармана брюк.
  - Воронов, «Остров удачи», - тихим голосом ответил охранник.
  - Это фамилия у тебя такая – «Остров удачи»? – не выдержав искушения, спросил Гонеев и, распахнув дверь, широким начальственным жестом показал охраннику на стул.
  - Проходи, садись…
  - Да не, - едва заметно улыбнувшись, сказал охранник. – Я от метро «Сухаревская»…
  - Да понял я! – отмахнулся Гонеев. – С точки приехал. Вспомнил я тебя, друг ситный, вспомнил!
  С тяжёлым вздохом Илья Петрович опустился в качнувшееся под весом его грузного тела кресло и бросил на край стола синюю пластиковую папку, на глянцевой поверхности которой широкими сальными разводами отпечатались его пальцы.
  - Давай, присаживайся, не смущайся. Стул ближе к столу двигай. Разговор серьёзный будет.
  Воронов присел было на краешек стула, но тот так жалобно скрипнул хлипким пластиком под весом его могучего тела, что охранник, от греха подальше, пересел ближе к спинке и даже упёрся для чего-то локтями в гнутые подлокотники (быть может, надеясь, что хоть так он будет меньше давить на сиденье).
  Гонеев налил в белый пластиковый стакан ледяной воды из стоявшего рядом со столом кулера. Подумав, разбавил немного горячей. Попробовал. Добавил немного ледяной.
  И залпом выпил.
  Охранник невольно сглотнул слюну.
  - Ну? – отдышавшись, спросил Гонеев. – Чего скажешь?
  Воронов, откашлявшись, произнёс:
  - Он сам скандал начал.
  - Кто? – будто не догадываясь, о ком идёт речь, переспросил Гонеев.
  Он-то знал – «кто». Ему ещё вчера вечером доложили о драке в игровом зале «Остров удачи». И прислали копию жалобы от клиента.
  - Ну, этот…
  Воронов вздохнул и снова откашлялся.
  Гонеев быстрым движением выхватил листок из пухлой пачки, что лежала в лотке на середине стола.
  - Петровский Гавриил Геннадьевич, одна тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, - чётко произнёс Гонеев. – Этот – первый начал?
  - Да я фамилию не запомнил, - ответил охранник.
  Глаза его стали при этом по-детски удивлёнными.
  «Откуда всё знает?»
  - Залысины у него, в очках… Вредный, сволочь! То ли выигрыш ему недодали, то ли ещё что… Сначала с пивом хотел пройти, потом – давай пепел на пол стряхивать. И сыграл-то, говорят, рублей на сорок, а гонору, гонору…
  И охранник презрительно фыркнул.
  - Та-ак! – нараспев протянул Гонеев.
  И тон его Воронову не понравился.
  - Клиент, значит, сложный попался?
  Воронов поднял было руку, чтобы ослабить узел на галстуке, но вовремя одумался. Он прекрасно знал, что начальник не любит нарушений в форменной одежде. Особенно приспущенных галстуков.
  Гонеев улыбнулся. Лицо его, широкое, скуластое, обычное хмурое – сейчас отчего-то засияло неискренней, пугающей добротой.
  - А ты, защитник капиталистической собственности, инструкцию должностную читал? – спросил Гонеев тихим и вкрадчивым голосом.
  Охранник кивнул.
  - Читал, спрашиваю? – переспросил Гонеев, повысив голос.
  - Да, - ответил охранник. – Это… как положено. Под расписку.
  - А что в инструкции написано – помнишь? – продолжал допрос Гонеев.
  - Помню, - ответил охранник.
  - И что там написано о работе с клиентами? – продолжал Гонеев. – Написано там что-нибудь об обязанности охранника быть вежливым по отношению к клиенту, спокойным, выдержанным? Не допускать скандалов, вести работу аккуратно? Написано ведь там это! Точно ведь говорю. Я знаю, я эту инструкцию сам редактировал и подписывал.
  - Говорится,.. – пробормотал в ответ Воронов. – Прочитал…
  - А раз прочитал, - повысил голос Гонеев, - то скажи мне, Воронов, что ты из прочитанного понял?
  - Всё, - ответил охранник. – Всё по…
  - Ни хрена! – и Гонеев, приподняв тяжёлую папку, с такой силой хлопнул ей по столу, что флегматичный на вид охранник испуганно вздрогнул.
  - Ни хрена ты не понял! Извини уж за откровенность, Воронов, но сопляк ты ещё и ничего в делах наших не смыслишь. Что главное для охранника? А?
  Воронов пожал плечами и расстроено засопел.
  «Уволит, гад… Как пить дать, уволит. А у меня и так после армии никакого трудового стажа. И куда подамся? Нет, точно уволит. Вот, глазищами засверкал…»
  - Не сила, не кулаки, - наставительно тоном продолжал Гонеев. – Не умение дурака какого-нибудь за шкирку схватить и на улицу выкинуть. Для этого не нужно инструкции сочинять, людей на курсах учить, технологии безопасности разрабатывать. И персонал подбирать не надо. Быка тупоголового найди где-нибудь в подворотне, помой, причеши, да костюм на него приличный нацепи. Получится из него охранник?
  Гонеев выразительно покачал поднятым вверх пальцем.
  - Никогда! Бык в костюме получится, и больше ничего. Потому что никогда ты ему не объяснишь, и сам он не поймёт, что главное для охранника – быть незаметным. Понимаешь? Его не видно и не слышно, а он есть. Он тут, рядом! Но до поры до времени никто его не видит. Он появляется в нужный момент, быстро и чётко делает свою работу, и исчезает. И работу делает так, чтобы не привлекать к ней внимания. Тебе не объяснили, как буйного клиента аккуратно отвести в сторону? Как на улицу его выманить? Как милиции без шума передать? У вас же там, на Сухаревке, в отделении - прикормленные ребята сидят. Вы к ним обратиться не могли? Ребята бы его на улице и успокоили. А в зале тишина должна быть. Тишина и спокойствие. Шум и скандал мешают людям спокойно расставаться с деньгами. Тебе этого не объяснили, Воронов?
  - Да я,.. – начал было оправдываться Воронов.
  Но осёкся и махнул рукой.
  «Увольняй, чего уж там!» подумал он.
  И ослабил-таки галстук.
  «И то – дышать легче будет».
  - Что же делать с тобой?
  Гонеев делал вид, что размышляет вслух. Решение-то он принял давно. Ещё когда вызывал на беседу охранника.
  - Формально – за скандал уволить надо. Сам-то что думаешь, Воронов?
  - Надо – увольняйте, - осипшим от волнения голосом сказал Воронов.
  «Будет за место держаться, будет!» подумал Гонеев.
  И сказал:
  - Но мы же не формалисты. Зачем тебе послужной список портить, Воронов? Ты молодой, у тебя всё ещё впереди. Семья есть?
  - Женился недавно, - ответил Воронов.
  - Детишек не нажили пока? – спросил Гонеев.
  Охранник помотал головой.
  - Наживёте, - уверенно произнёс Гонеев. – Непременно. Дело молодое, пойдут детишки. Кормить их надо? Надо! Так что не спеши с увольнением соглашаться, Воронов. Может, ты ещё нам пригодишься.
  - На точке опять? – с надеждой спросил охранник.
  - Зачем же – на точке, - ответил Гонеев. – Чему ты в этом зале научишься? Так, всё те же скандалы гасить. А молодой специалист расти должен, квалификацию повышать. Вот что я думаю… В казино тебе поработать надо. Там опыта поднабраться. Работа там тяжёлая, но интересная. Требования к персоналу высокие, сам понимаешь. Публика денежная, с претензиями, и обращение требуется соответственное. Справишься?
  - Да я!..
  Охранник вскочил со стула и вытянулся во фрунт.
  - Не суетись, - слегка охладил его пыл Гонеев. – Не сразу ты туда пойдёшь. Ещё пару недель на корпоративных курсах поучишься. А потом – на новое место. Ты, как я вижу, не возражаешь.
  «Да там и зарплата повыше!» подумал Воронов.
  И закивал в ответ.
  - Хорошо, - задумчиво произнёс Гонеев. – Поучишься, потом инструктаж получишь… В общем, давай. Иди пока на точке работай. А завтра – жди приказ о направлении на курсы. Так-то!
  Охранник повернулся было к дверям, но Гонеев остановил его.
  - Ты это…
  Охранник повернулся к столу.
  - Галстук поправь!
  Охранник затянул узел. И быстро выскочил из кабинета.
  Гонеев посмотрел на дверь (хорошо ли прикрыта), вынул мобильный телефон и быстрым движением набрал номер.
  - Коля, как генерал поживает? – полушёпотом произнёс он в трубку. – В контору вернулся? Да так, информация есть интересная. Я тут к Левковскому людей начал подтягивать. На всех этажах будут – от швейцара до управляющего залом. Ещё пару месяцев мне дайте – и я его плотно обложу. Да, пора с его рулетками что-то делать. А то и Романов к нему зачастил… Конечно, мне докладывают. Мне обо всём докладывают. Ну, давай! Удачи тебе!
  Гонеев отключил телефон. Закрыл глаза и откинулся на высокую спинку кресла.
  «Время-то как побежало…» подумал он. «Как быстро…»

7.

  Гул взлетающего самолёта медленно стал затихать, эхо от звука работающих турбин ослабело и исчезло, заглушённое гудками машин и рёвом автобусных дизелей.
  Лариса стояла на площади перед парковкой аэропорта и растерянно смотрела по сторонам.
  Из-за этого багажа!..
  Да, да – целых три огромных сумки. Она же предупреждала мужа, что ни к чему так много вести в багаже. Но он же просил: «побольше брошюр... понимаю, лапуся, что это тяжело, но итальянцы тебя встретят, они обещали».
  Как же, деловым партнёрам очень нужны эти дурацкие рекламные брошюры и глянцевые проспекты. Прямо жить без них не могут!
  Удивлением и отчание сменилось раздражением.
  Конечно же, эти итальянские партнёры её не встретили! Впрочем, может быть, она сама что-то напутала?
  Да нет же, именно так они и договоривались: Пьетро будет встречать её у выхода, в зоне прилёта, с табличкой “Gold Island”.
  Так, кажется, называется их игровой комплекс... Ну да, она точно помнит. Кажется, он перед самым отлётом присылал письмо, где подтвердил, что непременно встретит её.
  Она и двечонок своих потому отпустила (а ведь недаром муж для её группы трансфер заказывал, вполне приличный микроавтобус), что понадлеялась на Пьетро и его партнёров. Заодно уж решила по пути обсудить завтрашнюю выставку и поездку в Рим.
  И вот...
  Лариса раздрёжнно ткнула носком туфли тугой бок красно-серой сумки, под завязку набитой тяжеленными брошюрами.
  «Тоже ведь, придумают!»
  Она уже решила, что непременно выскажет мужу, а заодно и Краснову, советнику по рекламным проектам, всё, что она думает о таком вот отношении к женщине.
  «Вечно всех нагружают! И девчонок моих хотели нагрузить. Хорошо, что я их отстояла, а то бы сейчас все втроём тут застряли. Хотя, вроде бы, Краснов и им умудрился пару упаковок флаеров вручить. Нет, это болваны какие-то, честное слово!»
  Впрочем, Лариса и сейчас не хотела признаться сама себе, что листовки, тяжёлые сумки, сорвавшаяся встреча в аэропорту – это всё только повод. Повод лишний раз выплеснуть раздражение.
  Конечно, её предупреждали. Разница в возрасте, тяжёлый характер будущего супруга. Она всё знала. Знала, на что шла.
  «На деньги польстилась, дура?» говорила ей мать перед самой свадьбой. «Смотри, девица-красавица, я на твоего жениха великовозрастного насмотрелась. Седой, как лунь, мне бы в мужья годился, а тебе в отцы – в самый раз. Да не фыркай, я это так говорю... Мне от твоего папаши, что сбежал лет десятьь назад хлопот хватило. А ты со своим горя хлебнёшь. Точно тебе говорю! Слышала, как он на шофёра своего рявкал, когда тот замешкался дверь ему в машине открыть? Прямо со страху холодным потом облилась. Так же хочешь перед ним прыгать? Давай, я мешать не стану. Только я тебя другой воспитывала...»
  Другой... Лариса грустног усмехнулась.
  Нет, конечно, она мужу двери не открывала, портфель за ним не носила, не суетилась и не заискивала. И никогда не воспринимала как начальника.
  Даже тогда, когда он согласился принять её на работу в свою компанию.
  А он ведь не хотел. Долго отказывал.
  Нет, он вовсе не хотел, чтобы она была домохозяйкой. Просто у них... да, у нас – такие процедуры.
  Нельзя родственникам работать в одном подразделении холдинга, да ещё и в подчинении друг у друга.
  «Процедуры – это святое» объяснял ей Коля. «В том числе и процедуры приёма на работу. Их никак нарушать нельзя!»
  Но она его уговорила. Сама рвалась на работу. И именно в его компанию. Он же так интересно рассказывал по вечерам о том, что произошло в офисе за день. И с таким весёлым огоньком в глазах обсуждал с ней интерьеры будущих игровых залов, подсветку стен, неоновые украшения фасадов, пышный декор казино...
  Этот мир казался ей разноцветным и лёгким – словно искрящиеся картинки давних, но навсегда оставшихся в памяти детских снов.
  «Я же кое-что соображаю в рекламе, Коля... Честное слово, если ты мне поможешь...»
  Да, она всегды была хорошим менеджером по рекламе. Она всегда умела работать на выставках!
  «Я и с Колей познакомилась...»
  Да, познакомилась на выставке. Почти два года назад.
  Но почему же он сейчас так изменился? Стал раздражённым, нелюдимым, скрытным. Устраивает скандалы из-за пустяков, разносы из-за любой мелочи. И вот теперь – ещё и гоняет её как ломовую лошадь с грузом глянцевой бумаги. Между прочим, очень тяжёлым грузом!
  Нет, Савченко, конечно же, никак не мог эти бумажки в Италию курьерской почтой отправить! Ну разумеется, логистик и доверенное лицо генерального занят более важными делами.
  Что-то они там крутят, что-то придумавыют, а она вынуждена терпеть глупые, варварские выходки мужа («а в понедельник из-за тёплого кофе крик поднял... горячий, видите ли, был нужен! но я же сама занята по горло, я с ног валюсь!»).
   И эти намёки... Уволить, в доме запереть.
  «Дурак!» не с раздражением, а со злостью подумала Лариса. «Я же для него стараюсь. И дома, и на работе. Для него! А что взамен? Хамство и свинство какое-то. Нет, понимаю я, понимаю, что у него период сложный и всё такое... Но неужели так трудно понять, что мне тоже сложно, сложно жить с ним – таким. Что семью спасаю я, а он её только губит. И нечего свои офисные привычки в дом тянуть. Он думает, что настолько благодарна ему, его деньгам, котрыми он так кичится, его дачам и машинам, его...»
  Лариса опустила голову.
  Нет, конечно, благодарна. Глупо было бы отрицать, что жизнь её после замужества стала куда комфортнее и интереснее, чем была ранее.
  Достаток, уютный и просторный дом (и не один), отдых не в каком-нибудь гряном и дешёвеньком Египте, а в Франции, Индонезии, Доминикане, да и той же Италии...
  «В прошлом году на Лигурийское побережье на три дня приезжали... Красиыве места, красивые...»
  Благодарна. Потому многое терпит и прощает.
  Но всё-таки... Неужели обязательно быть таким бесчувственным чурбаном?
  Лариса провожала взглядом отъезжающие от здания аэропорта автобусы и думала. Уже не о муже и устраиваемых им скандалах.
  И не о том, как же успокоить его и наладить, наконец, нормальную семейную жизнь.
  И не о том, что любовь, быть может, была... Конечно, была! Но в последнее время... Он и возвращаться стал иногда почти под утро.
  Ни в чём она его не подозревает. По крайней мере, пока.
  Должно быть, он ей верен. Нет, точно верен. Нет другой женщины возле него.
  Есть другая жизнь. Жизнь, в которой ей остаётся всё меньше и меньше места.
  Лариса вздохнула тяжело и провела ладонями по щекам, словно слегка их массируя.
  Ноги затекли, стоять было всё тяжелей.
  Хорошо хоть день сегодня по-итальянски погожий и беззаботно-солнечный.
  Тёплый, ласковый воздух, даже здесь, на залитой тяжёлым, разогретым асфальтом площадке – не горячий, не спёртый и душный, а лёгкий и свежий, цветочный.
  Но стоять, стоять до бесконечности...
  «Ну, хватит!» решила Лариса. «Ждать бесполезно, злиться тоже. Надо вызвать такси. Или, в конце концов, бросить эти дурацкие сумки. Вынуть то, что мне потребуется, переложить в пакет, а остальное – бросить. И пусть Коля на пару с Красновым подавятся своей бумагой! Так и скажу – не было выбора... Пусть из зарплаты вычитает, деспот домашний, пусть! Сам же потом в семейный бюджет занесёт всё, что вычел. Да, такси...»
  Лариса решительным движением вынула мобильный телефон.
  «Так, а по какому номеру здесь такси вызывать?»
  Если честно признаться, то всё, что она знала об итальянских телефонных номерах, это номер для вызова карабинеров – 112.
  Но едва ли карабинеры могли бы помочь с такси.
  Может быть, кто-то подскажет?
  Пару раз мимо неё проходили какие-то люди. Но из фраз, сказанных по-английски, они ничего не смогли понять. Разве что один из прохожих, пожилой и на удивление флегматичный итальянец, разобрал слово «хотел» и показал рукой в сторону дороги.
  «Да и так понятно! Ехать-то на чём?»
  Нет, ничего не получалось. А итальянский она начала учить совсем недавно и не могла составить даже самую простенькую фразу.
  Ну не кричать же «Аюто!» в самом деле.
  Тогда уж точно появятся карабинеры.
  Она попыталась остановить проежавшую мимо неё машину.
  Судя по раскраске на дверях, это могло быть и такси (хотя, признаться, Лариса не очень разбиралась в итальянских машинах и едва ли смогла отличить такси от машины турфирмы или, скажем, какой-нибудь муниципальной службы).
  Водитель посмотрел на неё, покрутил головой и махнул рукой в каком-то замысловатом жесте.
  И проехал мимо.
  «Похоже, я тут до вечера застряла» решила Лариса.
  Впрочем, у неё был и запасной план.
  Девчонки наверняка или уже добрались до гостиницы или вот-вот доедут. Если даже переводчик их там не встретил, то уж персонал гостиницы (ну хоть кто-нибудь!) должен говорить по-английски.
  Так что всё просто: позвонить Лиде (она сообразительная, быстро соориентируется), попросить вызвать, наконец, это такси.
  И стоять у аэропорта. Где-нибудь на виду.
  Ждать.
  Ей же рассказывали, что в Италии такси прилетают буквально через две минуты после вызова. У них там эти... Да, рации! Так что наверняка долго ждать не придётся.
  «Вот сейчас и позвоню. Ой, что это?»
  Проехавшая мимо неё машина неожиданно притормозила и подала назад.
  «Чего это он?» 
  Сейчас её уже не обрадовала эта неожиданно остановившаяся возле неё (а вовсе не остановленная ей) машина.
  В глубине души она побаивалась местных мужчин, помню об их репутации приставучих ловеласов. Впрочем, приставучие – кажется, южане. А здесь – север Италии. Здесь народ поспоконей. К ней, например, за час с лишним пребывания на земле Эмилия-Романья никто пока не пристал.
  В Лигурии, правда, местные иначе себя вели. Коля даже чуть с одним не подрался... Так то юг был! А здесь...
  Но что же надо этому водителю?
  Стекло на передней двери медленно, плавно опустилось.
  «Как же так?..»
  Лариса не могла скрыть удивления.
  За рулём сидел Романов.
  - Здравствуйте, Лариса, - спокойно и приветливо сказал Романов.
  Его как-будто даже позабавило удивление Ларисы.
  - Мы с вами, похоже, так сегодня и не пересеклись. Хотя в одном самолёте летели. Вас подвезти?
  - Да, спасибо, - после секундного замешательства ответила Лариса.
  «Как он здесь оказался? Он же с группой должен был уехать!»
  - Сумки у вас тяжёлые, как я вижу, - произнёс Романов, чуть высунув голову из кабины. – Вы садитесь пока, а я их в багажник заброшу.
  «Ой, будет что-то...» почему-то подумала Лариса, садясь в машину.
  Что будет, и почему он подумала именно так – ей и самой было непонятно.
  Разве только вспомнился этот разговор в самолёте, с девчонками.
  «Одного не бросайте...»
  Зачем, зачем было так говорить?
  Неужели судьба так внимательно её выслушала?
  Чуть слышно хлопнула крышка багажника.
  Романов сел в машину, включил зажигание.
  - Я кондиционер сильно включил, вам не дует? – спросил он.
  - Давайте... давай уж на ты, - предложила Лариса. – Всё-таки коллеги, не чужие.
  - Хорошо, - с некоторым, как ей показалось, удивлением ответил Романов.
  «Господи, ну что я говорю!» подумала Лариса.
  Конечно, не чужие. Романов, кажется, пару раз был у них в гостях.
  Да, был. Коля вообще человек общительный, любит приглашать гостей. И с Романовым Коля знаком давно.
  Но они, похоже, не такие уж близкие друзья. Просто давно, очень давно друг друга знают.
  В Москве она с Романовым почти не перескалась. Но ведь... Смотрела на него?
  «Одного не бросайте...»
  - А я, признаться, в аэропорту задержался, - сказал Романов, выруливая с парковки. – Заказал машину через интернет, так больше получаса все документы в прокатной конторе оформляли... Не устала стоять?
  - Не устала, - ответила Лариса.
  «А ведь, как будто, судьба...» подумала она.
  Раньше она не верила в судьбу.

  Первые минут десять они молчали.
  Машина летела мимо маленьких городков (она не успевала читать их названия... впрочем, не слишком-то и старалась), мимо жёлтых, ухоженных полей и зелёных виноградников, что спускались по пологим склонам холмов, мимо вытянувшихся вдоль дороги рядов пиний с широкими, приземистыми кронами.
  Мелькали разноцветные вывески придорожных кафе и заправок, витрины небольших магазинов, фасады домов, тарелки телевизионных антенн, отблески стёкол, прохожие на улицах, мелькали, уходили прочь – будто крутили бесконечную ленту давно знакомого, но отчасти уже забытого диафильма.
  Иногда ей начинало казаться, что городки и посёлки у дороги начинают повторяться, будто машина начала ехать по долгому, утомительному кругу.
  «Вот в Риме хорошо» подумала Лариса. «Там такие интересные... руины, статуи императоров, дворцы... И в Венеции...»
  - Спать хочу, - прошептала она.
  - Скоро приедем, - ответил Романов. – Потерпи немного. Я и сам, признаться, устал. Все эти вылеты посреди рабочего дня... Скоро приедем.
  Ну вот, она первой нарушила молчание.
  Конечно, молчать было бы проще.
  Они доехали бы до гостиницы, Иван...
  «Я его мысленно Иван называю?» удивилась Лариса. «Странно... А раньше – только Романов. Прогресс, поздравляю!»
  ...Иван помог бы ей выгрузить эти тяжеленные сумки, она подошла бы к гостиничной стойке...
  Стоп! А в какую гостиницу они  едут?
  Девчонки, по моему, в «Вальдорфе» остановились. А ей надо...
  - А вы... ты в какой гостинице остановился? – с некоторым беспокойством спросила Лариса.
  - В «Гранде», - ответил Романов. – Любимая гостиница Феллини. Набережная, парк и дельфинарий. Ну и старый город с замком Малатесты рядом. Романтика, однако... А тебе куда?
  - В «Гранд», - с некоторым удивлением ответила Лариса. – Мне Лида заказывала, по интернету...
  «Ничего себе!» подумала она. «Нарочно не придумаешь».
  Сейчас она стала уже немного побаиваться этой предусмотрительной и неистощимой на выдумки судьбы.
  Зачем она рассказывала девчонкам об Иване и говорила, что...
  - Совпадение, - спокойно ответил Романов. – Ну, для тебя это совпадение счастливое. Заодно помогу сумки до номера донести. Не будем доверять важный груз всяким там гостиничным носильщикам.
  - Да какой там – важный груз! – хмыкнула Лариса. – Николай, как обычно, нагрузил попутно. Брошюры, буклеты, листовки для выставки. Он прямо сам не свой из-за этих итальянцев. Так ему эта выствка важна, эти переговоры! И листовки эти... Можно подумать, мы всю Италию ими засыпем.
  - В Киев в прошлом году больше везли, - возразил Романов.
  Машина пошла в крутой поврот и он сбросил скорость.
  - Больше? – удивлённо переспросила Лариса.
  «Не может быть!»
  - Больше, - уверенно ответил Романов. – Пять сумок ребята с собой тянули, да ещё часть с проводником, поездом отправили. И Торшина, техника нашего, тоже нагрузили как верблюда аравийского. Он с собой платы вёз с новыми играми. Аппараты прямо на месте монтировали... Но как беднягу Торшина таможня не задержала – до сих пор не могу понять! Повезло, однако...
  Дорога выпрямилась и машина снова стала набирать скорость.
  На придорожном щите мелькнула надпись “Rimini”.
  - Да, понятно,.. – протянула Лариса.
  - Нет, ну жалко тебя, конечно, - с улыбкой продолжал Романов. – Не стоило, наверное, нагружать...
  «Слушай, почему ты всё время глазом косишь?» спросил сам себя Романов.
  Нет, он не думал о судьбе. Для него эта встреча на парковке возле аэропорта была просто совпадением. Просто случайной встречей.
  Но почувствовал, что Лариса отчего-то взволнована. И особенно заметным это волнение стало после того, как она узнала о гостинице... Той же самой.
  «Совпадение» сказал сам себе Романов. «Причём вполне понятное. «Гранд» - самая приличная гостиница в Римини, наш отдел корпоративного туризма всё руководство туда отправляет. В Ницце Ставицкий тоже всё время в одной и той же гостинице останавливается. Это судьба? Да нет, совпадение. Но, чёрт, чего же ты на колени её косишься? Красивая, длинноногая, светловолосая... Э, друг Ваня, осторожней!»
  Конечно, это даже не флирт. Просто он помог женщине. Он везёт её в гостиницу.
  «Она и спать где-то рядом будет» издевательски сладким голосом подсказал проснувшийся искуситель-чертёнок.
  «Чепуха» ответил Романов. «Рядом, не рядом...»
  Против воли... или по воле, но неосознаваемой, хотя всё больше подчиняющей его себе, воле странного, сладкого, обжигающего душу чувства – он немного скосил глаза.
  Не поворачивая головы. Лишь на долю секунды.
  Мягкое сиденье. Край лёгкого белого платья был чуть выше колен. Изгиб нежной кожи, полоска между коленями, край полоски – там, между ног, там... Но это скрывает ткань. Всего лишь лёгкая ткань!
  «Прекрати!» сказал он сам себе. «Следи за дорогой».
  - Устала, - пожаловалась Лариса. – Спать так хочется. Хотя бы полчаса подремать... Долго ещё?
  «Интересно, почувствовала она мой взгляд? Почувствовала... Такая тонкая кожа. И запах. Запахом женщина может свести с ума. Одним лишь...»
  Нет, он не был бабником. Никогда.
  Когда-то давно, много уже лет назад...
  «Тогда я моложе был. Намного».
  ...Да, было дело. Несколько раз изменял. Случайные знакомства, быстрые, лихорадочные поцелуи. Короткие встречи.
  Встреча, недолгий разговор, короткая страсть, постель. Чья-то квартира...
  Воспоминания стали смутными. Почти ушли из памяти.
  Чего он хотел тогда? Почему изменял жене?
  Ведь любил её. Не меньше, чем любит сейчас.
  Хотелось новый ощущений, острых чувств. Наслаждений – вне знакомой и привычной семейной постели. Вне будней...
  А потом... Потом он понял, что будни – это и есть большая часть жизни. И семья – это жизнь. Это всё, что у него есть.
  А все эти романы на стороне, будоражащие кровь, рано или поздно приедаются. Но не становятся частью жизни.
  Понял. И думал, что спокойная, устоявшаяся, в твёрдой незыблемости установившаяся жизнь будет теперь идти спокойно и размеренно, ровно и обстоятельно.
  И вот... Почему, почему возвращается это прежнее чувство?
  Сладкое, грешное, душащее, преступное – запретное чувство. Запретная страсть.
  Стремление прикоснуться к запретному.
  Почему так хочется положить руку этой женщине на колено – и медленно повести вверх по горячей коже?
  Почему так...
  «Хватит же!» мысленно крикнул сам себе Романов.
  Это просто искушение. Так бывает... Иногда.
  Он так устал в последнее время. Приходил поздно домой.
  Они с женой почти не виделись. У него – работа. Работа, ставшая в последнее время  такой тяжёлой и нервной.
  У неё – дети. Конечно, она всегда занята. Её можно понять...
  Ну да, всё просто. Просто искушение. Должно быть, короткое.
  «Это жена шефа» строго сказал себе Романов.
  «То-то и хорошо» тихим голосом прошептал чертёнок. «Особое наслаждение, Ваня. Особое...»
  Романов слегка потряс головой. Будто так можно было отогнать наваждение.
  - Долго ещё? – повторила Лариса.
  - Чуть-чуть осталось, - успокоил её Романов.
  И пригнул голову.
  «Как глаза-то у него засверкали» подумала Лариса. «И чего я дура...»
  Она не закончила мысль. Она поняла, что Иван на неё засматривается.
  И ей это было... почему-то приятно.
  Почему-то сейчас ей захотелось лёгкого флирта, приятного разговора, быть может – романтического вечера в ресторане.
  Свободы, нового...
  «Ой, не шути с этим, Ларка, не шути» сказал себе Лариса.
  И услышала голос Ивана.
  - Визерба... Скоро приедем.
  «Какая Везерба? При чём здесь?..» подумала Лариса.
  И с удивлением почувствовала, что мысли путаются в голове, будто плутают в сгустившемся, горячем, обволакивающем сознание тумане.

8.

  Шаги по мраморному полу так гулко отдаются в ушах, эхо частой дробью взлетают по высокий купольный потолок гостиничного холла.
  Ледяной, высушенный кондиционерами воздух невидимыми потоками льётся по коже, едва тронутой красновато-бронзовым средиземноморским загаром.
  - Александр Олегович сейчас подойдёт, подождите немного.
  Секретарь показал на входные двери отеля, будто приглашал подойти к ним и лично убедиться в том, что лимузин хозяина уже подъезжает к парковке.
  «И как он жару терпит в таком костюме?» с удивлением подумало Ставицкий, глянув на секретаря.
  Этот строгий и не слишком разговорчивый юноша одет был (точнее, затянут до горла) в строгий чёрный костюм, белую сорочку с узким воротником-стойкой, на ногах его были чёрные же, до блеска начищенные туфли.
  Честно слово, если бы не серо-синий, в весёлую искристую полоску, галстук, то секретарь Войкова вполне сошёл бы за сотрудника преуспевающей похоронной конторы или юного, всегда по форме одевающегося карьериста из налогового ведомства.
  Галстук, конечно, не гармонировал с костюмом, однако придавал секретарю хоть отчасти жизнелюбивый вид, разбавляя тёмную скуку одежды.
  Да, и ещё… Щёки у этого парня были розовые, как у младенца. И ясные, почти белые, ничего не выражающие глаза.
  «Сопляк» решил Ставицкий. «Сопляк из мажоров. Пристроил его кто-то к Войкову: на Лазурном берегу тусоваться, бумажки за шефом носить. Вот он и рад стараться. На улице жара в сорок градусов, а он – в мундире. Картошка печёная! Ещё и рубашку не поленился – на все пуговицы застегнул, до самого подбородка».
  Он и сам не понимал, почему с первой же минуты секретарь стал его раздражать. Словно тот лично был виновен в очередном опоздании Войкова на деловую встречу.
  «В три же договорились… Я и пообедать не успел!»
  Впрочем, Войков всегда опаздывал. Точнее, задерживался.
  Ставицкий прекрасно понимал, что Войкову трудно планировать рабочий день и график встреч у него постоянно смещается. Часто бывало, что он вообще отменял заранее назначенные переговоры, и иногда – едва ли не за полчаса до их начала.
  «С его деньгами и заботами…»
  С своими деньгами Войков вообще мог многое себе позволить.
  Скажем, вообще не приехать сейчас в отель, а остаться у себя на вилле в Монако. Перенести встречу на день или два. Перенести её, скажем, в Париж…
  Всё, что угодно.
  И Ставицкий покорно последовал бы всем его указаниям и инструкциям. И ждал в указанном месте столько, сколько нужно: до вечера, до следующего дня, до следующей недели.
  Ставицкий прекрасно понимал, что он, генеральный директор, несмотря на высокую свою должность – всего лишь наёмный менеджер, хотя и очень высокого уровня.
  А Войков – хозяин. Хозяин бизнеса. Хозяин денег. Владелец казино и игорных залов, аппаратов и рулеток, игровых систем и компьютеров, торговых марок и игровых программ, шафл-машин и плазменных панелей, парковок и световых дорожек, ресторанов и баров, машин, офисов, складов. Персонала…
  И – его хозяин. Хочет того Ставицкий или нет, но Войков – хозяин и его судьбы.
  «Это ведь уборщица в офисе или менеджер какой-нибудь мелкий может просто так плюнуть да уволиться… А я повязан, повязан крепко – этой игрой. С этим бизнесом. Все денежные потоки, все проекты завязаны на мне – не уйдёшь. Даже в сторону не отойти. Я на виду…»
  Ставицкий вздохнул устало и опустился в мягкое велюровое кресло.
  - Подожду, - сказал он секретарю. – Конечно, подожду…
  Ставицкий взял меню лобби-бара, что лежало перед ним на столике, жестом подозвал официанта, и на ломаном французском (точнее, на смеси плохого французского с вполне приличным английским) заказал лёгкий коктейль.
  - Айс! – крикнул вслед официанту Ставицкий и попытался изобразить пальцами кубик.
  Официант обернулся и на ходу закивал головой. И ушёл.
  «Понял он?» спросил сам себя Ставицкий. «А, пошло оно всё… Какая разница! Сердце что-то не на месте. Коньяку бы с лимоном, да развезёт на такой жаре».
  Секретарь деликатно отошёл в сторону и начал ровными, точно отмеренными шагами ходить вдоль мраморного бортика стоявшего в холле роскошного, декорированного пальмами фонтана, водопады которого окружены были рядами застывших в античном танце позолоченных нимф.
  Секретарь прохаживался вдоль бортика так важно, размеренно и сосредоточенно, словно за оставшееся до начала переговоров время хотел непременно измерить периметр фонтана, а полученное измерениями число с глубокомысленным видом записать паркеровским пером в том самом чёрном блокноте, что держал он в правой руке. Держал крепко, словно самую ценную для него в этом мире вещь.
  «Вот ведь дурак…» снова нехорошо подумал о секретаре Ставицкий.
  Но уже без прежнего раздражения. Плохо подумал лишь потому, что, единожды составив мнение о человеке, не привык его менять, и, обозвав (хоть бы и мысленно) кого-либо дураком, и думать мог об этом человеке только как о дураке.
  И никак иначе.
  А уж с раздражением, равнодушно или, скажем, с умилением – зависело от конкретной ситуации.
  Сейчас ему было всё равно.
  «Да хоть в фонтане купайся в своём балахоне траурном – мне-то что! Вот Александр долго не едет… Это плохо!»
  Войков и в самом деле задерживался почти на час.
  Подошедший официант поставил бокал с коктейлем на середину стола. О края бокала постукивались звонко кубики льда.
  Официант что-то спросил.
  Ставицкий ничего не понял, но на всякий случай строго сказал: «Ноу!».
  Официант улыбнулся и вернулся к стойке.
  «А ведь правду сказал… дурак!»
  Дураком Ставицкий назвал уже себя.
  За то, что не поверил юноше в строгом, чёрном костюме.
  Тяжёлые двери открылись и в холл вошли телохранители Войкова. Пара крепких ребят в одинаковых чёрных брюках и белых рубашках с короткими рукавами.
  «Тоже как форма выглядит» отметил Ставицкий. «Россиян в охране держит, сразу видно. Западные ребята в футболках и в шортах бы ходили. Уж, по крайней мере, не одевались бы одинаково. А этих за версту видно…»
  Он оставил коктейль в сторону и поднялся.
  Вовремя.
  В холл отеля, в сопровождении ещё двух охранников (эти тоже были одеты одинаково, разве только брюки на них были светло-серые) вошёл Войков.
  - Приветствую, - бросил он на ходу Ставицкому. – Прочитал твою записку, прочитал…
  И взмахом ладони поманил Ставицкого.
  - Давай, к фонтану ближе пересаживайся. Там попрохладней будет, поприятней…

  Рассказ Ставицкого занял минут десять, не больше.
  Всё это время Войков молчал. Сидел, прикрыв глаза, словно был отвлечён какими-то своими, далёкими от темы разговора мыслями.
  Ставицкий начал было беспокоиться о том, что встреча вообще может оказаться бесполезной. Уж слишком явно хозяин демонстрировал равнодушие и отстранённость от беседы.
  Но беспокойство оказалось напрасным.
  Едва он успел произнести финальную, в Москве ещё продуманную, фразу: «…десяти месяцев вполне хватит для реализации этого плана», как Войков, словно очнувшись от забытья, резко подался вперёд, отодвинул в сторону чашку с остывшим кофе, перелистал лежавшие на столике бумаги и посмотрел на Ставицкого пристальным, немигающим взглядом.
  - Всё продумал, стало быть?
  Ставицкий кивнул в ответ.
  «Что-то ему не понравилось» с тревогой отметил он. «Что-то не так…»
  - Всё продумал,.. – повторил Войков. – Всё…
  Он вынул из пачки бумаг одну, с таблицей планируемого вывода из оперирования аппаратов.
  Просмотрел её примерно за полминуты и снова положил на столик.
  - Не всё, - решительно сказал Войков. – Не согласен с твоей оценкой уровня риска, Николай. Пойми правильно, я не считаю, что твой план – полная ерунда. Скорей наоборот, он вполне своевременный и продуманный. Но вот только одно обстоятельство меня смущает. Риски для бизнеса со стороны государства…
  - Наезды, проще говоря, - рискнул прервать хозяина Ставицкий. – За последний месяц – в восьми залах проверки. Партия аппаратов на складе в Орехово под арестом. Арест мы, конечно, снимем, но время, упущенная прибыль…
  - …Со стороны государства, - более жёстким тоном продолжил Войков, - определены у тебя очень чётко и верно. Полностью с тобой согласен. У меня, как ты знаешь, с московскими властями серьёзные разногласия. Лужков мои точки ещё два года назад прижимал. И ребята в погонах и с ксивами своих людей норовили подсунуть… Сейчас для всей этой погонной братвы очень подходящая ситуация сложилась, чтобы нам кислород перекрыть. Местные власти вообще впереди паровоза бегут, в некоторых регионах нас просто выживают откровенно. А там ещё выборы грядут, избирателей надо властям умасливать, борьбу с эксплуататорами имитировать. Народу надо будет на растерзание кровососов отдать. А кого отдавать, как не нас? Не своего же брата чиновника подставлять. Вот игорный бизнес и будут использовать как пугало. Пару залов прикроют – глядишь, и рейтинг гаранту поднимут. А то, что налоги в местные бюджеты упадут, так об этом никто не думает. Деньги в стране есть, потому и надеются без нашего скромного взноса обойтись. Как видишь, Николай, в целом ситуация мне ясна.
  Войков замолчал ненадолго. Провёл пальцами по лбу, словно пытаясь отбросить какую-то навязчивую мысль.
  И продолжил:
  - А вот риски для бизнеса от твоих предложений ты оцениваешь неверно. Сам подумай – легко ли свернуть залы, закрыть казино, вывести из оперирования аппараты. И ведь не просто так выводить надо будет, а ещё и вывозить куда-то. Внутри России их не продашь, это очевидно.
  - Да мы,.. – начал было Ставицкий.
  - С вывозом-то справитесь, - прервал его Войков. – Хоть и догадываюсь, что по чернушным декларациям вы их завозили, по триста долларов за аппарат. Но, наверное, найдёте вместе с вашими брокерами пару-тройку подставных контор, пропустите через таможню. Технически вопрос решаемый. Но тут есть ведь и другие соображения. Аппараты из оперирования выводятся, а им на смену новые аппараты на точки не ставятся. Залы закрываются, доход падает. А ведь под этот бизнес и кредиты брались, и не там…
  Войков махнул рукой куда-то в сторону пальмы.
  -…в совке богоспасаемом, а здесь, на Западе. А аппараты, которые уже были в эксплуатации, продавать придётся за копейки. Если не сможем развернуть где-либо сеть своих залов, то бэушные аппараты придётся раскидывать по партнёрам. В Украину, Белоруссию – куда угодно, и по мизерным ценам. И умолять, чтобы приняли, иначе весь этот хлам на нас повиснет. В прошлом году в Казахстан что-то сбрасывали из наших залов, но с этого года, как ты понимаешь, Казахстан вообще отпадает. В Украине и без нас поставщиков хватает. А наш собственный игровой проект в Киеве пока вполсилы работает, больше сотни аппаратов он никак не примет. Для нашего-то размаха это – сущие пустяки. Так что, Николай, опасность вижу явную. Повиснет у нас техника, и деньги перестанут крутиться. Деньги, как кровь, должны всё время бежать. Сердцу достаточно один холостой хлопок сделать – и оно остановится. В бизнесе паузы губительны, Коля. Ты об этом подумал?
  Ставицкий вздохнул тяжело и отпил глоток из бокала.
  «Что за гадость намешали?» подумал он, брезгливо скриви губы. «Вроде, пару капель джина просил, не больше. А эти гады, походе, треть бокала налили, не меньше. Развезёт ещё…»
  Однако от коктейля на душе стало веселей, и разговор с Войковым показался не таким уж тревожным и напряжённым.
  - Выводы какие? – спросил Ставицкий.
  Голос его звучал уверенно и спокойно.
  - Что делать-то будет, Александр Олегович? Ждать, пока из нас последние капли выжмут?
  - А ты не торопись, Коля, - медленно произнёс Войков. – Тут новость есть одна… Телевизор, надеюсь, успеваешь иногда смотреть? Значит, новость тебе известна. Пятого июля Сочи выбрали олимпийской столицей. Да, радость была. Сочинцы, говорят, полночи от счастья на площади прыгали. Выбрали, значит… И это может и в нашем деле кое-что поменять… Были в правительстве лоббисты, которые под компанию с игорными зонами пытались деньги «распилить». Потому и давление на нас было сильное. А теперь другой интерес появится. Сочинский! Олимпиада – совсем другие деньги. Это не «потёмкинские деревни» в игорных зонах. Тут таскать - не перетаскать. Эльдорадо, сказочная страна! Потому есть соображение, что, по крайней мере, одна из лоббистских групп в правительстве переориентируется на олимпийский проект, и на нас давление снизится. А после выборов может и общая ситуация немного измениться…
  - Так что же, - всё тем же, прежним, уверенным голосом спросил Ставицкий, - я напрасно всё это готовил? План, предложения?
  Несмотря на все возражения Войкова, Ставицкий был уверен, что шеф обязательно примет его план. Пусть не полностью, пусть с корректировками, но примет.
  Он знал характер Войкова. Если Войков отказывал, то отказывал сразу. И не тратил столько времени на рассуждения и обоснования.
  - Почему же – напрасно, - возразил Войков. – Не напрасно. В правильном направлении мыслишь, Коля. Давление давлением, а ноги уносить когда-нибудь придётся. Так что…
  Войков наклонил головы и ладонями провёл по залысинам.
  - Спрашиваешь, что делать?
  Он лукаво подмигнул Ставицкому.
  - Залы покупать в Европе. Срочно. Сети игровые. И старьё в СНГ сбрасывать. Вот это делать надо, Коля. И на всё это не десять месяцев у тебя, а гораздо меньше.
  Войков вынул из портфеля ручку и размашисто написал на уголке листа: «Согласен».
  И расписался.
  - Держи, бюрократ, - сказал он, протягивая бумаги Ставицкому.
  И добавил:
  - Через полгода залы в Европе должны работать. Понятно?
  «Куда уж понятней» подумал Ставицкий.
  Вот сейчас уверенности поубавилось.
  Полгода для выхода на новый рынок, раскрутки компаний, создания работающих игровых сетей…
  Очень сложно, почти нереально уложиться в такой срок. Даже при наличии деловых контактов и наработок.
  «А что в Италии-то происходит?» некстати подумал Ставицкий. «Надо будет Романову позвонить…»
  Но после того, как попрощался с Войковым, подумал, что звонить, пожалуй, ни к чему.
  «Чего дёргать? Сам разберётся. Там рынок хороший, он без моих советов сообразит, как с итальянцами дело поставить…»
  А потом вспомнил, сегодня он вовремя не пообедал, а с желудком в таком возрасте лучше не шутить. И надо хоть немного отдохнуть…
9.

  Шаги по коридору, частой дробью.
  Таня одним точным броском кинула глянцевый дамский журнал в заранее раскрытый ящик стола, быстрым движением повернула ключ стола, и, придвинув клавиатуру, стала набирать текст очередного директорского приказа.
  Директор и в командировке не оставлял офис без присмотра, регулярно надиктовывая по телефону приказы, распоряжения, письма и даже весьма объёмные служебные записки (потому бедная Таня во время перекуров и обеденных перерывов не расставалась с купленными за счёт компании ручками, блокнотами и вечным конторским Bluetooth’ом, который, как ей временами казалось, уже успел срастись с её ухом).
  Таня понятия не имела, что это за люди приближаются к директорскому кабинету.
  Точно она знала одно: директора в Москве нет (он же всего час назад звонил из Ниццы, потом собирался лететь в Берлин, на встречу с каким-то новым немецким партнёром).
  Так что это явно не он и не его деловые партнёры.
  «Да и Романов в Италии…»
  Кто же?
  Впрочем, Гонеев, к примеру, может не знать, что директор в командировке, и заявиться неурочно…
  «Да нет» возразила сама себе Лена. «Гонеев-то всё знает. Ему обо всём докладывают…»
  Тогда, может, директор технического департамента…
  «А, кто бы ни был!» решила Таня. «Я работаю, и всё тут. Примерная девочка…»
  Таня щёлкнула по клавише, поставив точку в конец строки.
  Дверь приёмной распахнулась и в комнату вошёл охранник.
  - Таня, директору позвонить,.. – начал было он.
  И осёкся.
  Сразу вслед за ним в комнату вошли какие-то люди. Таня насчитала четверых. И ещё, кажется, кто-то топтался в коридоре.
  Посетители были молоды, веселы, улыбались широко и мило. Одеты были в дорогие костюмы светлых тонов. И шёл от них запах настоящего французского парфюма.
  Отчего-то Таня сразу поняла, что появление этих молодых и весёлых людей не сулит компании и лично ей ничего хорошего.
  - Молчать! – скомандовал охраннику один из посетителей.
  И, повернувшись к Тане, всё с той же улыбкой спросил:
  - Директор где?
  - Какой? – с невинным видом переспросила Татьяна. – У нас директоров много. Финансовый департамент, технический, учёта и статистики…
  «Ой, напрасно я финансовый упомянула!» с запоздалым раскаянием подумала Таня, краем глаза наблюдая за тем, как наглые гости разбрелись по приёмной, явно прикидывая, с какого бы угла лучше начать обыск.
  Улыбка сначала стала кривой, а потом медленно сползла с лица посетителя.
  - Без шуточек мне тут! – громко сказал он, едва не срываясь на крик. – И сказки мне не рассказывайте!
  Он выхватил из кармана и быстро показал Тане какое-то удостоверение. Причём открыл и закрыл его так быстро, что Таня даже фотография не успела рассмотреть. Не то, что имя прочитать.
  - УБЭП, - важно произнёс посетитель.
  И хорошо поставленным голосом скомандовал:
  - Прекратите печатать, отойдите от стола. Ничего на столе не трогать! Бумаги не двигать!
  Таня тут же отдёрнула руки от клавиатуры, как от раскалённого железа. Встала и, на всякий случай, подошла ближе к охраннику.
  Тот громко и недовольно сопел, глядел на гостей исподлобья и недобро.
  Тот посетитель, что разговаривал с Татьяной, подошёл было к столу, и протянул руку к разноцветным пластиковым папкам, что рядком стояли в вертикальном лотке.
  - Где постановление на обыск? – подал голос охранник. – В третий раз спрашиваю.
  Гость замер на мгновение, потом отошёл от стола, приблизился к охраннику и медленно, с расстановкой произнёс:
  - В третий раз отвечаю: постановление мы покажем вашим юристам. Ещё вопросы?
  - Вопросы у юристов будут, - угрюмо ответил охранник. - Так что постойте пока, их подождите…
  Гости переглянулись. Старший, решив, видимо, не нагнетать ситуацию, отошёл от стола и, обратившись к Татьяне, сказал:
  - А вы, наверное, секретарь директора?
  Таня кивнула.
  - Вот и хорошо, - продолжил старший. – Раз так, то проводите нашего товарища…
  Он показал на одного из посетителей, молодого светловолосого парня, что стоял ближе к дверям
  - …к вашему бухгалтеру. Главному, разумеется. Им надо побеседовать.
  Таня сделала было шаг к дверям, но охранник взял её под локоть, останавливая, и сказал старшему:
  - Главбуха на месте нет. Я доложил начальнику смены, он сейчас пытается с ним связаться по телефону.
  И шепнул: «Стой здесь! Сейчас Гонеев и Кондрашин с юристами подъедут…»
  - Не шептаться! – крикнул старший. – Тихо стойте! Отойдите друг от друга!
  И, вздохнув досадливо, добавил:
  - Надоели вы мне, крутые, с заморочками вашими. Генерал! Целый генерал постановление на обыск подписывает, а они тут выступают! То в офис не пускают, то юристами пугают… В следующий раз я к вам с СОБРом приду, так и знайте!
  И, придвинув стул, по-хозяйски сел на него, закинув ногу на ногу.
 
  Вечером того же дня юридический консультант холдинга, Юрий Николаевич Веремеев, дозвонился, наконец, до генерального директора.
  Звонил из машины, по дороге домой.
  Ставицкий ответил не сразу. Первый звонок завершился длинными гудками и разъединением.
  Дозвониться удалось лишь со второго раза.
  Генеральный был нетрезв (похоже, успел пропустить пару-тройку бокалов). Голос его звучал приглушённо и невнятно.
  «Чего…» разобрал Веремеев обрывок фразы.
  - Николай Романович, проверка, - ответил Веремеев.
  - Ну и? – недовольно отозвался Ставицкий.
  В трубке слышался приглушённый смех, обрывки фраз, весёлым мячиком – мелодия танца, каблуки по полу…
  «Гуляет, родимый» с усталым вечерним равнодушием отметил Веремеев. «Ему хорошо. Ему можно гулять, он там… В Европе. Впрочем, и ему придётся вернуться».
  - Проверка УБЭПа, центральный округ, - пояснил Веремеев. – Точнее, не проверка, Николай Романович, а форменный наезд. Причём наезд явно по наводке.
  - Подожди,.. – коротко ответил Ставицкий.
  Звуки стали слабее. Похоже, Ставицкий прикрыл трубку ладонью.
  И ещё – шум машин. Появился – новый.
  «В сторону отошёл» понял Веремеев. «Может, на улицы вышел».
  Он поправил наушник. Включил правый поворотник и припарковался.
  Веремеев понял, что разговор будет тяжёлым и долгим.
  - У меня переговоры, - отозвался, наконец, Ставицкий. – Позже нельзя перезвонить?
  - Позже нельзя, - возразил Вермеев. – Сейчас, Николай Романович. Именно сейчас. Они пришли по наводке…
  - Слышал, - прервал его Ставицкий. – Что искали?
  - Документы по «Стретфорду», - ответил Веремеев. – Причём все: контракты, спецификации, инвойсы. Особенно интересовались серийными номерами аппаратов, которые ввозились от этой компании.
  - Где у нас эта контора зарегистрирована? – уточнил Ставицкий. – На Кипре, небось?
  - Вирджинские острова, - сказал Веремеев.
  - Аудируется? – продолжал Ставицкий.
  - Нет, - ответил юрист. – Сделку вёл Голиков со своей службой, Савченко на таможне разруливал. Они всю схему рисовали, от склада в Европе до нашего склада в Одинцово. Часть аппаратов потом из Одинцово в Красногорск и Орехово переместили.
  - На складах убэповцы побывали? – протрезвевшим голосом спросил Ставицкий.
  - Бог миловал, - отозвался юрист.
  И размашисто перекрестился. Он и сам не мог понять, как рука его сорвалась в этот жест.
  - Иначе аппараты бы под арест пошли. А так – только бумаги изъяли…
  - Так! – сорвался Ставицкий. – Что – «так»?! Чему радуешься? И до аппаратов доберутся! Что теперь – шильды перебивать? И кто догадался эту палёную контору для ввоза использовать?
  - Она не палёная, - возразил Веремеев. – По ней проверок не было. И грузы не задерживались. И с инвойсами всё чисто было…
  - Чисто, мать твою! – выругался генеральный.
  Веремеев брезгливо поморщился. Он совершенно не переносил площадную ругань. Особенно тогда, когда вынужден был её выслушивать от руководства.
  «И трубку-то не бросишь…»
  - А теперь – грязно! – разошёлся Ставицкий. – Мать их!.. Откуда информация, что убэповцы по наводке пришли?
  - Профессиональное чутьё, - сказал Веремеев. – «Стретфорд» новая контора, под проверки не попадал. По нему всего две поставки было. Причём обе спокойно проходили по таможенным рискам. Кто-то нас целенаправленно выследил и архаровцев этих навёл.
  Ставицкий молчал. Дышал тяжело, с глубоким лёгочным присвистом, словно в приступе астмы.
  «Разволновался» решил Веремеев.
  - Гонеева подключить с его чекистами? – предложил юрист.
  - Не спеши, - подал, наконец, голос Ставицкий. – Вы эту атаку отбили?
  - Отбили, - подтвердил Веремеев. – Как положено, по полной программе. Данные с удостоверений переписали, с постановления на обыск сняли копию. С их руководством созвонились. Исполнитель, который «Стретфорд» ведёт, нам известен. С этим проблем не будет. Но если ребята с чьей-то подачи пришли, то можно и повторного набега ожидать. У нас ведь по оффшорным конторам много чего проходило…
  - Пока без Гонеева действуйте, - сказал Ставицкий после короткого молчания. – И с мобильного мне звони осторожней! За речью следи. Так, что разговор был без особых… комментариев. Я скоро буду в Москве, тогда всё решим. Давай, действуй!
  Экран телефона погас.
  «Разговор окончен».
  Веремеев посмотрел на часы.
  «Трёх минут хватило. Думал, дольше будет…»
  Внезапно телефон зазвонил. Веремеев посмотрел на экран.
  «И номер-то секретный. Хотя при звонках из-за границы номера иногда не определяются…»
  Веремеев подумал немного и решил звонок принять.
  «А вдруг и в самом деле Ставицкий?»
  Он нажал на кнопку, прерывая мелодичное пиликание вызова.
  - Юрий Николаевич, ни к чему вам было генерального беспокоить, - сказал кто-то голосом усталым и подчёркнуто равнодушным. – Скоро ему не до ваших дел будет, уж поверьте…
  И бросил трубку.
  «Сволочи!» не выдержав, выругался Веремеев. «Пасут – и не скрывают этого. Совсем обнаглели!»
  Он не знал, что именно за сволочи его «пасут».
  Но точно теперь знал, что совершил глупую и непростительную ошибку, позвонив Ставицкому со своего мобильного.
  «Сволочи!» повторил Веремеев.
  И поехал домой.

  10.

  В день приезда они так и не смогли поужинать вместе. Не то, чтобы Романов очень к этому стремился…
  Да нет, хотел Иван, очень хотел пригласить её на ужин. Но, просидев час в номере гостиницы, убедил сам себя, что прилив чувств, страсть, влечение, захватившее его – это всё лишь морок, что-то вроде помешательства, по счастью – временного.
  И, конечно же, ничего у них и между ними не было, нет и не будет. Потому что это невозможно. Потому что он женат, и она замужем. Да ещё и за его начальником.
  Потому что у него дети, и ни к чему испытывать на прочность семейные отношения. Хотя бы ради спокойствия детей.
  Потому, что он любит…
  «Любишь ли? Или это просто сила привычки? Привязанность к устоявшемуся, налаженному быту?»
  …да, любит жену.
  И ещё потому, в конце концов, что они здесь в командировке. И у них всё расписано по дням, по часам, по шагам: встречи, переговоры, посещение выставки, осмотр залов и…
  Да много всего!
  И потом…
  Но всё же, не смотря на все эти разумные доводы и мудрые мысли, Романов постоянно  возвращался мысленно к тем полутора часам, проведённым в машине с Ларисой. Невинным полутора часам. Невинным, но с грешными мыслями.
  И ему казалось, что грех (если он вообще будет, в чём Романов весьма и весьма сомневался) – не так уж велик.
  «Никто не узнает…»
  Он усмехался грустно.
  Да, все думают так. Все грешники.
  «Да если б и узнали… Конечно, скажут, что не думал о семье. Трагедия и катастрофа для дома… Так ведь? И ты, Иван, этому виной. Так скажут… Но ведь главное не то, что скажут, а то, что в действительности будет с семьёй».
  Иван достал из гостиничного бара бутылку минеральной. Пересохло горло, язык стал похож на сохнущую бумагу-липучку.
  С открытой бутылкой подошёл к окну. Сделал глоток…
  «Да ничего не будет!» решил он. «Ничего! О чём ты переживаешь? О том, чего нет и, быть может, не будет. Ты ей, возможно, и не нравишься вовсе. Все эти взгляды, намёки – они же ничего не значат. Ты же не мальчишка, Ваня, а мужик не в малых уже годах. Хоть и молод, но не мальчишка, чтобы все эти намёки ловить, а потом воображать невесть что. Да и зачем тебе это? Понимаю, приключение… Или нечто большее? Может, это просто твоё отчаяние. Осознание невозможности удержать бизнес… Да, ты уже думал об этом. Просто захотелось испытать что-то новое, острое. Если уж старая жизнь заканчивается, то пускай уж заканчивается так – весело, бесшабашно…»
  Вечером Иван гулял по набережной. Толпа, беззаботная, играющая, смеющаяся толпа окружала его.
  Он шёл – сам не ведал куда. Вдоль моря – к дельфинарию.
  И обратно – мимо отелей, слепленных ульями, вдоль по линии пронумерованный пляжей, под оранжево-жёлтыми огнями набережной; туда, где подсвечивали тихое и сонное розово-молочное вечернее небо малиново-красные буквы «Ля Градиски».
  Он подошёл к фонтану. Полной грудью вдохнул смешанный с мелкими брызгами воздух.
  Тёплый ветер с запахом моря дул с Адриатики. Дышать стало легко, и на сердце не было прежней тяжести.
  Закатный свет слабел, темнота подступала к городу, и огни витрин всё ярче и контрастней выделялись разноцветным неоном на чёрном фоне улиц.
  Иван присел на скамейку.
  Он сидел молча, наслаждаясь этим тихим вечером, вдыхая его, смакуя каждую летящую его секунду.
  Хотелось просто сидеть. Вот так – без тяжёлых мыслей, опасений, соблазнов. Даже без планов и надежд. Прости быть наедине с этим весёлым и беззаботным городом.
  Из забытья его вырвал неожиданный звонок телефона.
  Звонил Пьетро. На ломаном английском, с сильным акцентом, он пересказал Романову свой разговор с Ларисой…
  «Да, она в городе, с подругами. Мы им организовали потрясающую экскурсию по Римини. Пляж, замок…»
  Он пригласил Романова встретиться завтра с очень перспективным деловым партнёром. Владелец казино. Чудесный человек. Южанин, так что… О. нет! Конечно, не мафия.
  «Так я тебе и поверил» подумал Романов. «Можно подумать, я ваш местный рынок не знаю».
  - Где и когда? – спросил Иван.
  - Завтра, в час, - ответил Пьетро. – В Сан-Марино. У него там живёт один очень хороший знакомый, деловой партнёр. Завтра он встречается с ним. Примерно к часу у него переговоры закончатся, и он сможет уделить нам внимание… Скажем, мы вместе пообедаем. Встретимся на парковке. Помните, где магазин сувениров. Я вам рассказывал про это место…
  - Найду, - коротко ответил Иван.
  И вдруг, сам до конца не понимая, зачем – спросил:
  - А можно мне пригласить на обед Ларису? Это супруга нашего шефа…
  - Разумеется! – не дослушав, прервал его Пьетро. – Красивая женщина! Это просто замечательно, что вы решили её пригласить. Такое украшение…
  - Просто ей сложно одной работать в Италии, - подчёркнуто спокойным и безразличным голосом сказал Романов. – И, по моему, завтра она не планировала каких-либо встреч. Переговоры могут ей помочь лучше понять итальянский бизнес…
  - О, позвоните! – снова быстро заговорил Пьетро, примешивая уже к английским словам и какие-то итальянские. – Я так перед ней виноват! Ехал из Рима, проклятые пробки! Совершенно не рассчитал время… Я буду рад загладить свою вину. Обязательно попросите её приехать.
  - Да, конечно, - ответил Романов.
  И отключил телефон.
  «Зачем я это предложил?» с усталым и запоздалым раскаянием подумал он. «Неужели… решился? Впрочем, она ещё может и не согласиться».

  Но Лариса согласилась.
  Её не пришлось уговаривать (да Романов бы и не решился, он и так едва уговорил себя ей позвонить). Она и в самом деле не планировала никаких встреч на этот день. А девушки из её отдела, получив какое-то срочное задание от Краснова, уехали в Милан. Кажется, там открывался новый зал и надо было срочно организовать презентацию.
  «Он им сам позвонил?» переспросил Ларису Романов.
  «Позвонил мне» ответила Лариса. «Я им передала».
  Иван подумал было, что Лариса сама под благовидным предлогом отправила девушек с глаз долой. Подальше отсюда.
  Но ведь, в таком случае...
  «Нет» решил Иван. «Это всё моя фантазия. Сочиняю невесть что...»
 
  Знакомый Пьетро оказался классическим итальянцем.
  «Киношный мифиозо» шёпотом сказала, завидев его, Лариса.
  Светловолосый Пьетро, уроженец Генуи, по сравнению с Антонио (так звали нового знакомого) казался флегматичным молочнокожим блондином.
  Хотя, признаться, северянин Пьетро изрядно успел загореть на адриатическом солнце.
  Антонио, впрочем, темперамент свой сдерживал, и с Ларисой, единственной дамой, рахделившей их мужскую компанию, был галантным кавалером, а не прилипчивым ухажёром.
  «Он очень серьёзный человек» шепнул Ларисе Пьетро и тайком подмигнул. «Для неаполитанца – даже слишком серьёзный...»
  Лариса полагала, что ей придётся присутствовать (точнее, высиживать время) на долгих и тоскливых, очень деловых переговорах.
  Но не таковы оказались итальянцы. Антонио почти непрерывно шутил (правда, большей частью на итальянском, поскольку английским владел очень плохо), а Пьетро, как мог, переводил.
  Лариса и Иван мало что понимали из этих шуток, но итальянцы смеялись так громко, беззаботно и заразительно, что и они не могли удержаться от смеха.
  -...У них в компании только один человек хорошо говорит по анеглийски, - переводил Пьетро. – Сами понимаете, у них на юге бизнес большей частью семейный. Дети рано начинают помогать родителям, включаются в дело. Не всегда хватает времени на учёбу.
  - Нет, не хватает, - подтвердил Антонио и развёл руками.
  - Проблема, - добавил Пьетро и попытался состроить скорбное выражение лица.
  Однако это у него не получилось.
  - Вот этот один человек и переводит все факсовые сообщения, - продолжал Пьетро. – И иногда – электронную почту. Так что если письмо написано на английском – ответа придётся ждать долго.
  Пьетро засмеялся.
  - Очень долго, - подтвердил Антонио. – Если человек в отпуске, то почти месяц.
  И засмеялся вместе с Пьетро.
  Впрочем, тут же осёкся и посреьёзневшим голосом добавил:
  - Свою почту я читаю сам. И отвечаю сам. Всегда!
  - Это хорошо, - заметил Иван. – Иногда приходят такие письма, что лучше читать их самому.
  - Я понимаю, - ответил Антонио.
  И важно кивнул.
  Разговор близился к концу. Серьёзные темы не обсуждались. Вообще, строго говоря, не обсуждалось ничего. Только шутки, рассказы о многочисленных родственниках Антони, общие фразы, шутки и весёлые истории. Лёгкая, непринуждённая застольная беседа.
  Романов начал уже думать, что Пьетро пригласил их на обед лишь для того, чтобы представить их Антонио. Даже не познакомить (знакомство подразумевает более серьёзное общение), а лишь представить.
  И их встреча – лишь формальность. Первая завязка для возможного знакомства.
  Правда, ближе к дессерту Антонио так пристально и откровенно стал разглядывать Ларису, а потом и тянуться к ней с бокалом через стол, что Иван невольно взревновал (хотя, казалось, ему и не с чего было это делать... или, всё-таки...). Впрочем, Пьетро довольно быстро остудил пыл Антонио, шепнув ему что-то на ухо.
  А после десерта Антонио неожиданно приступил к делу. Так быстро и неожиданно, что не успевший вовремя сориентироваться Пьетро ещё некоторое время продолжал улыбаться, слушая речь Антонио.
  - Синьор Романов, - сказал Антонио. – Вы знаете, у нас в Италии иногда очень трудно пообедать.
  «Лирическое начало» отметил Иван.
  Лариса же, передвинувшая было стул подальше от пылкого итальянца, поняла, что неаполитанец перешёл к деловой части беседы. И незаметно придвинула стул обратно.
  Ближе к столу.
  - Особенно для туристов, - продолжал Антонио. – Вы знаете, туристы – чужие люди, посторонние люди...
  И он выразительно посмотрел на Ивана.
  - ...Они приезжают в Италию, гуляют по улицам наших великолепных городов, фотографируют древние руины, посещают музеи и...
  Антонио замешкался, подбирая слово, но потом махнул рукой.
  - ...И потом хотят кушать. Но днём рестораны закрыты. Трудно натйти ресторан, который открылся бы раньше пяти часов вечера. Разве что небольшие закусочные, рассчитанные как раз на таких вот наивных туристов. Туристы идут в эти закусочные, получают там плохо приготовленные бутерброды и едва размороженную пиццу...
  Антонио брезгливо поморщился.
  -... И они начинают плохо думать об итальянской кухне и итальянском гостеприимстве. Они думают, что великолепная итальянская кухня – лишь миф, придуманный поварами европейских и американских пиццерий для привлечения клиентов. Нет, синьор Романов, это не так! Итальянская кухня великолепна! Вы согласны со мной?
  И Антонио выразительным жестом показал на обеденный стол.
  - Согласен, - ответил Романов.
  - Туристы ошибаются, - сказал Антонио. – Часто они не понимают и не учитывают местные обычаи, традиции. Мы, итальянцы, ценим отдых. Дневной отдых. Жизнь коротка, не надо тратит её лишь на тяжёлый труд, уподоляясь роботу на конвейере.
  «А он неплохо заговорил на английском» отметил Романов. «Может, какие-то фразы ему заготовил заранее тот самый, единственный на фирме знаток английского языка? А он их просто удачно вставляет в речь?»
  - Поэтому днём рестораны закрыты, - Антонио покрутил сжатыми пальцами, словно запирая невидимый замок. – Открываются только вечером. Нужно знать время. И нужно знать место. Не место для туристов, где разогретую в микроволновке лазанью подают с кока-колой...
  Пьетро хихикнул, зажимая ладонью рот.
  - ...А то место, где есть настоящее вино Италии, и настоящая итальянская кухня. Проблема в том, что туристу сложно сразу найти такое место. Он – чужой. Понимаете?
  Романов кивнул.
  - Чужой! – повторил Антонио и выразительно поднял вверх палец. – Он может пойти не туда, и обратиться не к тем людям. Но вам...
  Он пристально смотрел на Ивана.
  - Вам, синьор Романов, повезло. Вы пришли к тем людям. Возможно, скоро вы поймёте, что значит – иметь друзей в Италии. Это значит – избежать ошибок и сделать правильный выбор. Вы видите – для меня хороший итальянский ресторан открыт в любое время. Даже здесь, в Сан-Марино, где большая часть ресторанов и кафе рассчитаны как раз на туристов. Как видите, мои друзья всегда и в любом месте могут рассчитывать на мою помощь. А вы, я вижу, хорошие люди и вполне можете стать моими друзьями. Вы найдёте время для того, чтобы посетить мой «Город развлечений»?
  «Да, лихо» подумал Иван. «Неаполитанец сразу взял быка за рога. Фигруально выражаясь, так сказать...»
  - Найду, - подумав, ответил Иван.
  - Когда? – наседал Антонио. – Я смог бы заехать за вами. За вами и вашей спутницей...
  И Антонио лукаво вспыхнувшим взглядом снова посмотрел на Ларису.
  - Послезавтра, - немного помешкав, ответил Иван. – Завтра у меня...
  Лариса смотрела на него удивлённо.
  «Послезавтра выставка» шепнула она.
  Романов отрицательно покачал головой и повторил:
  - Да, мы вместе смогли бы поехать. Послезавтра.
  - Хорошо, - сказал Антонио.
  Он заметил замешательство Ивана, но уточнять и задавать вопросы он не стал.
  - Я заеду за вами, - продолжил Антонио. – Послезавтра, в восемь утра. Простите, что так рано, но дорога долгая. Полдня может уйти на одну дорогу. Вы остановились в «Гранде»?
  Романов кивнул.
  - Хорошо! – воскликнул Антонио. – Чудесный отель! Сам часто останавливаюсь, когда приезжаю в Римини. Но...
  Пьетро сказал что-то Антонио, но тот отмахнулся.
  - Нет, Пьетро мы не возьмём, - с улыбкой заметил Антонио. – Он всё время опаздывает. С ним мы точно не успеем!
  И засмеялся. Но тут Пьетро не присоединился к его смеху. До конца обеда он просидел хмурый и изредка косо поглядывал на Антонио.
  Когда они простились с неаполитанцам и вышли из ресторана, Пьетро, поглядев вслед удалявшемуся Антонио, шепнул Ивану: «осторожней с ним».
  И, галантно поцеловав на прощание Ларисе руку, быстро ушёл.
  - Странный он, - отметил Иван.
  - Да что странного, типичный пылкий южанин! – ответила Лариса. – Глаз с меня не сводил. Я даже пожалела, что платье с таким вырезом одела...
  И она выразительно провела ладонью по груди.
  - Пьетро странный, - пояснил Романов. – Сначала сам знакомит с этим неаполитанцем, а потом советует быть осторожней. Похоже, он уже жалеет, что познакомил нас с Антонио. Неаполитанец – мужик хваткий, и он, похоже, ототрёт Пьетро в сторону. Постарается нас на себя замкнуть. А Пьетро этого боится...
  - Понятно, - протянула Лариса.
  Она смотрела в сторону. Минуту они молчали, и молчание стало неловким. Они словно испугались того, что остались один на один. Друг с другом.
  Хотя едва ли это было для них неожиданным.
  «Ты этого хотела?» спросила себя Лариса.
  Она отводила глаза. Будто Иван мог что-то прочитать в её взгляде.
  «Не в отель, нет» подумал Иван. «Нет, не так... не сейчас!»
  - А может...
  Иван откашлялся и продолжил:
  - Может, погуляем по улочкам? Монте Титано, красивое место...
  «Что, Ваня, у тебя с голосом?» ехидно спросил проснувшийся чертёнок. «От винца местного связки сели или минералки холодненькой попил?»
  «Заткнись!» ответил ему Иван. «Просто погуляем. Немного. Потом вернёмся...»
  «Да, да, конечно» согласился чертёнок. «Чудесное место, согласен! Но номер в отеле тоже неплох...»
  «Замолчи!»
  - Хорошо, - ответила Лариса. – Погуляем...
  И почувствовала, что кровь приливает к её щекам.

  Туман плыл на башнями Сан-Марино. Солнечный день так быстро сменился сумрачным вечером, что они не успели увидеть и почувствовать короткий этот переход.
  Они стояли на скальной площадке у стен старинного замка. Облака ленивой рекой обтекали тёмно-серые стены. Накрапывал дождь.
  Они стояли у края площадки и смотрели вниз. Там, внизу, под бело-серым потоком облаков, под красноватыми, с трудом пробивающимися сквозь малые оконца в дождевых тучах, лучами закатного солнца – лежали разбросанные по земле зелёные, коричневые и тёмно-жёлтые лоскуты полей, виноградников и лесов.
  А вдали виднелись вечерние огни Римини и Каттолики.
  - Холодно становится, - сказал Иван. – Мы уже три часа здесь гуляем. Может, вернёмся...
  - Вернёмся, - согласилась Лариса. – В отель...
  Он обнял её за плечи. О почувствовал, что кожа её подрагивает от вечернего холода.
  Он набросил ей на плечи пиджак.
  - Так теплее...
  Он и сам удивился тому, как возбудила его эта податливость Ларисы. Она не пыталась освободиться от его объятий.
  Нет, наоборот – она прижималась к нему.
  Он поправил отброшенный ветром рукав пиджака. И рука его невольно скользнула вниз. К её талии.
  Ладонь легла на изгиб. Горячий изгиб. Он провёл рукой ниже. Задыхаясь от волнения, он погладил её по бедру.
  «Господи, что творю... Что делаю!»
  Она стояла неподвижно, немного прикрыв глаза.
  Он положил ладонь на край платья. Слегка приподнял его, обнажая её ноги. Выше колен, выше.
  Кончиками пальцев он провёл между её ног, ощущая страстный жар тела.
  Но едва только ладони его приблизились к манящим венериным губам, скрываемым лишь тонкой,  ажурной тканью трусиков, Лариса отстранила его руки.
  - Нет, не...
  Она не договорила.
  «Дурак!»
  Иван не мог успокоить дыхание.
  «Что ты задумал?»
  Он не мог понять. Какое-то странное раздвоение. Мысли, осторожные мысли – были сами по себе. А тело, будто сорвавшаяся с привязи собака, не подчинялось мыслям, не подчинялось вообще ничему, кроме охватившей его страсти.
  - Вернёмся, - тихо сказала Лариса.

  Иногда ему казалось, что это сон.
  И, может быть даже, не его сон.
  Он не осознавал до конца, что происходит. С ним и Ларисой...
  Возможно, и Лариса происходящее казалось сном. Потому она была так раскованна. Потому ей было так легко.
  Иван был уверен, что она поднимется в свой номер. Как заворожённый, смотрел он на светло-серый свой пиджак, наброшенный ей на плечи.
  Она не снимала его. Не снимала, когда шла по лестнице отеля.
  «Оставь, оставь себе!» повторял Иван.
  Отчего-то он боялся того, что она снимет пиджак и отдаст ему.
  И на этом – всё кончится. Кончится сон.
  Она уйдёт. Поднимется к себя. Он вернётся в свою комнату. Не сговариваясь, повинуясь лишь доводам холодного, будничного, серого рассудка они постараются забыть, раз и навсегда забыть эти несколько минут, проведённых на скальной площадке в маленькой республике Сан-Марино. Несколько минут вечера – под дождём.
  Они забудут.
  Она поднималась. Она миновала свой этаж. Выше...
  В отеле – тепло и сухо. Они согрелись. Но она не снимала пиджак.
  Иван невольно немного обогнал её. Словно боялся, что сейчас она непременно заблудиться, потеряет дорогу.
  «Идём» шёпотом повторял он. «Идём».
  Они зашли в номер. Он включил настольную лампу.
  Теперь – она сбросила пиджак на пол. Подошла к окну. Стояла молча, неподвижно – минуты две.
  «У меня в баре... кажется, вино есть, тосканское» лихорадочно вспоминал Иван.
  Впрочем, он и сам не мог понять, почему он вспоминает именно о вине. И потребуется ли им это вино. И что им вообще потребуется. И что будет...
  Он не выдержал тишины.
  Он подошёл к ней и попытался обнять. Она отстранила его руки. Кочиками пальцев провела по его лицу.
  - У тебя номер большой, - тихим, евда слышным голосом сказала она. – У меня меньше.
  - Да...
  Он сглотнул слюну и повторил:
  - Да.
  И добавил зачем-то:
  - Люкс. Понимаешь, люксы всё время больше. Это, конечно...
  «Что я говорю? Зачем? Нужно сказать что-то другое, другое... Не нужно бы этого делать, но я не хочу, чтобы она уходила. Не хочу!»
  Она прошла мимо него – к постели.
  Сбросила туфли. Расстегнув на вороте пуговицы, сняла платье.
  И Ивану показалось, будто тот вечерний туман спутился вниз со скалы, проник сквозь стены, забрался в комнату. И стал не туманом уже, а пеленою – белой, слепящей, сладкою.
  Он смотрел, как снимает она лифчик и трусики. Он смотрел на её тело, наконец-то открывшееся ему манящее, обнажённое женское тело, на её груди с заострившимися и порозовевшими от страсти сосками, на тонкую, мягкую даже на взгляд кожу живота, и ниже - на треугольник волос между стройных ног, заветное место, источавшее, казалось, самый сладкий в мире аромат.
  Аромат любви и женской плоти.
  Он смотрел, как сбрасывает он одеяло на пол. Как ложится – и смотрит на него.
  Он не помнил уже, как разделся догола, открывая её взгляду своё тело – мускулистое, когда-то хорошо обработанное спортом тело.
  Он лёг рядом с ней.
  Она погладила его грудь. Живот.
  Он чувствовал, как сладкая кровь притекает в низ живота. И туманный морок сменяется огненным возбуждением.
  Он лёг на неё. Всем телом прижимаясь к ней. Ощущая мягкость живота и упругую твёрдость грудей.
  Он целовал её. Язык его ласкал её рот, он пил её слюну, сок её тела.
  И когда часть его тела проникла в её лоно – красные огни поплыли у него перед глазами, густая кровь забилась в висках.
  Её ладони легли ему на спину и ноготки её острыми иголочками прошлись по его коже.
  Не было уже ничего, кроме страсти. Плавящей тело страсти.
  И ему хотелось, чтобы она была бесконечной.
  Но кто бы мог выдержать такую бесконечность?

11.

  «Невозможно быть всегда внутри этой скорлупы. Она слишком тонкая. Её ничего не стоит разбить…»
  Ставицкий был один в пустой квартире.
  Он вернулся раньше, чем рассчитывал. Всё как-то не клеилось...   
  Всё было не так, как прежде Встречи получились скомканные, пустые и, большей частью, бесполезные. Половину из намеченных в Европе переговоров вообще пришлось отменить.
  Разве только с Войков получился какой-то разговор… По крайней мере, он согласился с его планом.
  Впрочем, был ли у него выбор?
  Но и это согласие было каким-то вынужденным, вымученным. Почти что – невольным.
  Казалось, что и Войков, будь у него хоть малейшая возможность, отказал бы Николаю. И предложил ему…
  Ну, скажем, подумать ещё немного. И не спешить сворачивать бизнес в России.
  «Я разучился убеждать людей. Я теряю кураж… Или как сейчас говорят? Драйв? Это много значит в бизнесе. Очень много. Войков скоро перестанет мне верить… Он и сейчас уже не уверен в правильности моих расчётов. Он, как видно, полагает, что я могу держать бизнес под контролем только в спокойных, предсказуемых условиях. И в надвигающейся буре мне штурвал не доверить… Я же читаю, читаю это в его глазах! Он так и хочет сказать: «Уйди, уйди в сторону, пока я сам тебя не отодвинул!» Да, хочет сказать. Но пока не решается».
  Он вернулся в Москву на два дня раньше намеченного срока.
  Прилетел ночным рейсом.
  Квартира встретила его темнотой и тёплой, душной непроветренностью комнат.
  Непривычным одиночеством.
  «Домработница не приходила…»
  Ставицкий зашёл в прихожую, включил свет, закрыл за собой тяжёлую, металлическую, лакированными дубовыми панелями обшитую дверь.
  Щёлкнул замок, и в тишине квартиры звук этот прозвучал отрывисто и громко. Как выстрел.
  Ставицкий вздрогнул.
  «Да хватит тебе… Совсем расклеился. Распустил себя, расслабил нервишки – вот они тонкими верёвочками и провисли. Чего дёргаешься, Коля? У тебя бизнес законный, спокойный. Да и не стреляют давно, никого не стреляют. И никогда. Не те времена, не те нравы. Это пускай обыватели думают, что у нас – сплошной криминал. Ты-то знаешь, Коля, что давно уже не криминал проблема. Сама жизнь – одна сплошная проблема. Безо всяких выстрелов… На рулетке по правилам играют, а у государства – своя рулетка. Как хочет, так фишки и двигает. И завтра же всё переиграет. И все твои планы – в трубу!..»
  Ставицкий снял лёгкую дорожную куртку и повесил на приоткрытую дверцу шкафа.
  «В трубу!»
  Он не любил развешивать одежду в шкафу, не любил вешалки. Носки и брюки разбрасывал где попало, отчего Лариса не раз ругала его, а домработница постоянно требовала прибавки к зарплате за постоянные поиски затерявшихся в недрах квартиры несвежих сорочек.
  «Лариса… Да, она ещё не вернулась».
  Он оставил сумки в коридоре, ногой отпихнул их ближе к стене. Чтобы не мешали ходить.
  Принял душ.
  Одел халат.
  И долго сидел на диване в гостиной, неподвижным взглядом гипнотизирую резного индейского божка с выпученными глазами, что сидел на краю шкафа, поджав под подбородок деревянные свои, красно-чёрные ноги.
  На божка взгляд Ставицкого никак не действовал. Божок растянул губы в издевательской ухмылке и показывал Николаю кончик тёмного языка.
  - И тебе на меня наплевать, - прошептал Ставицкий и отвернулся.
  «Я теряю власть. Теряю власть над людьми, над бизнесом, над деньгами. Мир меняется. Он больше не подчиняется мне. Даже та часть мира, которая когда-то была у меня под контролем. Я и над собой больше… не властен».
  Он поднял руку, поднёс её ближе к глазам. И в предрассветном сумраке с тревогой увидел, что кончики пальцев подрагивают.
  «Слабость… Слабым можно быть на Западе. Это там любят строить приюты для убогих. В России слабость – смерть. Медленная смерть…»
  Он подумал, что, быть может, стоит прилечь и поспать немного.
  Может, он просто устал.
  И пары часов сна будет достаточно для восстановления сил.
  И веры в себя.
  Но сон не шёл. И Николай чувствовал, что сон едва ли что-то изменит. Немного поможет, но не спасёт.
  Проспи он хоть сутки – легче не станет.
  Ставицкий дождался рассвета. Жалюзи на окнах стали розовыми от рассветных лучей. А потом бледно-жёлтыми от молодого утреннего солнца.
  Он сидел на диване в странной, сходной с параличом неподвижности.
  Леность мысли, отупение, обречённость охватили его.
  Захотелось…
  «Нет, к чёрту! Только не напиться! Исключено…»
  Он встряхнул головой. Сама мысль о водке показалась ему отвратительной.
  Нет, с ног он ещё не сбит! Не свалился на землю. На лопатки его пока не положили.
  Пусть хоть всё тело дрожит, а не только пальцы; пусть судорога его скрутит в узел, пусть сердце болит и полголовы откажет, пусть!..
  Но он будет жить. Обязательно будет. И выполнит свой план, и заставит следовать этому плану всех. Всех, кто задействован в его бизнесе.
  Он их всех заставит! Он вытащит деньги из этой чёртовой, давящей, душащей его России. И пусть потом она провалится со всей своей непредсказуемостью и непостижимостью.
  Но бизнес он спасёт.
  Он докажет Войкову свою правоту!
  Докажет…
  Надо начать. Прямо сейчас.
  Ставицкий встал. Вышел в коридор. Поднял с пола брошенный пиджак, встряхнул его. Достал из внутреннего кармана мобильный телефон. Набрал номер.
  «Пожалуй, рано звоню…»
  Зашёл в гостиную и посмотрел на часу. Половина восьмого.
  «Да, быстро всё-таки время бежит».
  Ставицкий долго ждал ответа. Он знал, что Кондрашин любит утром поспать подольше, и никогда не просыпается раньше девяти.
  «Потому и в офисе раньше одиннадцати не появляется… Ничего, я тебя разбужу! Вставай, вставай быстро!»
  Ответил женский голос.
  - Вам кого?
  - Это Ставицкий, директор компании, - ответил Николай.
  Голос его был хриплым и низким, оттого звучал очень представительно и даже отчасти грозно.
  - Очень приятно… Мы…
  «Приятно тебе, дуре» с нарастающим раздражением подумал Ставицкий. «Так я и поверил, что тебе приятно!»
  - Вы супруга Сергея? – спросил он.
  И, не дождавшись ответа, коротко приказал:
  - Разбудите!
  - Вы знаете…
  Она словно оправдывалась.
  - …Сергей допоздна работал, он так поздно вернулся. Он может вам перезвонить чуть позже?
  - Разбудите, - повторил Ставицкий. – Это срочно! Пусть он мне перезвонит через десять минут.
  Кондрашин перезвонил на минуту раньше назначенного срока. И так радостно спрашивал о самочувствии и результатах переговоров, будто всю ночь с нетерпением ждал именного этого звонка.
  - Серёжа, - прервал его восторженные расспросы Ставицкий, - сегодня же уточни, суммируй и подготовь информацию по всем складам, игровым залам, казино, по всем точкам, где можно в короткий срок собрать аппараты для экспорта. То, о чём мы с тобой говорили… У нас готовы контракты с Украиной, Прибалтикой и Латинской Америкой на поставку бывших в оперировании аппаратов. Отдельно собери и подготовь информацию по рулеткам. У Романова есть возможность пристроить рулетки в Румынии и в Болгарии. Отдельно выдели те аппараты, которые уже готовы к отправке. В первую очередь, по украинскому контракту. Сколько «Аристократов» в трейлер входит?
  - Той модели, что мы поставляем – семьдесят шесть, - с ходу ответил Кондрашин.
  - Хорошо, - с удовлетворением отметил Ставицкий. – Хорошо…
  Он почувствовал, что настроение его улучшается, и тяжёлые мысли уходят прочь.
  Он поймал кураж! Он почувствовал ту прежнюю, пьянящую, возбуждающую власть над людьми и событиями, что придавала его жизни необходимую остроту.
  - Посчитай, - сказал Ставицкий, - количество аппаратов. Так, чтобы было кратно семидесяти шести. Неплохо было бы двести двадцать восемь единиц кинуть. Все наши запасы по этой модели.
  - А примет Украина столько? – с недоверием спросил Кондрашин.
  - Не бери в голову, - отмахнулся Ставицкий. – У нас хорошие связи с Денисенко, наши деньги там тоже работают. И отдаём за копейки… И созвонись с Романовым, подготовь по его контрактам отгрузки. Сегодня же, немедленно этим займись!
  - Понял, - ответил Кондрашин.
  Ставицкий отключил телефон.
  С минуту стоял молча, подбрасывая лёгкий телефон в ладони.
  «Лене позвонить?»
  Он знал, что жена ещё два дня будет в Италии. Так что опасаться нечего…
  Да, Кондрашин сегодня всё решит. Он мужик исполнительный, ему можно верить.
  «Ладно, устрою себе небольшой праздник. Нужна хорошая встряска. Положительные эмоции…»
  Он позвонил Лене.
  Леночке Максимовой. Юной стажёрке из отдела зарубежных проектов.
 
  Она приехала часа через три.
  С минуту стояла в прихожей, словно не решаясь войти.
  - Давай уж, - не слишком вежливо пригласил Николай.
  И взял у неё сумочку.
  - Пусть здесь, на полке полежит. Вечно ты с ней ходишь. Телефон отключила?
  Лена кивнула.
  - Стесняешься?
  - Немного, - ответила Лена. – Я здесь… Мне здесь как-то… Не то, чтобы неуютно. Просто…
  - Понимаю, - ответил Николай. – Чужое семейное гнездо. Чувствуешь себя разрушительницей?
  «Господи, глупость какая!» подумала Лена. «Если бы он знал, болван самоуверенный, насколько для меня это всё серьёзно…»
  - Проходи, не стесняйся, - Николай широким жестом показал в сторону рабочего кабинета. – Я тут как раз небольшой столик организовал. Тебя угостить, и мне после командировки подкрепиться. Что ж так неуверенно? Можно подумать, ты здесь впервые.
  «В третий раз» мысленно ответила Лена. «Господи, как эти конспиративные встречи иногда надоедают!»
  Она прошла в кабинет.
  Ставицкий в своё время постарался, украсил его со вкусом, правда – несколько тяжеловесным и консервативным декором.
  Стены были отделаны резными дубовыми панелями с лакированной, глянцевой при свете дня поверхностью. В отличие от гостиной, где на окнах были лёгкие, светлые жалюзи, в кабинете окно было до половины закрыто тяжёлыми, собранными в складки, зелёными бархатными шторами, отороченные по краям светло-серой шёлковой нитью. Пол был покрыт старомодным дубовым паркетом, жёлто-красноватым от слишком тёмного лака.
  Если ещё и посмотреть вверх, на деревянные же (только не дубовые, а ольховые) панели потолка, то создавалось впечатление того, что находишься внутри старинной деревянной шкатулки, неведомо какой силой увеличенной вдруг до гигантских размеров.
  Разве только размеры комнаты несколько скрадывали, смягчали давление тяжёлых стен, объёмом пространства давая возможность свободно дышать, не боясь быть придавленным тяжёлой крышкой гигантской шкатулки.
  - До сих пор удивляюсь, - сказала Лена, проходя в комнату и садясь на диван.
  - Чему? – спросил Николай.
  Он вкатил в комнату сервировочный столик с расставленными на двух его полках в полном беспорядке вазочками с пирожными и фруктами, бутылками с «Чинзано» и лёгким итальянским вином и стоявшим в гордом одиночестве хрустальным графином с фруктовым соком.
  Николай подкатил столик к дивану и присел рядом с Леной.
  - Чему удивляешься? – переспросил он.
  - Кабинет у тебя…
  Лена посмотрела вверх.
  - Всё такое тяжёлое, огромное, угловатое. И тёмное.
  - Скажи уж – мрачное…
  Николай встал, включил музыкальный центр.
  - Что-нибудь лёгкое надо найти, джазовое, - пробормотал он. – Что-нибудь спокойное…
  Нашёл нужный диск, запустил его. Отрегулировал звук: так, чтобы было еле слышно.
  И снова сел на диван.
  - Мрачное, говоришь?
  Николай улыбнулся. Грустно и виновато.
  - Нет, Ленк, неправда. Ничего мрачного. Наоборот, это торжество жизни и стабильности. Торжество домашнего уюта. Это – консервативный стиль. Это тяжесть дома, тяжесть моего якоря. Раньше, когда не изобрели ещё якоря с чугунными лапами, моряки использовали грузы, иногда – обычные камни. Привязывали к ним верёвку и кидали в море. А другой конец верёвки привязывали к выступу на носу лодки. Чтобы не унесло её в открытое море…
  Николай вынул пробку из бутылки и разлил вино по бокалам.
  - Вот ведь интересно, - сказал он. – Вино днём, красивая женщина. И всё это – вместо работы. И ты знаешь…
  Он пожал плечами.
  - Никаких угрызений совести!
  - А это - вместо обеда? – иронично спросила Лена, показывая на тарелки с пирожными и фруктами.
  - Всё, что нашёл, - ответил Николай. – Вернее, всё, что смог приготовить. В холодильнике из готового – только обед из китайского ресторана. Я его ещё перед командировкой покупал, так что если хочешь…
  - Да нет уж, - решительно отказалась Лена. – Представляю, что ты купил! Уж лучше вино с фруктами.
  Она подняла бокал.
  - За что пьём, пан директор?
  - Не знаю, - честно ответил Николай. – Ну, скажем…
  Он подумал немного и предложил:
  - Просто, за хорошее настроение. И чтобы оно, как в песне поётся, не покинуло больше нас… В общем, за радость жизни!
  - Хороший тост, - ответила Лена.
  Николай догадался немного охладить вино. Сначала оно утоляло жажду, и лишь потом пьянило.
  Он протянул Лене дольку мандарина.
  - Угощайся…
  Он заметил, что Лена как будто чем-то взволнована или расстроена. Она старалась скрыть это, но Николай научился уже чувствовать её настроение.
  - Что случилось? – спросил он напрямик. – Почему грустишь? Хмуришься?
  Лена посмотрела на него с удивлением.
  - А почему ты решил, что я грущу? Вовсе нет…
  Она говорила не слишком убедительно. Лена не умела притворяться.
  «За это ты мне и нравишься» подумал Николай.
  - Да ладно уж, - сказал он. – Я же вижу… Мне тут звонили… Проверка была. Визитёры из органов. Ты из-за этого расстроилась? Ерунда, плюнь и забудь! Как пришли – так и уйдут. Нас эта мелкота не возьмёт…
  Николай говорил уверенно. Даже с оттенком пренебрежения по отношению к обэповцам, посетившим его компанию.
  Но сам-то вовсе не был уверен, что их визит останется без последствий.
  Впрочем, чувствовал он, что Лену волнует что-то совсем иное.
  - Да я про них забыла уже, - ответила Лена. – Они до нашего отдела не дошли…
  - Вот видишь, - радостно подхватил Николай, - и не дошли даже! Быстро их остановили…
  Он придвинулся ближе к Лене и положил руку ей на плечо.
  - Так что не волнуйся…
  Он сидел рядом с ней, прижавшись боком. И так приятно ему было ощущать тепло её тела. Такое спокойное, домашнее тепло.
  - Я не об этом думаю, - ответила Лена.
  - О чём же? - спросил Николай.
  «Господи, ну что там ещё может волновать? Обычная женская блажь…»
  - Ты знаешь…
  Лена вздохнула. Тяжело и печально.
  - Все эти слухи…
  - Та-ак,.. – Николай нахмурился и убрал руку с её плеча. – Понятно…
  Сейчас опять начнёт вспоминать косые взгляды и шепоток за спиной.
  Да какое ему дело до всего этого?!
  В конце концов, он поувольняет когда-нибудь… и не когда-нибудь, а очень скоро выгонит к чёртовой матери всех этих сплетников!
  Пускай сплетничают в подворотне, а не в его компании!
  - Кто на этот раз? – спросил Ставицкий.
  Спросил больше по привычке. Он уже привык к тому, что Лена не называет имён.
  Только жалуется…
  Она отрицательно покачала головой.
  - Зачем это тебе? Это мой крест – все эти разговоры выслушивать. Ты же директор, да ещё и генеральный. Большой начальник. Конечно, тебе никто не посмеет ничего сказать, даже вполголоса.
  - А тебе – смеют? – спросил Николай.
  И нахмурился.
  - Если бы ты мне хоть раз сказала, кто там слухи распускает, я бы этот вопрос в два счёта решил!
  - Нет, - ответила Лена.
  И, повернувшись к Николаю, улыбнулась. Мягко и немного грустно. Как будто жалела его.
  - Ты же знаешь, что не скажу. Зачем спрашивать?
  Она положила руки ему на плечи. И, приблизив губы к его губам, прошептала:
  - Я устала, Коля. Это же ничем… ничем не кончится… ничем хорошим…
  - Хватит, - прошептал он в ответ.
  Протянув руку, он расстегнул пуговицу на её платье.
  - Хватит… Не говори об этом… я ничего не хочу слышать. Я уже не хочу думать о том, что будет. Мне надоело строить планы… надоело вечно всё предвидеть. Я хочу сейчас, сегодня… только сейчас… Хочу, чтобы ты…
  Лена легла и закрыла глаза.
  Она слышала стук своего сердца. Оно стало таким громким, это сердце.
  Она чувствовала, как Николай мягко сжимает ладонями её груди. Как медленно, нежно поглаживает её живот.
  Приподнимает платье, и губы его целуют кожу на её бёдрах.
  Она почувствовала, что слабеет. И голова кружится – быстрее, быстрее.
  И весёлые белые искры прыгают – в темноте…
 
    12.

