Когда же, наконец Иерусалим покажется?

Звонят торжественно колокола многочисленных соборов. Торжественно  провожает город защитников гроба Господня в Иерусалим. Распаленные проповедями священнослужителей, красочно описывающих  ужасы страданий «кротких», следующих учению Спасителя, христиан от неверных, сарацин, этих истинных служителей сатаны; описывающих, как тяжко видеть Иисусу Христу с высоты небес надругательства над гробом его, жители готовы по первому же зову взяться за оружие. Угрозы расправы с врагами веры христовой поражали своим несоответствием призывам Великого Учителя к прощению врагов своих. «Жечь их!.. Резать!» - то тут, то там выкрикивалось в толпе. Пока все, отправляющиеся в поход были здоровы и свежи, одежда была целой, на ней у каждого были кресты нашиты. Крест был символом надежды на милость Господа Бога, символ спасения от нечистого. Конечная цель похода многим была известна из текста Святого писания. Вот только где находится город Иерусалим, никто толком не знал. Поэтому, передвигаясь по просторам европейских земель, при виде впереди находящегося города, или селения, толпа криками ярости выражала мнение, что перед ними, наконец-то, показался Иерусалим. Огорчение  и уныние охватывали крестоносцев, узнавших, что это города и села принадлежат братьям и сестрам во Христе.
О том, что следует еще пересечь море, чтобы попасть в Иерусалим, большинство и не догадывалось. Просто они никогда не видели морских просторов.
Идут отряды пешим строем,
А там, и  конные ряды.
Врага не видя пред собою,
Пока надменны и горды.

Нашиты на плащах кресты -
За гроб Господень будут биться,
Но нет душевной чистоты,
И нет жестокостям границы.

Где север, запад и восток?
Воители идут, не зная,
А путь тяжел, а путь – далек,
И Бога с бесом поминают.
Путь к Иерусалиму оказался и долгим и трудным. Не по ровной, накатанной, дороге путь людей пролегал, и долы, и горы, и реки встречались. И не все плавать умели. Сколько их потонуло на переправах, кто считал? Одежда поизносилась, на многих клочьями  свисала, по которым и определить характер ее было нельзя. Из носков башмаков пальцы голые выглядывали, веревками носки стягивали. Ил просто, связав их, надевали на палку и несли за спиной. Запасы продовольствия, взятые из дома, давно закончились. Денег на покупку их не было. Ночевать приходилось там, где темнота заставала. В те времена населения было мало, селения и города встречались редкою. Не имея возможности купить припасы, христианское воинство обращалось к обычному грабежу. Грабили всех и все подряд. Исключение составляли укрепленные замки местных феодалов. На прием в них могли еще рассчитывать конные рыцари с оруженосцами, но не рядовой люд. Пешие крестоносцы превратились в головорезов и разбойников, нарушая законы божьи, требовавшие: «Не убей! Не укради! Не возжелай жены ближнего своего!»
А по пути – разведка боем,
Хоть настоящий был разбой.
Селенье огласилось воем,
Коль становились на постой.

С бедой не справиться такою,
В слезах крестьянская семья,
Живое тащат, неживое,
То там, то там визжит свинья.

Горят костры, скотину режут,
Насилуют крестьянских жен,
Забыв, что здесь не враг повержен,
Крестьянин, свой же, побежден.

До полуночной темноты,
Идет грабеж, стенаний полно.
Глядят на это с высоты
Луна и звезды хладнокровно.

Но вот ночная мгла ушла,
Пора и дальше отправляться.
А на дубах висят тела,
Кто пришлым стал сопротивляться.
Но в рядах крестоносцев находились и такие люди, которых, по нашим, современным меркам, следовало бы относить к маниакально одержимым. Сражаясь с мусульманами, они действительно верили в святость своих действий, они сами прощали себе во имя этого святого дела преступления против того, что мы сегодня объединяем единым словом «человечность».
Песчаный берег моря, и скала,
На ней развалины строений,
Тишь. Глушь.  Идет молва,
Что здесь – обитель привидений.

В ночи ужасны, без прикрас
Тут чудища гуляли, веселились, -
Да сохранит Господь всех нас
От всяческой нечистой силы.

А возглавляет нечисть ту -
Тень в чёрной маске, с камнем
алым,
С молитвою не проведёшь черту,
Считай, что жизнь твоя пропала.

Здесь на скале когда-то замок был,
В нём жил хозяин здешних мест,
Ему, как говорят, сам бес служил,
Он душу заложил ему и честь.

Земля  скудна, суглинок и песок,
Болота, скалы, щебень, да провалы,
Туманы частые, да снег высок
Убожество природы укрывали.

На берег катятся угрюмые валы,
И слышны крики одиноких чаек.
Здесь нет дорог. Не тянутся волы,
И путник не покажется случайный.

