Ненасытное желание

            Умножается имущество, умножаются и потребляющие его; и какое благо для владеющего им, разве только смотреть своими глазами?
Екклезиаст  Глава 5
Время стремительно неслось, время крестовых походов миновало, а желание обогатиться за счет «ближнего» оставалось ненасытным. Особенно ярким, непреодолимым оно оставалось у тех, кто считал себя обиженным то ли судьбою, то ли сюзереном. Почему король пожаловал соседу земли лучше и крестьян богаче, а не ему? Не учел даже личного вклада в проведение крестового похода. Что толку, что угодья барона Манфреда находятся в той части страны, которую называют обжитой…
Не всегда, даже в обжитых человеком землях, можно любоваться красотами природы. Не все они богаты лесами, где в изобилии водятся кабаны и косули. Не всегда земли  прудами изобилуют, в которых рыба так и просится в сети. Не всегда земля королевского ленника богата распашными угодьями. И не всегда земли предков, которые потомком унаследованы, находятся вблизи столицы сюзерена, а, следовательно, не часто при дворе королевском приходится бывать, и надеяться на милость королевскую. Земли барона Бурхштедского были одними из худших в округе. Одно их безусловное преимущество заключалось в том, что через них проходила  дорога, идущая из Северных графств в столицу королевскую. Предки  барона извлекали немалую прибыль, облагая высокими  поборами проезжих  купцов с товарами. Как ни бедна была земля поместья барона, но урожай ячменя  был достаточным не только, чтобы лепешки ячменные выпекать в достаточном количестве, но и пиво варить отменное. И овса хватало не только для корма лошадям, но и на кашу с киселем овсяным. Не избыток, но достаток был постоянным. Это позволяло  являться на зов государя с добрым отрядом всадников и копейщиков.

Считался, рыцарь без упрека,
И чтил он рыцарскую честь.
Хоть невысокого полета,
Ему не чужды лесть и спесь
 Все изменилось как-то сразу, после смерти баронессы Элеоноры. Супруга барона была женщиной набожной, тихой и доброй. Она была для него и добрым советником. Пока супруг в окружении молодцов мотался,  выгоняя из нор лис, Элеонора вела хозяйство рачительно. Говорят: «Если  женщина настолько умна, что обращается за советом к мужчине, то вряд ли она может стать настолько глупой, чтобы следовать ему!» Этого правила баронесса неукоснительно придерживалась, делая вид, что нуждается в совете мужа.
Все было бы хорошо, если бы не одно, не сумела она подарить стареющему барону наследника. Трудно сказать, почему барон после смерти жены не стал искать  замену умершей. Его охватило безумие, он метался по замку, проклиная все живое. Проклятия неслись и к престолу Создателя. Замковый капеллан, пытавшийся словами из святого писания утихомирить богохульника, должен быть отступить. Теперь в слове его нуждались два десятка воинов и незначительное количество придворных слуг. Сельский люд ходил в приходскую церковь в селении, расположенном неподалеку от замка. Правда, количество прихожан постоянно сокращалась по причине, о которой будет сказано ниже. Крестьяне привозили все необходимое для существования барона, но тоже в значительно меньшем количестве. Сказывалось отсутствие хозяйственной руки. Жажда наживы целиком овладела душой барона. Кажется, он не сознавал даже того, что накапливаемые им богатства по смерти его некому будет передать. Сам факт такого рода достоин осуждения, но от того едва ли имеет тенденцию, ведущую к исчезновению. Барон настолько ошалел в своем желании, что не только  резко увеличил таможенные сборы на товары, перевозимые купцами по дорогам его владения, но и перешел к прямому грабежу, и не только в ночное время. Это заставило крупных купцов в складчину нанимать значительную вооруженную охрану, а купцов победнее искать обходных путей передвижения. Вскоре дорога заглохла, да травою заросла на  том же основании, как «заледенела» дорога из Мурома во Владимир-град, когда оседлал ее Соловей-разбойник, Одихмантьев сын. Но там Илья Муромец против Соловья-разбойника вышел, а вот тут не нашлось того, кто бы попытался усмирить барона Бурхштедского. Барон переложил тяготу поборов на крестьян своих. Последние, не выдержав жизни бедной, обрекающей их на смерть голодную, стали разбегаться. Устал барон гоняться за беглыми. Рукой махнул на крестьян.
Жестокий век, не до улыбки.
Богатства ищут, кто, как может:
Один вассалов ободрал до липки,
Другой – снимает по три кожи!