  Главный бухгалтер компании, Екатерина Даниловна Боровикова, была в тот день в хорошем настроении.
  По крайней мере, в начале того дня...
  Она сама не знала, почему это так получается, что ей особенно легко и ровно работается только в отсутствие начальства.
  А в последнюю неделю везло просто невероятно: в командировки разъехались все донимавшие её бесконечными запросами и вызовами на срочные совещания боссы.
  И ни одного корпоративного семинара всё это время!
  Ну, не то, чтобы она совсем не любила учиться… Но семинары, как правило, походили на те же, ненавидимые ею, совещания, на которых надо было произносить правильные слова о следовании корпоративным процедурам, клясться в верности руководству и всячески демонстрировать готовность к выполнению любых (но, безусловно, глубоко продуманных и единственно верных) приказов.
  Вот курсы, пусть даже и корпоративные, это совсем другое дело!
  Там, бывает, и что-то интересное рассказывают. Вот, скажем, особенности налогообложения игорного бизнеса. Она в этом самом игорном бизнесе – третий год, но до сих пор столько непонятного. Весь этот учёт наличных, выигрышей…
  А аппараты? Легко ли поставить на баланс технику стоимостью в тысячи евро за единицу товара, при условии, что на склад она поступает со стоимостью… Ну, скажем, немного ниже.
  Легко ли возиться со всеми этими «фирмами-прокладками», однодневками, у которых, якобы, и закупаются рулетки?
  Легко ли закрывать все эти липовые контракты с оффшорными конторами на Вирджинских и прочих островах?
  Легко ли…
  А всё она, всё на ней висит. И работа, и бумаги, и отчёты. И ответственность!
  Кто отвечает в первую очередь за дела компании? Генеральный директор и главный бухгалтер.
  Генеральный-то как сыр в масле. У него и недвижимость за рубежом (ей ли не знать!), и счета в банках по девяти странам раскиданы (не считая, конечно, России), а теперь вот, похоже, и бизнес решил за рубеж перекинуть.
  Ему-то хорошо. Если какая-нибудь каша заварится (а она, похоже, непременно заварится… водичка в котелке уже кипит!), то генеральный вывернется. Обязательно!
  Сбежит, проще говоря. А что ему терять тут, в России? Пока есть бизнес, помещения, люди, техника – он связан по рукам и ногам. Но стоит ему реализовать свой план (а что это за план – Боровикова догадывалась, да и сама оформляла документы на снятие с баланса отправляемых за границу игровых аппаратов и рулеток, по документам, якобы «пришедших в полную негодность в процессе эксплуатации»), стоит ему обратить офисы, залы, казино и технику в деньги – всё, конец! Ничто его в стране не удержит.
  А люди… Плевать он хотел на людей.
  Боровикова была уверенна, что именно – плевать. И никак иначе.
  «Вот так вот… Вместо благодарности за многолетний труд. А на последнем-то совещании улыбался, хвалил, комплименты без счёта отпускал. А сам во Францию глазки скосил. Меня-то, Николай Романович, не обманешь! Вы кого угодно обмануть можете: помощников своих, директоров департаментов, Гонеева-всезнайку со всеми его дружками-генералами. И супругу свою нежно любимую…»
  Боровикова иронично усмехнулась.
  «…тоже обмануть можете. Ещё как! Но не меня. Главбуха не обманешь. Бухгалтер не с людьми, с документами работает. А они, документы, умеют обличать. Особенно, когда их, документов, много. Всё через меня проходит: и таможенные декларации, и счета, и запросы на наличные, и вся ваша переписка по «чёрной кассе», и все, между прочим, бумажки-бумаженции по вашим командировочным расходам. Знаю, куда вы ездили, какие страны посещали. И когда вы там были. И в каких гостиницах останавливались. И какие траты у вас были… И ещё знаю, сколько денег вы планируете вложить в покупку казино в Италии и Германии!»
  Скроется, гад! Как пить дать, скроется. А ей тогда – что? Оставаться здесь и убирать «хвосты»? С риском того, что какой-нибудь из заметённых было следов не обнаружится компетентными органами и не приведёт прямиком к ней… Конечно, к ней. К кому же ещё!
  Так что…
  «Может, пора уже и о себе подумать?»
  Сколько бы Ставицкий не говорил, что бухгалтер – самый близкий ему член команды, но она-то знала, что там, в зарубежных проектах – ей места нет.
  И дружба с генеральным – только до поры, до времени.
  И все эти слова о «близости» и «доверительных отношениях» - лишь слова.
  А ещё…
  Ещё семья. Непутёвый муж, что за три месяца уже второе место работы меняет. Сын, которому постоянно нужны лекарства.
  Что с ними будет?
  Екатерина тяжело вздохнула и отодвинула в сторону папку с финансовыми отчётами.
  Нет, конечно, без начальства хорошо… Но эти мысли, эти проклятые неотвязные мысли! Как они портят настроение.
  «Хорошо, что есть ещё возможность о себе позаботиться…»
  Скрипнула дверь.
  Екатерина подняла голову.
  В кабинет тихо, бочком, словно стараясь быть незаметным (хотя как бы это у него могло получиться?) вошёл… Точнее, не вошёл, а, скорее, пробрался Гонеев.
  «Змеюка!» с ненавистью подумала Екатерина.
  Да, сейчас Гонеев напоминал не прежнего, вальяжного, самоуверенного, всегда занимавшего там много места в пространстве и окриками своими производившего так много начальственного шума заместителя по безопасности и начальника оной же службы.
  Нет, сейчас это был сгорбившийся, сжавшийся словно от какого-то неожиданного, невесть откуда взявшегося испуга человек, старавшийся теперь и ростом стать пониже, и места занять поменьше, и вообще – вести себя как можно незаметней.
  «Что это с ним?» удивилась Екатерина. «Начальство выволочку устроило? Или после проверки в себя никак не придёт?»
  Впрочем, версию с нервным потрясением от проверки УБЭПа она сразу отвергла. Уж Гонеев-то прекрасно понимал, что УБЭП их больше стращает, чем реально подводит по статью. Это давление, смягчаемое долларовой прокладкой.
  Если их действительно начнут топить, то сделают это комплексно. Все ведомства нагрянут сразу.
  А пока – так, первый звонок. Предупреждение. И очередная дойка финансовой коровы.
  - С чем пожаловали, Илья Петрович? – спросила Боровикова.
  Вопрос её как будто обрадовал начальника службы безопасности. Он словно этого и ждал. Отчего прежняя его (явно наигранная) робость куда-то исчезла, он сразу встрепенулся и принял вид уверенный и самодовольный.
  - Дело какое? – продолжала допытываться Екатерина.
  «Ко мне-то у него какие претензии могут быть?»
  Гонеев повернулся к ней, улыбнулся радостно и, потирая руки, присел на стул у её стола. Стул для посетителей был изрядно уже расшатан за многие годы службы (бухгалтерия из профессионального стремления к экономии мебель не меняла годами, в отличие от других отделов, которые ежегодно, а то и по два раза в год, исправно присылали в бухгалтерию счета на оплату новых столов, стульев, кресел, шкафов, вешалок, зеркал, кожаных диванов и прочей офисной роскоши, ценой своей иногда доводившей Екатерину Даниловну до меланхолии).
  Стул заскрипел под тяжестью его тела и несколько накренился набок, отчего Гонеев, враз перестав улыбаться, боязливо схватился за подлокотник и по старой офицерской привычке негромко (но вполне разборчиво для бухгалтерского слуха) выругался.
  «Хорошо, девчонки на обед ушли» подумала Боровикова. «Ещё не хватало – матушку чью-то мне тут вспоминать! Совсем распустился!»
  Вслух же она ничего не сказала.
  - Да, с делом я к вам, - ответил ей, наконец, Гонеев.
  И, нагнувшись над краем стола, положил ладонь на папку с документами.
  - Особо важным...
  - Батюшки светы! – с притворным беспокойством воскликнула Боровикова. – Чем доверие такое заслужили? С особо важными делами к нам ходят, надо же...
  «Ты у меня дошутишься сейчас» подумал Гонеев. «Я тебе сейчас шутливое-то настроение собью!»
  А вслух сказал:
  - Должностью доверие заслужили. Кому же, Екатерина, доверять, как не главному бухгалтеру? Контракт с Денисенко через вас ведь проходил? Наверняка с вами согласовывали?
  Екатерина кивнула в ответ. Ей и в самом деле былот сейчас не до шуток. На Гонеева она смотрела натороженно и недоверчиво.
  - А что так? – продолжал допытываться Илья Петрович. – Чего киваете, а слово молвить боитесь?
  И подмигнул Боровиковой, будто старый, опытный, матёрый заговорщик – молодому и неразумному конспиратору, неумело пытающемуся таить якобы секретный, а на самом деле - давно и хорошо известный посвящённым мастерам заговора план.
  - Не бойтесь, Екатерина Даниловна. Боятся незачем. Помещения у нас безопасные, защищённые. Всё под контролем, вы уж мне поверьте. Так что таиться нечего. Проходил, стало быть, через вас договор?
  - Да, - тихо ответила Екатерина.
  А потом, набравшись мужества, решительно отрезала:
  - Не пойму я, честно говоря, чего это вы, Илья Петрович, разными договорами интересуетесь. У нас в последнее время много всяких отгрузок проходило, и на складах много чего скопилось. Тоже будет отгружаться. Вам-то какое дело? Если бы начальство решило, что и вас нужно к работе с контрактами подключать – то вам бы и так всё, что нужно доложили бы. К чему вот так приходить и вопросы задавать? Сами знаете, что посторонним... В общем...
  И Боровикова, словно желая подчеркнуть своё возмущение нетактичным поведением Гонеева, приподняла блокнот и силой хлопнула им о поверхность стола.
  И посмотрела искоса на Гонеева.
  На того слова Боровиковой никакого впечатления не произвели.
  Он сидел неподвижно, уставившись в окно, и лицо его было совершенно невозмутимо и неподвижно.
  Весь вид его будто говорил: «Возмущаешься? Ну, ну... Давай, валяй... И не таких на место ставили».
  - Чего ругаетесь, Екатерина Даниловна? – подчёркнуто спокойным, расслабленным и как-будто даже ленивым голосом произнёс Гонеев. – Я ещё и разговор не начал, а вы уже возмущаетесь. Я что, какую-то конфиденциальную информацию у вас выведать хочу? Нет, конечно же. Что контракты с вами согласовываются – это многие знают. Что по контракту с Денисенко поставщиком выступает оффшорная компания, да ещё и киприотская – этоя и без вас знаю...
  «Знаток чёртов!» со злостью подумала Екатерина.
  - ...И что компанию-поставщика по контракту вы подбирали. У вас ведь есть комнатка, в которой стоит стол, а в верхнем ящика стола – уйма всяких печатей и факсимиле подписей. Скольк фирм в одном ящике стола уместилось – представить себе трудно. Но я представляю. У меня ведь особые инструкции от начальства – в случае проверок и наездов со стороны наших доблестных органов – именно этот ящик с печатями хватать и нести как можно дальше от офиса. У меня ведь недаром дубликат ключей от этой комнаты хранится. Чтобы всякие там вирджинские, кипрские, новозеландские, лихтенштейнские и прочие конторы не спалились разом во время очередной проверки. Так что ваши отповеди гневные мне не нужны. И политику безопасности мне объяснять не надо, я в ней не хуже вас разбираюсь, уважаемая Екатерина Даниловна.
  Гонеев замолчал на полминуты, и всё это время, переведя взгляд на Екатерину, будто гипнотизировал её неподвижными зрачками.
  А потом продолжил:
  - А надо-то мне совсем немного. Самая малость. Денисенко аппараты отгружались обезличенные? Без шильдов?
  Екатерина покачала головой.
  «Чего захотел...»
  - Нет вам не ко мне, - ответила она. – Это вам Савченко надо спрашивать. Или на склад звонить. Мне-то откуда знать, как они отгружались? Из договора этого не видно, а в инвойс для украинцев серийные номера вбивались, так что...
  - А списывали вы как эти аппараты? – продолжал допытываться Гонеев.
  - Естественная убыль, - сухо ответила Екатерина. – Что ещё нужно?
  И она, подняв трубку телефона, демонстративно стала набирать номер. Первый, что пришёл ей на память – номер секретариата Ставицкого.
  Она хотела поскорей закончить этот странный и (как она чувствовала) весьма опасный для неё разговор. И уже не скрывала этого желания.
  - Естественная убыль? – переспросил Гонеев. – Так прям и списали? Мыши сгрызли аппараты? Или клиенты, расстроенные проигрышами, порезали их на куски прямо в залах казино? Вот так вот с баланса и сняли...
  И Гонеев коротко и издевательски хохотнул. И вытер ладонью уголки рта.
  - Илья Петрович, - строгим голосом сказала Боровикова, - у меня мало времени и много работы. Я не собираюсь вам ничего объяснять и, тем более, сообщать детали отгрузко и списания техники. Если нужна дополнительная информация – пришлите письменный запрос...
  «И пошёл ты!..» мысленно добавила Екатерина.
  - Ладно, ладно, - пробормотал Гонеев.
  Он как-будто смутился, стушевался, быстро встал и направился к двери... Но... Но Екатерина слишком хорошо изучила этого ушлого особиста, чтобы так вот поверить его актёрской игре.
  Она-то понимала, что Гонеев пришёл не для того, чтобы получить ответ на свои вопросы. Он, опытный чиновник, прекрасно понимал, что не будет главный бухгалтер компании обсуждать с ним такие вопросы. Понимал, но всё-таки пришёл и вопрсы задал. Разыграв в начале и в конце разговора смущение и робость. А в середине – нагловатую самонадеянность.
  Для чего?
  Екатерине снова стало неспокойно.
  Она поняла – для чего он приходил. Увидеть её реакцию на его вопросы. Спросить – и посмотреть.
  А она не выдержала, сорвалась. Даже попыталась нагрубить.
  И Гонеев наверняка поймёт...
  «Господи, зачем же я так повела себя?» с тревогой подумала Екатерина. «Он мой страх быстро нащупает, у него нюх на страх. Эти ребята, из органов, как борзые добычу чуют. Зачем же!..»
  У самой двери Гонеев остановился, повернулся к ней и помахал рукой.
  - Всего наилучшего, Екатерина Даниловна. Извините за беспокойство. Надеюсь, вы всё правильно поняли и не сердитесь на меня за моё любопытство. Работайте спокойно, Екатерина Даниловна, большя я вас не потревожу.
  - Да, да, конечно, Илья Петрович, - ответила Боровикова. – Всё понимаю, разумеется... И вам, как говорится, всего наилучшего...
  И Боровикова почувствовала, что голос её звучит как-то робко и неуверенно.
  Гонеев закрыл за собой дверь.

13.

  Толя запрыгнул в машину. Так быстро, что едва успел пригнуть голову.
  - Гонится за тобой кто? – деловито осведомился Тёма. – Менты с наганами?
  Толя захлопнул дверь – резко, одним рывком на себя.
  - Не шути, блин! – процедил он сквозь зубы. – Охрана, сволочи, так косилась. Блин, так косилась! Я чуть в штаны...
  - Ты бы ещё видеокамеру с собой взял, - продолжал иронизировать Тёма. – Ходил тут, чмырёк, глазами стрелял. Да тебя, юный следопыт, только слепой не срисует. Понял?
  - Да я тебе за чмырька!..
  И Толя сунулся было к водителю, но, получив точно рассчитанный удар в лоб, замолчал, затих и сел на место.
  Тёма завёл машину, вырулил с парковки и, отъехав метров на двести, остановился в каком-то глухом, едва освещённом дворе.
  Заглушил двигатель. Приоткрыл дверь, высунул голову из машины и огляделся по сторонам.
  «Вроде, место тихое. Хоть и центр...»
  Захлопнул дверь и кивнул главному.
  - В ажуре. Точка тихая...
  И включил свет в салоне.
  Блинов вытащил из внутреннего кармана листок бумаги и ручку. Повернувшись к Толе, спросил:
  - Ну, Толян, объясняй, что да как. Много успел увидеть?
  Толя с готовностью придвинулся ближе к Блинову и быстро зашептал:
  - На входе – рамка и три охранника. Все объёмные, суки, и высокие. Шкафы славянские! И мышцой не обижены. В пиджаках...
  - Понятно, что не в кимоно! – оборвал его Блинов. – Под пиджаками у них что? Оружие есть? Стволы видел? И хватит шептать! Говори нормально, здесь все свои.
  Тёма усмехнулся...
  «А я говорил, что Толян – тупой. Его за лоханутость хозяин из палатки прогнал, Толян ему прибыль не мог нормально посчитать и сдачу всё время в убыток давал. Волт у азера нервы и не выдержали, прогнал он Толю на вольные хлеба...»
  ...и включил магнитолу, понизив звук до минимального уровня.
  - Говори, Толя, говори, не смущайся, - добавил от себя Тёма.
  Толя обиженно засопел, вытер нос уголком рукава старой, затрёпанной зелёной куртки и продолжил:
  - Один-то ствол точно есть. Что я, не понимаю, что ли? Посмотрел...
  Блинов быстро начертил на листе схему входа в казино.
  - Где стоит рамка и как обычно стоят охранники? Покажи...
  Толя взял ручку и, подумав немного, нарисовал вытянутый прямоугольник и три точки.
  - Рамка вот тут... А охранники так стоят: один у рамки, у него у руках этот, как его... штука такая, он ей проверяет, если звенит...
  - Понял, сканер, - ответил Блинов. – Дальше!
  - Ещё двое здесь, слева, - продолжал Толя, водя ручкой по бумаге. – Там это, вроде стола такого стоит... Ну, туда мелочь надо высыпать, мобильные выкладывать, чтобы внутрь пойти. А ещё там такая штука стоит, вроде тумбочки, но пластиковая. И с проводами. И экран. И туда портфели кладут, сумки всякие...
  - Понял, - сказал Блинов. – Вещи просвечивают. Оружие ищут, собаки...
  Он взял у Толи ручку.
  - Хватит рисовать, Пикассо хренов! Что ты мне тут начеркал?!
  Толя принул голову и смущённо откашлялся.
  - Показать хотел...
  - Показать!..
  Блинов внимательно посмотрел на Толины каракули.
  - У кого из охранников ствол заметил?
  Толя, подняв голову и посмотрев на рисунок, пальцем ткнул в одну из точек.
  - Вот у этого! Вот здесь кобура...
  И Толя похлопал себя по левому боку.
  - А остальные? – допытывался Блинов.
  Толя развёл руками.
  - Не заметил. Так ведь всё и не разглядеть!
  Тёма засмеялся и, приоткрыв окно, закурил.
  - Дай и мне, - попросил Блинов. – Что-то в сон тянет, взбодриться малость...
  Тёма протянул ему смятую пачку сигарет и зажигалку.
  - Не разглядеть, - с насмешкой протянул Тёма. – У них где угодно кобура может быть. И сбоку, и на поясе, и на голени.
  - Хорошо, - ответил Блинов, с наслаждением выпуская синий, горьковатый дым. – Будем считать, что все они вооружены. Стволы у них, надеюсь, травматические...
  - А то как же! – охотно подтвердил Толя. – Они не менты. Чего им...
  - Менты через три минуты приезжают, - задумчиво произнёс Блинов. – Проверено... Так что не радуйся прежде времени. Кроме того, у казино наверняка договор с ментами. Там патрульная машина рядом пасётся. Каждый вечер... Днём её нет, но днём выручка хреновая. Так что надо будет думать, как с ментами вопрос решить...
  Блинов снова повернул листок ближе к Толе.
  - Где зал аппаратов? И где касса? Рисуй!
  Толя обиженно засопел:
   - То рисуй, то не рисуй... То в разведку пойдёшь, то хреном каким-то заморским обзывают... Вам, Виктор Иванович, конечно, можно...
  - Не болтай! – оборвал его Блинов и снова протянул ручку. – Тебе важное задание доверили, костюм приличный купили, чтобы ты, чмошник реутовский, в приличное место хоть раз в жизни мог попасть. Пройти, так сказать, фейс-контроль. Знаешь, что такое фейс-контроль?
  - А как же! – важно произнёс Толя. – Это когда на рожу смотрят...
  - Не только! – не дал ему развить мысль Блинов. – На прикид тоже. Я знаю, я сам в таких местах работал. Тут у охраны наверняка и инструкция имеется на все случаи жизни. Тебя в твоих джинсах драных в казино сроду бы не пустили. Разве только в занюханный зал игровых аппаратов у метро, если такие ещё остались.
  - А как же! – важно сказал Толя. – Меня пускали в своё время... Я вот когда с кавказцами работал, они мне показали одну точку на рынке. Там аппаратов...
  Толя на мгновение закрыл глаза и с восхищением выпалил:
  - Штук пять наверное, не меньше! Там эти, лимоны всякие на экране. А на другом экране – самолёты всякие, пропеллеры. И эти... баллы или там очки выпадают...
  - Очко у тебя выпадает! – сострил Тёма и засмеялся, довольный собственный юмором. – От страха!
  - Заткнись ты, урод! – закричал Толя и снова полез было в драку, но Блинов остановил его, резко дёрнув за плечо.
  - Не отвлекайся! И не лезь к водителю. Рисуй, давай.
  Толя минуты три старательно водил ручкой по бумаге. Наконец, пыхтя от усердия, провёл несколько линий и, довольный результатом, заулыбался.
  - Во... Красота!
  - Что здесь? – спросил Блинов.
  - Здесь касса, обмен жетонов, - сказал Толя и показал на коряво начерченный, покосившийся на бок треугольник. – У кассы, похоже, ещё охрана топчется. Зал с автоматами чуть дальше... Вот  тут!
  - Защита кассы? – уточнил Блинов.
  Толя пожал плечами.
  - Да хрен его... Дверь, похоже, бронированная, да и стекло...
  - И видеокамеры везде, - задумчиво произнёс Блинов. – Да, казино брать – это тебе не зал с аппаратами. Там только ствол охраннику к носу поднеси – и можно бабки пересчитывать...
  - Так, может, зал и возьмём? – предложил Тёма.
  - Умный, да? – раздражённо ответил Блинов.
  Толя злорадно захихикал.
  - Пробовали уже, - добавил Блинов. – Максимум срубили – сто тысяч, в рублях. Максимум! Кто в залах играет? Так, мелочь всякая. В лучшем случае – менеджеры средней руки. Крупной игры там не бывает! А вот казино – другое дело. Риск гораздо больше, но и куш можно сорвать.
  - Как с ментами быть? – спросил Тёма. – ППС наверняка возле входа будет дежурить...
  Толя взволнованно засопел. Охрана ему было нипочём, но встречи с милицией он откровенно побаивался. У милиции-то не травматическое оружие, а наверняка – «калашниковы».
  - Не дёргайся, - ответил Блинов. – Пойдём под утро, часа в четыре. Менты за ночь намаятся, у них реакция уже не та будет. А под утро, полагаю, наличка в кассе накопится. Так что... Да не в головы не берите, пацаны!
  Блинов улыбнулся и хлопнул Толю по плечу.
  - Я чего вас, молодых и необстрелянных, против ментуры поведу? Да нет, конечно! Ментов пацаны на себя возьмут...
  - Ещё люди в деле будут? – удивлённо спросил Тёма.
  - А как же! – подтвердил Блинов. – Ещё пара человечков на последнем этапе подключится. Ребята опытные, проверенные... Так что ваша задача простая: внутри подстраховать. Вот и всё!
  - А мне что, машину греть не потребуется? – с некоторой настороженностью переспросил Тёма.
  - А чего её греть? – с показной беспечностью ответил Блинов. – Не зима, вроде. И так жарко, даже ночью. Управимся быстро, движок и остыть не успеет. «Форд» - не российский тазик на колёсах, с полпинка заведётся. Так что греть ничего не надо. А вот сумки донести...
  Тёма с заметно возросшим интересом слушал Блинова.
  А Толя облегчённо улыбался своим, одному ему понятным мыслям. На душе у него было легко. Главное он понял: с ментами лично ему дело иметь не придётся.
  А остальное не так уж важно.
  - Теперь слушайте меня внимательно, ребята, - тихо и медленно произнёс Блинов. – Детали обговорим позже, но главное я скажу сейчас. Если будут вопросы – спрашивайте сразу, не тяните. Так вот, начинаем в четыре утра. Подъезжаем на двух машинах, компактно. Расстояние на парковке от бампера до бампера не больше полуметра. Это чтобы кто-нибудь сдуру между нами не залез. Паркуемся справа от входа, ближе к выезду. Маски придётся сразу в машине надеть, у них там и парковка камерами просматривается. Поэтому подъехать надо как можно ближе к входу. Как только выбегаем из машин – счёт идёт на секунды. Максимум через три-четыре минуты ментам подмога из ближайшего отделения придёт, тогда точно не справимся. Человечки мои ментов «гасят», мы сразу проходим внутрь. Охрану сразу кладём мордами в пол, если не лягут – валим и идём дальше. Кассу вскрываем пластитом и чистим, по максимуму быстро. Это надо делать очень быстро. Иначе суки, что в кассе сидят, успеют сейфы закрыть. А сейфы у них, не исключено, с блокировкой. И неизвестно толком, что за сейфы. Их, может, и взрывчатка не возьмёт. Так что вскрыть надо очень быстро. На нашей стороне – внезапность, а так же то обстоятельство, что сразу всю наличку в сейф не спрячешь. На крайняк – берём то, что есть и сваливаем. Толя, не дожидаясь нас, идёт прямиком в зал и выворачивает карманы гнилой буржуазии...
  Толя хищно, широко обнажив зубы, улыбнулся и с всхлипом сглотнул слюну.
  - Ты не улыбайся, лошара! – язвительным тоном заметил Тёма. – Ты слушай, блин. Это важно, ты понял?
  Толя закивал в ответ.
  - Ты понял?! – с угрозой повторил Тёма. – Ты нам только сорви всё, только попробуй! Это важно, урод! Это тебе не мать пьяную у подъезда башкой об скамейку бить!
  - Ах ты!
  Толя попытался схватить водителя за воротник и дёрнуть на себя.
  Тёма выбросил руку вперёд, но в на этот раз, в сутолоке короткой схватки, промахнулся. И тут же получил ответный и точный удар – в челюсть.
  - Стоп! – крикнул Блинов.
  И врезал обеим помощникам. Душевно, так что у обоих из разбитых губ брызнула кровь.
  - Тёма, на минуту. Из машины!
  Они вылезли из машины и с минуту стояли молча возле мусорного контейнера.
  Тёма тяжело дышал и вытирал с подборока набегавшую струйку крови.
  Блинов достал белый носовой платок и протянул водителю.
  - Рожу вытри. Здесь, возле губ. Смотреть на тебя страшно, на вурдалака похож. Весь хлебальник в крови!
  Тёма криво улыбнулся и вытер подбородок и губы мгновенно порозовевшим платком.
  - Если ещё раз, - тихо произнёс Блинов, - ты, родной, пацана спровоцируешь, я тебе...
  - Понял, - ответил Тёма.
  - Не понял! – повысил голос Блинов. – Ты не понял! Ты даже не представляешь, как я тебе рожу подрихтую!
  Помолчав полминуты, добавил:
  - Водила ты хороший, но... Но учти – не прощу. Тот, кто со мной работает – в моей команде. И я на него наезжать не позволю. Даже если ты классный водитель, а он – просто пацан подмосковный. Всё понял?
  - Всё, - ответил Тёма.
  И попытался было вернуть Блинову платок.
  Но тот отстранил руку Тёмы.
  - На кой мне эта тряпка нужна? – брезгливо скривив губы, сказал Блинов. – Выбрось вон, в мусорку...
  Потом, понизив голос, спросил:
  - А чего Толян мамашу-то... головой об скамейку?
  - Застыдился, - ответил Тёма, облизывая губы в сохнущей корке крови. – Батя туберкулёзник, мамаша пьёт через день. Та ещё семейка! Он тогда на рынке в аппараты десятки последние совал, типа чтобы бабки выиграть и мамашу на лечение отправить. Нашёл объявление в газете... частный какой-то пансион для алкашей... Вот он, типа, нашёл способ кучу бабла выиграть. Ну и лоханулся, понятно! В карманах голяк, мамаша пьяная у подъезда... Вот он и сорвался. Мне дружбан рассказывал, он с ним в одном доме живёт.
  «Да этот дебил Толя, похоже, ещё и мстить «одноруким» собрался!» с удивлением подумал Блинов. «Вот оно что... Ну что ж, придуркам с местью иногда везёт. Жить не получается, а отомстить – иногда выходит».
  Настроение у него улучшилось.
  Он попросил:
  - Сигарету бы ещё, Тимофей... Угостишь? Покурим давай, подышим... Ночь-то какая, прямо как на юге! Тепло, хорошо. Ну что, не обижаешься на меня?
  - Да нет, - повеселевшим голосом ответил Тёма.
  И всхлипнул.

  Домой они вернулись поздно.
  Во втором часу ночи.
  Софья, конечно, играла бы дольше. В такое время для неё игра лишь начиналась.
  Но на этот раз Владимир был твёрд и увёз её из казино, прервав в самом начале «ну, конечно, выигрышную» игру.
  «Чего тебе…»
  В квартире было темно. Музыкальный центр подмигивал синим огоньком, и светились в темноте глаза кошки Люси.
  Люсю за были покормить утром. Весь день она, голодная, мяукала и назло хозяевам драла дорогие тканевые обои. Драла не там, где специально для её когтей прикреплён был кусочек поролона, а – везде. Хоть и знала, хвостатая, что накажут её жестоко за такое вредительство.
  Но обида на хозяев оказалась сильнее доводов рассудка.
  Впрочем, свет в квартире они не включили и не увидели Люсиных художеств.
  Софья сразу прошла в спальню и, не раздеваясь, рухнула на кровать.
  Сбросила туфли, с наслаждением вытягивая затёкшие ноги.
  Перевернулась на спину и закрыла глаза. На минуту ей показалось, что кровать, комната, а то, может, и весь дом покачивается на морских волнах, раскачивается мерно – вправо и влево. Волны колыбелью качают комнату, укачивают, убаюкивают её.
  Было спокойно и тихо, но сон не шёл.
  Владимир сел на край постели.
  Долго смотрел на Софью. Наклонившись, поцеловал её.
  И прошептал:
  - Зачем?
  Она улыбнулась, не открывая глаз. Будто во сне.
  - Зачем? – повторил Владимир.
  Вот потому и не хотелось спать. Всё-таки не так уж спокойно было на душе. И дело, конечно, не в проигрыше…
  - Дамам в покер не везёт, - ответил Софья. – Сам знаешь…
  Она погладила мужа по запястью.
  «Зачем он опять начинает этот разговор?»
  - Что тебе ещё нужно? – спросил Владимир.
  И с тяжёлым вздохом провёл ладонью по лицу.
  - У нас всё могло бы быть по-другому, - сказал он. – Я, слава богу, неплохо зарабатываю. Машина, квартира в хорошем районе, отдыхаем вот…
  - Я уже слышала, - сонным голосом ответила Софья. – Хватит… я хочу спать…
  Спать ей не хотелось совсем. Но не хотелось и выслушивать упрёки мужа. Да и ночные разговоры эти, бессмысленные и выматывающие нервы ненужной исповедальностью своей, давно уже ей надоели.
  Муж не поверил ей. Он уже изучил всё её отговорки.
  - Не хочешь, - сказал Владимир. – Устала, но спать не хочешь. Ладно, я не буду тебе надоедать. Я же не поп – проповеди читать.
  Свернувшись калачиком, он прилёг на край дивана.
  И прошептал:
  - Я просто понять хочу, глупая, что тебе не хватает. Что нам жить-то мешает?
  - Ничего, - сказала Софья. – Мы живём… Радостно, счастливо.
  В голосе её радости не было.
  - Дело не в покере, - сказал Владимир. – И не в прочих играх… Нет, конечно, в них дело, но не только. Человек ведь, в конечном счёте, всегда играет сам с собой…
  - Вот только не надо этой твоей философии! – повысив голос, воскликнула Софья.
  Притаившаяся под диваном Люся, испугавшись неожиданного выкрика, от греха подальше выбежала из спальни.
  - Хватит, прошу тебя! – продолжала Софья с нарастающим раздражением. – Мы уже сто раз всё обсуждали. Не думай, что у меня нет памяти. Я всё помню! И твои слова о том, что ты можешь один обеспечить семью и мне нет смысла пропадать целыми днями в офисе. И то, что надо мне непременно родить ребёнка и всю жизнь посвятить ему. И надо стать образцовой домохозяйкой. И следить за квартирой! И любить мужа! И готовить вкусные обеды! И быть нежной и любящей! И всё, всё, всё… Помню!
  - Деспот чёртов! – с ожесточением произнесла Софья. – А ведь слушала тебя, широко раскинув уши. Широкие такие ушки, как будто специально изготовленные для твоей лапши. Я была образцовой женой! Помнишь? Надеюсь, что помнишь. Киндер, кирхен, кюхен… Чушь полная!
  Она всхлипнула.
  «Зря я начал этот разговор» подумал Владимир.
  - Ты что, мстишь мне? – спросил он тихо.
  Очень тихо. Будто надеялся, что она не услышит. Но Софья услышала.
  - Чем я могу тебе отомстить? – с горечью в голосе спросила она. – Своей игрой?
  Теперь она ненавидела мужа.
  Было так хорошо и спокойно. Зачем, зачем он начал этот разговор?
  Теперь от прежнего спокойствия не осталось и следа. Возвращалось прежнее, тёмное, беспросветное отчаяние.
  - И за что мне тебе мстить? За несбывшиеся надежды? Несостоявшуюся образцовую семью?
  - За неродившегося ребёнка, - сказал Владимир.
  Софья резко привстала, опираясь на локоть.
  И выкрикнула:
  - Уйди отсюда! Прошу тебя – уйди!
  Владимир встал со вздохом и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
  Софья зарыдала и, схватив туфлю с пола, с силой запустила ей в стену.
  - Гад! – закричала она. – Как ты мог?! Как?! Разве я виновата? Виновата, что малыш… до родов… не дотянул…
  Горло перехватило, и голос её прервался плачем.
  Владимир зашёл в кухню. Включил свет. Налил молоко в миску для кошки.
  Нагнувшись, погладил за ухом подошедшую на угощение Люсю.
  - Глупость я сказал, Люсинда, - признался кошке Владимир. – Теперь - на полночи рыданий… Такие дела…
  Вытер тряпкой пролитое на пол молоко.
  Долго смотрел, как пьёт молоко кошка.
  Потом подошёл к столу. Достал из холодильника синий целлофановый пакет.
  Развернул его.
  Положил в микроволновку подмороженное в холодильнике рыбное филе.
  Включил режим разморозки и подогрева.
  Люся любила тёплую рыбу.

  14.

  Собор-шкатулка во Флоренции, зелёная вода венецианских каналов, умытая грозовым дождём площадь святого Марка, апельсиновый запах, побережье Лигурии, ночные фонари, блики на бегущей воде римских фонтанов…
  Четыре дня.
  Казалось, что прошло гораздо больше. Казалось, что прошла жизнь. Жизнь, странная, быстро бегущая, сумасшедшая, слепая от страсти, безрассудочная, беспечная, с поцелуями и объятиями, лихорадочным шёпотом, нежными ласками, признаниями…
  В любви?
  Романов и сам не мог понять, действительно ли это чувство. Или просто страсть?
  И боялся себе признаться в том, что для страсти – это всё слишком серьёзно.
  Он боялся этой новой жизни.
  Она пришла так внезапно, она не знала того, что было вчера. И не желала знать того, что будет завтра. Для неё было только сегодня, сейчас.
  Сейчас!
  Где Москва? Быть может, и нет её. Только сон и морок. Нет ничего: ни семьи, ни долга, ни бизнеса, ни дома, ни прошлого, ни будущего. Нет будней и возврата назад.
  Есть только праздник, короткая вспышка фейерверка. А за ним?
  Темнота?
  «Нет» говорил себе Романов. «Так всё-таки нельзя, нельзя… Надо поговорить с Ларисой. Просто поговорить. Конечно, она всё поймёт. Обязательно поймёт! Она же замужем, у неё самой семья. Конечно, Ставицкий не ангел… Даже если не принимать всерьёз все эти слухи о его романах на стороне, даже если не принимать в расчёт все эти «развлечения» в стрип-барах, до которых Николай в своё время был большой охотник, даже если всё это забыть и не вспоминать… Ведь он одним своим поведением мог бы освободить Ларису от всех моральных обязательств по отношению к нему. Но в том-то и дело, что не освободит! Мне ли его не знать… Он диктатор. Для него нет чужой воли – только его. Конечно, он не отпустит её, даже если разлюбит. Он собственник, для него собственность всё, до чего он только может дотянуться. И любовь тоже собственность. Не говоря уже о людях».
  «Он не отпустит её… Надо поговорить.  Надо решить… решить это до возвращения в Москву».
  «А, может, напрасно я переживаю? Может, это всё только временное помрачение рассудка. Мы вернёмся, и всё будет как прежде. Простимся в аэропорту, помашем платочками друг другу… Ничего, совсем ничего. Ни объяснений, ни прощальных поцелуев, ни слёз… Боже упаси, какие там слёзы! Так, просто расставание. И всё, что было в Италии – останется сном. Прекрасным, и навсегда ушедшим сном. Ведь так бывает… Во сне мы тоже можем прожить какую-то иную жизнь, совершенно отличную от той, что живём наяву. Кошмар или сказка – но только во сне. Потом мы просыпаемся, открываем глаза, приходим в себя и видим, что мы прежние, и продолжается прежняя наша жизнь, лишь на краткий миг прерванная сном. Когда мы проживаем этот миг, он кажется нам долгим, и лишь потом, в яви, по ту сторону сна, мы понимаем, каким коротким было мгновение иной жизни. Вот так и у нас… Всё закончится… Непременно закончится».
  Он уговаривал себя. Убеждал, и уже было убедил.
  Он даже уговорил Ларису вернуться в Москву разными рейсами. С разницей почти в полдня.
  Он надеялся, что сможет остаться прежним. Так же любить жену, так же заботиться о семье.
  Вернуться…
  «Всё дело во мне… Жаль, что я не веду дневник. Возможно, мне так было бы проще разобраться в своих чувствах. Но, увы, дневник в наше время, да ещё и для бизнесмена - непозволительная роскошь. Мысли можно доверить только себе, но не бумаге. Бумага болтлива. Она готовы выболтать все твои тайны первому же читателю. А для моего дневника читатели непременно найдутся. Слишком много людей вокруг меня…».
  «Дело не только в чувствах. Не в них одних. Что-то меняется вокруг меня. Незаметно, исподволь, постепенно, но меняется. Жизнь – змея, сбрасывающая кожу. И у новой кожи – новый рисунок. Разглядеть бы вовремя тайные знаки на этом новом рисунке…»
  Он не смог остаться прежним. Он понял, что эти четыре дня изменили его жизнь раз и навсегда.
  Это произошло на третий день после возвращения в Москву.
  После очередного совещания… Он вышел из офиса. Стоял и смотрел на вечную автомобильную пробку возле офиса.
  Потом достал телефон и набрал её номер.
  И предложил встретиться.
  «Можно найти время… Я не знаю, что сказать тебе… Так плохо без тебя…»
  И не удивился тому, что Лариса согласилась.
  Романов был уверен в том, что и она не осталась прежней.

  Он пригласил её в кафе. В центре Москвы, недалеко от Таганки, было у него на примете одно не по-московски тихое место. Место, где можно было спокойно посидеть и поговорить.
  Вот только он не знал, о чём говорить.
  И что вообще ему надо сделать.
  Просто провести вечер с красивой женщиной, в пустой и невинной беседе скоротав пару часов и попрощаться потом…
  Заказать такси и не провожать… Не провожать, чтобы не сорваться.
  Или признаться, что окончательно сошёл с ума и не хочет отпускать её?
  Он начал разговор первым. С совершенно ненужной, лишней, как казалось ему, фразы, просто первой пришедшей ему на ум.
  - А я так неловко себя чувствую. Сказал жене, что у меня совещание вечером. Теперь вот пытаюсь самому себе доказать, что ничего особенного не произошло…
  - Нехорошо обманывать, - ответила Лариса. – Ой, Ваня, нехорошо!
  И улыбнулась.
  «Зачем я о жене вспомнил?» с досадой подумал Иван. «Такой я прям сознательный, высокоморальный… Лучше бы промолчал!»
  - А рыбу здесь быстро готовят? – спросила Лариса, изучая меня.
  - Не знаю, - ответил Романов. – А куда нам спешить?
  - Ты думаешь, тебе одному отговорки искать приходится? – с нескрываемой иронией спросила Лариса. – У меня вот тоже… муж дома некормленый. Нет, без ужина, конечно, не останется. Не те запросы у Коли, чтобы без ужина оставаться.
  - У него презентация сегодня, - заметил Романов. – В игровом клубе. Наши партнуры пригласили…
  - Я знаю, - сказала Лариса. – Думаешь, я бы иначе вырвалась бы?
  И Иван подозвал официанта.
  - Дорадо долго готовится?
  Парень в фирменной красной жилетке помялся немного, поднял глаза к потолку, словно выискивая там подходящую случаю справку, и потом с уверенностью выдал:
  - Двадцать пять минут.
  - Уделишь мне столько времени? – спросил Романов Ларису.
  - Пожалуй, - ответил она. – Почему бы и нет…
  Она заказала салат из креветок, рыбу-гриль и шоколадный десерт. Цветочный чай и…
  - Ещё пару бокалов вот этого, - шепнул Иван официанту, показав пальцем на срочку в карте вин. – С французским у меня плохо, прочитать не могу. Но, по моему, белое…
  - Белое вино, - с прежней уверенностью ответил официант. – Удачный выбор. К заказу очень хорошо подойдёт. Непременно…
  - А мне…
  Иван выбрал тоже что-то морское. Кажется, пасту с соусом из мидий.
  Он почти не обращал внимания на заказ.
  - Вино? – переспросила Лариса.
  - Всего один бокал, - извиняющимся тоном сказал Романов. – Возможно, я не прав…
  - Да нет, почему же! – задорно ответила Лариса. – Очень даже прав!
  И взмахнув рукой, воскликнула:
  - Напьюсь назло домашнему тирану!
  - С одного бокала? – скептически заметил Романов. – Может, тогда уж хотя бы пару бутылок? Чтобы месть стала страшной?
  Лариса отрицательно покачала головой.
  - Нет уж. До такого я пока не дошла.
  - Что, мучает тиран? – спросил Романов.
  Официант поставил на стол бокалы с вином и маленький серебристый чайник с фаянсовой ручкой.
  Лариса опустила голову и не ответила.
  «Что-то у них неладно» подумал Романов. «И дело совсем не в наших… Не в наших отношениях».
  - Ладно, не будем об этом, - сказал Романов. – Прости… Возможно, глупый вопрос задал. Ни к чему вообще эту тему поднимать.
  - Плохо, Ваня, - тихо прошептала Лариса.
  И провела рукой по краешку стола, словно поправляя и разглаживая уголок скатерти.
  - Нет, в доме-то всё спокойно, - поспешно добавила она.
  Слишком уж поспешно. Потому Иван ей не поверил.
  «Знаю я твои поездки!» кричал ей вчера Николай. «Слишком самостоятельной становишься. Я тебя, красавица, насквозь вижу!»
  «Вот ведь дурак» подумала Лариса. «Домработницу – и ту напугал. Скандалист…»
  - Всё спокойно, - повторила Лариса. – Всё хорошо…
  - А что тогда плохо? – спросил Иван. – Ты же не просто так сказала. Да и без слов понятно… Грустная какая-то. Не похоже, Ларис, на тебя. Помнишь, в Италии? Такой весёлой была, беззаботной.
  - Не вспоминай, - попросила Лариса. – Там замечательно было, но…
  - Но?
  Иван протянул руку к бокалу. Но передумал и подозвал официанта.
  - Вот этого…
  - «Шабли», - подсказал официант.
  - Именно, - подтвердил Романов. – Ещё бутылочку. Чуть охлаждённого.
  Официант опустил голову в сдержанном полупоклоне и отошёл от стола.
  - Значит, будем пить, - повеселевшим голосом сказала Лариса. – Решился, Ваня? А ну как, домой нетрезвым придёшь? Что жене скажешь?
  - Не знаю, - признался Иван. – Впрочем, некоторые наши деловые партнёры и на совещаниях умудряются напиваться. Белорецкого знаешь?
  Лариса отрицательно покачала головой.
  - Есть такой, - пояснил Иван, - владелец игровых залов. Он очень любит совещания прямо на своих точках проводить. Столик накроет – и давай партнёров вином накачивать. Иногда в конце вечера сигары раздаёт… Душевный человек. Не пересекалась с ним на выставках?
  - Не пришлось, - ответила Лариса. – Я же недавно работаю, мало кого за пределами компании знаю.
  - Оригинал, - продолжал Романов. – Думает, видно, что после таких застолий ему льготные контракты на поставку аппаратов будут подписывать.
  - И получается у него? – спросила Лариса.
  - Не очень, - ответил Иван. – А у кого сейчас в России получается? Все потихоньку сворачиваются… Вот и Белорецкий собирается бизнес продавать. Он ещё в начале года хотел с вендорными аппаратами дело закрутить, да не пошло что-то. Я его предупреждал, что вряд ли что-то получится.
  - Вендорные? – переспросила Лариса. – Я такой вроде на автосервисе видела, в приёмной. Это такой ящик, который кофе продаёт?
  - Он самый, - подтвердил Иван. – Кофе, минералку, чипсы, печенье… Потенциально бизнес прибыльный, но у нас в России едва ли пойдёт.
  - Почему? – удивилась Лариса.
  - Рабочая сила у нас дешёвая, - пояснил Романов. – Аппараты для уличной торговли хорошо на Западе ставить, где продавцу надо приличные деньги платить за восемь часов стояния на ногах. И где уличное воровство не так процветает, как у нас. А у нас проще гастарбайтера за прилавок поставить и копейки ему платить, чем покупать аппарат, обслуживать его, заправлять, ремонтировать, да ещё и следить за тем, как бы пьяные или обкурившиеся пацаны его не разнесли ненароком. Так что вендоры эти если и будут у нас стоять, то разве только в автосервисах, аэропортах и может ещё кое-где, в защищённых и охраняемых местах. То есть рынок изначально ограничен, и давно уже поделен. А уж сравнивать доходность вендора с доходностью игрового аппарата…
  Романов махнул рукой.
  - Слёзы! Ерунда, а не бизнес. Это ему не сотню игровых аппаратов по залам раскидать, а потом наличку инкассаторам мешками сдавать. Были ведь времена, когда у него аппарат за два-три месяца отбивался, при том, что стоил тысяч восемь евро. А потом уже и чистый доход приносил. Так что… Свернёт скоро Белорецкий бизнес, точно говорю…
  - Как и мы, - грустно заметила Лариса.
  Официант подкатил сервировочный столик с винными бутылками. Поставил на стол новый бокал, отточенными движениями быстро вскрыл «Шабли» и налил немного вина, дева закрыв дно бокала.
  Романов попробовал (посмаковал, стараясь держаться, как опытный и искушённый ценитель вин) и важно кивнул.
  Официант убрал «пробный» бокал с недопитым вином и поставил на стол бутылку, изящно обернув её длинной тканой салфеткой.
  - У нас другой вариант, - ответил Романов, дождавшись, пока официант уйдёт. – Мы, слава богу, вовремя начали базу готовить для отступления, там…
  И он кивнул в сторону окна.
  - В тёплых краях…
  - Да, Коля тебя хвалил, - сообщила Лариса. – Говорил, что ты такой интересный доклад написал. Такие перспективы…
  - Если не кинут нас итальянцы, - заметил Романов.
  И поднял бокал.
  - Ну, за что выпьем? Или за кого?
  - Давай за нас, - предложила Лариса. – За нас двоих. За тех, кто пытается просто…
  Она замолчала.
  - Что пытается? – спросил Романов.
  - Просто любить, - ответила Лариса.
  И протянула бокал.
  “Любить...»
  Она смотрела ему в глаза. Словно пыталась прочитать там ответ на свой незаданный вопрос.
  «Ты тоже?»
  - Любить, - повторил за ней Иван. – Хорошо... Хороший тост. Давай выпьем...
  Он пригубил вино. Совсем немного.
  Она лишь прикоснулась губами к краю бокала.
  - Ты не оставишь меня? – спросил Иван.
  Он и сам не знал, какой ответ ему нужен. Хоть какой-нибудь... Хоть что-то услышать от неё.
  «Не оставляй меня. Скажи, что я нужен тебе. Да, я глупый человек, глупый! Это ошибка. Лариса...»
  - Это ошибка, конечно...
  «У меня семья. Чёрт возьми, ещё совсем недавно я думал, что люблю жену. Я искренне в это верил! Но ведь я тебе не лгу, когда говорю о любви. Ты думаешь, это просто флирт? Офисный роман? Лёгкость жизни... Но я не могу без тебя! Не могу остановиться, не могу забыть тебя! Не флирт... Господи, серьёзней, гораздо серьёзней».
  - Зачем всё это, Ваня? – спросила Лариса. – Зачем эта встреча? Я сама не понимаю, зачем я пришла сюда.
  - Но ведь пришла же! – воскликнул Иван.
  «Наверное, я разрушаю твою жизнь и свою. Это ошибка, конечно...»
  - Жизнь состоит из ошибок, - сказала Лариса. – Вот и я свою... сделала. Да, пришла. Всё правильно... Если бы знал, Ваня, как мне тяжело. Тяжело притворяться верной, преданной супругой. Внушать самой себе, что всё осталось по-прежнему. Связывать заново все эти семейные ниточки... Каждый день целовать мужа, провожая его на работу. Улыбаться, шутить, радоваться своему прежнему счастью, которого нет...
  Лариса улыбнулась грустно.
  - Прости за бестактный вопрос, - сказал Иван. – Но... Я должен спросить... Я хочу понять... Ты любила Николая?
  Лариса молчала. Долго, минуты две.
  Иван терпеливо ждал ответа. Он понимал, как трудно ей сейчас ответить на его вопрос.
  - Не знаю, - произнесла Лариса.
  Голос её звучал неуверенно.
  - Не знаю... Возможно, мне казалось, что я его любила. Мне всегда нравились такие мужчины. Волевые, решительные, смелые. Сильные мужики. Я познакомилась с ним...
  - Я знаю, - прервал её Иван.
  Ему не хотелось, чтобы она слишком много рассказывала о Николае. Отчего-то именно сейчас он почувствовал укол ревности.
  «Хватит! Хватит о нём!»
  - Ты сам спросил, - возразила Лариса. – Он мне казался... Нет, не совершенным, конечно, не рыцарем на белом коне... Какой уж рыцарь!
  - В бизнесе рыцарей нет, - задумчиво заметил Иван. – Мы же третье сословие. Увы...
  - Он был близок к идеалу, - продолжала Лариса. – Я сразу обратила на него внимание. Он выступал с какой-то речью... Я не помню, о чём он говорил. Он голос его звучал так решительно, жёстко... И ещё, знаешь...
  Лариса мечтательно прикрыла глаза.
  - Ещё он умел ухаживать. Честное слово! Я ведь сама к нему подошла... Сама не знаю, как решилась. Это ведь не в моих правилах: самой знакомиться с мужчинами. Но он мне понравился, Ваня, честное слово!
  - Да, понимаю,.. – пробормотал Иван, отворачиваясь к окну.
  «Зачем я её спросил?»
  - Подруги шептались у меня за спиной, - продолжала Лариса. – Говорили, что чуть ли не охочусь на мужиков с деньгами и положением... Знаешь, все эти бабские сплетни. А я даже не знала, женат он или нет. И ничего не планировала, ничего не хотела. Просто он мне нравился... тогда. А потом... Он откуда-то узнал мой домашний адрес и прислал букет роз. Прямо домой! Мама поначалу испугалась, когда курьер буквально втащил в нашу квартирку этот огромный букет. Я...
  Лариса развела руками.
  - ...Я ведь даже не пересчитала эти розы. Глупо, да? А вдруг там было чётное количество?
  - Едва ли, - возразил Иван. – Я-то знаю, где Николай цветы заказывает. Помнишь казино на Арбате? На открытии зал зал был украшен карликовыми лимонными деревцами?
  Лариса кивнула.
  - Это таже компания, что готовила для тебя букет, - сказал Иван. – Опытные флористы, поверь мне. Вряд ли они ошиблись бы с цветами.
  Откуда-то издали долетели раскаты грома. Короткая вспышка сверкнула за окном и яркий, бледно-голубой свет озарил на мгновение зал, заглушив тревожным блесокм своим жёлтый огонь настенный бра.
  Женщина за соседним столом вздрогнула (Иван успел это заметить) и, наклонившись к своему спутнику, что-то быстро зашептала ему на ухо.
  - Гроза, - медленно произнесла Лариса, прислышиваясь к нарастающему до водопадного грохота шуму льющихся с неба струй.
  - Вот чёрт! – Иван хлопнул себя по лбу. – Меня же предупреждали, а я забыл. Совсем забегался, из головы всё вылетело.
  - Что? – спросила Лариса.
  - Предупреждали о грозе, - пояснил Иван. – У меня компьютерщик из ай-ти отдела постоянно из интернета эти прогнозы выуживает, хобби у него такое. Я уже из офиса выходил, он мне успел перезвонить и предупредить, что гроза приближается. Кажется, в Красногорске тогда ливешь уже шёл вовсю, и Ленинградку заливало. А теперь вот...
  Гром ударил ещё раз, теперь уже ближе. Звук, гулкий и протяжный, перекатывающимся над крышами протяжным эхом прошёл над мокнущей под ливнем Таганкой.
  - Ничего, - сказала Лариса. – Такие сильные дожди быстро стихают. А наш вечер только начинается. Посидим ещё... Тем более, что нам пока горячее не принесли.
  - Букет, - напомнил Иван. – Ты об этом говорила...
  - Да, - продолжила Лариса. – Мама... ты знаешь, она вовсе не обрадовалась. Ей тоже казалось, что я принимаю ухаживания Николая из какой-то корысти...
  Лариса покачала головой.
  - Все они: подруги, мама... Все они думали, что я заарканила богатого мужика, привязала его к себе. Этакая юная корыстолюбивая сердцеедка... Я ведь и не знала... Правда, Иван, я не знала поначалу, кто он, какое положение занимает, много ли у него денег. И, признаться, не это меня интересовало. Конечно, я понимала, что он не затюканный сереький менеджер из среднего звена. Не офисная мелкая рыбёшка. Конечно, нет. Он же... Он слишком заметен, слишком властен. Он как будто родился в генеральском мундире... В нём есть сила, мужская сила. Правда? Именно этим он покорил меня. Не букетами, не ужинами в ресторане, не машиной своей... Поверь, не этим. Он казался мне таким надёжным... Он ведь надёжный человек? Коля...
  - Наверное, - не слишком уверенно согласился Иван. – Войков знает, кому бизнес доверить.
  - Ты тоже сильный, - сказала Лариса. – Но другой... Я уже потом, после свадьбы, поняла, что в Николае это силы... Не то, чтобы слишком много, просто сила это какая-то нехорошая. Деструктивная. Он же не может остановиться, он не может контролировать себя! Ему нужно всё, сразу и сейчас. Его смелость превращается в нахрапистость, жёсткость в жестокость, агрессию... Я иногда чувствую, что не жена для него, а просто добыча, очередной сладкий кусок, который он с охоты притащил в логово!
  - Не надо говорить такое, - возразил Иван. – Ни к чему.
  Он взял Ларису за руку. Он видел, что разговор до крайности взволновал её, что она хочет высказать ему всё, что накопилось у неё на душе, если не исповедоваться (кто он такой, чтобы Лариса исповедовалась перед ним?), то хотя сбросить, с потоком слов сбросить тяжёлый груз обид и переживаний от несложившейся семейной жизни.
  И рассказать всё – сейчас.
  - Я понимаю, - сказал Иван. – Я всё понимаю... Тебя тяжело, тебе трудно сейчас. Нет опоры в семье... Я могу понять. Поверь мне! Но...
  Иван погладил ладонь Ларисы. Нежно, как мог нежно.
  «Она должна понять меня...»
  - Я знаю, зачем ты рассказала мне всё это. Но... Ведь не месть это правда? Не месть мужу? Я не хочу, чтобы мы вспоминали о нём. Не хочу, чтобы мои чувства хоть как-то, косвенно, но были зависимы от твоих отношений с другим человеком. Пусть даже этот человек твой муж. Не хочу! Я...
  Иван замер на мгновение, переводя дыхание.
  - Я не могу оставить тебя. Не могу от тебя отказаться. Не могу забыть тебя, выкинуть из памяти... Невозможно! Даже будь ты в тысячу крат счастливей браке... Будь ты хоть просто счастлива, я бы и тогда не оставил тебя. Разве что теперь... Теперь меня совесть не будет мучать!
  Иван наклонился к ней. Близко. До стука сердца у самого горла, до горячего удушья...
  От жара, от любви, от любви, которую уже не скрыть – перехватило дыхание.
  Но всё-таки он смог произнести:
  - Люблю!
  Ему казалось, что он выкрикнул это.
  Но на самом деле – прошептал.
  Она услашала его. Она смотрела ему в глаза: долго, долго...
  Она качнулась, евда заметно качнулась, словно немного уже опьянела от одного лишь прикосновения к бокалу?
  Или от его слов?
  Кто знает, как долго длилось бы молчание...
  Подошедший официант постоял немного в стороне, держа поднос на полувытянутой руке. Потом не выдержал, откашлялся и важно произнёс:
  - Лосось гриль... Простите, напомните – кто заказывал?
  Иван перевёл дыхание.
  И ответил:
  - Это даме. Сюда, пожалуйста...

  Когда они вышли из ресторана, затихающий дождь кропил асфальт последними редкими каплями. Но после недавних небесных водопадов бурные потоки воды, похожие на горные реки, текли по наклонной таганской горке.
  - Ой, боже мой! – воскликнула Лариса, отступая на шаг от края тротуара. – Я же туфли промочу. Да нет, просто утону!
  Романов посмотрел на припаркованную у ресторана машину.
  «Да, пожалуй... Как же Москву залило!»
  Он подошёл к Ларисе и, решительно обнял её, поднял её – и понял на руках. Прямо через журчащий поток холодной, зелёно-серой воды, захлёстывавший его ноги едва ли не до колен.
  Лариса обняла его за шею. Прижалась щекой к его щеке.
  И прошептала:
  - Ты другой... ты лучше.
  - Это ты... лучше всех, - ответил Иван. – Ты единственная...
  Он чувствовал жар её тела, каким-то странным, внутренним слухом слышал стук её сердца.
  Ему хотелось нести её – долго, долго.
  И он пожалел, что припарковал машину так близко.
  Всего в пяти шагах.
  Залитый грозовой водой светофор светил ему в спину сразу тремя огнями. Красные, жёлтые, зелёные блики играли на бурлящей, расходящейся воде.
  Было спокойно и легко на сердце.
  - Мы теперь не расстанемся, - прошептал Иван. – Я не смогу тебя отпустить...
  - Пришли, - ответила Лариса.
  Машина, отвечая на сигнал брелка, коротко мигнула фарами.

15.

  Логистик компании, Валерий Савченко, в тот вечер с большим трудом добрался до склада.
  Многокилометровая, извивающимся по шоссе бело-красным хвостом Левиафана, вытянувшаяся на вызде из Москвы автомобильная пробка отняла добрых (точнее, совсем даже недобрых!) три часа потерянного времени.
  Савченко, которого от усталости клонило в сон, едва не пропустил нужный поворот, однако вовремя пришёл в себя и на крутой асфальтовой дуге отчаянно закрутил руль вправо, забыв включить поворотник.
  И тут же услышал долетевший сквозь приоткрытое окно забористый мат, посланный ему вслед каким-то чересчур нервным товарищем по автомобильному несчастью.
  Валера вздохнул, закрыл окно и включил кондиционер.
  «А грубый всё-таки у нас народ!» подумал он с искренней досадой. «Ну и что, что резко маневрирую? Мог и понять… И вообще: ты, наверное, домой едешь, а меня, рабочий день в самом разгаре, не говоря уже о рабочей ночи».
  Ему было жалко себя.
  Он считал свою должность самой беспокойной и (если совсем уж честно признаться) самой потенциально опасной в холдинге, а своё положение – самым незавидным.
  «Крутят, крутят с поставками…»
  Все эти переоформления, отгрузки, трейлеры с аппаратами, где каждая товарная партия может тысяч на восемьсот евро потянуть, а то и больше – всё на нём. На его совести.
  И делается всё большей частью под его ответственность.
  «А уж Ставицкий в случае чего не помилует…»
  Хуже, чем его положение…
  Машина, переваливаясь с боку на бок, переехала через рыжие от многолетней ржавчины рельсы, по продаленным сотнями колёс доскам на давно заброшенном железнодорожном переезде, и, едва ощупывая фарами в слепом вечернем тумане дорогу, медленно поехала вперёд, уходя всё дальше в глухую подмосковную промзону.
  …разве только у начальника склада. У того ведь ещё подписка оформлена, и договор о материальной ответственности.
  Впрочем, при необходимости начальство и безо всякого договора разберётся.
  Хотя вот, говорят, в девяностые было ещё хуже. Сам-то Валерий самые «весёлые» времена не застал, он в логистике – с девяносто восьмого. Но застал людей, что те времена пережили и вполне ещё отчётливо помнили.
  Один транспортник-бедолага как-то за рюмкой коньяка рассказывал ему грустную историю о том, как в девяносто шестом в погранзоне ребята в масках арестовали сразу пять фур одного важного и очень нервного клиента. По нынешним временам – трагедия, но не катастрофа. Решили бы, наверное…
  Тогда тоже всё решили, и очень просто. Клиент сначала звонил, нервничал, выражался нехорошо, прямо скажем – нецензурно…
  Крутой поворот. Валерий сбросил скорость. И повернул руль чуть влево – машина едва не съехала на обочину.
  …потом звонить перестал. И двоих хлопцев-брокеров, что этот груз на терминале «курировали», просто грохнули. Вот так, для острастки и поддержания престижа заказчика.
  Хотя, если подумать, их-то за что? Они уж точно эти фуры проклятые не вытаскивали, этим совсем другие люди занимались. Но клиент уж больно нервный был, а фуры под завязку видеокамерами были набиты. Если стоимость груза прикинуть, так это же миллионы долларов у границы зависли (видекамеры-то маленькие, а фуры на финском складе грузили внабив, под потолок)! По тем временам, да за такие деньги – могли бы и больше народу положить. И тех, кто виноват, и тех, кто просто под горячую руку попал…
  А поди объясни дураку крутому, со стволом под мышкой, что груз его не просто так арестовали, и что ребятам в погонах, с которыми этот вопрос и разруливается, на стрельбу по брокерам-шестёркам глубоко наплевать, и что по-другому такие вопросы решаются, не бандитским наездом, а душевным разговором и рекомендательными письмами за подписью Бенджамина Франклина.
  Да, как писал пролетарский поэт Владимир Маяковский: «были времена – прошли былинные…»
  Такие уж легендарные бандюки-клиенты повывелись, присмирели малость либо постреляли друг друга. Кое-кто, из самых способных, просто немного поумнел.
  Но жить стало… Не намного легче.
  Нынче и «цивилизованно» могут так закатать… не в асфальт, конечно. Фигурально выражаясь. Но всё равно – могут. И мало не покажется.
  Ну вот, слава богу! Ворота бывшего завода.
  Валерий остановил машину и коротко мигнул фарами. Подождал секунд пять.
  Потом погудел нетерпеливо. Посмотрел на часы.
  «Ё-моё! Половина девятого! Когда же я дома-то буду? В полночь, что ли? Опять Светка ругаться будет, что ужин пришлось по три раза разогревать, и всё равно – холодный оказался. И дочку только спящей и вижу. Скоро свою фотографию придётся на стену вешать, чтобы она папаньку не забыла… Что за жизнь!»
  Ворота со скрипом приоткрылись и на дорогу вышел охранник.
  - Фары притуши! – грозно прохрипел он.
  Савченок послушно выключил слепящий бело-голубой свет.
  До половины приоткрыл окно.
  Охранник подошлё ближе, посветил фонарём на номер. Потом достал из внутреннего кармана кители бумажку, медленно развернул её, перевёл на неё луч фонаря, долго что-то вычитывал.
  - А побыстрее можно? – подал голос Валерий.
  - Три шесть один, форд фокус, - пробубнил в ответ охранник. – Есть такой… Пропуск на шесть вечера, а сейчас сколько?
  - Слышь, добрый человек, - возмутился Савченко, - ты о пробках на трассе что-нибудь слышал? Сколько, по твоему, в пробке можно простоять?
  - Да по барабану мне твои пробки, - ответил охранник и погасил фонарь. – Я здешний, в деревне живу. Проезжай!
  Он достал рацию и произнёс полушёпотом: «Три шесть один, на склад. Пропусти».
  Рация что-то невнятное прошипела в ответ. Серые створки ворот разошлись в стороны, оставив места лишь чуточку больше, чем требуется для проезда легкового автомобиля.
  «Набрали… остолопов из деревни!» со злостью думал Савченко, выруливая на парковку у склада. «Никогда нормально не пропустят, постоянный пропуск на склад выписывать не хотят, карточки со штрих-кодом вводить не хотят, ворота открыть нормально – и то не хотят. Склад в осаждённую крепость превратили. Как будто от ментов это их защитит!»
  Он припарковал машину и заглушил двигатель. Взял с переднего сиденья портфель с документами. Вышел из машины. И с непрошедей ещё злостью резко хлопнул дверью. Секунды через две машина пискнула, вставая на сигнализацию, и звук этот показался Савченко писком обиженного хозяином домашнего зверька.
  - Ну, извини! – сказал Савченко, повернувшись к машине. – Нервы, знаешь ли…
 
  На складе было тихо и спокойно.
  Не сказать, чтобы это было непривычно. По вечерам складской люд работал нечасто, разве что разгружал иногда ближе к полуночи припозднившийся на выходе с таможенного терминала трейлер.
  Основной поток грузов прекращался часам к семи, самое позднее – к восьми вечера.
  Сейчас на складе лишь ряды распакованных, подготовленных к тестированию аппаратов. Под лампами слабо поблёскивали хромированные их бока, и размытые белые пятна света отражались в тёмных, неразбуженных экранах.
  Неподсвеченные краски на лицевых панелях образовывали неразличимый пока, неясный, слепой узор, и трудно было понять, что за новые игры пришли в Россию в этих волшебных металлических ящиках.
  Разве только завтра, когда инженеры из технической службы подсоединят питание и запустят режим тестирования аппаратов, вспыхнут экраны, загорятся встроенные лампочки и вспыхнут яркими цветами панели, замигают кнопки и голубые трассирующие дорожки купюроприёмников. Заиграет музыка, закрутятся на экранах колёса, замелькают риснуки, жёлтыми строчками засветятся набранные баллы, начнётся игра… Пока тестовая.
  Игра в залах начнётся чуть позже. Тогда уже и первые купюры лягут в стекеры, и кому-то аппараты отсчитают первый выигрыш, а кому-то…
  Аппараты начнут отрабатывать потраченные на них деньги. Быстро, споро, без отдыха.
  Денежные машины, волшебные ящики судьбы…
  Валерий провёл рукой по холодному металлу (так приятно коже после раскалённой за день машины) и, пройдя чуть дальше, прошёл в соседний сектор склада.
  Там тоже стояли аппараты, но ещё запакованные в картонные коробки, обтянутые тугим белым стретчем. На высоких, уходящих под самый потолок, стеллажах рядками, полка за полкой, лежали бело-синие коробки с купюроприёмниками.
  А чуть в стороне от стеллажей, ближе к выезду на грузовые пандусы, собраны были на поддоны коробки с запчастями (мониторами, платами, кнопками, блоками питания и прочим наполнением для металлических корпусов мудрёных игровых устройств).
  Валерий прошёл до самого конца, до шероховатой, выкрашенной серой краской бетонной стены, и, пройдя вдоль неё ещё метров десять, добрался наконец до неприметной металлической двери, что цветом своим едва ли не полностью сливалась со стеной.
  Когда дверь была закрыта, то стороннему наблюдателю выдавала она себя разве что светлой дверной ручкой и стальной, блеском выделявшейся на общем неприметно-тусклом фоне, накладкой замка.
  Но сейчас дверь была приоткрыта, в широкую щель пробивались яркие лучи света, видимые издалека, и сбиться с пути было бы невозможно даже тому посетителю, кто плохо знал этот огромный склад и плутал в его секторах, коридорах и комнатах.
  Валерий, впрочем, был здесь частым гостем, а потому кабинет начальника склада Комлева нашёл бы, пожалуй, и в полутьме, почти что ощупью (один раз подобное и случилось – зимой из-за обилия тепловых пушек перегорели предохранители, и Комлева пришлось искать в темноте, подсвечивая путь одолженным у кладовщика фонариком).
  Валерий приличия ради стукнул кулаком по глухо ответившему металлу и потянул тяжёлую дверь на себя.
  Зашёл в кабинет, кинул портфель на диван и подсел к столу.
  Комлев состредоточенно печатал на компьютере какой-то документ, громко стуча по клавиатуре, и курил одновременно, не выпуская изо рта сыпавшую ему на брюки пепел сигарету.
  - Здорово, Петрович, - несколько панибратски бросил Валера и протянул Комлеву руку.
  Тот прекратил на мгновение набивать текст, быстро обменялся рукопожатием, и снова углубился в работу.
  Савченко, по опыту зная, что нервному от ежедневных переживаний за сохранность груза Комлеву лучше сейчас не мешать, отошёл в сторону, достал из контейнера пластиковый стакан, бросил туда найденный в стоявшей на столе коробке пакетик чая и наполнил стакан водой из кулера.
  И начал пить чай, медленно и чинно прихлёбывая, стараясь держать опасно нагревшийся стакан за самый края.
  Допил, и принялся разглядывать какую-то старую, изрядно потрёпанную такими же вот случайными читателями газету, на полях которой грузчики успели уже нарисовать немало непристойных рисунков и даже сделали пару нечитаемых, но, по всей видимости, нецензурных надписей.
  - Константин Петрович, а как утебя секретарша тут выдерживает? – спросил Савченко, отбросив газету.
  - А чего ей не выдерживать-то? – с недовольством и недоумением ответил Комлев. – Знай, накладные заполняй… Зарплату я ей в прошлом месяце поднял…
  Он ещё пару раз щёлкнул по клавиатуре и с явным наслаждением отодвинул её в сторону.
  - Отпустил вот её сегодня пораньше, а тут Романов с Красновым отчёты требуют об отгрузках. Так вот, видишь… Сам вкалываю. Аж пальцы заломило!
  Комлев откинулся на спинку кресла и потянулся, закинув руки за голову.
  - Ну, успел, вроде. Написал, как мог…
  Он щёлкнул «мышкой», отправляя документ на печать, и встал из-за стола.
  - А ты с чем пожаловал, на ночь глядя?
  Константин подошёл к столу, вынул из лежавшей рядом с пепельницей пачки «Винстона» сигарету и закурил, жмуря глаза то ли от удовольствия, то ли от вечерней усталости.
  - Аппараты проверить, - ответил Савченко. – Завтра же отгрузка на Украину…
  - Да они у нас около дальнего пандуса стоят! – воскликнул Комлев.
  И взмахнул рукой, разгоняя серое облако дыма.
  - Вентиляция у тебя,.. – Савченко недовольно потянул носом застоявшийся за день воздух. – И окон тут нет. Ёлки-палки, директор склада – и такую каморку себе нашёл! То ли дело в Орехове: в кабинете у главного ковёр на полу, паркет, мебель новенькая, жалюзи на окнах, кондиционер…
  - Кондиционер и здесь есть, - возразил Комлев.
  Он подошёл к столу, достал из ящика пулт управления и нажал кнопку. Кондиционер мигнул зелёной кнопкой, пискнул и зашумел, прокачивая пропитанный дымом воздух.
  - У нас с утра-то ничего, - продолжал Комлев. – Я тут с местными техниками договорился, они ночью вытяжку включают. Так что утром дышится легко… Днём, конечно, хуже. Девица у меня, секретарша, она же помощница, больно квёлая и капризная. Вытяжку при ней не включишь – просквозит. Курить тоже нельзя, она сразу краснеет и кашляет так, что хоть доктора вызывай. Кондиционер – можно, но ненадолго. На полчаса, не больше. Потом она жаловаться начинает, что у неё поясница ломит. Приходиться выключать. А окон, конечно, нет. Вот так и мучаемся…
  - А не думал помещение менять? – спросил Валерий.
  - Думал, - признался Комлев. – И уж было подобрал… В административном здании, на втором этаже. Но потом ещё раз подумал… И решил, что здесь спокойней.
  - В смысле? – уточнил Валерий.
  Комлев пальцем показал на глухую стену.
  - В смысле безопасности. Решётки на окнах не нужны, дверь – одна, и к той можно пройти только через весь склад. А на складе охрана, грузчики, техники опять-таки… Дверца неприметная. О ворах я не говорю, им тут вообще ловить нечего. Но и обэповцы, которые склад недавно штурмовали, обломались. Мне охрана по рации быстро обстановку нарисовала, так что, пока эти архаровцы через весь склад шли, а потом ещё и кабинет мой искали, мы все лишние бумаги отсюда переместили в очень надёжное место. Так что, при здравом рассуждении, кабинет-то этот очень удобный. Здесь и документы хранить можно, и вообще…
  Комлев подошёл к стене и похлопал рукой по бетону.
  - Монолит! – гордо сказал он. – Враг, как говорится, не пройдёт…
  Потом, повернувшись к Валерию, сказал:
  - А список аппаратов у тебя есть?
  - В портфеле, - ответил  Савченко.
  Комлев затушил окурок, взял со стола связку ключей и подошёл к двери.
  - Тогда пойдём, глянем… Я-то так, зрительно, помню, но со списком надёжней будет. У меня же сегодня столько погрузок было…
  Савченко встал, забрал портфель и вышел из кабинета.
  - Подожди, я кабинет закрою, - пробормотал Комлев, гремя ключами.
  - А кондиционер? – напомнил ему Савченко.
  - Да шут с ним! – отмахнулся Комлев. – Пусть работает, холод гонит… Вернусь - выключу.

  Савченко быстро проверил груз. Примерно за двадцать минут.
  - Состояние – так себе, - сказал он, показывая на потёртые и запылившиеся бока аппаратов.
  - А чего хотел? – ответил Комлев. – Сколько они в залах стояли, да и везли их сюда кое-как…
  - Без упаковки? – уточнил Савченко.
  Аппараты были обтянуты плёнкой, на экранах для защиты закреплены были куски пенопласта.
  - А я сразу предупреждал, что картона лишнего у меня нет и паковать некому, - заявил Комлев. – Мне Краснов звонил… И вообще, все согласились…
  - Да я разве возражаю?
  Савченко усмехнулся и махнул рукой.
  - Сейчас пока, по сути, металлолом вывозим, старьё. Тоже, конечно, денег стоит, но в целом – старьё. Вот когда до новых дело дойдёт…
  - А, думаешь, дойдёт? – тревожно спросил Комлев.
  Савченко замер на секунду, словно вслушиваясь в тишину ночного склада, потом достал пачку «Мальборо» и протянул Комлеву сигарету.
  - Теперь мои покурим…
  - На складе нельзя! - твёрдо ответил Константин. – Я же сам правила устанавливал…
  - Тогда давай на улицу выйдем, - предложил Савченко. – Обсудим тему.
  - А здесь,.. – начал было Комлев.
  - Осмотрел уже, - ответил Савченко. – Главное, вы аппараты при погрузке не забудьте картоном проложить, хотя бы местами. А то они биться друг о друга будут при перевозке…

  На парковке перед складом разговор стал более оживлённым.
  - Точно тебе говорю…
  Савченко достал из пачки уже третью по счёту за время беседы сигарету и прикурил её, обжигая кончики пальцев о пламя зажигалки.
  - Вот ведь… Зараза!
  - А ты её отрегулируй, - спокойно посоветовал Савченко. – Я тебе ещё в прошлый раз говорил, что у тебя не зажигалка, а примус. Что, приличную найти не можешь?
  - Да времени всё нет…
  Савченко погрозил пальцем лохматой дворняжке, что вылезла из кустов у края дороги и, подобравшись к его машине, стала грустным и пристальным взглядом присматриваться к заднему колесу его «Форда».
  - Я тебе!
  Собака зевнула демостративно, потом отвернулась и и с независимым, гордым видом пошла неспешно к воротам.
  - Наплодили тут! Подкармливаете, наверное…
  - Собаки пользу приносят, - внушительным тоном заметил Комлев. – Люблю собак… Так что ты говорил про новые?
  - Новые? – переспросил Савченко. – А, новые… Так вот, Петрович, узнал я тут от руководства… так, на совещании на одном разговор был… Так вот, узнал, что к концу года, этого года, будем за границу и новые аппараты вывозить.
  - Как это? – не понял Комлев. – Только завезли – и вывозить?
  - Мы с весны ничего не ввозим, - заметил Савченко. – У нас последняя крупная поставка в мае была. Сейчас рухлядь всякую из оперирования выводят. А потом и до этих, новых, очередь дойдёт. Правда, к концу года они будут уже не совсем новые. Но, тем не менее, вполне ещё пригодные к интенсивной, долгой работе. А могли бы они работать и в России…
  - Мало ли,- Комлев в ответ пожал плечами. – Новые игрушки закупают, старые на сторону продают. Обычная ротация техники. Мы что, раньше за границу не вывозили?
  - Не в таких объёмах, - возразил Валерий. – Похоже, в регионах игровые сети начинают сворачивать. Это же при том, что весь наш зарубежный бизнес процентов десять общей прибыли приносит, если того не меньше.
  - Тебе-то откуда знать? – упорствовал в неверии Комлев. – Ты же не финансист… Да, может, за рубежом уже что-то наметилось.
  - Даже если и наметилось, то нам-то за рубежом места нет, - решительно заявил Савченко. – Твой склад туда точно не потащат. Да и мне там делать нечего. Если наши власти дорогие…
  Савченко вздохнул и, бросив сигарету на землю, растёр её каблуком.
  - …Которые эти дурацкие законы напридумывали, до конца следующего года не образумятся – свернёт тут Войков бизнес.
  - А где бабки зарабатывать будет? – спросил Комлев. – Какую страну по доходности с Россией можно сравнить? Если даже там, за кордоном, что и обломится…
  И он махнул рукой.
  - И то верно, - согласился Савченко. – Не наше это дело. А наше дело простое. Вовремя соскочить.
  Он глубоко вдохнул прохладный ночной воздух.
  - Хорошо у вас тут… На природе, можно сказать. А у меня – дорога под окнами.
  - На Варшавке живёшь? – спросил Комлев. – Квартиру не поменял?
  - Нет…
  Валерий достал брелок и нажал на кнопку, снимая машину с сигнализации.
  - Мне и там хорошо. Двор рядом с домом зелёный, деревьев много. Школа, опять-таки рядом, что для ребёнка очень даже хорошо. И жена недалеко от дома работает. Вот подумал, и решил не переезжать…
  - А тебе мотаться? – возразил Комлев.
  - Я-то ладно,.. – сонным голосом ответил Валерий. – Переживу… Машин вот там, конечно, много. Но их везде много. Плодятся в Москве машины, размножаются… Года через два Москва, наверное, совсем встанет. Одни пробки будут вокруг.
  - На велосипеды пересядем, - сказал Комлев и грустно усмехнулся.
  - У нас не Голландия…
  Савченко посмотрел на часы.
  - Ладно, пора мне, Петрович. Завтра позвони мне, скажи, как там с погрузкой…
 
  Комлев смотрел вслед уезжавшей машине. Смотрел до тех пор, пока красные габаритные огни не скрылись за поворотом.
  Потом пошёл обратно, к складу. Услышал, как вдали скрипнули ворота и взревел двигатель набирающей скорость машины.
  «Болтает что-то, болтает…»
  Слова Савченко не взволновли его и не расстроили. Такие разговоры в последнее время всё чаще велись не только в центральном офисе, но и даже здесь, на складе.
  Он уже начал привыкать к этим рассуждениям о скором крахе бизнеса, грядущих массовых увольнениях и близком уже закрытии склада.
  Поначалу от таких слов ему и впрямь было не по себе. Но потом… Разговоры не утихали, сплетни и слухи шли по нарастающей, и многие из местных болтунов якобы видели уже явственно приметы подступающего конца прежних сытых времён.
  Но… Ничего особенного не происходило. Склад работал как и прежде. Зарплату выдавали исправно. Даже дорогостоящий ремонт – и тот провели по графику и без урезания сметы.
  И новых сотрудников принимали на работу.
  И намёков даже не было на перемены к худшему.
  Жизнь как будто стала стабильней прежнего, и откуда…
  Посвежело.
  «Откуда бы взяться грозе?»
  Комлев остановился, и запрокинул голову, вглядываясь в затянутое облаками ночное небо.
  Фонари подсвечивали небо и края облаков, оранжево-розовые, казались лёгкими и пушисто-ватными.
  «Откуда?»
  Комлев поёжился от прохладного ночного ветра и быстрям шагом пошёл вперёд, стараясь поскорее вернуться в комнату.
  «Домой пора… Жене позвонить? Да, надо бы. А то опять нервничать начнёт, выговаривать будет. Всё непонятно ей, чего на работе допоздна…»
  Но всё-таки… Что он там наболтал о новых аппаратах?

16.

  «Третий справа, тёмно-синий пиджак. Трётся возле стола… Проверь!»
  «Вторая камера, третий стол. Плохо вижу, отрегилируй».
  Овчинин задвигал джойстиком, переводя камеру на стол, возле которого столпилась толпа игроков, напряжённо, не отрывая глаз, смотревших на быстро вращающуюся рулетку.
  «Резкость…»
  Зазвонил телефон.
  Овчинин снял трубко и бросил отрывисто:
  - Третий пост, видеконтроль.
  И услышал в трубке голос Карева, начальника охраны казино:
  - Дима, из зала сообщение. Клиент из «чёрного списка», трётся у стола.
  - А чего его твои ребята на входе пропустили? – недовольным тоном спросил Овчинин.
  «Разгильдяи… Теперь вот на меня всё свалят».
  Очень хотелось пить. Жар шёл от мониторов, видеомагнитофонов, компьютеров.
  Маленькая комнатка поста видеоконтроля едва ли не потолка была заставлена разогревшимися от многочасовой непрерывной работы металлическими ящиками с разъёмами, индикаторами и торчащими из гнёзд коннекторов разноцветными жгутами проводов.
  Слабенькая вытяжка еле затягивала в узкий ствол вентиляции плотный, горячий, застоявшийся воздух.
  Овчинин сглотнул превратившуюся в солоноватое желе слюну и посмотрел на часы.
  «Полночь почти… Здорово смена начинается!»
  - Он с Кармановым пришёл. Карманов с думцами проблемы разруливает, хороший друг. Решили на входе не тормозить. А этот гад буквально за рукав Карманову зацепился.
  - А чего на парковке не оттёрли? – продолжал допытываться Овчинин.
  В принципе, не его это было дело, такие подробности выяснять. Но уж очень ему стало обидно, что такого вот стрёмного клиента пропустили (пусть даже и в обнимку с «хорошим другом» Кармановым), а теперь CCTV будет его «пасти».
  - Пусть его второй пост ведёт, - предложил Овчинин.
  - Второй пост сектор с аппаратами отслеживает, твои камеры тут больше пригодятся, - ответил Карев. – Отследи его… Он, сволочь, от Карманова ни на шаг не отходит. Может, его фишки и прихватит. «Флажок» дай, когда зафиксируешь!
  Овчинин твёрдо усвоил главное правило службы безопасности: в казино таких вот жуликов надо либо не пропускать, либо, если уж «стрёмный» каким-то образом смог просочиться, то брать немедленно и тихо.
  Очень тихо.
  Шум в казино недопустим. И скандал – тоже.
  Значит, ребята из службы безопасности будут потихоньку оттирать шпану от Карманова…
  Интересно, как жулик его обработал и уговорил непременно в казино зайти? Ай, Карманов, а, вроде, умный мужик – и такие глупости творишь!
  …а его, Овчинина, задача – подловить «стрёмного» на краже, зафиксировать на видео и дать сигнал.
  «Флажок».
  «Третья камера, стол крупным планом. Слева восемь фишек по тысяче. Мелочь… У блондинки рядом покрупнее игра, тысяч на двести – двести пятьдесят. Карманов тоже пошёл в игру по-крупному… Клиент задвигался, дай увеличение!»
  Овчинин поправил бело-синий бейджик на груди.
  «Овчинин Дмитрий Семёнович.
  Специалист CCTV».
  «Вот именно… На то я и специалист».
  Теперь надо была очень внимательно следить за клиентом.
  Похоже, он начал работать.

  Виктор чувствовал: сегодня повезёт. Должно повезти! Рот сводило волчьей судорой от предчувствия большой добычи.
  Такую толстую пачку купюр... Ему, обязательно скоро протянут! Главное – не спешить, не спешить.
  Он знал прекрасно, что под наблюдением. Он знал, что наверняка уже в большинстве московских казино (а в этом-то – тем более!) заведено на него досье с описанием (возможно, и подробным) его подвигов. Он знал, что имя его занесено в «чёрный список», негласно ведущийся службами безопасности игровых компаний. И членство в этом далеко не почтном списке навсегда закрывает ему дорогу в игровые залы, за исключением разве что маленьких зальчиков на три аппарата, расположенных где-нибудь в спальных окраинах Москвы.
  Но ему-то нужно сюда, в центр, в средоточие, в воронку денежного водоворота! В свет, в музыку, в самую запретную для него зону, где крутятся, крутятся барабаны судьбы, где ежевечерне открывают свои двери сверкающие храмы Фортуны и Маммоны, где в фанатичном исступлении молятся на многоцветные экраны божественных мониторов верующие в благое провидение, где жертвенным даром бросают фишки на разлинованное сукно, выпрашивая милость великого бога Азарта.
  Сюда! Только сюда!
  Здесь его мир. Здесь от волнения сохнет в горле и сердце бьётся у самого горла. Здесь кровь попеременно холодеет и вскипает, притекает к вискам и отступает обратно. Здесь дыхание замирает, а потом становится учащённым. Здесь его жизнь.
  И его игра!
  Его двойной, тройной азарт! Рулетка и покер – только часть игры. Вторая игра – фишки и наличные. Математический расчёт, реакция и ловкость рук.
  Всё это одновременно. Выиграть за столом, сорвать банк в игре – и почистить портмоне очередного олуха.
  Оказаться сильнее его – вот главное. Подмять под себя, одурачить, выпотрошить очередного олуха – вот особый приз.
  И ещё одна сторона игры: «чёрный список» и наблюдение.
  Он под наблюдением – и это уже тройная игра.
  Выиграть у Фортуны, выиграть у жертвы, выиграть у казино – и всё это под наблюдением видеокамер.
  Навязать всем свою игру! Вот он – то особое, щекочущее нервы удовольствие, недоступное всем остальным посетителям казино.
  Доступное лишь ему.
  «Я сильнее вас, сильнее!»
  Всего за полтора часа он раскрутил этого толстомордого идиота (Карманов, кажется, его фамилия) на совершенно незапланированный господином юрисконсультом визит в казино. А Карманов, наверное, до сих пор уверен, что это его идея: привести нового знакомого (которого, как он думает, ему порекомендовали очень надёжные люди) в хорошо знакомый ему зал.
  А почему бы и нет!
  Блондинка, что сидела слева от Виктора, как-то суетливо задёргалась и что-то прошептала в ухо своему спутнику.
  Виктор уловил только обрывок фразы: «...поднимать... сейчас».
  «Ставку поднимать будете?» подумал Виктор. «Это хорошо, это дельная мысль. Это мы очень даже одобряем! И побольше фишек на стол, побольше!»
  Он играл уже больше двадцати минут, стараясь делать средние ставки. Не слишком маленькие, не слишком большие. Пока удавалось отыгрываться. Он не хотел слишком быстро выходить из игры: нужно было не только изучить игроков и внимательно осмотреть стол, но и дождаться чьего-нибудь крупного выигрыша. Желательно хотя бы у пары игроков.
  Тогда можно «снять» со стола больше фишек и хотя бы минут на пять избежать ненужного внимания со стороны «клиентов». Когда «снимаешь» фишки у двух или трёх игроков – доход в цуелом выше, а у каждого «клиента» в отдельности потеря меньше, и он, как правило, не сразу её замечает.
  Главное – сработать быстро.
  - И коктейль мне... лайм, тоник...
  Так, блондинку замучила жажда. Да, она тяжело дышит. А спутник её сейчас ненадолго отлучится.
  - О, везёт вам! – радостно кричит Карманов.
  Да и у него самого горка фишек скопилась.
  Виктор умел очень быстро определять и подсчитывать выигрыш. Ему достаточно было хотя бы секунды на две задержать взгляд на разноцветных столбиках пластиковых кругляшков и он мог уже (конечно, не всегда с точность до рубля... но до сотни – точно) определить, сколько «клиент» выиграл, и какую сумму с него можно относительно безболезненно снять.
  И ещё Виктор мог точно опеределить, насколько созрел «клиент» для того, чтобы поделиться «урожаем», и как быстро он обнаружит потерю, и какой именно шум поднимет («шумы» тоже разные бывают, на иные жалобы охрана не сразу внимание обращает), и каким именно способом постарается вернуть потерю (сразу будет охрану звать или, скажем, для начала минуты две себя по карманам будет хлопать или соседям по столу глупые вопросы задавать... а ведь чем глупее поведение «клиента» - тем больше времени на обналичку и безопасный отход).
  Самый скверный «клиент»: очкастый бухгалтер-крысёныш, неизвестно каким ветром занесённый в казино. Его лучше стороной обходить: играет, как правило, по мелочи, столбики с фишками выстраивает строго по цвету и самым тщательным образом ведёт их учёт. «Обуть» такого, в принципе, не проблема, но много с него не получишь, да и пропажу он быстро, максимум в течение минуты, обнаружит, и непременно поднимет шум. И шум будет самый опасный – с немедленным вызовом охраны. Тогда и кассу заблокируют, и из казино просто так не выйдешь.
  Нет, ну его, крысёныша! Такие, по счастью, очень редко попадаются.
  Второй по стрёмности вариант: трезвый бугай с криминальным прошлым. Трезвый – значит, тоже пропажу быстро обнаружит, а тяжёлый и многообразный жизненный опыт сразу подскажет ему, кто мог приделать ноги к драгоценным его фишкам.
  От такого уйти трудно, он ведь и догнать может. А там уж, изрядно набитым в отнюдь не пионерских лагерях кулаком, так может раскрошить физиономию, что месяц в палате пластической хирургии придётся в порядок её приводить.
  А то и убьёт сдуру. А что? Бывали случаи, бывали.
  Бандюки – что с них взять? Никакого воспитания, сплошной моветон.
  Когда же они переведутся-то?
  Единственная радость: недолго бугай остаётся трезвым. Уже через час, как правило, на ногах еле держится.
  Тогда и на него можно внимание обратить.
  Вернее, можно было бы...
  Если бы не этот проклятый «чёрный список»!
  Он, Виктор Елисеев, под наблюдением. Они наверняка натыкали везде свои чёртовы видеокамеры, расставили охрану.
  И не все охранники в форме, не все! Ему-то это хорошо известно: охранники могут быть и среди посетителей. Они могут работать в зале. Они могут выглядеть как самые обычные игроки... со стороны...
  Разве только не делают ставок.
  Но ведь нельзя же следить за игрой всех посетителей. Зал большой, и игроков много...
  И кто знает, что за тип сейчас стоит у него за спиной. Просто любитель подсматривать за чужой игрой, или работающий в зале сотрудник службы безопасности, который непременно постарается под любым предлогом отвести его в сторону от стола, оттащить подальше от невольно прикрывающего его Карманова, а там, с помощью шкафоподобных ребят из охраны, завести в ту самую комнату для тихих, задушевных бесед, из которой, собственно, выхода только два: либо на улицу, либо сначала на улицу, а потом в отделение милиции.
  И – прощай фишки! А то и наличные (за невызов милиции и уничтожение видеозаписи охрана наверняка всю наличность из портмоне выгребет).
  А это будет означать выигрыш казино. И его – провал, проигрыш!
  Но не будет. Будет по-другому.
  «Будет по-моему... Здесь моя игра!»
  Только бы Денис не подвёл...
  Да, надо спешить. Охранники явно засуетились, рации все дружно похватали. И к столу потихонечку подтягиваются. Незаметно, конечно... Но он-то всё видит! Он эти хитрости видит прекрасно.
  Наверняка ориентировку на него в зал передали.
  Значит, минут в пять надо уложиться. Больше ему не дадут, любым способом из зала выведут. В крайнем случае официанта пустят, который его метко обольёт шампанским. Конечно, сразу все засуетятся, забегают, запричитают, и начнут извиняться, громко и совершенно искренне сожалеть.
  «Ах, какой растяпа! Непременно компенсируем, почистим, погладим, просушим... Да, да, прямо сейчас! И небольшой утешительный приз от администрации казино...»
  И – пройдёмте, пройдёмте. Пожалте в комнату для бесед!
  Знаем, у вас сотни приёмов есть, чтобы меня от стола оторвать.
  Но пяти минут я вам не дам. Вы ничего не успеете сделать!
  Знаю, знаю, вы и камеры свои настроили. Стол этот, небось, крупным планом и как минимум с трёх ракурсов снимаете. Всё пишите, всё фиксируете...
  А знаете, какой самый большой кайф в нашем деле?
  Обчистить «клиента» прямо у вас на глазах, прямо под объективами ваших камер, прямо под взглядами ваших охранников.
  Вот это трюк!
  Вот это особое удовольствие!
  Поиметь вас, вместе со всеми вашими камерами, микрофонами, рациями, рамками металлоискателей, всей вашей безопасностью и прикормленной милицией!
  И отправиться домой – спать. Спокойно спать.
  После такого выигранного боя сон будет особенно крепок.
  Представляю, как вытянутся ваши морды у мониторов, когда я помашу вам ручкой на прощанье откуда-нибудь с дальнего угла парковки.
  И как вы будете беситься и кусать локотки, когда прозревший и, быть может даже, протрезвевший от шока клиент начнёт ставить вас на бабки из-за украденных фишек.
  С клиентом-то вы, может, и справитесь, но что вы со стыдом своим сделаете, его куда прогоните и где спрячете?
  Себе что вы скажите, когда поймёте, что эта игра была – моя?!
  - А Коля-то ваш пропал, одну вас бросил...
  Виктор услышал голос Карманова. Тот явно положил глаз на оставленную мужем блондинку и она его ухаживаний, похоже, не отвергала.
  - Он часто так... Отправлю его в бар – он пропадёт...
  - Ну ты, Оля, со мной не пропадёшь! Не бойся, Вова Карманов никого не подводит!
  «Карманов на блондинку запал» отметил мысленно Виктор. «Флиртует напропалую, придурок! Давайте, голубки, давайте... Не стесняйтесь. Удача-то какая!»
  Вот он, шанс!
  Они смотрят друг на друга. Блондинка положила руку Карманову на плечо. Он сел вполоборота к ней. Наклонил голову.
  Она что-то шепчет ему. Он прикрыл глаза. Всего на мгновение.
  Всё, ребята, вы мои!
  Виктор привстал, перегнулся через край стола, протянул вперёд правую руку, ставя фишки на игровое поле. Полы пиджака на долю секунды закрыли часть стола.
  Левой рукой он как будто опирается на край стола. Как будто – но так достоверно!
  А на самом деле эта рука быстро проходит по рядам фишек. Одним движением.
  Он заранее наметил, какие кругляшки надо «снять».
  Виктор как будто слегка покачнулся. Но удержал равновесие.
  В этом спектакле главное – всё сделать достоверно. Каждое движение должно быть естественным.
  Так... Вот и правая рука сняла «навар».
  А как ловко – хоть в шаге от стола стой, хоть в упор смотри, а ничего не заметишь.
  Любой фокусник позавидует!
  Всё, теперь передать фишки Денису. И ходу отсюда, ходу!
  Он едва не уронил бокал...
  - Чёрт, вот ведь неуклюжий я... Извините!
  Никто, похоже не обратил внимания.
  Кроме Дениса. Он сигнал заметил. Да, заметил!
  Он идёт к столу. Примерно секунд через десять пройдёт мимо...
  Лишь бы не сорвалось!

