Пастырь

Пастырь

Весной, среди сугробов талых
Вдруг хочется признаний и любви…


Сидя в переполненном зале сетевой кофейни в пятницу, Афиноген ожидал мучительно-страшной субботы, когда тоска одиноких оздоровительных прогулок по укрытому толстым снежным панцирем парку снова охватит его. Жизнь проходила стороной, оставляя лишь дразнящие запахи чужого парфюма и остывающего глинтвейна. Как-то все не задалось… 
Здесь же, в кафе, он договорился о встрече со своим старым школьным приятелем, с которым долго сидели за одной партой когда-то. Странно, но появившийся было энтузиазм по поводу предстоящей встречи вдруг иссяк, как сбережения на отпуск – незаметно и катастрофично. Охватила тоска и желание убежать. Но Афиноген понимал, что дождется прихода друга по двум важным причинам: во-первых, он устал и замерз, во-вторых, «дома ждет его холодная постель» и поднадоевший facebook, опутавший его досуг своими щупальцами. Так что причин бежать не было вовсе.
Неумолкаемый галдеж небольшого зала кафе действовал успокаивающе, создавая мощный защитный слой от одиночества. Афиноген, сидя в самом углу зала, пристроился на мягком диванчике и откинулся своим корпусом на его уютную спинку, располагающую к неге и полузабытью. На него никто, включая взмыленных официантов, не обращал внимания, а он видел всех. Афиногену нравилось ощущать себя частью чего-то большего и значимого, сохраняя при этом свою малую автономность. Он наблюдал за всеми будто из своей маленькой норки. Его одиночество стало маленьким элементом паззла, вписавшись в общую картину мироздания. Правда, из-за величины этой самой картины было совершенно не понятно, что вообще на ней изображено, но это уже было не важно. Когда молодой жеребчик несется в огромном табуне рано поутру к краю пропасти, он тоже может быть счастливым, пусть и недолго.
Всю ночь Афиноген просидел в FB, и рабочая пятница показалась тернистой и бесконечной дорогой на Голгофу, называемую «выходными». И если счастье, как слышал Афиноген – это такое состояние, когда ты с удовольствием идешь на работу и с не меньшей радостью возвращаешься домой, то у него было с точностью наоборот. Оставалось лишь последнее прибежище суицидников и начинающих извращенцев – виртуальный мир соцсетей и игр, но и он давал лишь иллюзию счастья столь же успешно, как виртуальный секс обеспечивает оргазм.
Тепло и чувство комфорта делали свое дело, и глаза Афиногена стали сами собой закрываться, унося его замутненное сознание прочь от малоинтересной действительности. Граница между явью и миром грез стала весьма условной, как границы между странами ЕЭС.
Вдруг он почему-то вспомнил, как в детстве бабушка впервые привела его в церковь. Было страшно и очень интересно, как в сказочном лесу. Он попал в совершенно иной мир, полный загадок, тайн и неподдельного пугающего величия. Ничего не понимая, маленький Афиноген восторженно и смиренно прослушал всю службу. Конечно, он не понимал смысла всего происходящего, но его очаровал сам процесс. Богатое убранства храма, яркая и блестящая одежда настоятеля, множество свечей, хоровое пение, дым от кадила – все это заставило его молча и абсолютно неподвижно простоять всю службу. Он только крутил своей маленькой головой в разные стороны, держась за бабушкину мягкую ладошку. Бабушка гордилась им. Ладошка крепко его держала. Многие ее знакомые удивлялись столь примерному и усидчивому поведению внука.