Властитель третий, видит Бог,
Ведет себя, как было встарь,
Законным делает налог,
Меняя только календарь.
Говоря о календаре, я ничего  не придумываю, такое в истории прошлого было.
К примеру, правитель Галлии Лукий ввел на подвластной ему территории календарь собственного изобретения. В нем не двенадцать месяцев, как это было положено в древнем римском календаре, а четырнадцать. Это позволяло Лукию собирать налог дополнительно еще два месяца.
Но вернемся к барону Манфреду. Решил он поискать еврея покладистого,  который бы ссудил под земли его сумму достаточную для содержания воинов и челяди немногочисленной. Но евреи, ростовщики, не клюнули на приманку, понимая, что реализовать землю в государстве, где к ним относятся более чем подозрительно, будет непросто. К тому же полагаться на слово, бароном данное, было занятием слишком проблематичным. Слишком дурная слава о бароне отпугивала евреев, готовых в иных случаях и рисковать, там, где прибыль была значительной. Дружинники барона пока еще терпели. Хоть и жалованье было невелико, и кормежка не слишком изысканной, но это компенсировалось почти полным отсутствием риска потерять жизнь свою. Замок постепенно приходил в запустение. Издалека он выглядел внушительно грозным. На донжоне его еще красовалась лепка, изображающая родовой герб барона – поднявшегося на задние лапы медведя, с девизом – «Не тронь меня!»  При тщательном рассмотрении  можно было увидеть поврежденные непогодой камни стены, глубокие трещины, в которых поселились растения, а в одном месте на уровне верхней бойницы красовалась глубокая и огромная щель, позволяющая сквознякам беспрепятственно прогуливаться по помещениям башни. Стены самого замка  сохраняли достойный вид, хотя отдельные зубцы покосились, вместо окон зияли огромные бреши. По стенам вверх взбирался дикий виноград и иные вьющиеся растения. Сохранился ров, заполненный водой из ближайшей реки. Безотказно действовал перекидной мост. Жизнь сконцентрировалась в правом крыле замка. По ночам из окон его вырывались снопы тусклого желтого света, все-таки далеко видимые за пределами замка. Сегодня наступала ночь, занимательная в том отношении, что ее барон решил посвятить обзору накопленного им богатства, находящегося  в большом, окованном толстыми стальными полосами сундуке. Хранился сундук тот  в глубоко расположенном под замком подземелье. Туда вел потайной ход. Создано было это подземелье на случай того, что замок будет захвачен неприятелем. Прежде подземелье сообщалось подземным ходом, ведущим из подземелья далеко в сторону от замка. Но, как-то произошел обвал пород составляющих крышу того хода. Пришлось подземелье укрепить каменным сводом, а отверстие, ведущее от замка заложить каменной стеной. Образовался довольно внушительных размеров каменный мешок. Входной двери ведущей в потайной ход из комнаты не было видно. Да ее просто не было. Внизу, под одной из каменных плиток пола находился небольшой рычажок. Нажатие на него приводило в действие сложный механизм, Он отодвигал в каменной стене, незаметную невооруженным взглядом часть, открывался узкий проход, рассчитанный на прохождение только одного человека Нажатие на подобный рычаг с другой стороны, изнутри, приводил к закрытию проема в стене. И, никаких следов в каменной кладке не оставалось. Об этом механизме, как и потайном ходе, ведущем в подземелье, знал только сам владелец замка. Для посещения выбиралось время после полуночи, когда движения в замке замирали. Заходить в комнату, где располагался рычаг, приводящий в движение механизм, было строго запрещено как воинам, так и челяди. Эту комнату борон выбрал под свои личные апартаменты.  Во избежание случайностей посещению предшествовало еще и ожидание резкого ухудшения погоды. Так было и сегодня, когда ночь обещала быть не самой приятной. Ветер еще с вечера долго разгуливал по помещениям замка, заглядывая в каждый укромный уголок. Колебался огонь смоляных факелов, освещающих жилые помещения замка и переходы, ведущие к ним. Испуганные тени шарахались и прыгали по серым древним стенам. Постукивали кое-где сохранившиеся ставни, да обветшалая кровля замка. Редкие деревья, находящиеся вдали от замка, сильно раскачивались из стороны в сторону, теряя листву и мелкие веточки вместе с нею. Быстро ночь входила в свои права Чернильная темнота поглощала один за другим предметы, словно проглатывало их оголодавшее чудовище. Небо стало чернее земли, густые тучи, сливаясь друг с другом, быстро катились по нему. Напрасно было искать в них разрывы, позволяющие лунному лучу выскользнуть за пределы их, или дать возможность  проблеснуть хоть одной звездочке. Ветер усиливался, стуки в замке его стали более слышимыми. Жалобный свист и вой доносились со дна долины. Внезапно темноту ночи прорезала чрезвычайно  яркая молния. Не успела она еще погаснуть, как ударил чудовищной силы гром. Отзвуки его долго раскатывались по всей округе. После этой  вспышки яркого света тьма стала еще глубже, еще непроницаемее. Но, не надолго. Вновь яркая вспышка озарила клубящиеся тучи небес, а к земле  яркой изломанной ослепительной линией метнулась молния. Новый удар грома, еще  ужаснее прежнего, потряс замок. Казалось, что он после этого удара рухнет. Мгновение и небо опять раскололось, и огненное лезвие проскочило от края до края горизонта. Местность словно вспыхнула, озаренная ярким светом.
Картина грозы и бури  не интересовали барона, он встал со скамьи, на которой сидел и наклонился к плитке пола.
Какой он на земле оставит след?
Он обобрал крестьянскую округу.
Наследника богатства нет,
Давно похоронил любимую супругу.