  «Виктор Иванович Елисеев, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, безработный, зарегистрированное место жительства: город Москва, проспект Мира…
  Рост сто семьдесят семь сантиметров, плотного телосложения, тёмные волосы, глаза карие, крупный подбородок, широкие плечи. Меняет внешность, может носить усы или бороду. Зрение нормальное, но может носить очки (варианты изменённой внешности прилагаются в файле с фотографиями).
  В прошлом – профессиональный карточный шулер, в настоящее время, по оперативным данным, занимается кражами фишек и наличных денег в казино и игровых залах.
  Возможно так же, что Елисеев замешан в кражах кредитных карт и передаче данных кардерам (задержания по Елисеева по данному направлению не проводились, информация косвенная и получена из оперативных источников, проверка по данной теме не проводилась).
  Задержания, отмеченные службой безопасности холдинга:
  15 декабря 2006 года – игровой зал «Золотой лимон», охраной предотвращена попытка хищения денег у посетителя, деньги возвращены владельцу, Елисеев отпущен после уплаты штрафа и проведения профилактической беседы
  20 февраля 2007 года – казино «Шамбала», попытка обмена фальшивых игровых фишек; Елисееву удалось избавиться от улик до вызова дежурного охранника, после профилактической беседы – Елисеев выдворен из казино
  15 июня 2007 года – игровой зал «Остров удачи», Сухаревская…
  Особые приметы: на ладони правой руки небольшой шрам, от указательного пальца к центру ладони.
  Характер…»

  - Что-то я не понимаю,.. – задумчиво произнёс Карев, проглядывая распечатку с досье на Елисеева, переданную ему охранником. – Чудны дела твои, господи… Здесь не все его подвиги описаны, как я вижу.
  - Это только то, что наша службы безопасности отметила, - пояснил охранник. – Распечатка из общего файла клиентов, занесённых в «чёрный список». Может, есть ещё какой-то конфиденциальный файл, закрытый, так сказать. Но нам для доступа разрешение Гонеева потребуется…
  - Да нет, это ни к чему, - сказал Карев. – Конечно, у него больше задержаний было. Тут и гадать нечего. Я другое не могу понять: почему его ни разу милиционерам не сдали? Конечно, в зал людей в форме никто не любит пускать. У многих клиентов настроение от милицейских погон портится. Но этого субъекта едва ли не за руку ловили, и потом отпускали. Почему?
  И Карев испытующе посмотрел на охранника, словно именно сейчас, непременно сейчас хотел получить ответ на свой вопрос.
  Охранник пожал плечами.
  - Наши его уже задерживали, но улик не было,.. – пробормотал он.
  - И видеозаписи не было, и улик не было?! – с искренним удивлением воскликнул Карев. – И денег похищенных не было?
  Охранник опустил голову и недовольно засопел.
  «Чего ко мне-то пристал?..»
  - Не понимаю, - задумчиво произнёс Карев. – Или он какой-то необыкновенный ловкач с гипнотическими способностями, способный любую охрану одурачить. Или…
  Карев положил распечатку на стол. Потеребил в задумчивости кончик носа.
  Охранник попоравил пояс с закреплённой рацией и молчал, терпеливо ожидая указаний.
  - Или стоит за ним кто-то? – тихо спросил Карев.
  Так тихо, словно спросил сам себя.
  - Так брать? – не выдержал затянувшегося ожидания охранник. – Дождёмся, что свалит гад…
  Карев усмехнулся и развёл руками.
  - А как же! Возьмём, только он пустой наверняка будет.
  - Как – пустой? – удивился охранник.
  - Так! – ответил Карев.
  Он схватил со стола рация и крикнул:
  - Третий пост, Овчинин!
  - Третий на связи, - прошипела рация.
  - Третий, у нашего подопечного наверняка сообщник в зале. Как понял? У него сообщник в зале! Следи за теми, кто подходит. Следи…
  - Есть «флажок»! – радостно ответила рация. – Как слышите? Даю отмашку! Клиент по фишкам отработал. Только что отработал!
  - Следи за всеми, кто мимо него пройдёт! – крикнул в ответ Карев.
  Потом подошёл к охраннику и медленно произнёс:
  - Если этот гад в «чёрном списке», то фишки он обменивать точно не пойдёт. Сам он у кассы никогда не появится. Значит, в зале у него сообщник. Который нам совершенно не известен. А при известной ловкости рук, клиент наш своему дружку фишки скинет в полсекунды. И сам чистенький пойдёт на задержание. Фишек мы у него не найдём, и придётся отпустить с извинениями. А дружка если и задержим, то будут фишки, но не будет видеозаписи, подтверждающей, что именно он их украл. Его тоже придётся отпустить. Улавливаешь всю прелесть комбинации?
  - Что же делать? – упавшим голосом спросил охранник.
  «Всё на нас свалят, всё свалят!»
  - Два варианта, - ответил Карев. – Либо ловить их на обмене, а это очень сложно. Либо идём на скандал и берём Елисеева прямо у стола. Но он наверняка шум поднимет, вопль будет до небес. А когда Карманов спьяну кинется дружка выручать – будет ещё и вонь великая, и жалоба руководству. Фишки спасём, но репутацию зала подорвём наверняка. А у нас не забегаловка какая-нибудь возле метро, к нам уважаемые и очень богатые люди ходят. Их нельзя беспокоить!
  - Так это,.. – охранник зачем-то огляделся по сторонам, словно хотел убедиться в отсутствии тайных соглядатаев.
  А потом предложил:
  - А, может, ну его? Пусть валит, а?  Много ли он в кармане унесёт…
  Карев усмехнулся наивности охранника.
  - Это смотря какие фишки он прихватил, и сколько. Может, и много. Дело в другом…
  Карев сжал кулак и потряс им, словно заранее угрожая невзятому пока жулику.
  - Не иначе, как он специально поиздеваться над нами решил. Знает же, что его рожа в любом приличном зале известна, и лезет сюда, лезет! Не в забегаловки какие-нибудь, где нет никаких списков и охранник с кассиром – одно лицо. Где всем на него наплевать и можно хоть каждый день там светиться. Нет, он сюда, в казино лезет! Зачем? Куш сорвать, нас позлить, доказать, что он крутой, а мы – так, дилетанты, мелочь, дурачьё несчастное. Вот что ему нужно! И ты думаешь, я его просто так выпущу? Чтобы он вконец обнаглел и сюда как на работу начал ходить?
  Карев подошёл к столу и все ещё сжатым кулаком ударил в раздражении по жалобно скрипнувшей столешнице. Рация подпрыгнула и что-то невнятное захрипела в ответ.
  Охранник испуганно попятился назад.
  - Подтягивай ребят к столу, бери этого гада! – крикнул охраннику Карев.
  Охранник спиной открыл дверь, выскочил в коридор и побежал к лестнице, ведущей в игровой зал.
  Карев потянулся за мобильным. И замер.
  «А, может, и в самом деле кто-то его прикрывает?» подумал он.
  И замотал головой.
  «Глупость! Никто! Никого за ним нет. Просто наглая сволочь он, и ничего больше!»
  И набрал на мобильном номер Гонеева.

  Денис в двух шагах. Сейчас, сейчас… Всего полсекунды хватит.
  Похоже, пока безопасно всё, всё тихо, всё спокойно.
  Не надо тянуть, быстрее! Сейчас начнут делать ставки, Карманов отвернётся от блондинки, потянется к столу.
  Не сразу, конечно, но может хватиться.
  Быстрее, Ден!
  Всё, он рядом.
  «Внимание, у стола… Комаров, Воронов, не крутитесь там!»
  «От Карева команда…»
  - Так, смотрю, у тебя уже кавалер нашёлся…
  Виктор услышал голос спутника блондинки, что вернулся, наконец, к столу.
  Он приблизился к Карманову и самым громким шёпотом, на который только был способен, произнёс:
  - Карманыч, хватит эту дуру клеить! Вот, мужик её нарисовался…
  Карманов посмотрел на него с отвисшим от удивления ртом, не в силах что-либо вымолвить, в шоке от подобной, совсем не ожидаемой им фразы.
  - Да ладно тебе! – и Виктор фамильярно хлопнул Карманова по плечу. – Куш свой сейчас сорвёшь, найдём мы тебе поприличней…
  - Гад! – взвизгнула истерично блондинка. – Коля, что он говорит?! Да что это такое! Нет, ты только послушай…
  «Давай, родная, не стесняйся!» мысленно подбодрил её Виктор. «а твой кавалер сейчас в драку полезет. Ой, полезет! Это же просто песня для души!»
  И он, повернувшись к побагровевшему Коле, левую руку одновременно отвёл чуть назад, чтобы вовремя высыпать фишки в карман Денису…
  - Ты что несёшь! – подал голос Коля. – Ты чего тут… вообще… Обнаглел? Кто тут клеил?!
  - А что? – спокойно-нагловатым голосом спросил Виктор, правой рукой похлодпывая по плечу вконец ошалевшего от такого развития событий Карманова. – Друг у меня – человек увлекающийся…
  И разжал было пальцы левой руки… Но кто-то, быстро и незаметно подошедший со спины, быстро перехватил его руку, взяв за кисть и больно сдавив её при этом. И, одновременно, прижал его пальцы сверху ладонью, не давая выпустить фишки.
  Кровь притекла к лицу, щёки отяжелели и стали горячими. В висках застучали упругие жилки, и туман, дурной серый туман поплыл перед глазами.
  И одна отчаянная мысль мелькнула в голове:
  «Сорвалось…»
  Виктор словно во сне, сквозь мутную дымку увидел, как мимо, на ходу пробормотав невнятно какое-то ругательство, прошёл белый от напряжения Денис. Прошёл и скрылся где-то среди стоявших у покерных столов игроков.
  Видел, как аккуратно взяли под локти разбушевавшегося Коля и его подругу и отвели куда-то в сторону.
  И как удивлённый Карманов пытается достать мобильный телефон, и кто-то зовёт его… кажется, просит подойти к стойке бара.
  «Чушь… Неправильно, нехорошо это…»
  И он услышал тихий, но внятный и вполне отчётливо произносящий фразы голос. Голос человека, что стоял у него за спиной и продолжал незаметно для всех прочих посетителей казино удерживать его руку.
  - Фишки аккуратно кладём в карман. Сюда, в карман пиджака. И не дёргайтесь, Елисеев, сканадл вам не поможет.
  Виктор не дёргался. Он покорно высыпал фишки в карман.
  И пересохшими от волнения губами прошептал:
  - Парень, не дави. Всё понимаю… Пойдём сейчас, пойдём. Только без ментов!
  - Не тебе решать, - ответил стоявший за спиной.
  - Мне, - возразил Виктор. – У меня номер в адресной книге мобильного… Звоните или дайте мне позвонить…
  И, чувствуя, что аргументы его не слишком-то действуют на продолжавшего удерживать его локоть охранника, поспешно добавил:
  - Ваш старший должен быть в курсе… Илья Петрович… Я ему всё объясню. Вызовите его, я всё объясню! Всё уладим, всё компенсируем. Всё будет хорошо…
  «Взгреют меня за такую защиту» подумал Виктор.
  Раскрыть карты Гонееву – значит, косвенно подставить ребят из конторы. Гонеев в их схемах не участвует. Он, по сути, посторонний.
  Но иного выхода, похоже, уже не было.
  Попасть к ментам – это сильно увеличить стоимость решения вопроса. Ментов словами не разведёшь, придётся основательно раскошелиться.
  Один путь – решать вопрос на месте, с охраной.
  - Хорошо, - согласился охранник. – Сейчас вызовем. А вы, Елисеев, подождёте его здесь. В служебном помещении.
  По всей видимости, упоминание Виктором имени начальника службы безопасности (да ещё и с отчеством) произвело на охранника некоторое впечатление.
  Впрочем, не слишком сильное. Локоть Виктора он так и не выпустил.
  Они так и пошли вместе, словно два давних приятеля, в обнимку.
  И, уже выходя из зала, услышал Виктор голос Карманова:
  - …Я вам лицензию помог продлить, и мне же теперь задержаться надо? Да кто позволил!..
  - Дамы и господа, продолжаем игру! – громким и хорошо поставленным голосом произнёс крупье. – Небольшая ссора, дамы и господа, прошу не обращать внимания. Индицент исчерпан. Продолжаем игру, дамы и господа!
  «Продолжаем» согласился мысленно Виктор. «Вечер ещё не закончен. Игра продолжается…»
  И ещё он подумал, что Гонееву, пожалуй, всё знать не следует. О конфискате можно рассказать, о контрольных закупках тоже… Это он, наверное, и так знает.
  А вот об обысках…
  - Да иду я, иду! И не надо меня подталкивать!

  В половине второго ночи закончилась их беседа.
  Гонеев, сонный и уставший, слушал Виктора, лишь изредка прерывая его рассказ короткими замечаниями и уточняющими вопросами.
  Выслушав ответ, делал какие-то пометки в блокноте, потом несколько секунд сидел в задумчивости – и просил продолжать.
  «И Тарик вам известен?»
  «А как же!» с готовностью отвечал Виктор. «Мы вместе работали на одной частной квартире, пока…»
  «Продолжайте» прерывал его Гонеев и снова что-то писал в блокноте.
  И вот Виктор произнёс последнюю фразу:
  - Эти люди – хорошие знакомые Павла Владимировича. Вы, безусловно, понимаете, о ком я говорю.
  - Понимаю, - подтвердил Гонеев. – Так вы что, Елисеев, полагаете, я вам на слово поверю?
  Виктор вскочил возбуждённо (и куда только подевалась его прежняя апатия) и прошёлся от стола к двери и обратно.
  Остановился и с явным удивлением посмотрел на Гонеева.
  - Чего запрыгали? – с усмешкой спросил его Гонеев. – К двери подбираетесь? Напрасно. Там охранник в коридоре дежурит, результатов нашего разговора дожидается. И в зале крепкие ребята стоят, и у всех входов. В приличном казино – как в правительственном бункере, мышь без контроля не проскочит.
  Виктор присел на стул и искоса посмотрел на Гонеева.
  - А если по нужде? Тоже с охраной в сортир поведёте?
  - В наш роскошный туалет непременно пойдёте с сопровождением, - заверил его Гонеев. – И, кстати, не надо его сортиром называть. Обидно, честное слово! Над его интерьером, между прочим, работали дизайнеры из Италии.
  - Ну да, конечно, - иронично заметил Виктор. – А над камерами в унитазах – дизайнеры из вашей службы безопасности?
  Гонеев недоумённо покрутил головой и удивлённо ответил:
  - О каких это камерах вы говорите? Прямо удивительно! Что за гнусные намёки?
  - Мне ли не знать, - спокойно возразил Виктор. – Помнится, по молодости лет именно в одном таком крутом… сортире… я колоду карт проверил и перетасовал. Хорошо карты расположились, удачно. А вот на выходе меня уже поджидали такие вот, как вы выражаетесь, крепкие ребята. И отобрали любимую мою колоду! Знаете, до сих пор я жалею об этой утрате. Мне ведь её под заказ напечатали, с особой, знаете ли, «рубашкой». Рифлёным таким рисуночком, с вензелями. Один к одному, как в том казино. Я ведь заранее знал, какая колода карт на стол пойдёт. Так могла игра получиться, могла! И всё, понимаете ли, сорвалось. Жалко! Десять лет уже прошло, а до сих пор жалею!
  И Виктор тяжело вздохнул. Потом взял со стола оставленную кем-то из охранников зажигалку и машинально начал очень ловко жонглировать ей, быстро перебирая пальцами и какими-то незаметными и отточенными движениями плавно прокатывая по ладони.
  «Профи!» с невольным уважением подумал Гонеев.
  Потом встал, захлопнул блокнот и сказал:
  - Сочувствую, Елисеев. Что ж, по молодости, как говорится, и шулер глупости творит.
  - Я не шулер, - возразил Виктор. – Я игрок.
  - Все мы игроки, - согласился Гонеев. – У нас вся страна играет: в стабилизацию, в сытую жизнь, в процветание, в политику, и в хрен его знает что ещё. Даже в дружбу и любовь играют. Заигрались уже! А время, однако, идёт. Этак скоро и ночь закончится…
  - Это вы к чему? – спросил Виктор.
  И зажигалка замерла у него на ладони.
  - На часы вот посмотрел, - пояснил Гонеев. – Скоро два часа. А в пять, глядишь, и рассвет придёт… Так что делать-то мне? Как ваши слова проверить? Свечину среди ночи звонить? Дескать, не ваш ли жулик, который буржуев под конфискат подводит, заодно и нашу контору облапошить попытался? Вот так, разбудить и спросить…
  - Нет, конечно, - возразил Виктор. – Я вам дам телефон моего куратора…
  Гонеев скептически усмехнулся.
  - Подождите улыбаться, - поспешно сказал Виктор. – Телефон, конечно, какой угодно можно дать. Но этот человек вам должен быть известен. Он из ОБЭПа, центральный округ. Он и ваши заведения курирует…
  - Это не ему ты помогал коммерсантов вычислять, которые аппараты за наличную валюту продают? – всё с той же недоверчивой улыбкой уточнил Гонеев.
  - Это без комментариев, - ответил Виктор. – Просто позвоните…
  И он продиктовал номер.
 
  Через три минуты, завершив телефонный разговор, Илья Петрович вышел в коридор и подозвал охранника.
  - Карева сюда попроси.
  - Он у покерных столов,.. – начал было охранник.
  - Немедленно! – оборвал его Гонеев. – Зайдёт в комнату. Мы его подождём. Но только пусть не мешкает.
  Охранник быстрым шагом удалился.
  Гонеев вернулся в комнату. Он остановился у двери, прислонившись спиной к стене, и каким-то странным, остановившимся, гипнотическим взглядом смотрел на Виктора.
  Взгляд Гонеева был таким холодным, остранённым и безжизненным, что Виктор невольно поёжился и втянул голову в плечи.
  Однако уже через полминуты прежняя привычка к развязному и фамильярному поведению взяла верх и Виктор панибратски подмигнул начальнику службы безопасности.
  - Убедились?
  - А ты, оказывется, фрукт, - задумчиво протянул Гонеев. – Манго-рамбутан, понимаете ли…
  - Скорее, дуриан, - возразил Виктор и встал из-за стола. – Запах ужасный, вид – так себе, а вот вкус – ничего. Если распробовать! Так, может, я уже пойду? А то курить хочется, пи-пи хочется, воздуха свежего глотнуть -  тоже хочется. Масса желаний, и ни одно из них в вашем богоугодном заведении не удовлетворишь. Так что…
  - Подожди, - остановил его Гонеев. – Ты же у нас особый гость, охрана тебя так просто не выпустит. А мне тебя провожать, откровенно говоря, противно…
  - Ну вот! – и Виктор с наигранным удивлением развёл руками. – Что ж так?
  - Противно! – повторил Гонеев. – Ты ведь, гад, обэповцев и на наших партнёров наводишь. Так что не взыщи, противен ты мне.
  - А мы уже на «ты» перешли? – уточнил Виктор и достал из кармана пачку сигарет. - Хорошо, хорошо… Вас ведь и так органы прессом давят, все соки выжимают. И выжмут, до упора выжмут! А ты, Илья Петрович, на меня обижаешься. Да таких, как я, у ментов по Москве, может, сотня наберётся. Или поболее. Липовые понятые, липовые покупатели, липовые клиенты. Сам, что ли, не знаешь? Закурить можно?
  - Нельзя! – отрезал Гонеев. – И ты мне не «тыкай»! Ровню нашёл, тоже мне…
  Дверь немного приоткрылась и Карев заглянул в комнату.
  - Вызывали, Илья Петрович?
  Гонеев кивнул и снова вышел в коридор.
  - Вот что,.. – немного смущённо пробормотал он, стараясь не смотреть в лицо Кареву. – Этого… клиента… В общем, жулика этого тихо, по служебным помещениям и через запасной выход, выводишь на улицу.
  - Как?! – ахнул Карев. – Мы же его в прямом смысле слова за руку поймали. Видеозапись имеется, Карманова уговорили заявление написать. Он, кстати, Елисеева этого и не знает толком, даже не помнит как познакомились. Так что с его стороны всё будет в ажуре. Милицию вызовем…
  - Кого мы вызовем?! – с покрасневшим лицом выкрикнул Гонеев. – Этот гадёныш у милиции на подхвате работает.
  - Кем? – севшим от разочарования голосом спросил Карев.
  «А ведь догадывался… были мысли такие…»
  - Козлом-провокатором, - ответил Гонеев. – Не далее как вчера какой-то идиот менеджер из нашего отдела продаж скинул ему оферту по продаже обезличенных аппаратов. Елисеев ему, видите ли, покупателем представился, причём выступил от лица одной компании… нашего партнёра… В общем, с ними, похоже, такая или подобная сделка обсуждалась. И каким-то образом информацию утекла от нас прямиком в милицейские структуры. А Елисеев, оказывается, не только по рулетке специалист. Он и с ОБЭПом такие вот дела крутит. Информацию, сволочь, проверяет!
  - Значит, отпускаем? – переспросил Карев.
  Гонеев кивнул.
  Потом сказал:
  - Вот что… Видеозапись похождений этого жулика скопируй мне на диск. Прямо сейчас! Я на парковке буду, у своей машины. Передай с одним из охранников. Если разговор с Кармановым записан…
  - Записан! – поспешно подтвердил Карев.
  - Тоже мне передай. Если места хватит – скинь на тот же диск. А у себя все записи уничтожь. От греха подальше…
  Гонеев повернулся, и пошёл было к выходу. Но потом неожиданно остановился, развернулся и спросил:
  - Я тебе тут человечка одного рекомендовал. Воронов его фамилия. Как, с работой справляется?
  - А как же! – и Карев радостно заулыбался. – Отличный парень. Талант, в своём роде. Сегодня вот как раз в задержании участвовал…
  - Сегодня его смена? – уточнил Гонеев.
  И в задумчивости потёр указательным пальцем кончик носа.
  «Надо же!..»
  - Он сейчас на месте?
  - Конечно! – подтвердил Карев. – До самого утра на месте будет.
  - Вот с ним диск и передай, - распорядился Гонеев. – Сообщи ему номер машины и пусть подходит на парковку. А этого…
  Гонеев поморщился.
  - …Елисеева – лично проводи. Лично!
  - Есть лично, - ответил Карев.
  «Как же мы раньше этого Елисеева не раскусили!» с досадой подумал Гонеев, выходя из казино. «Ведь под носом у нас шмыгал, задерживался ведь уже, и не раз. Правда, до милиции тогда дело не доходило, и доказательств у нас не было таких, какие были сейчас. Потому он с нами и не откровенничал. Но ведь… Обидно! Какая же подстава… обидная!»
  Впрочем, он понимал, что и без Елисеева у милиции есть масса возможностей проверить всю их коммерцию, просветить рентгеном.
  Вопрос в другом: как именно и через кого уходит информация?
  И второй вопрос, не менее важный: почему Свечин его, Гонеева, фирме устраивает такие вот провокации?
  К чему это всё?
  Что он задумал?
  «Мало тебе отстёгиваем, сволочь?!» со злостью подумал Гонеев.
 
  Воронов подошёл к машине минут через десять.
  Илья Петрович устал его ждать, изрядно притомился и от скуки даже принялся разговаривать с какой-то бродячей собакой, грустной дворнягой, невесть какими путями забредшей на парковку возле казино.
  - Как дела, бродяга? – грустным голосом спросил её Гонеев.
  И, высунув руку из машины, сделал вид, будто пытается её погладить. Конечно, лишь делал вид – он вовсе не собирался прикасаться к грязной, чёрно-рыжей, свалявшейся шерсти.
  Собаке, впрочем, и такого внимания было достаточно. Она присела у машины, радостно высунула мокрый розовый язык, и, задрав морду, деловито тявкнула на декорированный под ярко-жёлтый лимон фонарь, что освещал парковку.
  - Ты не хулигань! – внушительно заметил ей Гонеев. – А то мои молодцы быстро тебя вычислят. И выгонят. Точно выгонят, не сомневайся.
  Собака кивнула в ответ, будто и впрямь соглашаясь с его словами. И протянула лапу к машине.
  - А нечем мне тебя покормить, - с искренним сожалением ответил Гонеев.
  Почему-то сейчас ему стало жалко того, что не прихватил он с собой хотя бы пару самых простеньких бутербродов для этой вот дворняги. Он и сам не мог понять, отчего вдруг приключился с ним этот нежданный приступ печальной сентиментальности, отчего вдруг захотелось непременно накормить эту совсем незнакомую и ненужную ему бродячую собаку, отчего вдруг захотелось хотя бы ей, глупой дворняжке, сказать что-нибудь доброе.
  Что-то перевернулось внутри. Что-то произошло. Вот здесь, в этом казино, и именно этой ночью произошло что-то нехорошее, выбившее его из колеи, лишившее его былой уверенности в своих силах и в своём влиянии.
  Быть может, это была только минутная слабость, смена настроения.
  Или общение с провокатором Витей забрало так много энергии.
  «Вампир энергетический» подумал Гонеев.
  Он знал, что среди подобного сброда есть людишки, умеющие не только чистить карманы, но и выкачивать энергию из душ всех, кто имеет несчастье с ними соприкасаться.
  Двух минут общения с подобными «вампирами» достаточно, чтобы воля человека ослабела и сознание стало бы мутиться от приступов депрессии и слезливой тоски.
  Но… Едва ли этот тип был из такой вот, самой опасной категории жуликов. Просто вор и провокатор. Шулер Витя…
  Тогда почему ему так грустно? Подлость Свечина так подействовала на него? Но он, Гонеев, и без того хорошо знает нравы милицейской и чекистской среды.
  Его ли расстроит лицемерие людей в погонах? Он и сам в былые времена ловушки устраивал, в том числе и коллегам по той ещё, прежней, работе. И на его плечах тогда были погоны, и они ничуть не мешали ему гонять чаи где-нибудь на конспиративной квартире с такими вот елисеевыми, инструктируя их перед очередным «спецзаданием», и точно зная при том, что контингент этот уголовный при случае вполне может козырнуть своими связями с компетентными органами и со всеми своими тёмными делишками спрятаться за его, Гонеева, служебную корочку. И приходилось ведь таких вот елисеевых и против своих же коллег использовать, и утешать себя мыслью, что для грязной работы только такие вот грязные типы и годны, и должен кто-то и это делать, и…
  - Свинство всё это, - сказал Гонеев дворняге. – Не поверишь, самому противно!
  Дворняга чихнула, опустив морду к пыльному асфальту, потом встала и побежала не спеша вдоль ряда припаркованных машин.
  - О, вот вы где! – услашал Гонеев голос Воронова.
  Гонеев вышел из машины и потянулся, поглаживая ладонями заболевшую поясницу.
  - Устал тебя ждать, - недовольно сказал он подошедшему охраннику.
  Белая рубашка на Воронове взмокла от пота и покрылась желтовато-серыми пятнами, чёрны галстук был ослаблен и узел болтался где-то у второй пуговицы.
  - И вид у тебя…
  - Работы много, Илья Петрович, - ответил Воронов.
  Он тяжело дышал и тыльной стороной ладони вытирал пот со лба.
  - Пока копировали, пока я вас нашёл…
  Он протянул Гонеев пластиковый футляр с диском.
  Гонеев положил диск на пассажирское сиденье и, повернувшись к охраннику, спросил:
  - А что это собака тут у вас бегает?
  - Какая?
  Воронов удивлённо посмотрел по сторонам.
  Гонеев почувствовал, что охватившая его было депрессия проходит и он снова становится прежним, жёстким, уверенным в себе – начальником.
  - Такая! – издевательским тоном бросил Гонеев. – Бродячая и вшивая! Сюда ВИПы приезжают, тузы козырные, уважаемые люди. Карманов вон на следующей неделе пару депутатов обещал в гости зазвать. А у вас бродяжки бегают! Может, ещё и пара бомжей где-нибудь тут, на парковке, обитает? Вы за ситуацией вообще следите?!
  Воронов вытянул руки по швам и виновато захлопал глазами.
  - Забежала, с улицы, наверное… прошмыгнула, где-нибудь… Трудно уследить.
  - Чтобы завтра же, - заявил Гонеев, - всю территорию от всей этой живности очистить! От собак, кошек и прочих тварей. Не дай бог, она на чей-нибудь «Лексус» лапу задерёт! С диспетчера на парковке и с наружной охраны шкуру спущу! Так им и передай.
  - Непременно, - ответил Воронов. – Обязательно. С утра и займёмся…
  Гонеев поставил ногу на порог машины и замер на секунду, словно раздумая, ехать уже или ещё что-нибудь спросить, а заодно и лишнюю трёпку протеже устроить, чтобы о службе не забывал.
  И решил спросить.
  - Есть что-нибудь интересное?
  Воронов встрепенулся и, приблизившись к Гонееву, тихо произнёс:
  - Романов к Левковскому зачастил. То они в зале сидели, обсуждали что-то, а вчера и в кабинете директорском почти два часа пробыли.
  Гонеев внимательно посмотрел на простодушное лицо Воронова, положил руку ему на плечо и тихим, задушевным голосом спросил:
  - И что же они обсуждают?
  - Мне не слышно было, - признался охранник.
  «Обсуждают!..»
  Всё, теперь уже Илья Петрович почувствовал, что берёт, опытной гончей хваткой, собачьим нюхом берёт верный след. Какая уж там депрессия – теперь возбуждение, охотничий азарт охватил его.
  «Нет, не напрасно я Воронова сюда пристроил, не напрасно!»
  - Неправда, - спокойно возразил Гонеев. – Не прибедняйся, не скромничай. Ты парень умный, толковый. Раз обратил внимание на его визиты, значит, постарался и информацией кой-какой разжиться. Иначе вообще бы не упоминал до поры до времени об этих визитах.
  И убрал руку с плеча охранника.
  - Ну?
  - Да так, - и Воронов приложил палец к губам. – Не информация, так... Слышал краем уха. Они о Ставицком говорили.
  «Горячо, горячо!» мысленно подбадривал охранника Гонеев. «Давай, парень, продолжай! Ты и сам не знаешь, какой счастливый билет сейчас вытягиваешь».
  - Будто он как-то...
  Воронов замялся на секунды, потом набрал воздуха в лёгкие и выпалил:
  - В общем, неэффективно управляет.
  - Поди ж ты! – притворног удивился Гонеев. – А почему ж так происходит? Об этом они не говорили?
  - Я до конца не понял, о чём речь шла, - признался Воронов. – Я в этих делах вообще мало что смыслю.
  - А ты и не смысли, - заметил Гонеев. – Ты – как передатчик. Просто слушай и передавай. Мне передавай.
  Воронов задумался на мгновение и произнёс неуверенно:
  - Что-то говорили о сокращении числа залов. Ставицкий сворачивает залы, общая доходность, кажется, падает...
  И замолчал.
  - Понял, - ответил Гонеев.
  «Ай, спасибо! Ай, молодец!»
  - Хорошо. Ещё что-то было интересное? Встречи, люди?
  Воронов покачал головой.
  - Да, вроде бы нет... Всё как обычно. Из налогой поиграть захаживали...
  - Ладно, - прервал его Гонеев. – Это мне и так известно. Ну, что ж, раз более ничего интересного не было, то я, пожалуй, поеду. Засиделся я тут у вас, заработался. Домой пора, доедать остывший ужин. Так что...
  И Гонеев протянул охраннику руку.
  Тот пожал её, но как-то вяло и механический. Глаза его были пусты, взгляд отсутствующий. Он как-будто отчаянно пытался вспомнить что-то очень важное, то, что непременно хотел упомянуть во время этой беседы. Непременно хотел упомянуть, да вот  незадача – как раз теперь вот и забыл.
  Мысль его явно двигалась в заданном Гонеевым направлении: встречи, люди... Интересное, что-то интересное.
  И, когда Гонеев садился уже в машину и собирался захлопнуть дверь, Воронов радостно хлопнул себя по лбу и, сунув голову в салон, выпалил едва ли не в лицо Гонееву:
  - А Романов раза три сюда не один приезжал. В сопровождении, так сказать. С ним в машине женщина была...
  «Любовница?» с усталым безразличием отметил Гонеев.
  Нет, по сравнению с предыдущей новостью это было не так интересно.
  - Хорошо, хорошо...
  И Гонеев снова попытался захлопнуть дверь.
  Но охранника так просто было уже не остановить.
  - Это... Лариса Ставицкая была. Да, точно!
  Воронов улыбался, довольный цепкостью своей памяти.
  - Лариса?!
  Гонеев замер.
  «Опа... Вот дела... Они же не работают вместе. Практически не пересекаются. Три раза? Сюда, к Левковскому? Вот как...»
  - Откуда ты знаешь, что это Лариса Ставицкая была?
  - Я многих знаю, - уверенно ответил Воронов. – Я же в главном офисе работал. И руководство, и родственники... В общем, всех кого надо – помнил и помню до сих пор. Мы же и базы данных изучали, и фотографии...
  Гонеев посмотрел на охранника изучающим взглядом.
  - А скажи-ка друг любезный, - спросил Гонеев, - премии ты у нас получал?
  - Нет, - удивлённо ответил Воронов. – Я ведь не так давно работаю.
  Гонеев покровительственно похлопал его по плечу.
  - Наблюдательный ты малый, как я смотрю. Не ошибся я в тебе, не ошибся! Думаю, к сентябрю мы тебе что-нибудь выпишем. Бонус, я имею в виду. На пару месячных зарплат. Устроит?
  Воронов улыбнулся и приложил ладонь к груди.
  - Илья Петрович, я!.. Конечно...
  - Значит, устроит, - сказал Гонеев. – Это хорошо. В общем, давай, старайся. Работай, Воронов, наблюдай. Я в долгу не останусь. Пока!
  Воронов минут пять ещё стоял на парковке, глядя вслед уехавшей машине.
  Он чувствовал, что произошло с ним сейчас что-то очень хорошее и радостное, от чего произойти могут самые благоприятные перемены в его судьбе.
  И произошло это потому, что смог он передать начальству какую-то очень важную и весьма полезную для руководящей деятельности информацию. Воронов и сам до конца не мог понять, что же такого важного он сейчас нарассказывал, но, судя по реакции Ильи Петровича, попал он в самую что ни на есть точку.
  И при благоприятном раскладе... А почему бы ему не быть благоприятным?.. Быть ему...
  «Начальником смены?»
  Воронов размечтался было, зажмурился сладко, но треск и хрип ожившей рации вернул его к реальности.
  «Пятый, куда пропал? Пятый?!»
  «На парковке» ответил Воронов. «Подойду сейчас».
  Он посмотрел на часы.
  Два часа до конца смены.

  17.

  «Фуру остановили, проблемы с документами. Нет, я сам не знаю. Так говорят».
  «Откуда узнали?»
  «Позвонил водитель. Нет, мобильный не отобрали. Пока всё спокойно. Изучают…»
  «Бумаги?»
  «Именно. Аппараты, как я понимаю, без номеров. Но это же не криминал».
  «Главное, не волноваться. С документами всё в порядке, Савченко лично проверял».
  «Вопрос не в бумажках, Сергей. Вопрос в отношении к нашим грузам. Докопаться, как известно, можно и до телеграфного столба. При известном желании…»
  «Ваня, пока шефу не звони. Думаю, всё решим сами. Где груз?»
  «Таможенники выгрузили. Машину отпустили. Полагаю, теперь они ждут нашего визита».
  «Решим, всё решим…»
  «За какие деньги? Груз двести тысяч стоит. С нашими затратами да с их запросами вся перевозка нас в минус загонит. Денисенко задним числом мы цену набивать не будем, он и так фактически по предоплате берёт».
 «Решим, решим… Ваня, придержи следующую отправку. Позвони Комлеву. Пока ничего не отгружаем. Ждём…»
  - Заметались, сволочи, задёргались, - с удовлетворением отметил Свечин, дослушав запись разговора. – По мобильным, небось, языками чесали?
  - Так точно, - подтвердил оперативник. – Открытым текстом, под протокол, так сказать.
  - Как дети, честное слово! – и Свечин радостно рассмеялся. – Расслабились, с нашей-то защитой, распустились. Ничего, мы их немного потрясём. Пусть на границу съездят, проветрятся. На терминал приграничный нос сунут. С местной публикой познакомятся.
  - А потом? – уточнил оперативник, закрывая ноутбук.
  Свечин пожал плечами.
  - Мы не варвары, курицу-то резать…
  - Какую курицу? – удивился оперативник.
  - Да всё ту же, - ответил Свечин. – Из старой детской сказки. Которая яички золотые несёт. Этой курице ещё два года жизни доктор прописал. Так что пусть и дальше… Понял?
  Оперативник кивнул в ответ.
  - Учёт и контроль, - добавил Свечин. – Это самое главное! Контроль! Дело надо поставить так, чтобы ситуация постоянно была под контролем и мы смогли бы вовремя бульон из этой курицы сварить. А до той поры мы ей дадим немного… покудахатать. Вот таким путём… Так, что ещё интересного?
  Оперативник передал ему папку с документами.
  - Отчёт по реализации конфиската. За июнь и первую половину июля.
  - Интересно, - отметил Свечин.
  И, просматривая бумаги, повторил ещё раз:
  - Интересно…

  Тихий семейный вечер.
  Ей хотелось, чтобы вечер был именно таким. Только бы уговорить себя, заставить вести себя так, будто ничего не произошло, ничего не изменилось.
  Всё осталось по-прежнему.
  И не было этой ненужной, лишней в её жизни, этой неожиданной, этой…
  «А чего ты хотела? Для тебя это новсть? Наверное, за спиной у тебя такие разговоры ведутся, такие сплетни распускают. Ему-то что… Он просто отмахнётся, отвернётся, забудет. А ты будешь это слушать. Будешь, потому что до твоего слуха сплетни непременно дойдут. Уж об этом-то подруги позаботятся! И ты будешь молчать. Конечно… Вот сейчас ты хочешь быть примерной женой. Тихой, безвольной, домашней».
  Она посмотрела в зеркало.
  Звонок.
  «Получится? Хватит сил? Сохранить то, что есть… Вот теперь мне приходится спасать семью».
  Она улыбнулась грустно своему отражению.
  «Мне… А я ведь сама её разрушаю. Странно…»
  Лариса открыла дверь.
  И краем глаза посмотрела на стоявшие в коридоре напольные часы.
  - Коля, молодец! Как раз к ужину.
  Муж вернулся с работы на удивление рано: не было ещё и девяти.
  Обычно Николай задерживался на работе часов до одиннадцати, иногда и до полуночи. Приходил усталый и вымотанный, торопливо ужинал, тратя на трапезу не более пятнадцати-двадцати минут, потом ещё примерно полчаса сидел в полудрёме перед телевизором; потом, разбуженный супругой, брёл в домашний спортзал, и некоторое время пытался там передвигать рычаги тренажёров, поддерживая тонус вконец размякших к концу дня мышц, а потом принимал душ (ванны, особенно джакузи, Николай в вечернюю пору принимать не любил, видно – боялся ненароком заснуть), и после - шёл спать.
  И так – изо дня в день, по одному и тому же опостылевшему ей кругу.
  Но сегодня, похоже, было бы у них время и для беседы.
  Было бы… Если бы не молчание Николая, тягостное и казавшееся уже просто невыносимым.
  Он молча сидел за столом, молча ел, медленно пережёвывая приготовленные сегодня приходящей домработницей его любимые спагетти-карбонара. Смотрел куда-то в сторону, словно избегал взгляда жены.
  Лариса терпела минут пять. А потом не выдержала и нарушила молчание.
  - Вкусно хоть? – с некоторой иронией спросила она.
  Николай кивнул в ответ. И добавил в тарелку грибной соус.
  - Да… Хорошо, постаралась она…
  - Она! – воскликнула Лариса.
  И, встав из-за стола, подошла к приоткрытому окну.
  - Она, - повторила Лариса. – Надо так понимать, что это не мне благодарность.
  - Конечно, не тебе, - подтвердил Николай.
  И, не дав ей ответить, тут же спросил:
  - Ларис, а винца у нас не найдётся? Как раз бутолочка итальянского в баре была. Принеси, а? Я и тебе спасибо скажу…
  - Очень надо! – раздражённо ответила Лариса.
  Но вино принесла. И один бокал.
  - А ты не будешь? – с некоторым удивлением спросил Николай.
  - Ты же любишь расслабляться, - сказала Лариса. – Это у тебя нервы, напряжение. Вечно занят, устал, не до меня… Так ты уж один… как-нибудь…
  - Один так один. Уговорила, - Николай наполнил бокал. – Как раз для спагетии подходит. По моему… Я в винах не слишком разбираюсь. Ну что, Лара, за что выпьем?
  И Николай картинно поднял бокал.
  - Предлагай тост.
  Его запоздалая любезность уже не могла смгячить сердце Ларисы, да и настроение её было испорчено напрочь.
  «Вот ведь хотела спокойно поговорить!.. Просто поговорить! Нет, обязательно надо было так себя вести! Именно так, как обычно, по-свински!»
  - Не знаю… Ничего не хочу.
  Она почувствовала, что раздражение стихает и сменяется апатией. Прежним, много раз уже испытанным, надоевшим, бесчувственным равнодушием.
  - Ничего.
  - Тогда я предложу, - заявил Николай. – С позволения дамы, так сказать…
  «Клоун» подумала Лариса. «Как же он невыносим иногда! Особенно в те, редкие по счасть, моменты жизни, когда пытается быть остроумным. Как же он глупо выглядит!»
  - За мир и покой в семье!
  И картинно же поднеся бокал к губам, осушил его одним глотком.
  - Да, приятное винцо, приятное. А если бы его ещё и охладить.
  И Николай зажмурился, представив кисловато-терпкий вкус холодного вина, с искрами рубина, поданного в запотевшем бокале.
  - Да, хорошо бы было...
  Лариса посмотрела на мужа и произнесла задумчиво:
  - Не нравится мне слово «покой». В твоих устах эоно звучит как-то… Будто мы семью поминаем.
  «Ну да, и не чокаемся» мысленно добавил Николай.
  А вслух сказал:
  - Извини, конечно, Ларис, но типун тебе на язык. Ну что у тебя за настроение сегодня такое? Агрессивное, какое-то. К чему бы это?
  Лариса ничего не ответила. Она отвернулась и смотрела в окно. Смотрела неотрывно, в странной рассеянной задумчивости, рисуя на стекле видимые лишь ей узоры.
  Николай не выдержал долгого молчания. В раздражении он резко отолдвинул, почти оттолкнул от себя тарелку, встал и подошлё к жене.
  - Я вопрос между прочим задал, - произнёс он едва ли не в ухо Ларисе хриплым, каким-то полузадушенным шёпотом. – На вопросы отвечать надо!
  Лариса повернулась к нему. Теперь глаза мужа были совсем близко от её глаз, и она видела, как расширяются от нарастающего гнева, темнеют его зрачки.
  И видела другое: взгляд его неспокоен. Не от агрессии, нет. От глубоко скрываемого осознания собственной неправоты. От спрятанной, но неукрывшейся от её лжи. Ложь блудливыми искорками металась в его глазах.
  «Чего я хочу от него? Я ведь и сама – не ангел…»
  Или сказать себе, что он первый начал?
  «Мы оба лжём друг другу. От семьи остаётся только ложь. Убери её – и семьи не будет».
  Лариса грустно покачала головой.
  - Конечно, - с иронией ответила она. – Ты же директор. Генеральный! Руководитель холдинга…
  - Замолчи! – крикнул Николай. – Хоть дома можешь мне не напоминать?!
  Он придвинулся ближе к ней и это жвижение показалось ей угрожающим. Она оступила на полшага и край подоконника деревянной гранью впился ей в поясницу.
  - Очередная сцена, - с горькой улыбкой заметила Лариса. – Хорошо, посторонних в доме нет.
  - А мне наплевать! – запальчиво выкрикнул Николай.
  - А мне вот – нет, - возразила Лариса. – Спрашиваешь, почему настроение у меня такое? Да потому оно и такое, что мне… не всё равно. Совсем не всё равно, что у нас в семье творится.
  - Ах, вот ты о чём…
  Николай перевёл дыхание. И неожиданно попытался обнять жену, но она оттолкнула его руки.
  Ставицкий отвернулся. И отступил от Ларисы. На пару шагов.
  И смотрел на неё так, будто мерял противника взглядом.
  - У нас всё хорошо было, - медленно произнёс Николай. – До тех пор, пока ты этот разговор не начала. У нас вообще всё хорошо, когда ты молчишь. Молчишь и сидишь тихо. И будет всё хорошо, если ты поймёшь одну простую вещь:  у нас семья, а в кждой нормальной…
  Лариса подняла руку в умоляющем жесте.
  - Нет, послушай! – продолжал Николай. – В каждой нормальной семье есть глава. Понимаешь? Глава семьи. И как-то так жизнь складывается, что глава семьи – это муж. Он отвечает за семью, он защищает семью, он зарабатывает деньги и содержит семью. Он обеспечивает семье нормальные, человеческие условия существования. В нашей семье муж, представь себе, я. И. по моему, со своими обязанностями я справляюсь. У нас двер квартиры в Москве и одну мы на Кипре прикупили. У нас хороший загородный дом. Три машины на семью. Отдыхаем не на бабкином огороде, где ты половину своего детства босоногого провела, а в очень даже экзотических странах, и останавливаемся на отдых в роскошных отелях.
  Лариса попыталась что-то ответить, но Николай прервал её.
  - Нет уж, слушай теперь! Сама начала разговор! Я ведь просто хотел добраться до дома, пожрать спокойно и выспаться. И всё! Что, такие вот у меня невыполнимые желания и невероятные потребности? Трудно было посидеть спокойно? Помолчать?! В офисе меня дёргают каждые две минуты,  и дома покоя не дают…
  Лариса провела ладонью по глазам. Словно вытирая что-то…
  И, дав мужу выговорится, тихо спросила:
  - Для чего я тебе, Николай?
  - Что? – удивлённо переспросил муж.
  - Для чего? – повторила Лариса. – Тебе и на работе есть на кого кричать, на ком злость скрывать и кому своё превосходство показывать. Весь холдинг к твоим услугам! Давай, показывай свой крутой нрав… А я тебе зачем? Тихо сидеть в углу и не мешать тебе? Это даже… не мебель… Это хуже, Коля! Кресла вон твои и шкафы – бесчувственные. Им не больно, когда их задевают или о них ударяются. Им всё равно, если на них не обращают внимания. Им совершенно не важно, любят их или нет. А мне вот…
  Лариса всхлипнула и присела на стул.
  Вытирая слёзы, сказала:
  - Мне не всё равно. Мне хотелось быть нужной. Мне хотелось, чтобы меня любили. И самой хотелось любить. Я думала… как-то иначе будет… Думала, что могу что-то изменить к лучшему в твоей жизни… А тебе от меня ничего не надо было! Тебе, видно, уже и постель не нужна. Когда мы с тобой вместе в последний раз были? Конечно… Только и слышу: «пожрать», «выспаться»… А ещё: «уйди!», «замолчи!» «не твоё дело!»
  И Лариса, не выдержав, зарыдала.
  Некоторое время Николай сидел тихо, в смущении, изредка вздыхая и искоса поглядывая на жену.
  Он надеялся, что Лариса, отплакав, успокоится. Так прежде уже бывало, и жена после ссор успокаивалась, становилась прежней – домашней и тихой.
  Но теперь случилось иное.
  Лариса неожиданно выбежала из комнаты. Она долго искала что-то в спальне (судя по доносишемуся шуму, перетряхивала какие-то сумки или пакеты, высыпая их содержимое прямо на кровать).
  - Лариса, - позвал жену Ставицкий.
  Выждал полминуты, и, не получив ответа, позвал снова:
  - Лара, может, хватит уже? Что ты мне доказать пытаешься? Что ты несчастная страдалица, а я тиран домашний? Довольно, доказала…
  «…принесу сейчас» услышал он обрывок её ответа.
  - Что ты принесёшь?
  Беспокойство стало нарастать в его душе. Он почувствовал, что это не та, прежняя, дежурная (как казалось ему) и неизбежная в семейной жизни (да ещё и при такой нагрузке на работе) ссора.
  Что-то случилось с женой. Она изменилась, стала нетерпимой к его… Не слабостям, нет. Нетерпимой… к нему самому.
  «Какие там слабости? Пусть ещё найдёт такого мужа! Да что она там ищет?»
  Кольнуло сердце.
  Николаю стало не по себе. Он уже знал, что холодная тонкая игла в груди – не к добру. Короткая боль эта, что пришла и ушла в один миг, лишь предвестник другой боли - долгой, тянущей, надоедливой, неотвязной боли в груди и под лопаткой.
  Левая рука стала тяжёлой. Она словно наливалась тяжким, больным свинцом.
  - Лара!
  «Господи, да что у меня со здоровьем творится? Эскулапы чёртовы! Такие деньги им платим по страховке, диспансеризации понимаете ли… техника, аппаратура, кардиограмма… А ничего определённого сказать не могут! Что же это?»
  Стало трудно дышать. Ком подкатил к горлу. Резиновый непрглатываемый ком.
  Николай захрипел и закашлял, выбрасывая капли густой слюны на скатерть.
  - Дура, - в ярости прошептал он. – Довела скандалами своими… Я помру – станет тебе легче? Из грязи её вытащил, такую жизнь ей устроил… Не давлю ведь на психику, не давлю. Веду себя тихо…
  Он встал. С трудом, покачиваясь, вышел в коридор.
  Ему захотелось прямо сейчас, немедленно, в домашнем халате, в тапочках, как есть, как получится, как возможно, как выйдет – выбраться из квартиры, из ловушки бетонных сжимающихся стен, из дома…
  «Пропади он пропадом со своей элитностью!»
  …из кондиционированного, но всё-таки душного, мёртвого и мертвящего воздуха, вырваться – и уйти, убежать. Куда-нибудь, прочь!
  «Не могу здесь!»
  Николай прислонился спиной к стене. Огненно-красные точки поплыли у него перед глазами.
  Он протянул руки вперёд, словно пытался поймать что-то невидимое, проплывшее перед ним в коридоре, или опереться на что-то…
  Опоры не было.
  Николай медленно сполз вниз. Схватился за грудь и побелевшими пальцами сжал в складки кожу, словно пытаясь прихватить и раздавить терзавшую его боль.
  И услышал голос подошедшей Ларисы.
  - Вот, посмотри…
  Она протянула ему губную помаду.
  Дешёвую губную помаду в чёрном платиковом футляре.
  - Я ведь такой не пользуюсь. Но ведь нахожу, нахожу!..
  Лариса, раскрасневшаяся, стояла перед, кричала что-то… Она словно не видела, что происходит с ним.
  - Такую жизнь ты мне устроил? Да, такая вот хорошая семья у нас получилась. И ведь не первый это случай, не первый!
  И вдруг она замолчала. Пальцы её разжались и помада с глухим стуком упала на пол.
  - Коля, ты что?
  Ставицкий поманил её, слабо взмахнув рукой.
  - Что? Что с тобой?
  - Плохо, - прошептал Николай. – Опять вот… схватило.
  - Боже мой! – воскликнула Лариса.
  «Теперь хоть… опомнилась…»
  Мысли стали неровными, мутными; рвались на куски, расползались – трудно были собрать их. Сознание уходило прочь.
  - Помоги…
  Лариса взяла его под локоть. Помогла встать.
  - Куда? – спросила она.
  Николай пробормотал что-то неопределённое в ответ.
  - Лечь хочешь?
  Николай кивнул.
  - Давай ближе к балкону, - сказала Лариса.
  И, поддерживая мужа под локоть, повела его в гостиную.
  - Сюда, на диван. Здесь кондиционер. Или его выключить? Дверь на балконе открыть?
  Николай отрицательно помотал головой.
  - Главное, - прошептал он. – Ларис… «Скорую» пока не вызывай. Не надо. Ни к чему… Заберут ещё, а у меня завтра совещание важное. Всех замов… собираю. Такая ерунда с отправкой на Украину получилась…
  - Помолчи немного, - ответила Лариса. – Дошли, всё… Ложись.
  Она помогла мужу лечь. Подложила подушку ему под голову.
  - Отпустит, - прошептал Николай.
  И с неожиданным ожесточением добавил:
  - Дура ты всё-таки! Дура!
  И ударил кулаком по спинке дивана.
 
  «Валерий Владимирович, вы бы мне денег выслали? Я тут завис, сам не знаю насколько…»
  «Ты же говорил, что тебя выгрузили! Чего не уехал?»
  «Так мне паспорт до сих пор не вернули. Разбираются до сих пор. Аж из Выборга таможня приехала, какой-то там протокол составляют…»
  «Дело заводят?»
  «Не знаю, Валерий Владимирович. Я акт подписал по выгрузке, аппараты у них на складе остались. Уезжать хотел – а мне документы не возвращают. Такое закрутили, чуть ли не из ФСБ грозят архаровцев прислать! А я что? От вас человек нужен».
  «Не волнуйся, приедет. Завтра будет от нас человек. Без нас никакие протоколы не подписывай! Не вздумай!»
  «Да мне что…Я бы дождался, да деньги кончаются. Я вам факсы с пограничного терминала отправлял, так чуть ли не полтинник баксов содрали. А кушать надо, заправляться надо…»
  «Мы сколько за перевозку твоему шефу платим? Чего он тебе грошовые командировочные выписывает?»
  «Валерий Владимирович!..»
  «Хорошо, попросим питерцев помочь. У них партнёры в Финляндии, склад в Котке. Может, они тебе с оказией баксов двести на границу передадут».
  «Вот выручили! Я тут…»
  «Не подписывай! И болтай там поменьше! Будет от нас человек. Всё разрулим, не дёргайся».

  18.

  Собрание решили провести в три часа, сразу после обеда.
  Против обыкновения, заместители в кабинете Ставицкого появились рано, за десять минут до начала собрания и раньше, чем подошёл единственный приглашённый директором менеджер, лигистик Савченко.
  Впрочем, эти десять минут и Краснов, и Романов, и Гонеев сидели тихо, лишь изредка негромко переговариваясь, не отрывая генерального от какого-то важного и чрезмерно затянувшегося телефонного разговора.
  Ставицкий же, искоса и недобро посматривая на замов, приглушённым, хриплым голосом разговаривал с кем-то по громкой связи, доказывая собеседнику необходимость срочного выезда в Москву…
  «С Денисенко беседует?» подумал Романов.
  …для обсуждения и подписания крайне важного дополнения к контракту.
  Без двух минут три в кабинете появился Савченко.
  Ему явно было не по себе и он откровенно терялся в присутствии такого количества начальников (обычно с ним встречался, и то изредка, Краснов, а уж о встрече с главным Валерий боялся даже подумать), заметно нервничал и постоянно безо всякой причина поправлял тугой узел галстука.
  Признаться, галстуки Савченко откровенно не любил. Да и не нужны они были ему, при его-то работе. Не на складах же и таможенных терминалах красоваться. Но…
  С недавних пор Ставицкий буквально помешался на дресс-коде и какой-то там корпоративной этике, и постоянно делал замечания сотрудникам, избегавшим в летнюю пору стягивать шеи офисными удавками.
  Правда, по кабинетам Ставицкий не ходил и специально за соблюдением дресс-кода не следил, но тут, на таком собрании, да ещё и по такому поводу…
  В общем, Валерий решил, что в футболке в такой день к генеральному лучше не приходить.
  К тому же, Савченко догадывался, что при неблагоприятном развитии событий по касательной ему непременно достанется за срыв вывоза аппаратов из России. Хоть, рассуждая объективно, в задержании партии аппаратов вины его не было, но под горячую руку директора он попадёт непременно. И будет наказан. Пусть символически и для острастки (а, точнее, для выхода накопившегося начальственного гнева), но – будет. А потому надо заранее позаботиться о смягчении возможного наказания, и всем видом своим демонстрировать смирение, покаяние и покорность высшей начальственной воле.
  Краснов, завидев логистика, улыбнулся тому ободряюще и украдкой протянул ему вырванный из блокнота листок.
  «КРЫША – НЕ НАША ЗАБОТА, ВАЛИ НА ИЛЬЮ» прочитал Савченко.
  Быстро перехватил грозный взгляд Гонеева, скомкал листов и сунул в карман брюк.
  И сел, на всякий случай, поближе к Краснову.
  Ставицкий, завершив разговор, отключил громкую связь и, придвинув ноутбук, с полминуты допечатывал ответ на письмо Романова по графику подготовки к открытию залов в Италии.
  - Я тебе ответил, - пробормотал Ставицкий, не поднимая головы.
  Романов и Краснов переглянулись.
  - Кому? – уточнил Романов.
  - От меня три письма было, - напомнил Краснов.
  - На твои – позже отвечу, - сказал Ставицкий. – Для нас сейчас приоритет – зарубежные проекты, а их Иван курирует. Я тебе, Иван, и по Неаполю ответил, и по Милану. По римскому казино… Тут подумать надо. Завтра утром ответ направлю.
  - А в целом как? – спросил Романов.
  - В целом хорошо, но медленно…
  Ставицкий налил в стакан минеральной воды и медленно, с наслаждением, выпил (Савченко заметно сглотнул слюну).
  Потом с пульта настроил бодро загудевший кондиционер. И с победным видом хлопнул ладонью по столу.
  - Быстрее надо, быстрее!
  - С итальянцами быстро не получается, - возразил Романов. – Металитет такой. Вон, Пьетро согласование на парковку третью неделю получает. А мы вообще чужаки пока на этом рынке. Но к осени, думаю…
  - Быстрее! – повторил Ставицкий.
  И снова посмотрел на часы.
  - Так, с этими делами потом… Пока вывоз наш многострадальный обсудим. Сергей, ты сам мне в деталях доложишь, или подчинённого на амбразуру бросишь?
  Савченко сжался, сгорбился и почувствовал, как по коленям его волной прошла мелкая дрожь.
  Краснов перехватил его умоляющий взгляд и великодушно согласился амбразуру взять на себя.
  - Сам расскажу. Я полностью в курсе… Ну, в случае чего, Валера мне поможет.
  Савченко мысленно перекрестился.
  - Ситуация простая, - начал было Краснов.
  - Нет! – резко оборвал его Ставицкий. – Это тебе кажется, что она простая.
  На минуту воцарилась тишина.
  - Могу я продолжать? – осторожно спросил Краснов.
  - Валяй, - ответил Ставицкий. – Но не говори, пожалуйста, что ситуация простая. Ещё раз услышу!..
  И он выразительно стукнул пальцем по краю стола.
  «Зол Коля сегодня, и горяч - прямо шипит!» отметил Романов. «Ничего, скоро остынет…»
- Так вот, ситуация…
  Краснов закашлялся, платком вытер губы и, помедлив немного, перевёл дыхание и продолжил:
  - ...Следующая. Трейлер с партией аппаратов для Денисенко задержан на погранпереходе...
  - Уточни-ка, - прервал его Ставицкий. – Чего вот тут я не понял! О каком переходе речь?
  - Граница с Украиной, - подсказал Романов.
  И Савченко, подтверждая, кивнул в ответ.
  - Граница с Украиной, - повторил в задумчивости Ставицкий. – Я, конечно, понимаю, что с Украиной. Экспортёр кто? Какая компания?
  - Гибралтарская контора, - подтвердил Краснов. – С главбухом согласовали...
  Ставицкий снял трубку телефона и набрал номер.
  - Катерина, - сказал он, дождавшись ответа, - а скажи мне, пожалуйста, ты не палёную ли контору для вывоза аппаратов подбирала? Она у нас ранее не светилась нигде?
  Он помолчал немного, выслушивая объяснения бухгалтера, а потом, повысив голос, продолжил:
  - Ты не оправдывайся, Боровикова! Я тебя пока ни в чём не обвиняю...
  «Пока!» мысленно отметил Гонеев.
  - ...Спрашиваю только! Причём, заметь – спокойно спрашиваю, в порядке, так сказать, рабочего обсуждения вопроса. Что значит: «стрелки переводят»?! Ты это брось! Отвечай коротко и чётко: использовалась эта контора ранее для каких-нибудь левых отправок или нет?
  Выслушал Бровикову, пробормотав что-то в ответ, бросил трубку.
  - Да нет, - задумчиво, словно говоря сам с собой, произнёс Стивицкий, - в «серых» делах эту фирму не использовали. То есть на таможне она точно засветиться не могла, в обэповские разработки, скорее всего, не попадала.
  Тряхнув головой, словно отбрасывая какие-то неведомые для остальных участников совещания проблемы, Николай продолжил:
  - Значит, на складе вы документы для ввоза в Украину подготовили... А из России, надеюсь, не в «чёрную» тащили?
  - Боже упаси! – и Краснов даже замахал руками. – Нет, конечно. Валера...
  Он повернулся к Савченко.
  - Надеюсь, твои брокеры экспортный контракт грамотно закрыли?
  - Как обычно, - с некоторой настороженностью ответил Савченко. – Экспортёр, конечно, та ещё контора, «ёжик» проще говоря, но по-другому аппараты не вывезти. Мы же наши документы показывать не будем...
  - Это понятно! – с досадой прервал его Краснов.
  «Вот ведь дурак наивный!» подумал с тревогой Сергей. «Чего в рассуждения полез? И так всем понятно, как и что из страны вывозится. Коротко ответь – и прикуси язык! Вот ведь выручай болтуна такого...»
  - Ты скажи – канал обычный? – продолжал Краснов. – Самодеятельности никакой не было?
  Тут Валерий, видимо, уловил, наконец, намёк и понял, какой ответ нужен начальнику.
  - Корпоративный канал, - с готовностью подтвердил Савченко. – Наш постоянный перевозчик.
  И победно глянул на Краснова.
  «Молодец!» мысленно подбодрил его Сергей. «В правильном направлении двигаешься!»
  - Корпоративный канал перевозки у нас согласован со службой безопасности, - напомнил Романов. – Насколько я помню, вплоть до «окон» на границе, погранпереходов и транзитных складов.
  Гонеев засопел недовольно и нервно дёрнул плечом.
  - Да, да, - подтвердил Краснов. – Мы с Иваном в своё время специально Илью Петровича на совещания приглашали, все необходимые вопросы с ним согласовывали. Это ещё весной было, до того, как Ивана на зарубежные проекты перебросили. Илья всю процедуру с нашими кураторами из силовых структур согласовывал...
  Ставицкий, услышав о «кураторах», горько усмехнулся. И, подняв руку, ребром ладони стукнул себя по шее.
  - Вот они! – резко выдохнул он. – Вот они у меня где, эти кураторы! Жульё в погонах! Весь их капитал – это ксивы и лампасы, а пусти их в бизнес, так они без «крыш» своих силовых и ларёк рыночный содержать не смогут. Присосались как пиявки, и тянут, тянут, тянут деньги из дела. А что взамен?
  И он недобро, исподлобья, глянул на Гонеева.
  - Что взамен?! – громче повторил Ставицкий. – Защита? Безопасность? Предсказуемость? Стабильность для бизнеса? Помощь хоть какая-нибудь?!
  Ставицкий откинулся на спинку кресла и показал присутствующим кукиш. Держал сложенные пальцы перед собой долго, словно давая возможность участникам совещания получше рассмотреть нехитрую эту фигуру.
  - Вот что мы от них получаем. Только это – и всё! Новое дворянство, мать их!..
  Гонеев демонстративно отвернулся и стал пристально рассматривать картину на стене: старинный фрегат с растрёпанными, разорванными в клочья парусами, плывущий по океуну в синей предураганной мгле.
  «Романтично, чёрт возьми!» прошептал Гонеев.
  - А мы кто? – продолжал Ставицкий.
  И махнул рукой.
  - Ты, Илья, комедию тут не ломай, - обратился он к Гонееву. – Картинку эту ты на каждом совещании рассматриваешь. Особенно, если мои слова тебе не нравятся. Ты меня не проведёшь! Обиделся, Петрович?
  Гонеев пожал плечами и, повернувшись к директору, с улыбкой воскликнул:
  - Николай, да я с тобой полностью согласен! И с коллегами тоже... в общем... Согласен, конечно! Обычная процедура, что там говорить. Переоформление документов, вывоз в Украину. Всё по плану было, всё согласовывали.
  - А какого хрена, - снова завёлся Ставицкий, - всю эту согласованную процедуру нам порушили?! Какого?! Нет, помолчи! Послушай! Я не дурак, Илья, совсем не дурак, и никогда не поверю, что таможенники сами, по своему усмотрению нам обрубили канал доставки. Мне, в конце концов, наплевать было бы на эти аппараты. Это хлам, отработанный материал. Мы их по любому бы списали, не сейчас – так через полгода. В России они уже не играют. И до две тысячи девятого года не дожили бы, это точно! Не в аппаратах дело, не в деньгах! Списал бы я эти аппараты и забыл. В другом дело. Мне не понятно, почему, на каком основании работавшие ранее каналы доставки перестают работать. Почему наши...
  Ставицкий поморщился.
  - ...«кураторы» не выполняют условия соглашений? Почему они откровенно начинают давить и гнобить наш бизнес?! Или они решили, что настало время шкуру с нас содрать? Так, по-моему, они ошибаются. Сильно ошибаются. Время это ещё не настало. И нескоро ещё настанет. Мы ещё вполне жизнеспособны. А, может…
  Николай нахмурился.
  - …Может, им кто подбросил эту мыслишку? Напел в уши, что фирма не сегодня, так завтра накроется. А топ-менеджмент растворится, так сказать, в синих далях. А?
  И он внимательно, подчёркнуто внимательно и подозрительно оглядел собеседников. Более всего под давящим взглядом его сжался Савченко, хотя его подозрения эти в принципе не могли касаться и как-либо затрагивать. Не по причине особого доверия со стороны Ставицкого, а просто потому, что копоративный логистик при таких раскладах – сошка явно мелкая.
  - Николай, - поспешно возразил Романов, предчувствуя, что разговор начинает приобретать неприятный оборот, - мы сейчас слишком далеко зайдём со всеми этими… предположениями.
  «Домыслами» мысленно добавил Краснов.
  - Не в том дело, что там думают наши «кураторы», - продолжал Романов. – В конец концов, и на таможне ситуация нестабильна… Вон, риски по аппаратам как резво меняют. Были ведь времена, когда иные импортёры их по мизерной стоимости тащили тащили, уж не буду говорить – по какой, и ведь проходило это. Бились заявленные цены с таможенными базами данных. Декларации закрывались, всё прекрасно оформлялось. В две тысячи шестом лавочку прикрыли. Тогда, насколько я помню, по шестьдесят пять долларов за килограмм только пропускали, не меньше. Если аппарат сотню килограмм весит, его дешевле шести тысяч пятисот никто уже не показывал. Ну, может, и находились отморозки, кто дешевле делал, но в приличных брокерских конторах никто уже не рисковал. Потом ещё гайки завинтили… Валер, какие риски сейчас?
  - Семьдесят семь, - глухим, потухшим голосом ответил Савченко.
  - Вот! – воскликнул Романов. – Дальше гайки винтят. Это же общая политика и, уверяю тебя, никакие «кураторы» тут ни при чём. Это уж…
  Романов показал на потолок.
  - Оттуда идёт, с самого верха. Мало ли, что сейчас могло измениться. Аппараты в любом случае – товар рискованный. Могли пройти какие-то распоряжения по таможне…
  - Почему мы об этом не знаем?! – крикнул Ставицкий.
  И, тяжело выдохнув, помассировал ладонью грудь.
  Жест этот не укрылся от Гонеева. Илья Петрович глянул на директора и прошептал что-то вполголоса.
  - Илья, тебе вопрос! – снова повысил голос Ставицкий.
  - В Москве изменений не было, - ответил Гонеев. – Савченко, были в Москве изменения?
  Тот поспешно замотал головой в ответ.
  - Не было, - повторил Гонеев. – А региональные приказы и распоряжения мы не можем отслеживать. Если это приказ на уровне начальника поста, то из Москвы его не отследишь.
  - А если на уровне Павла Владимировича? – с издевательской улыбкой спросил Ставицкий.
  Гонеев не ответил, потупился и обиженно засопел.
  - Ладно, народ, хватит сопли распускать, - подвёл черту Ставицкий. – Дело успели завести?
  После затянувшегося молчания ответить решился Савченко.
  - Заводят вот, решают…
  - Тянут кота за органы, - повеселевшим голосом произнёс Ставицкий. – Значит, в угол нас загонять они пока не собираются. Ну что, игорный народ, какие предложения будут?
  Романов, оташлявшись, сказал:
  - Так вот думаю…
  И подмигнул Гонееву.
  - Илья надо с генералами своими встречаться. Объясниться со служивыми в неформальной обстановке.
  - Повод-то какой-то копеечный, - с сомнением произнёс Гонеев. – Сами же говорите – «хлам». Из-за задержанного на границе хлама хороших людей от работы отвлекать?
  - Отвлекать! – поддержал Ивана Ставицкий. – Ни черта ты, Илья, не понял! Объясняю я тут, распинаюсь, по полочкам раскладываю, а ты всё свою линию гнёшь. Отвлекать, видите ли, не хочется! Ты знаешь, сколько аппаратов к вывозу готовится? Сотни надо вывозить, сотни! И что, каждый раз вот так вот собираться будем? И гадать, почему очередную фуру тормознули? Мы тысячи аппаратов в Россию завезли, запчасти тоннами завозили. И ни разу проколов не было! А тут по отработанному каналу везём – и проблемы. Ты считаешь, что это не повод для беседы?
  Гонеев пожал плечами.
  - Может, и повод, - неуверенно ответил он. – Надо прощупать ситуацию…
  - Вот и щупай! – обрубил Ставицкий. – И побыстрее! Два дня тебе даю. Максимум!
  - Да где ж я за два дня цельного генерала выловлю! – воскликнул Гонеев. – Генерал – не шлюха, по звонку не приедет.
  - Эти генералы берут столько, - возразил Ставицкий, - что на эти деньги бордель можно содержать. С саунами, бассейном и венерическим диспансером впридачу. Так что уж постарайся. Кстати…
  И Николай хлопнул себя по лбу.
  - Хорошо, что вспомнил… Вот там ты с друзями нашими, так называемыми, и пересечёшься. У вас же по четвергам клуб, собрание целое!
  - В диспансере? – сострил Краснов.
  - Хуже, в Солоухино, - ответил Ставицкий. – По четвергам у Ильи сауна с генералом. За городом. Как там ваш спецобъект называется? Охотхозяйство закрытого типа? Вот туда и иди!
  - Меня на этот четверг не приглашали, - несколько обиженным голосом ответил Гонеев. – У них свои планы…
  - А мне наплевать! – ответил Ставицкий. – Делай что хочешь, но в два дня уложись. Времени у нас нет! Так, с этим решили…
  И он показал пальцем на Савченко.
  - Валера, теперь твоя очередь отдуваться. Быстро созванивайся со своми брокерами и дуй на границу, на переход. Пока тихо сиди на границе и будь на связи с Сергеем.
  - А что делать-то? – удивлённо спросил Савченко.
  - Сидеть, поджав хвост! – громко и отчётливо произнёс Ставицкий. – До поры, до времени… Понял?
  Савченко растерянно посмотрел на Краснова.
  - Поясняю, - сказал Николай. – Краснов будет на связи с Ильёй. Как только ситуация прояснится…
  И он выразительно, с плохо скрываемым сарказмом, посмотрел на Гонеева.
  - …И будет понятно, как нам действовать, ты на своём уровне решаешь с брокерами оперативные вопросы. Возможно, придётся переоформить документы, написать пару писем, изменить инвойс. И я хочу, чтобы ты позагорал немного на границе, и был при этом всё время на связи с брокерами, чтобы, в случае чего, лично, обязательно лично мог проконтролировать решение этих вопросов. Потому как…
  Ставицкий достал платок. Высморкался. И снова помассировал грудь.
  - …Не хочу, чтобы из-за какого-нибудь прокола брокеров или элементарного недопонимания с их стороны аппараты снова зависли. Заметь, про злой умысел я ничего не сказал!
  Савченко обречённо кивнул и поправил сбившийся набок узел галстука.
  - Конечно… Сегодня же…

  Гонеев после совещания позвонил жене.
  - Всё, солнце. Кажется, вне графика придётся на природу съездить, с друзями старыми пообщаться.
  Жена промолчала в ответ.
  - Ну, ты только не обижайся, - поспешно добавил Илья Петрович. – Сама понимать должна, работа такая. Оля, чего молчишь?
  - Да вот, думаю всё, - ответила жена. – Понять хочу, когда же ты на ужин вовремя приходить станешь. Когда, наконец, жизнь у нас спокойная начнётся. Вот когда ты со службы увольнялся, я… Вот честно скажу – я радовалась. Всё надеялась, что хоть теперь-то заживём по-людски. И что за талант у тебя такой, Илюша, должности такие находить, на которых не с девяти до шести работаешь, а сутками напролёт? Горе с тобой, ей-богу!
  - Ничего, - ответил Гонеев. – Терпи, солнце моё, терпи! Недолго осталось…
  - Ты всегда так говоришь… И когда тебя к ночи ждать?
  - Сегодня – как штык! – бодро отрапортовал Гонеев. – Не позже восьми буду. А вот завтра…
  - Понятно…
  Жена вздохнула и повесила трубку.
  «Терпи, терпи…»
  Теперь Гонеев и впрямь был уверен, что терпеть осталось недолго.
  «Сломается, Николай, сломается скоро…»
  В адресной книге моблильного он нашёл телефонный номер медицинского центра.
  Набрал и, дождавшись ответа, подчёркнуто сухим и официальным голосом произнёс:
  - Добрый день! Это фирма «Голд Слот», заместитель генерального директора вас беспокоит. Да, договор по медицинскому страхованию… По какому вопросу? Да вот, к кардиологу хотел бы на приём записаться. Да, знаете ли, ничего серьёзного, но боли иногда в груди. ВИП-сервис, говорите? Очень хорошо. А то платим деньги за обслуживание, переводим регулярно, так вот и сервис хотелось бы соответствующий получить… Когда сможет принять? Да, могу и сегодня подъехать. Через полтора часа. Адрес напомните, пожалуйста…
  Записав адрес, Гонеев отключил трубку. Достал второй телефон и набрал короткий номер.
  - Семён, у тебя полчаса. Быстро нарой мне по твоим базам данных всё по кардиотделу в нашем медицинской центре. Главное – счета, которые нам выставлялись за обслуживание сотрудников. Кого лечили, от чего именно и… Я понимаю. Что доступа к медицинским файлам у тебя нет. Но счета подними. И если там пользовали нашего директора… Да, Николая… Сообщи мне, кто именно из врачей им занимался. В счетах они указывают имя лечащего врача. Подними бумаги, найди его. Сообщи мне! И потом свяжись с конторой. С Ивановским и его ребятами. Я объясню, зачем…
  Отключил второй телефон. Подошёл к открытому окну и долго стоял, глядя вниз. Прямо под его окном, на закрытой парковке, стояла с утра машина Ставицкого.
  Гонеев смотрел на серебристую крышу «Вольво», долго смотрел, словно белое от полдневного солнца серебро не отпускало его взгляд.
  «Доездился, директор» думал Ставицкий.
  И сам удивлялся тому, как легко и радостно на душе становится от этой мысли.
 «Доездился…»
  Водитель директора подошёл к машине. Достал из кармана брюк носовой платок и протёр боковые зеркала, предварительно подышав на них.
  «Старайся, давай!» подбодрил его Гонеев. «Ставицкий оценит, он хорошую работу всегда ценит. Глядишь, премию через месяц тебе подбросит».
  Гонеев включил вентилятор, постоял немного под струёй разогретого воздуха и, убедившись, что от крутилки этой пластмассовой толку мало, вернулся к столу.
  По офисному телефону набрал номер дежурного охранника.
  - Это Гонеев…
  - Слушаю, Илья Петрович!
  Гонееву показалось, что охранник отвечает каким-то испуганным голосом.
  «И что они все выслуживаются, остолопы?» с искренним удивлением подумал Илья Петрович. «Было бы ради чего…»
  - Распечатку с точным временем выхода из офиса всех начальников отделом и заместителей директора! – отчеканил Гонеев. – Выборка с двенадцати часов и до конца дня. Чтобы завтра с утра у меня на столе была.
  - Будет! – пообещал дежурный.
  Гонеев повесил трубку и пальцами отбарабанил по столу победный марш.
  «Попались, попались, голубчики! Все вы у меня теперь… в одном месте будете!»

19.

  - Ничего не хочу! Ничего!
  Таблетки рассыпаны по ковру, белые крупинки на красно-жёлтом узорном, шерстяном лугу.
  - Не хочу…
  - Я ужин приготовил, - повторил Владимир.
  Он сел в кресло. Нажав на кнопку пульта, включил телевизор.
  Софья стояла у порога, вцепившись в дверной косяк.
  - Сегодня день…
  Пальцы её свело судорогой.
  - Ты не думай… Я могу без этих дурацких таблеток. Мне врач прописал. Это от бессоницы… Володя, ты худой стал совсем. Совсем ничего не ешь… Это потому, что я ничего не готовлю. И за домом не смотрю. Плохая жена, Володя?
  - Хорошая, - ответил Владимир.
  Он не повернул голову. Не посмотрел на неё. Он боялся её глаз: белых, жалких, влажных от слёз.
  И, в то же время, в любое мгновение готовых вспыхнуть яростным, безумным огнём.
  Он старался вести себя подчёркнуто спокойно.
  - У меня тоже сегодня как-то всё не клеится. Партию стройматериалов привезли… Ну, знаешь, такой особый лак для дерева. На водяной основе. В офисе ремонт затеяли. Надо было строителей дождаться. Так нет же, наши знатоки сами товар приняли, и даже не проверили толком. До этого поставщик никогда не подводил, всё привозил точно по графику и в полном соответствии…
  Софья подошла к нему. Села рядом, на краешек широкого кресла. Закрыла глаза и положила голову ему на плечо.
  - …С заказом, - тихим голосом продолжил Владимир. – А вот на этот раз – прямо беда какая-то. Взял и напутал. Одну банку открыли… Ты спишь?
  - Что? – спросила Софья.
  Она открыла глаза. Приподняла голову и откинула со лба прядь волос.
  - Нет, что ты… Тебя слушаю.
  - Тебе интересно?
  - Продолжай…
  Она снова закрыла глаза.
  - Мне всё равно. Лишь бы тебя слушать. Всё равно… Только слушать твой голос. Он, знаешь… Он успокаивает. Ты только тихо говори. Что-то про краску…
  - Лак, - поправил её Владимир. – Привезли лак. Банку открыли, а оттуда запашок… Ну, явно смесь ацетона с ещё каким-то растворителем. Разве можно такую адскую смесь в помещении использовать, да ещё и в офисном? А накладные уже подписаны, поставщик знать ничего не знает. Дескать, что заказывали, то и получили… Вот теперь думаем… Кстати!
  Владимир перешёл на шёпот.
  - Ризотто я сам готовил. И мясо потушил. Как в умной книге было написано.
  - А почему шёпотом? – удивлённо спросила Софья. – Тайна?
  - Великая!
  Владимир приложил палец к губам.
  - Никому… Это мой первый опыт. Нет, не то, чтобы совсем первый… Скажем, яичницу я и раньше готовил. Но так, чтобы что-то серьёзное…
  Софья улыбнулась и зевнула расслабленно.
  - Лучше тебе? – спросил Владимир.
  Она встала. Медленно, через силу.
  - Что-то слабею я…
  И покачнулась.
  Владимир, вскочив, успел подхватить жену.
  Мимо него, едва не задев ноги, взъерошенным шерстяным комком пронеслась испуганная кошка.
  - А Люся где-то рядом с нами пригрелась, - сказал Владимир.
  И обнял жену. Крепко, словно боялся… Не отпустить даже – выронить.
  Или потерять?
  - Ты знаешь, почему я таблетки эти купила?
  - Нет, - ответил Владимир. – И знать не хочу!
  Софья вздохнула. Положила руки ему на плечи.
  Он только сейчас заметил, насколько же истончились её руки, и как едва не до полупрозрачности побелела кожа на запястьях.
  «Как же она переживает…»
  - Я не жалею, Володя…
  - Молчи! Молчи, я прошу!
  - Нет, не жалею. Я правильно поступила. Сделала тогда…
  - Не надо снова!
  - Сделала тогда аборт…
  Она прижалась щекой к его груди.
  - Я ведь здорового ребёночка не смогла бы родить. Правда, чистая правда. Доктор сказал…
  - Он не говорил этого, - возразил Владимир.
  Но Софья уже не слушала его. Дурманный, тяжёлый, душный полусон охватывал её.
  И в этом полусне она продолжала говорить, сама уже едва улавливая смысл произнесённых слов:
  - Такая патология, не родится здоровый… А ведь бывает, что рождается? Я вот послушала… Сделала… А ты не отговорил. Теперь снится иногда. Я сначала думала – девочка. Нет, мальчик снится. У меня сломалось что-то внутри. Вот там…
  Ладонью она провела по животу.
  - …Там ничего уже нет. А в снах – есть. Мальчишка… Представляешь, он уже ходить начал!
  Владимир слушал её и отчего-то кащалось ему, что там, где-то далеко… Быть может, у каких-то далёких и полузабытых родственников, на родственном их попечении, живёт этот самый мальчишка. Тот весёлый, бойкий и непоседливый парень, мальчик с большими, умными, светло-серыми (в папу!) глазами, его сын.
  Не родившийся… Да, так. Но ведь она видит его. Может быть, он всё-таки жив… где-то. Ведь не мог же вот так – взять и исчезнуть. Исчезнуть просто потому, что испугались.
  «А если бы мёртвым родился? Ведь врачи предупреждали. Все эти патологии… Я толком ничего не понял, но они говорили что-то о девяносто пяти процентах… каких-то случаев… И для матерей такие роды – испытание. И с ними… Нет, я не пережил бы! А его потерял, мальчишку потерял. Но если бы не спас Софью… Ведь и её мог потерять!»
  Он зажмурил глаза, будто увидел что-то неприятное, пугающее… Страшное. На мгновение мелькнувшее перед ним, не тенью, не темнотой. Светом, ярким, пронзающим глаза светом, навылет проходящим сквозь студенистые комочки глаз – в глубь, в мозг, в затаившуюся, тихую до времени память.
  И от света этого душа его замерла испуганно. На миг.
  Он зажмурил глаза. И услышал голос жены:
  - Ты не слушаешь меня? Ты словно спишь…
  Владимир открыл глаза. Влага в уголках…
  - Ты не обращай внимания. Вова, это просто слабость… Со временем всё это проходит. Становится легче. Мне уже сейчас легко. Это поначалу я плакала, даже истерики устраивала. Помнишь? Я знаю, это не ты придумал. Это тебе доктор посоветовал чем-нибудь меня отвлечь. Отвлечь…
  «Вот тогда и началась… игра».
  - Вот я и отвлеклась… А осенью мы обязательно куда-нибудь поедем. Или зимой? Поедем на лыжах кататься в Австрию? Или в Прагу на Рождество?
  - Поедем, -согласился Владимир. – Конечно… Как скажешь…
  «Отвлечь?»
  Быть может, в этом причина? Она давно уже не играла. Когда-то он и привёл её в казино…
  Он вспомнил слова доктора.
  Доктора, который спас Софью, когда она…
  «Это, друг мой, теория замещения… Спорная, надо сказать теория, но в вашем случае работает. Обилие эмоций, выброс адреналина, обретение некоего, пусть даже иллюзорного, смысла существования – всё это вполне может положительно сказаться на психологимческом состоянии вашей супруги. Хотя следует учитывать и то, что замещение – это, в конечном итоге, бегство. Ну, скажем более мягко, отступление от реальности. И злоупотребление этим средством может привести к весьма печальным последствиям. С другой стороны, и выбор у вас невелик. Либо перманентный кризис с явной и весьма неприятной перспективой развития суицидальных… да, именно так!.. комплексов, либо - кратковременный курс такой вот заместительной терапии. А под ней я понимаю любую деятельность, которая могла бы дать вашей супруге гарантированную эмоциональную разрядку. Ну там, игры… Да, именно азартные. Либо экстремальные виды спорта, но это уже слишком опасно. Тем более, что физически она очень слаба. Так что рекомендую риск и азарт. Но, учтите, ваше присутствие при этом строго обязательно! Не оставляйте её одну! В гоороде же есть безопаснрые места для игр? Вот хотя бы казино… И, ради бога, будьте всё время рядом. Надеюсь, что уже недели через две все её негативные эмоции будут канализированы и направлены в безопасное, так сказать, русло. А потом предложите ей романтическое путешествие, поцелуй под Мостом Вздохов или что-то ещё в этом роде… И всё, я надеюсь, придёт в норму. Вы уж поймите меня правильно… Я отнюдь не с лёгким сердцем даю вам такие рекомендации. Это ведь похоже на лечение с помощью… Не знаю, наркотика, что ли… Но ведь, в конце концов, боль когда-то облегчали морфием. Вопрос только в дозировке и в своевременном прекращении подобного лечения. А вот тут-то, друг мой, чёрт и спрятался! Так что – осторожней. Вы уж поймите правильно, ничего другого придумать не могу, я уже трижды вашу супругу откачивал…»
  - Зайчонок…
  - Что, Володя?
  Продержались две недели. Теория замещения, будь она проклята!
  - Может, погулять нам? Развеяться? Не сейчас, конечно, попозже. Вот полежишь несколько дней дома, окрепнешь, в себя придёшь… А в офис тебе позвоним, обязательно позвоним. Скажем, что ты болеешь. Нам добрый доктор больничный выпишет, непременно выпишет!
  - Ты со мной разговариваешь, как с маленькой…
  Он подхватил её, поднял. Взял на руки – и впрямь как ребёнку.
  Как глупую девочку.
  - А потом…
  Она обняла его за шею.
  - Люблю тебя, Вовка… Люблю…
  Он прижался губами к её щеке. И на миг ему показалось, что кожа её пахнет молоком. Сладким, тёплым молоком.

20.

  «Мне нужно с тобой встретиться. Нам надо поговорить…»
  «Знаешь, занят сейчас…»
  «Перезвонить?»
  «Нет, на надо. Я сейчас… Да, на подпись… Нет, это не тебе. Когда?»
  «Что?»
  «Когда ты хотела бы встретиться?»
  «Сейчас… Сегодня. Сегодня, если можно».
  «Ты знаешь… Подожди секунду, я выйду в коридор».
  «Ваня, мне очень нужно с тобой поговорить!»
  «Понял, да… Вот, здесь удобней. Ларис, ты же знаешь, у меня семья. Так быстро, с ходу всё решить… Звонок неожиданный… Ну, сама пойми!»
  «Это недолго».
  «Дело не во времени. Нужно же какое-то место… Спокойное, тихое… Чёрт, вечно всё на ходу приходится придумывать!»
  «Я перезвоню».
  «Нет, сейчас… Сейчас решу. Хорошо! Ты номер моей машины помнишь? Помнишь, как она выглядит?»
  «Конечно, Вань. Мы же столько раз…»
  «Хорошо. Сегодня в шесть вечера, на остановке у Политехнического. Это недалеко от офиса. Я подъеду, заберу тебя. Что с тобой, Ларис?»
  «Я расскажу тебе всё, объясню».
  «Что случилось?»
  «Ничего… Ничего особенного. Но мне нужно, нужно встретиться!»
  «Хорошо, конечно… Не волнуйся. Обязательно встретимся. До вечера, хорошая моя!»