Колышет ветер низовой вереск
И вётел одиноких щиплет листья.
Не слышно пенья петухов окрест.
И даже нор нигде не видно лисьих.

Здесь по утрам господствует туман,
Как саван землю плотно укрывает,
Но солнце разорвёт его, дурман
Болотных испарений улетает.

Над гладью моря парус промелькнёт,
На горизонте лодка замаячит.
Здесь время очень медленно течёт,
И небо слишком часто горько плачет.

И поздней осени не часты перемены,
Бушует непогода, злые бури.
Песчаный берег в водорослях, пене,               
Гуляет ветер на просторах бурых.

Высок, обрывист берег, крут,
Здесь нет, и не было причалов,
Лишь совы здесь нашли себе приют.
Природа замерла и, кажется усталой.

Суровые места. Суровый дух,
Здесь жители не ведали покоя,
Здесь нежностью не баловали слух.
А род занятий – частые разбои.

Ограблен ли купец, или сосед,
Всем всё равно, была б пожива,
А если за душою денег нет,
Крутой барона нрав познают живо.

Большой предложат выкуп, коль богат,
Не платишь, цепи и темница,
И всё равно, купец ты, иль аббат,
В цепях здесь были поважнее лица.

А беден? Всё зависит от того,
Какое настроение барона,
Служить ты будешь вечно у него,
Иль очи выклюют вороны.

Но всё это – превратности судьбы,
Доходы от разбоев редки, хлипки,
Так много у барона голытьбы,
Что на лице не частая улыбка.

И выказать желание не сметь,
Пустых здесь не бывало споров,
Чуть что и по спине гуляет плеть,
Бока строптивого попробуют и шпоры.

Земля бедна, зато богато море,
У берегов прозрачные глубины,
Здесь сети заполняют скоро
Огромные и жирные рыбины.

Захочешь порыбачить – уплати,
Такой иной рыбалки нет на свете.
Хоть подати довольно велики,
Зато пустыми не бывают сети.

И есть ещё надежнейший доход.
Вдоль берегов рядами часты рифы.
Барон жесток, сложил  народ
О преступлениях сказания и мифы.

Когда корабль на рифы занесёт,
И крепко корпусом усядется на них,
Уж лучше пусть поджаривает чёрт
Того, кто вдруг останется в живых,

Чем вынесет его на этот берег,
Да в руки попадёт владетеля ватаги.
Обрежут губы, нос, оставят череп,
Такой же участи  подвержены бродяги.

И постоянно совесть не чиста.
Просить у Бога грешными устами?
Нередко поминали чёрта и Христа,
Их часто, поменяв, местами.

Ещё одна особенность барона,
Лица его никто не видел, маска,
Темна, как перья, у вороны,
На лбу светится камень красный.

Той маски не снимал барон,
Ни днём, ни ночью, ни на час,
Он в ней встречал свой первый сон,
Он встретил в ней и смертный час.

Нет в маске прорезей для глаз,
Свободны подбородок, нос и рот.
И грозен громовой барона глас,
Услышит кто, так оторопь берёт.

Ушло барона тело в мир иной,
Оставив неприкаянную душу.
Опустится на землю мрак ночной,
От моря тянется туман густой на сушу.

Дрожит, клубится, поднимается.
Хохочет филин, ухает сова.
И постепенно из тумана появляется
Огромной чёрной тенью голова.

Вокруг нее бушует адский пламень,
Земля вздымается, трясётся,
На маске виден красный камень…
Вблизи всё разбегается, несётся.

И запустел клочок земли,
Никто на нём не поселился,
Сторонкой, далеко обходят корабли,
И гордый замок развалился.

Промчалось много лет, века,
Исчезли многие народы,
По-прежнему природа здесь дика,
Животных те же, местные породы,

Кривое деревцо, кустарник жалкий
Торчат из трещины скалы,
Всё также над водой летают чайки,
Всё также катятся холодные валы

И сохранились мифы той поры,
Строений новых тут не появилось.
Как прежде здесь не видно детворы,
Как прежде молодёжь не веселилась.

Как прежде только надвигалась ночь,
И от скалы, где прежде замок был,
Все люди торопливо убирались прочь,
Дурную славу «замок» заслужил.

Но, как-то, на закате дня,
Здесь незнакомец появился,
Он вёл за повод своего коня,
И дикой местности дивился.

Ну, ни души, ни струйки дыма,
Из труб какого-то строения.
Здесь мрачно всё и нелюдимо,
Хорошее исчезло настроение.

Сегодня был значительный пробег,
И нет надежды, подкрепиться,
И следует немедленно искать ночлег,
Здесь в темноте не трудно провалиться

В расщелину, их так здесь много,
К тому же местность не знакома.
Надежду утерял он отыскать дорогу,
Вокруг ни огонька, ни дома.

Коня, стреножив, отпустил,
Не торопясь, направился к скале,
Забраться на неё ещё хватило сил,
Но почему-то помутилось в голове.