С того и началось, как будто бес вселился, -
Отрада сердцу – золото одно, -
Его добыв, плясал и веселился,
Из чаши пил заветное вино.

Но время шло, характер стал иным,
Забавы и пиры оставлены бароном,
Наружностью – он трупом стал живым,
Любимой птицей – черная ворона.

Не ведают, когда барон умрет?
Отпущены года ему, недели?
С крестьян своих три шкуры он дерет,
Бежал народ, куда глаза глядели.

Есть в замке потаенный вход,
Ведут к нему замшелые ступени,
На плечи давит низкий свод,
Дрожат от старости ослабшие колени.

Раз в месяц он спускается сюда,
Чтоб посмотреть накопленное им.
Сегодня здесь он, также, как всегда,
Ступая тяжело, спускается один.

Трещит смоленый факел, и чадит,
Чуть тускло все пространство освещая,
Щебечет, сам с собою говорит,
При виде золота душа барона тает.

Окованный сундук наполнен златом.
Осмотр окончен. Поворот ключа.
Богатство прежде добывал булатом,
Струилась кровь по жилам горяча.

Теперь она не согревает тело,
Видны узлы из синих вздутых вен,
Давно барона сердце занемело,
И не предвидится заметных перемен

Барон копил богатства понемногу.
Держал в подвале крепком под замком.
Хотя в молитвах славил  Бога,
Но с божьим словом не знаком.

Жадней, наверное, ростовщика еврея,
Он шкуру даже с нищего сдерет,
Вдову с детьми не пожалеет.
Он только видом золота живет.

Был прежде у него доход,
И, говорят, совсем немалый.
Но проходил за годом год,
И замок  стал заметно
обветшалым.

Округу боевой не будит рог,
И звуки жизни не несутся,
А у барона, видит Бог,
Нет воли, чувствам не проснуться
Барон давно переступил черту времени, о которой говорят с долей иронии: «В зрелом возрасте человек настолько уже стар,  что осознает ошибки, и еще настолько молод, что продолжает делать их»

В гнетущей тишине ложится на кровать,
Закрыл глаза – свежо воспоминанье,
В нем продолжает золото сверкать,
Оно его надежа и страдание

Заныло сердце в сладостной истоме
Кинжалом грудь вдруг пронизала боль.
Крик удержал, и только тихо стонет.
Мгновение пришло – остановилась кровь.
Следует, естественно, сказать, что в Западной Европе искать клады, оставленные феодалами по смерти своей, дело бесполезное. Как правило, они умели транжирить, а не собирать. Наследники должны были отчаянно благодарить судьбу за то, что предки им не передали хотя бы многочисленных долгов.
Беда одна - карман дырявый,
И не зашить за много лет,
Летят налево и направо
Пригоршни полные монет.

С чего началось, кто  поймет?
Сгубили роскошь, хлебосолье?
Иль мысли пагубной полет -
Искать забав в широком поле?