  Узкая дорога петляла по полям, обходя длинными зигзагами заброшенные деревни с деревянными покосившимися домиками и полуразваленные коровники давно почивших колхозов. Местность казалась глухой, необжитой и безлюдной.
  Из-пол колёс летела тяжёлая пыль коричнево-кофейного цвета, густым облаком поднималась вверх и и так долго ещё, сколько можно было видеть в боковое зеркало, стояла в воздухе тёмным, непроглядным столбом.
  Качались рогатые головы репейника на заросших полях, и жёлтая, выгоревшая на солнце трава качалась под ветром, прокатывая длинные, медленные волны до синего горизонта.
  Воздух с медово-пряным запахом тёк сквозь окна с опущенными стёклами, вытесняя городские запахи из салона автомобиля. И примешивался к нему горьковатый привкус пыли, и горький запах пустырной полыни.
  - Хорошо, воздух свежий…
  Илья Петрович достал платок и медленно провёл им по лицу, вытирая пот.
  - Хорошо!
  - Окошко прикрыть? – спросил водитель. – Грязновато тут… бывает. Испачкаетесь ещё!
  - Нет, - ответил Гонеев. – Пускай… Ничего, эту грязь ветер назад относит. А мне подышать хочется. Вот таким вот воздухом…
  - Понимаю, - признался водитель. – Самому нравится. Вот так вечером, сразу после заката, выедешь на эту дорогу, стёкла все опустишь, втопишь километров этак под восемьдесят… Нет, под сто не рискую! Тут дорога плохая, под сто газовать стрёмно как-то… Так вот, педальку, стало быть, в пол – и пошёл, пошёл по полям! Ветер в лицо бьёт, машина по ухабам прыгает, а ты знай себе едешь. Травами пахнет, прохлада от земли, туман поднимается. Лёгкий такой туман, дымка – а как освежает! Честное слово, будто душ принял. Или это… Как эти называются, целебные?
  - Источники, - подсказал Гонеев.
  - Наверное, - не очень уверенно согласился водитель.
  Потом задумался на мгновение, словно пытался вспомнить ещё что-то очень интересное, что непременно надо добавить к короткому своему рассказу о вечерних поездках, да так ничего особенного и не вспомнил. Или не решился рассказать.
  - Хорошо, в общем, - так завершил водитель историю.
  - А останавливаться не пробовал? – неожиданно спросил Гонеев.
  - Это как это? – удивился водитель.
  Гонеев показал на поле.
  - Вот так… Остановиться, из машины выйти, на траву упасть… Не пробовал?
  Водитель подумал немного, и ответил нерешительно:
  - Да нет… Вроде, не было таких мыслей.
  - «Вроде… не было», - передразнил его Гонеев.
  И засмеялся.
  - Эх, брат! Мысли, может, и были, да ты об этом мне не скажешь. Небось, думаешь, генералу под рюмочку сболтну, что его водитель вот так жизнью наслаждается. Так думаешь?
  Водитель пожал плечами.
  - Нет… Чего так думать… Я вас много раз возил, и разговоры у нас разные были. Чего вам про меня рассказывать?
  Гонеев двольно потёр ладони и потянулся к фляжке с коньяком.
  - Извини, что тебе не предлагаю. Сам понимаешь…
  - Понимаю, - сказал водитель. – У меня сегодня до полуночи сплошные разъезды.
  - Много гостей у генерала? – уточнил Гонеев, залпом отпивая изрядную порцию коньяку.
  Пил он смело – при его-то массе (да и опыте употребления) алкоголь действовал на него разве что начиная со второй бутылки (а во фляжек грамм триста, не больше), и служебный опыт давно уж научил Илью Петровича в любом состоянии присматривть за собой, в особенности – за своим языком.
  А разговор со Свечиным предстоял тяжёлый и долгий, так что расслабление некоторое в пути было не лишним.
  - Много! – охотно подтвердил водитель. – И никто ведь на своих машинах не едет!
  - Конечно!
  Гонеев хлопнул себя по коленке.
  - Пьянка ж намечается, мать моя женщина! Вот так-то… Никто за руль и не сядет! Так что, умотали тебя?
  - Не то слово, - сказал водитель.
  И вздохнул грустно.
  - Вас вот… да, третьего гостя уже привожу. А ведь в город мотаться – это ж не ближний свет. За один такой день могу километров четыреста накрутить. Туда, сюда…
  - Ладно… Эх, бедолага!
  Гонеев убрал фляжку во внутренний карман пиджака. И, развалившись в широком, велюровом автомобильном кресле, с довольным, расслабленным, полусонным прищуром глаз смотрел на мелькавшие за полями берёзовые перелески.
  - Да…
  Он повернулся к водителю.
  - А я бы вот не удержался. Ей-богу, не удержался бы! Остановил бы машину, упал в высоченную эту траву, и лежал бы, лежал. И в небо смотрел…
  - Тут вечером-то опасно останавливаться, - заметил водитель. – Места, честно говоря, глухие. Сами видите… В деревнях ещё в девяностые народ спился. Кто помер, кто в город подался. Может, пара старух и уцелели невесть как, а в общем… Заколочено всё. Если, не дай бог, случится чего, так хоть кричи, хоть не кричи… И поля сто лет не паханы, заросли все бурьяном. Говорят, грузунов много стало в полях, за ними птицы потянулись. Я тут на днях какую-то птицу увидал на поле. Здоровая, хищная! Крылья расправила – ну метра полтора у ней будет, в размахе-то. И что за пакость в этих зарослях водится – чёрт её разберёт. И что за народ по этим пустырям по вечерам ходит – тоже никто не знает. Тут же… Дикость одна! Ехать-то приятно, но останавливаться… Нет, не стал бы! Это ж… Африка, одним словом.
  - Африка, говоришь? – переспросил Гонеев.
  И, отвернувшись, молчал минуты две.
  - Африка, - задумчиво повторил Илья Петрович. – Да был я в этой Африке! На сафари ездил… Может, и к нам когда-нибудь, лет этак через десять, богатые иностранцы на сафари будут приезжать? А мы будем встречать их… в набедренных повязках. Хочешь, Василий, в набедренной повязке ходить?
  Водитель усмехнулся.
  - А то! Зимой только холодно будет.
  - А мы тебе повязку с мехом соорудим, - пообещал Гонеев. – Утеплённую…
  И добавил с горьким… Хотя нет, горечь была наигранной и вздохнул Гонеев с наигранной, дешёвой театральностью.
  - Довели суки страну!
  На страну с дикими полями Илье Петровичу, честно говоря, давно уже было наплевать.
  Разве приятно было всплакнуть вот так вот… С полупьяной слезой. Чтобы лишний раз признаться глупому, заросшему бурьяном, бестолковому отечеству в давно уже ушедшей… а, может, и никогда не существовавшей любви.
  - А я ведь сам-то из деревни. Выбился вот… а вот хочется иногда…
  «Заткнись!» мысленно он оборвал сам себя. «Ничего тебе не хочется! Ты и боишься больше всего именно этой вот исконной своей, родимой глуши. Боишься, что хозяева твои дорогие смотаются потихоньку в тёплые страны, со всеми денежками своими смотаются, а тебя как раз и оставят наедине с разваленными коровниками, бурьяном, заколоченными домами и одичавшим народом, который быстро пузу твоему жирному липосакцию сделает. Прав, прав водитель! Нельзя останавливать машину, нельзя!»
  - Скоро будем-то? – спросил он Василия.
  - Полчаса ещё, - ответил водитель.
  Гонеев снова потянулся к фляжке.

  Генерал встречал их у ворот.
  Едва их глухие металлические серые створки закрылись, он подошлё к машине и, наклонившись к задремавшему было Гонееву, тихо, но отчётливо произнёс:
  - Давненько сюда не заезжал, Илья Петрович. С прибытием, гость дорогой.
  Гонеев с трудом разлепил отяжелевшие от сна веки, секунду с некоторым недоумением смотрел на Свечина, будто не узнавая давнего знакомого, а потом быстрым движением не вышел, а, скорее, выскочил из машины (так быстро, что генерал еле успел на шаг отойти в сторону).
  Илья Петрович долго тряс генеральскую руку и благодарил за приглашение.
  - Хватит, Илья!
  Свечин махнул рукой в сторону ближайшего к ним, двухэтажного дома красного кирпича, чьи высокие и узкие, по псевдоготической моде вытянутые окна с золотистым тонированным стеклом поблёскивали на предзакатном солнце сквозь густую листву высаженных в ряд вдоль дороги канадских клёнов.
  - Пойдём в гостевой дом. Отдохнёшь с дороги, расслабишься. Остынешь перед банькой, а то, сам понимаешь, с жары такой да в нашу купель...
  Банной купелью генерал особенно гордился и поминал её при каждом случае.
  Купель та и впрямь была особенной: в неё подавали воду прямиком из лесного родника по специальному, только лишь для наполнения купели проложженному водопроводу.
  Зимой же, во избежании замерзания трубы, водопровод тот немного подогревали, для чего к водопроводу на всём его протяжении (почти полкилометра, не шутка) подведена изолированная проводка, соединённая с датчиками температуры и встроенные в водопровод тэнами.
  Уникальным этим водопроводом генерал гордился не меньше, чем купелью.
  И тоже, при случае, вспоминал.
  - Главная, чтобы вода свежесть ледяную сохраняла. Зимой этого добиться бывает трудно... Вот, помню...
  Да, любил он об этом поговорить.
  - Гостевой домик? – с некоторым недоверием спросил Гонеев. – И много гостей в том домике?
  Он, конечно, помнил слова водителя о большом количестве приглашённых, но, по старой своей привычке, несколько преувеличил свою неосведомлённость.
  - Гостей-то?
  Свечин хитро улыбнулся.
  - Да хватает... Полный сбор сегодня, можно сказать. Даже из прокуратуры пара человек имеется. В кои-то веки заглянули, на огонёк.
  После таких слов Гонеев ожидал увидеть в доме множество людей. Не толпу, конечно, но уж, по крайней мере, десятка полтора, не меньше (обычно подъезжали на такие банные собрания: человека три из РУБОПа, из УБЭПа – не меньше трёх-четырёх, из собственной безопасности... ну, там по разному, в зависимости от обстановки, и - таких вот, как он, «отставников» из коммерческих структур – трое-четверо, да теперь вот прокурорские пожаловали...).
  Ни увидел он лишь пару крепких ребят в спортивных костюмах (явно из обслуги), что скучали в холле, вяло гоняя «тетрис» на мобильниках.
  Завидев Свечина, ребята поспешно вскочили, попрятали телефоны, и вытянулись во фрунт.
  - Вольно, Коля. Хватит тут старание показывать...
  Свечин подошёл к ним ближе и сказал им что-то негромко. Едва ли не шёпотом, глянув при этом искоса на Гонеева.
  Илья Петрович смог разобрать лишь: «...на полчаса позже... предупреди...».
  «Пусто здесь, в доме-то» догадался Гонеев.
  Будь здесь гости – он бы непременно услышал шум, смех, обрывки разговоров. Но было тихо.
  Слышно было лишь слабое журчание фонтана в холле, долетали откуда-то дальние, приглушённые звуки шагов, и слышен был Гонееву всё тот же негромкий разговор генерала с обслугой.
  И более ничего.
  «Куда же все делись?»
  На душе у Ильи Петровича отчего-то стало тревожно. Не любил он такие вот... пустые дома.
  Особенно на спецобъектах МВД.
  Нет, конечно, не боялся он каких-то... силовых ходов. Нет, не такие времена были, и люди были не той породы, чтобы вот так, по-пацански, вопросы решать.
  Другого он сейчас опасался. Разговора.
  Неприятного, тяжёлого разговора с генералом.
  И, судя по всему, именно такой вот разговор с генералом ему предстоял.
  Потому Свечин и привёл его в этот дом, потому и не спешит знакомить с гостями. Потому эти холуи в спортивных костюмах тут и пасутся: следят за тем, чтобы кто из посторонних как-нибудь ненароком в дом не забрёл.
  Гостевой дом – он ведь только для особых гостей.
  И тяжёлый этот разговор, конечно, не об аппаратах будет. Не эти копеечные вопросы Свечин обсуждать собрался. Тут, судя по всему, что-то крупное назревает.
  И, похоже, собрался Свечин откровенно поговорить о новых перспективах... для милицейского своего бизнеса.
  - Пойдём! – сказал Свечин, завершив разговор со спортивными ребятами и повернувшись к Гонееву.
  Он быстрым шагом двинулся вглубь здания.
  Илья Петрович последовал за ним.
  Они прошли по коридору, свернули направо и здесь, на небольшой площадке перед зарешеченной дверью, остановились.
  - Пострелять хочешь, Петрович? – несколько фамильярным тоном спросил Свечин.
  И вынул связку ключей из кармана.
  - У тебя тир тут? – без особого удивления спросил Гонеев.
  Он слышал об увлечении генерала спортивной стрельбой, видел и прекрасно оборудованное открытое стрельбище на одной из ведомственных баз отдыха, куда привозили его ещё весной «кураторы» из генеральской конторы, стрелял он когда-то по «тарелочкам» в одном из опекаемых генералом спортклубов, охотился и здесь, в Солоухино, прошлой осенью (то, конечно, охота, не спортивная стрельба, но тоже ведь – пороховая забава), но, признаться, не слышал ничего о тире в Солоухино, да ещё и расположенном в гостевом доме.
  Впрочем, это охотхозяйство Илья Петрович знал плохо, даже путался до сих пор в расположении охотничьих домиков.
  - А как же! – с гордостью подтвердил генерал и, погремев ключами, открыл решётку, а потом и саму тяжёлую дверь.
 На первый взгляд дверь эта выглядела деревянной, но с торца видно было, что изготовлена она из прочного металла (похоже, стали), толстые листы которого прочно соединены сваркой с металлической же, широкого профиля рамой. А снаружи солидная эта конструкция закрыта была деревянными панелями, нарочито небрежно выкрашенными светло-серой краской тоскливого казённого колера.
  Генерал сделал шаг вперёд, нащупал выключатель на стене, повернул ручку – и вперед загорелся белый, неприятно, мертвенно белый свет.
  Гонеев подошлё ближе к входу в загадочный этот тир и замер на секунду от удивления. Сразу за порогом куда-то вниз, в глубину уходила освещённая вмонтированными в стену лампами узкая лестница. Лестница была столь длинна, что последние ступени её, несмотря на яркий свет, терялись в полумраке. А бетонные ступени её поверх основы выложены были ровными плитками какого-то мягкого, пористого материала, похожего на каучук.
  - Вот здесь, прямо, можно сказать, под ногами отдыхающих…
  Генерал начал осторожно, медленно спускаться по лестнице.
  - Петрович, ты там не стой. Иди за мной. А то дверку за нами прикроют, а ты как раз возле неё стоишь.
  Гонеев пошёл вслед за генералом, спускаясь при этом почему-то боком, словно шёл он не по лестнице, а по крутому, сколькому склону горы.
  Отметил он при этом, что ступеньки сделаны с умом и на совесть: на них, пожалуй, просто невозможно было подскользнуться. Даже, пожалуй, в мокрых ботинках… или охотничьих сапогах…
  «И лоб об плитки эти не расшибёшь» с удовлетворением ответил Гонеев. «Если спьяну…»
  - А кто дверь тут закрывать будет? – неожиданно задал он генералу наивный (с его-то опытом!) вопрос. – Вроде, пусто, нет тут никого…
  - Эх, Петрович! – со вздохом ответил генерал.
  И снова загремел ключами.
  - Затупилась твоя соображаловка в общении с коммерсантами. А камеры наблюдения для чего? Эта дверка, чтоб ты знал, под круглосуточным контролем! Вот, слушай…
  Свечин остановился. Гонеев по его примеру так же замер, и услашал тут же тихий шелест шагов и лязг закрываемой двери.
  Свечин посмотрел на часы.
  - Минута, - отметил генерал.
  И тут сухо щёлкнул замок.
  - Закрыли нас? – с некоторой опаской спросил Гонеев.
  «Вот придумали, сволочи!» тут же выругался он мысленно. «Прямо мышеловка какая-то! Бункер рейхсканцелярии, чёрт бы его драл!»
  - Как выходить-то будем?!
  - Не боись, Петрович! – весело воскликнул генерал. – Всё для нашего же блага делается. Для спокойного отдыха! Не волнуйся, выпустят. Тут система связи как часы работает.
  Спустившись вниз, генерал открыл ещё одну дверь, тоже металлическую, но покрашенную в чёрный, даже без канцелярских изысков, цвет.
  В лицо Гонееву пахнуло запахом срого бетона и тяжёлого, спёртого, мёртвого подземного воздуха.
  «А вентиляция тут…»
  И, словно угадав его мысли, Свечин зашёл внутрь и нажал на какую-то кнопку (Гонеев услышал тихий щелчок), и где-то далеко, в темноте подвала загудели, всё быстрее крутя лопастями, вентиляторы и Илья Петрович почувствовал, как по ногам потянуло лёгким сквозняком.
  - Сейчас легче станет дышать…
  Голос генерала почему-то зазвучал глухо, словно долетал сквозь слой ваты.
  - …Давно не проветривали. Да заходи уже, не копайся!
  Гонеев зашёл в освещённый всё теми же белыми лампами подвал. И тут со струями поднятого вентиляторами лёгкого ветра долетел до него давно знакомый (хотя за последнее время изрядно подзабытый) запах оружейной комнаты: смазка для затворов, впитавшийся в стены пороховой дымок, ружейное масло и кисловатый вкус металла с окалиной.
  Гонеев закрутил головой, оглядываясь по сторонам.
  «Да, размах впечатляет…»
  Подвал, бетонный параллепипед, вытянулся метров на двадцать в длину, в ширину же был метров пять, не меньше. Бетонный пол был идеально выровнен и покрашен (похоже, слоя в три, а то и больше) тёмно-серой краской. Стены обклеены были толстой пробковой плиткой…
  «Так вот почему все звуки здесь такие приглушённые!» догадался Гонеев.
  …покрытой мутным, полупрозрачным лаком. Местами плитка успела икрошиться, видно – пули рикошетом попадали и по ней, и потрескавшийся от ударов лак осыпался с неё белой пылью.
  Вмонтированные в потолок светильники защищены были полусферическими колпаками из толстого, особого прочного стекла.
  Треть подвала отделена была высоким деревянным барьером. Барьер начинался от левой (если стоять лицом к мишеням) стены, и примерно метр не доходил до правой. И рядом с этим проходом к мишеням стоял широкий металлический шкаф образцово-армейского, тёмно-зелёного цвета.
  - Ну, каково? – с нескрываемой гордостью спросил генерал, прохаживаясь перед огневым рубежом. – Барьер, кстати, демонтируется. Это если захочешь из положения лёжа пострелять.
  - Масштабно, - отметил Гонеев. – На совесть сделано, ничего не скажешь. А демонтаж… Да нет, не надо. Я уж так, из положения стоя…
  Свечин с той же связкой ключей подошёл к шкафу, открыл его и, оступив на шаг, поманил Гонеева.
  - Что выбирать будем?
  В шкафу в нижнем отделении, но не как в привычной оружейной пирамиде, а по-особому, в специальных деревянных отсеках с запорными стальными вставками и замками стояли: два автомата АКС-74, два РПК, американская автоматическая винтовка М-16 и ещё пулемёт незнакомой Гонееву системы.
  А в верхнем отделении выстроились в ряд пистолеты (Гонеев успел разглядеть три «Макаровых», один «Глок» и, похоже, была там ещё «Беретта»).
  А на полке посередине сложены были аккуратно разноцветные пластиковые коробки с патронами.
  - Что из этого, Петрович, тебе по душе?
  - Да что попроще, - скромно сказал Гонеев. – От автоматов этих шуму много, и отдача, опять же…. Плечо ещё отобьют, ну их к лешему! «Макарычем» побалуюсь, по старой памяти…
  - Хорошо! – согласился генерал. – «Макарычем» - так «Макарычем»! Я тогда тоже, за компанию… Погоди маленько, я тут подготовлю... Три обоймы нам хватит?
  Гонеев пожал плечами.
  - Да я, честно говоря, не то, чтобы любитель…
  - А вот любитель, - заметил Свечин, набивая обоймы патронами. – Люблю пострелять… Знаешь, некоторые водочкой стресс снимают. Ларичев, знакомый мой… Встречался с ним?
  - Не припомню, - ответил Гонеев.
  - В ГУВД дела разруливает, - продолжил Свечин. – Не встречался? Ну, ничего, познакомишься. В хорошем смысле, конечно… Так вот, кто чего, а я вот люблю в тир зайти. Такой вот отдых… А ведь охоту ты любишь, Петрович?
  И генерал протянул Гонееву пистолет и три снаряженные обоймы.
  - Ну, это же другое дело. Костёр там, природа…
  - Это тоже природа, - возразил Свечин. – То, что внутри нас.
  Гонеев держал в руках оружие и смотрел на генерала немного растерянно.
  «Отвык ты от серьёзного дела, Илья, отвык» подумал генерал.
  - Это ведь природная, естественная страсть! Истинно мужская страсть – к оружию, к его силе. К власти, которое это оружие даёт. Не пейнтбол какой-нибудь для офисных людишек. Не красочкой друг друга мазать… Нет, серьёзное дело! Настоящее дело для настоящих мужиков. Это ведь…
  Генерал в задумчивости осмотрел чёрный ряд стволов.
  - …Это смерть, Петрович. Вот так она выглядит. Впечатляет?
  «Типун тебе на язык!» мысленно выругался Гонеев. «Чего тебя занесло? Нашёл, чем хвалиться!»
  - Ну что, на огневой рубеж?
  Свечин сунул пистолет в кобуру на поясе (Гонеев только теперь заметил её под генеральской курткой), закрыл шкаф и подошёл к барьеру.
  - Подходи, Петрович.
  Подойдя к барьеру, Гонеев выложил обоймы на узкую и длинную деревянную полку, проходившую по верху барьера. Затем одну обойму…
  - Только будь добр, ствол на меня не направляй, - меланхолично заметил генерал.
  …вставил в пистолет, снял «Макаров» с предохранителя и передёрнул затвор.
  - Как говорится, к стрельбе готов.
  - Вот и ладненько, - ответил Свечин. – Ну, какую мишень выбираешь? Смотри, тут с фантазией подобрано…
  Гонеев присмотрелся, и тут только, в ярком свете закреплённого под потолком прожектора, увидел вырезанные из картона фигуры в человеческий рост, небрежно, будто в нарочитом беспорядке, расставленные между обычных, чёрно-белых, круговых мишеней.
  И заметил он, что на картонные головы наклеены фотографии.
  Лица! Чёрно-белые и цветные, серьёзные и смеющиеся, лица пожилых людей и людей помоложе, в морщинах и с гладкой кожей, контрастно и чётко прорисованные и мутные, смазанные, будто изначально вырезанные из газеты и переснятые на копире с увеличением.
  Но главное – чьи это были лица!
  - Ну ты даёшь! – выдохнул Гонеев.
  Если бы, скажем. Илья Петрович увидел изображения вольнодумствующих журналистов (таковых, вроде, с осени прошлого года и не осталось почти, но кое-кого можно было для такой галереи найти), оппозиционеров или каких-нибудь (не к ночи будь помянуты!) «оранжевых»…
  Нет! Ни одного из пёстрой этой братии!
  Совсем другие люди стояли в картонном расстрельном ряду.
  Три крупных чина из ФСБ, один из наркоконтроля, один прокурорский туда затесался, да ещё, кажется, из администрации…
  Самого?!
  «Да, серьёзная подборка… Неужели генерал и впрямь мне доверяет, если сюда привёл?»
  - Нравится? – спросил Свечин. – Хороший выбор. Лучшие люди России, мать их!.. Ты стреляй, не стесняйся. Этих порешишь, мы ещё расставим. У нас, как сказал один весьма неглупый человек, незаменимых людей нет.
  - Чего ты их так… сюда определил? – спросил ошалевший от открывшейся картины Гонеев. – И этого, с Лубянки… Его-то чего сюда?
  - А ты кого ожидал увидеть? – с усмешкой спросил генерал. – Берёзу лондонскую? Или интеллигентишку-диссидента, пугало очкастое, что про нас в каком-нибудь сетевом журнале гадости пишет? Тоже мне, нашёл супостатов… Нет, друже, вреда от них нашему делу не больше, чем от пацана прыщавого, который три буквы на заборе пишет. Этих пускай чекисты и отлавливают, звёздочки себе зарабатывают. К нашему кошельку эта шелупонь диссидентская лапки не протянет никогда! А вот эти…
  И он стволом показал на картонных феэсбешников.
  - …Вот эти здорово подвинули нас в своё время. И по таможне потеснили, и по торговым делам. И людей, наших людей, очень хороших людей – за Можай свой лубянский загнали. И в твой…
  Генерал поднял оружие чуть выше и прицелился.
  Выстрел.
  - …В твой бизнес фапсишники, к примеру, залезть хотели. Помнишь? Очень они рвались проверять программное обеспечение аппаратов на предмет скрытых…
  Выстрел. На пол посыпались растрёпанные картонные ошмётки от пробитой мишени.
  - …Скрытых возможностей. И это ведь цветочки! И чекисты к вам подбирались…
  - Думаешь, не проболтаюсь? – спросил Гонеев. – О развлечениях твоих?
  Свечин с безразличным видом пожал плечами.
  - Да мне наплевать! В чекистском тире, небось…
  Два выстрела подряд. Дымящиеся гильзы со звоном покатились по полу.
  - …Наши портреты висят. Ничего! Переживём мы это, переживём. Со следующего года, может, другие расклады будут. Тогда и посмотрим, кто кого подвинет. Стреляй, Петрович, не стесняйся!
  Гонеев почти без перерыва, одну за другой, выпустил три обоймы. По обычным мишеням. Даже здесь, в закрытом, отделённом от мира метровыми бетонными перекрытями, защищённом, сверхнадёжном генеральском тире не решился Илья Петрович поднять руку… На таких людей!
  И неуместной ему казалась генеральская эта бравада.
  «Крутость свою решил показать?»
  Отстрелявшись, Гонеев дважды передёрнул затвор, нажал на спусковой крючок, после щелчка – поставил пистолет на предохранитель.
  От грохота выстрелов в голове шумело, и от отдачи пальцы слегка подрагивали.
  И слегка поташнивало от порохового дыма, синеватые струйки которого ещё с полминуты затягивало в вентиляторы.
  - Ну что, пойдём достижения твои посмотрим? – предложил генерал.
  Они зашли за барьер, и подошли к мишеням.
  - Да, не кучно легли… «Двойка», три «тройки», одна «пятёрка» и одна «семёрка», - сказал генерал, посчитав пулевые отверстия. – Остальное, похоже, в «молоко» ушло… Смотрю, Петрович, на эти достижения, и думаю, что упражнятся тебе надо. Потерял форму, вояка, потерял!
  - Не стрелял давно, - смущённо ответил Гонеев. – Я уж столько лет на канцелярской работе! Ты бы ещё меня на марш-бросок потащил…
  Генерал подвёл Гонеева к пробитым его пулями картонным фигурам.
  - Не скажи, не скажи… Я вот и для канцелярии время нахожу, и про спорт не забываю. Грудь, голова… Всё, как положено!
  Гонеев с минуту смотрел на дыры в картоне, а потом сказал:
  - Ты ведь, похоже, поговорить со мной хотел. Да и у меня к тебе… пара вопросов.
  - Хотел, - согласился генерал. – Разговор серьёзный будет, обстоятельный. Ты прежде скажи, что у меня хотел узнать. Тебя ведь шеф твой на беседу отправил?
  «Донесли уже?» отметил Гонеев. «Когда успели? И как? Быстро справились, ничего не скажешь!»
  Отрицать и отговариваться было бесполезно.
  И Илья Петрович подтвердил:
  - Да, тут на днях…
  - Позавчера, - поправил его генерал. – Знаю, было у вас совещание. И Ставицкий твой задание тебе дал. Сказать, какое?
  Гонеев подошёл к барьеру. Вытер со лба проступивший пот и, помедлив, повернулся к генералу.
  - Ну не мог ты нас прослушивать! – уверенно сказал Илья Петрович. – У нас на этом этаже «глушилки» стоят.
  - Откуда уверенность такая?
  Свечин рассмеялся, и с выражением крайнего довольства хлопнул себя по круглому животу.
  - Эх, коммерция! Люблю вас за глупую вашу самоуверенность! На ней-то вы и попадаетесь, родимые! Котята слепые, право слово…
  Он подошёл к Гонееву и аккуратно взял у него из рук неостывший ещё после выстрелов пистолет.
  - Может, ещё по кругу постреляем? Я тебе «Беретту» дам, хорошая штука!
  Гонеев, немного выпятив губу, секунды две изображал раздумье.
  «Чего же он к нам прицепился?»
 Потом ответил:
  - Давай чуть попозже. Передохнуть надо. В ушах звенит с непривычки. А почему наушников тут нет? Так ведь на перепонки давит…
  - Ладно, попозже, - согласился генерал. – А на уши давит… Так это ведь точно с непривычки. Я наушники беру, только если из автомата или винтовки пострелять хочется. Автоматный патрон или винтовочный – от них действительно, много шума. А «Макарыч», да в наших пробковых стенах – это ерунда. Две минуты позвенит в ушах, и пройдёт. А наушники… Ну их, только общаться мешают!
  Он подошёл к шкафу и положил пистолеты на полку. Закрыл дверцы.
  Потом нагнулся и поднял с пола стреляную гильзу.
  Закрыл глаза, носом медленно, словно смакуя, втянул воздух с кислым запахом пороха, и снова бросил гильзу на пол.
  Она упала с глухим, отрывистым звоном – и покатилась к барьеру.
  Генерал выпрямился осторожно и не спеша, стараясь держать спину прямо, поглаживая ладонью больную поясницу.
  - Радикулит замучал! В прошлом месяце схватило так, что полдня на диване пролежал. Я ведь раньше любил утречком на берегу с удочкой посидеть. Так, в тумане, на заре – тихо, спокойно. Вода – как зеркало. А сейчас вон… Народ-то на реке собрался, столы фуршетные накрыли. Гуляют… А я вот к воде и подойти боюсь. У меня от сырости болезнь обостряется, сразу в поясницу… как будто гвоздь вбили. Ничего, Петрович, не волнуйся! На ужин мы успеем.
  Генерал снов начал массировать поясницу. Лицо его скривила гримаса боли.
  - Вот и сейчас… покалывает, зараза!
  Гонеев понимал, что надо сейчас сказать какие-нибудь ободряющие слова о том, что болезнь непременно пройдёт, или, по крайне мере, надолго оступит. Особенно, если найти время и съездить куда-нибудь к морю, и поваляться там хотя бы неделю на горячем песке.
  Или хотя бы посочувствовать, а заодно и пожаловаться мимоходом на свои болячки.
  Понимал, но… Именно это говорить он не хотел.
  Слишком уж неприятен ему был сейчас Свечин. Настолько, что и всей чиновничьей многолетней натренированности едва хватало для того, чтобы скрыть эут неприязнь.
  Поэтому продолжил он, без лишних политесов, допытываться у генерала:
  - Так что с машиной?
  - Какой? – с некоторым недоумением спросил Свечин.
  - Паша, ты не хуже меня знаешь, какой, - твёрдым тоном произнёс Илья Петрович. – Той, что на границе задержали. Не иначе, как твои люди сработали…
  Свечин пренебрежительно махнул рукой.
  - Знаешь, сколько в нашей системе терминалов работает, в том числе и пограничных? Что я, каждую машину буду помнить?
  - Но ведь это твоя установка – гнобить нас? – упорствовал Гонеев.
  - Не вас, - поправил его Свечин.
  Он подошёл к Гонееву и, глядя ему в глаза, медленно произнёс:
  - Не вас, Илья, а шефа твоего пустоголового. Он что думает, мы не знаем и не видим, как он в европы свои и америки лыжи вострит? Как бизнес потихоньку сворачивает и денежки перекачивает за кордон? Знаем, Илья, прекрасно знаем. Вас и прослушивать специально не надо, ваши болтуны по телефонам своим всё, что хочешь расскажут. А мы – запишем и отметим. Но только напрасно Ставицкий думает, что мы его просто так за границу выпустим. С пустыми карманами – отпустим. Когда станет голодранцем, то пусть валит хоть в Штаты, хоть во Францию свою любезную, хоть на Вирджинские острова, офшорки свои инспектировать. Но бизнес…
  Свечин поднял вверх указательный палец и потряс им внушительно перед носом Гонеева.
  - …Бизнес должен остаться здесь! А деньги если и будут идти за границу, то только в контролируемых нами направлениях. В наши банки, по нашим схемам! А колёсики крутиться будут здесь!
  - Бизнес, что ли, отнять хотите? – задумчиво спросил Гонеев. – А смысл? Жить этому бизнесу в России недолго осталось. Две тысячи девятый не за горами, и игорные зоны эти…
  - Плюнь ты на эти зоны! – оборвал его Свечин. – Не для игорных зон закон принимали. И бизнес никуда не денется, не сдохнет. Поменяются хозяева, сменятся вывески – и только. А борьба с «однорукими бандитами», ссылка в зоны… Ты-то хоть на туфту эту не ведись!
  - Туфту? – с откровенной иронией, граничащей с издёвкой, спросил Гонеев. – А Владимир Владимирович так красиво выступал!
  Свечин покачал головой.
  - Не шути, Петрович. Ни к чему это… В Казахстане игорный бизнес вообще запретили. Помер он? Нет! Жив - живёхонек! Вот только – стал нелегальным. А, стало быть, облагаемым не налогами, а данью. Почувствуй разницу! И главный получатель доходов от дани этой – не государство какое-то, а правоохранительные органы. Вот так надо действовать! Пойми, наш, милицейский, принцип простой: если хочешь получить бизнес – сделай его нелегальным. И тогда он твой.
  Свечин усмехнулся и похлопал Гонеева по плечу.
  - А ты, дурья башка, заладил: «помрёт, сдохнет…» Для государства, может, и помрёт. А для нас – будет жить. И самое интересное тогда только начнётся. Когда все действующие игровые залы и казино враз станут подпольными – их владельцы к нам на коленях приползут. И согласятся на любые наши условия. При условии, конечно, что мы не дадим им, как твоему боссу, аппараты слить, а денежки у нас из-под носа вытащить. Особо ерепенистых мы просто выдоим и прикроем. Ну, а кто докажет свою полезность для органов – будет жить.
  Гонеев молчал минуту, обдумывая сказанное генералом.
  Ставицкого он не жалел и прикрывать не собирался. И тонуть с ним за компанию, конечно же, не хотел.
  Но и отойти в сторону генерал ему вряд ли теперь позволит. Не для того Свечин ему всё это наговорил, чтобы отпустить с миром.
  - Ну, а моя роль во всём этом какая? – спросил Гонеев.
  Теперь он решил спросить напрямую.
  И получил такой же прямой ответ:
  - Помочь нам. Попробуй перехватить контроль, Петрович.
  - Не выйдет!
  Гонеев замотал головой.
  - Как? За кого ты принимаешь меня, скажи пожалуйста? Это же нереально, невозможно! Паша, меня тут один замдиректора вохровцем называет. Вохра, надзиратель… За глаза, конечно, называет, но я-то в курсе. Обидно, но доля правды в этом есть. Я же, по сути, охранник, только с очень широкими полномочиями. Я прикрываю бизнес, обеспечиваю его безопасность, но к управлению компании и, тем более, к кассе доступа у меня нет. И никогда к бизнесу меня не подпустят. Отодвинуть кого-то из руководства? Можно было бы попробовать, но возможности у меня ограничены. Да и кого отодвигать? Ставицкий – наёмник, наёмный менеджер, а не собственник. Собственник – за рубежом, и прямых выходов на него у меня нет. Как я смогу вам помочь?
  Свечин подошёл к барьеру. Стоял некоторое время, прислонившись к нему спиной. Стоял, прикрыв глаза. Будто был в полусне.
  Потом прошептал что-то неразборчиво, а вслух сказал:
  - Думай, Илья! Думай сам. Найди союзника, найди выходы. Сам предложи вариант. Мы тебя подстрахуем. Ты можешь здорово по деньгам подняться, Илья, если сработаешь правильно. Так что…
  - А с машиной-то как? – напомнил Гонеев. – Решим вопрос?
  Свечин отмахнулся с явной досадой.
  - Не забивай себе голову! Это так, урок твоему Ставицкому. Чтобы понял, за какое место мы его держим и кто в доме хозяин. Выпустят твою машину. Сегодня и отпустят. А ты, Илья,  к шефу победителем вернёшься. Но ты-то знай и помни: пока нам бизнес не сдадут – уроки будут продолжаться. Будем учить, пока не поумнеют! А ты думай, Илья, думай… Попробуй по-тихому да по-доброму сработать. Пока мы фирму твою в жёсткий оборот не взяли!

21.

  Щёлкнул замок.
  Лариса вошла в прихожую. Сняла куртку и повесила на вешалку.
  - Я так устала… Долго тебя ждала.
  Пыль на синем ковролине в прихожей.
  «Здесь давно не убирали?»
  - Пробки, - ответил Иван.
  Тон его голоса был виноватым. Он выглядел каким-то смущённым. Даже сконфуженным. Движения его были неуверенны, угловаты. Он не был поход на самого себя. На того Романова, каким привыкла видеть его Лариса: спокойного, сильного, уверенного в себе.
  Он и говорил как-то тихо, будто боялся лишний раз привлечь к себе внимание…
  Или разбудить прикорнувшее было лихо?
  «Что с ним происходит?»
  - Пробки… Сама знаешь. какое движение в центре.
  Он попытался поправить её куртку, и едва не уронил её.
  Прошёл в комнату…
  - А тапочки здесь не надо надевать? – спросила Лариса.
  Она впервые была в этой квартире. Это место было ей совсем незнакомо.
  «Конечно, это не его дом. У него же семья…»
  Семья! Так некстати она свпомнила о его семье. Конечно, тяжело чувствовать себя…
  «Я не воровка!»
  …воровкой. Той, что крадёт человека.
  «Крадёт мужа, отца? Хватит! Он не маленький мальчик, и я на аркане!..»
  Она попросила его о встрече. Она попросила его найти его какое-нибудь спокойное место…
  «Мне так надоели эти ресторанные встречи! Эти прогулки по улицам! Поцелуи в машине… Романтика? В офисном романе, Ваня, романтики мало. Этот город вообще не для романтиков создан. Дай мне хоть на пару часов почувствовать себя не просто любимой женщиной, а женщиной, которой любимый мужчина может уделить время и внимание. Много прошу? Прости, не могу меньше! Любви дом нужен, Иван!»
  …где они могли бы просто побыть одни. И спокойно поговорить.
  «Да, поговорить!»
  Дом, дом!
  - Не надо, - ответил Иван. – Нет, если хочешь, я найду. Но, вообще, не обязательно…
  Он взял у неё сумочку.
  - Мне не тяжело.
  - Ты устала, - возразил Иван. – Уставшему человеку всё тяжело. Проходи, не стесняйся.
  Она осмотрелась. Зашла в комнату.
  «Однокомнатная…»
  На окнах – светло-коричневые, с белыми полосками, шторы. Посреди комнаты, занимая едва ли не четверть её площади, стоял большой круглый, не накрытый скатертью, стол чёрного, лакированного дерева. Посреди стола – длинная, прозрачная ваза в хрустальных завитушках, а вазе – засохший букет серых роз.
  Вдоль стены стоял диван со светло-оливковой, ворсистой обивкой. А почти всю противоположную стену закрывал массивный шкаф красного дерева, многочисленные полки которого сплошь заставлены были декоративными расписными блюдцами, бокалами богемского стекла, высокими хрустальными фужерами и подарочными, керамическими, толстостенными пивными кружками с островерхими крышками из столового серебра.
  И на полках посреди всего этого декоративно-посудного великолепия возвышались, стоя на подставках, две деревянных африканских маски, украшенные пучками красно-бело-зелёных перьев.
  Ларисе в этой квартире сразу стало как-то неуютно.
  Всё здесь было каким-то случайным, по случаю, по невеломому наитию собранным в одном месте. Какой-то нелепый, канцелярский комфорт, и все эти предметы из набора офисного администратора, неведомо каким образом перенесённые в этот дом.
  Лариса подошла к окну и отдёрнула штору.
  Облачко пыли поднялось в воздух, в носу защипало. Заслезились глаза.
  Лариса открыла окно. Ей захотелось глотнуть воздуха, стоять у кона – и дышать. Смотреть вниз, на вечерний город, на загорающиеся оранжевые огни фонарей, на идущих с работы людей, на деревья, на вечерний двор; смотреть вверх - на гаснущие красные полоски в небе, на проступающий в темнеющем воздухе небесной выси серебристый круг луны, смотреть, не отрывая глаз, просто смотреть на будничное течение жизни, на суетное и, казалось бы. Бессмысленное, но всё-такое такое притягательное дял взгляда движение её.
  Смотреть и ни о чём не думать. Если только это возможно: ни о чём не думать.
  Но хотя бы отвлечься ненадолго от неотвязных, тревожных мыслей о будущем, о том, что в личной жизни может настать (или настанет неизбежно) тот момент, когда придётся принимать решение и остаться с кем-то из двоих: тем, кого любила когда-то, или с тем, кого любит (или только кажется, что любит?) сейчас.
  Она понимала, что до бесконечности так продолжаться не может.
  И отношения с мужем…
  «Он знает… Нет, не знает. Чувствует!»
  Она знала, что не умеет врать. И не сможет слишком долго скрывать от Николая и отсутствие чувств…
  «А ему-то не всё равно? Ему наплевать на чувства. Он живёт расчётом. Возможно, его вполне устроило бы, если бы я научилась обманывать его, умело лгать. Быть может, так было бы проще и спокойней. И лучше для всех: для меня, для него, для нашей семьи, для его бизнеса… Для его сердца».
  …и любовь к другому человеку.
  Можно ли вообще скрывать любовь?
  Запах бензина. Под окном, на площадке у двора парковалась машина.
  Где-то далеко хлопнуло окно. Крики мальчишек. Лай собаки.
  Прохладно.
  Лариса закрыла окно.
  Она повернулась. Иван столя рядом и смотрел на неё.
  Он обнял её.
  Ей так нравились его мускулистые, сильные руки.
  Глаза его стали другими. Не потухшими и безжизненными, как ещё несколько минут назад, а прежними, живыми, лучистыми и светлыми.
  Туман исчез. Огоньки.
  - Ваня, - тихо сказала Лариса, - ты любишь меня? Скажи… Скажи честно. Очень тебя прошу. Скажи правду. Мне это важно! Мне нужно знать: я нужна тебе? Ты не можешь без меня?
  Иван молчал. Он предполагал, что рано или поздно… Когда-нибудь Лариса обязательно задаст этот вопрос. Сначала он пытался придумать ответ, но потом понял, что лучше ничего не придумывать.
  Потому что придумать – значит, обмануть.
  Но сказать правду…
  «Если я отвечу, что люблю, что она нужна мне – она может бросить мужа. У них что-то не ладно… Что-то нехорошее происходит. Быть может, она еле терпит его, она ведь не из тех, кто способен лицемерить или любой ценой сохранять семью, даже ценой обмана. Она… Слишком искренняя. Так нельзя… Нельзя так! Своим ответом я могу спровоцировать её на глупый, необдуманный поступок. Благородство… Благородство у нас становится глупостью. А если скажу: «не люблю», что тогда? Тогда всё, произошедшее с нами, всё, что с лучилось с нами, всё, что происходит сейчас, все признания, все слова, жесты, поцелуи, чувства, откровения – всё ложь? Глупый, мелкий, пошлый роман… Да так, не роман – романчик. Сюжет для анекдота, пошлой истории… Нет! Невыносимо! Даже думать об этом невыносимо. Что же это… Я не способен любить? Или должен притворяться мелким, пошлым, неискренним человеком, чтобы не погубить ненароком любимую женщину. И не погубить… свою семью. Такую жертву жизнь теперь требует? Обмельчать? Изолгаться вконец? Или может…»
  - Ваня, что ты молчишь? Скажи же, скажи ради бога!
  - Люблю, - ответил Иван.
  Так тяжело далось ему это короткое слово.
  «Теперь падай, падай дальше...»
  Лариса отвела его руки. Мягко, но Иван почувствовал, что она смогла бы и более резко отстраниться от него, лишь попытайся ужержать Ларису в объятиях.
  - Ты как бужто через силу это говоришь...
  Он улыбнулся. Он хотел, чтобы улыбка получилась беззаботной и даже немного легкомысленной. Но вышло...
  - Притворяешься?
  - Нет.
  Она подошла к столу. Рассеянно провела рукой по его поверхности, собирая пыль. Поднесла ладонь к глазам.
  - Боже мой, как здесь пыли много! А что это за место?
  «Она не поверила мне...»
  - Подожди!
  Иван вышел в коридор.
  - Я сейчас! – крикнул он. – Посмотрю на кухне... Кажется, там где-то были салфетки.
  С обычной на кухне мужской бестолковостью он раскрыл дверцы шкафчиков и долго копался, переставляя тарелки, перебирая и раскидывая пакеты с какими-то специями, крупами и прочими кухонными припасами, перекидывая из угла в угол баночки с чаем и кофе.
  - Тебе помочь? – спросила Лариса.
  Она пришла на кухню и некоторое время наблюдала за отчаянными поисками салфеток, стоя у Ивана за спиной.
  «Все мужики одинаковые, никогда ничего найти не могут» подумала она.
  - Вот! – торжествующе воскликнул Иван, победно поднимая вверх упаковку столовых салфеток. – Я уж боялся, что постоялец наш израсходовал всё.
  - Постоялец? – удивлённо переспросила Лариса.
  - Ну да!
  Иван резким движением разодрал целлофановую упаковку и протянул салфетки Ларисе.
  - Бери... Ну, в общем, сколько хочешь!
  - Куда столько? Мне и одной хватит.
  Лариса слегка намочила салфетку под краном (отметив при этом, что жидкости для мытья посуды нет, а на краю мойки лежит лишь маленький кусочек розового мыла), и тщательно вытерла руки.
  - Ведро-то здесь есть?
  Иван пожал плечами. И заглянул под мойку.
  - Есть! – радостно заявил он. – Нет, не то, чтобы я сомневался... Просто это квартира принадлежит нашей компании. Гостевая квартира. Сюда вообще-то уборщица должна приходить. Но, похоже, не приходит. Может быть, где-то в другом месте убирается. У нас же таких квартир по Москве... Наверное, штуки три наберётся. Здесь последний гость, насколько я помню, две недели назад появлялся, да и то ненадолго. Это же не главная из наших гостевых квартир. Так что...
  - Гостевая? – удивлённо переспросила Лариса.
  Иван показал на открытые шкафчики.
  - Вот такой тут беспорядок. К нам же приезжают на переговоры наши партнёры. Большинство, конечно, в гостиницах останавливаются, но для некоторых, особо близких друзей, мы такие вот гостевые квартиры держим. Да и наши представители региональные иногда на инструктаж приезжают. Вот и... останавливаются.
  Иван закрыл дверцы. И вытер салфеткой обеденный стол.
  - Ты знаешь...
  Поставил две чашки. И включил электрический чайник.
  - ...я ведь не просто так именно эту квартиру выбрал. Самое тихое место из всех возможных. Никто не помешает, я надеюсь. Видишь, даже уборщица сюда не приходит. Ты ведь поговорить со мной хотела?
  - Хотела, - ответила Лариса.
  И присела к столу.
  - И сейчас хочу... Ты прости, что наизнанку тебя выворачиваю.
  - Это как это?
  Иван улыбнулся.
  - Наизнанку, - повторила Лариса. – Чтобы увидеть то, что внутри... Грубо сказала, извини.
  - Ничего, ничего, - сказал Иван. – Чаю выпьешь? Я нашёл здесь очень неплохой английский чай. И, похоже, он ещё не выдохся. Если, конечно, верить тому, что написано на упаковке.
  Иван открыл пачку и высыпал чай в заварочный чайник.
  - Ты не волнуйся, я этот чайничек уже промыл. Пыли там было... Ничего, сейчас он уже чистый.
  - Иван, - спросила Лариса, - скажи... Глупо мне, конечно, тебя о семейных делах спрашивать, но... Ты с детьми-то успеваешь общаться?
  Иван не ответил.
  - Видишь, какая у нас любовь, - продолжала Лариса. – Тебя, наверное, дома и так не видят. Я же Николая знаю. Он любит людей гонять. Выжимать из них все соки. И очень любит вечерние совещания. Часто приходится задерживаться?
  Иван кивнул.
  - Почти каждый день, - подтвердил он.
  - Вот видишь, - сказала Лариса. – Такая вот я эгоистка... Тебя дети не видят, жена ждёт, а я вот – держу тебя.
  - Да ты что! – Иван замахал руками.
  - Держу... О любви спрашиваю. Мне ведь действительно нужно было это знать.
  Вода в чайнике забурлила. Чайник запрыгал на подставке, выплюнул смешанное с каплями кипятка облако белого пара, мигнул красным огоньком тумлера.
  Тумблер щёлкнул, и чайник отключился, пошипев немного напоследок.
  - Готово! – сказал Иван. – Осторожно... Завариваем...
  Он залил кипяток в стеклянный заварочный чайник. Потом сел на стул рядом с Ларисой, положил руку ей на плечо.
  И прошептал:
  - Я понимаю. Понимаю, почему ты спросила меня… И о чём ты хочешь поговорить. Нет, я не слепой. И, наверное, не такой глупый, как могу иногда показаться.
  Чаинки закружились в воде, словно осенние листья в круговерти ветра. Сквозь запотевшее стекло виден был их танец в темнеющем, остывающем, крепком настое.
  - И вес эти вопросы твои… Зачем о детях спросила? Да, вот такой я отец.
  - Я не об этом…
  - Об этом, - упрямо повторил Иван. – Плохой отец, муж… Наверное, в грудь себя стучать должен. А не буду!
  Он резко встряхнул головой. Движение получилось нервным, пугающим.
  Лариса едва не вздрогнула от неожиданного его жеста.
  - Не буду! Не не в чем каяться, не о чем жалеть. Поверь мне, Ларис, моя совесть спокойна. У моей семьи всё хорошо. Вот младший скоро… Осенью, в сентябре, младший в школу пойдёт.
  - Провожать будешь в первый класс? – спросила Лариса.
  - А как же!
  Иван подвинул чашки ближе к чайнику. И осторожно, стараясь ни одной капли не пролить, наполнил их чаем.
  - Хороший цвет. Видимо, чай действительно английский.
  - Сейчас подделки везде, - заметила Лариса.
  - Но не здесь! – возразил Иван. – Мы гостей настоем на ветках поить не будем. Это я точно знаю! Кстати, Краснов лично за закупкой продуктов присматривает. А теперь вот и на меня эту задачу возложат.
  - Почему? – спросила Лариса.
  - Ну как же!
  Иван достал из холодильника и поставил на стол тарелку с пирожными.
  - И это тоже… Угощайся! Я тут по дороге, пока к тебе ехал, завернул в магазин. Ну, понятно, что по дороге, времени не было искать. Да и в пирожных и прочих сладостях, если честно, я не разбираюсь. Так что не обессудь, если что. Но на вид они очень даже ничего. По моему, даже свежие.
  Лариса с опаской взяла эклер.
  - Сколько же калорий в нём! Прямо удар по талии…
  - Женщина должна быть в теле, - уверенно сказал Иван. – Ничего страшного. От одного, такого вот, с кремом – ничего не будет. И вообще…
  Он взял себе корзинку с заварным кремом.
  - Меня что-то в последнее время на сладкое тянет. Нет, ты не смейся!
  - Я не смеюсь, - сказала Лариса. – Вот если бы ты был женщиной, и тебя потянуло на солёное…
  - То это значило бы, что наша связь зашла слишком далеко, - завершил фразу Иван. – Нет, пожалуй… Просто, наверное, работы много. Энергия расходуется. Глицерин нужен, или что там мозгу требуется…
  - А что бы ты стал делать? – спросила его Лариса. – Если бы меня и впрямь на солёное потянуло?
  - Ты это к чему?
  Иван замер. Лариса даже показалось, что зрачки его немного расширились и глаза потемнели. То ли от волнения, то ли…
  «От страха?»
  - Не бойся, - успокоила его Лариса. – Не тянет. И едва ли потянет. Мы же такие осторожные. Современные. У нас нет… Нет у нас обязательств?
  - Перед кем? – спросил Иван.
  - Друг перед другом.
  Лариса посмотрела на него. Пристально, испытующе.
  - Друг перед другом, - повторила она.
  - Есть, - ответил Иван.
  «Нет, он не боится!» подумала Лариса. «Он не из тех… Его не испугать…»
  - Я же сказал тебе, что люблю. Значит, не могу оставить тебя. И не оставлю.
  - Не боишься? – спросила Лариса.
  - Кого?
  Лариса пожала плечами.
  - Кого или чего… Скандала, развода… Колю моего бешеного не боишься?
  - Нет, - ответил Иван. – Что мне его боятся? Это мои чувства, моя любовь. Я её смогу защитить, любимая, смогу…
  - Не надо!..
  - Смогу, - повторил Иван. – Силой, деньгами – чем угодно, но смогу! Меня не испугать…
  - Не надо любимой называть, - с горькой усмешкой произнесла Лариса. – Это слишком… Понимаешь, я и так еле держусь. Мне ведь надо возвращаться – домой, к мужу, к семье… К постели – тоже надо. Не забыл, что мне играть приходиться? Обманывать. А ты разошёлся: «любимая…» Вот так ведь поверю тебе, вцеплюсь в тебя мёртвой хваткой и не отпущу.
  - Вцепись, - Иван улыбнулся и протянул руку. – Видишь, я готов…
  - Нет…
  Лариса отвернулась.
  - Готов… Кто младшего твоего в школу поведёт? Папа, который из семьи ушёл? А он, твой сын, простит, конечно. Он о таком сентябре мечтал…
  Иван отодвинул чашку.
  - Ты о моей семье поговорить хотела? – спросил он Ларису.
  Она увидела, что лицо его багровеет.
  «Все мужики одинаковые» подумала Лариса. «Бешеные…»
  - Нет, - ответила она. – О нас…
  В широкой чашке чай быстро остывал. Чай с лёгкой, приятной, чуть заметной горчинкой.
  Глоток. Меньше мучит жажда, дневная жажда. Сухая пыль ушедшего дня.
  - О нас с тобой.
  Иван вынул запонки из манжет и закатал рукава рубашки.
  - Душно здесь… Да, о нас. Говори…
  - Иван, нам надо…
  «Что сказать ему? Сказать, что нам надо расстаться… А я не могу! Даже если бы он обманывал меня, даже если бы все его слова о любви, все прошлые слова и признания были бы ложью, даже если все наши встречи показались бы мне… Снами? Короткими, быстро промелькнувшими снами… Даже тогда – не смогла бы. А что сказать сейчас?»
  - …Надо что-то решать, - продолжила Лариса после паузы (короткой паузы, но ей показавшейся длинной и тревожно затянувшейся). – У тебя семья. Ты ведь…
  - Помню, - прервал её Иван. – Сейчас ьы скажешь, что я не имею права на чувства, потому что у меня семью, и, стало быть, время вспомнить о долге, ответственности и так далее… А мне каждый день о долге говорят! Долг перед компанией, долг перед подчинёнными, долг… Ах да, ещё налоги надо заплатить! Так вот: выплачены! Все долги и налоги выплачены. Я только и делаю, что плачу. Пропадаю с утра до вечера в офисе, трачу время на бесконечные совещания, согласования, проверки, отчёты, письма, доклады… Надоело! Мне что, ещё и в личной жизни долги платить? До бесконечности?!
  Иван вскочил. Ладонью провёл по голове, взъерошил волосы.
  Потом неожиданно опустился перед Ларисой на колени.
  И тихим, почти умоляющим голосом продолжил:
  - Я знаю, что ты ещё можешь добавить. Чтобы уже окончательно меня пристыдить. Сейчас ты непременно вспомнишь, что у тебя семья, что твоё будущее зависит от Николая… Ведь зависит?
  - Ваня! – Лариса попыталась прервать его, но Иван её уже не слушал.
  Или не мог, не хотел остановиться. Ему надо было сказать ей всё, что он думал об их отношениях.
  - Зависит! Конечно, я же не глупый, не сумасшедший, не склеротик! Всё помню, всё знаю! И главное – какое мы время подходящее выбрали! Компанию душат, загоняют в угол, а мы тут позволяем себе любить. Вот так – просто любить! Глупцы наивные, честное слово! Вот просто любим, вместо того, чтобы не есть, не пить, не спать, а вместо этого денно и нощно думать о том, как денежки Войкова из страны вытащить на радость хозяину. Какие мы, оказывается, нелояльные, мягкотелые, непредсказуемые… Или нет? Может быть, нам просто надоел самообман? Может быть, надо быть просто честными. Друг перед другом, перед самим собой… Мы не причиняем никому боль, Лариса! Мы никому не делаем больно…
  Он взял её за руки. И стал целовать её пальцы.
  Она погладила его по волосам. Светлым, по-детски взлохмаченным.
  Он положил голову ей на колени. И закрыл глаза. Будто сон…
  Забытье. Сладкое забытье.
  - «Груди твои – два белых голубя», - тихо прошептал Иван.
  - Что? – спросила Лариса, наклонив голову.
  - Песня песней, - сказал Иван. – Царь Соломон…
  «Запах розы… Алая тайна… бутон…»
  Возбуждение охватывало его. Он чувствовал, что не может больше сдерживать страсть.
  И Лариса, поддаваясь ласкам его, таяла. Тело, розовым воском, огнём посвеченным, розовым теплым воском, мягким воском…
  - Не надо… мы…
  - Ты… Ларочка… Люблю. Люблю тебя!
  «Я не сказала ему…»
  - Люблю!
  « У Николая плохо с сердцем… если узнает о нас… как переживёт? Мы же тогда… Что же мы делаем!»
  Она ничего не сказала. Она не могла больше думать о муже.
  «Всё… всё равно!»
  Мысли тонули, таяли…
  И едва ли Иван услышал бы её сейчас, едва ли он бы смог понять её...
  Он поднял её на руки и понёс в комнату.
  Темнота. Его руки, жар его тела, его дыхание. Платье, лепестком слетающее…
  «Роза…»
 
22.

  Под вечер мелкий, моросящий, затяжной по-осеннему дождь неспешно бродил по вечерним московским улицам.
  Проводил мокрой метёлкой капель по чёрному асфальту, кропил холодной небесной водою подрагивающие листья городских тополей, тонкими прозрачными пальцами постуивал еле слышно по стёклам припаркованных в ряд вдоль линий тротуаров дремлющих в ожидании хозяев машин.
  Тихий и долгий дождь шёл над городом.
 
  «Сергей Сереич…»
  «Чего так официально?»

  К половине восьмого дождь прекратился.
  Тающие тучи бежали по небу, прочь из Москвы.
  Облака, вечерние, белые облака с оранжево-розовыми закатными крыльями, пришли вслед за ними. И в разрывах облаков видны были тёмно-синие окна вечернего неба.

  «Сморило…» подумал Гонеев.
  Он посмотрел на часы.
  Заснул минут на десять не больше. Это ж надо!
  «Старею, что ли?»
  Раньше он никогда не засыпал в кабинете, да ещё в такой отвественный момент.
  «Или я становлюсь таким спокойным, уверенным в себе хозяином жизни?»
  Илья Петрович зевнул и покачал головой.
  «Куда там! Тоже мне, хозяин… Дурачок, которого генерал разводит».
  Разводит как кролика.
  Гонеев был уверен, что генерал обманывает его и сознательно подставляет под удар со стороны Ставицкого.

  «Сергей Сергеич, очень приятная новость!»
  «Ты о последней отгрузке? Так Гонеев всех уже обрадовал. И генеральному сообщил. У нас только что с Николаем разговор был по этому поводу…»
  «Сергей Сергеевич, мало того, что отпустили, так и оформили все документы за полчаса. Машина уже ушла. Завтра в Киеве будет!»
  «Валера, это здорово, конечно, но я бы сейчас не слишком этому радовался. До конца ещё не известно, во что нам это освобождение обойдётся».
  «Там затраты только по склады и триста долларов…»
  «Я не про это, Валера! Накладные расходы – копейки. Как у нас в будущем этот коридор будет работать – непонятно. Правила игры могут быть какими угодно: честными, нечестными, справедливыми, несправедливыми, умными, глупыми или вообще предельно дурацкими, но главное – они должны быть понятными. Логика должна быть понятна. А мне не понятно, почему транспортный коридор, который до этого почти год исправно работал, в самый неподходящий момент работать перестал. А потом вдруг по чьей-то отмашке опять заработал. Можно все необходимые бумаги оформить и любые суммы заплатить, но при непонятном раскладе всё равно гарантий нет никаких».
  «Сергей Сергеич, какие гарантии? Да у нас на складе можно одной проверкой весь сток заблокировать!».
 «Всё, Валера! Хватит по телефону… Ты когда в Москве будешь?»
 « Завтра, к вечеру».
 «Вот послезавтра с утра жду тебе в своём кабинете. Там поговорим… Рулетки ты, кстати, не забыл оформить?»
  «Ждут отгрузки. Всё по плану».
  «Ладно, давай… До встречи!».

  Без двадцати восемь.
  Илья Петрович встал, потянулся и прошёлся по кабинету.
  Это сколько ещё можно ждать генерального? Сколько ещё будет продолжать его встреча с Денисенко?
  Часа два уже, наверное, беседуют.
  Конечно, Денисенко для генерального – не просто стратегический партнёр, а прямо-таки спаситель и хранитель. На Украине-то игорный бизнес такими темпами развивается! прямо невероятными темпами. В Киеве игровые залы на каждом шагу, мимо не пройдёшь.
  Были, конечно, и в Москве времена такие, что едва ли не возле каждой станции метро было по паре залов и зальчиков, чуть ли не в будках аппараты ставили, да и аппараты-«столбики» в магазинах стояли. В спальных районах, в любом московском захолустье, даже самом удалённом от центра, какой-нибудь джекпот огнями своими сиял почище новогодней ёлки.
  Да, радостные были времена.
  Сейчас, конечно, тоже… сияют, потихоньку.
  Но размах уж не тот. Остались крупняки, вроде Ставицкого с его казино и крупными залами, да, может, кто-то из середнячков.
  А скоро, наверное, никого не будет.
  Кроме подпольных залов. Тех самых, о которых генерал мечтает.
  А вот в Киеве всё ещё… Праздник!
  Ставицкий, по слухам, в Украину тысячи полторы аппаратов сбросить пытается. И Денисенко готов принять.
  Может, они сейчас и договор обсуждают? А, может, уже и подписывают?
  Гонеев заходил беспокойно по кабинету, едва освещённому светом настольной лампы. В полутьме он налетел на стул, с раздражением оттолкнул его так, что тот откатился к стене. Потёр ушибленное колено.
  «Чёрт, когда же они!..»
  Договорятся, непременно договорятся. Ставицкий начнёт выводить аппараты из оперирования, аппараты отгрузят, машины пойдут через границу.
  А Свечин будет сидеть, сложа руки?
  И наблюдать за тем, как буржуи успешно уходят от реквизиций и уворачиваются от наброшенного на них ментовского аркана?
  Ой, нет! Не будет!
  Тормозить начнёт. И ладно бы, если только тормозить. Наверняка начнёт бить комплексно: по залам, по складам, по офисам. Проверки, обыски, душеспасительные беседы…
  И пускай Краснов с Романовым не хвастаются, что с документацией у них всё в порядкеи аппараты задекларированы, сертифицированы, поставлены на учёт в налоговой и всё до копеечки учтено.
  И всё-то у них прозрачно и красиво!
  Красиво, если очень глубоко не копать и не пройтись по всей цепочке по поставке техники. И не проверить хорошенько все залы на предмет полного соответсвия требованиями законодательства. И не проверить, как именно проводятся расчёты с поставщиками. И не…
  Ну, в общем, из этого «красиво» - можно сделать совсем «некрасиво».
  Если очень захотеть. Или получить соответствующую команду.
  «Фас!»
  Конечно, на то они, заместители эти премудрые, ответят, что этак любую компанию, даже и не игорную, можно прикрыть.
  Но игорную-то, по нынешним временам, особенно легко!
  А вот теперь самое время вопрос задать: с ним-то, Гонеевым, что будет?
  Ставицкий его к деньгам, конечно, не подпускал, а генерал разве подпустит?
  Разве он, Гонеев, человек команды? Он приближен к Свечину? Ему доверяют?
  Ничего подобного!
  Он просто таран, бревно на цепях, которым разбивают ворота компании. Его используют… точнее, пытаются использовать для развала бизнеса, дестабилизации компании, перехвата контроля над холдингом.
  Но – в качестве кого используют? Агента, засланного казачка?
  Или, того хуже, обманутого генеральскими посулами болвана, который кинется валить Ставицкого, раскачает ситуацию, переключит на себя внимание… да и гнев директора, а Свечин тем временем потихоньку загонит всех в один угол и подомнёт под себя компанию. Или прикончит.
  А «казачки» у генерала и без него, Гонеева, имеются.
  Кто-то ведь «сливает» генералу информацию обо всех отгрузках, перемещениях аппаратов и даже, похоже, контрактах и планируемых поставках.
  Ведь не он же, Илья Петрович, это делает!
  И не ставит его в известность Свечин о делах своей агентуры, внедрённой в компанию.
  Стало быть, использует втёмную.
  «Не стоит, не стоит мне идти у него на поводу. Вон, поймали жулика в зале, который у обэповцев штатным провокатором подрабатывает. Ну, может, ещё пару раз его менты и отмажут. А потом ведь сами и посадят! Что, такому вот дураку уподобляться? Сделать работу для Свечина, а потом остаться у разбитого корыта? Нет, Павел! Не дождёшься!»
  Зазвенел телефон.
  Гонеев взял трубку и услышал голос охранника, дежурившего на этаже, где был расположен кабинет Ставицкого.
  - Генеральный спускается вниз.
  - Хорошо, - ответил Гонеев.
  Да, всё-таки охранники у него… Молодцы, одним словом!
  Гонеев быстро набросил пиджак. Выключил светильник.
  Вышел из кабинета, закрыл дверь. Повернул ключ. Подёргал ручку, убедился, что замок сработал исправно – и быстрым шагом, едва не переходя на бег, пошёл к лестнице, что вела к выходу на парковку.
  На миг он только остановился, чтобы прочитать подсвеченную зелёным светом табличку «Выход», что закреплена была на стене перед выходом на лестничную клетку.
  «Воистину так» подумал Гонеев.

  Он едва успел застать Ставицкого, перехватить на парковке.
  Директор стоял у машины и разговаривал с кем-то по мобильному телефону.
  Водитель, прогревая двигатель, сидел за рулём, и, скосив глаза, посматривал время от времени неодобрительно на стоявшего к нему спиной шефа, словно мысленным усилием пытаясь заставить его закончить поскорее беседу и отправиться, наконец, в путь по забитой под завязку автомобильными пробками вечерней Москве.
  Завидев подбегающего к машине, запыхавшегося Гонеева, водитель бустро опустил глаза и пробормотал что-то, похожее на ругательство.
  «Потерпи, голубчик, потерпи» со злорадством подумал Илья Петрович. «Ты и так как сыр в масле катаешься. Полдня в приёмной сидишь с газеткой, да чаи гоняешь. А я и утром, и вечером кручусь как волчок. И ночью иногда… Так что подожди, родной, немного».
  Дождавшись окончания разговора, Гонеев подошёл к Ставицкому и, откашлявшись, сказал негромко:
  - Добрый вечер, Николай Романович.
  - Добрый, - бросил директор, открывая дверь машины.
  - Вопрос один, - поспешно добавил Гонеев, боясь упустить начальство.
  Другого бы сотрудника, пусть даже и из числа топ-менеджеров, Ставицкий слушать бы не стал, а отправил бы со всеми вопросами… ну, скажем, в приёмную, и предложил бы оставить на столе у секретаря служебную записку или перезвонить завтра утром.
  Но Гонеев, освободитель задержанного груза, был, как-никак, герой дня и заслуженный защитник интересов компании.
  К тому же директор шестым или ещё каким-то по счёту, натренированным за долгие годы ведения бизнеса, чувством ощутил незримые колебания биополя, волны тревоги и неуверенности, исходившие от почтительно замершего за спиной в полупоклоне заместителя по вопросам безопасности.
  Оттого Ставицкий решительно захлопнул дверь и повернулся к Илье Петровичу.
  - Слушаю, - буркнул директор с подчёркнутым недовольством.
  Гонеев огляделся по сторонам (жест совершенно излишний, поскольку на пустой парковке никого, кроме них, не было, но подчёркивающий, тем не менее, особую конфиденциальность разговора), и непривычно быстро для себя, потому путано и довольно невнятно, начал говорить о своей встрече с генералом, об угрозах в адрес компании, услышанных им от Свечина, и о тех атаках на бизнес, что запланированы милицейской братией и непременно будут осуществлены, если…
  - …Вам бы с Павлом… со Свечиным встретиться надо, - закончил Гонеев и перевёл дыхание.
  О предложении генерала свалить руководство компании и «подняться по деньгам» Гонеев, естественно, благоразумно умолчал.
  - К чему это? – недоумённо спросил Ставицкий. – Зачем ты мне вообще всё это рассказываешь? Да ещё на ночь глядя… Иди вон, детям своим страшилки расскажи. Они, может, оценят.
  Гонеев посмотрел на директора (а во время своего монолога он и глаз поднять не смел, отчего рассматривал внимательно лишь носки собственных и директорских ботинок), и едва не отпрянул в испуге.
  Глаза Ставицкого потемнели, губы дрожали и кривились от ярости, а лицо побелело едва ли не смертного мела, так что на коже щёк проступили тонкие, синие прожилки.
  «Этак его удар хватит!» с беспокойством подумал Гонеев.
  И, перехватив взгляд директора, понял Илья Петрович, что директор не просто с гневом смотрит на него, а ещё и с какой-то гадливостью, как смотрят на подобравшуюся тихой сапой к ногам, готовую с усыпляющей доверчивость прижаться к брюкам, тихую и в то же время чрезмерно самоуверенную, и потому особенно отвратительную подвальную крысу.
  «Это он на меня?! На меня?! Так смотрит?!»
  Кровь прихлынула к лицу Гонеева.
  - Мои…
  «Да как он смеет!»
  Стыд, досаду, раздражение и боль ощутил Илья Петрович. Унижение… будто плёткой наотмашь хлестнули по лицу.
  Или в самое лицо сунули ту самую поганую метлу, которой, по преданиям народным, гоняют со двора всякую падаль, людишек никчёмных, человеческий мусор.
  «Да как он смеет!! Гад! Подонок!»
  - Мои-то дети выросли уже, - Гонеев попытался улыбнуться, но губы стали будто резиновые. - Сказок не слушают. Вот внукам, если только…
  - А мне чего рассказываешь? – с подчёркнутой грубость бросил Ставицкий.
  - Не сказки, - сказал Гонеев. – К сожалению… Они серьёзно настроены, Николай Романович. Очень серьёзно.
  И смог, наконец, улыбнуться.
  - А наплевать! – решительно ответил, после короткого раздумья, Ставицкий. – Нам с ними детей не крестить. И, тем более, бизнес не делать…
  Гонеев приблизился было к директору, но тот быстро, инстинктивно, отодвинулся от него.
  «Забрезговал, сволочь» с раздражением подумал Гонеев. «А ещё сегодня утром поздравлял при всех, чуть ли не ангелом-хранителем называл. Быстро ты хорошие дела забываешь, Коля. Быстро…»
  Впрочем, внешне Гонеев оставался спокоен, доброжелателен и почтителен. Выдержка никогда ему не изменяла.
  - Не делать? – переспросил Илья Петрович.
  И пошёл ва-банк.
  - А они по-другому думают. Кураторы наши…
  - Заигрались! – жёстко ответил Ставицкий. – Заигрались они в своё кураторство, Илья Петрович. Бизнесменами себя вообразили, сапоги казарменные! А сами ни копейки не заработали! Весь их «бизнес» - корочками своими красными перед носом трясти, да ставить всех в пятую позицию, она же поза прачки. И присматривать потом за клиентом, чтобы тот не разогнулся ненароком. Вот и всё, на что они способны. Ни одной бизнес-схемы, ни одной идеи путной, ни одного толкового управленческого решения они никогда не родят, сколько бы не стрались. И о чём с такими паразитами разговаривать? Деньги они и так получают. Так что, и бизнес им отдать?
  Гонеев вздохнул и развёл руками.
  - В принципе, пока не о том речь…
  - О том! – прикрикнул на него Ставицкий. – Не юли, Петрович, не люблю я этого! Именно об этом речь и идёт. Ни о чём я с ним разговаривать не буду! Это твоя работа: делать так, чтобы генерал был отдельно, и бизнес – отдельно. И чтобы они, не дай бог, не пересеклись и не познакомились. И то, что ты в принципе допускаешь возможность моей, именно моей, встречи со Свечиным, я воспринимаю как твою некомпетентность…
  Гонеев попытался что-то сказать в ответ, и приложил было ладонь к груди жестом оскорблённого в лучших чувствах, но при том безусловно лояльного руководству и всё ещё надеющегося оправдаться скромного и надёжного сотрудника, однако директор похлопал примирительно его по плечу и примирительным тоном сказал:
  - Ладно, скажем по-другому. Воспринимаю это как твою временную слабость. Уж не знаю, как именно генерал давил на тебя и что он тебе там рассказал, но уж слишком очевидно, что готов ты идти у него на поводу.
  - Ни в коем случае! – решительно заявил Гонеев. – Просто мы могли бы потянуть время. Дать понять Свечину, что готовы обсуждать его условия… Дать понять, не более того!
  Последнюю фразу он произносил уже поспешно, не дожидаясь новой вспышки директорского гнева.
  - Нет, - ответил Ставицкий.
  Ответил спокойно и холодно.
  - Не хочу. Тоже мне, царёк нашёлся, чтобы спектакли перед ним разыгрывать. Не будет ни разговоров, ни обсуждения условий. Ничего не будет. А если он прижать нас рискнёт…
  Ставицкий поднял сжатый кулак.
  - Не он один на содержании. Найдётся, кому на место его поставить.
  «Ну да, деньги от тебя многие получают» подумал Гонеев. «Однако кто на войну пойдёт за бизнес твой? Свечин напролом лезет, силу почувствовал. Сейчас делёжка начинается, все друг у друга куски рвут. Милицейские с чекистами и своих не щадят, кто же тебя прикрывать будет?»
  И решил, что, пожалуй, пора рассказать…
  - Если так, - несколько нерешительно произнёс Илья Петрович, - то самое время на место ставить.
  - Ты о чём? – спросил Ставицкий.
  Он явно напрягся и нервно забарабанил пальцами по капоту.
  - Самое время, - повторил Гонеев. – Похоже, у генерала свой человечек в компании имеется. И, быть может, не один. Уж больно прицельно он бьёт в последнее время. Офис проверяют убэповцы и идут точно по следам наших оффшорок. И идут точно в те кабинеты, где печати и документы этих компаний хранятся. Склад проверяется, когда новая партия аппаратов туда заходит. Теперь вот машину тормозят при том, что перевозку серьёзные люди прикрывают, наши давние партнёры. Это ведь тоже… постараться надо. Не «чернуха» же какая-то там была, документы на груз оформлены были. Декларация, инвойсы. Понимаю, что документы были от брокерской конторы, которая и трёх месяцев не проживёт, но до этого случая всё было спокойно. И никто никаких претензий не выставлял. А теперь…
  Ставицкий подошёл ближе к Гонееву…
  «Ах, вот как! Теперь ты меня не сторонишься! Теперь-то я тебе нужен!» злорадно подумал Илья Петрович, довольный тем эффектом, что произвела его речь.
  …и посмотрел ему в глаза.
  Взгляд Гонеева был спокоен.
  «Душу мою хочешь увидеть? Ну, ну… Смотри».
  - Кто? – спросил директор.
  - Пока одно могу сказать, - ответил Гонеев. – Не вы, и не я. И, пожалуй, не он.
  Илья Петрович кивнул на водителя, который, отчаявшись дождаться директора, заглушил двигатель и протирал теперь фланелевой тряпочкой и без того идеально чистую приборную доску.
  - Кандидатов немного, - продолжил Гонеев. – Либо бухгалтерия, либо…
  Гонеев собрался с духом и произнёс решительно:
  - Кто-то из ваших заместителей.
  - Всё? – уточнил Ставицкий. – Ещё есть… кандидаты?
  «Надо же, какой ты спокойный стал!» удивился Гонеев.
  - Может, ещё пара менеджеров, занимавшихся подготовкой к контрактам…
  - Через брокеров слив может идти? – предположил Ставицкий.
  - Проверим, - с готовностью поддержал его Гонеев. – Непременно проверим. И с менеджерами я… Не пара их, конечно. Побольше будет. Проверим, всех проверим.
  - Хорошо, - согласился Ставицкий. – Проверяй.
  И, отмахнувшись от протянутой было для рукопожатия ладони Гонеева, сел в машину.
  Илья Петровичу показалось, что директор как-то сгорбился.
  И как-будто… Ростом стал ниже.

23.

  Во третьем часу пополудни Романов смог, наконец, добраться до учебного центра, что располагался в сером, многоэтажном институском здании на проспекте Мира.
  Здесь у него была назначена встреча с преподавателями иностранных языков. Романову необходимо было срочно организовать как минимум три языковые группы: немецкую, итальянскую и испанскую.
  К концу года часть персонала российских оперирующих компаний и игровых залов планировалось командировать в Европу, для работы в игровых сетях, которые планировалось к тому времени развпернуть в Германии, Италии и Испании.
  Он уже собрал первую группу из пятнадцати старт-ап менеджеров, которым уже в конце августа предстояло выехать в Рим для работы в новом, открывающемся в сентябре игровом зале.
  Опытные сотрудники, знающие в совершенстве копоративные процедуры, с многолетним опытом работы в игорном бизнесе, они были первой группой корпорации, которой предстояло интегрировать новые игровые залы в единую европейскую сеть холдинга.
  Ставицкий требовал от департамента зарубежных проектов как можно быстрее сформировать штат сотрудников европейских залов (при том, что основу менеджмента должны были составить квалифицированные сотрудники холдинга), нервничал, подстёгивал, непрестанно звонил и устраивал едва ли не ежедневные собрания с разносами и выговорами... В общем, стимулировал как мог.
  Впрочем, к манере Ставицкого нагнетать истерику Романов уже привык и не слишком переживал по поводу получаемых «накачек», тем более, что и сам имел прямой выход на Войкова (вплоть до права на прямой телефонный звонок), потому план и график открытия залов в Европе знал в деталях.
  Пока его департамент работал с некоторым опережением графика.
  Переговоры с итальянцами давали надежду на ускоренное развитие бизнеса в Италии, к тому же появились перспективы покупки трёх казино в южной Италии, что вполне позволяло сделать итальянский проект прибыльным уже к началу следующего года.
  Романов был в самом радужном настроении: переговоры с преподавателями учебного центра прошли без проблем.
  Ему удалось договориться о формировании трёх учебных групп и согласовать учебное расписание (что было не так-то просто: менеджеры залов не слишком охотно отпускали сотрудников на учёбу).
  «Одна группа будет заниматься с восьми тридцати...»
  Встреча закончилась рано, гораздо раньше, чем Романов планировал. До начал следующих переговоров (запланированных на шесть вечера) оставалась ещё уйма времени.
  Надо было возвращаться в центр, но, по счастью, вечером основной поток машин уходил как раз в область, так что на обратный путь вполне можно было положить полчаса, не больше.
  «А теперь чем заняться?» подумал Иван, выходя из аудитории.
  Свободного времени оставалось не менее часа. Можно было бы, конечно, заехать в офис, забрать в рекламном отделе буклеты для престоящей встречи.
  «С утра забыл заскочить к ним...»
  Иван посмотрел на часы. Прикинул, сколько займёт путь до офиса и отказался от этой идеи.
  «Застряну в пробке... Нет, с проспекта лучше не сворачивать и в сторону не уходить».
  Иван вышел из здания и остановился в задумчивости.
  Выбор ему помог сделать Краснов, который совершенно неожиданно для Ивана появился у входа в учебный центр в этот самый момент затнувшихся уже минуты на три мучительных раздумий.
  - Ваня, приветствую! – ещё издали крикнул Сергей и помахал рукой. – Это здорово, что ты здесь! Прямо...
  «Вот ведь совпадение!» удивлённо подумал Иван.
  - …совпадение какое-то! А я только что собирался тебе звонить.
  - Привет, привет, - ответил Иван. – Что-то срочное?
  Краснов подошёл ближе и достал из портфеля визитку.
  - Вот… Ты Белорецкого знаешь?
  Иван пожал плечами.
  - Знаю, конечно. Знаком… Не близко, конечно, но – встречаемся иногда. У него же производство, по моему?
  Краснов кивнул.
  - Своё производство. Игровые аппараты. Всё, как положено: лицензия, сертификация. Но, сам понимаешь, рынок в России сворачивается, со сбытом проблемы. Он в своё время в Штаты свои аппараты вывозил. Представляешь? На транзитном складе в Штатах меняли шильды и в Латинскую Америку впаривали, как штатовские. Да и этот проект, насколько я знаю, накрылся медным тазом.
  Иван скептически хмыкнул в ответ.
  - Чего? – переспросил Краснов.
  - А мы-то здесь при чём? Это же не наше направление, не холдинговая структура. И вообще… Не наш подход.
  Краснов замотал головой.
  - Нет, нет! Я тебе, конечно, не это предлагаю. У него и под своим брендом железа хватает. И ничего, качественное. Ты же у нас зарубежные проекты ведёшь. Может, посмотришь его технику? Поговоришь с ним, обсудишь цену. Он хорошо упасть может, по цене-то. Ему сейчас деваться некуда, надо ящики свои сбывать. Игры интересные, динамичные, на платформе…
  - Нет, - ответил Иван.
  - Почему? – удивился Краснов.
  - Не пойдёт его техника для зарубежных проектов.
  И Иван поморщился, словно от кислого.
  - Не идут российские аппараты. Никакого сравнения с теми же австрийскими. У российских производителей вечная беда: слишком много внимания уделяют графике. Картинки красивые, завлекательные, яркие, многоцветные. Иногда чересчур многоцветные, до аляповатости. Всё красиво, всё сверкает, шумит и вращается. А выход – мизерный. Отдача от аппарата небольшая, аддиктивность слабая.
  - Проверял? – с недоверием уточнил Краснов.
  - А ты наших менеджеров спроси, из отдела оперирования, - посоветовал Иван. – На выставке в Киеве в прошлом году российские аппараты стояли на стендах. Кажется, и твой Белорецкий там пытался присториться. Хотя у украинцев у самих производство хорошо развито. Так что там ловить точно нечего было… Помимо красивых картинок, ещё и логика игры должна быть, продуманный алгоритм, математика. А у российских аппаратов со всем этим, как правило, не очень хорошо дело обстоит. Так что не пойдут они, не потянут для зарубежных проектов.
  - Понял, - ответил Краснов.
  И спрятал визитку.
  - А я вот, понимаешь,.. – пробормотал он, - думал, ты его техникой не интересовался. А ты, оказывается…
  Иван спустился по ступенькам и, полагая, что разговор окончен, хотел было отправиться к своей машине, но Краснов неожиданно снова обратился к нему.
  - Я, вообще-то, ещё одну тему с тобой обсудить хотел. Ты торопишься?
  - Нет, - ответил Иван.
  - Тогда я тебя до машины провожу, - предложил Краснов. – Идёт?
  - Давай, провожай, - согласился Иван. – Не так скучно будет метров пятьдесят пройти.
  Краснов какое-то время шёл сзади него, не обгоняя и не слишком приближаясь. Бормотал что-то про себя.
  Видно было, что разговор на ту самую, «ещё одну тему», даётся ему нелегко и, по всей видимости, Сергей и не знает толком, как его начать.
  - Почти дошли, - сообщил Иван.
  И тут Краснов решился.
  - Вот что, - сказал он, - до меня тут слухи доходят…
  Он откашлялся.
  - Песка в Москве много, пыли, - пожаловался Сергей. – Как будто в степи живём, честное слово. Говорят, это от строек. Строек в Москве много, копают везде. А за транспортом не следят. Вот грузовики грязь по Москве и развозят. А потом, с ветром…
  - Какие слухи? – прервал его рассуждения о превратностях жизни в Москве Иван. – Что там тебе наплели?
  «Грубо» подумал Краснов. «Понимаю, что разговор напрягает… Но грубить зачем?»
  - Не наплели, а рассказали, - обиженным тоном произнёс Краснов. – Ты же знаешь, Иван… В офисе как в деревне – все на виду. Вот и слушок пошёл о твоих особых отношениях с женой генерального.
  - Интересное сравнение, - заметил Иван. – Кумушки деревенские, стало быть, постарались. Это, случайно, не те девицы, которые в курилке косточки перемывают? Или за утренней чашкой кофе обсуждают новости: кто и куда пошёл, а главное – с кем… Не они ли?
  - Да какая разница! – воскликнул Краснов. – Так ли уж важно, кто первый слух пустил? Главное – он, слух этот, есть. Он существует. Он, зараза такая, живёт и крепнет. И ничего, видимо, с этим не поделаешь. Раз уж до меня сплетня эта дошла… А, заметь, я ведь даже не пытаюсь узнать, пусть даже одного лишь любопытства ради, действительно ли это лишь сплетня, или что-то и в самом деле…
  Увидев, что кулаки у Ивана непроизвольно сжались, краснов поспешно добавил:
  - Нет, меня это не интересует! Хотя могло бы заинтересовать по сугубо деловым соображениям. Если, не дай бог, у вас и в самом деле… Ну ладно, не заводись! Хорошо, скажем по-другому. Если сплетня дойдёт до Николая… Конечно, мужья узнают последними. Но ведь узнают же иногда! Особенно, если есть кому рассказать. Что тогда? Из компании выкинуть тебя Николай не может. Увольнения замов – прерогатива Войкова. Он не зря такой порядок установил! Иначе бы Ставицкий с его непомерным властолюбием давно бы уже стопроцентно свою, только свою команду сформировал, и кто бы тогда бизнес контролировал, акционеры или наёмный директор, ещё вопрос. А измена… ладно, спокойно слушай! Измена для него – просто плевок в физиономию. Унижение, которого он не стерпит никогда. И никогда не простит! А дальше что? Уволить он тебя не может, так что придётся ему присутствие твоё в компании терпеть. Разве только психологически попробует надавить… А что со мной будет? Я тебя знаю, ты мужик сильный. Не сбежишь и не сломаешься. А мне, стало быть, придётся между двух разъярённых быков крутиться, которые друг друга забодать норовят и с поля вытеснить. Ну, из компании… Всю фирму трясти начнёт. И это в такое время! Вот ведь…
  Краснов горестно вздохнул.
  Иван молчал, ошарашенный и совершенно подавленный услышанным.
  Признаться, его не пугала возможная болезненная реакция Ставицкого на эти слухи. К генеральному он относился как коллеге по работе и практически как к равному по положению, разве что, в силу должностного положения, несущему большую ответственность за ведение бизнеса.
  Мужских разговоров, самых суровых, Иван никогда не избегал. И в случае чего… Мог бы поговорит и с генеральным.
  Вот только был страх за семью. Удастся ли сохранить семью, если до жены дойдут слухи… Эти проклятые слухи!
  Откуда они вообще берутся?
  А дети… Им каково – скандалы терпеть? Даже думать об этом не хочется!
  И ещё - может пострадать Лариса.
  Она, впрочем, судя по её же словам, не слишком-то держится за семью. Но ведь это только слова, да ещё и сказанные любовнику. Можно ли верить этому? А если и в самом деле дойдёт до разрыва…
  Куда она денется? Она может сколько угодно жаловаться на мужа, который буквально в клетке её держит… Преувеличение, конечно. Она работает, руководит отделом, ездит в командировки, ведёт переговоры. Николай, конечно, не подарок, но он, похоже, любит её и доверяет. Любит как может: жестоко, деспотично, нервно, неровно, держит цепкой хваткой собственника, но ведь… Любит же!
  И куда ей уходить? К нему, женатому мужику с детьми?
  Или прямиков от развалин прежней жизни…
  - Чего молчишь, Иван? – спросил Краснов.
  Ерунда! Он не позволит жизни взять себя за горло!
  Он сохранит семью. Обязательно сохранит!
  А Лариса…
  «Что-нибудь придумаем».
  Иван улыбнулся и похлопал Сергея по плечу.
  - Не бери в голову…
  Краснов смотрел искоса, недоверчиво.
  - Ничего нет! – твёрдо сказал Иван. – Ничего нет, кроме слухов. Понятно? И всё! Давай не будем больше… не эту тему. Договорились?
  - Договорились, - ответил Краснов.
  И добавил:
  - Со мной-то, конечно, можно договориться… Всегда можно. Но вот…
  - Что ещё?
  Иван нахмурился. Ему явно хотелось побыстрее закончить этот разговор.
  И без того на душе было тяжело, а тут ещё…
  - Гонеев, похоже, что-то вынюхивает, - тихим голосом с какими-то странными, едва ли не заговорщицкими интонациями сказал Краснов.
  Иван не смог сдержать вздох облегчения.
  «Я-то думал!.. А оно вот что!»
  - Ну!..
  Постучал по капоту пискнувшей в ответ машины.
  - Удачи ему, чтоб и дальше нюхал. Сыскарь наш несравненный…
  - Напрасно, - холодно ответил ему Краснов.
  Ивану показалось даже, что голос Сергея зазвучал как-то угрожающе.
  - Напрасно ты так думаешь. Очень легкомысленно это с твоей стороны.
  - А как ещё думать прикажешь? – спросил Иван. – Он всегда и везде вынюхивает и постоянно под всех копает. Это уж… должность у него такая. А так же призвание, жизненная позиция и родовое проклятие. У него отец, насколько я знаю, в былые времена цеховикам дела шил. Так что это у него в генах заложено: людям жизнь портить.
  - Хватить шутить! – воскликнул Сергей. – Хватит! Он…
  Краснов подошлё ближе и почему-то перешёл на шёпот.
  - Если и до него сплетня эта… дошла, то понятно… Понятно всё! Он собирал информацию… Я сам слышал. Краем уха, конечно, не так, чтобы было очень разборчиво. Но он разговаривал с моими сотрулниками. Так, как он обычно умеет: с шуточками и прибаутками, вроде как не всерьёз. А между делом пытался выведать… В общем, один из моих подчинённых…
  - Один или одна? – уточнил Иван.
  - Не важно! – Сергей упрямо качнул головой. – Не перебивай! В общем, видела…
  «Одна» отметил Иван. «Женщины бывают очень наблюдательными. Чёрт бы их!..»
  - …как Лариса садилась в твою машину. А ведь не просто так Гонеев расспрашивал! Чует моё сердце…
  - Иди ты! – взорвался Иван. – Пошёл ты со своим сердцем!
  Он сел в машину, вставил в замок и резким движением повернул ключ зажигания.
  Краснов отошёл в сторону. Он стоял и смущённо молчал.
  Он понимал, что разговор получился каким-то нехорошим. Не просто недружеским, а каким-то даже откровенно гадким.
  Как-то получилось это против его воли. Не то, чтобы он не контролировал себя или сказал не то, что хотел. Вроде бы, всё правильно и стыдиться нечего и не за что. Но всё-таки слишком уж похоже всё получилось на наушничество, донос «по дружбе», такой вот ядовитый донос, который любую дружбу может разрушить.
  И чувствовал Сергей себя оплёванным доносчиком. Он даже искоса глянул на брюки. Не искал следы от засохшей слюны, конечно, но всё-таки…
  - Ты это… пойми правильно. Я же только передаю, что слышал. Для тебя же стараюсь. Чтобы ты знал…
  Иван молчал, плотно сжав побелевшие губы.
  - Я думал, ты всё правильно воспримешь. С Гонеевым и в самом деле шутки плохи.
  Сергей чувствовал, что слова его звучат как жалкий лепет, как едва ли не по-детски глупое, наивное и запоздавшее оправдание.
  «Да что он, в само деле! Связался с этой дурой, женой директорской, закрутил там с ней что-то, а я тут стой и объясняй ему, что для его же спокойствия стараюсь. Для своего, конечно, тоже… Но на меня чего обижаться? Или его и впрямь так сплетня эта задела?»
  - Иван, ты не торопись…
  Романов захлопнул дверь.
  Машина, взревев, рванула с места, оставив на асфальте две коротких чёрных полосы.
  И быстро выехала, буквально вылетела с парковки.
  «Дурак» с усталым раздражением подумал Краснов. «Вот так влетит в аварию сдуру, а мне потом всю жизь каятся… И ведь не притормозил даже, когда на проспект выезжал. Прямо так, с ходу… Нет, точно дурак. Или он впрямь в Ларису эту втюрился? От любви, говорят, люди глупеют».
  Сергей прижал портфель локтем, достал платок и вытер вспотевший лоб.
  «Не дай бог, если он в историю влипнет. Ставицкий точно тогда сдвинется… Не знаю, что будет, но плохо будет всем! Ох, грехи наши тяжкие…»
  Платок упал на асфальт.
  «Руки у меня, что ли дрожат?» с удивлением подмал Краснов.
  Он наступил на платок. Надавил подошвой, прижимая ткань к пыльному асфальту, и провёл ногой, словно в пыль хотел растереть ткань.
 
  24.