Присел, потом прилёг, уснул.
И чудится ему, что камни оживают,
Какой-то слышен непонятный гул,
Вокруг него огни мелькают.

Открыл глаза и что за чудо.
Он в глубине огромной залы,
Его ведут, толкают грубо.
Вот факелы зажглись, светлее стало.

Он видит стол, на нём еда
Простая. Выбор крайне скудный,
Грибы, овсянка, рыба и вода,
На досках всё, на глиняной посуде.

Ни слуг не видно, ни гостей,
Бесшумно ловко двигаются тени,
Гибки, без тела и костей,
Сквозь них видны и пол, и стены.

Трон у стола и тень на троне,
И в маске с камнем алым.
Нет ни повязки, ни короны,
О титуле заботились здесь мало.

Тень заскрипела громко, глухо:
«Садись за стол и подкрепись!
Потом придёт черёд для слуха,
Да не спеши ты, не давись…

Одни с тобою мы сегодня,
Я повесть расскажу свою,
Исполню волю я Господню
И ничего не утаю.

Сюда забрёл ты не случайно,
Явился волей Господа сюда,
Душе мятежной, неприкаянной
Помочь уйти из мира навсегда.

В присутствии твоём условие такое,
Всё точно запиши и людям передай.
Иначе тоже не найдешь покоя,
Ты только ложью уст не оскверняй,

Велики или нет мои грехи,
Простит господь меня, не знаю,
Но небеса ко мне глухи…
Ты кончил есть, я начинаю…

Вина пришла ко мне тогда,
Когда за Гроб Господень бился,
Всё б ничего, да вот беда,
Я в Матерь Божью влюбился.

Не чтил любовью христианской
А плотской, грешною, мужской,
Я бредил ею постоянно,
Я сон утратил и покой.

Глаза открою – вот она,
Закрою их, она в объятьях,
Что может делать сатана,
Когда не действуют заклятья.

Чтоб как-то справиться с любовью,
Я не жалел последних сил,
Я вражьей упивался кровью,
Пощады Бога не просил.

Отважен, сил не знал предела,
Кровь без разбора проливал,
Потом познал пусть и не смело,
Что всех единый Бог создал.

Прозрение пришло не сразу,
Мешали  часто ярость, гнев.
Я видел смерть, чуму, проказу,
Но я любовь не одолел.

В святой земле нам не везло,
Бог дать победу не хотел,
Несли невиданное зло,
Всему, однако, есть предел.

В пустыне как-то заблудился.
Конь пал. Ни капельки воды,
Вот я тогда переродился,
Не избежав большой беды.

Чуть в стороне лежала чаша,
По краешку ее затейливая вязь,
Вода в ней золотом окрашена,
Я пил ее, нисколько не боясь

Потом ослаб и потерял рассудок,
Нить прошлого соединил,
Я брел пустыней много суток,
Но жизнь и силу сохранил.

Всё остальное смутно помню,
События, как в страшной сказке,
Плен у врагов. Побег. Погоня
И слепота. И эта маска…

Сгорел, душой оцепенел,
В ней много появилось трещин,
Казалось мне, что уцелел,
Не мог любовью насладиться
женщин.

В моих сосудах яд, не кровь,
Мне не передать свое наследство,
Мне не познать любовь,
И тела женского красу и совершенство.

Калейдоскоп сплошных страданий,
И возвращение домой.
Я тенью стал от ожиданий.
Без маски я слепой, немой.

В грехах своих я виноват один,
Напрасно в суете растрачивая силы,
Путь Господа неисповедим,
И не познать его, ступив на край
могилы.

Но и потом, переступив черту,
Душа моя, расставшись с телом.
Вдруг попадает в пустоту,
Где нет движения и дела.

Недаром говорил Христос,
Что мертвые не видят и не слышат,
Но Богу не задашь вопрос,
Он недоступен, он – Всевышний.

Я тенью по земле брожу,
Я с жизнью не имею дела,
Не знал я и того, кому служу,
Я тень, без чувств и тела.

День наступил, и меня нет,
Настала ночь, я появился.
Такое длится много лет,
Я среди них со счёта сбился.

Мне пытка тяжкая - тоской,
Я по ночам людей пугаю,
И жду, когда придёт покой,
И верь мне, ничего не знаю.

Живу я только в темноте.
Кругом меня одна пустыня.
Давно канули в Лету те,
Кого я знал и помнил имя.

Под маскою моею жизнь и смерть,
Я умирал, но избегая тлена,
Еще не раз мог умереть,
Жизнь честь отдать за сюзерена.

Ослеп давно, я не имею глаз,
Взамен их камень благородный,
Я часто смерти выполнял приказ,
Уйду сегодня с именем Господним,

Уйду с дождём, под завыванье бури,
Когда всё смертное укроется, замрёт,
И душу  грешную по небесам лазури
Хранитель-ангел мой не понесёт.