  - Толя, не спишь? Сынок! Не спишь, спрашиваю? Чего молчишь-то?
  Он не ответил. Надоел отец. Больной, вечно кашляющий, нервный, слабый, с трудом передвигающийся на кривых, трясущихся от туберкулёзного бессилия ногах по тесной их, заставленной пыльными шкафами и полками квартире.
  Скрипит рассохшийся от старости бабушкин буфет.
  Один стоит на кухне, много лет стоит на кухне, совсем один, заброшенный, бестолковый, ненужный, никому не нужный – и скрипит, сволочь, скрипит, скрипит!
  Выводит из себя…
  Тапочки шаркают по полу.
  - Мать не приходила?
  «Спать, спать хочу…»
  Толя переворачивается на другой бок. Левый, тот, где сердце, он уже отлежал. Время отлежать правый.
  Там печень, вроде?
  Сколько ж отец пил в своё время! А вот посадил не печень, а лёгкие. Мать говорит – это он в тюрьме. В тюрьме заразился.
  По пьянке мента ударил. Кажется, драка была. Менты полезли разнимать. Отец молодой был тогда, горячий. Сильный, говорят, был. Были силы… Вот мента и ударил. Не специально, конечно. Получилось так. Бывает же…
  В драке же, в горячке, не смотрят – кого там ударить, а кого и пропустить. Всех подряд лупят, и своим-то достаётся часто. А тут мент… Небось, сам на кулак и наскочил. А вот срок бате влепили приличный. Вроде, он эту драку и начал, и при попытке задержания оказал сопротивление, а потом и вовсе в отделении на дежурного напал… Обычный трёп милицейский!
  Но судья ж ментам поверит, а не шпане. Хотя менты – та же шпана, сами по пьяни, бывает, драку затеят. Но у них – погоны, им надо верить.
  Отмотал срок батяня, вернулся с туберкулёзом.
  Толя отца здоровым толком и не помнит. Отец на зону уходил – Толя лет пять было. Сейчас-то Толя мужик уже, колледж профессиональный (ну тот, что ПТУ бывшее) заканчивает… Точнее, закончил бы, если бы не дело сегодняшнее.
  Да, отец вот больной вернулся и уж несколько лет доходит потихоньку, догорает. В последнее время совмем плохой стал. Из дома почти не выходит.
  Вот ходит по квартире, кашляет, бормочет что-то.
  Достал уже кашлем своим! Достал! И разговорами, вопросами, бормотанием… Мать вот теперь ищет, будто не помнит, что она ещё с утра умотала…
  - Толя, мать не видел? Куда делась-то, зараза?! Я вот лекарства не помню, где оставил… Вроде, на холодильке оставил, а не нахожу. Она. Небось, переложила куда-то. С ней вечно так. Переложит, дура, а ты вот ищи, ищи…
  Хрипит. Кулаком бьёт себя по груди. Будто так легче дышать.
  Надоел…
  Нет, устал он злиться на отца. И на мать, что вечером непременно пьяной вернётся. Устал злиться…
  Вечером его тут не будет. Вечером дело намечается.
  Потому Блинов и распорядился отдохнуть хорошенько. Выспаться. Этой ночью спать не придётся.
  Потом Толя и торчит дома. В другое время сбежал бы от отца. Ушёл бы… с пацанами потусоваться, поприкалываться. На рынок завернул бы, с корешами языком почесать. Там эти… там тоже аппараты стоят. Яркие, музыка играет. Были бы деньги, сыграл… Пива бы попил…
  «Будут деньги, будут! Хренова туча бабок… Блинов обещал, а он мужик серьёзный. У него всё продумано, схвачено. Главное, чтобы получилось всё, не сорвалось».
  Получится…
  Надо только быть бодрым, отдохнувшим. Выспаться надо.
  А сон, как назло, не идёт.
  Тяжело днём спать. Толя не привык.
  Да и мысли эти… так и лезут в голову, будто настырные тараканы в щель за плинтусом.
  Лезут и лезут.
  Как отвязаться от этих мыслей? Как их пронать?
  Вроде, никогда ещё Толя так много не думал как сейчас, в три эти часа, что он под сон себе отвёл.
  А выходит – не под сон. Пролежал только без толку, промучился.
  Зато столько мыслей разных передумал. За всю жизнь, наверное, столько мыслей в голову зараз не приходило.
  Одно только странно… Ему сейчас, вроде, волноваться положено. Дёргаться. Мандраж должен быть, трясучка.
  А как же… Дело-то нешуточное! Казино брать, да ещё через два ряда охраны идти, да со стволами пробиваться, и кассу по ходу раскурочить, и всё за три минуты… Шутка ли?
  Положить ведь могут менты с охранниками. Или взять за одно место. И тогда срок припаяют – мало не покажется. Сгноят на зоне. А оттуда вернёшься не человеком, а развалиной. Зомби гнилой…
  Вон батя живёт, а это жизнь разве? Распадается бедолага, разваливается. Изо рта у него вместе со слюной какие-то сгустки кровавые идут.
  И воняет от него… Точно как мертвец. Гнильём воняет.
  Вот таким вот могут сделать, и запросто.
  А волнения всё равно нет никакого. Мысли есть о нехорошем… Есть такие мысли, конечно, но вот что-то удивительно мало они его волнуют.
  Не страшно Толе. Совсем не страшно. Не потому что глуп он, наивен. Не такой он дурак, как о нём думают (а думают так, и в глаза говорят, заразы… вон, того же Тёму взять – ведь чуть ли грязью не поливает в открытую… морду бы ему набить при случае!).
  Нет, всё знает Анатолий Николаевич о последствиях за лихие криминальные дела, и о стволах ментовских он наслышан, и о «берцах», что по рёбрам бьют (сам не раз получал, когда по глупости да по мелочи всякой в отделение попадал), и о стальных браслетах и о многом ином, что жизнь его молодую запросто может сгубить безвозвратно.
  Можно было бы не идти никуда. Остаться. Вот так лежать на старом, продавленном диване до вечера. Потом пойти на поиски загулявшей мамаши, от собутыльников её оторвать да для порядка врезать ей хорошенько. А то ведь при живом муже шляется!..
  Или и на неё плюнуть. Всё равно ничего с ней не сделаешь. Спивается – и пусть спивается. Не спасёшь её…
  Вот просто лежать.
  Искать его будет Блинов с дружками? Да чёрта с два найдёт. Блинов после дела сам на дно ляжет, ему уже не до поисков будет и не до разборок. Ему о себе надо будет думать. Да и не такой уж важный человек Толя, чтобы серьёзные пацаны время тратили на его поиски.
  Не придёт он – и ладно. Рукой на него махнут, да, как говорится, из списков вычеркнут.
  Тем более, что Толя о Блинове и его пацанах толком ничего не знает и заложить ментам при всём желании не сможет.
  Да и не станет закладывать…
  Хорошо, отлежится он так, спрячется.
  А потом что?
  От блиновской судьбы он уйдёт, а от своей собственной – куда бежать?
  Что тогда ему останется?
  Прежняя жизнь с отцом-доходягой, колледж опостылевший, из которого его, наверное, турнули уже давно за прогулы (ещё бы, две недели на занятия не ходить! заметили, наверное…), мать с её вечными запоями, которую к осени надо будет опять в больницу класть, а то ведь к ноябрю она совсем посинеет, будет в психозе своём по квартире с высунутым языком ходить и чушь всякую нести…
  Вот что останется.
  И ничего из этого – не жалко.
  И никого не жалко.
  Родители сгниют… а куда им деваться? И он сгниёт – в свой срок.
  Ещё, может, лет сорок без толку промается, а всё будет без изменений, всё будет как всегда – мат, водка, работа от случая к случаю, дуры-девки по три копейки каждая (а больше они и не стоят), морду набить кому, да самому от кого получить…
  Да хоть сто лет он так проживи, что толку с такой жизни?
  Нечего терять.
  Потому и спокоен Толя. И дышит легко, ровно.
  Есть у него шанс. Это просто игра. Такая игра интересная!
  Другие, может, деньги на кон ставят, дома, машины. У Толи ничего нет.
  Поэтому на кон он ставит себя. Не бог знает, какая ставка, так себе ставка – мелкая. Мелочь копеечная. Мало ли на улицах шпаны, отморозков мелких, которые бабок по лёгкому срубить хотят?
  И каждый себя готов поставить на кон.
  Но жизнь не у всех ставки принимает и не всем даёт возможность с мелочью такой по-крупному сыграть.
  А ему вот – позволила.
  Надо играть…
  Вот только радости нет. Нет ощущения близкого, верного, в руки идущего куша, грядущего выигрыша.
  Не греют пока деньги руки, хотя, вроде, близко они, совсем рядом.
  Вот это странно!
  - Толян, мать поищешь? Опять куда-то сгинула, шалава!
  - Спать ложись! – крикнул Толя.
  И перевернулся на живот.
  Может, так легче заснуть?

25.

  Странный сон...
  Запах земли. Не так уж часто во сне приходят запахи.
  Звуки шагов – отдалённые, приглушённые, расплывающиеся в красноватом сонном тумане.
  И слова... Не разобрать. Как будто песня. Долгая, протяжная, печальная, бесконечная.
  Кто-то склонился к голове.
  «Я не верю в тебя...»
  Он снова стал маленьким. Будто ребёнок. Брошенный...
  «Нельзя... Нельзя быть слабым. Можно быть каким угодно: злым, жестоким, несправедливым, эгоистичным. Можно быть даже безмозглым. Совсем безмозглым. Можно быть... Так даже легче! Когда нет мозга. И нет сердца. Тебя любят, потому что ты хуже других. У них, этих «других», тоже пусто внутри. Твоя пустота и их пустота – вместе это пустота жизни. Ты такой же, как эти «другие», но только чуть хуже. Злее, примитивнее... Тебя любят таким. И кому какое дело до того, что было вначале? Каким ты был в начале своего пути, какие мечты у тебя были, какая энергия была у тебя внутри... Кому какое дело? Всё получилось, не так ли?»
  Это его слова? Они звучат внутри... где-то в глубине сознания?
  Эти слова рождает его сознание или приходят они извне?
  Не понять. Но он как-будто слышит их... так ясно и отчётливо.
  Кто-то выдыхает у него над ухом.
  Произносит над ним:
  «Не вырваться...»
  Так тяжело становится, будто широкую, дубовую, земляной водой пропитанную доску положили на грудь, сверху ещё и для верности придавив камнем.
  Для верности – чтобы уж точно сдавить сердце и прервать дыхание.
  «Нет!»
  Он вырвался из сна, будто вынырнул из болотной, больной воды.
  Открыв глаза, Николай смотрел в темноту спальни, дышал часто, глубоко захватывая воздух, рыбьи открывая рот.
  Глотая воздух жадно.
  Сердце болело, кололо в груди.
  - Не вырваться, - прошептал Ставицкий.
  Превозмогая боль, он повернулся к жене, тронул её за плечо.
  - Лариса...
  Он не узнал свой голос.
  Голос стал хриплым и очень низким.
  Ставицкий откашлялся.
  - Лара... проснись... Проснись же!
  Николай и сам не мог понять, отчего он сорвался на крик. Разве что от того самого прилипчивого, неосознанного, безотчётного страха, что всё чаще стал преследовать его в последние дни.
  Страха темноты. И удушья.
  - Что... Что тебе?
  Лариса заворочалсь беспокойно, потом вскочила, присела на постели и, потирая ладонями сонные глаза, постмотрела с беспокойством на мужа.
  - Коля, что с тобой? Мне показалось...
  - Ничего, - ответил Николай. – Прости, я тебя разбудил...
  Ларисе показалось, что голос его звучит виновато и неуверенно. И так непривычно робко по сравнению с обычными его интонациями.
  - Что случилось?
  - Сон, - ответил Николай.
  И добавил:
  - Плохой сон... Совсем нехороший сон приснился. Показалось... будто я заблудился. В тумане... Не могу выбраться. А потом как-будто... Захлёбываюсь. Будто вода полилась в рот, в лотку...
  Николай вздрогнул и, проведя рукой по лбу, почувствовал на пальцах липкую влагу холодного ночного пота.
  - Ничего, ничего,.. – прошептала Лариса.
  Она склонилась над мужем и поцеловала его.
  - Ничего...
  Её поразила сухость его губ. Они были словно иссушены ветром.
  Её охватила жалость к мужу.
  «Господи, что же с ним происходит? Неужели это всё из-за того, что мы...»
  - Обидно, - ровным и каким-то холодным голосом сказал Николай. – Обидно, если и ты меня предашь.
  Лариса отстранилась от него.
  И далость сменилась раздражением.
  «Ему обидно! О моих обидах он никогда не думал! Конечно, пока он был сильным, непобедимым, непробиваемым – и я ему была не нужна. Тогда он не звал меня по ночам. Тогда не хватался за меня, как за соломинку. Тогда ему было не обидно... А сейчас? Что он от меня хочет?»
  - Успокойся, - ответила Лариса. – Спи... Всё хорошо.
  - Вот!
  Николай показал на горло.
  - Вот здесь мне накидывают... Вот сюда верёвку!
  - Прекрати, - строго сказала Лариса. – Прекрати. Что с тобой? Коля, успокойся, я тебя прошу. Ты каким-то истеричным становишься, честное слово! Ты же не был раньше таким. Где твой былое спокойствие? Спи, всё хорошо.
  - Да, - прошептал в ответ Ставицкий. – Внешне хорошо... А я чувствую, что набрасывают. Набрасывают верёвочку. Скоро затягивать начнут. Время, Ларочка, время...
  Николай вздохнул и перевернулся на живот.
  Он уткнулся носом в тёплую подушку.
  Лариса погладила его по затылку и шёпотом произнесла:
  - Тихо-тихо... Хочешь, я тебе колыбельную спою?
  Ставицкий улыбнулся.
  Кажется, она и в самом деле что-то пыталась напеть.
  Но он уже не слышал.
  «Что за жизнь... Затягивает, как болото... Я всё-таки вырвусь отсюда. Туда, за кордон. И перетащу за собой всё, что успел создать, сотворить, заработать. Ничего здесь не останется. Пусть облизываются те, кто давит мой бизнес, пусть это вурдалачье государство все клыки свои наточит – а не получит ничего. Только пустоту, пепелище. Прах. И ничего больше! Пускай грызёт эту постоту, гложет её, глотает сколько хочет. А куски от бизнеса не получит. И денег не получит! Государству это дай волю – всю кровь выпьет и потом ещё и врагом трудового народа объявит. Конечно, это же мне, а не чиновникам несут взятки, это мои залы выкачивают денежки из народа, это же игровой бизнес – вселенское зло. А то, что я всю жизнь плачу налоги до копейки точно, что кормлю ту же свору чиновников, что обеспеченные господа оставляют деньги в моих, российских между прочим, залах, а не где-нибудь в Монако... Кому это интересно? Вот ведь и удавят, на радость народу... Конечно, и без меня чиновники без своего интереса не останутся.... Кто бы сомневался...»
  - ...Рыбки заснули в пруду,.. – сонным голосом произнесла Лариса.
  И положила голову мужу на плечо.
  «Грозный директор... А иногда – как ребёнок. Честное слово! Сопит так по-детски...»
  Прислушалась к его дыханию.
  Теперь оно было ровным и спокойным.
  «Ну и хорошо» подумала она.
  А ещё подумала о том, что неплохо было бы переехать поскорее в загородный дом.
  Там воздух свежий, сосны, пруд рядом. Может, Николай к рыбной ловле пристрастится.
  Говорят, успокаивает...
  Вскоре она заснула.
  А Николай осторожно перевернулся на спину и долго лежал ещё без сна, терзаемый ночными, неотвязными, беспокойными мыслями.
  Сон к нему пришёл лишь под утро, в пятом часу, и был тот сон, по счастью, без сновидений.

  - В целом, структуру компании можно изобразить следующим образом...
  Свечин придвинул к себе стопку листов, достал верхний и положил его так, чтобы Трофимову было виднее.
  - В принципе, всё просто и понятно. Структура холдинга включает в себя управляющую компанию...
  Свечин нарисовал кружок посередине листа и написал в кружке: «УК».
  - Уголовный кодекс, - меланхолично заметил Чернов.
  - Товарищи офицеры, посерьёзней! – строго произнёс Трофимов. – Важное дело обсуждаем. Руководство ответственное дело нам доверяет, а некоторые тут...
  - Извините, - смущённо сказал Чернов.
  И добавил:
  - Просто напоминает...
  - Далее, - продолжил Свечин, слегка повысив голос, - в холдинге имеются оперирующие компании...
  Он нарисовал вокруг центрального кружка с буквами «УК» несколько кружков поменьше и внутри каждого написал: «ОК».
  - ...Которые осуществляют непосредственный контроль за игровыми залами и казино, принимают в оперирование игровое оборудование и занимаются развитием игровых сетей. Управляющая компания делегирует так же компаниям-операторам, входящим в структуру холдинга, право на самостоятельное принятие решений по открытию новых игровых точек. Таким образом, структура компании является дивизиональной и горизонтально-ориентированной. То есть единый управляющий центр есть, но он скорее осуществляет стратегическое руководство, а не оперативный контроль. Управляющая компания, ведущая несколько холдинговых групп, в руках у Войкова, и туда мы пока не лезем. Для начала разбираемся с оперирующей компанией. В нашем случае – «Голд Слот».
  - Теперь, - продолжил Свечин, - возникает вопрос: где расположено, так сказать, горло у этой конторы и как нам, товарищи офицеры, эту самую контору грамотно за это горло взять? Или, может, это гидра такая, у которой и голов много, и горла одного, соответственно, нет, и придётся тогда вот эти вот...
  Он размашистыми линиями заштриховал несколько кружков.
  - ...самые «ОК» по очереди, по одиночке душить? Мы так поначалу думали... Поначалу по старинке работали, дедовскими методами. И шустрые ребята наши по залам ходили, и информацию мы собирали, и с проверками наезжали, и жучков криминальных мы в залы подсаживали, а они в этих самых игровых точках скандалы провоцировали... Ну там, кража, шулерство, передёргивание... Скандал – и крест на репутации зала. Или большое, жирное пятно. А там, глядишь, такой зал и прикрыть можно. Или теми же проверками задёргать. Или публикациями в прессе задавить, благо, что пресса у нас стала теперь хорошая, дрессированная... В общем, были способы и на бизнес этот надавить, и бабки за отмазку получить, и пару точек в нужный момент прикрыть. Но, поразмыслив, пришли мы к выводу, что мелочи всё это. Мелочи и глупости. Новые реалии, так сказать, надо учитывать. И новые перспективы. А перспективы у нас, уважаемые коллеги, таковы, что прихлопнуть мы можем эти вот, оперирующие, организации, и в частности...
  И Свечин резко ударил ладонью по листу.
  - ...Вот эту вот конкретную «ОК» мы можем за одно место взять. И уже начали потихоньку брать. Пока действуем, так сказать, тихими методами, мягкими. По нашим меркам, просто бархатными. Проверки, задержания товара... Рутина, одним словом. Но бьём уже не по залам, а по управляющим структурам. И по складу холдинга, а складское хозяйство у этих самых казиношников централизовано. Хотя товар по бумагам может числиться на разных компаниях, в реальности хранится-то он на одной территории. Что даёт нам возможность одним хорошим хлопком всё это дело накрыть...
  - А ну как рассосредоточат? – с сомнением произнём Трофимов.
  - Гриша, не паникуй, - ответил Свечин.
  И подвинул листок на середину стола.
  - Смотрите внимательней, изучайте. Вопросы задавайте... А тебе, Григорий, я скажу следующее. Раскидать склад на несколько точек – задача тяжёлая и очень затратная. Сток-то у них централизован и установку оборудования в игровые залы проводят, исходя из стратегических интересов холдинга, а не партизанскими методами или кто сколько урвёт. Так что выгодней им технику в одном месте держать, а не растащить по десяти складам, а потом выискивать, где и что пропало и куда именно запропастилось. Так что на децентрализацию склада эти игроки пойдут только в самом крайнем случае, когда почувствуют прямую угрозу бизнесу. А наша задача: сделать так, чтобы угрозу эту они почувствовали как можно позже. Тогда, когда ни на какую реакцию времени уже не останется. Понятно?
  - Вот за что уважаю тебя, Павел Владимирович, - с придыханием произнёс Трофимов, - это за твоё умение вот так чётко, просто и в то же время красиво всё объяснить и...
  - Ладно, - Свечин махнул рукой. – Потом будешь дифирамбы мне петь. Когда твои орлы этот самый склад и накроют. Так что, вопросы есть?
  - Никак нет, - ответил Чернов. – По схеме всё понятно.
  Остальные сотрудники почти синхронными кивками и неясным, но вполне одобрительным бормотанием подтвердили, что им нарисованная генералом схема вполне понятна и ясна.
  И вопросов никаких нет.
  - Я ведь не просто так спрашиваю, - и Свечин с некоторым недоверием посмотрел на аудиторию. – Вы ведь из смежной структуры, по данной фирме с моими оперативниками не работали. А сейчас, в связи с расширением нашего, так сказать, общего дела...
  «Бизнеса» еле слышно прошептал Чернов.
  - ...Подключаетесь к общей работе. И от вас, от вашей деятельности во многом будет зависеть эффекктивность наших общих мероприятий. Так что...
  Он выдержал долгую, театрально затянутую и театрально же точно отмеренную паузу, в продолжении которой тяжёлым, «начальственным» взглядом смотрел на собравшихся за столом в его кабинете офицеров милиции, а потом продолжил:
  - Так что не стесняйтесь. Задавайте вопросы. Вот руководитель вашего отдела...
  И он кивнул на Трофимова.
  - ...Активно работает. Проявляет заинтересованность. А у вас, я смотрю, этап раздумий наступил. Всё понятно?
  - Так точно, - подтвердил Корнеев. – Понятно, товарищ генерал.
  Свечин ещё раз посмотрел на собравшихся.
  Потом, вздохнув, вынул из ящика стола пачку сигарет.
  Сигарету генерал крепко зажал зубами. Встал из-за стола и подошёл к окну.
  Свечин уже в который раз пытался бросит курить (в прошлый раз продержался почти месяц), и теперь вот играл сам с собой (или с собственной слабостью) в странную игру.
  Когда начинался очередной приступ «табачной лихорадки» и изголодавшиеся лёгкие требовали дыма, генерал зажимал во рту сигарету, перекатывал её губами, вдыхал через неё пропитанный табачным запахом воздух, иногда даже щёлкал зажигалкой, но не подносил к сигарете огонь, а только лишь смотрел на желтовато-синее пламя, лишь представляя себе клубящийся в воздухе дым, и мысленно вдыхая его.
  «Привычка... На что легче плюнуть – на привычку или на здоровье? И зачем здоровье, если ради него приходится на такие муки идти?»
  Генерал щёлкнул зажигалкой и стал медленно подносить огонь к кончику сигареты. Медленно, сантиметр за сантиметром. Словно испытывая себя... Или просто начиная новую игру с пока ещё не ясными для него самого правилами.
  «Игру? Страх перед слабостью. Закурить – поддаться искушению, слабости. А, может, и надо поддаться? Кто не поддаётся – тех ломают. Я ведь сам когда-то произнёс эти слова... в беседе... Не помню, с кем я тогда говорил. Или это была не беседа, а допрос? Всё может быть... Много времени прошло, всё в голове перемешалось. Прошлое, настоящее... Слабость... Да, жизнь ломает. Сколько хочешь упирайся, стой, не гнись, борись, а ломает, ломает... Рано или поздно ослабнешь... Сейчас?»
  Пламя было в сантиметре от кончика сигареты, когда Свечин услышал голос Чернова.
  - Товарищ генерал...
  Свечин отпустил кнопку и пламя погасло.
  Он повернулся и подошлё к столу.
  Хотел было спрятать зажигалку в карман брюк, но кончик пальца попал на обжигающую металлическую кромку, и Свечин выпустил зажигалку.
  Зажигалка упала на край стола.
  Свечин вынул сиграету, смял её и бросил в пепельницу.
  - Слушаю. Вопрос у вас?
  - Так точно, - подтвердил Чернов. – В этой самой «ОК»...
  И он провёл ручкой по листу бумаги.
  - ...Люди у нас... у вас имеются?
  Свечин долго стоял в задумчивости (так что забеспокоившийся Трофимов даже решил уже, что вопрос этот генерала привёл в замешательство и расстороил, и решил потому очень серьёзно поговорить с не в меру прытким подчинённым, чтобы тот лишних вопросов начальству не задавал), а потом всё-таки ответил:
  - В принципе, капитан, вас это вроде как не касается. Но, поскольку вам придётся плотно с этой игровой лавкой работать, то отвечу. Честно и прямо, как это у нас принято. У нас есть информатор. В управляющей структуре оперирующей компании. Не сказал бы, что человек этот надёжный... Да кто среди этих коммерческих работников надёжный? Но есть у него некоторые обязательства перед нами, и он их выполняет.
  «Он» подумал Свечин. «Это хорошо, что я информатора так назвал. Пусть будет – «он». Так даже лучше».
  - И ещё, - продолжил Свечин, - есть один человек. Он на нас не работает и вообще... Как сейчас принято говорить – «не в теме». Но мы его используем в наших делах. Не знаю, получится с ним или нет... В принципе, его деятельность для нас особого значения не имеет. Возможно, он какие-то свои игры ведёт... Вот этот второй – не наш человек. Поэтому его я могу раскрыть – это Гонеев Илья Петрович, начальник службы безопасности. Он и со Ставицким спелся, и с нами пытается... контакт наладить. Мы ему кинули некоторую наживку... Едва ли он её проглотит, поскольку мужик опытный, из соседней, как говорится, конторы. Но свою дело он сделает. Заставит руководство холдинга активней дёргаться и сворачивать точки. А как мы этим воспользуемся, я вам чуть попозже объясню.
  - Главное, - закончил Свечин, - надо понять следующее. Мы не перехватываем контроль над холдингом. Мы его...
  Он замолчал.
  И одними губами произнёс.
  «Гробим!»
  - Вопросов нет! – бодро ответил Чернов.

26.

  На Цветном бульвар они едва нашли место для парковки.
  В этот вечерний час бульвар был плотно заставлен машинами, так что от бампера до бампера расстояние было не более полуметра.
  Но Тёма сумел-таки разглядеть разрыв в машинном ряду и, едва не задев стоявшую рядом красную «Шкоду», подавая вперёд буквально по миллиметру, загнал машину на свободнеь место.
  - Я... это!
  Толя подскочил и открыл дверь.
  - Куда? – строго спросил Блинов. – Я же ясно сказал, что здесь ждём. Сидим и никуда не уходим!
  «А то ищи тебя потом!»
  - Я не поужинал! – плаксивым и жалобным голосом затянул Толя. – Живот сводит! Сколько мы ещё тут проездим? Да пока по пробкам... Это же центр! Мне бы подкрепиться, пока время есть. Тут рядом шаурма... Две минуты, не больше! Или пирожков перехвачу. На бульваре булочная. Я быстро сбегаю! Отпустите, а? Я тут же и вернусь, вы и не заметите...
  - А кто тебя держит? – сказал Блинов. – Колхоз – дело добровольное. Слышал такую поговорку? Популярная была, в своё время... Иди, дорогой, но помни – опаздывать не в твоих интересах. Мы тебя ждать не будем. Как только мои бойцы подойдут – мы сразу отваливаем, и твой процент на оставшихся делится. Понял? Опоздаешь – останешься на бобах! Вали, время пошло!
  - Понял! Понял! Две минуты!
  Толя быстро закивал, затряс головой, открыл дверь и припустился бежать по бульвару.
  Тёма посмотрел енму вслед, сплюнул в приоткрытое окно и произнёс с сомнением:
  - Что-то не верю я шпанёнку этому. Свалит! Точно говорю!
  - И чёрт с ним!
  Блинов закрыл глаза и прижался затылком к подголовнику, будто к подушке.
  - Что-то сморило меня... Вроде, спал днём, как договоривались. Отдыхал. Да что-то так и не расслабился, не отдохнул. У меня, ты знаешь, тоже в своё время работа ночная была, так в те времена я умел расслабляться. Спал днём спокойно, а ровно в семь вечера просыпался. Режим был, порядок. Другая видно жизнь была... А теперь – всё на нервах.
  Блинов пробормотал в полусне:
  - Никуда не денется. Хотел бы сбежать, так вообще бы не приходил.
  - Может, он только сейчас на очко присел, - продолжал сомневаться Тёма. – Кто их знает, этих безмозглых и отмороженных! Сейчас он герой, пальцы гнёт, а через пять минут скис и сдох. И рванул куда подальше!
  - Без него справимся, - сказал Блинов. – И не денется он никуда. Придёт. Я эту публику знаю. Если бы он и вправду храбрился, крутизну показывал, так я бы ему и на грош не поверил бы. Вот тогда точно можно было бы сказать, что скиснет парень и сдаст в нужный... или ненужный момент всех подряд. А Толя тихо себя ведёт. Правильно себя ведёт. Стало быть, решился... Я тихариков люблю. Не подводят они. Это ведь психология, понимать надо! Я вот понимаю...
  И тихим голос добавил:
  - В милиции как-никак работал...
  - Чего?! – испуганно произнёс Тёма. – Где?!
  - Не дёргайся, - спрокойно ответил Блинов. – Давно дело было... Я теперь на вольных хлебах. Вытурили из системы, собаки лесные, на помойку вытурили.
  - За что? – переведя дыхание, спросил Тёма.
  - Да вот такого же пацана, тихарика такого упёртого...
  Блинов зевнул.
  - ...Забил на допросе. До полного, так сказать, прекращения жизненных функций.
  Тёма присвистнул и посмотрел искоса на Блинова.
  - Не свисти!
  - Да я...
  - Чего косишься?
  Тёма откашлялся и задал совсем уж рискованный вопрос:
  - А чего именно тебя вытурили? Мало ли менты забивают...
  - Под раздачу попал, - как-то неопределённо ответил Блинов. – От тела, понимаешь ли, избавился неграмотно... Ладно, дай подремать!
  Тёма кивнул и, отчего-то боязливо пригнувшись, стал рассматривать внимательно освещённую оранжевыми фонарями дорогу, по которой, будто по листу китайского фонарика, скользили непрерывной чередой длинные, вытянутые, расплывающиеся, тающие тени.
  Стук каблуков и гул машин слились в один монотонный, усыпляющий гул.
  И вот, когда от общей чернильно-тёмной, призрачной массы отделились две тени, быстро проскользили по серой дороге и незаметно подобрались к машине, клюнувший носом Тёма видем лишь сонный дым перед глазами.
  И потому появление этих двух – не заметил.
  - Вечер добрый, Витя…
  Блинов открыл глаза, потянулся, сладко звенул и с радостной улыбкой помахал рукой подошедшим к машине напарникам.
  Тёма вздрогнул, повернул голову, и только теперь увидел тех двоих, что подошли к машине.
  Эти и впрямь были из породы теней.
  Мужички низкорослые, в одинаковых тёмных, помятых и растянутых на коленях брюках, в одинаковых чёрных кожаных куртках. И рубашки были почти одинокавые: светло-бежевые.
  Разве что на одном из мужичков рубашка была чуть поярче, и, вроде бы, немного новее.
  Или, может, только что из стирки?
  Тёме поначалу (видно, со сна) показалось, что и лица у них одинаковые.
  «Близнецы, что ли?»
  Но, приглядевшись чуть повнимательнее, понял он, что лица у них всё-таки разные. Один, кажется, был постарше. Лицо в морщинах, в тёмных волосах проглядывала местами седина. Нос по-боксёрски приплюснут, и скулы грубого рисунка, будто топором вытесанные, выступали на лице, отчего вид у мужика был грозный.
  «С таким не забалуешь!»
  Второй же был помоложе, и черты лица были помягче. По крайней мере, смотреть на него было совсем даже не страшно.
  Вот только щетина у обоих точно была одинаковая: как минимум трёхдневная.
  - Не подводишь, Виктор Иваныч, - хрипло сказал старший.
  - Садитесь-ка, гости дорогие, - и Блинов, перегнувшись, открыл заднюю дверь. - Устраивайтесь, как говорится, поудобнее.
  И ещё…
  У мужиков в руках были сумки.
  Самые обычные, самые что ни на есть неинтересные, самого привычного и не привлекающего взгляд вида, спортивные зелёно-белые сумки с длинными лямками, что продаются в преогромных количествах и на вещевых развалах, и на рынках, да и в иных спортивных магазинах их можно найти, и стоят они совсем немного, и популярность ползуются скорее не у спортсменов или, скажем, постоянных посетителей тренажёрных залов, а разве что у небогатых, материально стеснённых дачников или мелких, совсем уж мелких торговцев, которые ценят такие вот сумки за большую их вместительность, прочность ткани, дешевизну и скромную немаркость расцветки, позволяющую смело ставить такие сумки на самый что ни на есть грязный московский асфальт.
  Может, в иной день и в иной ситуации внимание Тёмы они совсем бы не привлекли.
  Но сейчас… Сейчас он смотрел на немудрящий багаж мужичков с нескрывемым волнением.
  И (в чём не хотел признаться самому себе) со страхом.
  Там!
  «Там это… Виктор говорил… Там!»
  Там было главное. Оружие!
  Именно про это Блинов и говорил.
  Надёжные ребята, профессионалы. Так он говорил. Придут без опоздания. Мы их будем ждать в условленном месте.
  А потом…
  Мужички быстро и слаженно, будто тренировались специально, устроились на заднем сиденье, положив сумки под ноги.
  Сидели молча.
  «Даже не поздоровались» обиделся Тёма.
  Хотя. Если подумать хорошенько, ему-то какое дело? Может, даже лучше, что они не поздоровались и имён не назвали.
  «А как они с Виктором разговаривать будут? Ведь будут же как-то общаться! Без имён, что ли?»
  Почему-то Тёма сразу понял, в один миг догадался, что имён этих спутников ему лучше не знать.
  «Целее буду…»
  А что касается их общения с Блиновым… Ответ Тёма получил довольно быстро.
  - Миха, - обратился Блинов к тому, что помоложе, - что нацепить взяли?
  - Маскарад, блин, - ухмыльнулся помоложе.
  «Миха… Кличка, наверное» решил Тёма.
  - А то!..
  Запах от мужичков был нехороший. Тёма это сразу почувствовал, едва оказались они в салоне. Какой-то одеколон дешёвый, перегар… И ещё… совсем нехороший.
  «Тюрьма, что ли, так пахнет?» подумал Тёма и украдкой перекрестился.
  - Всё с нами. Как договаривались.
  - А чего стоим-то? – подал голос тот, кто постарше.
  - Пацана одного ждём, - пояснил Блинов. – Голод парня доканал.
  «Ты же сказал, что ждать не будешь!» подумал Тёма.
  И понял, что просто так их не оставят. Не бросят. И сбежать не дадут.
  Все эти разговоры… дескать, вали отсюда, ждать не будем, без тебя справимся…
  «Туфта…»
  Не для того их в дело взяли, чтобы вот так – бросить. Или дать уйти.
  Нет, теперь эта братва их за собой на аркане потащит. И свалить не даст по любому. Теперь уж выбора нет. А если…
  «А если Толян и впрямь свалить вздумал? Ему-то что… Семьи считай что и нет. Плевать он хотел на родителей! Смотается, отсидится на хате какой-нибудь… А потом в случае чего – с ясными глазками будет сидеть, дурачка малолетнего из себя строить. Я, дескать, не я… А мне куда? Хорошо, если дело выгорит. А если нет? И ведь семья на шее висит6 и кормить её надо, и не спрячешь её никуда. Это ещё одному можно затеряться… Чёрт, а если он действительно свалил?!»
  И на душе у тёмы стало нехорошо и тоскливо.
  Почувствовал он себя последним дураком, на беду свою оставшимся с этими вот отморозками (а и так было видно, что отморозки это, и жизни нормальной у них нет, и другим они уж точно жить нормально не дадут, в свой омут утянут), и вынужденный теперь идти вместе с ними… невесть куда.
  Может, и впрямь к большим деньгам. А, может…
  «Не поздно сбежать?»
  Тёма поджал ноги, будто рассчитывая одним прыжком выскочить из машины.
  - Чего хандришь, мужик? – спросил старший и хлопнул Тёму по плечу. – Не дёргайся, дело плёвое…
  «Вот сволочь!»
  Тёму прошиб холодный пот.
  «Он что, насквозь видит? Или, как собака, страх чует?»
  И очень, очень Тёма обрадовался, услышав радостный голос Толяна.
  - О, собрались все! А тут, типа, перекусить принёс… Народ не возражает? Очередь была, так я подумал, что в машине, так вот, на ходу, поем… Чего там стоять!..
  Толя приоткрыл дверь и с недоумением посмотрел на двух незнакомых ему типов, что так по-хозяйски расположились на заднем сиденье автомобиля.
  - Опа! А кто это?
  Мужики Анатолию ничего не ответили.
  Промолчали.
  Они были совершенно неподвижны, не посмотрели в его сторону, и даже не сдвинулись с места, чтобы освободить ему хотя бы небольшую часть сиденья.
  Толя замер на секунду в замешательстве, но на помощь ему пришёл Блинов.
  - Шарый, Миха! Двинтесь вбок, пацану присесть негде!
  «Того, кто постарше, Шарый, стало быть, кличут» отметил мысленно Тёма. «Ничего себе погоняло…»
  Шарый медленно повернул голову и посмотрел брезгливо на пакет с пирожками, что Толя прижимал к груди, и, с трудом разлепив губы, процедил нехотя:
  - Ты это… в машине жрать собрался?
  - Шарый, не доставай пацана! – повысил голос Блинов. – В машине похавает… Времени нет! Давай, Толя, садись!
  Толя с трудом втиснулся на заднее сиденье и, изогнувшись, захлопнул-таки дверь.
  «А ребята-то крепкие» подумал Толя. «Кость широкая… Мне-то казалось, тут места много, сзади-то. А как эти сели, так вот…»
  Он достал из пакета пирог с курицей и начал быстро, торопливо его жевать, рассыпая крошки по брюкам.
  - Самому-то не противно? – снова подал голос Шарый.
  «Чего пристал, зараза?» с раздражением подмал Толя, с трудом проталкивая в сухое горло очередной кусок. «Не поздоровался, гад, имя даже не назвал… А лезет чего-то, нарывается!»
  Но ссориться с блиновскими напарниками было не с руки, потому Толя подумал немного и ответил по возможности вежливо.
  - Так это ведь… Органика!
  Он и сам толком не знал, чего это вдруг такое интересное слово пришло ему на ум.
  «Умею ведь красиво сказать, когда захочу!»
  - Ага! – согласился Шарый. – Дерьмо вон тоже органика…
  Миха как-то отрывисто, противно хихикнул, поддерживая старшего.
  Толя подумал было, что и вечно достающий его Тёма к этому издевательству присоединится, но обычно не в меру говорливый, смешливый и развязный водитель сейчас почему-то сидел тихо, голоса не подавал, вжал голову в плечи, и как-то весь искривился, будто в судороге.
  «Трусит» догадался Толя.
  Ему и самому было не по себе… рядом с этими, двумя.
  Но и наезд из не по делу возмущал до глубины души, а потому страх скоро сменился раздражением.
  «Да чего они… вообще! Типа, крутые, что ли?!»
  Пока Толя думал, как бы пожёстче ответить этим гадам, на помощь ему снова пришёл Блинов.
  - Мужики, тихо сидим! – скомандовал он. – Без подколок мне тут! Понятно?
  Шарый с Михой переглянулись.
  - Лады, начальник…
  Только сейчас Толя понял, почему голос Шарого был так ему неприятен.
  Голос у этого урода был не только гнусавый, но и... сиплый какой-то. Будто сжёг он себе горло какой-то адской смесью, то ли спиртовой, а, может, и кислотной.
  И ещё… Тот, похоже, ещё и пришепётывал.
  «Зубов, что ли, у него нет?» предположил Толя, вытряхивая из пакета последний пирог.

  Софья и Владимир добрались до казино в половине десятого вечера.
  Вообще-то, они планировали приехать гораздо раньше, часам к восьми, на автоматах поиграть до десяти, и вернуться домой пораньше, никак не позже одиннадцати.
  «У меня завтра встреча с проектной группой» предупредил жену Владимир. «Не позднее одиннадцати – и баиньки!»
  Но Софья, как всегда, сделал всё по-своему. Сначала уговорила завезти её в «Атриум», откуда вернулась с целым ворохом разноцветный и разнокалиберных пакетов (причём некоторые из них перевязаны были розовыми и алыми подарочными лентами), а потом заявила, что непременно надо заехать в «Азбуку вкуса» (благо, что это по пути и совсем недалеко отсюда), где почти сорок минут выбирала продукты…
  «И не смей жаловаться! Это тебе же на ужин!»
  …а потом хотела ещё заехать в туристическое агентство…
  «Скоро август!»
  …но тут уже Владимир решительно запротестовал или твёрдо предложил выбирать одно, и только одно из двух: или встреча с менеджером турагентства, который как минимум час будет расписывать им красоты Агадира и Атласских гор, или всё-таки – казино.
  Софья думала секунды две.
  «Ну, мы же договаривались, что в последний раз…»
  И выбрала казино.
  «Играем в последний раз. И больше – ни-ни! Клянусь!»
  Владимир не поверил ей. Этот «последний раз» был. Кажется, уже третий по счёту.
  «Нет, сегодня точно… Мне подруга звонила… Там есть такая новая игра: сафари в Африке. Вот когда два изображения льва на одной линии…»
  Владимир не слушал её. Он был уже сыт по горло, и немного выше – сыт этими новыми играми, правилами, бонусами…
  Надо было занять жену. Чтобы она снова не осталась наедине… с собой.
  «Хорошо! Уговорила – едем в казино».
 
  Синие световые волны, оранжевые, золотые, красные – и короткий всплеск, вспышка.
  Света было слишком много.
  «Глаза болят…»
  Владимир задержался у входа.
  - Запомнить бы, где машину припарковал...
  Свет бежал разноцветными ручейками по неоновым трубкам, свет потоками разливался по крашеному в фиолетово-синие и лиловые полосы фасаду казино.
  Казалось, что и тени под ногами меняют свой цвет: из чёрных становятся бледно серыми, потом бледно-жёлтыми в голубоватом, едва заметном сиянии, потом темнеют и вновь превращаются в неровные, расплывающиеся пятна, закрашенные ночной чёрной тушью.
  - Зачем? Неужели не найдёшь?
  Софья подошла к дверям казино. Остановилась и повернулась к Владимиру.
  - Что с тобой?
  Владимир пожал плечами.
  - На работе нелады… Сеть полдня висла, пока по базе обновление прошло…
  - Хватит о делах!  - и Софья шутливо погрозила мужу пальцем. – Так и скажи, что не хочешь. Вот, Вовка, клянусь – есл скажешь, что не хочешь, если попросишь, то прямо сейчас развернусь, и поедем домой. Правда-правда! Скажешь?
  «К чему это она?» удивлённо подумал Владимир. «Никогда вроде такого не говорила, а тут…»
  - Да нет, ладно уж,.. – неуверенно промямлил он.
  «Да, сейчас ты на всё согласна… А дома потом скандал устроишь! Знаю я тебя».
  - Пойдём, - собравшись с духом, решительно сказал он.
  Мимо них со стороны парковки прошёл охранник. У самых дверей остановился, пропуская клиентов, и выжидательно посмотрел на них.
  - Тогда идём! – сказала Софья.
  Мягко разошлись створки автоматических дверей.
  Менеджер, что стоял у входа, с распростёртыми объятиями пошлее к ним навстречу.
  - Добрый вечер! Добрый вечер! Привествую наших постоянных посетителей! Наших, так сказать, самых дорогих гостей!
  - Здравствуй, Дима, - коротко бросил Владимир. – Вот, решили с женой…
  Софья привычным жестом бросила сумочку на стол и прошла сквозь рамку металлоискателя.
  Датчик коротко пискнул.
  - Это серёжки у меня,.. – начала было она.
 Но охранник только кивнул в ответ и сказал:
  - Понимаю. Проходите, конечно…
  В этом казино их все знали.
  Даже регулярно меняющиеся охранник.
  Конечно, постоянные клиенты!
  - Ну, и какой лимит мне сегодня ни игру выделяет наш семейный финансист? – шёпотом спросила Софья, едва зашли они в зал игровых автоматов.
  - Неограниченный, - решил было пошутить Владимир, но тут же испугался собственной шутки и поспешно поправился.
  - Но только постарайся хотя бы тысяч в тридцать уложиться. У нас ведь отпуск впереди… И вообще…
  «Карман не бездонный!»
  - О выигрыше, заметь, даже не заикаюсь.

  «Камера на парковке забарахлила. От поста на въезде человек подошёл».
  «Они что, позвонить не могли?»
  «Могли. Ты же их знаешь, любят панику сеять. Пришёл и заладил: «быстрей, быстрей...». Им надо срочно резервную камеру подключить».
  «Я им что, волшебник? За пять минут не сделаем».
  «У вас же целый отдел техобслуживания работает».
  «Ну и что? У меня всего три человека сейчас на точке, и все заняты. «Новоматик» в малом зале – стекер меняем, потом один аппарат Левковский распорядился отключить... Мне ещё и вашими камерами заниматься? У охраны своя служба есть...»
  «Она ремонтом не занимается».
  «Но камеру подключить могут?»
  «Не знаю... На вас стрелки переводят».
  «Достали они!.. Ладно, минут через десять сделаем. Нет, раньше не сможем. Как сотрудник освободится...»

  - Не остановили! – радостно воскликнул Толя и заёрзал, закрутил головой, словно высматривал что-то на площадке перед казино.
  - Не дёргайся, - осадил его Блинов. – Это начало только... Может, просто повезло.
  Он и сам был удивлён. Несколько дней наблюдал он за парковкой у казино, и ни разу ещё не видел, чтобы машину пропускали на площадку так свободно, как пропустили их.
  Признаться, он предполагал и самый худший вариант: опущенный шлагбаум (хотя и знал, что вечером охранникам часто бывает лень нажимать на кнопку, и они как правило просто поднимают бело-красную трубу шлагбаума, оставляя проезд свободным).
  Но тут, признаться, выпала редкая удача: путь был свободен. Их даже на секунду не притормозили и не попытались ради приличия заглянуть в салон.
  Вот только на площадке перед казино дежурили (а, точнее говоря, просто бродили с важным видом) парковщики в зелёно-оранжевых куртках с полосатыми жезлами в руках.
  Но их-то Блинов не опасался.
  «Теперь нас поздно останавливать!»
  - Подъезжай как можно ближе к зданию, встань вплотную к входу! – скомандовал он Тёме.
  - Запрещено же, - с сомнением произнёс тот.
  Блинов покрутил пальцем у виска.
  - Какие запреты, парень? Грабить, знаешь, тоже запрещено!
  Мужички на заднем сиденье захохотали, по дсотоинству оценив юмор.
  - Ну, это ты...
  Миха внезапно осёкся и, приглядевшись, сказал:
  - Ментовская тачка! Справа от входа, гляди!..
  Блинов повернул голову.
  - Вижу, - спокойно ответил он. – Стоит, родная, кто бы сомневался...
  - Трое в машине, - продолжил наблюдательный Миха. – Хорошо, не затонировали... Салон видно.
  Тёма вырулил к лестнице перед входом в казино и затормозил.
  - Ну вот, - с радостным азартом произнёс Блинов и потёр ладони. – Приступаем, мужики... Доставай!
  Миха с Шарым синхронно расстегнули сумки.
  - На голову...
  Раздали чёрные вязаные шапки с прорезями для глаз.
  - Надевай, - быстро произнёс Блинов. – Тёма, ты последний.
  И стволы: два «Макарова» (это оружие они оставили себе), ТТ (передали Блинову), старый, в царапинах и потёртостях (видно, бывший вохровский) револьвер (который ушлё Тёме), а Толе достался какой-то самопальный ствол, похоже, переделанный из травматического.
  - Получше не могли найти? – спросил Блинов, быстро осмотрев оружие и передёрнув затвор.
  - Что успели, - равнодушно ответил Миха.
  Блинов сунул пистолет за пояс и быстро натянул маску.
  Повернувшись к Тёме, чётко и отрывисто произнёс:
  - Идёшь с нами, как договаривались! Отсегни брелок, ключ из замка не вынимай! Машину не глуши! Как выскочим – быстро блокируй двери и иди с нами.
  - А если тачку охрана прихватит? Стёкло разобьёт? – спросил Тёма, отстёгивая брелок сигнализации.
  - Не успеют! – уверенно сказал Блинов. – Не до того им будет... Пошли!
  Парковщик, размахивая жезлом, подбежал к машине и, захлёбываясь словами, заголосил:
  - Здесь нельзя! Стоянка запрещена! Объявление у въезда!..
  Блинов выскочил из машины и быстрым, коротким ударом, почти без размаха, уложил парковщика на асфальт.

  «Седьмая камера! Что там у входа происходит?»
  «Где парковщик? Лёха где? С ним связи нет!»
  «Кареву сообщили?»
  «Всем постам! По всей смене! Трево...»

  Толя пинком отбросил непрестанно шипевшую рацию, что выпала из куртки парковщика.
  Честно говоря, он и сам не понимал, зачем он это сделал.
  - Быстрей! К входу! – хрипел Блинов.
  Всё теперь было как во сне, в тумане... Горячо, и в глаза мутилось, словно в душный банный пар попал...
  В шапке-маске дышать было трудно, она сбивалась, сползала на бегу. Так что и дорогу было не разобрать.
  Толя пробедал по лестнице, догоняя Блинова.
  Перед самым входом он споткнулся. Когда вставал, то успел краем глаза увидеть, как напарники их, Шарый и Миха, бегут к милицейской машине.
 
  - Руки! Из машины! Из машины, твари!
  Шарый ударом ноги выбил стекло милицейской «десятки», ударил рукояткой пистолета в висок мента, что сидел за рулём.
  Тот захрипел, дёрнулся – и откинулся навзничь, голова его склонилась набок. Фуражка вылетела через раскрытое окно и покатилась по асфальту.
  Остальные двое сидели неподвижно, вытаращив глаза на двух вконец обнаглевших мужиков в масках, что вот так вот запросто посмели напасть...
  - Из машины, я сказал! Руки на виду! Убью!
  Услышав слово «убью» (а поверить в реальность подобной угрозы теперь уже было нетрудно), милиционеры медленно и неуклюже, словно роботы с неотрегулированными металлическими шарнирными сочленениями, один за другим выбрались из машины и замерли с поднятыми руками.
  Автоматы болтались у них на шеях...
  «На предохранителе!» радостно отметил Миха.
  ...но они будто забыли они.
  Вообще – забыли обо всём, только смотрели неотрывно на направленные на них стволы.
  Губы их тряслись и мелко подрагивали пальцы на поднятых вверх руках.
  Пацанам в милицейской форме явно не хотелось умирать за интересы казино.
  - Миха, сними!
  Шарый стволом показал на  укороченные ментовский «Калашниковы», что до сих пор так и висели бычьими ярмами на шеях служивых.
  Миха подскочил к милиционерам и, ловко поддев автоматы, даже не снял, а почти сорвал их, бросив на асфальт.
  Подальше. Чтобы, в случае чего, не дотянулись.
  Но служивые и не думали «дотягиваться»...
  Они всё так же неподвижно стояли с поднятыми руками, и круглые их, побледневшие от страха лица в свете фонарей казались вылепленными из белого, плохо раскатанного пластилина.
  - Ну, чё вылупились, суки? – добродушно спросил Шарый.
  И двумя точными ударами отключил ментов.
  Достал из кармана моток прочной, нейлоновой бечёвки и кинул Михе.
  - Вяжи водителя! И кляп ему не забудь сунуть. А я этими козлами займусь...

  «Пятая камера. Нападение на патрульных! Милицию у входа сняли!»
  «Карев на связи. Срочно свяжись с отделением, пусть группу высылают. Заблокируйте служебный вход! Что в зале творится?»
 
  Софья, конечно, и не думала проигрывать отпущенные щедрой рукой мужа тридцать тысяч.
  Она хотела остановиться на десяти.
  Вообще, игра у неё сегодня не шла, не ладилась. Не было прежнего азарта, сладкой отрешённости от той жизни, что ждала её за стенами казино.
  А без этой отрешённости – много ли радости в игре?
  Бегущие львы, долларовые знаки, речные пароходы, бипланы и отважные пилоты, ягоды и грибы, эльфы и гномы, принцессы Атлантиды и принцы-лягушки – всё неслось мимо, крутилось, прыгало, летело прочь, не задевая её сознания, взгляда, души, не принимая её отчаянный свой, безумный, бесшабашный хоровод.
  Экраны оставались лишь экранами, картинки – картинками, и двери в иную жизнь и даже, возможно...
  Кто знает?
  ...в иную реальность – не открывались перед ней, будто прочно запертые невидимым замком.
  Она оставалсь по одну сторону экрана.
  Игра – по другу.
  «Потерять вкус? Так, кажется говорят... Потерять вкус к игре».
  Даже небольшой выигрыш в самом конце игры нисколько её не обрадовал.
  «Ну, всё... Дальше сидеть бессмысленно!»
  А сыграла она...
  «В ноль!»
  - Поздравляю, милый! – сказала она мужу. – Я тебя не обанкротила. Видишь, твоя жена – опытный игрок...
  - Горжусь тобой, солнце! – сказал Владимир и поцеловал её в щёку. – Я заслужил салат с креветками и авокаду? И вечернюю и обязательно холодную банку пива?
  - Заслужил, гурман! – весело ответила Софья. – Пойдём менять фишки, потом заедем...
  И тут они услышали выстрелы.

  - Вали его!
  Тёма толком не понял, что такое – «вали».
  Быть может, это значило, что метнувшегося к ним охранника надо просто оглушить.
  Но уж больно руки у него ослабли. На руки Тёма не рассчитывал. Потому – выстрелил. Охраннику в грудь.
  И смотрел удивлённо на то, как расползается по белой рубашке тёмное пятно.
  - Чего застыл? Деньгами займись! – крикнул Блинов. – Толян, в зал!
 
  «Вторая группа у служебного входа! Дублёры подскочили!»
  «Откуда? Где они были?»
  «На площади стояли... Овчинин с ними связался, обрисовал обста...»
  «Запусти их! Пусть осторожно работают, тут в залах людей полно. Если положат...»
  «Группа быстрого реагирования на подходе. Пара минут!»

  Перепуганная девушка-кассир, как положено по инструкции, легла на пол, удачно спрятавшись за перегородкой, но перед этим успела-таки заблокировать дверь.
  Но Блинов это предусмотрел. Его это нисколько не смутило. Не разозлило. Не завело.
  Правда, зачем-то он выстрелил в бронированную дверь...
  Для острастки?
  Он и сам не мог понять.
  Быть может, просто решил, что раз по-тихому всё равно не получилось, так что уж теперь...
  Или, может, хотел охрану лишний раз испугать. Чтобы лежали тихо,  и в том углу, где их положили.
  В общем, кто его знает...
  Полминуты прошло.
  Всё, надо эту контору потрошить!
  Блинов прилепил пластит на стекло кассы, вставил детонатор.
  Выставил три секунды.
  Крикнул Тёме:
  - Не стой здесь! Быстро в зал, Толяна подстрахуй!
  И, отбежав, спрятался за подсвеченную красными огоньками мраморную колонну.
  Вспышка. Удар сжатого воздуха, грохот – и поток осколков разорванного взрывом стекла с огромной силой врезался в глубину комнату, засыпая её режущим кожу, смертоносным стеклянным дождём.
  Ошмётки изрезанной взрывом пластиковой окантовки стекла отлетели в колонну, ударили в неё, выбивая из мрамора мелкую крошку и белую пыль, по касательной пролетели прямо над головой сжавшегося Блинова.
  Коридор заволокло едким, чёрным дымом. Тяжёлые клубые его, почти не рассеиваясь в воздухе, поплыли медленно по залам, заглушая свет ламп, закутывая внезапно наступившей ночью светильники, грозной темнотой своей придавливая перепуганных людей к полу.
  Оглушённые охранники, недоумённо крутя головами, медленно стали распозаться в стороны.
  - Куда, суки! – закричал выскочивший из укрытия Блинов. – Куда поползли?! Назад! Лежать!
  И снова выстрелил. В потолок.
  Теперь уже надо было стрелять. Слова на ошалевших, контуженных людей уже не действовали.
  - Парни, быстрее! – крикнул замешкавшимся в зале пацанам Блинов.
  И кинулся к кассе.
  Скорее… И сумку быстрее открыть.
  Взрыв выгрыз стекло лишь на половину его высоты.
  Прочное, сволочи, стекло поставили! Даже платит его с трудом берёт…
  Но ничего, можно залезть, перегнуться. Но и охранников нельзя из виду упускать.
  Где эти напарники, блатари эти недоделанные? Где Шарый с молодым?
  Время, время!
  - На улице готово! – крикнул вбежавшйи в казино Миха.
  - Шарый где? – спросил Блинов, встряхивая сумку.
  - Сейчас…
  - Охрану держи! – распорядился Блинов. – Я по кассе работаю!
  - Сейчас…
  - Громче говори! – кричал Блинов, срывая горло. – Ничего не слышу!
  Взрыв задел и его. Из правого уха текла кровь, лоб был рассечён. Он смахивал тёмные капли, быстро стряхивал пальцы, не обращая внимания на раны.
  Он, казалось, вообще не понимал, откуда на руках его и на лице взялась эта кровь. И почем он так плохо слышит… правым ухом, кажется, вообще ничего не слышит…
  Блинов как мог аккуратно (какая уж аккуратность в этой спешке!), стараясь не задеть острыя края стекла, пролез в пробитую взрывом дыру…
  Кассирша лежала на полу без движения. Лужа крови растекалась под ней. И комната усыпана осколками. С большей силой взрыв ударил в комнату. Тем, кто снаружи - досталось куда меньше.
  …перегнулся, сполз вниз, хватаясь руками за стол.
  Хорошо, сейф она закрыть не успела! И деньги, разбросанные взрывной волной, частью окровавленные, но деньги, деньги – здесь они, здесь! Прямо под ногами! Пачками – по комнате!
  Только эта дура мешает.
  Блинов, схватив девчонку за ноги, оттащил её в сторону, прислонив к стене.
  «Чёрт, а у неё всё лицо в кровище! Сдохнет, поди…»
  И ногой отпихнул в сторону, подальже от чёрной лужи пачку тысячерублёвок. Чтобы не испачкались деньги в крови.
  Быстрее! Быстрее!
  Он потерял уже счёт времени.
  Но был уверен, что прошло больше трёх минут. А, значит…

  - Скорей открывай!
  Лейтенант оттолкнул замешкавшегося на входе охранника, который, приоткрыв милиции дверь, всё ещё по инерции пытался её придеживать, и быстро вошёл в полутёмный коридор служебного помещения.
  - Сколько их? - спросил лейтенант, доставая пистолет и передёргивая затвор.
  Охранник затряс головой, замычал и выдавил, наконец:
  - Двое в зале, клиентов грабят… У кассы ещё. Сколько – не знаю. Не докладывали…
  - Мозгов вам не докладывали! – крикнул лейтенант. – Куда ваша охрана смотрит? Всё прозевали!
  Для ясности и небольшой разрядки он добил ещё пару слов. Совершенно непечатных.
  И кивнул своим.
  - Быстро, бойцы! Цепью за мной!
  Бойцов-патрульных было трое. Все, как на подбор – стриженные «под ноль» квадратного вида крепыши с серьёзными до угрюмости, и ничего, кроме этой угрюмости, не выражающими лицами.
  Бойцы сняли автоматы с предохранителей.
  - Подождать, может? – предложил охранник. – Там это… группа быстрого… реагирования из отделения… выехала. Через две минуты…
  - Чего ждать?! – взъярился лейтенант. – Что, сами этих ублюдков не положим?
  - Там же такие большие люди в зале! Такие люди! – забормотал охранник, отволнения покрываясь багровыми пятнами. – Ради бога, стрельбы не надо! Только не в зале!
  Но лейтенант его уже не слушал.
  - Дорогу показывай! – скомандовал он охраннику.
  И потряс пистолетом у него под носом.
  «И зачем я ему дверь открыл?» с тоской подумал охранник.
  И покорно повёл бойцов к залу игровых автоматов.

  От дыма першило в горле, и слезились глаза.
  В возникшей после выстрелов и взрыва сутолоке Софья совсем потерялась.
  Отчего-то бросилась она сторону, сама не понимая – зачем. Быть может, ей показалось, что люди, все люди, что были в зале, непременно побегут сейчас к выходу. Или же просто бросятся куда-то.
  Просто сорвутся с места… Люди действительно сорвались. Они так же метались бестолково на небольшом пятачке между игровыми автоматами, но самые умные среди посетителей заранее искали место на полу, искали укрытие – и падали ничком, стараясь отползти подальше от бестолковой, опасной толпы.
  Владимир едва успел поймать её за руку.
  - Софья… солнышко…
  Они услышали крик. Кто-то нервным, срывающимся, по-мальчишески звонким голосом приказал всем стоять.
  - Стоять, твари! Стоять! Стоять на месте!
  И… странно!
  Все эти люди, в начале вечера такие важные, преисполненные горделивого самомнения и самодовольства, прошедшие на входе придирчивый фейс-контроль и не вызвавшие ни малейших сомнений в своей платёжеспособности и принадлежности к сливкам московского общества, все эти избранные, денежные, избалованные судьбой повелители долларов, буквально минуту назад превратившиеся в охваченное ужасом первобытнеое стадо, теперь покорно остановились и затихли, будто пригвождённые к месту и усмирённые одним лишь криком мальчишки с оружием в руках.
  Худенький парнишка лет шестнадцати-семнадцати, в чёрной, будто из голливудского детектива взятой напрокат маске, задравшейся в спешке, отчего едва не показалось из-под неё пол-лица, стоял у входа в зал, и откровенно смеялся, довольный произведённым эффектом.
  Он размахивал пистолетом, но не отчаянно и грозно, а как-то медленно и размеренно, словно дирижировал толпой.
  Потом вытер свободную от оружия левую руку об пиджак стоявшего рядом с ним посетителя и всё с тем же довольным хихиканьем смело пошёл в зал.
  - Деньги! Драгоценности! Цепочки!
  Слово «цепочки» он произнёс с ударением на первый слог.
  «Сопляк наглый!» с ненавистью подумала Софья.
  Пацан этот ей не понравился. Не испугал, не смотря на крики и оружие, а именно – не понравился.
  «Дурак безграмотный! Азбуку не выучил, а туда же – грабить!»
  Она и сама не могла понять, почему именно безграмотность и подчёркнуто дворовое поведение мальчишки так её возмутили. Не факт грабежа, а именно – поведение.
  Как будто с образованным и безукоризненно вежливым бандитом было бы проще договориться, или представлял бы он меньшую опасность.
  - Софья, стой рядом со мной, - тихо сказал Владимир. – Не волнуйся! Спокойно… Главное, веди себя тихо.
  Именно это замечание мужа окончательно взвинтило её.
  «Да что с ними со всеми?!»
  И ещё то, что все почему-то, даже не услышав от грабителя каких-либо распоряжений на этот счёт, покорно подняли руки вверх. И Владимир…
  - Дурак! – прошипела Софья.
  И громко сказала:
  - Люди, что вы делаете?! Есть здесь мужчины?! Да дайте вы по морде ему, в конце концов!
  - Замолчи! – закричал Владимир.
  Мальчик остановился, подчёркнуто небрежным движением поправил маску, и, важно сплюнув на пол, подошёл ближе к Софье.
  Направив пистолет ей грудь, с хрипотой произнёс:
  - Ты тут возбухала? Ты кричала? Я всё слышал!
  От направленного ей в грудь ствола Софье стало не по себе.
  Пальцы у пацана были белые и подрагивали; и в глазах сквозь неширокую прорезь в маске - виднелась бешеная белизна.
  «А он… может» подумала Софья.
  И услышала спокойный, рассудительный голос мужа.
  - Парень, убери пистолет. Не грози людям. Не дай бог… Знаешь, что за убийство будет?
  - Ничего не будет, - спокойно ответил грабитель. – Посижу и выйду.
  И, наклонившись к Софье, закричал:
  - А ты сгниёшь, сука!
  Софья вздрогнула и отвернулась от него.
  Теперь страх охватил и её. И ещё – отвращение. Запах от грабителя шёл тошнотворный. Запах… что за запах? Такой иногда… возле метро.
  Мерзость! Запах уличных пирожков!
  Её затошнило. Она покачнулась, едва не теряя сознание, и не упала лишь потому, что Владимир, опустив руки, успел её подхватить под локоть.
  И в это вреям она услашала ещё один голос… Такой же наглый, развязный… кажется, сообщник грабителя вошёл в зал.
  - Толян, тебе помочь? Всё у тебя в порядке?
  Толя ответил, и голос его прозвучал громко и беззаботно:
  - Заканчиваю, Тёма! Тут дурра одна рыпается, но сейчас мы…
  Закончить фразу Толя не успел.

  Владимир не заметил, как в зал ворвались милиционеры. Он даже не понял, почему вдруг началась стрельба.
  Он увдел только, как пацан с пистолетом услышал выстрелы, дёрнулся – и спустил курок.
  Ствол был в полуметре от груди его жены, и струя огня опалила кофту.
  Пуля прошла насквозь и Владимир видел, как разорванные края ткани темнеют от быстро проступающей крови.
  Софья падала навзничь. Владимиру казалось, что падает она медленно. Медленно, словно само время замедлилось, готовое застыть и остановиться для него, раз и навсегда.
  Он успел подхватить жену.
  Не слыша грохота выстрелов, криков, не замечая толкающих его, пуще прежнего заметавшихся под пулями людей – он стоял, удерживая жену на руках.
  Стоял, бледный, неподвижный. И плакал.
  Он видел только меловое, мёртвое лицо жены. И её открытые глаза.
  И ещё… Он увидел, краем глаза, но увидел: тот пацан, что выстрелил в Софью, упал рядом с ним на пол.
  С дыркой во лбу.
  И глаза его так же были широко и удивлённо раскрыты. Это было видно сквозь неширокую прорезь в маске.

  - Готово! – довольно сказал лейтенант. – Одного уложили, один ранен. Остальных у входа возьмут.
  С окровавленного Тёмы стащили маску, завернули за спину руки, надевая наручники.
  - Суки! – вопил Тёма и брыкался. – Больно же! Плечо болит!
  - Тихо, - внушительно говорил сержант, наддавая ему коленом в живот. – Ты тихо себя веди.
  - Они женщину убили! – истерически выкрикнул кто-то и показал на мужчину, что до сих пор стоял неподвижно посреди зала с телом жены на руках.
  - Это не к нам, - поспешно сказал лейтенант и потянулся к рации. – Это врачам скажите, следователю… патолого… этому, как его… анатому!
  И, развернувшись, пошёл прочь из зала.
  - Арестованного к служебному входу!

  У изрешеченной пулями машины, носом уткнувшись в асфальт, лежал, держа руки на затылке, арестованный Блинов.
  Он дышал горькой пылью, брезгливо кривя разбитые губы, и время от времени длинно, тоскливо всхлипывал, сплёвывая потихоньку тягучую, пропитанную кровью слюну.
  И поглядывал искоса на чёрные милицейские берцы, царапавшие подковками асфальт возле самого его носа.
  - Попался…
  - Командир, у нас без потерь.
  Лежал Блинов тихо. Спокойно. Дышать только было тяжело. Он устал. Битые рёбра болели.
  Он ждал какой-то машины, которая, судя по обрывкам подслушанных им разговоров, должна была подойти за ним. И отвезти…
  «Понятно, куда…»
  И ещё… Почему-то хотелось спать. И голова кружилдась.
  «От контузии, что ли?»
  - Там кассиршу в реанимацию отправили…
  Ствол АКС качнулся у него над головой. Милиционер поправил автомат и повторил, прижимая рацию едва ли не к самым губам.
  - Одну в ренаимацию. «Скорая» ушла…
  «Жива девка, всё-таки» равнодушно подумал Блинов. «Счастливая, сволочь».
  - И труповозку ждём. В зале следователь уже работает. Там козёл какой-то мелкий женщину в зале загасил. Так, отошла на месте… а этого при задержании завалили.
  Блинов ничего не подумал по этому поводу. Пить захотелось. Он вспомнил почему-то банку пива, что оставил он с утра в холодильнике. И подумал о ней. О том, что теперь, пожалуй, кто-то другой пиво это выхлестает.
  Быть может тот, кто с обыском придёт.
  Для него, что ли, оставлял?
  И ещё подумал, что и квартиру эту съёмную, и холодильник, и недавно купленный музыкальный центр, и всё прочее, из прежней жизни – теперь уж, верно, никогда не увидит.
  - Мужа её допросить не может. Тот рыдает, трясётся весь…
  Мент отключил рацию. И, согнувшись над Блинов, заехал ему кулаком по затылку.
  - Твой урод человека убил?! А?! Чего молчишь?
  Милиционер оступил на шаг и снова поправил автомат. Так, будто невзначай…
  - Надо всё посчитать! Обязательно!
  Мимо милиционеры пронесли зелёную, с белыми полосками, спортивную сумку.
  Какой-то толстый мужик в белой рубашке и чёрных, перепачканных извёсткой брюках, прыгал вокруг нёсших сумку бойцов и восклицал, хватая их за руки:
  - Всё пересчитать! Я приглашу бухгалтера! Обязательно несите ко мне! Ко мне!
  - К тебе и несём, - ответил милиционер, перехватывая поудобней лямку. – Под роспись…
  На боках сумки расплывались незасохшие ещё бурые пятна.
  «Жалко…»
  Блинов опустил отяжелевшую голову на асфальт.
  «Жалко… Четыре минуты… не успели. Совсем немного…»
 
27.

  «Прости, яотправила тебе письмо по электронной почте. Ты просил этого не делать. Конечно, я понимаю, чего ты опасаешься, и что может случиться, попади моё письмо в чужие руки.
  А у нас в офисе – все на виду. Потому особенно тяжело скрывать чувства, демонстрировать показное равнодушие по отношению к человеку, которого любишь.
  Ваня, я ведь действительно не могу с тобой расстаться!
  Ты столько раз признавался мне в любви… Видно, теперь моя очередь рассказать тебе о моих чувствах.
  Только теперь я понимаю, что мне всю жизнь не хватало именно такого человека как ты: любящего, спокойного, доброго, способного выслушать меня и понять.
  Как жаль, что в последнее время нам так тяжело встретиться друг с другом. Все эти совещание, поездки… А я даже не могу спросить у твоиъх сотрудников, где ты, чтобы не вызвать лишних пересудов и сплетен.
  Впрочем, от сплетен, Ваня, мы с тобой не убереглись…
  Нет, об этом писать не хочу!
  Просто отправлю тебе письмо . Ты прочтёшь его и поймёшь всё сам.
  Я хочу рассказать тебе о своём сне. Он приснился мне прошлой ночью.
  Представь себе берег реки…»

  Романов отключил ноутбук и отложил его в сторону.
  «Самое время для чувств…»
  Сделал пометку в блокноте:
  «Для Миши – новые фломастеры и микстуру».
  Ребёнок утром кашлял. Кажется, у него и температура поднялась. Жена вызвала врача. И просила купить микстуру от кашля… Название, ктсати, тоже в блокноте написано.
  Не запомнишь сразу.
  «Ладно, потом найдём и название, и лекарство это. Всё равно до вечера Мишке ждать придётся. Раньше не успею».
  Иван набрал телефон помощника.
  - Дима, если меня будут спрашивать – я в перегеворной на втором этаже. У меня встреча до…
  Романов посмотрел на часы.
  - Думаю, до двух. Потом обед, и до вечера – я в офисе.
  - Понятно, - ответил помощник. – Передупрежу секретаря, пусть звонки на меня переводит.
  «Ни к чему мне эта встреча» подумал Иван. «Да ещё и с этим типом… Неужели он и в самом деле решил на прочность меня проверить?»
  Гонеев настоял на это встрече. Минут двадцать уговаривал. Романов так и с мог добиться от него объяснений относительно срочности встречи и обстоятельств её проведения (непременно в переговорной, на нейтральной территории, обязательно один на один!).
  Впрочем, памятуя о разговоре с Красновым, догадывался Иван о теме их беседы.
  Догадывался, но поверить не мог, что Гонеев решится обсуждать с ним любовные отношения между ним, Романовым, заместителем генерального директора, и Ларисой Ставицкой.
  И уж тем более не мог поверить, представить даже себе не мог, что Гонеев решится не только на это, но и на откровенный шантаж.
  Но Илья Петрович решился.
  Начал он, впрочем, не с обсуждения сердечных дел.

  - Не выспались?
  Вид у Гонеева и в самом деле был полусонный и слегка помятый.
  Илья Петрович ладонью провёл по лицу, словно прилипшую невидимую сонную патинку, и ответил Романову:
  - Да, дела у нас на точке, у Левковского. Знаете, что случилось?
  - Пока нет, - ответил Романов, поудобнее устраиваясь в кресле. – Так, разговоры одни с утра, слухи какие-то… Но, как понимаю, что-то серьёзное?
  - Куда уж серьёзней! – воскликнул Гонеев. – Попытка ограбления! Заявились пятеро гавриков со стволами, и ни ППС, ни охрана наша их не остановила. Милицию у входа связали, охранников по углам разогнали… Я ещё разберусь, как эти ротозеи у входа умудрились налётчиков прозевать! В общем, женщину в зале застрелили. И девчонка, что фишки меняла и выигрыши выплачивала, в реанимации. Эти же сволочи, что кассу брали, армированное стекло пластитом подорвали. Вот её осколками и накрыло. В общем, расхлёбываем теперь… Хорошо, деньги не успели умыкнуть. Группа быстрого реагирования вовремя подскочила, так милицейские у входа этих бандюков накрыли.
 «Дела!» подумал Романов, пытаясь осмыслить сказанное Гонеевым. «С кровью у нас теперь бизнес пошёл… Тихо всё было, спокойно. Что-то и в самом деле меняется, и не к лучшему».
  - Взяли хоть этих?..
  - Этих? – переспросил Гонеев, будто не понимая, о ком идёт речь. – А, этих… Ну, там из районного отделения группа в зале поработала… Лейтенант больно инициативный оказался. Ему недавно погоны навесили, вот он и решил отличиться. Отличился, понимаете ли! Одного налётчика в зале уложил, второй тоже пулю схлопотал, но ничего, выжил. Сейчас в наручниках, в больничке тюремной лечится. А остальные трое… Одного взяли, остальные двое…
  Гонеев махнул рукой.
  - Вроде, сбежали. Свидетели видели, что трое там, у входа орудовали. А поймали одного. Милиция ничего толком не говорит, но, похоже, тем двоим…
  Гонеев помолчал немного и добавил:
  - Найдут, думаю… Вот Левковскому-то не везёт в последнее время. То жулика в зале поймают, то…
  Гонеев понял, что с «жуликом» ляпнул лишнего, потому осёкся и поспешно перевёл разговор на другую тему.
  - Да что мы всё о зверствах-то этих! Что проверки, что ограбления – всё профессиональный риск. Я о другом хотел бы поговорить. Прежде всего, спасибо вам хочу сказать, Иван Сергеевич. Спасибо вам за то, что нашли время встретиться, обсудить, так сказать, один наболевший вопрос. И простите…
  Илья Петрович провёл ладонью по припорошенному ранней сединой «ёжику» коротко стриженых волос, откашлялся, и, отпив из пластикового стаканчика минеральной воды, подчёркнуто вежливо и мягко произнёс:
  - Простите, Иван Сергеевич, что отрываю вас от дел. Вы же сейчас загружены, завалены, так сказать, работой по горло, а то и выше. Да вот, незадача какая!
  Гонеев вздохнул смущённо.
  - Дело и впрямь срочное.
  - Слушаю, - коротко ответил Романов.
  Гонеев допил воду. Бросил стакан в корзину для бумаг. Нахмурив лоб, полистал ежедневник.
  - В общем, Иван Сергеевич, ситуация обостряется…
  - Эту фразу, Илья Петрович, левитановским голосом надо произносить, - с хмурым и равнодушным видом отреагировал Романов. – И добавить при этом: «Братья и сёстры!». давить пытаетесь? Не знаю, как у вас, а у меня всё идёт по плану. И всё спокойно.
  - Пока, - самым спокойным и доброжелательным тоном продолжил Гонеев.
  И улыбнулся. Самой открытой, лучезарной и снисходительной улыбкой, какую только смог изобразить.
  - Пока всё спокойно.
  Гонеев хлопнул ладонью по коленке.
  - Не пойму я, Иван Сергеевич. Работаем в одной компании не первый год. Одна команда, можно сказать. Я вам всё-таки не совсем уж чужой человек. Вопросы по своей части я решаю, вам же помогаю, в том числе и с зарубежными проектами. Не за границей, конечно, там от меня пользы нет никакой. Но здесь, в России, я, в рамках своей компетенции, проблемы разруливаю, и, как вы, наверное, заметили - довольно успешно. Ведь вы не хуже меня знаете, что игорный бизнес, как никакой другой зависит от отношения к нему, желательно благосклонного, со стороны властей. В особенности – силовых структур. Вы сейчас заходите в новые страны, осваиваете новые рынки, и, насколько я знаю, в выборе стран руководствуетесь именно отношениями с местными силовыми структурами. В первую очередь – с ними! А уж потом…
  - Допустим, - согласился Иван. – К чему это вы всё говорите?
  - А к тому, - продолжил Гонеев, - к тому всё это говорю, что вижу предвзятое к себе отношение и со стороны начальства, и с вашей стороны, и…
  - Пожаловаться хотите? – усмехнувшись, спросил Романов. – Или доказать свою незаменимость для компании? Не по адресу, Илья Петрович, обратились. Я вам не начальник, и моё мнение относительно вашей работы едва ли будет Ставицкому интересно.
  - А при чём здесь Ставицкий? – с наигранным изумлением спросил Гонеев.
  И руками всплеснул.
  «Ничего себе!» удивлённо подумал Романов.
  Разговор принимал какой-то странный, совершенно неожиданный оборот.
  «Вот как он о начальнике заговорил!»
  Гонеев раскрыл ежедневник на заранее отмеченной закладкой странице и, пробежав глазами по строчкам, спросил:
  - Вы, случаем, не знаете, что такое «ишемическая болезнь»?
  - Что-то с сердцем связано, по-моему, - ответил Романов.
  И тут же переспросил поспешно:
  - Это вы к чему? Хватит загадок-то, Илья Петрович!
  - Сейчас разгадки начнутся, - успокоил Гонеев. – Ишемическая болезнь, предынфарктное состояние… Знаете, чей это диагноз, Иван Сергеевич?
  - Понятия не имею, - ответил Романов. – И какое мне дело!..
  - Нашего директора, - Гонеев, зажимая хватку, заговорил более жёстким тоном, не давая Романову опомниться и перехватить инициативу. – Вы, верно, заметили, какой нервный человек – наш директор, Николай Романович Ставицкий? Как он за дело переживает, нервничает, легко на крик срывается, багровеет, а потом и бледнеет во время разговора, особенно если разговор ведётся на повышенных тонах? Уверен, что заметили. Было время заметить, не первый год уж работаете. Всё можно понять… Переживает директор за порученное ему дело. Горит, так сказать, на работе. И уж больно быстро сгорает.
  Иван понял, что на этот раз Гонеев затеял не просто очередную интригу, а какую-то запредельную гнусность, причём затеял, скорее всего, не по своей инициативе, а с чьей-то подачи (тут, кстати, припомнил он, что Гонеев на днях ездил Гонеев на встречу со своим «куратором» из милицейских, потом, вроде бы, и с директором о чём-то беседовал… так вот как-то, вовремя всё вспомнилось).
  Потому решил Гонеева не перебивать и дать ему возможность высказаться до конца.
  Но всего размаха гонеевского плана Иван пока не представлял…
  - Вот и решил я разузнать, как у директора делишки-то со здоровьем, - продолжил Гонеев и вздохнул озабоченно. – Неважные делишки…
  Он снова заглянул в ежедневник.
  - Несколько приступов было, обращался к врачу… прошёл обследование. Предложили госпитализацию, отказался… В общем, беда.
  Гонеев пристально посмотрел на Романова, словно пытался определить его реакцию.
  - В любое время может случиться инфаркт, а дальше – вероятнее всего инвалидность. С таким слабым сердцем и до крайности нервным характером не сможет наш директор дальше бизнесом рулить.
  - В файл медицинский влезли? – спросил Иван, не удержавшись. – Каким это образом, хотелось бы знать?
  «Молчи!» мысленно скомандовал Иван сам себе. «Молчи, ради бога… Правду он тебе не скажет, но враньём своим больше себя разоблачит. Если его не перебивать!»
  Впрочем, сейчас Гонеев, похоже, был искренен как никогда не был ранее.
  - Помощники имеются, - скромно потупив глаза, ответил Илья Петрович. – Помогают нужную информацию собирать. А вы не спешите с выводами, Иван Сергеевич. И с упрёками не спешите! Выводы потом будете делать…
  - Так вот, - продолжил Гонеев, - какая картинка у нас получается. Компанию давят со всех сторон, залы закрываются, тут ещё и бандюки обнаглели до крайности… Не сегодня-завтра…
  Гонеев понизил голос.
  - Органы… те самые… давить начнут по всем фронтам. Причём одновременно. И не известно, чем это закончится. Доживём ли ещё до заветного девятого года, кто знает… Выстроить нормальные, рабочие отношения с властями директор не смог. А у московских властей с Войковым, к тому же, давние счёты. Недаром он у себя в европах сидит, и в России не показывается. А у директора сердечко пошаливает. Свалится в любой момент, а нас и накроет цунами… Хорошо это?
  «Заботливый ты человек, добрый и душевный» с иронией (не слишком, впрочем, уместной в подобной ситуации) подумал Романов. «Как ты Ставицкого-то полюбил… Будто и забыл, какие он разносы тебе устраивал, как грозил проверку устроить всему твоему департаменту безопасности. Или не забыл?»
  - Какой выход предлагаете, Илья Петрович? – спросил Романов, всеми силами пытаясь изобразить заинтересованность. – Не для того же меня пригласили, чтобы просто поплакаться. Уж наверное, придумали что-нибудь для спасения бизнеса.
  «Давай, Гонеев, выкладывай карты! Раскрывайся, интриган, раскрывайся!»
  И Гонеев, словно откликнувшись на эти мысли, разоткровенничался.
  Видимо, убедившись в том, что собеседник вполне созрел для откровенного разговора, он пошёл в лобовую атаку:
  - Вы, Иван Сергеевич, заместитель директора. Я, вроде, тоже директору напрямую подчиняюсь, но мой уровень всё-таки на этаж пониже. Меня Ставицкий на работу принимал, у меня на акционеров выхода нет, и директору через голову я не прыгну. А вы – другое дело. На должность вас лично Войкой назначал, он вас знает, вы его… Смекаете?
  И Гонеев посмотрел вопросительно на Романов.
  Тот, с абсолютно каменным выражением лица, кивнул.
  - Начинаю догадываться… Продолжайте, Илья Петрович.
  - Решение имеется, - продолжил Гонеев. – Вы выходите на главного нашего акционера. Владельца, так сказать, бизнеса. И информируете его и о состоянии здоровья директора, и о нездоровой атмосфере в офисе, и о проколах с организацией экспорта аппаратов, и о прочим всём…
  Гонеев улыбнулся злорадно.
  - Материал для беседы с Войковым я вам подброшу, не беспокойтесь. Тут каждое лыко в строку пойдёт. Заодно и недавний налёт на казино используем. Знаете, когда бизнес болеет, лихорадит, а то и гниёт с боков – так всякая падаль к нему, как мухи… сами понимаете – на что… слетаются. Вот бандюки, видно, слабину чувствуют. Звери они, бандюки эти, а звери – всегда слабину чувствуют. Может, будь мы посильнее да с лучшим прикрытием – и не рискнули бы нас грабить. Вон, до две тысячи пятого таких случаев не было…
  - А сами? – спросил Романов.
  - Что? – не понял Гонеев.
  - Сами не боитесь пострадать? Если доложить Войкову о налёте, да ещё и в красках всю эту историю расписать… К вам ведь тоже вопросы будут. Вы же за безопасность отвечаете, и ошибки охраны – ваши ошибки.
  - А это как вы доложите! – в радостном возбуждении воскликнул Гонеев. – Вам ли меня подставлять, Иван Сергеевич? Если мы с вами по одному плану действуем, так чего меня топить? А охранников этих, разгильдяев лопоухих, я всех поувольняю! Уверяю вас, полная замена! Полная!
  И, словно не выдержав напряженяи разговора, Гонеев вскочил со стула, бястро прошёлся по комнате.
  Потом снова сел и нетерпеливо начал барабанить пальцами по столу.
  - Пока не работаем, - спокойно поправил его Романов. – Вы не суетитесь, Илья Петрович.
  - Простите, - смущённо сказал Гонеев. – Нервы шалят в последнее время… В общем, дело верное. Уверяю вас! Да, скорее всего, ни о каких чрезвычайных происшествиях и говорить не придётся. Не общался, конечно, с Войковым, не мой уровень… Но почему-то убеждён, на сто процентов убеждён, Иван Сергеевич, что одной только информации о предынфарктном состоянии Ставицкого и всех его промахах с отгрузками будет вполне достаточно, что Войков задумался, и крепко задумался о возможности дальнейшего пребывания уважаемого Николая Романовича на посту директора.
  - Но этак вы меня подставите, Илья Петрович, - с беспокойством (сквозь которое в словах сквозила и не слишком хорошо скрываемая ирония) заметил Романов. – А если Войков со Ставицким захочет обсудить ситуацию? И ведь непременно захочет! Ставицкий – его человек, доверенное лицо. Чужим ведь бизнес не доверяют, да ещё и в России. Так неужели вы думаете, что Войков по моему звонку, письму или личному докладу уволит директора холдинга?
  - Не думаю, - поспешно возразил Гонеев. – Одного звонка мало. Возможно, много звонков придётся сделать. Большая работа, Иван Сергеевич, серьёзная предстоит. Но ведь это будут не просто ваши слова… Сама жизнь докажет то, что Ставицкий не смог выстроить отношения с властями, и тем самым подставил бизнес.
  - Как это? – удивился Романов. – Поясните.
  - А так! – с нарастающей жёсткостью в голосе произнёс Гонеев. – Вы, может, не слишком внимательно меня слушали? Погром грядёт, Иван Сергеевич, большой погром. На наш холдинг давно уже собирают компромат. И те проверки, что были в этом месяце – так, цветочки! Ягодки сейчас дозревают. Не спрашивайте, откуда у меня эта информация. Я уж в таких делах немного разбираюсь. Как говорится, на расстоянии чую. Вот Войкову будет и доказательство! А то, что у ставицкого с сердцем проблемы… Ну, медицинский файл мы, конечно, не покажем. Но можно что-то придумать… Скажете, к примеру, что он терял сознание, вызывали врача. Я найду людей, которые это подтвердят. И, главное, это же не будет ложью… Ну, скажем, почти не будет. Он ведь действительно, в любую минуту - того!
  И Гонеев выразительно закинул голову и закатил глаза.
  - Вот так, - пояснил Илья Петрович. – А уж когда неприятности начнутся – непременно утратит контроль над холдингом. Вот это вы Войкову и скажите! А потом… Потом вам и карты в руки. Сами понимаете, какой куш будет.
  - Понимаю, - сказал Романов. – Одного не могу понять. Почему вы меня выбрали, Илья Петрович? Неужто для таких вот… интриг, скажем так, другой кандидатуры не нашлось. Краснов, к примеру?
  Гонеев, решив, как видно, что Романов начал поддаваться его доводам и давлению, покровительственно похлопал Ивана по плечу.
  «Сволочь!» отметил Иван. «Не развёл ещё толком, а уже так панибратски себя ведёт!»
  - Прост ответ, Иван Сергеевич!
  И Гонеев зажмурился, едва не заурчав довлольным мартовским котом.
  - С вами-то я могу так разговаривать. А вот с другими… А почему?
  Гонеев выждал паузу и одним ударом попытался припечатать Ивана.
  Ошарашить и смять его.
  - Лариса, знаете ли, Дмитриевна! Вот почему, Иван Сергеевич!
  Романов с трудом удержался, чтобы не заехать кулаком в довольную гонеевскую физиономию. Уж больно нагло и откровенно-цинично тот разулыбался, словно враз забыв и о недавнем своём волнении, подрагивающих пальцах и беготне по переговорной.
  «Вот ты за что меня прихватил!» понял Романов. «Вот почему ты нас выслеживаешь! Да, Гонеев, хорошую школу ты в органах прошёл! Ублюдок!»
  - При чём здесь Лариса? – стараясь не выдать волнения и охватившего его гнева, спросил Романов.
  И тут же, словно поправившись, добавил:
  - Дмитриевна…
  «Проняло тебя, парень, проняло!» радостно подумал Гонеев.
  - При том, - ответил он. – А ведь не слепой, Иван Сергеевич. И многие в офисе… не слепые. А вы так неосторожно себя ведёте в последнее время. Так неосторожно! И стоит ведь…
  - Хватит! – крикнул Романов. – Имя Лариса… Дмитриевны прошу здесь не упоминать! Вообще не упоминать!
  - Как скажете, Иван Сергеевич, - медовым голосом сказал Гонеев. – Могу вообщем это имя забыть. И вообще всё забыть! У меня ведь удивительная память: включается - отключается… Как скажите, Иван Сергеевич. Я ведь что хочу сказать… Лариса Дмитриевна так молода, ей ведь красивой жизни хочется, лёгкой, весёлой, обеспеченной. Современная молодёжь терпеть лишения не любит. Не приучена! А если с Николаем Романовичем… не дай бог, конечно, но если – приключится что? Должность потеряет, здоровье… Куда ей тогда податься? Быть может, именно вы ей спасителем и будете. Представляете, какой красивый расклад получается? Став директором, вы ведь и меня, бедного, не забудете. Потому что я вам нужен! Я вам очень даже пригожусь, Иван Сергеевич! Именно благодаря мне, моим связям вы сможете наладить, наконец, отношения с ополчившимися на наш скромный бизнес весьма влиятельными организациями. И спасёте холдинг от грядущей катастрофы! По крайне мере, до конца две тысячи восьмого года я смогу вас прикрывать. А что будет дальше – никто, мил человек, и не знает. И неужели Войков не оценит вашей самоотверженности и преданности интересам компании? Неужели не оценит это чудесное спасение бизнеса? А вы – неужели не оцените мою скромную помощь? Вот так мы друг друга и оценим. И всем будет хорошо! Вам – компания и любимая женщина. Мне – ваша благодарность. Ну, и как? Нравится?
  “Какой же ты всё-таки!..» подумал Романов.
  Но понимал, понимал Иван – не та сейчас ситуация, чтобы дать волю чувствам и послать этого негодяя Гонеева со всеми его «заманчивыми» предложениями.
  Даже если Гонеев не попытался бы его шантажировать (а такой вариант развития событий был практически исключён – Романов за годы работы в компании давно уже пришёл к выводу, что Илья Петрович всегда действует по одному и тому же сценарию, и шантаж – неизменная составная часть типовой гонеевской интриги), то и в этом случае не стал бы Иван связываться с подобным типом.
  Иван, конечно, не был уверен в том, что Гонеев начал атаку на руководство компании с подачи, одобрения или даже по приказу того самого «генерала-куратора», с которым он не так давно встречался.
  Иван понимал, что Гонеев не так глуп и наивен, чтобы по одной лишь отмашке постороннего, в общем-то, человека вот так, отчаянно, с энергией камикадзе броситься в схватку.
  Тем более, что Гонеев родом не с Петровки или Шаболовки, а, скорее, с Лубянки.
  То есть, волк, конечно, но не из той стаи. Не ментовского рода. Да и отношения с «кураторами» у него выстроились исключительно благодаря щедрым подношениями, которые Гонеев умело выбивал, выманивал и вымаливал у руководства компании для этих вот «дружков сердечных» из органов.
  Пока Гонеев в компании – он «кураторам» интересен. Интересен как тот мавр, что «делает своё дело».
  А как сделает дело... Неужто у милицейских своего человечка не найдётся, чтобы руководство компанией перехватить?
  Понимает это Гонеев? Ещё как понимает!
  А потому действует по своему, а не ментовскому сценарию. Вот только вопрос – по какому именно?
  И Лариса... Если уж Гонеев решился на шантаж, значит, есть у него что-то за душой, припас компроматец. Не разговоры, не сплетни, не одни лишь слова! Нет!
  Что-то у него есть посерьёзней.
  «Нельзя сейчас ему отказывать!» решил Романов. «Противно, мерзко, тошнит от всего этого... Но нельзя! Он погубит Ларису. И мою семью наверняка постарается достать... Подбросить что-нибудь этакое... Он это может. Он знает способы... Сволочь! Но и соглашаться нельзя. Одного лишь согласия Гонееву будетр мало. Он обязательно потребует сразу же, немедленно приступить к исполнению его плана. Он же оперативник бывший... Знает, как важно – не только сломать человека, задавить, запутать, но и сразу повязать и так втянуть в свои дела, чтобы и хода назад не было. Что же скзать ему? Что?»
  Гонеев затувшееся молчание Ивана понял по своему.
  «Что, противно мою пилюлю глотать?» с удовлетворением подумал Гонеев. «Конечно, с директорской женой кувыркаться, да своей-то супруге изменять – приятно было, легко, весело. А теперь настало время платить! За удовольствия всегда надо платить, Иван Сергеевич! Грех делает человека слабым и уязвимым. Не знали? Не догадывались?»
  - Что молчите? – с торжествующей улыбкой спросил Гонеев. – Решайтесь, Иван Сергеевич! Здесь думать нечего, в этих шахматах я за вас все ходы могу расписать.
  «Не дождёшься!» подумал Романов.
  - Дело-то какое,.. – с некоторой нерешительностью (ох, как тяжело далась Ивану показная эта нерешительность!) произнёс Романов. – Опасное дело... А если ошибёмся? Не сработает? Вся карьера, положение в компании, всё – псу под хвост! Тогда что делать будем? Вахтёрами устроимся или охранниками в казино?
  «Клюнул!» решил Гонеев и довольно потёр руки.
  - Да терять-то нечего! – весело воскликнул он. – Без нашей помощи, без нашей с вами совместной работы компании всё равно не продержаться! И полгода не протянуть! Так что решитесь вы принять мою помощь – будет у вас надежда кресло своё сохранить. А если нет...
  Гонеев развёл руками.
  - Тут уж, как говорится, фирма ничего не гарантирует...
  «Эх, отправить бы тебя подальше с твоими гарантиями!» подумал Иван.
  А вслух сказал:
  - Подумать надо, Илья Петрович. Пару дней...
  - Это можно! – охотно согласился Гонеев. – Можно и три дня. Но, прошу вас, Иван Сергеевич, убедительно прошу – не тяните с решением...
  «У меня ведь и запасной вариант имеется» мысленно закончил фразу Гонеев. «А у тебя, Ваня, запасного варианта нет! Уж я об этом позаботился!»
  - Не тяните! – повторил Гонеев.

  «Представь себе берег реки, луну и серебристый песок.
  Ночные волны с отблесками отражённого звёздного света, что с тихим шелестом медленно прокатываются по пологой кромке длинного речного пляжа.
  Пряный запах июльской травы.
  Сосны на берегу качают ветвями, тихим шёпотом рассказывая ночные сказки.
  Мы с тобой – на берегу. Мы стоим на песке, у самой воды.
  Мы вдыхаем прохладный, свежий речной воздух.
  Ты обнимаешь меня.
  Мы одни на берегу.
  Помнишь, Ваня? Ты говорил о чудесной, маленьком домике, коттедже на берегу реки. О рассказывал мне о тихой подмосковной речке, притоке Клязьмы, о сосновом лесу, о ночных прогулках по песчаному берегу реки.
  Твои рассказы стали моим сном.
  И в этом сне мы были вместе!»

  Иван зашёл в кабинет, плотно прикрыл дверь.
  Присел к столу.
  Минут пять сидел в кресле неподвижно, обдумывая ситуацию.
  Потом достал мобильный телефон и набрал номер Лариса.
  - Лара, - тихо сказал он, дождавшись ответа. – Спасибо тебе за письмо. Ты так... так удивительно... так написала...
  «Чёрт, доигрались!»
  - Да, - ответила Лариса. – Я старалась. Я хотела, чтобы ты понял, что я... Действительно люблю тебя. И ещё...
  - Я тоже... тоже...
  «Влипли! Как же её спасти?»
  - Ларочка, нам надо обсудить один... Не знаю, вопрос обсудить. В общем, появилась одна проблема. Давай, знаешь что...
  «Надоел этот город!» подумал Иван. «Душный, пыльный, жестокий! Надоел!»
  - Давай в парк смотаемся? – предложил Иван.
  - Что? – удивилась Лариса. – В парк? Ты никогда не приглашал меня в парк.
  - Свежего воздуха хочется, - признался Иван. – Просто погулять, побродить по аллеям. Надоели эти кафе, квартиры... Давай подышим немного?
  - А работа? – спросила Лариса.
  - К чёрту! – решительно ответил Иван. – Считай, что я подарил тебе выходной. Давай... Давай через полчаса? На стоянке у метро. Подойдёшь?
  «Что с ним происходит?» удивлённо подумала Лариса. «Странный он сегодня какой-то...»
  И ответила:
  - Конечно, подойду.
  «Через полчаса…»
  Иван пока не знал, какой выбор он сможет предложить ей.
  Между любовью и безопасностью?
  Или долгом и….
  «Ерунда! Гонеев не запугает нас! Никогда! Кем он себя вообразил?»

  Сергей Артёменко, начальник технического отдела холдинга, за отменное знание английского и большой опыт в подготовке переводов технической документации и спецификаций на игровые аппараты прикомандирован был временно руководством к группе девочек-референтов, что готовили методические брошюры для регионального подразделения холдинга.
  Работа считалась чрезвычайно важной (эти же материалы предполагалось использовать для техничеких отделов создаваемых за рубежом компаний холдинга, менеджмент которых был процентов на сорок русскоязычным и набирался, в основном, в тех жеросскийских региональных подразделениях холдинга), и потому на целых дня Артёменко приказали забыть о работе своего отдела и всё рабочее время уделять работе над переводами.
  Впрочем, работа эта оказалась не слишком утомительной.
  В многопудовом ворохе документации, что пылилась в архиве отдела, Сергей набрал и сброшюровал несколько томов заранее (ещё, кажется, в прошлом году) переведённых с английских оригиналов спецификаций на австралийские игровые аппараты с подробным описанием, и теперь с важным видом, лишь одним глазом, изредко и искоса, поглядывая на разложенные на столе буклеты, с пулемётной очередью выбрасывал заранее скомпилированные и весьма удачно подобранные «переводы» спецификаций.
  Девочки-референты из группы (Ира и Катя) с уважением смотрели на него, и не успевали набивать на клавиатуре быстро зачитываемые им фразы.
  «Какой там два дня!» радостно думал Сергей, быстро перелистывая страницы. «За полдня управлюсь!».
  Впрочем, забегая вперёд, можно сказать, что спасение пришло к нему и того раньше…
  Но… Если уж идти по порядку и вспоминать, что и как было, не делая ненужных и суетливых пробежек вперёд и назад по шкале времени, а только лишь последовательно и спокойно описывать происходившие тогда события, то следует лишь отметить, что в тот день, в три часа пополудни, о грядущем спасении от скучной и изрядно ему уже надоевшей работы над переводами Сергей ничего не знал, и скорых перемен не предвидел.
  Потому от переводов старался отделаться побыстрее и…
  - Мы не успеваем! – пожаловалась Катя.
  - Девчонки! – с пафосом воскликнул Сергей. – Целый начальник отдела тратит своё драгоценное время не на тестирование аппаратов и прошивку игр, а на эту очень важную и чрезвычайно срочную работу! Так что…
  Он посмотрел на часы, скривил рот, с трудом подавляя зевоту, и продолжаил:
  - В общем, ещё пятьдесят страниц на сегодня…
  - Нет! – воскликунли хором девушки.
  - А у меня занятия йогой в шесть, - не то просто сообщила, не то ещё и попутно похвасталась Ира.
  - Это ты зря, - заметил Сергей. – Года у меня, конечно, не те, чтобы поясницу себе позой лотоса калечить, но, помню, лет этак десять назад…
  Сергею было тридцать пять. Как многие мужчины, подобравшиеся к среднему возрасту, он считал себя уже немолодым, пожившим на свете и многое видевшим в жизни человеком, потому любил прислучае (особенно в общении с юными рефрентками) подчеркнуть свой возраст.
  - …Ходил на такие вот курсы. Какой-то там восточной гимнастики. Выполнял упражение, уселся в такую позу!
  Девчонки захихикали.
  - Два дня не мог выпрямиться. Кроме шуток! «Скорую» вызывали, так меня вот так вот, завязанного в узел, на эти носилки и погрузили. И так больно было, когда руки-ноги развязывали!
  Сергей вздрогнул, будто и в самом деле ощутил отголосок той давней боли.
  - Суставы болели, обезболивающие пил… А времена были не то, что сейчас…
  Сергей посмотрел на часы.
  «Да, хватит болтать! Время идёт!»
  - Что у нас осталось?
  Он быстро перелистал брошюру.
  - В общем, ерунда. Записывайте: «описание типа игрового автомата с денежным выигрышем»…
  - Мы не успеваем! – снова подала голос Катя. – Нельзя так быстро!
  - Можно, - заявил Сергей.
  Но фразу повторил ещё раз. Мало ли что… перепутают что-нибудь или неправильно напишут, а ему отвечать.
  «…типы основных блоков игрового автомата» продлжал Сергей.
  И, ещё раз посмотрев на часы, не выдержал и увеличил темп.
  «блок монитора, игровая плата, блок питания, акцептор денежных купюр…»
  - Эх, помню, потеряли мы однажды полсотни акцепторов на складе, - пустился Сергей было в всопоминания. – Нет, не то, чтобы потеряли… В общем, передали на сборку…
  «Купюр» прошептала Ира, щёлкая по клавиатуре.
  - Записали? – уточнил Сергей. – Идём дальше…
  «Поворот ключа на правой боковой стороне игрового аппарата позволяет перевести его в режим тестирования… типы интерфейсов для подключения внешних устройств… с описанием функциональных процессов… на лицевой стороне игрового аппарата расположены монитор, клавиши установки ставок… определение процента отдачи… не менее девяноста двух и трёх десятых…»
  «Через две страницы начнутся описания игр» с тревогой подмал Сергей. «Вот это занудство будет! В эти римские легионы и лягушкины сокровища только играть, может, интересно, а вот описывать их… Нет, точно засну!»
  - Может, перерыв сделаем? – предложила Катя.
  - Перекур, - уточнила Ира.
  - Курить вредно! – отрезал Сергей.
  - А сам куришь, - упорствовала Ира.
  - А я разве когда-нибудь утверждал, что с меня надо брать пример? – и Сергей похлопал себя по оттопыренному карману рубашки, где лежала купленная утром в буфете и ополовиненная уже пачка «Мальборо Лайт». – Нет, девочки, не берите с меня пример! Так вот, об акцепторах этих хотел рассказать…
  - Ну, мы пойдём, - заявила Ира и встала из-за стола. – На пять минут… Честно слово!
  - Идите… Но только на пять! – милостиво согласился Сергей.
  - И попить чего-нибудь, - зашептала Катя на ухо подруге. - …На первом этаже в кафе…
  «Нет, в пять минут они не уложаться!» понял Сергей.
  Он дождался, пока за девушками закроется дверь, встал, потянулся, закинув руки за затылок, и несколько раз прошёлся по кабинету, от стены к стене.
  «Может, и в самом деле в спортзал как-нибудь заглянуть?» подумал Сергей, похлопав ладонью по растущему животу. «Растолстею ведь от такой жизни…»
  И вот, в этот самую минуту расслабления и даже некоторой удовлетворённости жизнью…
  «До семи вечера точно успеем перевод закончить. А распечатать они и сами сумеют. Тут уж знание английского точно не требуется».
  …оставленный в сумке мобильный телефон глухо загудел.
  Сергей намеренно тянул время.
  Медленно доставал из глубин сумки не умолкающий телефон, надеялся Сергей (в глубине души, конечно), что аппарат как-нибудь сам замолчит, и потом можно будет отыскать  в списке пропущенных вызовов телефонный номер так настоятельно беспокоящего его абонента и уж тогда решить: перезванивать или… ну его… со всеми его беспокойствами.
  Не то, чтобы Артёменко от кого-то прятался или избегал служебных заданий. Просто в последнее время уж очень часто стали донимать его сотрудники департамента оперирования запросами относительно замены игр на аппаратах…
  «А у меня людей не хватает!»
  …по списку отдела изучения потребительского спроса.
  «Те, врожде, лучше играют! А попробуй им объяснить, что Савченко вторую неделю тянет с доставкой трёх коробок с гейм китами. И как прошивку делать в таких условиях? Нет, им наплевать! Только звонить умеют, требовать…»
  Как Сергей не тянул время (в рамках разумного, конечно, не более полминуты), но на звонок отвечать пришлось.
  По счастью, звонил не менеджер из оперирования.
  «Не ожидал!»
  Он услышал голос Романова.
  Романов на привествие времени не тратил и сразу сообщил главное.
  - Серёжа, у меня был разговор с генеральным. Помнишь, я тебе сбрасывал списки аппаратов по поставкам в Венгрию, Чехию и Хорватию?
  - Помню, а как же! – подтвердил Артёменко. – Там только новые аппараты. Мы их под российский проект завозили…
  - Свёрнут, - отрезал Романов. – Николай принял решение российский проект свернуть.
  - Окончательное решение? – упавшим голосом спросил Сергей.
  Он до последнего надеялся, что хотя бы часть аппаратов уйдёт в российские залы и не потребуется его сотрудникам перенастраивать ещё и эти две сотни…
  «Это сколько же работы прибавляется!»
  - Окончательное, - подтвердил Романов. – Я направлю в техотдел своих сотрудников. Тех, кто работает по европейскому рынку. Бери списки, нагружай своих людей, нагружай моих. В общем, в обычном авральном режиме! Срок нам – две недели. Это на всю партию. Надо будет перенастроить аппараты на местную валюту. Куны, форинты, кроны. Образцы купюр по каждой деноминации мы предоставим.
  - А первую партию когда готовить? – совсем уже грустным голосом спросил Артёменко.
  - Следующий понедельник, - ответил Романов. – По списку, как ты помнишь, там шестьдесят два аппарата. Если потребуется, выходите в субботу. Переработку оплатим.
  - А у меня ещё перевод спецификаций, инструкции,.. – жалобным голосом затянул Сергей.
  «Хоть от этой тягомотины вы меня освободите?»
  Романов не подвёл.
  - Бросай! – сказал он. – Немедленно на склад, и готовь отгрузку.
  «И то хорошо!» подумал Артёменко.
 
  Девушки вернулись минут через десять.
  - Задерживаетесь! – строгим голосом сказал Сергей, закидывая на плечо сумку.
  - За «Фантой» ещё ходили,.. – начала было Катя. – Ой, а ты куда? У нас же ещё…
  - Срочное задание, - важно произнёс Сергей. – Распоряжение начальства… В общем, Романов только что звонил. Мне на склад… А вы это, сами с переводом справляйтесь.
  - Мы не можем сами, - растеряно произнесла Ира.
  А Катя добавила:
  - Когда тебе Романов успел позвонить? Он от офиса отъезжал, и не к Садовому как обычно, а к…
  «Чего затароторила?» удивлённо подумал Сергей. «Какая тебе разница, когда успел? Ничего я тебе объяснять не буду!»
  - Успел, - коротко ответил Артёменко.
  И двинулся к выходу.
  На ходу обернулся и сказал обескураженным его внезапным отъездом девушкам:
  - Дорошеву позвоните. Пусть вам из оперирования кого-нибудь в помощь выделит…
  «Там у него хватает бездельников со знанием английского» мысленно закончил фразу Сергей.

 По верхушкам деревьев текли облака.
 Дождь оставил город и уходил прочь, забирая с собой дождевую небесную реку.
 За оградой парка по набережной Яузы непрерывным потоком проезжали машин, шумным, рычащим потоком вытягиваясь по изогнутой асфальтовой линии.
  Серо-жёлтые стены города высилиьс на противоположном берегу.
  А здесь, на поляне у пруда Лефортовского парка, было спокойно.
  Городские рыбаки, что, сохраняя верность привычке и привязанность к сокудевшему рыбой пруду, сидят обычно ежеутренне на берегу в сосредоточенной неподвижности, давно покинули парк; и прохожие были ещё редки в эту пору, слишком раннюю для вечерних моционов, и потому, защищаемый парковой оградой от обступившего со всех сторон городского океана, парк-островок казался безлюдным, необитаемым.
  - Хорошо здесь!
  Лариса сорвала листок с дерева и отпустила его.
  Ветер подхватил, порывом поднял вверх маленький зелёный парус, покружил его в воздухе и, донеся до пруда, опустил его в сонную, тихую воду.
  - Я даже и представить себе не могла, что здесь так спокойно и уютно. Всего-то минут пятнадцать езды от офиса, и будто другой мир…
  - Другой, - согласился Иван. – Родители мне рассказывали, что гуляли со мной в этом парке. Давно это было. Я тогда был ещё совсем маленьким.
  - Маленьким? – переспросила Лариса. – С твоим ростом просто не могу представить тебя маленьким! Интересно, как ты тогда выглядел?
  - Обычным пацаном, - ответил Иван. – И было это очень, очень давно. Так давно, что я ничего и не помню. Никаких воспоминаний не сохранилось. Мы здесь жили когда-то, в этом районе. Я, родители, двое моих братьев… Была старая квартира. Не коммуналка, по счастью, но – древняя. И дом был старый. Кажется, ещё двадцатых годов постройки. Его уже нет сейчас, этого дома. Снесли. От этого времени в памяти почти ничего не осталось. Только какие-то отдельные, едва удержавшиеся в памяти, туманные картинки…
  - Вы переехали отсюда?
  Лариса подошла к нему и положила руку на плечо.
  - А ты мне не рассказывал о своей семье. Прости, что расспрашиваю… Может, ни к чему мне слишком много знать… о тебе.
  - Переехали, - сказал Иван. – Ещё в конце шестидесяьтых. Тогда в Выхино строители сдали целый квартал знаменитых брежневских девятиэтажек. Вот нам и выделили квартиру. Тогда она казалась просто роскошной: четыре комнаты, большая кухня… ну, то есть, кухня казалась большой. После старого-то дома. Говорят, в старом доме под кухню оборудовали какой-то бывший чулан. В сороковые ещё там примус стоял… Это мне родители рассказывали, как они в своё время мучились! Вот… Потом каким-то образом электричество туда провели, электроплитку поставили, и, вроде, даже стол сумели как-то затащить. Там, конечно, не обедали. Только еду разогревали. Пять человек в чулане этом не поместились бы никогда…Да, ещё и стены в старой этой халупе осыпались. Потому дверьми никто не хлопал, а закрывали их очень осторожно. А то ведь и весь дверной косяк мог выпасть. И уж как в новую квартиру переехали, то года два нарадоваться не могли.
  - А переезд ты помнишь? – спросила Лариса.
  Иван кивнул.
  - Помню… суета, шум, все бегают вокруг меня. Я забился в угол, смотрю испуганно. Помню, миом меня протащили какой-то огромный, обитый тёмно-зелёной… плюшевой, кажется… тканью диван. Ножка дивана едва меня не задела… Отец сказал, чтобы я не путался под ногами, а сидел в машине и ждал родителей. И вот… не помню, сидел я в машине, как было велено, или остался до последнего всё в том же углу. Интересно же было смотреть на этот переезд! До того дня я и понятия не имел, что в небольшой нашей квартире так много удивительных, интересных, а то и просто потрясающий вещей. Например, коричневый лакированный комод или лампа с ярко-красным шёлковым абажуром. Мне рассказывали, что дедушка раздобыл эту роскошную лампу где-то в Манчжурии, где успел повоевать на самом исходе войны. Честно выменял лампу в местной лавке на яловые сапоги. Да… а вот куда пропала эта лампа – не помню.
  Иван виновато развёл руками.
  - Столько вещей в дестве было интересных… Всё куда-то пропало! Хоть бы какую-нибудь игрушку показать своим детям. Ту, что из моего детства. У меня в доме места теперь достаточно, хоть отдельную комнату под музей отводи. И ничего нет. Рассказываю детям, и вижу, что ничегошеньки им не понятно… У них-то совсем другая жизнь. Компьютеры, приставки игровые, роботы какие-то, трансформеры… Я и слов таких не знал! Они зато в лапту играть не умеют, а я это время ещё застал. Может, последний, кто эту игру застал. У нас во дворе… В том, новом дворе, у нового уже дома, в лапту где-то до начала семидесятых играли. Потом… перестали, конечно.
  Иван вздохнул тяжело. Время пробежало мимо, прочь, и так странно и обидно было в очередной раз осознавать, что ушло оно не только быстро, а ещё (и это было самое неприятное и непонятное) – незаметно.
  И оставило после себя только сны и картинки в волшебном фонаре памяти.
  - Твои родители живы? – спросила Лариса.
  - Слава богу…
  Иван обнял её.
  - Живы… Вот навещаю их только редко… Зачем тебе?
  Лариса повернула голову. Посмотрела ивану в глаза.
  - Зачем мне это знать?
  - Да.
  Она положила голову ему на грудь и молчала.
  - Зачем? – повторил вопрос Иван.
  - Ты так редко рассказываешь о себе, о своей жизни… Мне хотелось бы знать больше, но я боюсь… Боюсь привыкнуть к тебе. Чем больше знаешь о человеке, тем больше к нему привыкаешь.
  - Не всегда, - сказал Иван. – Иногда можно узнать такое…
  - Ты не из тех, - возразила Лариса.
  - Знать бы, из каких я, - печально ответил Иван.
  Лариса подняла голову. И поцеловала его. Слегка коснулась губами его губ. Поцелуй её был коротким, но очень нежным.
  «Всё не так…»
  - Всё не так, - сказал Иван. – Не так, как хотелось…
  - О чём ты? – спросила Лариса.
  - Вообще… Не надо… Не хочу об этом говорить. Прости, что напоминаю тебе об этом разговоре…
  - Ты о Гонееве? – уточнила Лариса.
  Иван помрачнел. И отвернулся.
  - О нём…
  - Посмотри на меня, - попросила Лариса. – Посмотри мне в глаза.
  «Она совсем не опечалена. Ей будто всё равно…»
  - Мы же не сможем быть вместе. Мы говорили об этом… И уйти друг от друга не можем. Вот так и живём, и ждём, что всё решится само собой.
  Иван кивнул.
  - Да, - согласился он. – И всё решается. Нам нужно…
  - Я вся равно не оставлю тебя, - прошептала Лариса. – Прости меня, дуру…
  - Это я виноват, - сказал Иван. – Я и буду выпутываться… Хорошо!
  Он посмотрел на часы.
  - Нам пора. Поехали, Лара… А то до ночи не успею… Дел много накопилось.
  - А что же с этим? – растеряно спросила Лариса. – С шатажистом? С ним как быть? Он же не остановится, Вань…
  Она словно очнулась от короткого и сладкого сна. Она смотрела на Ивана глазами испуганного ребёнка.
  - Может, время потянуть… Вань, получится? Ещё хотя бы неделю, две… Ты ведь справишься с ним? Неужели его остановить нельзя?! Он же идёт против всех. Нагло, самоуверенно! Почему он так уверен в своей безнаказанности? Неужели его задержать нельзя, за руку поймать?
  «Задержать? Можно, конечно. Ставицкому рассказать о всех гонеевских предложениях… Только поверит ли мне Николай? Едва ли… Не те у нас отношения. Задержу… А потом? Себя обманываем».
  Иван улыбнулся и обнял Ларису.
  - Хорошо, - прошептал он ей на ухо. – Всё будет хорошо… Ничего он не сможет сделать.
  Понимал Иван, что, к сожалению, Гонеев – сможет.
  Особенно если загонят его в угол.
  А то, что Гонеева искусно и умело загоняют в угол «кураторы», Иван теперь был абсолютно уверен.
  Но что… Что ещё он мог сейчас сказать любимой женщине?
  - Всё хорошо…

  «А ты рискуешь, Илья Петрович…»
  «Но согласитель, что до сих пор всё шло по плану. По плану пойдёт и дальше».
  «Уверен?»
  «На сто процентов, Павел Владимирович. Ещё пару дней, и созреет…»
  «Посмотрим… а почему ты мне интересные новости не сообщаешь?»
  «Какие?»
  «Не в курсе, что ли?»
  «Нет, Павел Владимирович, не в курсе. Не понимаю даже, о чём вы говорите…»
  «Ну, ну… Двойную игру затеял, Петрович? И Ставицкого прикрываешь, и с нами корешишься? Смотри, Илья Петрович, нехорошо это».
  «Да о чём это ты? Не пойму. Честное слово, не пойму!»
  «Вот как… Не в курсе, стало быть. Интересные дела творятся… Ладно, Илья Петрович. На нет, как говорится, и суда нет. Так?»
  «Правда, не понимаю… Опять в казино чего стрялось? Или зал накрыли?»
  «Да нет, Петрович, всё нормально. Работают… пока. Хотя с казино вы нам устроили…»
  «Да это не мы устроили! Это нам устроили!»
  «Как сказать, Петрович, как сказать… Такая заварушка, да ещё и с кровью, на пустом месте не возникает. Этот криминальный элемент гнильцу вашу чувствует. Согласен со мной?»
  «А мы тут при чём? Газетчики распускают слухи, что в игровых залах халявных денег немеряно, вот шпана и лезет. Не поливали бы нас грязью в газетах и по телевизору, может…»
  «Ладно, Петрович! Заболтался ты уже, я смотрю. На вас теперь любой из клиентов может в суд подать. К вам люди играть ходят, а вы им безопасность обеспечить не можете. А тот мужик, у которого жена погибла, со своим иском может и вашу дирекцию без штанов оставить. Особенно, если грамотные юристы ему помогут. Будешь потом… журналистов во всём обвинять. Намёк понял?»
  «Как не понять, мы понятливые…»
  «Ну вот, Илья Петрович… Продолжаем, в общем, конструктивное сотрудничество. Дня через три-четыре, будь другом, позвони и расскажи, как там у тебя с эти твоим…»
  «Романовым».
  «Да, с Романовым этим… Как дела продвигаются. И как там директор ваш, Ставицкий… Ослабил он хватку свою или нет. Вот об этом расскажи, пожалуйста. Очень тебя прошу, не забудь позвонить. Договорились?»
  «Договорились, Павел Владимирович!»
  «Хорошо… Держись, Петрович, не робей!»

  Свечин положил трубку.
  - Ну, что? – спросил Трофимов.
  - Сволочь двуличная этот Петрович! – выругался Гонеев.
  И погрозил пальцем телефонному аппарату.
  - Я тебе покручу хвостом, покручу! Информатор сообщил, что Ставицкий склад чистит, а этот гадёныш, Петрович, простачком прикидывается. Хотя ему-то наверняка известно, что крупную партию вывозят. Но нм об этом он не говорит! И с директором своим о чём-то шушукается… Может, нас же ему и сдаёт!
  - Отстранить? В вахётры сослать… или куда подальше? – уточнил Трофимов и, на вский случай, подвинул ближе к себе чёрную кожаную папку.
  Свечин слабо и словно бы нехотя махнул рукой.
  - Пусть резвится, пенсионер… Главное – он нервозную обстановку создаёт в компании, а нам это на руку. Он, небось, думает, что, в случае чего, его чекистские дружки трудоустраивать будут. А они на этого отставника давно рукой махнули! Если он так и дальше будет… и нашим, и вашим… У разбитого корыта останется. А мы без него обойдёмся! И сделаем всё законно. Что там Владимир Владимирович о диктатуре закона говорил?
  - Какой Владимирович? – удивился Трофимов.
  - Да вот… такой, - как-то неопределённо ответил Свечин.
  И добавил:
  - Вот эту диктатуру мы им и устроим. Не позднее, чем через неделю! У тебя всё готово? Что там твои ребята накопали?

28.

  Ровное, песчаное дно. Одна беда…

  В тот же вечер Гонеев позвонил Калязину.
  Калязин, руководитель секретариата Войкова, отдыхал в Испании.
  Гонеев не был знаком с Калязиным (с людьми, непосредственно подчинёнными Войкову, Гонеев вообще не был знаком, даже имён большинства из них не знал, тем более, что их имена и контактные данные не упоминались ни в одном из копоративных справочников), но решил позвонить именно ему.
  Потому что не верил Романову.
  Разговор с Романовым нужен был ему скорее для того, чтобы дополнительно скомпрометировать изрядно запутавшегося в личных отношениях заместителя директора в глазах руководства.
  Если Романов согласится на его предложение – будет хороший помощник в задуманном деле захвата бизнеса.
  Если нет (что более вероятно), то… То одно можно сказать наверняка – Ставицкому об этом разговоре он точно ничего не расскажет.
  «В благородство сыграет, Ларису будет покрывать… Здесь-то мы его и прихватим!»
  А, значит, проявит нелояльность по отношению к директору. Нелояльность, которая граничит с предательством.
  Именно так воспримет это Ставицкий!
  Любовная связь с женой директора, да ещё и участие в заговоре против руководства компании… Вот это компромат!
  Гонеев был убеждён, что Ставицкий непременно остранит Романова от работы над международными проектами…
  «А, может, вообще прибьёт сгоряча!»
  …и сорвёт тем самым вывоз оборудования из России. Стало быть, сам же разрушит свой план плавного сворачивания бизнеса в России.
  «Свечина это, конечно, обрадует. Но не это главное!»
  Когда директор с замом сожрут друг друга, останется Краснов…
  «Слабак! Исполнитель на подхвате…»
  Артёменко с его техническим отделом…
  «Тоже исполнитель, не более того…»
  Дорошев с отделом оперирования, и, пожалуй, всё.
  Остальные – среднее звено, мелкий офисный народец.
  Тогда на кого из топ-менеджеров ставить?
  «Потом решим» определил Гонеев. «Войков директора, скорее всего, со стороны назначит. У него свой кадровый резерв имеется. Тогда и поймём, кто из оставшихся топ-менеджеров к Войкову приблизился. К тому времени, может, и Свечин этот бизнес этот бизнес к рукам приберёт… Кто знает, что он там придумал. В любом случае – я своё дело сделаю. Бизнес приторможу. А там – пускай ментовские с ними разбираются».
  Но одно только обстоятельство оставалось неопределённым при таком раскладе.
  Если Романов всё же откажется сотрудничать, то как довести тогда нужную информацию о сваре и грызне в руководстве компании до сведения главного акционера?
  Как на Войкова выйти?
  Послать письмо по электронной почте от своего имени?
  Самый глупый вариант. Явное нарушение субординации, и не будет Войков читать письма какого-то начальника службы безопасности.
  Будет действовать по принципу: «кто сотрудника на работу принимал – тот пусть с ним и разбирается». То есть, перешлёт письмо Ставицкому.
  Если вообще письмо до него дойдёт… Не известно ведь, что там за адрес администраторы из Ай-Ти отдела забили в корпоративную адресную книгу. Может быть, это почтовый ящик секретариата. Кто письмо получит, кто его прочитает и кому первым побежит докладывать – не известно.
  В общем, такой вариант – риск и полнейшая глупость.
  Значит, выходить надо на того, на кого можно выйти. То есть, на начальника секретариата.
  А его координаты в справочнике компании имеются.
  Правда, по офисному телефону дозвониться не удалось.
  Но ведь есть ещё и мобильный…

  - Я в аэропорт еду, перезвоните вечером…

  Калязин отправлялся в отпуск. Из Франции он летел на пляжи Майорки.
  Разговор пришлось отложить на вечер.
  «Так даже лучше» подумал Илья Петрович.
  Перезвонил он в половине девятого, из дома. С домашнего телефона, набрав предварительно код телефонной карты.
  Так дешевле. Он понимал, что стоимость такого звонка бухгалтерия ему не компенсирует.

  - Не слишком рано звоню, Николай Михайлович?
  - Да нет, пожалуй… Как раз вернулся в номер. Что за проблема у вас такая срочная,.. э-э…
  Гонеев понял, что Калязин забыл его имя. И поспешно подсказал:
  - Гонеев, Илья Петрович. Начальник службы безопасности группы компаний…
  - Да, да, - прервал его Калязин. – Что у вас, Илья Петрович? Только побыстрее, пожалуйста…
  Голос Калязина звучал сухо и раздражённо.
  Гонеев понимал, что не лучшее время он выбрал для разговора (и сам не любил, когда во время отпуска его беспокоили), но выхода у него не было.
  И времени не было. Не ждать же, когда у Калязин отпуск закончится!
  - Простите, что беспокою…
  - Слушаю вас! – повысил голос Калязин.
  «Ишь ты, грозный какой!» подумал Гонеев.
  И усмехнулся добродушно.
  «Всякая выскочка себя начальником считает… Хорошо, будем с тобой повежливей. До самой сахарной приторности».
  - Я много времени у вас не отниму, Николай Михайлович. Мне срочно необходимо довести одну крайне важную информацию до сведения акционеров...
  - Миноритариев? – с явной иронией переспросил Калязин. – Это не в моей компетенции.
  - Да нет, до главного, так сказать, акционера, - поправился Гонеев. – Я бы даже сказал, владельца бизнеса. То есть вашего непосредственного начальника.
  - А почему не действуете через руководителя московской компании? – с подозрением переспросил Калязин. – Вы ставите своё руководство... мягко говоря... в неудобное положение.
  - Есть одно обстоятельство...
  Гонеев замолчал на секунду, стараясь поточнее подобрать слова. Он почувствовал, что Калязин стал проявлять интерес к разговору, и понял, что именно сейчас нужно говорить как можно короче и точнее.
  - ...о котором я хотел бы проинформировать непосредственно Александра Олеговича.
  И, не давая Калязину возможности вставить в разговор хоть какую-нибудь, пусть даже самую короткую фразу, Гонеев выпалил на одном дыхании(так быстро, словно боялся, что от малейшей заминки у него не хватит уже решимости произнести роковые слова, отрезающие ему все возможные пути к отступлению):
  - Руководство российской компании не в состоянии обеспечить безопасность бизнеса. Все мои попытки исправить ситуацию руководством же и блокируются.
  Калязин молчал примерно минуту. Минута эта показалась Гонееву необыкновенно долгой.
  На исходе этой минуты Илья Петрович почувствовал, что пальцы, сжимавшие трубку телефона, затекли и предсудорожно заныли.
  - Серьёзное обвинение, - подал голос, наконец, Калязин.
  Фразу эту он произнёс как-то странно, нараспев, растягивая гласные.
  «Ошарашен, дорогой, ошарашен» с удовлетворением отметил Гонеев. «Прихватил я вас всех за одно место, а вы и не ожидали!»
  - Серьёзное, - повторил Калязин. – Это, как я понимаю, не просто ваши догадки и плоды размышлений. Есть доказательства?
  - Безусловно, - с готовностью подтвердил Гонеев. – Иначе я ни в коем случае не решился бы беспокоить вас и, тем более, Александра Олеговича. Я, конечно, не могу судить об финансовых, логистических или организационных аспектах бизнеса, но...
  - Покороче, пожалуйста, - срывающимся голосом произнёс Калязин.
  - ...с точки зрения безопасности бизнеса, - ничуть не смущаясь, продолжил Гонев, - руководство российской компании явно неправильно выстроило отношения с правоохранительными органами. Схемы, которые используются при выводе бизнеса, небезопасны. Непродуманы, юридически небезупречны, а местами так просто...
  Он замялся и через секунду выдохнул:
  - ...криминальны.
  - И вы хотите сказать, - осторожно спросил Калязин, - что все ваши попытки противодействовать реализации подобных... небезупречных схем ни к чему не приводят?
  - Увы, - ответил Гонеев.
  И вздохнул так, чтобы во вздохе этом собеседник непременно почувствовал всю горечь жизни обиженного судьбой честного служаки.
  - Ник чему не приводит, - подтвердил Илья Петрович. – Кроме выговоров за излишнюю служебную активность. А ошибки тем временем накапливаются... Знаете, у меня есть основания думать, что всё это откровенное безобразие происходит не только в силу... как бы это сказать... некоторого легкомыслия топ-менеджеров или, скажем, их недооценки рисков. К содалению, есть факты... Возможно, это реализацию плана по «сливанию» бизнеса.  То есть...
  - Простите, не понял, - прервал его Калязин. – Вы сказали – «сливанию»? Слово такое интересное...
  - Ну, сливают, слив! – нетерпеливо повторил Гонеев, повысив голос.
  «Что он дурачком прикидывается!» с раздражением подумал он.
  - Теперь понимаете? Они уводят компанию!
  - Детали, - строго сказал Калязин. – Дальнейшего обсуждения не будет без деталей. И никакого доклада Александру Олеговичу не будет до тех пор, пока вы не предоставите доказательства. Подробные, и в письменном виде. Иначе я буду воспринимать это как клевету и попытку дискредитировать руководство российской компании. И буду вынужден проинформировать акционеров о вашей нелояльности. Какие они сделают после этого выводы, вы и сами понимаете...
  - Понимаю, - подтвердил Гонеев.
  И облизал пересохшие губы.
  - Понимаю... Мне нужно время...
  - Когда сможете направить мне доклад? – уточнил Калязин.
  - Два-три дня, - ответил Гонеев. – Такой важный документ... нельзя готовить слишком поспешно. Все материалы, доказательства собраны, и готов черновой вариант письма, но нужно ещё какое-то время, чтобы упорядочить информацию. Всё разложить, так сказать, по полкам.
  - Три дня, - отрезал Калязин. – Не больше! Сейчас, как я понимаю, в Москве уже вечер, поэтому первым днём считаем завтрашний. Если через три дня я не получу от вас письмо с соответствующими доказательствами, то проинформирую Александра Олеговича о нашем разговоре. Все ваши обвинения в этом случае будут восприниматься как беспочвенные и послужат доказательсвом вашей нелояльности.
  - Я направлю, направлю! – поспешно подтвердил Гонеев.
  И даже начал, встряхивая головой, согласно кивать, хотя собеседник жестов его увидеть никак не мог.
  - Конечно, направлю! К сроку, как договорились! Не сомневайтесь!
  - Ноутбук у меня с собой, - предупредил, на всякий случай, Калязин. – Так что почту проверю оперативно. И не вздумайте потом отказываться от своих слов!
  - Никогда! – подтвердил Гонеев. – Получите в лучшем виде!
  Калязин прошептал в ответ что-то неразборчивое и положил трубку.
  А Гонеев после этого долго ещё сидел в кресле, слушая короткие гудки в неотключённом телефонном динамике, отмеряющие половинки секунд отпущенного ему времени.
  Илья Петрович прикрыл глаза, голова закружилась, и показалось ему на мгновение, будто сползает по длинному, пологому склону на дно глубокого, тёмного оврага.
  И движение это вниз всё убыстряется, убыстряется, готовое уже смениться падением.
  «Нет!»
  Гонеев открыл глаза.
  «Всё по плану!» прошептал он.
  И повторил решительно, словно хотел убедить самого себя:
  «Всё по плану!»

  Ровное, песчаное дно. Одна беда: сквозь тонкий слой песка проступают острые края густо усыпавших дно чёрных лавовых камней.
  Идти надо осторожно. Порезаться легко.
  Хорошо, что на пляж можно выйти не по пологой отмели, что длинной, растянувшейся метров на двести, белой полосой чистейшего карибского песка просвечивает сквозь тонкий слой бирюзовой воды, а поднявшись по лестнице - прямиком на пирс.
  И дальше можно спокойно, не спеша пройти по пирсу, шлёпая мокрыми ногами по гладким, полированным плитам. Мимо яхты, мимо пришвартованного у самого берега прогулочного катера.
  На пляж. На веранду, под спасительный тент. Спрятаться там от палящего, до корки сушащего кожу тропического солнца.
  Войков набросил халат.
  Сел в заскрипевший под тяжестью его тела шезлонг.
  Минут пять тянул, не спеша, «мохито» сквозь тонкую, серебристую коктейльную трубку.
  Отставил бокал.
  И сказал:
  - Подойди ближе, Борис Иванович… Поговорить нужно, один вопрос обсудить. Мне тут Николай звонил. Да, нашёл время, отпускник… Ему бы отдыхать надо, как нам с тобой, а он вот ввязался… не понятно, во что именно. Я вот что думаю… Может, и нам на пару деньков наши карибские каникулы сократить? Как думаешь? Беспокоит меня московский офис, беспокоит…

  В восемь часов вечера Савченко получил из бухгалтерии документы на первую отгрузку в Венгрию.
  «Опять через Украину ехать!» с тоской подумал он.
  Теперь любой маршрут, проложенный через территорию Украины, пусть даже украинский участок в данной случае и был транзитным, казался Валерию опасным.
  Будь его воля, он бы даже согласился пустить машины через белорусскую территорию (не смотря на всю свою нелюбовь к лихим белорусским таможенникам, соловьям-разбойникам батьки Лукашенко, которые с особым вниманием и с нескрываемой неприязнью относились к игровому оборудованию и норовили при случае задержать машину, непременно досмотреть груз и при малейшей возможности – выгрузить его на таможенный склад, дабы подвести потом под конфискацию в пользу жадного до чужого добра батькиного государства).
  Савченко привычки белорусских таможенников давно уже и очень хорошо изучил, потому даже из России в Польшу грузы возил, пуская машины в объёзд Белоруссии через территорию Украины или Прибалтики.
  Но теперь он был готов рискнуть, поехав через батькины владения.
  Он понимал, что маршруты вывоза аппаратов, скорее всего, хорошо известны тем людям (в погонах они, интересно, или в штатском?), что задержали предыдущий трейлер на границе.
  Машину с аппаратами для Денисенко…
  Они наверняка знают и время выхода груза (Савченко и сам не мог понять, откуда у него такая уверенность в необыкновенных способностях или же в необыкновенно хорошей информированности этих неизвестных ему «людей в погонах или штатском», но уверенность эта была абсолютной).
  Стало быть, могут и на трассу направить мобильную группу СОБРа…
  То, что «они» это могут, что «их» возможности позволяют и такие серьёзные операции проводить – Савченко так же не сомневался.
  Многолетний опыт логистика научил его самым серьёзным образом учитывать возможности силовых структур по неожиданному прерыванию самых отлаженных и юридически безупречных логистических процессов.
  Потому полночный звонок Ставицкого…
  - Чёрт, ребёнка разбудил! – крикнула жена, забегая с пиликающей трубкой в ванную комнату. – Говорила тебе, отключай телефон, когда домой приходишь! Душ выключи! И руки вытри, не бери мокрыми! Надоело уже твоё руководство! Зарплату полгода не повышают, и звонят, звонят!..
  …с предложением изменить маршрут вывоза и время выхода трейлера его обрадовал.
  - Дверью не хлопай! – прошипел Валерий жене, закрыв пальцем микрофон.
  Отпустив палец, выпалил громко и радостно:
  - Полностью согласен, Николай Романович. Можно через Прибалтику, только маршрут удлинится. И надо у перевозчика уточнить, как у него ситуация с дозволами, визами для водителя… Он же на другой маршрут рассчитывал. В любом случае, дополнительные расходы будут.
  - Ты можешь перевозчику наликом заплатить? – спросил Ставицкий. – Из нашей кассы возмёшь… Так, чтобы оплата не проходила через бухгалтерию. Примет перевозчик такую схему оплаты?
  - Наверное, примет, - неуверенно ответил Валерий.
  «Зачем такие выкрутасы странные?» подумал он. «На НДС экономит? Так можно с офшорки заплатить… Бухгалтерии не доверяет? Странно это всё…»
  - Если надо инвойсы корректировать, - продолжал Ставицкий, - то исправляй их сам. За печатью и факсимиле в бухгалтерию не ходи. Если потребуется – позвони мне, тебе печать передадут через юристов. До подхода груза в Венгрию эту тему вообще с бухгалтерией не обсуждай. Понятно?
  «Нет, конечно!» подумал Савченко. «А следующие отгрузки? Всё в обход бухгалтерии? А денежные переводы за поставки как отслеживать? Не понимаю…»
  - Чего молчишь?
  - Всё понятно! – бодро отрапортовал Савченко. – Так и сделаем!
 
29.

  Сергей развернул машину на узком пятачке перед въездом в переулок и осторожно, самым медленным ходом, сдал назад, загнав машину в тёмную, глухую арку старого сталинского дома.
  - Ужинал? – коротко, не столько с вопросительными, сколько с почти что утвердительными интонациями бросил водителю сидевший на переднем сиденье Ставицкий, быстро перебирая растрёпанную пачку документов.
  «С чего забота такая?» удивилённо подумал Сергей.
  - Не успел, - честно признался он. – Как обычно, пару бутербродов на ходу перехватил, вот и…
  - Сходи поужинай, - сказал Ставицкий, убирая документы в портфель и защёлкивая замки.
  - И двигатель не глуши…
  - А вы как? – осторожно спросил водитель.
  - Не твои заботы, - отрезал Ставицкий. – Не забудь документы на машину оставить и доверенность…
  - В бардачке всё, что надо, - успел вставить Сергей. – Как обычно.
  - И вали ужинать, - продолжил директор. – Я покатаюсь… немного. Через три часа подходи к залу на Смоленке. Оттуда домой повезёшь.
  Водитель кивнул в ответ. Вышел, осторожно прикрыв за собой дверь (директор громких и резких хлопков не одобрял), пошёл прочь – и буквльно через две секунды исчез, словно растворился в сгущающейся вечерней мгле.
  «Дела всё, дела…» подумал Ставицкий, выходя из машины, чтобы пересесть на место водителя. «О себе подумать некогда. В отпуск бы… Хотел осенью в Индонезию, но там, говорят, климат для сердечников… не очень. А ты, Николай, сердечник теперь, больной человек. Допрыгался, бизнесмен чёртов! Ещё пара приступов, и всё… Манной кашкой будешь питаться, соки пить вместо француских вин. И никаких женщин. Такую вот судьбу себе устроил. Что там врач говорил? Никаких волнений?»
  Ставицкий грустно усмехнулся.
  «Хорошо сказал, правильно. Никаких волнений, только положительные эмоции. Где их взять только, эти эмоции? Одни волнения… В джунгли сбежать, что ли? Или в те самые пампасы, куда так стремился сумасшедший учитель географии из «Золотого телёнка»? Не получится… Так? От себя не сбежишь. Судьба, Коля, судьба. Ладно, Николай Романыч, не грусти. Сдаётся мне, что погуляешь ты ещё немного. Есть ещё ресурс… у мотора твоего».
  Ставицкий позвонил Лене.
  - Да поздно уже, Николай…
  - Лена, прости глупого шефа, но раньше не мог. Честно слово!
  - Меня и так уже спрашивают…
  - Кто?
  - Родители!
  - Родителей нельзя огорчать, Лена. Или это парень твой ревнует?
  - Да нет у меня…
  - Родители тебя поймут. Ты уже взрослая девочка. Куда за тобой заехать?
  - Ой, не домой только! Я у «Парка культуры» буду, минут через десять.
  - Понял… Я на офисной машине. Жди на улице, у выхода с кольцевой заберу. Покатаемся немного…

  Минут десять они ехали молча.
  Машина летела по необычно пустому в такое время Садовому кольцу, постоянно перестраиваясь из ряда в ряд, словно в одном, сплошном, затянувшемся обгоне постоянно обходя другие автомобили.
  Ноконец, когда Николай особенно рискованно подрезал заметавшиеся в левой ряду «Жигули», Лена не выдержала и, тронув любовника за локоть, шемнула ему на ухо:
  - Коля, успокойся, ради бога… Что с тобой?
  - Сам виноват! – бросил Николай, погрозив кулаком ушедшему вправо «жигулёнку». – Раз трусишь, нечего по Москве ездить!
  - Сбавь скорость, - попросила Лена. – Я трусиха, Коля. Не люблю такую езду. Ты ведь поговорить хотел, а не гонки устраивать… Правда?
  - Правда, - согласился Николай.
  И сбросил скорость.
  Он повернул на Ленинградский проспект и поехал в сторону области. Они миновали развязку на пересечении с Третьим кольцом, объехали закрытый на ремонт туннель у Сокола, мост у «Войковской», и поехали дальше, приближаясь уже к кольцевой дороге.
  - У нас загородная прогулка? – спросила Лена.
  - Да, небольшая загородная прогулка, - ответил Николай. – Смотри-ка, нам везёт! В область движение почти свободное. Наверное, успели уже все разъехаться из Москвы…
  - Куда мы едем? – спросила Лена напрямую.
  Она ещё могла понять, почему свидание в машине (когда связываешься с женатым мужчиной, то надо быть готовым и к таким неудобствам). Но почему непременно надо ехать за город – ей было совсем не понятно.
  Да ещё и на ночь глядя…
  «Коля совсем странным стал» подумала она.
  - Тут, недалеко от Старбеево, есть одна база отдыха, - пояснил Николай. – И есть замечательный ресторан, где готовят свинину, запечённую по-французски, с овощами и срыной корочкой. Пальчики оближешь! Вот и предлагаю… навестить.
  - Сейчас? – удивилась Лена. – Поздно уже… Они, наверное, закроются скоро.
  - Ерунда! – беззаботно ответил Николай. – Для меня они всегда открыты. Владелец ресторана – мой хороший знакомый. Я ему помогал в своё время бизнес начинать. В девяностых с кредитами плохо было, вот я его и познакомил с банкирами, которые согласились дело его профинансировать. Да и потом… друг другу помогали. Так что не волнуйся, примут как родных…
  Он набрал на ходу номер телефона и, поздоровавшись, бросил отрывсито и уверенно:
  - Алексей, я у тебя поужинать хочу. Не один, с гостем… Да, с очень красивой женщиной. Понимаю, что ты не на месте… А как я тебя познакомлю с ней, если ты не на месте? Вот видишь, не повезло тебе… Да, позвони своим ребятам. Пусть столик организуют. Лучше на веранде, ближе к лесу, к природе… Нет, не боюсь комаров. Нет их в твоих краях, проверял уже. Сделаешь? Буду через сорок минут. Ну, давай…
  «Романтично» подумала Лена. «Ужин на природе…»
  И тут же радость снова сменилась удивлением.
  «Почему через сорок минут? Так долго? Странно, мы уже мост через канал проехали…»
  Машина свернула с Ленинградского шоссе.
  За окном промелькнули приземистые пятиэтажки Химок, потом сонные дачные домики за высокими заборами, и через десять минут, миновав окраины разреженных просеками перелесков, подъехали они к ярко освещённой будке, возле которой стоял уже в полной боевой готовности, с фонариком наизготовку, охранник.
  Николай остановил машину и опустил стекло.
  - Звонили? – спросил он охранника.
  Тот повёл фонариком на номер машины, поправил сползший набок чёрный берет, и важно кивнул.
  Потом подошёл к будке и, просунув голову в приоткрытое окно, крикнул невидимому с дороги напарнику:
  - Открывай!
  Николай проехал ещё немного. В метрах десяти за будкой, открывая проезд, гостеприимно поднялся шлагбаум.
  - Ну вот, - сказал Ставицкий. – Мы на охраняемой территории. Можно расслабиться…
  Но настроение у Лены вовсе не располагало к релаксации и расслаблению.
  Она хорошо уже изучила поведение Николая, и знала о его привычке самые важные разговоры проволить на таких вот «охраняемых территориях».
  «Господи, что ему нужно?» подумала она.
  Конечно, она понимала, что ему потребуется помимо обещанного ужина. Или вместо него…
  Но ведь не только для любовного свидания привёз он её сюда.
  Или, всё-таки…
  «Новые ощущения ему потребовались? Прежних уже недостаточно…»
  Вот это уже было обидно осознавать.
  «Что я ему, девочка по вызову? Бегать на ночь глядя, ехать за город… Ради его новых ощущений? Что он тут выдумывает!»
  Николай долго кружил по опустевшей к вечеру парковке, выбирая (как догадалась Лена) место поукромней.
  Наконец, выбрав, припарковал машину в самом дальнем углу, прямо под тяжёлыми, прижимающимися к земле кронами вековых елей.
  - Пойдём? – спросила Лена.
  - Рано ещё, - ответил Николай, посмотрев на часы. – Полчаса ещё. Пусть всё подготовят… Посиди немного.
  «Понятно» подумала Лена. «Разговор всё-таки будет… Давай, Коля, не стесняйся. Опять, наверное, жаловаться будешь на одиночество. А сколько людей вокруг тебя, Коля? Снуют, мельтешат, каждый взгляд твой ловят, шуткам твоим глупым смеются. А я вот… действительно одна. Даже когда с тобой… Мне бы жилетку найти, чтобы поплакаться».
  Она терпеливо ждала. Николай молчал, словно не решаясь начать этот так тщательно подготовленный им разговор.
  Но всё-таки решился. И…
  - Лен, - каким-то неуверенным, почти детским голос произнёс он, - может, пожениться нам?
  - Что?!
  От удивления Лена вскрикнула. И так быстро глотнула воздух, что едва не задохнулась. Переведя дыхание, она наклонилась к Никлая. Посмотрела ему в глаза.
  Он смотрел прямо. Спокойно. Не отводя взгляд.
  - С ума сошёл? – спросила она.
  - Это согласие или как? – с кривой усмешкой, едва скрывавшей волнение и подрагивание губ, спросил Николай.
  - Ты серьёзно?
  Лена остранилась от Николая. Она была совершенно ошеломлена. Она ожидала что угодно, какой угодно разговор, пусть даже самый необычный, готова была (как казалось ей) к любому…
  Но это предложение она совершенно не могла предвидеть.
  - Серьёзно, - более уверенным голосом произнёс Николай. – Выходи за меня… Замуж. Правда, Лен… Я…
  - Прекрати! – крикнула Лена. – Что за шутка дурацкая?
  И она попыталсь открыть дверь.
  - Нет, - упрямо повторил Николай. – Постой, прошу тебя! Я… это…
  Он встряхивал и мял карманы пиджака, проверяя их содержимое.
  - Я даже кольцо приготовил… Вот только… Чёрт, как меня эта работа умотала! Не могу больше! Лен, посиди! Послушай меня!
  Она замерла. Потом захлопнула открытую было дверь. Николай продолжал хлопать по карманам.
 Потом сказал виновато:
 - Точно, на работе оставил. В офисе, в сейфе. Вот ведь дурак! Но… это… Я правда предлагаю.
  Она молчала.
  - Что скажешь, Лен? Нет, понимаю… Я должен сейчас что-то небычное сказать. Вот пробую…
  - Не пробуй, - ответила, наконец, Лена. – Ты уже сказал. Ты что придумал, Коля? Долго думал? У тебя же семья. У тебя жена. Молодая, красивая. Сколько лет она тебе отдала?
  - Хватит! – воскликнул Николай каким-то отчаянным, надорванным голосом. – Что она мне отдала? Скандалы, истерики, а потом и равнодушие. Вот что! Думал… Да, долго думал! Очень долго! Переживал, мучался. Не веришь?
  Лена пожала плечами.
  - Напрасно не веришь, - продолжал Николай. – Конечно, это я каменный, бесчувственный, бессердечный. Всех терзаю, замучал всех… А у меня нервы есть? Сердце есть? Есть, Лена, поверь мне. А ей… Ей, Лена, на всё это наплевать. Поверь мне, за несколько лет человека понять можно. Я её понимаю. Конечно, разница в возрасте… И внешность у меня… Ну, скажем, не как у мужественного ковбоя из вестернов. Так, средненькая внешность. Неужели не понимаю, почему эта вот… молодая и красивая… вышла за меня? Я ведь любви от неё не требовал. Хотел только верности... Ладно, не смотри так! Я мужик, я обеспечивая семью, я её жизнь, в конце концов, делаю лёгкой и беззаботной. Я ей изменял, и сейчас изменяю. Но ведь, чёрт возьми, защищаю её, жену мою, от всей этой проклятой, жестокой, звериной жизни которая, не будь меня, сломала бы её как тростинку. Вернее, думал, что защищаю… А оказалось, по её-то мнению, нет! Ничего подобного! Знаешь, что на мне сказала вчера?
  Лена покачала головой.
  - Перестань, Коля…
  - Она мне сказала, - медленно произнёс Ставицкий. – Вот так вот… призналась… Дескать, я ей не нужен! Она и без меня прекрасно обойдётся! Есть, понимаешь ли, люди получше меня. Покрасивей, должно быть, поумней…
  Он замолчал на мгновение, а потом с резким выдохом и хрипом по буквам проговорил:
  - По-бо-га-че!
  Лена положила ладонь ему на локоть.
  - Коля, успокойся. Это всё…
  - Это давно тянется! – прервал её Ставицкий. – Я долго… долго не мог решиться. Она, конечно, не любила меня, но я-то её любил! А теперь… Конечно, начала меня сравнивать… с другими… Нашла, может, кого… Или найдёт скоро. Я ведь…
  Он обнял Лену и приблизил губы у её щеке.
  И сказал шёпотом:
  - Я болею, Лена… У меня сердце… пошаливает. Мне сейчас… Мне ведь так была нужна её поддержка. Понимаешь? Не любовь, не чувства, не пылкие страсти, а просто - понимание и поддержка. Нет…
  Он закрыл глаза.
  - Нет этого… Не могу ей верить. И любить больше не могу. Тем более… и не нужен ей вовсе. Не могу… ругаться, нервничать, сжигать себя. Не могу больше! Нужна семья, Лена. Просто нужна семья.
Лена остранила его. Мягко, словно стараясь не обидеть.
- Коля, - спросила она, - а ты ведь и ей когда-то в любви признавался? Наверное, так же говорил о том, что хочешь иметь семью. Она так же тебя слушала, поверила тебе…
  - Ты же – не она, - возразил Николай. – Ты другая. Я думаю… верю, что будет всё иначе. Ведь иы знаем друг друга…
  Лена покачала головой. Губы её задрожали, словно она еле сдерживала плач.
  - Ты что? – удивился Ставицкий. – Что с тобой?
  «Господи, я же не знаю, что сказать ему! Не знаю… Всё начиналось, лишь как роман, приключение… Как это странно… всё… получается!»
  - Не отвечай пока, - сказал Ставицкий. – Я всё понимаю. Это так неожиданно для тебя. Но знай… Я хочу, чтоб ты знала! Это никогда не было для меня лишь развлечением. Я всегда…
  Он обнял Лену и от поцелуя, страстного, долгого поцелуя у него перехватило дыхание. Вкус её губ, её кожи, и вкус одинокой слезы, скатившейся по её щеке, и запах хвои, и шорох раскачиваемых ночным ветром крон дремлющих елей, и закачавшийся свет дальних фонарей, и слова, что он продолжал шептать, все звуки, запахи, цвета и тени, все ощущения мира – всё это стало вдруг контрастным и резким, обострённым и отчётливым, словно душа спешила насытиться миром, жизнью, любовью.
  Возбуждение охватило его, и сдерживать себя он больше не мог.
  - Не здесь, - успела прошептать Лена. – Там, сзади…
  Она и сама горела, будто в огне. Ей казалось, что тело её плавится и растекается мягким воском.
  - Сейчас, - прошептал Николай. – Сейчас…
  Они поспешно, будто боясь потерять хоть секунду, пересели на заднее сиденье. По счастью для них, широкое и мягкое.
  Он расстегнул на ней кофту, освободил её груди от бюстгалтера. Кончиком языка ласкал её затвердевшие розовые соски, гладил груди, сжимая ладонью горячую кожу.
  Юбка её задралась, обнажая ноги.
  Он расстегнул брюки. Поглаживая колени её, мягким движением развёл её ноги…
  - Постой, - прошептала Лена. – Кажется, на сиденье… мешается что-то…
  Он провёл ладонью по сиденью и нащупал забытый им кожаный портфель.
  И резким, яростным движением отбросил его на пол.
  - Теперь ничего,.. – прошептал он в ответ. – Ничего не мешает…

30.

  - Машина прошла границу, - сказал Савченко.
  Прошло два дня.
  Романов посмотрел на экран электронного календаря.
  - Всё в порядке? – словно не веря, переспросил он.
  - Всё в порядке, - подтвердил Савченко. – Я генеральному уже докладывал.
  - Ну, и как генеральный? – для проформы поинтересовался Романов (хотя реакция ставицкого вполне мог предугадать).
  - В восторге, - ответил Валерий. – Теперь требует отгрузки ускорить. Вот только не знаю, как контракты закрывать…
  - А что такое? – удивился Романов. – Какие проблемы? Как обычно, через бухгалтерию, финансовый отдел.
  Савченко как-то сразу замялся и с ответом не спешил.
  «Ставицкий, похоже, не всем сотрудникам доверяет» догадался Романов.
  - Ладно, не придумывай ответ на ходу, - сказал Романов. – Будем считать, что я ничего не слышал.
  Он положил труку.
  И набрал номер Ларисы. Теперь он звонил ей на офисный номер.
  «Секретничать бесполезно… Гонеев точно всё знает».
  - Лариса, - произнёс он тихо, дождавшись ответа, - не говори ничего, просто послушай. Я сейчас еду к Левковскому. У меня встреча с ним… А потом придётся поговорить с Гонеевым. Время прошло. Тянуть мы больше не сможем… Под дудку Гонеева я танцевать не буду. Ты это знаешь. Прости, Ларис, я подтсавляю тебя…
  - Нет, - ответила Лариса. – Ты не при чём…
  - Лариса, не надо отвечать! – воскликнул Иван. – Я один в кабинете, мне проще.
  - А мне всё равно, - ответила Лариса. – У нас с Николаем и так всё… до ручки дошло. Решай сам, Иван… Только скажи мне потом, как всё там у вас…
  Она положила трубку.
  «Как у нас?» подумал Иван. «У нас-то понятно… Как тебя потом спасать – вот вопрос!»

  Лариса посмотрела равнодушно и устало на замершую от удивления Веронику.
  - Что, Вера? Спросить хотела?
  - Я… ничего, - тихо ответила Вероника. – Я тут с отчётом по командировке…
  «С ума сошла!» подумала Вероника. «В открытую уже с любовником своим… болтает. А если муж узнает? По всему офису такой шум пойдёт! Он же её… Господи, лучше бы я этого не слышала!»
  - Или, поболтай с девчонками, - грустно сказала Лариса. – У вас с Лидой кофе-брейк. На десять минут.
  Вероника взяла со столика блюдце и маленькую кофейную чашку. Подошла к двери, задержалась на секунду, словно ожидая, что Лариса скажет ей вслед ещё что-нибудь, и, не дождавшись, вышла.
  «Вот всё и решилось» подумала Лариса. «Наверное, иначе и быть не могло…»

  Иван задержался на минуту у входа в казино.
  Он увидел мужчину, который молча и абсолютно неподвижно стоял у края парковочной площадки, сжимая в руках странный белый предмет, похожий то ли на большой, смятый в ком платок, то ли на вырванный из одежды кусок ткани.
  Человек этот был бледен, словно кровь ушла из его тела или же неожиданным, невесть откуда взявшимся в летний день холодом захвачен, скован, заморожен до мертвенной белизны.
  И бледностью своей, и неподвижностью он похож был на восковой манекен, забытый кем-то и неопонятно какими судьбами оставленный на краю асфальтовой площадки.
  - Кто это? – спросил Иван Карнева, что встречал его у дверей казино.
  Карев недоумённо пожал плечами.
  - Простите, не понял, Иван Сергеевич. Леонид Николаевич просил вас встретить и обязательно к нему проводить…
  «Хоть бы поздоровался ради приличия» подумал Карев с затаённой обидой, заметив, что Романов и не смотрит в его сторону и даже, похоже, не слушает его. «Все начальники, все такие занятые… Поздороваться им лень! И штат мне наполовину сокращают. Скоро и самого сократят… И не заметят! И вопросы какие-то непонятные задают…»
  - Вот этот человек…
  И Иван, пренебрегая правилами приличия, пальцем (хотя и не явно, не открыто, стоя вполоборота к загадочному гостю) показал на мужчину.
  Карев пригляделся, близоруко прищурив глаза, и, сообразив, наконец, о ком же это спрашивает его начальник, кивнул и пояснил Ивану, отчего-то полушёпотом:
  - Вы не обращайте внимания… Это, знаете… Наш бывший клиент. Постоянный посетитель. Очень хороший клиент, обеспеченный человек! Золото просто, а не игрок. Ну, не он сам, собственно, игрок. Жена его играла… Очень, очень азартным игроком была. А он… Он денег не жалел, нет! Знаете, по моему он все игры, ставки своей супруги… Да, именно он и спонсировал. Мы очень благодарны ему были. Знаете, если средняя доходность аппарата три тысячи долларов в месяц, и это по Москве, то с такими вот клиентами!.. Да, мы ему и кредитную линия даже предлагали. Но он отказался! У него с деньгами всё было…
  - Играла? – несколько замешкавшись, переспросил Иван. – Почему в прошедшем времени? Его жена…
  - …с деньгами хорошо было, - закончил фразу Карев.
  И тут же, без остановки, ответил:
  - Так погибла она. Вы же слышали об этой ужасной перестрелке, нападении? Боже ж ты мой, тут половина посетителей была просто в истерике! И какая тут стабильность в стране, хотел бы я спросить?
  - Погибла, - повторил Иван это страшное, окончательное, обрывающее жизнь слово.
  «Погибла…»
  Он почувствовал, как пробегает по коже холодок, будто здесь, на пороге казино, почувствовал он вырвавшееся из склепа дыхание смерти.
  И огни рекламы со их суетным и суматошным мельканием показались ему какими-то ненужными, неуместными.
  И эта музыка…
  «Праздник продолжается…»
  - Я так думаю, с ним сдвиг какой-то случился, - продолжал Карев. – Он вроде… Не в себе. Который день ходит сюда, как на работу. Раньше на машине приезжал, а теперь вот… ходит. За руль боится сесть? Не понимаю… Приходит – и стоит, стоит. Мы уж не трогаем его. Понимаем, горе у человека. Опять-таки, клиент… Может, вернётся ещё…
  - Нет, - ответил Иван. – Только если не выдержит, и окончательно с ума сойдёт.
  Карев, не скрывая недовольства, скривился и пальцем потянул воротник, словно ослабляя хватку галстука.
  - Всякое бывает,.. – возразил Карев. – Всякое…
  И, пренебрегая служебными обязанностями, ушёл куда-то, не проводив Ивана к Левковскому.
 
  Разговор с Левковским был недолгим.
  Леонид, как обычно, пожаловался на трудные времена, посетовал в очередной раз на участившиеся проверки (в последний раз отличились пожарные: потребовали установить пожарный щит прямо у входа в зал с аппаратами, на самом видном месте... впрочем, требование это, конечно, сняли... за определённую сумму).
  Потом спросил, что посетителей, как ни странно это было видеть после недавней перестрелки, меньше не стало.
  «Расширяться надо, а не аппараты списывать!» радостно сообщил Левковский. «У нас такой народ – ничем его не испугаешь! Так что впору ещё десяток «Новоматиков» установить. Мы просчитывали...»
  «Хорошо» ответил Иван. «Сообщу Ставицкому. Не волнуйся, у тебя ничего брать не будем. У нас в регионах ещё пять залов закрывается, так что будет где технику брать...»
  «А мы ещё поживём!» радостно говорил Левковский, потирая руки.
  Иван не стал его разубеждать. Он-то понимал уже, что выживание их бизнеса зависит теперь вовсе не от потока посетителей. Даже если пол-Москвы толпилось бы у рулеток, на их судьбе и судьбе их залов и казино это никак бы не отразилось.
  Иван ничего не сказал о поведении Карева, который нарушил распоряжение директора и не проводил гостя.
  Ничего не сказал и о том человеке, что стоял у казино и смотрел пустыми глазами на игорный дом, отнявший у него две жизни: жизнь его жены и его собственую.
  Вообще... Сказать по правде, разговор с Леонидом стал ему до крайности неприятен. И неприятен был Леонид с этой легкомысленной, отчасти даже глумливой радостью по поводу счастливого продолжения игры на месте, где пролилась кровь.
  Не хотелось говорить. Рот сводило и слова застревали в горле.
  Иван быстро свернул разговор и пошёл к выходу.
  «Не обязательно списывать, можнео замену аппаратов провести» крикнул ему в спину Левковский (крикнул поспешно, словно боясь не довести до сведения начальства такую важную мысль). «Есть новые модели, я направлял список!..»
  Окончание фразы Иван не расслышал.
  Он закрыл за собой дверь.
  Иван прошёл по административному этажу, спустился к выходу.
  И там, у самых дверей, столкнулся с Гонеевым.
  Илья Петрович взмок от пота, будто бежал по жаре без отдыха от самого центрального офиса, боясь не застать Романова в казино.
  Илья Петрович даже позволил себе немыслимую для него в служебной обстановке вольность: ослабил галстук, опустил узел чуть ли не до самой груди и расстегнул две верхних пуговицы рубашки, серой от липкого пота и приставшей к ней уличной пыли.
  «Не говори только, что ты случайно здесь оказался» попросил мысленно Иван.
  И Гонеев, словно услышав просьбу, сказал честно:
  - Вот, насилу нашёл вас, Иван Сергеевич... Духота-то в Москве какая, тропики прямо. Влажность в Москве высокая, будто на болоте каком-то живём!
  - Почему спешка такая? – спросил Иван.
  - А как же!..
  Гонеев, изображая удивление, даже всплеснул руками.
  - Время-то бежит! Бежит время, Иван Сергеевич!
  Романов поморщился.
  «Разделаться со мной не терпится? Директору настучать? Или в аферы свои втянуть?» подумал Иван, неприязненно глянув на засуетившегося Гонеева.
  - Успели бы сегодня встретиться, - заметил Иван. – В крайнем случае, завтра... Или скучать без меня стали?
  Последнюю фразу Иван произнёс с откровенно-издевательскими, саркастическими интонациями.
  Впрочем, сарказм Гонеев проигнорировал.
  И мягко взял Ивана под локоть и, увлекая его прочь из казино, заговорил заботливо-тревожным голосом:
  - Невозможно ждать, вы уж мне поверьте! Никак нельзя! Вы, кстати, на машине? Здесь её припарковали? Ну, так я вас провожу! Да, да, прямо до машины и провожу! Мне не трудно... Так, о чём это я? Ах, да! Ждать – нет никакой возможности. Ставицкий вызывает...
  «Скорее, ты сам к нему на приём напросился» мысленно возразил Иван, освобождая локоть от потных гонеевских пальцев.
  - ...У меня, знаете ли, у старого бюрократа, третий глаз уж где-то на голове вырос, будущее начиная предвидеть, - возбуждённо говорил Гонеев. – Административными предсказаниями скоро займусь, не иначе! И предвижу я, что разговор с генеральным будет весьма и весьма серьёзный. Не простой разговор!
  - С чего бы это? – удивился Иван. – Он бы вас, наоборот, поблагодарить должен. Последняя машина без проблем до границы дошла. Не то, что в прошлый раз... Да и залы, вроде бы, надёжно прикрываются...
  Гонеев скривился и поморщился, будто от застрявшей в горле и с трудом проглоченной тошнотворной микстуры, и заявил:
  - Забудьте вы о всех этих прикрытиях! Гроша ломаного они не стоят! Помните только о том, что я вам говорил. Пока...
  Гонеев посмотрел искоса на удаляющееся здание казино.
  - ...Пока этот наш Николай Романович остаётся в своём кресле, гарантий выживания бизнеса – никаких! Это вы, надеюсь, поняли?
  Они подошли к машине Ивана. С полминуты постояли молча.
  - Ну, так как? – спросил, наконец, Гонеев. – Действуем совместно, Иван Сергеевич?
  Романов посмотрел на Гонеева, покрутил автомобильный брелок в руках, и решительно ответил:
  - Нет!
  Не сказать, чтобы этот ответ огорошил Гонеева. Разве только, всё-таки смутил...
  Вероятность успеха Илья Петрович оценивал процентов в семьдесят, не меньше. Он и сейчас не мог понять, почему Иван отказывается от его предложения, подставляя под улар и себя, и свою семью...
  «И Ларису, между прочим!»
  - Окончательное решение? – уточнил Гонеев.
  - Окончательно, - ответил Иван. – И, как я понимаю, бесповоротное...
  «Ещё бы!» подумал Гонеев.
  Илья Петрович облокотился на капот, перевёл дух и, улыбнувшись миролюбиво, сказал:
  - Может, не будем так резко рубить, Иван Сергеевич? Обсудим ситуацию? Пять минут у вас найдётся, я думаю...
  - Что измениться за пять минут? – спросил Иван.
  Гонеев пожал плечами.
  - Мало ли... Озарение на вас найдёт. Или, может, я успею вас уговорит, удержать, так сказать, от рокового шага...
  - Рокового? – переспросил Иван.
  «Угрожать решил?» подумал он.
  Гонеев достал из кармана брюк платок, осмотрел его, выискивая чистый уголок, тщательно и не спеша вытер уголки губ, убрал платок в карман.
  И едва ли не умоляющим голосом произнёс:
  - Вы поймите меня правильно... Много обо мне нехороших вещей говорят, сплетничают у меня за спиной. И вы, Иван Сергеевич, отнюдь не с уважением ко мне относитесь. Я ведь вижу это, слышу. Догадываюсь. Не слепой ведь, и, уж поверьте, не глупый. Совсем не глупый я человек. Не к тому я всё это говорю, будто меня обижает такое отношение, задевает, оскорбляет. Нет! Признаться честно, даже и не волнует. Я ведь знаю, люди мыслят стереотипами. Сознание человека из стереотипов собрано, как из кирпичиков. Начни кирпичики разбирать, может – и сознание рухнет. Поэтому разбирать и не пытаюсь. Вдолбили людям в головы в либеральные-то времена, будто на Лубянке одни палачи кровожадные сидят, которые кровь стаканами пьют да диссидентам иголки под ногти загоняют, и ведь не докажешь теперь, что глупость всё это и сказки, сочинённые недалёкими, продажными газетчиками, которые о работе спецслужб ни малейшего представления не имеют. Заморочили людям головы, и теперь вот за каждый, кто когда имел счастье служить в органах хвост из сплетен, пересудов и предубеждений тянется. А ведь люди...
  - Вы к чему, - нетерпеливо прервал его Иван, - говорите мне всё это? Ваша прошлая деятельность совершенно ни при чём. Тем более, что я ничего о ней и не знаю. Не знаю даже толком, где служба ваша проходила. Знаю только, в какой организации. А отношение моё к вам... Да, негативное! Плохое, откровенно говоря. Но определяется оно не прошлой, а нынешней вашей деятельностью. Мне ведь приходилось с интригами вашими сталкиваться. И сейчас вы пытаетесь втянуть меня... в нехорошее дело. Совсем нехорошее!
  Иван заметил, что щека у Гонеева начала дёргаться.
  «Проняло тебя! Неспокоен ты, Илья Петрович, неспокоен...»
  - В благородство играем? – с издёвкой спросил Гонеев, теряя терпение. – Обличаем порок, так сказать? Разоблачаем интригана? Дешёво всё это, Иван Сергеевич. Наигранно и неубедительно! Если уж моё предложение вам настолько неприемлемым и возмутительным показалось, так что ж вы сразу, с ходу его не отвергли? Почему генеральному сразу не доложили? Решили всё-таки обдумать на досуге гнусность эту... Так надо понимать?
  - Замолчите! – крикнул Иван. – Вы знаете, почему я не иду к Ставицкому. И не смейте!..
  - Не смею, - с кривой, нервной улыбкой ответил Гонеев. – Конечно, не смею. Любимую женщину спасаете? В разборки не хотите её впутывать? Или, может, надеялись, что у Гонеева какой-нибудь прокол за два дня случиться, и тогда мне только об увольнении придётся думать, а не о смене руководства компании? А, может, просто время вы тянете, Иван Сергеевич, а сами думаете, как бы половчее от меня избавиться?
  - А не пошли бы вы с этими вопросами!.. – резко и чётко произнёс Иван.
  - Пойду, - в тон ему ответил Гонеев. – Вынужден буду пойти к генеральному, Иван Сергеевич. Варианта у меня другого нет. Слишком много вы теперь знаете, а жизнь – вообще штука сложная, а у нас-то теперь... Прямо круговорот какой-то затягивающий, а не жизнь. Так что придётся вас топить, Иван Сергеевич! Сболтнёте ещё генеральному лишнее о беседах наших, или узнает Николай Романович о вашей бурной личной жизни... Хоть муж, говорят, последним узнаёт, но вы так неосторожно себя ведёте, что и последний может узнать...
  «Как же хочется морду тебе набить!» с тоской подумал Иван, сжимая кулаки.
  - А знаете, почему я вам про сплетни всякие и предубеждения рассказывал? – спросил Гонеев.
  И тут же сам ответил на свой вопрос:
  - Потому что... Нелегко мне будет топить вас, Иван Сергеевич. Честно слово, нелегко! Вот такой вот я в ваших глазах... Расчётливый, хладнокровный. Человека раздавить – раз плюнуть. Так?
  Иван не ответил ему.
  - Нелегко, - повторил Гонеев. – Не вынуждали бы вы меня к этому, Иван Сергеевич! Что вам в плане моём не нравится?
  - В плане? – переспросил Иван. – Что ж в нём может не нравиться... Разве только его цинизм. Ставицкий, конечно, не ангел, и методы управления у него, возможно, не оптимальные, но ведь использовать болезнь человека как оружие... Да ещё и доносы писать! Будем считать, что не способен я на это. Потому что... Действительно не способен. И ещё... Не только в вашей прошлой службе дело. И не только в вас самих. Есть ведь ещё и те люди, что стоят за вами. Я ведь не верю, Гонеев, что вы сами решились такую подлость затеять. Вас натравил кто-то, как вышколенную, выдрессированную собаку натравливают. Не знаю, что вам посулили за развал компании и нейтрализацию руководства. Не знаю, купились ли вы на эти посулы или свою игру затеяли. Знаю одно: людям, которые за вами стоят, доверять ни в коем случае нельзя! А, стало быть, нельзя доверять и вам. А знаете, почему?
  - Объясните, - подчёркнуто спокойным голосом произнёс Гонеев.
  Иван приложил ладонь ко лбу, изображая козырёк фуражки.
  - Люди это особые. В форме или в штатском – без разницы. Силовики – особая категория. Особо бездарная, я бы так сказал. Не умеют они созидать! Они - никудышные бизнесмены. Не стратеги и даже не тактики. По большому счёту, они руководствуются лишь простыми инстинктами хищника: хватать, давить, отнимать. Тот, кто в стае – свой, остальные – чужаки. Чужак – либо жертва, либо враг. Либо до поры до времени служит стае, пока и его очередь не настанет... на фарш пойти. А главное...
  Иван вздохнул тяжело.
  - Главное, не выйти им за пределы волчьей это логики. Менталитет такой... А ведь, что интересно, и при советской власти чекисты, силовики тогдашние, пытались коммерцией заниматься. В тысяча девятьсот двадцать первом году решением Совета Труда и Обороны и под эгидой ЧК создали Чрезкомэкспорт, Чрезвычайную комиссию по экспорту, во главе с пламенным большевиком, питерским рабочим из самоучек, Михаилом Рыкунковым. Так сказать, изобрели инструмент внешней торговли в силовом варианте. Чекисты активно занялись бизнесом: развернули сеть подставных контор по скупке у буржуев камушков, валюты, драгметаллов. Сдавал буржуй золото в такой конторе, получал деньги – и с чистой совестью шёл домой. А следом за ним шли ребята в кожаных тужурках, из этой вот «коммерческой конторы». Провожали его до дома, а потом и врывались к нему с обыском. И тут уж, понятно, гребли всё до дна и безо всякой компенсации. Большой урожай собрали силовики тогдашние! Натаскали в закрома свои изрядно! Да вот беда... Наворовать-то наворовали, а что с наворованным делать – не понятно. Как отнимать что-нибудь, так тут инстинкты без сбоев работают. А вот как нажитое нелёгким бандитским трудом в дело вложить – тут просто беда какая-то! Сплошные сбои начинаются! Ничего толкового чекисты во главе с рабочим-самоучкой изобрести не смогли. Конфискованные меха и ковры гнили без толку на складах, деньги хранились без учёта и пропадали невесть куда, золото и камни без толку пылились в сейфах. А чекисты продолжали таскать и таскать, только не понятно уже – зачем. Инстинкт хищника – штука опасная. Волк может стадо коров перерезать, но и одной коровы не сможет вырастить. Так что... Бесмысленно с такой вот публикой связываться. Бесмысленно и опасно. Вот что я вам скажу, Гонеев. И ничего более...
  Гонеев выслушал Ивана винмательно, сохраняя при этом самое дружелюбное и участливое выражение лица.
  Дослушав же, улыбку с лица за ненадобностью убрал. Понял, что с Иваном – ошибся, и в сообщники тот, по излишней честности и щепетильности в вопросах деловой этики, не годится.
  Потому заговорил без излишней дипломатии.
  - Интересная история, - сказал он. – Поучительная, конечно… Только я вот что скажу: историями меня не проймёшь. И всякими там примерами, поучительными и не очень. Я вам сотню историй могу рассказать о вашем торговом менталитете, тоже, между прочим, весьма специфическом… Не связываться советуете?
  Гонеев ухмыльнулся.
  - Я сам из этих, зубастых… Может. Не из той же стаи, но тоже с зубами. Так что… вы мне совет дали, я вам совет дам. Простой и понятный. Когда я вас топить буду, вы – Ларису топите. Лариса вас простит, она баба с понятием. И Ставицкому мозги заканифолите…
  Всё! Здесь Гонеев, расслабившись от осознания собственной вседозволенности, и сам не заметил, как перешёл черту. Может, и стерпел бы Иван подлость Гонеева, но – не такую грязь!
  Удар получился сильным, коротким и точным. По прямой, снизу – в челюсть.
  Гонеев отлетел назад, громко щёлкнув зубами. Не удержавшись на ногах, упал, на излёте стукнувшись затылком об асфальт.
  Сидел, схватившись за голову и раскачиваясь, с минуту.
  Иван всё это время со сжатыми кулаким стоял над ним, метя в макушку. Потом, остынув, отошёл к машине.
  «…сука!» услышал он краем уха шипение Гонеев.
  - А погромче повторить не страшно? – спросил Иван. – Как я понял, есть претензии у стукача?
  - Есть, - сказал Гонеев, вставая и отряхивая брюки. – Есть, дорогой! Но я их генеральному выскажу, не тебе…
  Болезненно морщась, он осторожно потрогал подбородок, погладив кончиком пальца рассечённую ударом кожу, и секунду потрясённо молчал, рассматривая размазавшуюся по пальцу кровь.
  - Идиот, Иван! – с ожесточением произнёс, наконец, Гонеев. – Что, интересы Войкова будешь защищать? Давай, дорогой, старайся! Спасай его дохнущий бизнес! Может, тебе в Монте-Карло памятник поставят!
  Иван посмотрел внимательно на Гонеева. От нехорошего его взгляда Гонеев попятился назад. Отойдя шага на три, повернулся и крикнул:
  - Вот теперь я тебя точно утоплю! С гарантией!
  - Никак, на «ты» перешёл? – сказал ему вслед Иван. – Закончилась твоя дипломатия, заговорщик копеечный? Убирайся, пока сотрясение не получил!
  «Ещё не известно, кто тут уберётся, а кто останется!» думал Гонеев, быстрым шагом покидая парковку. «Раздавлю, сволочь, обязательно раздавлю! Ты ещё не знаешь, с кем связался! Гад! В иные времена я бы тебя как клопа раздавил! Да и теперь… Попрыгаешь! Чёрт, зубы как болят! Хорошо – язык не прикусил, а то кровищи было бы… А если бы по зубам дал, психопат проклятый? Выбил бы, как пить дать! А у меня одной металлокерамики со штифтами тысяч на пять долларов! Вот ведь нарвался на идиота!»
  Когда Иван выезжал с парковки, Гонеев всё ещё стоял у шлагбаума. Стонал и морщился, ощупывая затылок. И жевательными движениями челюсти проверял прикус.

  - Что, ударил?! – переспросил Левковский.
  И всплеснул руками от удивления, едва не сбив декоративный фонтанчик у стола.
  - Именно так, - подтвердил Карев. – У нас и видеозапись имеется. Угловая камера… Ну, помните, та самая, что сломалась два дня назад? Так мы как вчера починили, закрепили на ограде, там, где дальний угол парковки. Вот она всё и зафиксировала.
  - Сколько запись по регламенту хранится? – уточнил Левковский.
  Карев, уловив намёк, улыбнулся ободряюще и положил на край стола диск DVD.
  - Эта – сколько надо…
  И подмигнул.
  - Больше – никаких копий! – крикнул Левковский и ударил кулаком по столу. – Мастер-кассету почистить немедленно! И никому ни слова! Ни единого!
  - Конечно! – подтвердил Карев и попятился к двери. – Непременно! Никому, никому… всё понятно, мы на это и поставлены…
  - Свободен! – отрезал Левковский.
  Он дождался, пока Карев выйдет из кабинета, и только после этого быстрым движением схватил диск.
  Потом подошёл к двери и повернул ручку замка.
  Прошёл вдоль стены кабинета, проводя по ней рукой, словно нащупывая хорошо ему знакомое место тайника.
  Остановился.
  Отодвинул декоративную панель, скрывавшую вмонтированный в стену особо надёжный швейцарский сейф. По старой и неодолимой привычке оглядевшись по сторонам, быстро набрал шифр, прикрывая диском клавиатуру.
  «Сам камеры везде понаставил» подумал Леонид. «Сам контролёров наплодил… Теперь сам же слежки и боюсь! Ну что за жизнь?»
  Сейф мигнул красным огоньком и с тихим, едва слышным щелчком приоткрыл бронированную дверь.
  Левковский положил диск на нижнюю полку. Там было свободное место.
  На верхней полке плотными, спресованными рядами лежали пачки купюр.
  Это была особо секретная «чёрная касса», личный фонд директора казино, хранение которого Левковский не доверял даже самым надёжным сотрудникам бухгалтерии, и отчитывался по его расходу лично перед Ставицким.
  Конфиденциальную документацию и компромат директор казино хранил на нижней полке.
  Эти богатства он использовал уже по личному усмотрению.
  - Полежи до времени, - сказал Левковский.
  И закрыл сейф.

  Вечером того же дня Гонеев отправил по электронной почте письмо Калязину.
  «Уважаемый Николай Михайлович!
  В дополнение к нашему телефонному разговору и в развитие ранее обсуждаемой темы обеспечения безопасности бизнес-проектов российского офиса спешу сообщить вам, что…»
  Наброски письма (в двух вариантах) Гонеев сделал ещё до разговора с Романовым.
  Первый вариант (относительно мягкий и по общей манере подачи информации, и по характеристике деятельности топ-менеджмента компании) он планировал использовать при получении от Романова принципиального согласия на совместную работу по предложенному Гонеевым плану нейтрализации Ставицкого.
  Второй вариант, более жёсткий, предполагалось реализовать в случае отказа Ивана Сергеевича от сотрудничества.
  При этом, даже при использовании второго варианта, Гонеев изначально планировал основную часть обвинений адресовать Ставицкому (якобы планировавшему вывести компания из-под контроля акционеров), для Романова оставив лишь «мелкие грешки», а именно: использование потенциально опасных логистических схем, создающих косвенную угрозу легальности бизнеса и так далее, и тому подобное…
  В общем, что-то нехорошее, некрасивое даже, но никак не ведущее компанию к краху.
  «Хорошо бы ещё что-нибудь о его некомпетентности написать» рассуждал Гонеев. «Но если подобные обвинения от меня будут исходить, веры им точно никакой не будет…»
  На свой счёт Илья Петрович не обманывался. Он прекрасно понимал, что акционеры не воспримут всерьёз обвинения в деловой некомпетентности топ-менеджера, исходящие от начальника службы безопасности, который собственно бизнесом никогда не занимался и в жизни не разработал и, тем более, не реализовал ни одной бизнес-схемы.
  Поэтому и во втором варианте обвинения в адрес Романова звучали глухо и неопределённо.
  Впрочем, вожделенную аморалку Илья Петрович и здесь приписал Ивану, не забыв упомянуть о связи последнего с женой директора.
  Сам же директор получал по полной программе, вплоть до обвинений в сговоре с рейдерами из милицейских структур (Илья Петрович никогда не отказывал себе в удовольствии обвинить оппонентов в собственных грешках, изящно, парой бюрократически-точно шлифованных строк переведя на них стрелки).
  Но после разговора с Романовым, едва не завершившегося потерей драгоценных керамических зубных коронок, Илья Петрович играть решил предельно жёстко и подготовил третий вариант письма, который и отправил Калязину.
  Основным обвиняемым стал Романов.
  Именно он и стал главным заговорщиком, уничтожающим компанию.
  И даже адюльтер, поначалу обыгранный едва ли не в анекдотическом ключе, стал, по мысли Гонеева, едва ли не частью общего плана Романова по дискредитации генерального директора и перехвату контроля над бизнесом.
  «А ведь складно получается!» с удовлетворением думал Гонеев, набивая текст на компьютере.
  Безопасности ради, набирал Гонеев текст дома, на личном ноутбуке, закрывшись от любопытной жены в кабинете.
  «…доказательством его намерений содействовать дестабилизации работы компании является полученное мною от источника в УБЭП сообщение о передаче Романовым сотруднику УБЭП М.К. Новикову конфиденциальной информации относительно плана вывода материальных активов компании…»
  «Вот это они перепроверить не смогут» решил Гонеев. «Ни Калязин, ни даже Войков! Нет у них выходов на Новикова. А Новиков, между тем, по нашей теме работает, что может косвенно подтвердить мою правоту. А то, что Ваня с ним не знаком и знать его знает… Так поди, докажи! «Слив» информации доказать можно. А кто и кому передал – это уже мои соображения».
  «…а так же пытается дискредитировать руководство, распространяя слухи о тяжёлой болезни генерального директора и, якобы, вызванной этим недугом неспособностью Н.Р. Ставицкого исполнять обязанности…»
  «Вот мы и Николая Романовича притопили!» радостно прошептал Гонеев, заканчивая письмо.
  В последнем абзаце он, словно спохватившись, прошёлся и по Ставицкому, использовав наработки, взятые из второго варианта письма.
  «…прошу вас обратить внимание… жду вашего решения… с уважением…»
  Гонеев навёл курсор на кнопку «Отправить».
  И замер.
  Он и раньше понимал, прекрасно понимал, что письмом этим, в каком бы варианте оно ни было написано, жёстком или самом наимягчайшем, он безусловно отрезает себе пути отступления. Пути отхода назад, к прежней, спокойной, размеренной офисной жизни.
  Прямое обращение к владельцу компании, да ещё и с компроматом на ведущих менеджеров российского офиса, могло привести к немедленному увольнению зарвавшегося начальника службы безопасности.
  «А, с другой стороны, что они ещё могут сделать?» с откровенным презрением подумал Гонеев. «Уволить? И только? Без выходного пособия… да чёрт с ними! Они сами в России на ладан дышат. Ноги норовят унести. В любом случае уволят. За границей я им не нужен. А вот Свечин, глядишь, и оценит. Если и не пристроит где, так хоть даст возможность спокойно в сторону отойти, одной верёвкой с этими коммерсантами не повяжет. О себе пора подумать, о себе…»
  И решительно щёлкнул пальцем по левой клавише «мыши».
  «Полетела весточка» подумал Гонеев.
  Он встал из-за стола. Подошёл к трюмо. Аккуратно отлепил пластырь и протёр одеколоном ссадину на подбородке.
  И заметил с удовлетворением, что ранка затягивается быстро и после одеколона почти уже не саднит.

  Вечером того же дня информатор сообщил Свечину, что партия отгруженных для зарубежных залов игровых автоматов благополучно доставлена на польский транзитный склад.
  - Как? – удивлённо спросил Свечин. – Как это получилось?! Это же… в разрез со всеми планами… Мы же договорились – ничего не пропускать!
  - Документы мимо нас прошли… Видно, на подозрении мы… Извините, Павел Владимирович, времени нет разговаривать. Завтра эсемеску скину, там подробней напишу.
  Свечин положил трубку.
  И сразу же набрал номер Трофимова.
  Дождавшись ответа, с ходу выкрикнул, словно бросил команду:
  - Больше не ждём! Начинаем завтра же. Эти гады технику вывозят, нас обошли! У тебя всё готово?
  - Как планировали, - осторожно ответил Трофимов. – Оперативные группы, постановления на обыск, понятые, бланки, протоколы. Ну и, понятно, фактурка, документы… С чего начнём?
  - По всем точкам одновременно, - ответил Свечин. – Первую группу – на склад. Если техника подготовлена к отгрузке, значит – списана с баланса. Екатерина…
  Свечин сбился, словно соринку проглотил.
  «Вот ведь дурак! Едва не проболтался!»
  - …У нас есть данные, как именно списывали технику, - нашёлся Свечин. – Если мы на этом списании их подловим, то под шумок прихватим весь склад. Так что одновременно проводи обыск в офисе. И пару залов им прикрой. Материалы по залам тебе переждали?
  - Ещё вчера, - подтвердил Трофимов. – Всех подключать, кто по этой теме работает?
  - Всех, - подтвердил Свечин.
  - А как… этот…
  Трофимов замялся.
  - Давай, не тяни! – подбодрил его Свечин.
  - Да пенсионер этот… шустрый, - с подчёркнутым безразличием произнёс Трофимов. – Под общую раздачу его… или как?
  - Петрович, что ли? – переспросил Свечин.
  И улыбнулся, потирая живот.
  - Хорошо работает Петрович, старается… Хоть хвостом и крутит, и информацией с нами не делится… Да мы его не за тем в бизнесе держим, чтобы он нам данные сливал. Он по другой части… Свою работу он выполнил. В компании ему больше не рулить, так что отпустим его по-тихому на законный отдых, на пенсионные хлеба.
  Свечин подмал немного, и добавил тоном милосердного цезаря:
  - Потом, может, и ему работёнка найдётся. Не сидеть же без дела такому полезному сотруднику! Может, опять потребуется дерьмо кому-нибудь подбросить!
  Расхохотался, едва не уронив трубку.
  Повторил несколько раз:
  «…дерьмо подбросить!.. полезный, прямо незаменимый!..»
  Трофимову шутка вовсе не показалась смешной.
  Но он попытался изобразить искренний, но при том корректно-сдержанный смех.
  Из солидарности с начальством.

31.

  «Сумасшедший день…»
 
  Ставицкий приехал в офис рано, часов в восемь утра. Такое случалось с ним нечасто (в последний раз – в конце прошлого года, но тогда надо было срочно проверить годовой отчёт финансового департамента, и, к тому же, обычный для предновогоднего времени аврал не оставлял иной возможности для спокойной работы с документами).
  Теперь же причина была иной.
  Неспокойно было на душе.
  Все эти неясные, смутно-тревожные ночные сны, навязчивые страхи не отпускали его. Сила страха росла, страх питался его слабостью, его болью в сердце, подрагиванием рук, ночным удушьем, тяжестью в груди.
  Страх говорил ему: «ты потеряешь всё, ты сам разрушишь всё!.. семью, дело, которомы ты отдавал все свои силы много лет, саму жизнь свою – разрушишь!.. ты ничего не удержишь… Ничего!»
  Внешне он всё ещё был прежним Ставицким, сильным и уверенным в себе.
  Он мог ещё удерживать бизнес стальною хваткой. Строить планы на будущее. Подписывать приказы. Проводить собрания. Наказывать сотрудников и поощрять их. Встречаться с деловыми партнёрами.
  Признаваться в любви, в конце концов! Пытаться создать семью, новую семью!
  Бороться за счастье!
  Сказать Ларисе… Да, вчера… Он сказал Ларисе, что больше не любит её.
  А она… Ей что, всё равно? Она рассмеялась, обидно, зло – над его словами. Не была опечалена, огорошена, ошеломлена, раздавлена,унижена… Нет!
  Смеялась!
  Он дял неё – никто? Его уход её нисколько не волнует? Или…
  «Ты не имеешь права! Не имеешь права!»
  Он спал на диване, в комнате для приёма гостей.
  «Это я чужой здесь? Здесь всё моё! И ты – моя! До развода, до моего… Слышишь, Лариса?! …До моего решения! Здесь я принимаю решения! И перестань улыбаться!»
  Гостей… Он не гость, хозяин. В этой комнате – широкий диван и мягкое покрывало кашемировой шерсти.
  Супружеское ложе – широкая софа.
  «С ней не лягу… Точно!»
  Сон не шёл. Он не спал всю ночь.
  Под утро был приступ удушья. Он не мог лежать. Сильно давило грудь. Сердце билось зверьком. Испуганным зверьком в узкой норе, в ловушке, в тупике.
  Без выхода.
  В шесть он встал. Принял прохладный душ, страясь сбить нарастающий жар в груди.
  Ходил по комнатам. У двери в спальню постоял немного, но не решился даже заглянуть.
  «Чужая…»
  Позавтракал, разогрев лазанью в микроволновке.
  Оделся. На лифте спустился в гараж.
  Позвонил водителю, чтобы отменить вызванную накануне на десять утра машину.
  «Сегодня я сам за рулём… Да, после десяти позвони секретарю. По моему, докумерты надо будет отвезти в зал на Тверской… Она тебе объяснит, что передать и кому».
  В офис Ставицкий приехал рано, часов в восемь утра.
  До половины одиннадцатого никто не беспокоил его. Секретарь, словно почувствовав болезненное, явно ненормально состояние шефа, не переводила на него звонки, а все сообщения записывала в журнал.
  Как видно, срочных сообщений пока не было.
  В половине одиннадцатого она всё же решилась позвонить директору.
  - Николай Романович, может, вам завтрак заказать?
  Голос её показался Ставикому испуганным, слова – сбивчивыми.
  «Чего, переживаешь, что я раньше тебя пришёл?» подумал Ставицкий. «Не переживай, за это не увольняют…»
  - Нет, не хочу…
  - Чай? Я ещё сок с минеральной приготовила…
  - Нет.
  Ставицкий хотел уже отключить телефон, но секретарь успела всё-таки вставить фразу:
  - Николай Романович, к вам Гонеев. Он уже в десять приходил, но я сказала, что вы очень заняты. Он вот сейчас… Он здесь…
  Она стала запинаться и, окончательно запутавшись в словах, замолчала.
  «Его мне только не хватало!» подумал Ставицкий. «Или, может…»
  - Что у него?
  - Он говорит…
  Гонеев сказал что-то секретарю, но Николай не смог разобрать невнятное этот бубнение.
  - Что? – переспросил он.
  - Николай Романович, он говорит, что дело срочное. И это, конфи… Какое?
  Гонеев опять что-то невнятно пробормотал.
  «Надоел ты мне со своими тайнами» с усталым безразличием подумал Ставицкий. «Опять каркать будешь, беду пророчить? Обошёлся бы без твоих пророчеств, если бы… Если бы они не сбывались!»
  - Он говорит, что только вам лично может доложить.
  - Пусть заходит, - сказал Ставицкий.

  Гонеев зашёл в кабинет, придерживая серую кожаную папку у груди, словно защищащаясь.
  Он присел у стола. Произнёс негромко: «Доброе, как говорится, утро вам…» и вынул из папки пару листов.
  - Доброе, - ответил Ставицкий.
  - Вы, Николай Романович, как я вижу, рассвет на рабочем месте встречаете, - умильным тоном затянул было Гонеев, но, перехватив неприязненный взгляд Ставицкого, тут же прервал удачно было начатую хвалебную песнь и сразу перешёл к делу.
  - Уж простите, что я к вам с таким тяжёлым разговором. Не люблю начальству настроение портить. Мне, как говорится, другое нравится: настроение начальству поднимать, радостные вести приносить. Да тут… Дело такое… Деликатное, прямо скажу. Интимного, с одной стороны, свойства. А с другой – служебного. Именно так, служебного! Начальник, я так полагаю, должен быть абсолютно уверен и в подчинённых своих, и в домочадцах… в супруге, то есть… Дом, семья, спокойный тыл, так сказать…
  До замутнённого бессонницей сознания Ставицкого смысл этих торопливых, суетливыми стеклянными бусами рассыпавшихся слов доходил медленно, с запозданием.
  Потому и дал он Гонееву произнести ещё пару общих, пустых, и, по сути, бестолковых фраз о долге подчинённого заботиться о счастье начальника, и только потом, до мела побелев лицом, крикнул яростно:
  - Что!? Что ты несёшь?! О какой семье ты сейчас говоришь?! О моей!
  «Господи, какие же все нервные стали!» подумал Гонеев, спокойно передвигая бумаги ближе к Ставицкому. «Но теперь-то меня не напугаешь. Теперь вы не мне, а друг другу горло грызть будете. По моему плану!»
  - К сожалению, о вашей, - с горестным вздохом подтвердил Гонеев. – Ситуация, значит, такая…
  Ставицкий неожиданно быстро успокоился. Словно криком выбросил подступившую было боль.
  И слушал доклад Гонеева.

  - Всё? – спросил Николай.
  Гонеев смущённо кивнул.
  - Детали, как говорится, мне неизвестны. Но вот в квартире они были, это точно…
  - Как установил? – спросил Ставицкий.
  «Надо же, как спокойно он теперь разговаривает!» удивился Илья Петрович. «Я ведь поначалу кричал, желваками играл, чуть ли не с кулаками кидался… А теперь… Успокоился, стало быть?»
  Гонеев понимал, что спокойствие Ставицкого подобно спокойствию «глаза урагана», эпицентра бури, где в облачном окне светит тихое солнце посреди закрученных могучими воздушными потоками грозовых туч.
  И это недолгое спокойствие обязательно будет взорвано вспышкой небывалого, разрушительного гнева.
  «А здорово я тебя накачал!» радостно подумал Гонеев.
  И ответил директору:
  - Не сложно было это сделать. Я ведь периодически обхожу гостевые квартиры. Особенно те, в которых мы долгое время не размещали гостей. Ну, сами понимаете, там же мебель, сервизы, посудомоечные машины, телевизоры, в общем – материальные ценности. Менеджеры, конечно, присматривают, но… Вопросы безопасности они не решают, у них свои проблемы. А я и замки проверяю, и консьержек опрашиваю: не пытался ли кто вселиться, не выносил ли кто коробки какие-нибудь из квартиры, не задавал ли кто лишних вопросов… Так, ненавязчиво, без нажима. Вот…
  Гонеев достал из папки распечатанные на цветном принтере фотографии и передал Ставицкому.
  Ставицкий глянул на них мелком – и инстинктивно сжал, смял края бумаги пальцами.
  Это были фотографии его жены… и Ивана!
  - Вот их, голубчиков, и опознали, - с нескрываемым уже злорадством продолжал Гонеев. – Мало того, что их в одной машине видели! Мало того, что по улице они в обнимку шли… Да, у тут у меня надёжный свидетель имеется. Так ведь они ещё и в служебном, можно сказать, помещении…
  - Заткнись, - тихо и внушительно произнёс Николай.
  Гонеев, не выказав обиды, послушно замолчал.
  Но, в глубине души, обиду затаил.
  «Что ты меня обрываешь, как сопляка несмышлёного? Я тебе если не в отцы, так уж в дяди гожусь! Совсем уже обнаглел!»
  Так обиделся, что заботливую и простодушную улыбку с лица убрал. И опустил голову, скрывая взгляд.
  - Не просто так, Илья Петрович, ты по квартирам ходил, - со странным, болезненным, астматическим придыханием в голосе произнёс Ставицкий. – Лапшу мне не вешай… на органы слуха. Мне эти твои приёмчики оперативные… давно известны! Я ведь догадываюсь, где ты фотографии эти…
  Он потряс листком.
  - …Раздобыл! Фотографии для пропусков делались. И хранятся они на сервере, в базе данных твоей службы. В архивированном виде, между прочим! Стало быть, архив ты распаковал, фотографии извлёк, растянул каждую почти на пол-листа, чтобы лица получше было видно. Так? И с этой вот бумагой ходил по тем местам, где голубки следы могли оставить. Не случайно всё это делал! Не просто так, не по наитию какому-то! Компромат собирал?
  Гонеев вздохнул и пожал плечами.
  - Может, и так… Это ведь, если хорошенько подумать, тоже вопрос безопасности. Главное ведь, не как искал и не какие приёмы использовал, главное – результат. А он, как видите, налицо.
  Откашлялся.
  - Даже на два лица…
  - Дошутишься, - и Николай погрозил ему пальцем.
  Потом, присмотревшись, спросил:
  - А это… Что у тебя за ссадина на подбородке?
  Гонеев промолчал. Только засопел сердито, поджав губы.
  - Я ведь догадливый, Илья Петрович. Ты почему Ивана топишь? Только честно отвечай, без этих твоих разглагольствований… А то иногда ты как поп начинаешь рассуждать. Или замполит советских времён. Обманывать не смей! И лицемерить! Почему?!
  О ссоре с Иваном Гонеев решил не рассказывать. Придётся ведь объяснять: почему поссорились, как могли стать конфликтными отношения людей, которые до недавнего времени и по работе-то практически не пересекались, а тут вдруг…
  Да и некрасивая история с мордобоем всплывёт. Тут Ставицкий, пожалуй, крепко призадумается. И при всей ревности обманутого мужа и ненависти к Ивану… решит ведь и поговорить откровенно с соперником. И не только о Ларисе…
  «Опасный момент!» отметил Гонеев. «Хитрый, чёрт… Ниточку пытается нащупать».
  Впрочем, подходящий ответ был у него заготовлен заранее.
  - Мы ведь проверку ведём, Николай Романович, - мягким и заботливым тоном напомнил Гонеев. – По поводу возможной утечки информации… По вашему, напомню, распоряжению. А у нас ведь с начала июля обыски идут. Целенаправленные, хорошо подготовленные. И груз задерживали… Прямо рентгеном нас просвечивают органы. Вот как только дошли до меня слухи… об Иване… Я ведь как подумал: если слухи верны, если у него с Ларисой… Дмитриевной всё серьёзно, то ведь… ему имеет смысл вас убрать. Есть стимул, есть причина. Не мог он на этой почве с убэповцами скооперироваться? В принципе, мог. Вот я и решил проверить.
  - Что теперь думаешь? – спросил Ставицкий. – На Ивана стрелка показывает? А ведь мы с тобой бухгалтерию проверяли. И финансовый отдел. И последняя машина прошла чисто… Не потому ли, что информацию об отгрузке пустили в обход финансистов? А Иван…
  - Он был в курсе всех последних отгрузок, - напомнил Гонеев. – А о последней машине и он, скорее всего, не знал. Вы же Савченко лично звонили. Так что… Я, конечно, ничего не утверждаю, но можно предположить… Очень даже можно предположить! К тому же, кто мешает органам иметь двух информаторов? Один в бухгалтерии сидит, другой – этажом повыше. Или трёх?
  - Может, у меня пол-офиса стучит?! – взорвался Ставицкий. – Кому верить?! Одному тебе?!
  - У меня факты, - ответил Гонеев. – Мне можно не верить. Верьте им.
  Ставицкий закрыл глаза. В голове зашумело, тело охватил озном, будто попал он под ливень.
  - Ладно… Ты…
  Приоткрытые глаза слепли, будто в тумане.
  - Плохо вам? – заботливо спросил Гонеев.
  Ставицкий слабо взмахнул рукой.
  - Иди… Делами занимайся…
  Гонеев встал. Замешкался, собирая в папку бумаги (забрать назад фотографии он так и не решился).
  И услышал:
  - Там, как будешь выходить… Попроси Таню зайти. Мне ей нужно продиктовать… Через час собрание директоров и начальников департаментов. Здесь!
  Ставицкий вскочил. Держась за грудь, прошёлся по комнате. Выключил кондиционер и рывком открыл окно.
  Спросил, не оборачиваясь:
  - Ты ещё здесь?
  Никто не ответил ему. Гонеев ушёл.
  Николай вернулся к столу.
  Бумагу с фотографиями он засунул в шредер.
  Сгорбившись, с закрытыми глазами сидел в кресле.
  Открыл их, когда вошла Таня.
  - Разошли сообщение…
 
  «В двенадцать часов в кабинете генерального директора состоится собрание… в случае отсутствия начальника департамента на собрании должен присутствовать заместитель либо уполномоченный сотрудник департамента…»

  Комок в горле.

  До начала собрания Гонеев успел позвонить начальнику охраны.
  - Заместитель директора в офисе? – спросил Илья Петрович.
  - Какой именно?
  «Хорошо, если он в разъездах… Как обычно… А если нет?»
  - Романов…
  - Сейчас проверю.
  Ждать пришлось минуты две. Гонеев всё это время оставался на линии, подслушивая невольно переговоры охранников по линии внутриофисной связи.
  «…А на втором посту? По компьютеру проверьте… Они не подключены к общей линии… Подтвердили? Понял!»
  - Пока не проходил.
  «Как же везёт-то сегодня!» обрадовался Гонеев.
  Если бы прошёл – пришлось бы выманивать на улицу. Любым способом.
  А так…
  - Пропуск Романова заблокировать! - коротко распорядился Илья Петрович.
  Щёлканье клавиш в трубке.
  - Распоряжение генерального нужно, - неуверенно пробормотал начальник охраны. – Это же заместитель директора… У него открыт проход по всем помещениям, кроме финотдела, кассы и серверной. Я не могу по устному…
  - Можешь! – решительно заявил Гонеев. – У нас чрезвычайная ситуация, действуем по инструкции. Приказ генерального получишь сегодня…
  Гонеев блефовал, причём отчаянно и крайне рискованно. Никакого приказа генерального директора не было и в помине, и ни о чём подобном речь пока не шла. Гонеев пока ещё толком не знал, что предпримет Ставицкий в отношении своего соперника-заместителя и неверной супруги.
  Хотя, зная тяжёлый и крайне вспыльчивый характер генерального, можно было предположить, что будет мстить.
  И месть директора за измену, как и месть любого обманутого мужа, будет непременно жестокой и предельно глупой.
  Стало быть, любой выпад в адрес Романова директор поддержит автоматически, не задумываясь о последствиях. Даже если результатом будет фактическое отстранение заместителя от должности (чего и генеральный директор не имеет права делать без согласования с Войковым).
  А вот не пустить Романова в офис, изолировать от компании было теперь крайне важно. Гонеев знал, что Романов - мужик  сильный, и оплеухи (пусть даже и административные) от Ставицкого сносить не будет, сам может перейти в атаку.
  Разговор заместителя с директором – самая большая опасность для него, Гонеева. Ещё не известно, к каким последствиям этот разговор приведёт, не ударит ли рикошетом по нему, Гонееву.
  Поэтому нельзя допустить их встречи. Нельзя Романову дать хоть один шанс на оправдание. Нельзя допустить его на собрание.
  Выбросить за пределы офиса – любой ценой!
  - Выполняй! – крикнул Гонеев, нарочитой грубостью сминая сопротивление подчинённого. – Если Романов пройдёт в офис – поувольняю всех к чёртовой матери!
  Снова защёлкали клавиши.
  - Пропуск заблокирован, - доложил начальник охраны.
  - Молодец! – похвалил его Гонеев.
  Начальник охраны что-то промычал в ответ.
  - Что? – не понял Гонеев.
  Кашель. Снова невнятное мычание.
  «Двое с утра приходили…»
  - Что там бормочешь? Чётко слова произноси!
  - Илья Петрович, тут с утра в кадры двое приходили… Бывшие сотрудники, из охраны. Терехов и Волков. Они у Левковского в казино… После нападения там всю смену уволили. По вашему распоряжению уволили. Так они к вам на приём… Ну, объяснить хотели, что ни при чём. Они даже трудовые пока брать не стали. Говорили, что возможно…
  - К чёрту! – отрезал Гонеев. – Никаких «возможно»! И встречаться я с ними не буду! Решение принято, мы уже новых сотрудников набрали. Если не возьмут трудовые – мы им  на дом почтой вышлем. Так им и передай, когда в следующий раз придут.
  - Они для вас объяснительные оставили, - попытался заступиться за увольняемых начальник охраны.
  - Решение принято! – с командирским металлом в голосе повторил Гонеев.

  По старой чекистской привычке собирать бумаги «на всякий случай», объяснительные уволенных охранников Гонеев всё-таки у начальника охраны забрал.
  И подшил в папку «Персональный учёт».
  Он и сам не знал, зачем это сделал. Сработала привычка.
  Старая, очень полезная привычка.

  Романов оставил машину на офисной парковке и быстрым шагом, едва не переходящим в бег, прошёл к главному входу.
  Десять минут назад Краснов позвонил ему и сказал, что в офисе затевается что-то очень нехорошее.
  «Кажется, против тебя... Я точно не знаю. Просили всех руководителей отделов срочно

собраться у генерального. Тебе не звонили? Там, похоже, Гонеев что-то затеял, он с утра уже успел заскочить к Николаю... И долго сидели! Представляешь? Полчаса, не меньше».
  «Представляю» подумал Романов.
  На бегу он успел позвонить Ларисе.
   «Не бойся... Я тебя не оставлю! Солнышко моё глупое...»

  - Так...
  Ставицкий посмотрел на собравшихся, медленно переводя тяжёлый, будто мёртвым свинцом налитый взгляд с одного лица на другое.
  Никто не ответил ему. Тревожная тишина была в комнате.
  «Глаза у него» подумал Краснов, нервно покручивая пальцами колпачок от ручки. «Нехорошие глаза у него...»
  И ещё... Отметил Краснов, что Илья Петрович уж больно спокоен. Демонстративно безмятежен. Хотя, чтобы не выделяться из общей испуганной массы, и старается изобразить недоумение, озабоченность, смятение... Но нет!
  Глаза у него. Безоблачные. С радостным, почти что детским блесоком.
  «Недолго осталось терпеть...» подумал Илья Петрович. «Чего это Краснов на меня так уставился?»
  - Все собрались?
  Смущённое покашливание.
  - Хорошо, - сказа Ставицкий. – Начнём, пожалуй...
 
  Иван приложил пропуск к жёлтой полоске на стойке турникета. Считывающее устройство пискнуло коротко и мигнуло красным огоньком.
  Иван, совершенно не ожидавший такой реакции техники, оступил на шаг и недоумённо посмотрел на пластиковую карточку пропуска.
  «Перепутал? Нет, фотография на пропуске моя. Что за чёрт?»
  Он перешёл к соседнему турникету и снова попытался пройти.
  И снова – короткий писк и красный огонёк.
  «Размагнитился? Да нет, там чип стоит с защитой. И не мог я его повредить... Что происходит?»
  - Проблемы?
  К нему подошёл охранник.
  - Да вот, не срабатывает...
  Иван улыбнулся смущённо и показал пропуск охраннику.
  - Давайте через рамку пройду, как посетитель. Или временный пропуск выпишите. Я в течение дня свой постоянный обменяю.
  И Иван двинулся было к рамке металлоискателя у гостевого входа.
  - Секундочку!
  Охранник остановил его, схватив за локоть.
  - Пальцы с локтя! – резко сказал Иван.
  Охранник послушно отпустил его руку, однако, стоя сбоку, явно старался придержать Ивана.
  «Чего творит? Совсем спятил?»
  - Что такое? – спросил Иван, разворачиваясь к охраннику.
  - Пропуск ваш можно посмотреть?
  Охранник протянул вперёд руку.
  - Я вам уже показывал! – резко ответил Иван. – У меня нет времени! Я заместитель генерального директора, у меня срочное совещание...
  - Ничего не знаю! – отрезал охранник. – Покажите пропуск!
  «Совсем Гонеев своих церберов распустил» подумал Иван. «Скоро Ставицкого будут взашей из офиса гнать!»
  Он понял, что просто так охранник его не пропустит.
  Что ж, подчинимся, не будем скандалы устраивать. Скандал ему сейчас совем ни к чему.
  - Пожалуйста...
  Охранник неуловимо-быстрым, отточенным движением выхватил карточку у Ивана из рук...
  - Э! Это что такое?! – крикнул Иван. – Вы что тут, сбрендили все?!
  ...и, достав рацию, шёпотом надиктовал номер пропуска.
  - ...три-восемь-два-шесть. Аннулирован? Заблокирован? На срок... Понял!
  Повернувшись к Ивану, сказал, командирски отчётливо выделяя каждое слово:
  - Пропуск заблокирован. Вход в офисное здание запрещён. Всё!
  И спрятал изъятый пропуск в карман пиджака.
  Иван оступил на шаг и недоумённо-презрительным взглядом смерил охранника.
  - Ты кто? – свистящим от гнева шёпотом спросил Иван. – Генеральный директор? Владелец компании? Это ты тперь решаешь, кого пускать в офис, а кого нет? Я – заместитель генерального директора. Ты понял?! Или у тебя со слухом проблемы?! В сторону! Отошёл, быстро!
  Иван решительно направился к входу.
  Но тут же вырос перед ним второй охранник, что до времени стоял у рамки с самым безразличным и отсутствующим выражением лица и, казалось бы, не обращал никакого внимания на нарастающий скандал.
  Теперь же охранник встал перед Иваном, расставив широко руки, словно пытаясь обнять его, и тихо произнёс:
  - Шуметь не советую. Есть распоряжение на этот случай... Вызовем милицию, составим протокол. Оно вам надо?
  - Сволочи обнаглевшие! – в бессильной ярости крикнул Иван.
  И вышел на улицу.
  Теперь он окончательно понял, как именно будет действовать Гонеев.
  «Пропустил я удар, пропустил... Ай, балда! А ещё боксёр бывший, хотя и любитель... Надо видеть, куда собирается ударить противник. Надо на шаг вперёд смотреть! На два! На три!»
  Он достал мобильный телефон.
  - Лариса? С Николаем пока не виделась? Да, с утра уехал, тебя не разбудил... Понимаю. Сейчас, в офисе ты с ним не виделась? Хорошо... Нам надо сегодня увидеться. Почему? Ладно, давай завтра утром. Если что – звони. Обязательно...

  - ...Я принял решение, - хриплым голосом произнёс Ставицкий, - Романова...
  Николай болезненно скривил губы.
  - ...От обязанностей заместителя генерального директора, а так же от всех проектов, которыми он занимался. И вообще... От работы в компании. Уволить его я не могу...
  - Хотя хотел бы это сделать! – сорвался Николай на крик.
  Вдохнул глубоко, и, немного успокоившись, продолжил:
  - Но отстранить... Ввиду его нелояльности и некомпетентности...
  Николай снова смотрел на лица подчинённых. Словно прощупывал их. Проверял. На лояльность. На верность.
  «Что, не ожидали?»
  Лица – смущённые. Испуганные. Удивлённые. Эти – безразличные... Ах, да! Эти двое – из финансового отдела. Им всё равно.
  И одно лицо – выражение спокойное. Разве только – немного доброй улыбки. Полграмма в уголках губ.
  Это Гонеев. Добрый такой, простой и душевный мужик.
  «Это тебе Иван морду начистил!» со странным злорадством подумал Николай, рассматривая ссадину на подбородке Гонеева. «В чужом белье копаешься, с фотографией моей жены бегаешь, Пинкертон чёртов!»
  Гонеева он сейчас ненавидел... Нет, не так как Ивана. Иван был соперником. Соперником, которого надо убрать. Стереть. Уничтожить! Убрать, убрать из своей жизни, загнать за самый дальний можай, к Макару со всеми его телятами, к чёртовой матери! Выгнать! Убрать!
  Но ненависть... Да, ненависть! Лютая ненависть! Ненависть мужика к мужику, равного к равному.
  Ненависть же Гонееву была иной. Куда более слабой, и смешанной с презрением. От такого коктейля... Тошнило!
  - ...Надеюсь, что акционеры меня поддержат. Теперь то, что вас касается. Слушайте внимательно и запоминайте! Романов отстранён от работы и лишён всякого доверия с моей стороны, поэтому требую: не звонить ему и на его звонки не отвечать, всякое общение прекратить, служебную документацию ни в коем случае не передавать, доступ к электронной почте и интернету в офисе ему заблокировать. Пропуск изъять!
  - Уже! – радостно вставил Гонеев. – По нашей части всё исполнено!
  «Угадал!» торжествовал Илья Петрович. «В яблочко! Одну глупость за другой Николай творит! Всё по плану!»
  - Помолчи! – прервал его восторги Ставицкий. – Ещё раз перебьёшь – удалю с собрания! Исполнил он... Приказ надо сначала получить, и только потом исполнять!
  Гонеев съёжился и смущённо поднёс палец к губам.
  «А вот глупость я сейчас сделал» догадался с опозданием Илья Петрович. «Надо было дождаться конца собрания, потом ещё выждать минут десять, и потом доложить об изъятии пропуска. Вот это бы красиво было! А так... Признался в самоуправстве! Вот ведь болтун, вот ведь... находка для врага... Вот ведь!»
  - .За нарушение данного приказа наказание будет одно – увольнение, - сказал Ставицкий.
  И добавил:
  - Немедленное увольнение! Я вам две недели не дам на поиск новой работы! Вы у меня по собственному желанию... В тот же день вылетите! Это я вам обещаю!
  Отдышавшись немного, Ставицкий завершил грозную речь, сказав напоследок:
  - Направление, которое курировал Романов, теперь веду я. Лично! Все его бумаги, все записи лично проверю! Сегодня же! Всё... Собрание окончено.
  «Что он делает?» с тоской подумал Краснов. «Иван же все зарубежные проекты один тянул. Италия, Хорватия, Венгрия... В Италии игровую сеть разворачиваем, в Хорватии крупный проект! Николай же не работал напрямую с этими проектами, не вёл лично переговоры с владельцами залов. Он же притормозит теперь зарубежные проекты! Неужели он этого не понимает?»
  Краснов хотел остаться после собрания и поговорить с Николаем относительно его решения лично возглавить направление зарубежных проектов.
  Но... Не хватило смелости. Не решился.
  Уж больно суров был и холоден взгляд Николая.
  Краснов ругал себя и называл в мыслях трусом. Но поделать с собой ничего не смог.
  Ноги сами вынесли его из директорского кабинета.
  И вообще... Решил он, в конце концов, что рисковать ни к чему. Тем более, в нервной такой обстановке.
  Да и Николай... Он директор, ему и решать.

  -  И не выпускать машины! Проверяем все помещения!
  Чернов быстро выхватил и показал директору склада красную корочку служебного удостоверения.
  - Я не рассмотрел! – запротестовал Комлев и вытянул вперёд руку. – Нет, вы мне посмотреть дайте! Имя, фамилия, звание!
  - Умный слишком? – прошипел Чернов. – Отпечатки пальцев не нужно?
  - Нет, - ответил Комлев. – Покажите…
  Чернов, не дослушав его, кинулся к грузчикам, что тащили к пандусу игровой автомат, упакованный в картонный короб.
  - Я же сказал – никаких погрузок! Прекратить все работы!
  Директор склада, воспользовавшись короткой передышкой в борьбе с нагрянувшими на склад обэповцами, быстро отошёл в сторону и начал лихорабочно давить кнопки на клавиатуре мобильного телефона.
  - Э! И не звонить без разрешения! – кинулся к нему один из сопровождавших Чернова оперативников.
  - Хватит на меня давить! – взорвался Константин Петрович. – Работать нельзя, технику перемещать нельзя, машины со склада выпускать нельзя! Что это за соловьи-разбойники налетели?! Вы уже десять минут по складу ходите, а я, между прочим, до сих пор постановление на обыск… Да пусти ты!
  Комлев отдёрнул руку, освобождаясь от прихватившего его было стальной милицейской хваткой оперативника.
  - Куда звонить собрались? – с насмешкой спросил его Чернов.
  - Нашим юристам, - ответил Комлев. – Мы уже учёные… Без юристов я с вами вообще общаться не буду.
  Грузчики остановились в растерянности, придерживая погрузчик-«роклу» с аппаратом.
  - Чего стоите?! – прикрикнул на них Комлев, прижимая трубку к уху и одновременно размахивая в воздухе свободной рукой.
  «Туда, в общий ряд! Быстрее прячьте его, остолопы!»
  - Номера! – крикнул коллегам опомнившийся Чернов (как видно, заметил взмахи директора склада и быстрее грузчиков восприняв немой его призыв побыстрее спрятать аппарат в глубинах склада).
  - Быстро переписывайте серийные номера аппаратов, подготовленных к отгрузке! – крикнул Чернов коллегам. – И те, что на пандус выкатили…
  Он не успел закончить фразу.
  Серёга, молодой лейтенант-обэповец, недавно переведённый в его отдел приказом Трофимова и в первый раз выехавший на такое вот мероприятие в группе под его командованием, сразу же сумел отличиться.
  - Есть накладные, - шепнул он Трофимову и показал пачку документов, которые в общей суете масштабного обыска успел он прихватить в незакрытом кабинете Комлева.
  - …и срочно, срочно! – прикричал в трубку Константин Петрович. – А это что?!
  Краем глаза он увидел бумаги: зелёные бланки деклараций, белые – накладных, серо-жёлтые – квитанций.
  - Не имеете права! – возмутился Комлев. – Без понятых, без постановления! Почему вы шарите тут? На каком…
  Чернов быстро пролистал документы.
  «Молодец, Серёга! Попались, голубчики, попались! Как для протокола всё писали… И подписи, и печати!»
  Настроение Чернова сразу улучшилось. До оперативно-розыскной эйфории. Конечно, в любом случае без добычи они бы не остались. Пару секторов на складе опечатали бы – как минимум. Но с этим вот набором доказательств…
  «Весь склад! И фуру, что стоит под погрузкой! Вот так, хорошие мои…»
  Чернов подобрел, заговорил с бедолагой-директором тоном расслабленным, благодушным и отчасти даже покровительственным.
  - Кричать зачем? – обратился он к Комлеву и, подойдя поближе, фамильярно-дружеским жестом положил руку на плечо. – Возмущаться зачем? Постановление мы тебе показывали…
  - Нет! – снова возмутился очередной милицейской наглостью Комлев. – Не видел! Пропуск – и то рассмотреть не дали!
  - Показывали, - невозмутимо продолжал Чернов. – И охране вашей на въезде показывали, и твоему заместителю показывали. У нас десяток свидетелей найдётся, которые подтвердят, что и тебе давали читать. И юрист твой пусть почитает. И данные удостоверений пусть хоть скопирует, хоть в блокнот себе перепишет. Тебе от этого легче будет?
  Он ткнул пальцем в накладную, что была самой первой в растрёпанном уже ворохе документов.
  - Здесь! Здесь – твоя подпись.
  - Это для служебного пользования, - слабеющим и заметно подрагивающим от волнения голосом попытался возразить Комлев. – Внутренний документ… не имеет юридической силы…
  «Пропал я!» подумал Константин Петрович и обругал себя мысленно самыми последними словами за то, что позабыл, как принято в таких вот форс-мажорных случаях, закрыть служебную свою каморку и долго потом искать ключ, дожидаясь заодно юриста.
  - Да ну! – и Чернов подмигнул Комлеву, кривя губы в откровенно издевательской усмешке. – Правда? Не имеют? И подпись – не твоя? Ладно, проверим!
  - И не тыкайте мне, - прошептал, еле двигая вялыми губами, Комлев.
  Но обэповец его уже не слушал.
  Он распорядился продолжать обыск…
  - Быстрее! Не забудьте – на складе официально числятся четырнадцать компаний. По всем четырнадцати ведём осмотр. По всем помещениям!
  …и, не дожидаясь новых приятных известий от оперативников, прошёл на погрузочную площадку.
  Подальше, подальше от чужих ушей.
  И - поскорее позвонить Трофимову. Доложить об успешном начале спецмероприятия.

  Ставицкий выехал из офиса в четыре часа.
  До трёх он ещё оставался  в рабочем кабинете, выслушивая от подчинённых панические сообщения о визитах сотрудников милиции, обысках и изъятии документов в игровых залах, казино и на складе компании.
  Главный офис пока не тронули, но понятно было, что и его не оставят в покое.
  Ставицкому стало понятно, почему милицейские замешкались с атакой на штаб компании: во время сегодняшних обысков они собрали такой богатый «урожай» компромата на компанию (особенно на складе, где как раз готовились к отгрузке снятые с баланса аппараты), что свечинской бригаде потребовалась передышка для первичного анализа изъятых документов и завершения бумажной работы по оформлению результатов обысков.
  Кроме того, им необходимо было подкрепление: игровые залы разбросаны по всей Москве, и людей не хватало. Тем более, что Свечин замкнул всю работу только на подразделение Трофимова, а у того особо надёжных сотрудников, годных для операций подобного масшатаба, было немного.
  И ещё…
  Ставицкий был уверен, что у Свечина есть очень надёжный и хорошо информированный источник в офисе компании.
  Если раньше он лишь подозревал это (не слишком-то доверяя отчётам Гонеева с перечислением подозрительных событий, якобы выстраивающихся в чёткую систему хорошо продуманного сброса информации компетентным органам), то теперь, после столь своевременно произведённого органами обыска (в точности совпавшего с началом перемещения игровой техники) Ставицкий знал, точно знал – в офисе сидит стукач.
  «Потому спешить им некуда…»
  Ставийкий понимал: в решающий момент, когда милицейская бригада в усиленном составе начнёт трясти управленцев, именно этот сотрудник в нужный момент передаст им все необходимые для блокирования бизнеса документа.
  Как именно это будет сделано – Николай не знал. Впрочем, способов много. В том числе и тех, что не вызовут сомнения в лояльности сотрудника.
  Например, подборку документов можно «забыть»… Да, совершенно случайно забыть на рабочем столе. Не закрыть сейф. Не спрятать во время обыска. Не отключить компьютер, как определено инструкцией. Не…
  Впрочем, изъятие документов во время обыска – это уже формальность. Надо же им для вида соблюсти букву закона.
  Если у информатора есть доступ к действительно ценной информации… А доступ, скорре всего, есть!
  Тогда вывод очевиден: всё, что нужно для финального удара по компании у Свечина уже под рукой. Бумаги скопированы и наверняка переданы ему.
  Так что с последним обыском они не спешат.
  В половине третьего он вызвал  в переговорную Краснова, Дорошева, Гонеева и Боровикову и потребовал немедленно проверить свои кабинеты и кабинеты подчинённых, пересмотреть все папки, перелистать все бумаги и немедленно убрать…
  «Сами знаете, что убирать! Каждый руководитель должен помнить, где и в каком шкафу у него скелеты хранятся. Вот эти самые скелеты – убрать. В шредер, к себе домой, на дачу, к чёртовой матери! В офисе этих бумаг быть не должно. Екатерина Даниловна, вы помните, что у вас бухгалтерия – белее снега? Помните об этом, пожалуйста. И все сотрудники пусть проверят свои рабочие места, компьютеры пусть почистят, ящики письменных столов пусть осмотрят. Мало ли, какая там бумажка завалялась…»
  Сегодня же…
  «Что за день сегодня! Когда же он кончится, этот проклятый день?»
  В три часа он отправился к айтишникам из технического отдела. И лично проследил за отключением офисного сервера.
  «На сутки отключаем, не больше. Пока просто отключим. И, пока время есть, поговорите с Гонеевым. Решите с ним, как проще будет вынести сервер, если к нам гости пожалуют. Он все ходы и выходы знает в здании, так что эвакуацию с ним обсудите. Всё…»
  Всё, не сил терпеть!
  Голова наполнилась горячей, густой, тяжёлой, тянущей к земле кровью. Сердце едва проталкивало по венам вязкую кровь.
  «Не могу…»
  Кажется, он ещё кому-то звонил. Раздавал распоряжения. Ещё хотел проверить кабинет Романова…
  «Иван!.. в такой момент… Мне ещё твоего… Твоего предательства мне не хватало. Лариса – просто дура. Молодая дура! Ты не мог… Не мог не делать этого?!»
  Новая вспышка гнева охватила его.
  И будто кто-то, подлый, чёрный, призрачный – подкрался сзади. Набросил на шею невидимую, но явственно ощущаемую тугую, прочную петлю.
  И рванул верёвку, пережимая горло, мышцы, артерии.
  В коридоре, недалеко от выхода, Николай остановился. Захрипел, закашлялся, забрызгивая слюной рубашку.
  Чёрная тень мелькнула перед глазами.
  Невидимка пощадил его. На этот раз. Он ослабил удавку.
  «Господи, что мне мерещится?» испуганно подумал Николай. «Здесь же нет никого! Пустой коридор… Никого! Что это… прыгает, мечется у меня перед глазами – и исчезает? Галлюцинации, что ли? Никогда такого не было. Никогда…»
  Отпустило. Стало легче дышать.
  Николай огляделся по сторонам. Никто, никто не видел его слабость. Никто не видел его задыхающимся, бледным, дрожащим, с испугом озирающимся по сторонам.
  Никто не заметит слюну на рубашке. Не услышит захлёбывающегося хрипа.
  Всё хорошо. Он спокоен. Он пришёл в себя. Он дышит ровно и размеренно. Он борется. Он управляет событиями.
  Он прежний, прежний Ставицкий. Сильный! Сильный!
  Но вот… Пора.
  Ставицкий позвонил водителю.
  В четыре он выехал из офиса.
  «Надо отдохнуть… Хоть немного поспать…»
 
  - Суп у тебя пересолен…
  Геннадий отодвинул тарелку и посмотрел укоризненно на жену.
  - Знаешь же, болею я. С животом нелады, язва замучила. Прошу ведь каждый раз – не клади так много соли, не клади. Одну ложечку, не больше. А ты всё по своему делаешь…
  Он поднял белую, в красных линиях фольклорного узора, солонку и поднёс её к лицу супруги, словно желая показать неразумной женщине не знакомый её мудрёный столовый прибор.
  - Вот!
  - Замолчи и ешь, - ответила мужу Екатерина Даниловна. – Хватит капризы тут свои показывать. Больной, тоже мне… Мне вот самой шестой десяток идёт, болячек столько…
  Тут и взгрустнулось ей. И дёрнул чёрт мужа претензии свои за ужином высказывать. И так на душе неспокойно. Кошки скребут, прямо по сердцу коготками, а тут он ещё, с животом своим, с солью, с брюзжанием.
  И возраст вот… Некстати, совсем некстати припомнился.
  - …На лекарствах сижу. И работаю, и готовлю тебе! А ты только и делаешь, что нервы мне треплешь. Истрепал уж все. Ешь, давай!
  Геннадий насупился и котом обиженным посмотрел на жену исподлобья.
  - Давай, издевайся над больным, - пробурчал он. – Конечно, легко тебе так говорить. Упрекать меня легко, да… А я вот, пока инвалидность не получил, прилично зарабатывал. Помнишь, как мы тогда жили?
  - Помню, - ответила Боровикова. – Помню, Гена. Весело жили, пока ты пить не начал.
  - А сейчас – ни капли! – гордо заявил Геннадий. – Завязал!
  - Врачи тебя завязали, - осадила мужа Екатерина Даниловна.
  Встала, взяла мужнину тарелку с недоеденным супом – и вылила в раковину. Открыла воду, и слушала как жадно урчит и чавкает встроенный в мойку измельчитель.
  - А бы может, и доел, - тихим голосом заметил Геннадий.
  Но продолжать не стал.
  Каким-то шестым чувством, необычной развитым у супругов, много лет проживших вместе, понял Геннадий Павлович, что Катерину сегодня лучше не злить. Не задевать. И вообще – не трогать.
  Не в себе она. Нервная какая-то, злая.
  Екатерина Даниловна поставила тарелку в посудомойку.
  Села за стол и спросила мужа:
  - Может, кашки тебе, больной?
  - Чаю попью, - ответил Геннадий. – Кашу-то я сегодня днём сготовил… Разогрел, то есть. Ты её прямо по гурьевскому рецепту сделала, с курагой, вишней...
  - Не подлизывайся, - сказала искушённая в мужниных хитростях Екатерина Даниловна. – Испортил настроение, так и не хитри теперь. Ольга звонила?
  - Было дело! – с готовностью подтвердил Геннадий. – Сегодня, в два часа. Как договаривались.
  - О внучке рассказывала? – спросила Боровикова.
  «Одна радость осталась!»
  - Да, и о внучке… В страшей группе уже. Скоро это… Выпускница детского сада! Ох, время идёт. Да, чуть не забыл! Они это, на дачу хотят. Отвезти их?
  Боровикова пожала плечами с полным безразличием.
  «Чего это с ней?» удивлённо подумал Геннадий. «Вроде, обрадовалась поначалу, как о внучке разговор зашёл. А тут вот… Лицо каменное стало, замкнулась. Чего это у неё перепады такие?»
  - Сам решай, - ответила после некоторого раздумья Екатерина Даниловна. – У меня теперь времени на отдых не будет. Вся неделя сумасшедшая, работы полно… Так что сами всё решайте, собирайтесь, поезжайте на дачу эту. Цветник заодно проверишь.
  Геннадий вздохнул тяжело.
  - Закрутилась ты с этой работой, замучилась, Катерина.  Всё дела эти офисные… А я вот, получается, на хозяйстве. И с цветником, и забор красить, и ворота поправить – всё я. Поехала бы…
  Екатерина Даниловна вспыхнула и с силой бросила ложку в тарелку, обрызгав новую скатерть супом.
  - Вот довёл-таки, довёл! – крикнула она на мужа. – Я вас всех тащу, между прочим! На мою зарплату все живём. На мои деньги дачу построили! Дочери квартиру купили, машину тебе…
  - Нам, - попытался встатвить слово Геннадий, но услышан женой не был.
  - …И ты ещё попрекаешь меня! Совести у тебя нет! На твою пенсию нам жить? Так, что ли?
  Накричавшись, Екатерина Петровна немного успокоилась. И ужин продолжился, пошёл обычным своим чередом.
  Пока не спросил Геннадий:
  - На работе нелады?
  - Не отвлекай меня, дай поесть, - ответила супруга.
  Но, против обыкновения, тихо. Еле слышно. Будто смущаясь чего-то.
  «Не поймёшь тебя» подумал Геннадий. «И не подстроишься…»
  А Екатерина Даниловна подумала о том, что до следующей зарплаты ей, пожалуй, на фирме не дотянуть.
  «Не простит Ставицкий. Этого он мне точно не простит…»
  Об «этом» она даже мысленно рассуждала туманно и до крайности неопределённо, словно старалась обмануть и запутать саму себя.
  Потому что знала, насколько «это» - опасно. И чем «это» может для неё закончится.
  В лучшем случае – увольнением.
  Тогда вся надежда на генерала…
  А если и увольнением дело не закончится, то ведь и генерал не станет её спасать…
  Потому что не захочет!
  …и, уж тем более, не станет никто другой. Даже тот, из московского управления… Помощник главного. Тот, кто предложил ей подработать, а заодно и обезопасить себя от возможных проверок.
  «Тот, этот, это…»
  Даже мысленно она старалась не называть их имён.

32.

  Заснуть он не смог. И дневной сон не сморил его.
  Он лежал на диване, беспокойно ворочаясь. Вскакивал и ходил по комнатам, беспокойно озираясь по сторонам, будто выискивая кого-то в огромной пустой квартире. Пытался читать собранные в домашней библиотеке глянцевые журналы, просматривать автомобильные каталоги… Не получалось, нет.
  Фотографии и рекламные картинки расплывались цветными пятнами, обрубленные границами абзацев строки коротких текстов проступали сквозь больной туман неровными линиями, и не различить было в черноте этих линий ни единой буквы. Не прочитать…
  Он снова ложился на диван и пытался заснуть. Закрывал глаза. Считал – секунды, удары сердца. Но и счёт не успокаивал его.
  «Где у нас лекарства?»
  Николай с трудом нашёл домашнюю аптечку. Обычно таблетки там держала жена…
  «Бывшая! Бывшая жена!»
  …но с недавних пор (если точнее сказать, то после недавнего визита к кардиологу) прибавилась там и упаковка его лекарств. В аптеку ездил водитель, он же привёз из поликлинику инструкцию по приёму всей этой лечебной химии, но прочитать её Николай так и не успел. И вообще… Забыл он, куда положил эти листки с врачебными предписаниями.
  «Дожил до сорока с лишним лет, а всё – как мальчишка. На здоровье наплевать было, заботиться о себе так и не научился. Плохо, очень плохо…»
  Николай покрутил в руках коробку с лекарствами. Прочитал на упаковке инструкцию по дозировке.
  «По предписанию врача… Понятно».
  Надо было, кажется, одну таблетку принять.
  Положил под язык.
  «Горькая, дрянь!»
  Зашёл на кухню и запил апельсиновым соком. Подумал, и добавил второй стакан – сока, смешанного с «Мартини».
  Минут через десять стало легче. Можно было дышать полной грудью.
  Николай решил, что, пожалуй, самое время позвонить Елене…
  «Лучше сейчас всё решить. Вернее, я решил… Решил! Пока есть силы – надо всё сделать. Может…»
  Он усмехнулся. Как странно всё складывается! Может быть, даже удачно для него.
  «…это к лучшему, что всё так получилось. Я же всё равно хотел расстаться с Ларисой. Конечно, не так… Не таким вот… Она унизила меня, обманула. Она изменяла мне, но я-то… Хорошо, и сам таков. Да, не святой я! Сволочь та ещё… Но  я готов был честно поговорить с ней. Признаться, рассказать обо всём. А она? Она тянула время, молчала, скрывала всё, так натурально и убедительно играя роль верной жены… Лгала! И собиралась лгать! И изменяла бы мне, изменяла! Они бы играли свои роли.»
  Сердце вновь закололо.
  «…Играли! И смеялись бы надо мной, хихикали у меня за спиной. Дурачок Коля, наивный дурачок!»
  Он подошёл к зеркалу. Посмотрел с презрением на жалкого, ослабевшего, бледного человека  со всклокоченными волосами, с обескровленной кожей в пепельно-серых пятнах и со слезящимися глазами загнанной в угол дворняги.
  Ему противен был это слабак!
  «Нет!»
  Он не позвонил Лене, хотя собирался это сделать ещё две минуты назад. Он не мог в таком состоянии звонить ей.
  Лена не узнает о его слабости. Для неё он останется сильным, решительным. Неуязвимым! Никакие удары его не сломят! Никакие измены!
  Он всё держит под контролем, он – прежний. Прежний Николай Ставицкий, а вот этот… в зеркале… Нет, это кто-то другой.
  Должно быть, это тот человечек, в которого хотела превратить его Лариса.
  Но он не позволит ей!..
  «Вот с тобой, Лара, я поговорю! Хорошо поговорю! Ты у меня это разговор навек запомнишь!»
  До прихода жены он так и не заснул.
  Лариса вернулась с работы раньше обычного. В половине восьмого.

  Николай встретил её в коридоре.
  Он стоял посреди коридора, расправив плечи, широко расставив ноги, словно подчёркивая хозяйское своё положение в этом доме.
  Стоял так, будто не хотел впустить её в дом.
  Впрочем, он ведь действительно – не хотел.
  - Вот!
  Он не поздоровался с ней (хотя за весь день они не сказали друг другу ни слова), ни о чём не спросил. Не стал обвинять.
  Не потому, что хотел продемонстрировать благородство или мужественную сдержанность в отношениях с обманувшим его человеком.
  Нет! Не таков он был, Николай Ставицкий. И чувств чужих он не щадил, и сдержанностью не отличался.
  Николай решил обойтись с супругой максимально оскорбительным (по тогдашнему его мнению) способом. Казнить её холодным презрением. И демонстративным безразличием.
  Потому с возгласом «Вот!» подвинул он к её ногам большой, нелепо и ни к месту праздничный, ярко-оранжевый туристический чемодан с выдвижной ручкой.
  Вместительный чемодан на прочных дорожных колёсиках со стальными вставками.
  - Ты что? – удивлённо спросила Лариса и отошла на полшага от чемодана.
  - Собирайся, - процедил сквозь зубы Николай.
  Лариса ничего ему не ответила. Не стала ни о чём спрашивать. Не просила передумать, не попыталась хоть что-нибудь в своё оправдание.
  Она молча прошла вперёд, обойдя мужа (Николай стоял неподвижно посреди коридора, будто ноги его вросли в паркет), прошла в комнату.
  Подойдя к шкафу, открыла она сдвижные зеркальные дверцы. Задумалась на минуту, туманным и равнодушным взглядом осматривая полки, а потом, словно очнувшись от короткого забытья, стала решительно вынимать из шкафа аккуратно сложенную домработницей одежду. Юбки, кофты и платья кидывала она на кресло, безжалостно сминая резкими, нервными движениями отглаженную ткань.
  И не говорила при этом ни слова.
  Это её молчание и решительная готовность её уйти прочь, и из дома его и из жизни, неприятно задевали Николая. Он был уверен, что сказанное им слово, одно лишь брошенное им слово «собирайся» - раздавит её, унизит, доведёт до истерики.
  До слёз! До крика! До мольбы о пощаде!
  Она не поверит ему. Будет просить его одуматься. Поверить ей. Не гнать её прочь. Будет хвататься за него как тонущий в болоте из последних сил, кончиками пальцев хватается за ветку.
  Не сможет уйти! Не посмеет!
  Тогда он… Тогда он скажет, что больше не любит её. Что между ними всё кончено. В любом случае – всё кончено. Докажет ему свою верность или нет, сможет его убедить в чистоте своей или нет – всё кончено.
  Но он будет милосерден к ней. Он понимает, что молодая, красивая…
  «Какое у неё злое лицо!»
  …женщина не может вот так – оказаться на улице. Конечно, после стольких лет брака…
  «Да прожили-то вместе недолго! Тоже мне, срок – несколько лет».
  …он не оставит её без помощи и поддержки.
  «Может, судиться надумала? Оставь! С моими юристами ты не справишься. Им не составит турда доказать, что почти всё имущество – моё. Машину, может, я тебе и оставлю, да и с деньгами…»
  Но она молчит! И уходит… Уходит так, словно освобождается от рабства. Словно не он бросает её, а она – его.
  Она словно ждала этого. Словно просила его мысленно выгнать её поскорей, не решаясь первой разорвать опостылевшие ей супружеские отношения, и он, сам того не ведая, откликнулся на её зов.
  «Да что за глупость мне в голову лезет? Это я, я гоню её!»
  Со вскипающей яростью ворвался он в комнату. Рывком закрыл дверь шкафа.
  - Послушай,.. – прошипел он, брызгая слюной. – Нет, ты послушай меня!
  Он грозил ей пальцем. Он и сам не мог понять, зачем просит её слушать. Он не находил слов, не знал, что сказать ей. Хотелось – что-то обидное. Чтобы задеть её, непременно задеть, чтобы пробрало. Проняло! Чтобы не было этого унижающего его равнодушия!
  - Я тебе…
  - Дай собраться, - спокойно ответила Лариса. – Я всё поняла. Я не нужна тебе, ты меня меня выставляешь за дверь. Хорошо, Коля. Видишь, я не устраиваю скандалов. Не бью посуду. Не рыдаю, забившись в угол. И не танцую от счастья…
  - Нет, да как ты!..
  - Как я?
  Она подошла к Николаю. Поправила ему задравшийся рукав халата.
  Улыбнулась и ответила:
  - Да так, Коля. Так и будет. Просто уйду. Ты думаешь, мне нужны твои деньги? Положение? Ночные клубы и туры в Европу? Может, и нужны… Но не от тебя. С тобой почему-то всё так… Противно! Ты на меня и внимания на обращал в последне время. Когда мы в последний раз вместе были, Коля? Я для тебя не женщина. С тобой... Чувствуешь себя не человеком, а… не знаю даже, как сказать. Собачкой комнатной. Забавным домашним зверьком на поводке. Вышколенным питомцем домашнего зверинца Коли Ставицкого. А я ведь, знаешь, привыкла ощущать себя именно человеком. Человеком, Коля! У которого есть свои чувства, свои интересы, жизнь есть своя. В конце концов, на достойную жизнь я и сама могу заработать.
  - А я тебе мешал?! – обиженно крикнул Ставицкий, продолжая удерживать ладонью створку шкафа. – Мешал я тебе жить?! Я даже в дела твоего отдела лишний раз не вмешивался!..
  - Ты всем жить мешаешь, Коля, - спокойно ответила Лариса. – Ты давишь всех. Авторитетом своим директорским, характером, криками, разносами. Я понимаю, ты сам этого не замечаешь. Для тебя нормально, естественно. Человека можешь походя унизить, и спокойно пойти дальше. Это даже не хамство уже, а просто… Не знаю, стиль жизни такой, наверное. Тебя не изменить. Так что… Дай, пожалуйста, собраться. Мне и в самом деле надо идти…
  Она сделал попытку отстранить его руку. Но он мёртвой хваткой вцепился в шкаф, будто защищая его от Ларисы.
  - Куда? – с издёвкой спросил Николай. – Куда пойдёшь? Ночь скоро…
  - А тебе не всё равно? – с усталым вздохом сказала Лариса.
  Она подождала ещё пару минут, надеясь на то, что Николай придёт в себя, образумится, перестанет мучить её глупыми придирками и нелепыми мужскими истериками хотя бы в момент их расставания.
  Но надежды её не оправдались. Николай не унимался и не успокаивался. Он всё так же стоял, загораживая ей подходы к шкафу, дышал тяжело, с болезненным хрипом, и смотрел на неё темнеющими от гнева глазами.
  Лариса собрала одежду, котрую успела вынуть, вышла  коридор и положила в её в чемодан.
  Положила туда взятые в ближней к коридору ванной комнате тюбики с косметическим кремом, упаковку зубных щёток и зубную пасту.
  - Ну, вот, - сказала она, закрывая чемодан. – Это всё, Коля, что я у тебя забираю. Да, и ещё машину с гаражом…
  - Подавись! – крикнул Николай, выбегая в коридор. – Слава богу, не последнее берёшь!
  Лариса подошла к двери.
  - Нет, постой, - сказал Ставицкий. – Постой! Ты мне ещё не ответила… Передо мной не ответила!
  Лариса повернулась к нему. Посмотрела холодно и презрительно. Взгляд её стал жёстким, а глаза – ледяными.
  - Что ещё? – спросила она. – За что я должна ответить?
  - Я ведь знаю, к кому ты сейчас пойдёшь, - скривив губы, сказал Николай.
  Он подошёл вплотную к бывшей жене (да, теперь уже – определённо бывшей), приблизился к ней настолько, что расстояние между ними было не более сантиметров десяти, и стоя так, вплотную, прошептал тихо, та тихо, будто выдавал ей до последнего хранимую, самую опасную и постыдную свою тайну:
  - Знаю, всё знаю. К Романову сейчас помчишься. На шею бросишься. Дескать, не бросай, любимый... Куда тебе ещё? Может...
  Он снял с полки гардероба связку ключей.
  - Может, хоть напоследок позорить меня не будешь? Я тебе ключи дам. Не от квартиры, нет. От дачи. Ты же знаешь, она недалеко от Москвы расположена. Дорога хорошая, доедешь быстро.
  И, повышая голос, добавил:
  - Забирай. Возьми, кому говорю.
  - Не нужно, ответила Лариса, отстраняя его руку. – Как-нибудь проживу без твоих милостей и подачек. Ничего от тебя не хочу. Ничего!
  Она взалась за дверную ручку.
  Но Николай не успокоился и теперь.
  Не хотел он расстаться спокойно. И не мог.
  - Не хочешь? – переспросил он. – Конечно, ничего не хочешь. Я тоже без тебя обойдусь...
  «Сказать ей о Лене? Нет, ни к чему теперь. Кто она такая, чтобы рассказывать ей о моей личной жизни? Чужой, посторонний человек. Пустое место для меня! Пустое!»
  - ...Убирайся! Нашла себе любовничка! Заместитель мужа! Вот уж точно – заместитель! В постели!
  Вот этого Лариса стерпеть уже не могла. Она закрыла приоткрытую было дверь. И, не поворачивая головы, громко и отчётливо сказала:
  - Хам! Мерзавец, пошляк и хам!
  Ставицкий сорвался. Он и сам не знал толком, как это у него получилось. Как он смог... Он и сам не предполагал, что способен на такое. Он и представить не мог, что способен ударить женщину.
  Но – произошло. Как-то неожиданно, будто в мороке, в дурном сне.
  Сжатый кулак подлетел в воздух. Николай резко выбросил руку вперёд. И ударил жену. Гнусно, предательски – в затылок.
  «Как же так?!»
  Лариса качнулась, вскрикнула, схватившись за голову. Отпустила ручку чемодана, и он завалился на бок, стукнувшись боком о дверь.
  Красные круги поплыли у неё перед глазами. От боли и обиды перехватило горло, и слёзы потекли из глаз.
  Она сжалась, и, в истерике дёргая дверную ручку, повторяла, словно в бреду: «хам и мерзавец, хам... гад, какой гад...»
  Николай отступил на шаг назад. Он потеряно, пустыми, бесцветными глазами смотрел на жену.
  И прошептал:
  - Не хотел же... Ты сама...
  - Ноги моей здесь не будет! – крикнула Лариса.
  Она достала из кармана ключ.
  - Вот! Добавишь к общей связке! С дачами, с квартирами своими... Пропади ты пропадом!
  Она бросила ключ на ковёр в прихожей с такой силой, что отскочил он от мягкой поверхности ковра, рикошетом отлетев в дальний угол.
  Она взяла чемодан. Вытерла слёзы платком. Открыла дверь и ушла.
  Дверь так и осталась открытой.
  Николай закрыл её и запер на замок минут через пять.
  Эти пять минут стоял он в прихожей. Белый как снег. Как выпавший под утро, нетоптанный, белый декабрьский снег.
  Такое белое было у него лицо.
  Он смотрел в зеркало, на поверхности стекла рисовал пальцем круги.
  «Ушла...»
  Отчего-то тяжело было на душе. Он и не думал, что так тяжело будет переживать уход жены.
  «Бывшей жены...»

  - Ваня!
  Услышав голос Ларисы, Иван, плотно прижимая мобильник к уху и посмотрев искоса на жену, вышел в коридор.
  - Что случилось? – шёпотом спросил он.
  - Я ушла от Николая... Всё, не могу больше! Он...
  - Что? Он позволил себе что-то?! – спросил Иван, незаметно для самого себя повышая голос.
  - Он ударил... Он ударил меня!
  «Расплачивайся, Ваня» мысленно сказал Романов сам себе. «Спасай её...»
  Внешне он выглядел спокойным, но сердце забилось сильнее, и от нарастающего волнения стало трудно дышать.
  - Иван, прости... Я понимаю, глупо это звучит. У тебя семья, своих теперь проблем хватает... И поздно уже... Мне некуда... Правда, некуда! Мама болеет, если я ещё на ночь глядя к ней приеду... Помоги, пожалуйста!
  - Ты где сейчас?
  Иван посмотрел на настенные часы. Без четверти девять.
  - Возле дома... Своего, то есть... Где Николай живёт. Во дворе, сижу в машине. Я сначала не хотела тебе звонить, пыталась с подругами как-то договориться. На одну ночь хотя бы. Но всё так неожиданно... Неожиданно получилось... Я ни с кем не смогла договориться, они же... Они же не готовы к такому, да и я... Прости, я глупость сделала! Но ты же говорил об этих... Служебных квартирах, ты говорил. Может, так как-то попробовать?
  Она говорила сбивчиво, свловно в бреду. И голос её дрожал.
  Иван понимал, что она не в себе. И ещё... Она плакала. И едва успокоилась – только что. И еле держится, лишь с большим трудом не срываясь в истерику.
  «Моральный урод ты, Коля!» обругал Иван мысленно своего начальника (или - бывшего начальника?). «Обязательно с тобой разберусь! Завтра же с тобой поговорю! Очень серьёзно поговорю!»
  - Лариса, успокойся, - сказал Иван, снова понижая голос (ему показалось, что жена стоит в комнате, за дверью, и слушает их разговор).
  Он отошёл ближе к входной двери.
  - Никаких служебных квартир. Извини, дурак я был, что привёл тебя...
  Из комнаты донёсся шорох. Иван ещё больше понизил голос.
  - По поводу этих квартир... Завтра же Николай узнает, что ты там ночевала, и обязательно заявится туда с очередным скандалом. Знаю его мерзкий характер!
  - Что же делать? – растеряно спросила Лариса.
  - Оставайся в машине. И меня подожди. У вас шлагбаум на въезде во двор закрыт?
  - Да, - ответила Лариса.
  Она оживилась и голос её был спокойней.
  Теперь она была уверена – Иван не бросит её.
  - Я оставлю машину у въезда во двор. Мы с тобой вместе поедем...
  «Куда?» спросил он сам себя. «Есть, конечно, паренёк знакомый, который может помочь, но ведь поздно уже. Ночь уже скоро... Что он сейчас, с ходу, предложит? Да и мобильный у него сейчас может быть выключен... А, ладно! Есть ведь и гостиницы...»
  - ...Я покажу дорогу. Устрою тебя на ночлег, потом обратно вернусь. Подходит?
  - Ваня, только приезжай, если сможешь! Если...
  - Ради бога, успойся! – Иван, разволновавшись, снова заговорил громче.
  И только мысль о том, что детям надо будет сколро укладывать в постель и ни к чему их волновать и расстраивать громкими вечерними разговорами, заставила его вновь понизить голос.
  - Я приеду! Сейчас! Жди спокойно, всё будет хорошо...
  Иван набрал номер одного не слишком близкого знакомого, который (как он помнил), работал в риелторской компании и занимался сдачей квартир в аренду.
  Среди многочисленных его знакомых, коллег и деловых партнёров этот был, пожалуй, единственным, кто мог сейчас ему помочь.
  «Или остаётся гостиница... Но квартира, всё-таки, получше будет, я так полагаю... Надеюсь, работу он не поменял. И в другой отдел не перешёл. И вообще, не забыл, кто я такой...»
  - Слушаю...
  - Анатолий, приветствую! – нарочито бодрым голосом начал Иван. – Это Иван. Что? Иван Романов. Андорру помнишь? Ну так! Здорово тогда покатались... Слушай... Мне тут помощь твоя нужна. Срочно надо один вопрос решить, с квартирой...
  Он услышал тихий скрип. Дверь в комнату медленно открылась. На пороге стояла бледная от волнения жена.
  «Чёрт! Вот ведь незадача!..»
  - Извини, через пару минут перезвоню...
  - Звони, - спокойно и безразлично ответил Анатолий.
  Иван подошлё к жене.
  - Ириша, у меня тут...
  Она отвернулась.
  - Вань, - сказала Ира, - а мне ведь днём звонили... Такое нарассказывали...
  - Что?! – возмущённо переспросил Иван. – Что, что говорили?
  Он попытался обнять жену за плечи, но она отстранила его руки.
  - Кого ты слушаешь? – с отчаянием воскликнул Иван, чувствуя, что только что, сейчас, именно сейчас глупой неосторожностью своей нанёс удар по семье, удар такой, что...
  «Сейчас? А раньше – о чём думал? Голову потерял от любви к чужой жене? Не жалей себя и не корчи из себя праведника!»
  Гадкий голос, гадкий голос в голове!
  - Только не кричи и не скандаль, - спокойно отвеила Ира. – Я не знаю, кто звонил. Не спрашивала имени, да и вряд ли звонивший назвал настоящее имя. Такие гадости... Такие гадости всегда анонимно сообщают. Мне сказали, что ты... Нет, не стану пересказывать. Я не поверила, Ваня. Бросила трубку. Были ещё пару раз звонки. Телефон номер не определил, но, похоже, тот же самый... доброжелатель... перезванивал. Я ему не поверила! Ни единому слову! А вот сейчас... звонок этот, и твой разговор... Извини, Ваня, я не хотела подслушивать. Но получилось... Слишком уж громко ты некоторые фразы произносил...
  - Я всё объясню! – воскликнул Иван. – Просто человеку нужна помощь...
  Как погано он сейчас себя чувствовал!
  - Я понимаю, - сказала Ира.
  И улыбнулась грустно.
  - Человека зовут Лариса и человек этот должен успокоиться и ждать тебя... Всё понимаю, Ваня. И мешать тебе не буду. Беги, дорогой, спасай её. Ей, наверное, действительно помощь нужна, раз она так поздно звонит. Но я тебя об одном попрошу...
  Голос её дрогнул.
  - Пожалуйста, не возвращайся сегодня...
  - Да как же!.. – начал было Иван.
  - Не возвращайся, - повторила Ирина. – Придёшь ведь посреди ночи... Я ведь могу не выдержать, Ваня. Вдруг... Вдруг скандал будет? А детям спать надо...
  Она села в кресло. И отвернулась от мужа.
  Иван подумал, что надо бы остаться. Остаться и...
  «На колени упасть! Прощения у неё просить! Вот что надо бы... Не уходить сейчас, не уходить...»
  Но... А Лариса – как же? Так и будет одна сидеть? Во дворе, в машине...
  Её бросить – это правильно? Честно?
  «Нет, нельзя...»
  - Ира, я об одном прошу – успокойся. Мне нужно ехать... не вернусь, хорошо! Но, пожалуйста, успокойся. У тебя завтра целый день будет, чтобы придти в себя. Я всё объясню, всё встанет на свои места. Всё будет хорошо, как прежде...
  - Уходи, - прошептала Ирина.
 
  Через десять минут, застёгивая на ходу летнюю лёгкую куртку, Иван вышел в коридор.
  Миша стоял у двери детской, прижимая к груди красную пластмассовую пожарную машинку с серебристой выдвижной лестницей и усатыми брандмейстерами в кабине.
  Миша посмотрел на уходящего отца и спросил:
  - На работу?
  Иван кивнул.
  «Теперь вот и сыну врать!..»
  - А сказку почитать? – обиженно затянул Миша.
  - Степашка прочитает, - ответил Иван, открывая дверь. – По телевизору... Извини, Миш, такая вот работа у меня.
  «Ненавижу себя!» подумал Иван.
  - А Танька вот говорит, что телевизор мне не включит! – крикнул ему вслед сын.
  Иван захлопнул дверь.

  «…Плата за три месяца. Извини, меньше не могу. Сам понимаешь, срочный заказ. Да и квартирка вполне приличная. Деньги сразу отдашь?»
  «Сразу. С карточки надо будет снять. Ты же с карточками и слипами возиться не будешь?»
  «Нет, конечно. А вот договор могу нарисовать, у меня на домашнем компьютере бланки хранятся. И ключи могу сразу передать. Когда встретимся?»
  «Давай через час. Подъезжай… В общем, к тому дому и подъезжай. Расчёт. Как говорится, на месте… В общем… Спасибо тебе, Толя. Выручил!»
  «Да ладно… Как говорится, за ваши деньги – танец в номерах. Шучу, шучу… Понимаешь, за две штуки в месяц можно постараться».

  Владелец квартиры на входную дверь денег не пожалел. Массивная, стальная, подвешенная на толстых сварных петлях и утяжелённая до крайности декоративными дубовыми панелями и бронеплитами на замках, открывалась она медленно и важно, словно нехотя пропуская нежданных полночных гостей в притихшую, тёмную квартиру.
  - Проходи, - сказал Иван, пропуская вперёд качающуюся от усталости и нервного перенапряжения Ларису.
  Он закатил дорожный чемодан в прихожую, закрыл за собой глухо хлопнувшую о металлический косяк дверь и включил свет.
  Загорелись зеленоватые огоньки галогеновых ламп, и Лариса с удивлением, словно только что очнувшись от странного, болезненного сна, осмотрела прихожую временного своего приюта, постоялицей которого она так неожиданного оказалась.
  - Да, симпатично… Уютно, - тихо произнесла она.
  Она опустилась в кожаное кресло, стоявшее в прихожей и закрыла глаза.
  «Что тут уютного?» с удивлением подумал Иван, осматривая выкрашенные розовой краской флизелиновые обои, белый ламинат пола и украшенный белыми, рельефными пластиковыми бутонами подвесной потолок с зеленоватыми кругами светильников с золлотистой латунной отделкой по краям.
  Владелец квартиры явно мечтал о богатых клиентах, а представления об их вкусах черпал из «модных» журналов, купленных по случаю где-нибудь в киоске у метро.
  «Стиль называется – «как у богатых»… Гастарбайтеры потрудились, сразу видно… Но ничего, чистенько. Безвкусно, но чистенько».
  Впрочем, некоторые «дизайнеры» из тех строительных компаний, что охотно принимают на работу строителей из недалёкого зарубежья и отечественных креативных недоучек, вполне могли бы и придти в восторг от этого пластикового «великолепия», называемого ими загадочным шаманским словом «евроремонт».
  «Ну и ладно… Выбирать не приходиться. Зато, кажется, мебель новая. И телевизор вот в комнате… Жидкокристаллический, который…»
  - Тебе выспаться надо, - сказал Иван. – Ты за этот вечер столько натерпелась…
  - Столько,.. – сонным голосом повторила за ним Лариса. – Больше, чем за год. Всё сразу: семья, дом, работа… Всё рухнуло, Ваня. Нет больше ничего.
  Иван аккуратно приподнял и переставил чемодан ближе к стене. Ему показалось, что так, наверное, он будет более устойчиво стоять.
  - Не всё…
  - Что? – спросила Лариса, открывая глаза.
  - Не всё пропало, - ответил Иван. – Я же не оставил тебя.
  - Оставишь, - возразила Лариса. – Куда тебе деваться? У тебя дети. Ты от них не уйдёшь. Сам говорил…
  - Говорил, - согласился Иван. – Но ведь и у тебя… Ты же сама думала о разрыве с Николае. Да и он…
  Лариса слабо взмахнула рукой. Словно в полусне.
  - У него кто-то есть, - сказала она. – Есть… Я ему давно уже не нужна. Может быть, всё бы ещё тянулось. Месяц, два… Он ведь в личной жизни –нерешительный. Да, так вот, Ваня. В офисе – грозный, суровый. В бизнесе за три секунды может решение принять. И потом будет обязательно свою линию гнуть, даже если они трижды неверна. Но на своём настоит, чего бы это ни стоило. Потому что это его решение. И он его принял. А вот с женщинами… Он, наверное, потому раньше не женился, что… Не решался, наверное. Как-то в отношениях с женщинами не срабатывает хватка его командирская. Со мной вот решился… Жалеет теперь, наверное. Ну, ничего. Теперь у него опыт есть, смелости теперь тоже хватает. На баб будет кидаться…
  - Хватит! – не выдержав, воскликнул Иван. – Лариса, хватит о нём! Мне слышать о нём противно. Не может вести себя достойно, хамство своё сдерживать не в состоянии… Не будем о нём! С ним у меня отдельный разговор будет…
  Лариса печально улыбнулась.
  - Только ты… Не бей его, Ваня. Кулаки у тебя вон какие, прямо железные. А Николай болеет… Угробишь его, а мне какого будет? Совсем совесть замучает…
  - Его зато совесть не мучает! – сердито ответил Николай.
  Он отвернулся, тяжело и возбуждённо, как боксёр перед боем, вдыхая воздух.
  - Успокойся, - сказала Лариса.
  И погладила воздух.
  - Не надо накручивать себя… Домой иди, жена волнуется.
  «Домой… Нельзя домой. Детям ни к чему… скандалы выслушивать. А Лариса… пусть думает, что домой».
  - Мне отдохнуть надо. Одной побыть…
  - Пойду, - согласился Иван и подошёл к двери. – Ты спи. Отсыпайся. Я тебе завтра позвоню. Часов в одиннадцать. Решим, что дальше делать.
  Он взялся за дверную ручку.
  - Вань! – позвала Лариса.
  Иван повернулся к ней.
  - Квартира-то дорого обошлась?
  - Да нет, копейки, - соврал Иван. – Он же… ну, почти по-приятельски. Помог, в общем…
  - А долго я здесь жить смогу?
  - Три месяца, - успокоил её Иван. – Хочешь – больше. Так что… В общем, отдыхай.
  Спохватившись, он положил ключ от квартиры на чемодан.
  «Вот ведь болван… Чуть не ушёл с ним!»
  Свет на лестнице показался ему тусклым и пыльно-серым.

  Сорок километров от Москвы…
 
  - Ой, Ваня приехал!
  Запах влажной листвы, запах дерева, разбухшего от дождя, глоток настоянного на траве воздуха.
  На этой даче, в сорока километрах от Москвы, жили его родители.
  Сергей Павлолович и Дарья Семёновна.
  Пятый год…
  Проводили лето, провожали лето, ждали на выходные детей и внуков (хоть приезжали родные нечасто), ждали последних гроз и первых затяжных, холодных сентбрьских дождей, инея на узловатых грушевых ветках, сладкого льда на крепких, желтобоких яблоках-антоновках, ждали седой травы.
  В начале октября – собирались в Москву.
  Не то, чтобы на даче и зиму нельзя было провести с комфортом… Иван в своё время постарался – выписал им чудесную печку, согревавшую дом янтарно-смоляным теплом медленно догоравших (так, чтобы и на ночь хватило) душистых еловых дров. И провёл водопровод, и водонагреватель поставил, и устроил им душ, и даже привёз как-то роскошный водяной матрас (впрочем, матрас Сергей Павлович невзлюбил, говорил, будто для спины очень вредно на мягком таком спать, и вообще – роскошь это ненужная и очередная глупость, придуманная для выкачивания денег из пустоголовых снобов, которые так зазнались от сытой и беспечальной жизни, что на обычной кровати и ночи поспать не могут… вечно им что-то с вывертом подавай… «вот и ты, Ваня, общей моде поддался!»).
  Хорошо можно было и зиму провести. С комфортом.
  Но скучно становилось зимой в дачном посёлке. Сонно и темно.
  И дороги заметало снегом.
  Да и внуков зимой на побывку к дедушке с бабушкой – не привезли бы. Некогда молодым. И летом-то, в отпуск, хорошо, если на два-три дня приезжали. А уж зимой-то…
  В начале октября собирались старики в город.
  Нагружали на подаренную Иваном «Нексию» домашний скарб (телевизор, посуду, соковыжималку, кофеварку и прочее, что сердцу дорого), в кабину – толстого кота Франца, любимца Дарьи Семёновны, садились сами и неспешным стариковским ходом ехали в город.
  Но до октября две тысячи седьмого оставалось ещё почти два месяца.
  Был конец июля. Дачная, тихая ночь.
  Иван приехал к родителям.
  У него был дом, где его всегда ждали.

  - Ничего, что вас разбудил? Хотел пораньше приехать. Думал, хотя бы к часу успею. Тоже, конечно, не здорово…
  Отец подвинул ему чашку с чаем.
  - Ладно тебе… Брось ты извиняться, как будто к чужим приехал. Нам тоже радость, не видим тебя месяцами. Самый запропащий сын. Не показывается, и всё тут! Да нет, Вань… Ничего! Нам, пенсионерам, спешить некуда. Завтра выспимся… И мёду ещё возьми! На пасеке купил, не магазинный…
  Мама смотрела на Ивана подслеповатыми, слезящимися глазами, улыбалась и молчала.
  «Еле ходит» шепнул отец, поглядывая на неё искоса. «Вчера вот ноги разболелись. Ревматизм…»
  - Может, в город отвезти? – предложил Иван.
  Отец замахал руками.
  - Да что ты! Тут же воздух, витамины. Огурцы вон… мы сами не сажаем.
  - Слава богу! – радостно воскликнул Иван. – Наконец-то отучил вас в земле копаться. Давно говорил, что продукты покупать надо, а не выращивать. И спина болеть не будет, и отдыхать, наконец, начнёте.
  - Ничего ты не понимаешь, - ответил отец. – Здесь безделье хуже переносится… Да вот, не поедет мать в город.
  - И не уговаривай! – включилась в разговор Дарья Семёновна. – Вечно в Москву эту пыльную, загазованную заманить норовят. А я задыхаюсь там… Ой, чуть не забыла!
  Она попыталась встать, но Сергей Павлович придержал её за локоть.
  - Куда, мать, собралась?
  - Смородину собирали, там у калитки куст – обсыпной прямо. В ягодах весь… Не вся созрела, конечно, местами пошла только. Ранний сорт, для сына ведь собирала… Корзинка в коридоре…
  - Сиди уж, - попытался остановить её Сергей Павлович.
  Но Дарья Семёновна засуетилась, встала из-за стола и вышла в коридор, и перебирала там многочисленные корзинки с припасами и хозяйственной мелочью, и нашёптывала что-то сама себе, и, повышая голос, восклицала удивлённо время от времени: «да тут же стояла!», и не возвращалась минут пять.
  - Не нашла, - сказала она виновато, войдя в комнату.
  - Вот упрямая, - и Сергей Павлович неодобрительно покачал головой. – Говорил же – не ходи. Так всё равно пошла…
  Мама присела к столу и замолчала смущённо.
  - Не ссорьтесь вы, - добродушно сказал Иван, допивая чай. – Дождёмся ещё ягод. И варенья… Как сами-то? Здоровье как? Я же тебе от ревматизма мазь хотел купить…
  Жалко, так жалко ему было этих доживающих лето стариков, что горький ком подступал к горлу.
  И хотелось остаться с ними. И пожить с ними хотя бы неделю. Чтобы ещё хотя бы шесть или семь вечеров просидеть вот так, за столом (не ночью, конечно… прекрасны же вечерние чаепития на даче!), говорить с ними о семье, о внуках, о яблоневом саде, о созревающей смородине, о покраске забора и покупке мёда на пасеке; разговаривать с ними и думать, что и вечер этот бесконечен, и бесконечна тихая дачная жизнь.
  И чувствовать в себе душу спокойную и простую радость.
  Но…
  - Носом клюешь? – спросил отец.
  - Нет, что ты, - ответил Иван. – Я ещё… в общем…
  Он посмотрел на часы.
  - Посижу с полчаса. Успею выспаться…
 
  Разговор потёк неспешный и обстоятельный.
  Отцу будто выговориться хотелось. Дождался от времени, когда можно поговорить с сыном по душам. Так, чтобы не отвлекал никто и посидеть можно было бы за столом, не жалея времени на беседу. И души – на откровенность.
  Тем более, что и тема для разговора нашлась подходящая.
  Речь зашла о работе.
  «Сам понимаешь, нет свободного времени. Кризис в отрасли…»
  - Тоже мне, отрасль!
  Отец хмыкнул недовольно и насупил брови.
  - Вот раньше – была отрасль. Производство было, предприятия продукцию выпускали…
  «Опять на любимого конька сел» с грустью подумал Иван, лениво перемешивая ложкой заварку в чашке.
  - Бать, да слышал я это уже…
  Но отца остановить было уже невозможно.
  - Нет уж, послушай отца. Коль уж собрался и приехал… Я всю жизнь на оборонном предприятии проработал. Сорок с лишним лет трудового стажа. От мастера до начальника цеха, настоящая трудовая биография. И продукцию выпускали… Высший сорт! Уникальная электроника, командно-измерительные комплексы. Такие технологии применялись, каких на Западе вашем разлюбезном, которому вы, молодые, сейчас в рот смотрите, и близко не было тогда. Ничего подобного у них не было! Наши были разоработки, уникальные. Вот это была продукция! Отрасль! А у вас? Эх… Вот советскую власть ругать теперь модно, грязью поливать. Дескать, тоталитарное государство, авторитарная власть, отсталая страна, совок… Да, читаю я эту прессу демократическую. Сейчас она поспокойней стала, а вот несколько лет назад журналисты как цепные собаки рычали, слюной брызгали. Я-то помню, что они там писали, как ноги вытирали об свою же родину. А вот один бы вопрос им задать: холопы могли великую страну создать? А глупые, забитые совки могли бы конструировать ядерные реакторы, запускать ракеты в космос, выводить на орбиты спутники и космические станции, подготовить программное обеспечение для «Бурана»? Академики, космонавты, рабочие, инженеры – они забитыми и несчатными были? Да мы гордились тем, что мы делаем! Мы людьми себя чувствовали! Свободными людьми! После нас осталась страна. Великая и богатая страна, распродажей которой вы сейчас и кормитесь. Вот вы-то распродадите, а детям вашим что останется продавать? Ваши казино, рестораны и торговые центры? Так этого надолго не хватит. Это тебе не производство приватизировать. Что вы после себя оставите? Пепелище?
  - Чего ты, отец, завёлся? – примирительным тоном сказал Иван. – Не надо мне ничего доказывать, и убеждать меня не надо. Я с тобой и не спорю. Да, время сейчас такое: мелкое, мещанское, слепое, глухое, безмозглое. Копошимся в этом времени как рыбы в тине и пытаемся устроиться, кто как может. Это вы, государственники старорежимные, мыслили в масштабах страны и эпохи. А на таки мелочи, как быт, семья, личная жизнь – времени у вас не оставалось.
  - Оставалось! – возразил отец.
  И тут же смущённо замолк, услышав скрип половиц.
  - Мать заснула, вроде, а мы её разбудили, - тихо сказал он Ивану. – Давай это, потише…
  - Давай, - согласился Иван. – Так что у вас оставалось?
  - Всё, - ответил отец. – Всё, что нужно для жизни. Зарплата была, свобода, достоинство. Мы себя чувствовали, как за каменной стеной – попробуй тронь! Это у вас сейчас тоталитаризм, потому что любого могут арестовать, наркоту подбросить, по рёбрам настучать в отделении милиции, ограбить, в тюрьму посадить или забить до смерти на допросе, а труп потом в лес вывезти и закопать. Любую коммерческую фирму в любое время может закрыть прокуратура, милиция, ФСБ и… И что там ещё придумали? Кстати, в Союзе такого количества всяких разных силовых контор и служб безопасности и близко не было. Без них как-то обходились. Вот и вы, коммерсанты, небось, трясётесь от страха, потому что законный бизнес у нас только в сказках существует, а в реальной-то жизни любого из вас можно взять за шкирку, да на самом законном основании упечь в каталажку лет этак на десять. Вот это тоталитаризм! И как вы живете, интересно?
  - Хорошо живём, - ответил Иван, добродушно усмехнувшись. – Открываем игровые залы, дарим людям праздник. Заодно восстанавливаем социальную справедливость…
  - Это как это? – удивился отец.
  - Очень просто, - сказал Иван. – Казино – налог на богатых. Особый налог! Человек может скрыть доход от государства, но, если он азартен, то от нас деньги ему не спрятать. И расстанется он с деньгами абсолютно добровольно, оплатив ими изрядную дозу необходимого ему адреналина. И уйдёт от нас довольный тем, что провёл этот чудесный вечер в азартной, увлекательной игре, которая помогла ему почувствовать остроту и вкус жизни. А деньги… Плата за азарт. Часть его проигранных денег уйдёт государству в виде налога, который мы и заплатим. Часть останется нам – на продолжение праздника. Разве это плохо?
  - Мне всё равно, - ответил Сергей Павлович. – По мне, все ваши игрища – суть глупость и суета. Нефть качаете, в казино играете… Да, понимаю. Устраиваете свою жизнь. Только больно много грязи вокруг.
  - Ну, бать…
  Иван недоумённо пожал плечами.
  - Не я же правила игры придумываю. Где ты видел казино для святых? Может, в раю…
  - В рай и бога не верю, - ответил отец. – Воспитание у меня не то. А вот в совесть верю. Верю в её необходимость. Верю в то, что человек должен жить, а не играть в жизнь. А вы играете! И в играх ваших – всё на жадности выстроено человеческой, на самом примитивном корыстолюбии и эгоизме. Душонки и без того измельчали, а вы их ещё и через свою мясорубку пропускаете. Какие уж там святые! Калеки, которых трясёт от предвкушения халявы. Такое теперь слово в моде?
  - Так это, бать, вся капиталистическая система на этом выстроена, - возразил отцу Иван. – Ты не знал? Именно так! Просто в игорном бизнесе принцип эксплутатации эгоизма и жадности нашёл свою самое концентрированное, чёткое и ясное выражение. Мы честны до цинизма, за это нас и не любят. Мы производим и продаём продукт под названием «игра». Отбери у человека игру, и что останется? Скука и осознание собственной ничтожности. Потому что… Потому что современный человек – маленький, и мы помогаем этому маленькому человеку обрести если не смысл жизни, так уж, по крайней мере, иллюзию смысла. А что ещё ему продать? Великую эпоху поднести ему на блюдечке? Вернуть великую страну? Достоинство вернуть человеческое? А обывателю это не надо. Ему надо играть. А святые – пусть смотрят на наши игры.
  - Хитро выкрутился, - заметил отец. – Учёный сын у меня, сразу видно… Выучил на свою голову! А вот скажи, учёный, это только у нас такая жизнь весёлая, или ещё где в мире так же жизни радуются?
  Иван достал шоколадку из стоявшей на столе деревянной конфетницы, развернул обёртку и, откусывая по маленькому кусочку, смаковал её, долго и обстоятельно.
  «А привычки-то у него детские остались» подумал Сергей Павлович. «Вот и в детстве так любил… шоколадки-то эти».
  Сергей Павлович не торопил сына с ответом.
  И вообще… Хотелось ему подольше посидеть за столом.
  Если бы ещё и времени было достаточно!
  - В мире? – переспросил Иван. – По разному… Я ведь как раз зарубежными проектами занимаюсь, так что кое-какая информация накопилась, да и историй разных, забавных и не очень, можно много понарассказывать. Вот ты о силовиках вспомнил… Знаешь, в России ситуация – не уникальная. И за морем проблем хватает. Взаимодействие игорного бизнеса с правоохранительными органами – это вообще тема… Как сказать… Интересная и деликатная.
  - Что, не у нас одних «одноруких» прижимают? – с иронией спросил отец.
  - Аппараты давно уже не «однорукие», - поправил его Иван. – Это много. Много лет назад, когда приводы reel slots…
  - Чего? – удивлённо переспросил отец.
  - Ну, барабанов этих вращающихся, - пояснил Иван и круговым движением рук попытался изобразить вращение. – Так вот, когда привод барабанов был механический, запускать игру надо было нажатием на рычаг. Но это уже каменный век! Такие аппараты сейчас разве что в музеях стоят. Современные аппараты – электронные, программируемые устройства. По сути дела, компьютеры с электронными платами, запоминающими устройствами, экранами… Если на компьюетере инсталлировать игровую программу, соединить его с купюроприёмником и билл валидатором…
  - Опять не понял! – с некоторым уже недовольством сказал отец. – Ну и язык придумали!
  - Английский язык, - продолжал объяснять Иван. – Билл валидатор – устройство для сканирования и проверки купюр. Да… И ещё соединить компьютер с клавиатурой, удобной для клиента. Чтобы, скажем, не сто клавиш там было, а четыре или пять, и при этом значения клавиш или кнопок были бы логически связаны с реализованной на компьютере игрой, то тогда… В общем, получим игровой аппарат. Ну, конечно, собрать всё это надо в корпусе продуманной дизайнером формы, с яркими и завлекательными картинками на лицевой стороне. И поставить всё это в нужном месте. И научиться всё это обслуживать и получать прибыль…
  - Ничего я в этом не смыслю, - заметил отец.
  - …считай, целая наука, - продолжал Иван. – А вот по поводу весёлой жизни за морем – есть у меня одна интересная история. Знаешь, как открываются игровые залы в Мексике? О, это веселей, чем у нас. Разрешение на открытие зала, по закону, должны предоставить местные власти, то есть канцелярия губернатора. Но на все заявления и запросы в канцелярии губернатора неизменно следует отказ. Это часть стандартной процедуры. А далее начинается самое интересное. Получив письменный отказ канцелярии, бизнесмен обращается в суд. Суд принимает постановление о несоответствии принятого канцелярией губернатора решения некоторым нормам законодательства… Решение суда, как правило, формулируется нарочито туманно и неопределённо. В целом решение канцелярии не отменяется, и в целом вовсе не признаётся незаконным, но при этом в постановлении суда указывается, что отдельные пункты документа противоречат… чему-то там… и в какой-то степени юридически некорректны. В общем и целом, местные власти вроде как правы и полномочий своих не превысили, но вот в частности допустили какие-то неточности… и отказ их, с одной стороны, законен, но, с другой стороны, вроде как и не действует. Да, забыл одну важную вещь упомянуть. Обычная стоимость судебного решения – порядка пятидесяти тысяч долларов. Обычная ставка. Подозреваю, что тексты отказных решений канцелярия согласовывает с судом, чтобы судейским легче было ошибки найти. Думаю, все там в доле… Так вот, бизнесмен передаёт деньги через адвоката, получает на руки судебное решение, вешает его в рамке на стену игрового зала – и начинает работу. И действуют так в жарких мескиканских краях – все. Я же говорю, стандартная процедура.
  - Один наш деловой партнёр открыл таким вот способом в Мексике игровой зал. Завёз аппараты из Штатов, бешеные деньги потратил на ремонт и декор зала, нанял и обучил персонал, устроил шумную презентацию с фейерверком, французским шампанским и икрой… В общем, утёр нос конкурентам из местных. Да, и судебное решение не забыл в рамочке на стену зала повесить. Открыл свой дворец… И проработал – знаешь, сколько?
  - Нет, конечно, - отец пожал плечами.
  - Чуть меньше трёх часов, - сказал Иван.
  И подмигнул задорно.
  - Не у нас одних силовики при деле. Меньше, чем через три часа после начала работы зала приехали к нему полицейские и велели немедленно закрываться. Он, конечно удивился. И возмутился. И показал на документ в рамке. Сказал, что все так работают. «А нам наплевать!» ответили полицейские. «Может, все так и работают. Но вы, синьор, работать не будете!»
  - В общем, свернул он свой мексиканский бизнес, распродал по дешёвке аппараты и перебрался, бедолага, в Европу. Вот такие дела в мексиканских краях творятся. Почти как у нас, даже интересней…
  Отец вздохнул и потёр в задумчивости кончиком пальца въевшееся чайное пятнышко на скатерти.
  - Что тут скажешь, - заметил философски Сергей Павлович. – Если в подробности не вдаваться, так ведь… Это только доказывает мою правоту. Банановая страна у нас, и хунта всем правит. Этого в Мексике облапошили, а вас, поди, в России пытаются обобрать. Прав я?
  - Пытаются, да…
  Иван зевнул и посмотрел на часы.
  - Давай сворачивать дискуссию, бать. А то не высплюсь. Наверху комната свободна?
  - А как же! – охотно подтвердил отец. – Кому ж ещё там ночевать, как ни тебе? Для тебя и держим, для детей, то есть… и внуков. Не привезёшь их, посмотреть хоть?
  Иван кивнул в ответ.
  И встал из-за стола.
  - Приедем, конечно…
  Отец подошёл к нему и полушёпотом спросил:
  - А дома-то у тебя… В порядке всё?
  Иван удивлённо поднял брови.
  - В порядке, конечно. А почему спрашиваешь?
  Отец откашлялся.
  И сказал неуверенно:
  - Да как-то… ночью приехал, и один. Что заглянул, так это здорово. Но я тут было подумал, не поссорился ли… Или случилось чего. Спрашивать не хотел, неудобно как-то, но… Мысль вот такая была…
  - Нет, нет, - поспешно ответил Иван.
  И, словно стараясь побыстрее отвлечь отца от беспокойных мыслей, произнёс с беззаботностью:
  - Всё хорошо, я Иру предупредил, что к вам заеду. Давно проведать хотел, а в выходные всё времени нет. Хозяйственные дела, по дому. И вообще…
  Отец покачал головой.
  - Ладно, коли так… Разбудить-то тебя во сколько?
  - В семь, - ответил Иван.
  Отец, повернувшись вполоборота, посмотрел в окно, и увидел, как по траве тянутся белые полосы предутреннего тумана, хорошо заметные даже в полутьме, едва освещаемой тусклым светом дачного фонаря.
  - Утро уже скоро… Сколько спать-то тебе осталось.
  - Три часа, - ответил Иван.
  И добавил, чтобы успокоить отца:
  - Ты не волнуйся. Я здоровый, выдержу. Кофе с утра, зарядка. И вперёд… В Москву.

33.

  Ставицкий с утра заехал в спортзал. Ему казалось, что полчаса упражнений вернут ему тонус, улучшат сомочувствие, поднимут настроение и…
  И ещё помогут хоть ненадолго отвлечься, забыть хотя бы на время вчерашнюю ссору с женой…
  «Да какую там ссору! Разрыв… Говори уж прямо! Сам к тому шёл».
  Ну и… Да, приятный цвет лица. Энергия, бьющая через край. Покрасневшие щёки.
  Плолчаса на тренажёре, не более, и в офис он вернётся победителем, уверенным в себе, сильным, энергичным…
  «Я постоянно говорю себе одно и то же. Прежним, прежним… Будто мантры читают нараспев. Уговариваю самого себя, умоляю самого себя, стыжу самого себя. Одно и то же… Надоело. Как плохо, что нет у меня права на слабость!»
  Но со спортивными упраженениями ничего не получилось.
  Ничего.
  Едва потянул он рычаг тренажёра на минимальной нагрузке, как резкая боль пронзила левый бок, сводя судорогой мышцы груди, иглой вошла между рёбер, застряла, засела в глубине, раскалённым металлом терзая сердце.
  Николай вскрикнул, отпустил ручки тренажёра и, согнувшись, отошёл в сторону, стараясь на ходу удержать равновесие, не упасть, не потерять сознание.
  Персональный тренер, давний знакомый Николая, быстро подскочил к нему и, удерживая, подставил руку.
  - Николай, ты чего? Побелел весь… Врача вызвать? Давай «скорую» или медсестру нашу...
  - Ничего, Миш, ничего, - прошептал Ставицкий, хватаясь за протянутую руку тренера. – Что-то я расклеился совсем в последнее время. Плохо себя чувствую, бессонница замучала. Я, пожалуй, заниматься сегодня не буду. Нет, не вызывай. Всё нормально, отпустило…
  Николай выпрямил спину, стараясь делать это медленно, без резких движений. Так, чтобы отступившая было боль не вернулась вновь.
  Вздохнул глубоко. Помассировал грудь.
  - Ничего, прошло всё…
  Михаил смотрел на него озабоченно и подозрительно, и всё не решался отойти, сотавить одного.
  - Может, хоть в кафе посидишь, чаю зелёного попьёшь? Или всё-таки у медсестры таблеток каких спросить? У неё наверняка есть…
  - Да не волнуйся ты! – с некоторой беспечностью ответил ему Николай. – Таблеток мне хватает. И так врачи навыписывали, не успевая принимать…
  Он умолчал о том, что врач рекомендовал ему срочно прочти детальное обследование в условиях стационара. Впрочем, какое дело тренеру до этого?
  «Боишься, что я прямо тут, в зале отключусь? А потом тебя же и обвинят, что клиента совими тренировками до инфаркта довёл? Нет, Мишаня, я тебя подставлять не буду!»
  - Всё, Михаил, спасибо за помощь…
  Николай отошёл в сторону, показывая, что поддержка тренера ему больше не нужна.
  - Нет, и в самом деле… Не буду сегодня надрываться. В офис поеду.
  - И то верно! – с заметным облегчением и радостью в голосе согласился тренер.

  Иван добрался до офиса только к половине одиннадцатого утра, хотя планировал быть на месте самое позднее в десять.
  Но машин на утреннем шоссе было так много, что пробка на въезде в Москву растянулась километра на три в пространстве и часа на полтора во времени.
  А всего дорога заняла…
  «Чёрт, три с лишним часа в машине! Вот и живи после этого за городом. Нет, без вертолёта тут – никак».
  Он оставил машину в переулке, метров сто не доезжая до офисной парковки. Он понимал, что оставить машину возле офиса ему не дадут.
  Наверняка уже вся охрана предупреждена, что заместитель директора отстранён от работы и его пропуск заблокирован. Так что на офисную парвкову его не пропустят. А если и получится каким-либо способом проехать, то машину всё равно уберут. В крайнем случае – эвакуатором.
  «Гонеев и на это способен».
  Иван набрал тебефон жены.
  - Ириша, здравствуй. Ты как, солнышко?  Я тут…
  И услышал короткие гудки.
  «Напрасно ты так… Я ещё о детях хотел спросить… Чёрт!»
  Иван с такой силой сжал телефон в кулаке, что пластиковый корпус заскрипел, готовый разлететься на осколки.
  «Сволочи!»
  Как он ненавидел теперь Ставицкого и Гонеева. Лютой, самой лютой и сжигающей душу ненавистью!
  «Я с тобой поговорю! Я с вами обоими поговорю!»
  Он набрал номер…

  Первым на приём к директору пришёл Левковский.
  - С утра тут, в приёмной, дожидаешься? – нахмурившись, угрюмо бросил ему Ставицкий, не поздоровавшись с почтительно протянувшим начальнику руку директором казино.
  Впрочем, у Ставицкого действительно была причина для недовольства. По всем структурам холдинга идут обыски, наступило лишь краткое затишье посреди бури и в любой момент можно и нужно ожидать следующих ударов со стороны Свечина (а тот ведь не успокоится, пока не загонит игорную компанию в угол), казино в центре Москвы – самая сладкая цель для милицейской братвы, а директор этого казино – вот он, тут, в кабинете директора.
  А не на свой рабочем месте, где должен быть! И не просто быть, а сидеть безвылазно, днём и ночью! Шерстить все папки, перебирать документы, уничтожать компромат, в полной готовности держать юристов, инструктировать бухгалтеров, строить пит-боссов, гонять аттендантов… И вообще – работать! И охранять бизнес, сторожить кормушку, а не торчать в кабинете генерального!
  - Дело срочное, - с печальным вздохом произнёс Левковский.
  - Хватит врать! – выкрикнул Ставицкий так резко, что Леонид вздрогнул и почувствовал, как мурашки бегут по спине и затылку. – Какие тут дела у тебя могут быть? Или, как самый хитрый боец, решил во время боя при штабе отсидеться? Так спешу тебя разочаровать, любезный мой Леонид: этот самый штаб…
  И Ставицкий картинным жестом показал на дверь кабинета.
  - …Сам в люой момент может на линии фронта оказаться. Так что наспрасно ты сюда прискакал!
  Леонид испуганно закрутил головой, закряхтел, потом, приблизившись к генеральному, быстро заговорил, понизив голос почти до шёпота:
  - Я, Николай Романович, в армии не служил, в военных терминах не силён. Атаки, фронт… Честное слово, не понимаю! Я ведь и в самом деле с одним очень важным сообщением приехал. Вам интересно будет посмотреть. Я тут привёз…
  И он ловким движением извёл из кармана пиджака и выложил на стол генерального пластиковый футляр с компакт-диском.
  - Тут видеофайл, видеозапись…
  - Что? – удивлённо спросил Ставицкий. – Какие ещё записи? Тебе делать больше нечего, ты все проблемы решил? Только клип осталось снятьи мне подсунуть? С твоими клипами пускай служба безопасности разбирается, не буду я этой видеоерундой заниматься!
  И Ставицкий сделала размшистое движение, будто собираясь смахнуть диск со стола.
  Левковский умоляющим жестом прижал руки к груди.
  - Это важно! Для вас важно!
  Ставицкий замер на мгновение, потом опустил руку и посмотрел вопросительно на Леонида.
  - Это видеозапись драки между Романовым и Гонеевым, что произошла недавно возле нашего казино, - пояснил Левковский. – На записи дата видна и точное время. Снимала камера возле парковки…
  Ставицкий фыркнул презрительно и протянул руку к телефону.
  - Ну, мне-то что… Я и так догадывался, это это Иван Гонееву отметину на физиономии поставил. Можешь Илья Петровичу эту запись презентовать. Кка сувенир! На долгую память! А мне это не интересно. Если это всё, что ты хотел мне сообщить, то убирайся-ка, Лёня, обратно, на своё рабочее место, и мне работать не мешай…
  Ставицкий поднял трубку.
  - Не всё! – решительно заявил Левковский.
  Он произнёс эту фраз так уверенно, что Ставицкий, глянув на него искоса, положил трубку и повернулся к посетителю.
  - Что ещё?
  - Они не просто поссорились и… И подрались, да! Главное – не это. А самое-то главное то, что до этого, то есть – до драки этой самой…
  Левковский понял, что начинает путаться, говорить сбивчиво и неясно, и это вполне может привести к тому, что генеральный, не дослушав, просто выставит его из кабинета, а потому, собравшись с духом, выпалил все заготовленные фразы разом, стараясь между предложениями не делать пауз:
  - Они оба совершенно по-дружески беседовали! Романов, до того как ударить Гонеева, долгое время с ним беседовал. Совершенно спокойно. Они что-то обсуждали. На записи это хорошо видно! Они о чём-то договаривались, и, видимо, по какой-то причине не смогли договориться, и тогда Романов ударил…
  Левковский остановился, чтобы набрать воздуха, и несколько невпопад сказал:
  - Запись звука на внешних камерах не смонтирована. Там картинка…
  Ставицкий сжал кулаки.
  «Вот оно что! Это не просто ссора между Романовым и Гонеевым. И не просто подсиживание со стороны Гонеева. Это заговор! Заговор против меня! Инициатор… Кто инициатор?!»
  Ставицкий набрал номер секретаря.
  - Гонеева найти! Найти Гонеева и ко мне его! Срочно!
  Левковский вжал голову в плечи, как испуганная черепаха. Вот только панциря черепашьего у него не было.
  Не хотелось ему оставаться в кабинете генерального во время разборок с Гонеевым. Увидев Лёню, тот, хитрый лис, сразу догадается, кто на него настучал… то есть, проинформировал руководство.
  И, ежели Илья Петровича из компании после разбирательств и скандалов не выкинут и должность свою он сохранит, то непременно с Лёней поквитается.
  Отомстит, непременно отомстит!
  - В принципе, у меня всё, - пролепетал Левковский. – Я уже готов выполнить ваше указание и вернуться на рабочее место…
  - Сиди! – прорычал Ставицкий.
  Он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
  «Духота какая в кабинете! Неужели не проветрили? Сколько раз говорил уборщице, чтобы проветривала. Генеральный лично просит, а ей наплевать! Разгоню весь хозотдел! Всех!»
  Он посмотрел на часы.
  «И сколько можно Гонеева искать? Пять минут уже ищут!

  «Как спала? Да нет, у меня-то всё в порядке. Решилась всё-таки на работу выйти? Думаю, безопасно... Николаю позвоню, обязательно. Мне с ним кое-что надо обсудить. Обязательно надо обсудить! Перезвоню тебе... Конечно, Лариса...»
  Иван подошёл к офисному зданию. Мимо него, опустив голову, быстрым шагом прошла Боровикова.
  - Доброе утро, Екатерина Даниловна! – крикнул ей Иван.
  Боровикова, не ответив на приветствие, ускорила шаг и, перейдя улицу, скрылась за углом старого кирпичного дома, что стоял (да, верно, и сейчас стоит) недалеко от офиса и мимо которого пролегал самый короткий путь к ближайшей станции метро.
  Поведение Боровиковой Ивана нисколько не покоробило и не возмутило (трусоватый и конформистский характер главного бухгалтера он знал прекрасно, и, к тому же, не сомневался, что Николай проинформировал сотрудников о нежелательности общения с опальным заместителем директора).
  «Но ведь спешит Даниловна, спешит» подумал Иван. «Я всё ещё заместитель, всё ещё топ-менеджер, и никакой Ставицкий с должности меня не снимет. И не известно, как всё повернётся...»
  Он уже твёрдо решил, что сегодня, обязательно сегодня постарается дозвониться до Войкова, в крайнем случае (если не сумеет связаться с Александром Олеговичем) – свяжется с Венцером. Только так, напрямую...
  Теперь уже терять нечего. Гонеев, выдав Ставицкому Ларису, сам развязал руки Ивану, и если раньше должен он был молчать и невольно покрывать гонеевские интриги, то сейчас руки у него развязаны. И самое главное – развязан язык.
  «В одном ты ошибся, Петрович» подумал Иван. «Не надо было женщину подставлять и втягивать в офисные разборки. И не надо было меня загонять в угол. Теперь пеняй на себя!»
  С Венцером они старые друзья. А слово Венцера для Войкова много значит. Так что, есть шанс на успех.
  Только время нельзя терять. Не известно, что ещё придумает Гонеев за сегодняшний день. Он ведь и самого себя в угол загнал, а, значит, тоже опасен. И весьма изобретателен.
  «И с ним бы поговорить!»
  И Иван привычным движением сжал кулаки.
  Нет, силой в офис он и сегодня прорываться не будет. Но с Николаем встретиться! Обязательно встретиться!
  И позвонит ему прямо сейчас. И честно предупредит о грядущем мордобое.

  - Что? – раздражённо спросил Ставицкий. – Вы сколько искать будете? Полчаса? Час? Сразу предупредите! Может, я ещё успею и кофе-брейк устрою, а то и пообедать схожу.
  Татьяна молчала, видимо, не в силах открыть рот из-за нервного потрясения и предчувствия скорого и неминуемого увольнения.
  - Ну! – крикнул Ставицкий, до скрипа сдавливая белыми пальцами телефонную трубку. – Где он?!
  - Нет, не нашли, - шёпотом ответила Таня, выйдя, наконец, из ступора.
  «Что на несёт? Как это?!»
  - Что за ерунда? – бросил раздражённо Ставицкий.
  И сорвал резким движением гластук с внезапно заболевшей шеи.
  - У Гонеева офисный телефон, факс, электронная почта, мобильный телефон, домашний телефон и ещё один телефон на даче, - раздражение в голосе Гонеева сменилось явно издевательскими интонациями.
  «Что за дура! До сих пор работать не научилась!»
  - У нас есть все номера и адреса! В секретариате они точно есть! Все номера обзвоните. Передайте мой приказ охране, пусть они в офисе его найдут. Все наши залы обзвоните, может быть, он выехал... Да действуйте же!
  И Гонеев, еле сдерживая гнев, отшвырнул галстук в угол кабинета.
  - Николай Романович...
  Таня жалобно всхлипнула.
  - Мы всё обзвонили. Всё, что можно. По рабочему звонили, по мобильному, всех подключили... Домой звонили пять раз! Никто трубку не берёт, мобильный отключен, в офисе его нет и никто его не видел. И не знает никто...
  - Найти! – приказал Ставицкий и бросил трубку.
  Левковский старался не смотреть на генерального.
  Он почувствовал, что ситуация в офисе обостряется с каждой минутой, и незапланированный визит его к генеральному добром не кончится.
  И ещё он понял, что в отсутствие Гонеева и Романова (о фактическом отстранении Ивана от должности сообщил ему Карев как раз сегодня утром... потому и побежал Лёня топить бывшего приятеля, пока тот его за собой ненароком не потянул, а оно – вот ведь как теперь оборачивается) именно он, Левковский, гонец с недоброй вестью, может под горячую руку Ставицкого попасть. Он ведь, посмотрев видеозапись, может обратить внимание на дату, когда эта самая запись была сделана и сообразить, что тянул Лёня с важным сообщением, тянул время, выжидал чего-то. Чего выжидал? Сам хотел к заговору присоединиться? Не знал, чья возьмёт – и считал, выгадывал, да всё прикидывал, когда настучать, кому и на кого.
  А теперь получается, что опоздал он с сообщением. И подставил генерального. И нелояльность свою продемонстрировал.
  Или – того хуже. Стал он теперь врагом и Ставицкого, и Гонеева, и Романова. Кто бы ни победил теперь, всем он будет тепрь поперёк горла. Одному он воворемя не донёс, а двух других – подставил.
  Любой из этой троицы постарается теперь от него избавиться.
  Вот ведь... Куда бежать теперь? К кому прислониться?
  «Доносить надо вовремя!» подумал Левковский, с раздражением прихватывая кончиками пальцев и дёргая мочку уха. «Что мешало вчера приехать? Чего тянул? Вчера этому диску другая бы цена была. Струсил, дурень! Упустил время... Расхлёбывай теперь, один за всех. Гонеев-то с Романовым ноги унесли, а ты, простофиля, сам в ловушку залез...»
  Брошенный на середину стола мобильный телефон генерального заиграл джазовую мелодию и загудел басовито виброзвонком.
  - Гонеева нашли? – спросил сам себя Ставицкий.
  Взял телефон и, не нажимая кнопку приёма звонка, посмотрел на экран.
  - Да нет, не его номер. И не из секретариата... Да это же!
  Он пошевелил удивлённо бровями, задумался. Телефон продолжал наигрывать джаз, дойдя уже до импровизаций на саксофоне.
  - Чего ему нужно? – недовольно сказал Ставицкий.
  Но на звонок всё-таки ответил.
  - Слушаю... Со мной? А не пошёл бы ты, Романов…
  «Иван?!» удивлённо подумал Левковский. «Вот это да! Здесь он! Здесь, не сбежал!»
  От сердца отлегло. Теперь гнев Ставицкого точно обрушится на Ивана.
  Вот только теперь найти бы момент подходящий да улизнуть из кабинета генерального. А то сидишь, словно в доме заминированном, и не знаешь, когда рванёт.

  Иван старался говорить спокойно, но против воли голос его подрагивал. Гнев был слишком силён и сдерживать эмоции было очень трудно.
  Ставицкий же казался спокойным и даже немного расслабленным.
  Слишком расслабленным.
  Уже потом, анализируя ситуацию, понял Иван, что Ставицкий начал терять сознание на последних минутах этого разговора, да и вообще – едва держался и с самого начала беседы, потому и казался спокойным. То было спокойствие слабости. Крайней слабости, когда уже никакие, даже самые сильные эмоции не могут овладеть человеком.
  Но тогда... Тогда Романов не понимал этого. И кажущееся безразличие Ставикого к судьбе Ларисы бесило Ивана.
  - А не пошёл бы ты, Романов...
  - Я тебя найду! – закричал Иван, теряя остатки самоконтроля.
  Закричал так громко и резко, что случайный прохожий, оказавшийся рядом с ним в эту секунду, вздрогнул и инстинктивно прижал руки к груди.
  - Я здесь, рядом с офисом! – с явной угрозой в голосе произнёс Иван. – В двух шагах. Ты думаешь, что за спинами охранников сможешь спрятаться? Ты думаешь, что сможешь безнаказанно избивать женщину...
  В возбуждении он не следил уже за словами и не понимал, что фразой этой окончательно и бесповоротно выдаёт Ларису.
  - Вот как? – тихим и каким-то даже кротким (как показалось Ивану) голосом спросил Ставицкий. – Она тебе уже успела нажаловаться? Поплакаться успела? О размолвках наших семейных рассказала? Вот оно что... Стало быть, прав Гонеев. Сволочь он, конечно, но в данном случае прав. Как же ты... Нашёл с кем... спутаться. Нашёл... С моей женой! С моей...
  Иван услышал хрип. Трубка онемела, но Иван, не осознавая ещё, что именно произошло, продолжал кричать и кричать, как будто Ставицкий мог его ещё услышать:
  - И с Гонеевым разберусь. И с этим гадом – тоже! С вами обоими! Мне нечего стыдиться! И Ларисе нечего... Я приду! Прямо сейчас приду к тебе в кабинет. Если ты не выйдешь... Всё равно! Прямо сейчас!
  Он отключил телефон. Отключил – вообще, выключил питание. Чтобы не принимать уже никаких звонков. Чтобы не останавливаться и не задерживаться даже для самой короткой беседы. Или самой важной. Или – какой угодно.
  Он пошёл к главному подъезду.
  И если бы охранник снова попытался бы его остановить, то закончилось бы это наверняка серьёзной дракой. Иван был взбешён разговором со Ставицким и, если бы потребовалось, прорывался бы к Николаю любым способом. Если пришлось бы, то и с попутным мордобоем.
  Но охранники его не останавливали. И даже не пытались это сделать.
  Они уже знали о неожиданном исчезновении Гонеева. О безрезультатных поисках беглеца секретариатом генерального директора. И о гневе генерального. 
  Информация эта, самым причудливым образом соединившаяся со слухами о грядущих масштабных обысках в главном офисе, породила в душах их такое смятение, что они не решились задержать ворвашегося (иначе не скажешь) в офис заместителя генерального директора.
  А старший охранник подумал:
  «Шут его знает, кто нами править теперь будет...»
  И, на всякий случай, сказал пробегавшему мимо него Романову:
  - Иван Сергеевич, я уже узнавал насчёт пропуска...
  Окончание фразы Иван не расслышал.
  Он услышал вой сирены. Резкий звук оборвался.
  Близко, у самого входа.
  Санитары с носилками, распахнув двери, быстрым шагом вошли в офис.
  - Что за чёрт,.. – удивлённо прошептал Романов.
  Створки грузового лифта за спиной Ивана раскрылись.
  Секретарь генерального, Татьяна, раскрасневшаяся, зарёванная, выбежала на площадку перед лифтами.
  Увидела санитаров и кинулась к ним.
  - Господи, быстрее же! Пока лифт держу!
  Не охранники остановили Ивана.
  Он сам встал, как вкопанный.
  Только сейчас он понял, почему его разговор с Николаем так неожиданно оборвался.

  Взгляд генерально стал стеклянным и неподвижный. Белый язык тряпкой вылез из раскрытого рта. Николай захрипел, рванул ворот рубашки, отрывая пуговицы.
  Он не успел закончить разговор.
  Телефон выпал из его рук. Раскололся, ударившись об пол, и вылетевший из копуса телефона аккумулятор отлетел к шкафу.
  - Леонид! – успел выкрикнул Ставицкий. – Ле... Татьяну! Врачей, срочно! Сердце...
  Он потерял сознание и голова его бессильно опрокинулась на спинку кресла.
  «Досиделся! Досиделся! Чего я вообще сюда припёрся!» шептал Леонид, запихивая взятый им со стола генерального диск во внутренний карман пиджака.
  Потом выскочил в приёмную.
  - Таня, генеральному плохо! Вызывай «скорую». Только не городскую, она час ехать будет. Из нашей больницы вызывай, где генеральный по страховке закреплён. Она быстро приедет.
  Таня, не понимая, о чём это говорит так стремительно выскочивший из кабинета генерального директор казино, смотрела на Леонида широког открытыми от удивления глазами и сидела неподвижно, словно нашёл на неё столбняк.
  - Чего сидишь, дура! – завопил Леонид. – Генеральный без сознания! Звони! Срочно!
  Татьяна вздрогнула и схватилась за телефон.

  Иван стоял у входа.
  Молчаливый. Опустошённый. Обессилевший.
  Он видел, как выносят из офиса потерявшего сознание Ставицкого. Как задвигают носилки вглубь машины «скорой помощи».
  Как хлопают дверцы.
  Как плачет Татьяна.
  Как переговариваются вполголоса собравшиеся у подъезда сотрудники компании.
  Как шипят рации о охранников.
  И как связавшийся по мобильному с больницей санитар называет номер страховки Ставицкого.
  «Кардиологическая... Фамилия – Ставицкий, имя – Николай Романович... Номер страхового полиса... Да, выезжаем...»
  Как заводится машина. Как выезжает с парковки. Как вдали стихает звук включённой при выезде на дорогу сирены.
  «Сердце... Неужели это мы... Нет, не может быть! Не может быть! Лариса...»
  Иван схватился за голову.
  «Что же мы наделали! Надо Ларисе сказать!»

  - Мне только что позвонили...
  Татьяна молчала.
  - Только что позвонили, - повторила Лариса. – Мне сказали, что моего мужа забрала «скорая»... Госпитализировали... Да, сказали, что у него плохо с сердцем. Это так?
  - Ну, да, - несколько неуверенно ответила Татьяна.
  - Вы до «скорой» его сопровождали, - продолжала Лариса.
  - Я ничего не знаю! – поспешно и какими-то истерическими интонациями воскликнула Татьяна. – Я только позвонила! Николай Романович потерял сознание, его увезли...
  Лариса выждала с полминуты, терпеливо выслушивая всхлипы и бессвязные выкрики секретаря, потом подчёркнуто спокойным голосом спросила:
  - Но куда его увезли? Куда увезли моего мужа? В какую больницу?
  - А мне-то откуда знать! – ответила Татьяна.
  И бросила трубку.
  - Хорошо, - сказала Лариса. – Будем в страховую компанию звонить...
  Она и сама не знала, пойдёт ли к мужу в больницу. Найдёт ли в себе силы придти к нему. Увидеть его. Простить...
  И не знала она, нужен ли вообще Николаю её визит. Быть может, он вычеркнул её из своей жизни.
  Она знала другое: в жизни Ивана ей места нет. Он не бросил её, но и не впустил её в свою жизнь. Пока он с ней, но уже... Уже избегает её. Старается не появляться в этой вот квартире, которую сам же для неё и снял.
  Старается не видеться с ней.
  Она понимала – он вернётся в семью. Не сейчас. Может быть, позже, но вернётся.
  И она не сможет его удержать.
  А Николай... Да, прогнал её. Вышвырнул. Выкинул на улицу.
  Но теперь он болен. Тяжело болен.
  И она, быть может, причина его болезни. И ещ ё...
  Он – её муж. Пусть он бросил её, но она не может бросить его, пока он болен и слаб.
  Пока...
  «Я должна увидеть его. Может, я смогу объяснить, успокоить его. Как-то помочь...»
  - Медицинский центр, кардиологическое отделение, - ответил диспетчер справочной службы.

  «Ты могла бы ещё вернуться… Пока не поздно».
  «Вань, ты подумал обо мне? А если я ему не нужна?»
  «Именно о тебе…»
  «После того, что случилось? После унижения? Ты сам хотел поговорить с ним. По-мужски, как я понимаю. Морду набить, наверное. Так?»
  «Наш с ним разговор – это одно. А твоя жизнь – другое».
  «Вань, если я и приду к нему… То есть, навещу в больнице… Это ведь не из-за того, что я боюсь остаться одна. Не потому, что боюсь одиночества. Хотя, конечно… Плохо, плохо всё вышло. Не так, как я надеялась. Все наши чувства, признания, письма… Всё впустую, Вань?»
  «Лариса, в такой ситуации…»
  «Любите вы, мужики, ситуацией отговариваться. Знаю, что ты сейчас скажешь. Муж, дескать, в больничной палате. Плохо ему. А мы тут всё в любви объясняемся. Хотя, может, это мы…»
  «Лариса, не надо! Не надо, прошу тебя…»
  «Хорошо, не буду. С семьёй у тебя как, Вань? Очень я тебя подвела?»
  «Хорошо всё… Всё спокойно».
  «Не верю. Не верю, Ваня! Успокойся, не будем об этом… Приду я к нему, Ванюш. Приду. Наверное, для того, чтобы с совестью своей быть в ладу. Вроде, не бросила… Хоть любви к нему никакой нет и быть уже не может. Да и с тобой… Я ведь не требую, чтобы ты жил со мной. Ночевал. Или хоть иногда появлялся в этой… квартире. Ничего не требую. Но ты ведь… Ты гонишь меня. За что? Боишься меня? Или себя?»
  «Прости меня… Прости, Ларочка. После твоего звонка… Того звонка… Так страшно стало. Страшно – потерять семью. Ничего не боюсь… А вот это… Сердце сжалось. Не могу же я… Прости, если сможешь. Вот такая вот любовь у нас… Не вместилась в наши жизни».
  «Она сломала наши жизни, Ваня. Сломала…»

  - Белянин Александр Алексеевич, главный врач кардиологического отделения!
  Доктор склонил голову в церемонном полупоклоне. И показал на стул вощле заваленного бумагами стола.
  - Прошу вас, э-э…
  - Лариса Дмитриевна, - представилась Лариса. – Я хотела бы узнать о состоянии одного вашего пациента. Его зовут Ставицкий, Николай Романович. Мы с вами говорили по телефону два часа назад…
  Доктор присел на стол. Быстрыми движениями набрал на клавиатуре ноутбука фамилию больного, просмотрел учётную карточку, появившуюся на экране, и посмотрел на Ларису откровенно грустным взглядом.
  Пробомотал какую-то странную и витиеватую фразу (большинство слов в которой, похоже, родом были из латыни), упомянув при этом какое-то «терминальное состояние», и, перейдя, наконец, на более понятный Ларисе язык, сообщил:
  - Вот что, Лариса Дмитриевна… Состояние Николая Романовича…
  Он посмотрел на экран.
  - …Ставицкого, к сожалению, не внушает оптимизма. То есть, внушает совсем иные чувства. Я бы сказал…
  «Что он такое говорит?» с тревогой подумала Лариса. «Неужели во всех этих, так называемых, «престижных» больницах персонал подбирают, исходя из умения говорить красиво, дипломатично и непонятно? Почему он не может объяснить толком, что с Николаем?»
  - …Вызывает особую тревогу такое стремительно развитие ишемической болезни, которое привело к инфаркту с тяжёлыми последствиями…
  - Что?! – удивлённо воскликнула Лариса. – У Николая инфаркт?
  - Да, уважаемая Лариса Дмитриевна, - спокойным голосом подтвердил врач. – А вы, похоже, удивлены? Поражены даже до глубины, я бы сказал, души? Вот интересно…
  Он снял очки, достал из кармана халата фланелевую тряпочку и, тщательно протерев линзы, снова важным, преисполненным академического величия движением водрузил их на нос.
  Лариса была так потрясена сообщением об инфаркте, случившемся у мужа, что не только не ответила на вопросы доктора, но даже и проигнорировала иронию, которая явно прозвучала во фразах Белянина.
  «Я же должна была…»
  - Я ведь несколько обескуражен тем искренним удивлением, с которым вы восприняли информацию об инфаркте, - продолжал доктор. – Дело в том, что такие масштабные поражения сердечной мышцы, которые отмечены у больного, на пустом месте не возникают. Им предшествуют определённые симптомы, весьма болезненные симпотомы, проигнорировать которые просто невозможно. Ну, знаете… Боли, бессонница, затруднённое дыхание, обмороки. И некоторые временные нарушения в интимной, так сказать, сфере. Да, не заметить это… Хотя, впрочем, это дело семейное и не всех родственников касается… Но ведь в случае с Николаем Романовичем, как я понимаю, этому обширному инфаркту предшествовала серия микро-инфарктов, которые больной, судя по всему, перенёс на ногах. То есть, не обращаясь к нашей помощи. Это ведь не сразу, не вдруг… И, при этом, в голосе вашем я слышу удивление.
  Закончив фразу, доктор наклонил голову и сразу же погрузился в чтение разложенных на столе бумаг, будто и забыв тут же о посетительнице.
  Лариса с минуту сидела в оцепенении, стараясь осмыслить сказанное доктором, потом, придя в себя, произнесла с запоздалым упрёком:
  - Но ведь он к вам обращался. Вы ведь обследовали…
  Доктор резко вскинул голову и произёнс наставительно:
  - Не в условиях стационара! В карточке больного всё указано: и какие обследования он проходил, и какие рекомендации ему направлялись, и какое лечение ему было рекомендовано. Подчёркиваю – рекомендовано! И всё это – амбулаторно, то есть, фактически, без какого-либо врачебного контроля. На усмотрение больного. И мы его предупреждали… Вот…
  Он показал ручкой на экран.
  - …Тут есть и эта запись! Да, предупреждали, что состояние сердечной мышцы – ужасно. И только в условиях стационара и только после проведения всестороннего обследования, от которого, между прочим, до экстренной госпитализации Николай Романович отказывался, мы можем обеспечить эффективную медицинскую помощь. Так что… Нет, но неужели эта подготовительная, так сказать, стадия болезни прошла мимо вас?
  Лариса опустила голову.
  Она прекрасно понимала, что врач, работающий в престижной…
  «Опять, опять это слово! Сколько же придумано внешне красивых и пустых слов! Погремушки для инфантильных людей с большими деньгами»
  …больнице, куда привозят на лечение людей всё больше обеспеченных и влиятельных, не обделённых, в том числе, и юридической помощью, и потому готовых при случае не только «первоклассный сервис» затребовать, но и затаскать доктора по судам; врач такой готов всегда к самому худшему (а что может быть для него хуже судебного иска?), и потому заранее присматривает запасные позиции и пути для отступления.
  Потому и готовится заранее произнести фразу: «Но мы же его предупреждали… о чём имеется отметка в карточке!»
  Но… к чему же всё-таки он готовится?
  Именно гипертрофированная эта осторожность и подчёркнуто отстранённая позиция Белянина вызывали у Ларисы особую тревогу.
  - Он жаловался на сердце, - тихо произнесла Лариса. – Я ведь хотела вызвать «скорую»… Он сам…
  Она посмотрела на доктора, словно заранее готовясь по реакции его узнать, наконец, правду о состоянии Николая, и спросила:
  - Насколько он… Как он себя чувствует, доктор?
  Белянин, ещё раз взглянув на экран, произнёс подчёркнуто сочувственным тоном:
  - Знаете, гарантировать что-либо трудно. Да, прогнозирование в такой ситуации просто невозможно. Состояние, как я уже говорил, тяжёлое, но уход за Николаем Романовичем самый тщательный и кфалифицированный. Полечим больного, поняблюдаем за ним. Изучим результаты обследования. Дня через два проведём консилиум. Полагаю…
  Белянин, запрокинув голову, посмотрел на потолок. И, словно прочитав там нужный ответ, продолжил:
  - …Полагаю, потребуется операция. Но это, сами понимаете, такое ответственное решение! Так, сходу – решиться на операцию, да ещё и с таким изношенным…
  Белянин пробежал пальцами по клавиатуре. Посмотрел на снимок, появившийся на экране, покачал головой и прошептал: «Это же надо так запустить!»
  - Доктор…
  Лариса встала и подошла ближе к врачу.
  - …Доктор, я бы хотела вас попросить…
  - Вставать для этого не обязательно, - как бы между прочим заметил Белянин.
  - Хотела бы попросить, - продолжала Лариса. – Я могу увидеться с ним?
  Доктор, подумав немного, кивнул и ответил:
  - Думаю, да. Он, слава богу, не в палате интенсивной терапии. Вполне обычный, так сказать, предоперационный режим. По счастью, больной в сознании и вполне доступен для общения. И ещё… Я, признаться, рад, что у Николая Романовича есть такие отзывчивые родственники, которые не покидают его…
  - Родственники? – переспросила Лариса. – Почему во множественном числе? Разве ещё кто-то приходил?
  - Конечно! – охотно подтвердил Белянин. – Не только приходил, но вот прямо сейчас, у него в палате, находится его супруга. Да, она тоже ко мне приходила и просила о свидании. Как же я мог отказать? Она так переживала… Я ей, знаете ли, тоже попенял за отсутствие заботы о больном. Уж ей-то эти самые нарушения в интимной сфере должны были быть известны!
  У Ларисы ослабли и едва не подкосились ноги. Она боком прислонилась к столу, чтобы не упасть.
  - Доктор, - прошептала она, - но ведь это я – жена.
  - Как?! – воскликнул Белянин.
  Он снова быстрыми движениями протёр очки и, едва не уперевшись носом в экран, просмотрел карточку.
  Дойдя до графы «Родственники», вздрогнул и посмотрел искоса на посетительницу.
  - Лариса Дмитриевна? – переспросил он.
  - Да! – едва не выкрикнула Лариса. – Может, паспорт мне вам показать? Скажите, кто у Николая?!
  - А вас за сестру принял, - виноватым голосом произнёс доктор. – Как видно, эта юная особа… Елена, кажется, её зовут… В общем, она, похоже, обманула меня. Конечно, у меня же есть информация о родственниках, да… В файле вашего мужа всё указано, да… я ведь поначалу не разобрался, не обратил внимания… Но она так уверенно говорила! Так убеждала меня! А я думал…
  Лариса решительным шагом пошла к двери кабинета.
  - Постойте! – крикнул ей вслед Белянин. – Я сам вам пропуск оформлю! Я сам провожу! Только не обижайтесь на меня, прошу вас. Поймите, меня обманули! Боже, ну и молодёжь пошла! Как убедительно говорила эта особа!

  Лариса двигалась будто в тумане, едва разбирая путь, стараясь лишь не потерять из виду Белянина, который вёл её к больничной палате по казавшимся ей бесконечными больничным коридорам.
  Доктор говорил и говорил без умолку, всё ещё пытаясь оправдаться перед ней за свою оплошность, суетливыми и неловкими движениями открывал тяжёлые двери, и, оглядываясь тревожно через плечо, сбавлял шаг, чтобы Лариса не отстала и не затералась ненароком в длинных переходах больничного корпуса.
  Они зашли в кардиологическое отделение, и, пройдя по коридору почти до самого конца, остановились у входа в палату.
  «Она здесь…»
  - Да, Лариса Дмитриевна, я хотел бы вас попросить…
  Белянин не успел изложить свою просьбу.
  Дверь больничной палаты открылась, и в коридор, прямо навстречу им, вышла Лена Максимова.
  Лариса по пути пыталась (против воли, помимо желания, словно и не контролируя уже и мысли свои, и чувства), как могла пыталась представить себе ту женщину, что сидит сейчас в палате у её мужа.
  «Да мой ли он ещё? Или уже – её?»
  Красивая? Дурнушка? Блондинка? Брюнетка? Чем-то лучше её. Привлекательней. Или… Хуже! Хуже в сто крат!
  Но… Совсем, совеем не ожидала она увидеть здесь Лену. Лену Максимову.
  Совсем не предполагал она, что эта загадочная, не знакомая ей «супруга» - именно эта, хорошо знакомая ей…
  «Сотрудница компании… Боже мой! Какая же я дура!»
  Лариса усмехнулась грустно, глядя на то, как, вздрогнув при виде их, нерешительно отступает Лена к дверям палаты.
  - Здравствуй, - сказала ей Лариса.
  Вот так, просто и без истерик.
  Замерший было на мгновение Белянин засуетился, замешкался на секунду (видимо, пытаясь определить, как же поступить ему в такой деликатной ситуации), и, приняв, наконец, решение, подчёркнуто спокойным голосом произнёс:
  - Дамы, дорогие мои, я попросил бы вас, по возможности, не волновать больного и вести себя…
  «Вечно проблемы с этими женщинами!» подумал Александр Алексеевич, искусно скрывая раздражение за дежурной врачебной улыбкой.
  - …в соответствие с правилами данного лечебного, подчёркиваю это, учреждения. А засим…
  Он посмотрел на часы и покачал головой.
  - …Позвольте откланяться. Да… Напомню, что визит доложен быть коротким. Никак не более получаса, а лучше – минут пятнадцать. Очень прошу – не волнуйте больного! никаких переживаний. Самое безобидное, лёгкое общение. Мы же специально его в одноместную палату положили! «Люксовую», замечу!
  Белянин развернулся и быстрым шагом пошёл прочь, словно поскорее хотел оставить женщин один на один.
  Они долго стояли молча. Будто испытывали друг друга молчанием.
  И первой не выдержала Лена.
  - Я хотела с тобой поговорить. Правда, хотела. Но… Мне трудно было решиться.
  - Поговорить? О чём? – спросила Лариса.
  Конечно, теперь она понимала всё. Но очевидный для неё ответ хотела услышать от Елены.
  - О нас с Николаем…
  - Вот как? У вас теперь…
  Лариса попыталсь улыбнуться («нет, не думай, что ты огорчила меня!»), но на улыбку сил уже не хватило.
  - …своя жизнь? Жизнь, в которой мне места нет? Конечно, вы всё решили за моей спиной. Я ведь… Не жена ему больше. Он рассказал тебе о нашей ссоре? О том, что он выгнал меня на улицу? Упрекал в неверности? Да, такой святой, несчастный человек!
  - Лариса, не надо так! – умоляющим тоном произнесла Лена. – Я не знаю, что там у вас вышло… Николай не говорил мне. Он только обещал, что поговорит с тобой. Я не думала, что всё выйдет именно так. Он же сказал, что у вас всё… всё и без того идёт к концу. Что семью не сохранить. Я думала… Я же была убеждена, что вы просто расстанетесь. Расстанетесь как расстаются супруги, которые не могут уже вместе. Что…
  - Просто? – прервала её Лариса.
  Она отвернулась. Она не хотела, чтобы Лена увидела блеснувшие в глазах слёзинки.
  - Это не просто, Лена, - прошептала Лариса. – Это совсем не просто… Да, я виновата. Может быть, это всё моя вина, от начала до конца. Может быть, я могла сохранить семью, но не сохранила её. И всё-таки… совсем это не просто…
  - Лариса, я не хотела обидеть тебя, - умоляющим голосом произнесла Лена. – Не хотела! Но ведь у нас с Николаем – всё серьёзно. Очень серьёзно! Это же не просто… Это не просто роман. Он же сделал мне предложение!
  - Что?
  Лариса повернулась к ней и резко вскинула голову.
  - Он… Он предложил тебе… Когда?
  - Не сейчас, не здесь, - поспешно сказала Лена. – В июле… Мы были… Я думала, что он с тобой поговорит, и сама всё не решалась… Я думала, что вы сами всё обсудите…
  «Он просто воспользовался ситуацией!» подумала Лариса. «Да он хотел жениться на ней ещё тогда, когда никто, никто не говорил ему о моих отношениях с Иваном! Какой же он!..»
  - Поздравляю! – резко произнесла, почти выкрикнула, Лариса.
  И, развернувшись, пошла – прочь, прочь от больничной палаты.
  - Лариса, я всё объясню… мы хотели…
  Лена посмотрела ей вслед.
  «Ничего я не смогу ей объяснить. И не надо! Сама виновата!»
  Она специально выждала минуту. Чтобы по дороге ещё раз не столкнуться с Ларисой.
  И потом пошла к лифту.
  Навстречу ей по коридору быстрым шагом прошла медсестра.

  Николай слышал голос жены. Обрывки разговора.
  «Она с Леной говорит? Я не ждал…»
  Он не ожидал, что Лариса придёт в больницу. Он совсем не ждал её визита.
  И уж совсем не ожидал…
  - Подожди, - прошептал он.
  Почему-то именно сейчас, сейчас и немедленно, захотелось увидеть ему жену…
  «Ведь мы всё ещё женаты!»
  …рассказать… нет, объяснить…
  Да, объяснить, почему же он тогда, во время последнего их разговора не сдержался, почему оскорбил её, почему…
  Да какое дело? Она должна понять… Почему, почему он так думает?
  Что она должна понять?
  И какое ему дело до её мыслей?
  Попросить прощения… Но ведь будет ещё время!
  Он успеет ей объяснить. У него будет время. Силы вернуться. Он… прежний…
  Чёртова темнота перед глазами! Мысли… невозможно их собрать, сязать в узел, удержать, держать руками, руками…
  Она… Она уходит?
  «Поздравляю!»
  «…мы хотели…»
  О чём они говорят? Поздравляет…
  Голоса стихли. Тишина.
  - Лариса, - позвал Николай.
  Никто не откликнулся. Не ответил.
  Он попытался приподняться, упираясь ладонями в края постели, но резкая боль в груди и удушье свалили его.
  «Ослаб я, ослаб…»
  Он медленно, осторожно вытянул руку. И нажал на кнопку вызова дежурной медсестры.
  Ему казалось, что ждал он долго, очень долго (видно, болезнь лишила его и чувства времени), хотя медсестра появилась в палате минуты через две.
  - Там посетительница, ко мне, - прошептал Николай.
  Медсестра удивлённо посмотрела на него.
  - Там, за дверью, - пояснил Николай. – Её Лариса зовут… пригласите, пожалуйста…
  Медсестра выглянула за дверь.
  - Никого там нет, - сказала она. – В коридоре никого.
  - Я голос слышал…
  Николай откашлялся, взял лежавшую у подушки салфету и вытер рот, стирая склеивающую губы слюну.
  - Голос… Она там…
  - Никого там нет, - повторила медсестра. – Я могу в приёмной узнать, или у дежурного врача… Но в коридоре – никого.
  Николай ничего не ответил ей. Он закрыл глаза.
  - Вам что-то нужно? Могу принести зелёный чай, морс. Через час у вас приём таблеток и ещё…
  Гул в ушах.
  Николай не слушал её.
  Он думал о Ларисе. И о том, что надо теперь как-то продержаться, как-то выкрутиться. Чтобы увидеть её.
  «Я не такой плохой, Лариса… Ты всё не так, совсем не так поняла… Неправильно…»

  Время остановилось, остановились стрелки на часах, замерли, застыли цифры на дисплее электронного будильника.
  Когда придёт время сна?
  Не придёт. Сны закончились. Осталась только ночь.
  Темнота, тёмный дёготь ночи, тёмный воздух, густой воздух, сгустившийся донельзя, до духоты, до удушья.
  Датчики подключены: к запястью, к груди, к голове.
  Дыхание измерено. Отмерено.
  Николай повернул голову.
  «Я здесь один. Один…»
  Он помнит, что сказала ему Лена. У него осталась память. Кровь бьётся в висках.
  «Ты поправишься, мы снова будем вместе… Будет совсем другая, новая, счастливая жизнь. Ты успокоишься…»
  Губы кривятся в усмешке.
  «Я и сейчас спокоен».
  Память – всё, что у него осталось. Только сейчас, наедине с самим собой, он не пытается воскресить картины прошлой (и будто прощедшей уже) жизни, не просит земную любовь смилостивится, придти к нему на помощь и удержать его здесь, в этом мире.
  Не просит друзей остаться с ним, не просит друзей – вернуться из памяти, придти к нему, быть с ним здесь, сейчас, быть с ним рядом, не отпускать.
  Одиночество стало лёгким.
  Воздух сладок, и весёлые искры летят по воздуху, и дальний ветер, ветер ночных лугов, ветер давно ушедшего дества – подхватывает его, несёт воздушной рекою, потоком несёт на дальний берег, где горит, потрескивая сырыми дровами и ольховыми ветками, разведённый у речного обрыва костёр, где сидят у огня, глядя на жёлтые, жаркие языки пламени мужики из родной, смоленской глуши: отец его, Роман Гаврилович, и дед его, Гавриил Павлович.
  Колокольчики – будто дальнее стадо, по песчаному косогору.
  Или с неба летят, летят колокольчики. Звенят, звенят на лету.
  «Рано ты что-то» сказал отец.
  «Ничего, ничего» бомочет дед и усмехается добродушно. «И так перетрудился, замучился… Вон куда забрался, в Москву! Это тебе, Ромка, не простым инженером в областном центре. Это посерьёзней будет. Чего к парню пристал? Рано, не рано… Как смог, так добрался. Дорога-то не близкой была…»
  «В Москву, да по заграницам…» недовольно пробурчал отец. «Всё доказывал кому-то, что умнее всех. Бегал всё, как белка в колесе. Замотался, а я вот, бать, в результате - без внуков…»
  «Ничего» успокоил его дед. «Беспокойный ты, Ромка, и ругаться любишь без причины. Вот Коля в тебя и пошёл… Парень устал с дороги, а ты и не поздороваешься, и не обрадуешься, хоть и для виду, а давай сразу ругать его да жаловаться. Сам-то по пустякам не губил себя? Сына часто видел? Или тоже… Помнишь?»
  Отец не ответил деду.
  Он подвигнул носком сапога ближе к огню отлетевшую в сторону головешку и, показав на примятую траву у костра, сказал:
  «Садись, Коль. Прости, ворчу я тут всё… Обидно немного… Заторопился ты, Коля, заторопился. Будто автобус в нашу деревню не по расписанию ходит. Да, мать тут приходила… О тебе спрашивала… Что-то вот почувствовала, должно быть. А мы – давай её успокаивать! Коля, дескать, крепко держится, не до нас ему… А оно – вон как».
  «Давай, Коль, присаживайся» предложил и дед. «Чего стоять-то? Всё, дождались мы тебя. Теперь вот посидим тут, о жизни поговорим. Ты, может, новости какие расскажешь. Если настроение будет. А часика через два, на ранней зорьке, за удочками сходим, да на рыбалку!»
  «Точно!» подхватил отец. «На заре – самый клёв. Тут на речке понтон старый, притопленный, так у него рыба собирается в ямке. Там прикормишь чуток, удочку так тихо, без плеска забросишь – и рыба-то сразу на крючок кидается. Помнишь…»
  Николай протянул ладони к огню, словно стараясь поймать его жар.
  И подумал:
  «Странный сон… Странный… И понтона того нет давно. Лет десять назад проржавел и сгнил. И не видел, не видел я деда с отцом во сне лет пять. А наяву – и того больше. Что за странный сон…»
  Но нравился ему странный этот сон.
  Потому что был в нём костёр, и любовь, и прохлада речной воды.
  Он сел на траву.
  И, запрокинув голову, посмотрел на ночное небо, на которой, к удивлению его, не было ни звёзд, ни облаков, а только одинокая белая луна, окружённая едва заметной, печальной серебристой дымкой.

  Дежурная медсестра, услышав тревожный писк датчиков, вбежала в палату.
  Включила свет и, подойдя к постели, склонилась над больным.
  Ставицкий казался спящим. Вот только сквозь веки не видно было движения зрачков, и не слышно было дыхания, будто не проходил воздух сквозь широко, по-рыбьи открытый рот.
  Медсестра медленно протянула руку, и тронула острожно больного за плечо.
  И отдёрнула руку, почувствовав пугающий холод смерти.
  Медсестра подняла трубку телефона, что стоял на тумбочке у постели, и, набрав номер дежурного врача, сказала:
  - Евгений Львович, подойдите, пожалуйста, срочно во вторую палату. Да, случилось… Больной умер.

34.

  Три дня прошло после похорон Николая.
  Иван и Лариса снова встретились на съёмной квартире.
  Той самой, что нашёл Иван, когда…
  - Ты быстро приехал. Я думала, ты только вечером время найдёшь.
  …когда Николай…
  - Да нет, как видишь, - сказал Иван. – Сразу после твоего звонка поехал. И как-то быстро получилось… За полчаса добрался.
  Лариса позвонила ему и попросила приехать. Она не уточнила время. И даже забыла сказать, где именно она его ждёт. И Иван приехал именно сюда, на эту квартиру. Как будто не было для него теперь дома, где жил Николай. Или не верил он, что Лариса решится вернуться в ту, прежнюю квартиру.
  Как и не вернётся уже в прежнюю жизнь.
  Ивана поразила бледность Ларисы и её неестественная, болезненная худоба.
  Смерть Николая оказалась для неё страшным и неожиданным ударом.
  Иван с трудом подбирал слова для самызх простых и обыденных фраз. Он и не знал теперь о чём говорить с Ларисой, что сказать ей, как успокоить её, как убедить её в том, что нет на ней вины в смерти Николая и ни к чему теперь казнить себя.
  Он понимал, что Лариса не будет слушать его. Не для того позвала она его, чтобы выслушивать его утешения и искать с его помощью себе оправдание.
  И ещё… Понимал он теперь; интуицией, подсознанием, предчувствием или чем-то ещё постигал и предвидел, что эта их встреча – последняя.
  Он ведь тоде – из прежней жизни Ларисы. Не любовник уже, и не друг. Просто – часть прошлой жизни.
  - Ты знаешь, я почему-то сразу подумал, что ты здесь будешь меня ждать, - продолжал Иван. – Не знаю, почему я так подумал… Ты же теперь хозяйка всех его квартир и дач.
  - Какая я хозяйка!
  Лариса присела на диван и, положив голову на покрытую персидским ковром диванную спинку, закрыла глаза.
  Она, казалось, спала. Или, быть может, была в лёгкой дрёме, вызванной усталостью и стрессом последних дней.
  Иван сел к кресло. Он подумал, что Ларисе надо дать время, чтобы смогла она отдохнуть. И не мучить её вопросами, и не приближать время расставания.
  Он взял альбом с репродукциями Клода Моне со стоявшей рядом книжной полки, но пролистать его так и не успел.
  Лариса лишь казалась спящей.
  Она просто полусидела или полулежала с закрытыми глазами.
  - Иван! – позвала она.
  Романов отложил альбом и подошёл к ней. Присесть на диван (пусть даже на краешек) он не решился.
  - Прошу тебя, не вспоминай ты об этих квартирах, - сказала Лариса. – Это…
  - Я просто вспомнил, - смущённым голосом ответил Иван. – Извини, если обидел.
  Лариса открыла глаза и, выпрямив спину, устроилась удобней на диване.
  - Сядь в кресло, - попросила она. – Не не в это. Вот там…
  Она показала на кожаное кресло, стоявшее напротив дивана.
  - Мне так удобней будет… говорить с тобой. Мне хочется видеть тебя. А то… Головой крутить надо. Или – голос есть, а тебя нет. Будто сама с собой беседую. Как будто… галлюцинации.
  Она встряхнула головой.
  - И сплю урывками… По часу, по полчаса…
  Иван послушно сел в кресло.
  Он смотрел на Ларису с тревогой и жалость и никак не мог изобразить, хоть как-нибудь, пусть неловко и ненатурально, но хоть кое-как разыграть если не безмятежность (что в любом случае выглядело бы ненатурально), то, по крайней мере, то хладнокровное спокойствие, которое, как казалось ему, должно было благотворно подействовать на Ларису и привести в порядок расшатанные её нервы.
  Но, с другой стороны… Понимал он, что от него теперь мало что зависит в жизни Ларисы, и никакого влияния он, спокойствием своим или волнением, на неё не окажет.
  Возможно, потому он чувств своих и ощущений, пусть даже тревожных и негативных, не скрывал.
  И слушал то, что говорила ему Лариса.
  - Я ведь о ключе вспомнила… Когда я уходила от Николая, то бросила ключ. Бросила на пол, прямо в прихожей. Забыла уже об этом… А вот когда в больнице получала вещи Николая… Одежду, в которой он поступил… его ведь прямо с работы… Там пиджак был, брюки, рубашка… Я ведь помню эту рубашку. Я сама её гладила. Не доверяла прачечным, домработницам. Сама… Он вот так в ней и проходил. А потом в больницу увезли… А в пиджаке, во внутреннем кармане – ключи. От гаража и машины – на отдельной связке. И рядом – от квартиры. Это мой ключ, Ваня… Мой! Понимаешь? У него свой был, с брелком… Такая красная игральная карта. С его инициалами. Он очень любил этот брелок, постоянно его с собой носил. А тот ключ, что я пиджаке нашла – без брелка был. И с таким колечком латунным… Маленькое колечко, незаметное. У меня в сумочке бывает много ключей, я специально надела… когда-то… Чтобы можно было быстро найти… А теперь вот у него нашла. Может…
  Лариса посмотрела на Ивана грустно и спросила, то ли его, то ли саму себя:
  - Может, он меня любил? Меня, а не Елену? Зачем он с ней…
  Иван не ответил ей.
  «Почему ты его об этом не спросила?» подумал он. «Было же время… Скорее всего, ты не спасла бы его. Но сейчас тебе было бы легче».
  - Лариса, ты ни в чём не виновата, - самым уверенным голосом, на который только был способен, произнёс Иван. – Наша с тобой история… Может, была какой-то каплей. Той, что чашу переполняет. Но мы не травили Николая! И не толкали его в яму, из которой он не выбрался! Твоей вины здесь точно нет. Я не могу тебе всего сказать, хотя, возможно, о чём-то ты и сама догадываешься. Столько событий произошло в последнее время. Возможно, дошла до тебя информация об обысках этих, проверках… Я хочу, чтобы ты поняла одно: против Николая действительно был заговор, но ни ты, ни я в этом абсолютно не замешаны. И заговор против Николая – лишь часть, небольшая часть общего заговора, направленного против холдинга. Против Николая действовали очень опытные и весьма искушённые в грязных делах охотники за чужими деньгами, которые, используя известные им слабости Николая, хладнокровно и расчётливо загоняли его в ловушку. Конечно, они хотели не смерти Николая. Нет! Цель их атаки – бизнес, наш бизнес. А смерть… или чья-то жизнь… Это для них не так уж важно. Они просто ползут по людям, как огромные прожорливые монстры, подминая их под себя. А уж выжил кто после этого, или нет… Мы все сейчас… Не под прицелом, хуже того – под катком. Николай пытался выбраться из-под этого катка, и спасти бизнес. Не успел…
  Иван замолчал. Он понимал, что слова его для Ларисы не значат уже ничего. Она не поверит в свою невиновность. И дела ей уже нет до того бизнеса, который так отчаянно пытался спасти Николай.
  - Нам надо расстаться, - сказала Лариса. – Сейчас. Это последняя наша встреча, Ваня…
  - Я понимаю, - ответил Иван.
  Он не спрашивал её ни о чём.
  Сказал лишь:
  - Если тебе помощь потребуется…
  - Нет! – прервала его Лариса. – Не надо! Я сама устрою свою жизнь. И ещё… Я съеду с этой квартиры, Иван. Мне только нужно время… Мне тяжело будет возвращаться… Но я буду жить в своём доме. Наверное, через дня три-четыре я вернусь.
  - Поступай как знаешь, - сказал Иван. – Если всё-таки буду нужен – позвони. Я хочу. Чтобы ты знала: я буду помнить о тебе. Буду помнить только хорошее, только самое светлое. Ты…
  - Возвращайся к семье, Иван, - усталым голосом сказала Лариса. – Ради бога, возвращайся к семье! Ты же понимаешь теперь, как тяжело без семьи.
  Иван встал. Подошёл к двери. Замер на мгновение, словно ждал, что Лариса ещё что-нибудь скажет ему на прощание.
  Но она не сказала ему больше ничего.
  Выйдя из дома, Иван постоял ещё у подъезда, глядя на окна съёмной квартиры, где осталась один на один со своим горем любимая им женщина.
  Не любимая «когда-то», а любимая – сейчас. Теперь он понимал, что чувство не ушло, и даже любовь к семье не смогла победить другую, грешную и несчастную любовь.
  И что грех вместе с любовью останется с ним навсегда.
  Разве только боль со временем успокоится. Если повезёт…
  Он ушёл.

  «...таким образом, можно придти к выводу, что компания стала объектом рейдерской атаки со стороны сотрудников правоохранительных органов. По моему мнению, действенную помощь рейдерам оказывал бывший сотрудник нашей компании, Гонеев Илья Петрович, уход которого из компании совпал с началом новой серии обысков, затронувшей на этот раз управленческие структуры компании.
  Косвенным доказательством вины Гонеева является так же то обстоятельство, что он пытался в критический момент дезорганизовать руководство компании (факты, подтверждающие это обвинение могут быть изложены в ходе личной беседы с ационерами холдинга), а так же то, что И.П. Гонеев прекратил все контакты как с руководством компании, так и с рядовыми сотрудниками (включая собственных подчинённых), а заявление на увольнение направил в офис заказным письмом с уведомлением о вручении.
  Причиной столь странного поведения Гонеева является, возможно, его нежелание отвечать на закономерные с нашей стороны вопросы относительно его роли в дестабилизации нашего бизнеса.
  Возможно так же, что Гонеев получил прямой запрет на дальнейшую работу в нашей компании со стороны своих «кураторов» из правоохранительных органов.
  Поскольку рейдеры могут располагать информаторами, работающими в нашем офисе, обеспечивающими параллельный «сброс» информации, и не известными при этом Гонееву (что было бы логично со стороны «кураторов», поскольку Гонеев, монопольно контролируя информационное обеспечение рейдерской атаки, мог бы запросит слишком высокую цену за свои услуги), то любые контакты Гонеева с руководством компании в сложившейся ситуации могут быть оценены рейдерами как ведение двойной игры.
  Соответственно, столь неожиданное исчезновение Гонеева может так же свидетельствовать о том, что реализация рейдерских планов входит в финальную стадию и в самое ближайшее время мы можем либо получить со стороны правоохранительных органов серию возбуждённых по результатам обысков уголовных дел, либо ультимативное требование рейдеров о передаче им контроля над бизнесом, либо и то, и другое (одновременно, или в некоторой последовательности, при которой каждое возбуждённое уголовное дело или каждое процессуальное дейвствие в рамках уголовного дела будет сопровождаться очередным ультимативным требованием).
  Полагаю, что не только наша компания, но и вся холдинговая группа находится сейчас под ударом со стороны милицейских структур.
  Возможно, они сознательно пытаются вывести холдинговую группу из легального в «теневой» бизнес, одновременно перехватив контроль над компаниями, казино и игровыми залами, с тем, чтобы в две тысячи девятом году развернуть сеть нелегальных игровых залов, прибыль от которых будет полностью идти в доход милицейской рейдерской группы.
  Масштаб их деятельности позволяет предположить, что группа контролируется представителями высшего руководства МВД, возможно, на уровне...
  Для изложения более детальной информации мне необходима личная встреча с...
  С уважением,
  И.о. Генерального директора  Романов И.С.»

  - Читал? – спросил Войков, протягивая Венцеру распечатанное на принтере письмо Ивана. – Любопытно, знаешь ли... Сегодня утром получил по электронной почте. Не выспался, сонливость была, а вот как прочитал – так сон как рукой сняло. Бодрит, как холодный душ...
  Венцер взял протянутый ему листок бумаги и погрузился в чтение, шевеля губами, близоруко щуря глаза, и, как старательный ученик, проводя по строчкам  кончиком пальца.
  - Линзы бы себе заказал, - посоветовал Войков, заметив мучения Бориса Ивановича. – А всё с очками ходишь, и забываешь их постоянно.
  Венцер ничего не ответил. Только приблизил листок к глазам, и перестал щуриться.
  Читал он долго, минут десять, хотя текста по объёму был небольшой. Видимо, перечитывал несколько раз, словно пытался выяснить...
  - Тут ведь интересно не то, что написано, - заметил Венцер, окончив чтение и отложив в сторону листок. – Интересно то, о чём не написано. То, что нас давят – это и так понятно. Кто, как именно и по какому плану – вот что интересно. И сколько нам глотков кислорода оставили эти самые «кураторы»... Иван, похоже, пока и сам мало что знает. Какая-то информация у него есть, но – обрывочная, неполная. Больше предположений, чем фактов. Хотя нелояльность Гонеева для меня очевидна. То, что именно он пытался столкнуть Ивана и Ставицкого – так же очевидно. Ему это, к сожалению, удалось. И в самый критический момент компания на какое-то время оказалась обезглавлена. Так обезглавлена, что всю систему управления приходится чуть ли не заново выстраивать. При этом руководство в глазах сотрудников замарано сплетнями, скандалами, разборками. Похоже, именно этого Гонеев добивался. Точнее, «кураторы» его добивались. А теперь, когда Гонеев свою задачу выполнил, его за ушко взяли и из игры вывели. Может, на помойку выкинули, а, может быть, в запасе пока держат. Гонеев теперь взбрыкивать не будет, он с потрохами ментовскому холдингу принадлежит, хоть порода у него и не милицейская. Но и такие помощники по нынешним временам в цене.
  - Гонеев и Ивана утопить пытался, - сказал Войков. – Калязин тут недели полторы или две назад письмишко получил от Гонеева. Донос по полной форме, составлен со знанием дела. На Ивана столько грязи вылил... Калязин заволновался было, задёргался. Начал меня докладными записками одолевать. Я ведь... Не то, чтобы засомневался... Но настроение испортилось основательно. Появилось предчувствие того, что добром это не кончится. А потом и закрутилось... Николай в больницу попал, умер... Чёрт, дор сих пор в себя придти не могу! Да, и Гонеев исчез... Вовремя, конечно. Мы бы его раскусили! Обязательно раскусили бы! После всех этих обысков и прочего... Конечно, теперь уже очевидно, что Ивана утопить пытались. Так что я его генеральным назначил... Ну, скажем, с лёгким сердцем. Думаю, и приставку «и.о.» мы недели через две снимем. Как думаешь, Борис?
  - Думаю, - ответил Венцер, - что надо мне в Москву ехать. Причём срочно. На месте разобраться надо. С Иваном поговорить, особенно об этом, недосказанном... Заодно выяснить, как же Гонеев сумел Ивана со Ставицким стравить. Это ведь важно! Если у Гонеева есть какой-то компромат, и он его как минимум один раз использовал, то ведь может использовать снова. Кого и с кем на этот раз стравит? Так что и здесь надо ясность внести. А вообще... Я Ивана давно знаю. Думаю, хорошо его знаю. Он мужик волевой, смелый. Рейдеры эти чёртовы ещё зубы об него обломают... Но поддержка ему сейчас  - ой как потребуется! Тяжело ему будет воз из грязи вытаскивать. Так что поеду, пожалуй...
  Войков подумал немного и кивнул в ответ.
  - Правильно решил, Борис... Тебе надо бы ещё с Красновым побеседовать, с Веремеевым. Впрочем, у тебя свой план работы есть наверняка. Так что сам решай... Да, просьба одна. Напомни Ивану, чтобы он мне сообщил, какие суммы резервировать для залов в Чехии и Венгрии. И в Италии он крупные покупки наметил. Пусть скорее направляет запрос, время уходит!
  - Напомню, - подтвердил Венцер.
  Он достал органайзер. Набирая текст заметки, посмотрел машинально на строку календаря внизу экрана.
  «А ведь действительно, время уходит» подумал Венцер. «Август уже... Скоро осень наступит, и что этой осенью произойдёт – одному только богу известно. Это если Эйнштейн прав, и бог в кости играть не будет...»

  Романов вошёл в кабинет и, словно в нерешительности, остановился у директорского стола.
  - Немного непривычно? – спросил зашедший за ним следом Веремеев. – Раньше вы с другой стороны сидели.
  Романов подошёл к столу для переговоров и показал на одно из кресел.
  - Вот, Юрий Николаевич. Здесь, на этом месте. Ближе всего к директорскому столу.
  Веремеев показал на роскошное, отделанное кожей кресло директора.
  - А теперь здесь попробуйте. Давайте, давайте, Иван Сергеевич. Здесь, знаете ли, совсем иной ракурс.
  Иван уверенно и спокойно сел за директорский стол. Отрегулировал кресло, чтобы удобней было сидеть. И, словно прицеливаясь, посмотрел с прищуром на стену кабинета, украшенную репродукцией картины Сезанна «Игроки в карты».
  - Ну, и как? – спросил Веремеев. – Какие виды открываются?
  - Увы, в тумане всё, - со вздохом ответил Иван. – Пока в туманной дымке…
  Юрий Николаевич, проследив за взглядом Ивана, подошёл к картине и, замерев, долго рассматривал её.
  - Игра, азарт, - прошептал Веремеев. – Как же трудно этот азарт продавать!..
  - Что? – переспросил Иван, не расслышав последней фразы.
  Веремеев как-то неопределённо взмахнул рукой, словно на ходу пытаясь сформулировать, втиснуть в жёсткие рамки привычных ему юридических понятий и формальных дефиниций некую мысль, пока ещё неформившуюся и неясную, но преследующую его неоступно в последние дни.
  - Я тут подумал…
  Вермеев замолчал на мгновение, а потом, решившись, произнёс:
  - Я тут подумал, что мы ведь… В некотором смысле… идеальное пугало.
  - То есть? – удивлённо спросил Иван, оторвавшись от чтения бумаг, которые он начал было разбирать. – Что вы имеете в виду, Юрий Николаевич? Поясните, пожалуйста.
  Веремеев присел за стол переговоров. На то самое кресло, на которое показал Иван. То самое, что ближе всех к директоркому столу.
  И сказал:
  - Из нас делают пугало, Иван Сергеевич. Сознательно, последовательно, целенаправленно. Эта мысль, понятно, не нова. Журналистов давно уже отучили по своей инициативе грязь лить, так все их якобы критические материалы, направленные против игорного бизнеса – примитивная заказуха и добросовестная отработка распоряжений начальства. У журналистов ведь есть начальство, не так ли? Вот так скоро вернётся полузабытый термин «боец идеологического фронта». Помните такой?
  - Конечно, - и Иван с улыбкой закивал в ответ. – Я ведь советское время застал. И комсомол, и пионерию. И политинформации и всё прочее… Думаете, вернётся?
  - Едва ли в прежнем виде, - ответил Веремеев. – И не в той обёртке… Но механизмы! Методы! Они же не плохи, эти методы? Не для страны, конечно, не для России, а для вечного нашего, несменяемого начальства. Для введения формального единомыслия такие методы вполне приемлемы. Возможно даже, оптимальны.  Разве плохо жить в простом мире? Любимый президент, родная до слёз бюрократия, самое честное в мире телевидение, ежевечернее рассказывающее об новых успехах в строительстве суверенной демократии. И ещё, для полноты картины, этот солнечный остров окружают враги…
  Времеев затрся ладонью над столом, словно показывая отвратительно копошение в нечистотах заклятых врагов солнечного острова.
  - …Враги, враги, враги! Заманивают людей в свои сети, сбивают их с пути истинного. Словно демоны, тянут крючьями людей с райской лестницы вниз, в адскую бездну. Не в такие ли враги и нас записали? Не в нашу ли сторону гнев народный направят, случись что? И не нам ли публичную порку устроят для успокоения мятущегося плебса?
  - Какой пафос! Какой размах! – восхищённо воскликнул Иван. – Вам бы, Юрий Николаевич, воскресные проповеди читать. Ей-богу, у вас не бизнес-доклад, а малый игорный Апокалипсис получается.
  - Что поделашь! – и Веремеев показал на окно. – Я ведь много лет проработал в игорном бизнесе. Мой мир рушится, Иван Сергеевич. Ваши зарубежные проекты меня не спасут. Я ведь специалист по российкому законодательству, в Европе от меня пользы мало. Точнее говоря, её вовсе нет. Вы, полагаю, и в Италии, и в Чехии и в иных местах местыных юрисконсультов присмотрели. А мне… Я уже немолод, и начинать жизнь… Фактически, заново… Тяжело, Иван Сергеевич, тяжело. Потому и настроение такое: апокалиптическое, эсхатологическое… В общем, называйте как хотите! Поганое, одним словом.
  - Ну, ещё не вечер, - подчёркнуто мягким, успокоительным тоном произнёс Иван. – В смысле, пока-то ещё не две тысячи девятый год, а всего лишь две тысячи седьмой. Хотя и осень не загорами, а там и новый год наступит. Но время-то есть!
  - Нет! – возразил Юрий Николаевич. – Нас пытаются раздавить уже сейчас. И мы уязвимы, как я уже говорил. Мы идеально подходим на роль врага. Чего уж проще: представить казино гнёздами разврата, дворцами порока. И у нас… Нет лобби. Да, оно просто отсутствует. Есть нефтяное лобби, есть газовое, есть угольное. А игорное?
  - Депутаты, - напомнил Иван (вспомнив, как видно, Карманова).
  Веремеев с досадой отмахнулся.
  - Что они решают, Иван Сергеевич? Разве это сила? Разве это законодательная власть? Болтуны, бездельники и демагоги. Даже как информаторы работают из рук вон плохо. Закон две тысячи пятого года о лицензировании едва не прозевали. Позор! Исполнительная власть – вот это сила. А наши связи с этой самой ветвью власти весьма слабые. Знаете, почему? Не интересуем мы исполнительную власть с нашими-то деньгами. Это для обывателя пять или шесть миллиардов долларов – огромные, фантастически огромные деньги. А для власти с её газом и нефтью – это ерунда, копейки. Пока цены на нефть и газ высокие, нами можно пожертвовать. Не велика жертва, как думают некоторые там, наверху. А то, что доходы от игорного бизнеса пополняют местные бюджеты, и то, что местные власти от центра компенсации не получат за разгром игорных компаний в своём регионе – так ведь чиновники на местах об этом не думают. Сначала всё развалят, потом будут искать… источники дохода.
  - Там, на улице, - продолжал Веремеев, - ходят люди. Простые люди, наши соотечественники, сограждане. Обыватели. Те самые, на радость которым нас погонят в игорные зоны… А точнее, просто вон из России. Что ни видят, эти простые люди? Блеск казино, рекламные огни, «мерседесы», «лексусы» и «майбахи» на парковках, миражи призов и выигрышей, которые лично им, обывателям, не достаются. Они видят сцену. Театральную сцену. Игру! А мы – за кулисами. У нас проблемы, трудности, драмы, скандалы… Ещё и наезды теперь! Но нас никто не видит. Видят только праздник, который мы создаём. И многие люди, слишком многие чувствуют себя чужими на этом празднике. Представляете, как они обрадуются нашему падению? Представляете, как будут счастливы они, узнав, что и нам тоже плохо. Даже эти…
  Он показал на репродукцию.
  - А всё потому, что мы на виду. На виду!
  - Есть и ещё один вариант, - заметил Иван. – Кого-то выгнать из страны, кого-то закрыть, кому-то дать возможность поработать с лотерейными аппаратами, которые формально игровыми не являются. Ну, и на кого-то надеть ошейник. У нас ведь все теневые виды бизнеса так или иначе кормят милицию. И ещё… этих… внуков Феликса.
  - Эх, Гонеева бы найти! – воскликнул Веремеев. – Уверен, он не только по вашей компании, но и по всей холдинговой группе информацию передавал «друзьям» своим. Вот кто нам помог бы все точки над «Ё» расставить. Да ведь пропал, спрятался профессионально. Где его искать? Говорят, домой ему звонили… Его нет, а супруга его разговаривать категорически отказывается. А ведь… информирован Гонеев! Информирован!
  - Над «Ё»?
  Иван усмехнулся.
  - Расставим, Юрий Николаевич, непременно расставим! Не у одного же Гонеева хорошие друзья… Я ведь сейчас подбираю сотрудника на должность начальника службы безопасности. Ест у меня на примете… один очень толковый мужик. Я вас с ним обязательно познакомлю! Настоящий профессионал! Так вот, я ему тут проверку одну устроил. Попросил беглеца нашего найти. Тест, так сказать, на профпригодность.
  - И что же? – с интересом спросил Веремеев, подвинувшись ближе к директорскому столу.
  - Нашёл! – радостно воскликнул Иван и потряс в воздухе извлечённой из кармана бумажкой с адресом. – Так что попробуем с Ильёй Петровичем поговорить. Возможно, он всё-таки будет с нами откровенен.
 
  «дом отдыха или что-то вроде этого… Коттеджи, домики в лесу. На север от Москвы, в Дмитровском районе. Километров тридцать-тридцать пять. Свернуть по указателю…»
 
  «Грибы в этом году… Не рановато?»
  Иван быстро нашёл коттедж, в котором поселился Илья Петрович. Стоял он, можно сказать, на отшибе, в стороне от остальных домов-коттеджей подмосковной базы отдыха, расположившейся в тихом лесу, в спокойном и мирном уголке, вдали от магистралей и автомобильных потоков.
  Коттедж, где отдыхал (а заодно и скрывался от бывших работодателей) Гонеев стилизован был под русскую избу: с дубовым срубом, с резными ставнями, с деревянным крыльцом и с трубой на крыше. Кирпичной трубой, что дым выводила, должно быть, прямиком из жаркой печки, а то, может, и из бани, где так приятно в холодный, ненастный день попариться под треск душистых еловых поленьев.
  Уютный, красивый коттедж.
  Вот только постояльца не было на месте.
  Иван постучал в дверь. Покашлял деликатно. Подождал с полминуты и снова постучал.
  Никто не открыл дверь и не ответил ему.
  «Ничего» подумал Иван. «Подожду…»
  Едва Гонеев прячется в доме. Несолидно как-то, совсем уж трусливо. Не бандит же к нему приехал, а вполне цивилизованный, солидный бизнесмен…
  «Который, впрочем, физиономию ему подрихтовал» вспомнил Иван некстати.
  В любом случае, выйдет же он когда-нибудь. Или зайдёт.
  Иван твёрдо решил дождаться Гонеева. Не для того же он половину субботнего дня потратил на то, чтобы добраться до этого вот лесного дома!
  Честно говоря, Иван совершенно не представлял, что будет делать, если Гонеев просто откажется с ним разговаривать.
  А ведь и такой вариант не исключался!
  В конце концов, «кураторы» могли ему просто запретить любое общение с бывшими коллегами.
  И – что тогда?
  Угрожать? Настаивать на исповеди? Требовать откровенности?
  Глупо.
  Гонеев – на стороне нападающих. Или вообще – ни на чьей. К тому же мужик опытный, хитрый, поживший на свете.
  Все угрозы в сложившейся ситуации – до лампочки. Именно так! Плевать он хотел на угрозы людей, которые не сегодня, так завтра под административный каток попадут. А потом под уголовный. А потом под судебный. И размажут их по асфальту со всеми их угрозами.
  «Мы для Гонеева, должно быть, все уже – трупы» подумал Иван. «Как Николай…»
  Сравнение было неприятное, такое неожиданно-неприятное, что Иван и сам удивился, как эта мысль ему в голову пришла.
  И ещё он подумал… Наверное, не стоило занимать бывший кабинет Ставицкого. Пусть даже переданный ему после ремонта.
  Не стоило?
  «Ерунда! Ты что, суеверным стал? Эх, Иван… Слабеешь, родимый? Слабые люди суеверны, а таким в бизнесе делать нечего. Или… неладно на душе?»
  …А ещё линии связи, которые подведены к кабинету генерального… Можно было бы провода и кабели переложить…
  «Или ты хозяин компании и уверенно чувствуешь себя в кресле… Да, бывшем кресле Ставицкого! Или…»
  Он увидел Гонеева. Илья Петрович шёл не спеша по тропинке и нёс, локтем придерживая плетёную ручку, ивовую корзинку, наполненную чем-то доверху, едва ли не с горкой, и прикрытую сверху зелёной матерчатой салфеткой, скрывавшей содержимое корзинки так, что и рассмотреть ничего нельзя было.
  Увидев Ивана, Гонеев не изменился в лице, а всё с тем беззаботным видом, не прибавив шага и не замедлив ход, подошёл к коттеджу.
  И поздоровался первый.
  - Здравствуйте, Иван Сергеевич.
  - Здравствуйте, - ответил Иван. – А мне вот казалось, что мы на «ты» перешли.
  Гонеев подошёл к мангалу, что поставлен был на маленькой и изрядно утоптанной стопами отдыхающих полянке, метрах в трёх от коттеджа, поставил корзинку на деревянную некрашеную скамью, и, отдышавшись, позвал Романова.
  - Давай сюда, Иван Сергеевич. Здесь как-то удобней. А то в доме беспорядок, так что и гостя не пригласишь.
  «Да, на улице тебе разговаривать удобней» подумал Иван, подходя к Гонееву.
  - Значит, всё-таки на «ты»…
  Гонеев не ответил. Он ещё какое-то время стоял, словно не решаясь первым начать разговор.
  А потом произнёс, равнодушно, без малейших эмоций, будто встретил он не того, от кого надеялся скрыться, а самого что ни на есть старого знакомого, с которым привык он каждый день видеться и чей визит в заброшенный лесной уголок был вполне ожидаем и нисколько не удивителен:
  - Вон, с утра в лес пошёл. За грибами… Думал, рано ещё. Середина августа, вроде… Я-то в сентября привык по лесу ходить. Грибы в этом году… Дождей мало было… Всё думал: «не рановато?» Да нет, нашёл вот… В августе, конечно, тоже можно найти…  Но, конечно, в сентябре – лучше. В сентябре в лесу - ой как хорошо! Особенно, если места знаешь… У меня на даче грибные места – заглядение. За один раз, бывало, две корзинки собираю. А тут… Но ничего, повезло, можно сказать. Два часа бродил по лесу без толку, а потом набрёл на просеку, а вдоль неё, по краю леса – грибы так и пошли, и пошли… Вот…
  Он кивнул на корзину.
  - Полную набрал. Завтра хозяйка моя должна приехать. Передам ей… Она-то грибы готовит… Деликатес. С луком, со сметаной…
  И тут же, всё тем же равнодушным голосом, спросил:
  - Не она тебе адресок мой скинула?
  - Нет, - ответил Иван. – Жена у тебя, Илья Петрович, просто образцовая подруга чекиста. Никакой информации мы от неё не получили…
  - А от кого,.. – начал было Гонееев, и, не договорив, махнул рукой.
  - Э, всё равно не скажешь… Есть, конечно, способы. Через турфирму могли найти, или через оператора мобильной связи. Я смотрю, вы не лаптем щи хлебаете, господа казиношники?
  - Не лаптем, - согласился Иван. – Как видишь, кое какие возможности у нас имеются. Но я ведь не возможности приехал демонстрировать. Хотелось бы…
 - И так ясно, чего хотелось бы, - прервал его Гонеев. – За исповедью приехал? На совесть давить приехал? Или на жалость? Я вот удивляюсь, Иван Сергеич: две минуты почти мы с тобой не разговариеваем, а ты вот ни разу покойного Ставицкого не упомянул. Странно как-то… Что, нет искушения обвинить меня в его преждевременной кончине? Нет желания на меня этот грех повесить? Неужели нет? А ведь так просто всё получается! Просто, легко и приятно для тебя и твоей совести, Иван. Я его против тебя настроил, я его к могиле подтолкнул… Так или не так? Молчишь, Иван Сергеевич. Может, всё-таи вину з собой чувствуешь?
  Он посмотрел на Ивана выжидательно.
  «Да, голыми руками тебя не возьмёшь, Петрович» подумал Иван. «Ты не отбиваешься, ты сам новоровишь в атаку перейти».
  - Чувствую, - согласился Иван. – Но тебе-то что? Твоя вина от этого меньше не становится…
  - Моя вина! – воскликнул Гонеев. – Надо же! Моя вина!
  В голосе его полсышалось искреннее возмущение. Даже удивтельно, насколько искреннее!
  - В чём моя вина? В том, что я чьё-то грязное бельё на свет божий вытащил? Или в том, что я говорил правду, и правда эта для кого-то оказалась губительной? Не что ж, если не можешь жить с ложью – так не лги. А на меня обижаться…
  - Хватит! – крикнул Иван. – Ты, Илья Петрович, кому-нибудь другому сказки рассказывай о своём благородстве. Я-то знаю, что ты не правду тут искал, толстовец лубянский, а отрабатывал заказ. Рейдерский заказ! И я потому сюда приехал, чтобы задать тебе один простой вопрос: кто тебя натравливал? Я, конечно, и сам бы смог на этот вопрос ответить, но хотелось бы твою реакцию увидеть. Реакцию на этот вопрос…
  Щека у Гонеева нервно дёрнулась. На мгновение он утратил контроль над собой. Чуть дрогнувшим голосом он произнёс:
  - Напрасно… Напрасно на меня думаешь, Иван. Ставицкий мне доверял. И я его не подвёл ни разу, и доверие его всегда оправдывал! Да, признаюсь, закрутил я тут как-то неудачно, нехорошо… с тобой, с Ларисой… Да не дёргайся, ты выслушай меня! Я вас никогда не предавал. Ни тебя, ни Николая Романовича. Никогда! Быть может, я единственный, кто по настоящему пытался противостоять этим… как ты их называешь? Рейдерам этим. И только не надо… Усмехаться! Не надо, Иван Сергеевич. Я могу тебе доказать. Прямо сейчас могу доказать, что совесть моя чиста и ни в каких провокациях и наездах я не участвовал. Обвиняете меня в том, что я сбежал? Вам бы тоже пора бежать. Вам всем пора бы… Хочешь откровенности? Давай, слушай. Внимательно слушай! Компанию вашу шерстят, в основном, оперативники из УБЭП и ГУВД. Пока они провели обыски, изъяли бухгалтерскую документацию, поднабрали, так сказать, компромат. Полагаю, в ближайшее время прибудет к вам не встречу юрист. Представитель частной, совсем частной, совершенно незасвеченной, чистой как снег юридической конторки. И предложит, по доброте душевной, конечно, стать посредником в переговорах между вами и… Вот, он вам имя заказчика не назовёт! Просто предложит решить возникшие проблемы. А имя заказчика назову я. Это Свечин, Павел Владимирович.
  - «Крыша» наша красная? – иронично переспросил Иван. – В принципе, это и так понятно было. Кого милиция «крышует», того потом и кушает. Предупреждал я Николая, что от этой публики надо подальше держаться.
  - А к какой публике тогда прибиться? – возразил Гонеев. – Везде у нас эта публика…
  - Хорошо, - сказал Иван. – И какие же условия сотрудничества обозначит этот «честный юрист»?
  Гонеев пожал плечами.
  - Сам толком не знаю. Общий механизм увода компании всегда один, а вот условия сотрудничества могут быть и разными. Смена учредителей, продажа активов нужным компаниям, смена менеджмента… В общем, у Свечина хорошие юристы. Они что-нибудь придумают. В конце концов, есть ведь и такая вещь как конфискация… Шумно, хлопотно, но зато – почти бесплатно. Материалы для возбуждения уголовных дел имеются, а дальше – дело техники. Возбуждается дело, товар в конфискат, потом на реализацию – и поминай, как звали…
  - И ты, честный человек, Николая об этом предупреждал? – с недоверием спросил Иван.
  - Предупреждал! – уверенно ответил Гонеев. – Более того, именно по его приказу я пытался установить, кто именно в компании сбрасывает информацию Свечину. Ещё тогда, в июле, после первого задержания трака на границе, появились подозрения, что не обошлось тут без информатора. Уж больно удачно все задержания проводятся! Именно ту фуру затормозили, которая юридически… как бы сказать… наименее прикрыта. И от которой к нам прямая ниточка тянется. Да и потом… Другие фуры, похоже, по тем же признакам выискивали.
  - И как же зовут этого информатора? – спросил Иван.
  Гонеев ответил сразу и с готовностью:
  - Боровикова, Екатерина Даниловна.
  Ивану с трудом удалось сохранить спокойствие, едва услышал он это имя.
  Он вспомнил… В тот самый день, когда увезли в больницу Николая, видел он незадолго до приезда «скорой» Боровикову, которая так быстро и совсем в неурочное время покидала офис.
  И ещё… Не в этот ли день ожидали обыск в главном офисе? Обыск не состоялся. Не пришли к ним. Может, и не было уже нужды в этом визите? Может, Екатерина Даниловна…
  - Простой и обычный вопрос: почему я тебе должен верить? – спросил Иван. – Быть может, ты специально меня по ложному следу хочешь пустить? Запутать? Испортить отношения между мной, генеральным директором, и главным бухгалтером, и сделать это как раз накануне очередного наезда со стороны… этого… Свечина? Это ведь твоя манера игры, Илья Петрович. Ты меня в своё время со Ставицким сталкивал. Теперь вот на Боровикову переключился. Может, ты и есть информатор, а Боровикову подставляешь, чтобы от себя внимание отвлечь. Так?
  Гонеев слушал его, прикрыв глаза. Он умел чувствовать настроение собеседника. Он понимал, что Иван подсознательно ему верит. Или готов поверить. Потому что и сам кое-какие подозрения в адрес Боровиковой имел. Вот только не имел доказательств. И весь этот скепсис, подозрительный тон, нежелание верить в виновность сотрулдника, и едва ли не явные обвинения его, Гонеева, во лжи – просто глупые остатки интеллигентности, обтрепавшиеся белые перчатки, которые Ваня сбросит, непременно сбросит.
  «Никуда не денется!»
  Пусть выговорится, пусть побесится, пусть покажет лишний раз широту души. Это так, финальное выступление. А скоро и ему придётся в самую грязь окунуться. Не то, что Боровикову – самого себя подозревать и перепроверять.
  - Информатором по отгрузкам я быть не мог, - хладнокровно заметил Гонеев, дождавшись, пока Иван выговорится и замолчит. – Финансовая информация никогда через меня не проходила. Контраты так же не проходили и графики отгрузок никто и никогда со мной не согласовывал. И даже не информировал. Не то у меня положение в компании… было. А вот у Боровиковой – доступ полный. И Ставицкий её подозревал… Да, и не только подозревал! Уточни у Савченко. Что-то там Ставицкий с ним затеял… Кажется, одну из отгрузок провели, не проинформировав Катерину. Она же бюрократ опытный, привыкла документам доверять. Вот, наверное, и сообщила своим хозяевам дату, указанную в плане отгрузок. А фура ушла чуток пораньше. И прошла без проблем! Какой вывод?
  - Совпадение, - упрямо заявил Иван.
  - Ну, ну, - скептически протянул Гонеев. – Может быть… А то, что именно после этого масштабные обыски начались – тоже совпадение? Обидно стало служивым, что добычу выпустили, вот и ринулись трясти склады и залы. А откуда узнали, что добычу упустили? Кто ещё мог рассказать, как не Даниловна?
  Иван посмотрел на Гонеева с презрительной усмешкой.
  - А почему же ты, Петрович, информатора сдаёшь? Хозяев подставляешь! Или обидно тебе, что ты, такой честный и благородный, поджав хвост, сбежал, а информатор остался… или осталась. Обидно, правда? Не у одного тебя карьера должна быть сломана. Непременно ещё хоть одного человечка за собой на дно надо потянуть. Или опять решил… и нашим, и вашим сплясать?
  Гонеев взял корзинку и молча пошёл к дому. У крыльца остановился, повернулся к Ивану и сказал:
  - Думай, как хочешь… Я правду говорю. Я ведь заботился…
  - Замолчи! – крикнул Иван. – Заботливый, тоже мне! Меня-то хоть не обманывай! Твоя забота на Троекуровском кладбище… Вот там твоя забота лежит!
  И быстрым шагом Иван пошёл прочь от коттеджа.
  «Ничему тебя, дурака, жизнь не учит» подумал Гонеев, глядя Ивану вслед.
  И ещё…
  «И чего с этими грибами связался? Половина червивые. И когда испортиться успели?»
  Через три дня Иван приехал на встречу с Венцером.
  Венцер пригласил его для обстоятельной и откровенной беседы в принадлежавший холдингу бизнес-клуб на Арбате.
  Они сидели в небольшом и уютном каминном зале, стены которого отделаны были смиряющим страсти и успокавающим нервы изысканным зелёным бархатом, смотрели на огонь, прыгающий оранжевым чёртиком за тонким шёлковым экраном, и обсуждали дела компании так спокойно и неспешно, словно речь вели о событиях прошедшей уже, и давно прошедей эпохи, а той, в которой они сейчас живут и пытаются выжить.
  Конечно же, Иван во всех подробностях рассказал Венцеру о недавней беседе с Гонеевым.
  К удивлению Ивана, Венцер весьма охотно согласился с предложением Гонеева «бежать».
  - Ты ему веришь, Борис? – напрямую спросил Иван. – Он такой же шантажист, как и те, в погонах…
  - Приходится верить, - ответил Венцер. – Он же не единственный источник информации. И компания, которую ты возглавляешь… Пока, конечно, в качестве исполняющего обязанности… Да, компания эта у нас – не единственная в России. Сам понимаешь, приходится информацию перехватывать и на уровне Госдумы, и на министерском уровне. И с администрацией сам-знаешь-кого тоже надо контакты наводить. Так вот, Иван, то, что деньги, выделенные по обустройство игорных зон попилят и поделят – это, можно сказать, вопрос решённый. Атаки и наезды ментовские на вас – это частный случай. Просто милицейские под шумок захотели кое-что срубить, но не только. Понятно, что из таких «сладких» точек как Москва и Петербург весь игорный бизнес в любом случае не уйдёт, даже после две тысячи девятого года. Уж очень место прикормленное… Останется нелегальный. Уже и сейчас это видно: московские власти рапортуют о закрытии игровых залов, а часть якобы закрытых залов через некоторое время возобновляет работу, только деньги стригут уже без вывесок, рекламы и выплаты налогов. Представляешь, какие для ментов перспективы открываются? Вот Свечин и решил свой игорный проект организовать. А на вашу компанию позарился в первую очередь потому, что уж больно позиции у неё в московском регионе хорошие и игровые точки грамотно расставлены. К тому же компания не очень большая, средняя, то есть – шума особого не поднимет в случае чего… Похоже, два варианта действий у него: либо просто бабки срубить, либо подмять бизнес под себя. То есть не дать вывести активы из России до две тысячи девятого года, в идеале – подвести под конфискат. А дальше с халявными аппаратами развернуть сеть нелегальных игровых залов. Такой вот милицейский бизнес… Но это всё частности, мелочи!
  «Ой, с какой же заграничной высоты ты на жизнь нашу смотришь!» думал Иван, слушая эти подчёркнуто спокойные и отстранённые рассуждения Венцера. «Это мы в этой тине барахтаемся, а тебе хорошо… со стороны смотреть».
  Венцер, словно почувствовав настроение Ивана, изменил тон и вальяжно-покровительственные нотки из голоса его исчезли.
  - В общем, Иван, наезды и покрупнее планируются. И разборки будут ещё очень и очень серьёзные. То, что с вами происходит – начало, первый звоночек. Посмотрим, как деньги будут делить те, кто игорные зоны будет осваивать. Там такие серьёзные ребята соберутся, что Свечин по сравнению с ними – мелкий жулик-постовой. Знаешь, были когда-то такие менты-постовые, что напёрсточников у метро гоняли… Вот у Свечина такой же уровень мышления. Вот и вас он хочет опустить до уровня напёрсточников, выбить из легального бизнеса. Но он – ноль по сравнению с теми, кто серьёзные деньги распилит. Вот там будет… грызня.
  - Мы и так собирались уходить, - заметил Иван. – Хотя другие всё ещё пытаются зацепиться за российский рынок. Есть проекты с лотерейными аппаратами, с бинго, с…
  - У всех этих проектов один и очень существенный недостаток, - заметил Венцер. – Уровень их доходности – крайне низок. Тебе это не хуже меня известно. Лотерейный аппарат никогда не даст ту же прибыль, что и игровой. И количество любителей лотереи всегда будет ниже, гораздо ниже, чем количество завзятых игроманов. И зрелищность лотереи нельзя и сравнивать со зрелищностью настоящей игры. Так что… Все эти проекты, зацепки – чепуха. Ставицкий, царство ему небесное, был прав. Уходить надо отсюда и как можно скорее. Надо развивать бизнес в Европе. Благо, что там есть рынки, чей уровень доходности сравним с российским, в лучшие его годы, конечно. А ты, Иван, как раз специалист по зарубежным проектам. Тебе и карты в руки. Думаю, для активизации работы тебе надо будет ближе к осени перебраться во Францию, ближе к основным партнёрам. Александр Олегович уже наметил для вас план работы…
  - Борис, я хотел бы…
  Иван вынул из портфеля и протянул Венцеру сложенный поплам лист бумаги.
  - Вот…
  - Надеюсь, не заявление на увольнение? – пошутил Борис.
  Впрочем, голос его немного дрогнул. Он, как видно, и в самом деле боялся, что это – то самое заявление.
  - Да нет, в отпуск хочу, - пояснил Иван. – Понимаю, что не самое подходящее время, но… Из-за всех этих событий у меня с семьёй… Нелады, в общем. Нехорошо складывается. Хочу уладить всё, успокоить… Да и сентябрь скоро. Ребёнку в школу пора…
  - Неделю? – спросил сам себя Венцер.
  И ответил сам себе:
  - Ну что же, неделю можно. Неделю – это можно… Не увольнение же, в самом деле. Передышка, я так понимаю…
  Он спрятал бумагу во внутренний карман пиджака.
  - Иван, а чего так официально-то? Заявление… Просто не мог сказать: отпустите, дескать, устал… А с семьёй что?
  Иван промолчал в ответ.
  - Ну, не хочешь – не говори…
  Венцер посмотрел на часы.
  - Ладно, времени у меня мало. Пока всё… А вот через неделю мы с тобой ещё по телефону поговорим. Надеюсь, этой самой недели тебе хватит, чтобы в себя придти. И решение ты примешь правильное. Ты бизнес не бросишь, Иван, я в этом уверен! И ещё… Не знаю, что ты там в личной жизни накуролесил… Но в семью, конечно, надо возвращаться. Обязательно надо возвращаться. Так, Иван?
  - Так, - согласился Романов. – Надо возвращаться… А лучше – не уходить.

  Жаркий полдень, редкий на исходе августа, тянулся неспешно, шёл своим чередом, отмеряемый ленивыми стрелками сонных часов.
  В московском дворе, у старого куста сирени, мальчик Миша, зажмурив глаза, старательно вёл счёт до десяти. Миша был самым младшим из игравших в прятки мальчишек, да и в игру его приняли только сейчас, потому водить ему приходилось третий раз подряд (старшие мальчишки объяснили ему, что такой уж порядок – по нескольку раз новичку водить), игра, признаться, ему уже поднадоела, но доверие старших ребят надо было оправдывать.
  И Миша старательно и громко произносил: «шесть, семь…», сжимая плотнее веки, чтобы не поддаться искушению и не подсмотреть как-нибудь ненароком за прячущимися мальчишками.
  На счёте «девять» услышал он звук подъезжающей к дому машины.
  И звук этот, такой обычный и будничный, негромкий, сливающийся с другими звуками города, неприметный, казалось бы, звук – показался Мише самым необыкновенным, самым волнующим, самым лучшим из всего, что слышал он в тот день, потому что…
  «Это папина машина!»
  - Папа приехал! – радостно закричал Миша и побежал к дороге.
  - Э! А водить кто будет? – коликнул его Витька.
  - Я не играю больше, -  с самым серьёзным и решительным видом сообщил ему Миша. – Ко мне… Отец ко мне приехал!
  - Всё равно – неправильно! – крикнлу ему вслед Витька.
  Но Миша не слушал его.
  Он подбежал к машине. И увидел отца…
  Иван захлопнул дверь. Подошлё к сыну. Кончиками пальцев взлохматил ему волосы.
  - Привет!
  Иван улыбнулся и, присев, посмотрел сыну в глаза.
  - Привет, Мишка! Я… Дел у меня много было…
  Миша кивнул.
  - Я знаю. Ты в прошлый раз говорил. А мама сегодня не плакала.
  - Нет? – переспросил Иван.
  - Нет, - подтвердил Миша. – Вчера вечером ревела, как маленькая. Думала, я не слышу, а яя слышал. И Танька с ней ругалась чего-то… А сегодня утром не плакала. Весёлая на работу пошла. Со мной тётя Вика сидела до обеда. А после обеда я сам гулять во двор пошёл. Ты…
  Миша посмотрел на отца вопросительно и даже как-то испытующе.
  - Ты ко мне приехал?
  - Ко всем, - ответил Иван и улыбнулся виновато. – Я больше не буду уезжать. Я насовсем… Примите?
  Миша вздохнул.
  - Не знаю, пап. Я маму попрошу… Примет, конечно! Она, знаешь… Она совсем растроилась что-то. Ей, наверное, трудно с нами. Правда?
  - Ей со всеми нами трудно, - сказал Иван. – Со мной вот тоже… Может, ужин сготовим? Пока матери нет?
  - Ага, - согласился Миша. – Сейчас Танька придёт. Они с тётей Викой в магазин пошли. Этот… салат с креветками… А мы что будет делать?
  Иван пожал плечами.
  - Придумаем что-нибудь. Сюрприз для мамы… Помнишь, мы запеканку делали?
  «Сгорела она, правда» мысленно закончил фразу Иван.
  Но о том печальном опыте всё равно было приятно вспоминать. Как же весело было её готовить! Хотя вся кухня потом была в дыму…
  - Придумаем, - согласился Миша. – Пошли?
  Иван, выпрямившись, протянул сыну руку. И они пошли к подъезду.
  Походка у обоих была одинаковая. Спокойная, медленная. Уверенная.
  Они вообще были очень похожи, только роста, конечно, разного. И глаза у Миши - материнские, светло-голубые. А лицом – отец, вылитый отец.
  И ещё… Не поспевал Миша за широким, хоть и медленным, шагом отца. Потому иногда сбивался, частил.
  А у подъезда остановился и сказал строго:
  - Больше не уходи! А то одному в школу идти придётся.
  - Нет, - ответил Иван. – Не уйду…
  Он нажал на кнопки кодового замка.
  - Не придётся, - сказал он сыну.
  И открыл дверь подъезда.


Александр  Уваров   (С)   2007 - 2008