Удивительно, но с годами Афиноген не утратил этого наивно-восторженного отношения к церкви и ритуалу службы, сохраняя при этом не то чтобы абсолютный атеизм, а просто комфортное для него равнодушие к понятию Бог, столь свойственное большинству его знакомых. В жизни Афиногена совсем не оставалась место Вере. Все было рационально и потребительски комфортно. Он скорее доверял вещим снам или соседке по лестничной клетке, к которой приходили клиенты за ворожбой, в конце концов, мог внимательно перечитать свежий гороскоп, а вера в Бога была в его сознании затерта и обесценена, как страсть к фольклору и классике во времена социализма с человеческим лицом. На пути к вере требовалась узкая горная тропка, по которой надо долго ползти вверх, петляя и спотыкаясь, а широкий автобан хорош только для поездок в отпуск. Движение по тропинке всегда учит, а езда на автобане – это лишь время в пути. Неосознанно Афиноген все понимал это, но удивительная тяга к эстетике православной традиции заставляла его периодически заходить в храм. Вообще, он часто, наблюдая за церковной службой настоятеля какого-нибудь храма, представлял себя главным действующим лицом этого спектакля.
Афиноген очнулся от навалившегося на него полузабытья и заметил, как в кафе вошла стройная дама. Это была миловидная особа постбальзаковского возраста, мучительно и безуспешно ищущая свободный столик. Афиноген сразу попросил жестом поднятой руки подойти официанта, после чего предложил ему усадить посетительницу за его столиком, но «без насилия!». Официант понимающе хмыкнул и пошел в сторону дамы. Округлым жестом, указывая в сторону Афиногена, официант что-то проговорил даме. Худощавая и сильно загорелая женщина с умными глазами была одета в стиле героинь американских фильмов нуар сороковых годов прошлого века. Она широко улыбнулась и, кивнув, пошла в сторону Афиногена. Подойдя вместе с официантом к столику, дама склонила голову и поблагодарила Афиногена.
- Вы позволите оставить на Вас свой зонтик? Мне надо отлучиться, – спросила она.
- Буду сторожить его, как дрессированный Полкан. А если принесете на обратном пути сахарную косточку, а после почешете за ушком, то готов сторожить Ваши зонтики, тапочки и чепчики всю жизнь, – игриво ответил Афиноген. Он был вдохновлен своей соседкой по столику. Ее грудной голос мягкая и располагающая улыбка вызывали самые позитивные эмоции у Афиногена.
Терпеливо дождавшись возвращения дамы, Афиноген привстал и церемонно поклонившись, представился:
- Афиноген. В переводе с древнегреческого означает «потомок Афины Паллады», греческой богини, в честь которой названа их столица. То есть великодушие и благоразумие не могли не отразиться на моих душевных свойствах. Кстати, а знаете, что Афина, имея отцом Зевса, не имела вовсе матери, так как по совету Геи Зевс проглотил свою первую жену Метис (мудрость) и забеременел Афиной через голову (уж извините, из песни слов не выкинешь)!
Дама без улыбки выслушала Афиногена, явно не намереваясь развивать шутливый тон их общения, предложенный им.
- Анна, – в свою очередь представилась гостья. – Простите, но я совершенно не настроена на общение с кем-либо вообще, включая даже человека по имени Афиноген, несмотря на мою очевидную признательность за Ваше гостеприимство.
- Понимаю-понимаю… Я не буду Вам мешать. Просто хочу обратить Ваше внимание, что иногда простой случай, малозаметный эпизод может в корне поменять судьбу. Я буду молча восхищаться Вами, Анна.
- Не хотите ли Вы уверить меня, потомок Афины, что собираетесь менять плавное течение моей судьбы? Ваша самоуверенность простительна, но бестактна. Мне нужно просто скоротать час, так как свидание с любимым человеком перенеслось по не зависящим от нас причинам. Да, а Вы совершенно точно подметили, что это кафе и все его обитатели, – это всего лишь просто случай и малозаметный эпизод в моей жизни.
- Все точно и справедливо, но Вам на выбор предлагается два варианта: первый – проскучать 60 минут, тиская свой гаджет, или провести увлекательную беседу, которая не просто удивит Вас, но и развлечет. Возможно, Вы уйдете отсюда уже другим человеком.
- Послушайте, Афиноген, я не хочу уходить отсюда другим человеком!
- Так оставайтесь! Я же не гоню Вас!
- Да я не в том смысле. Логическое ударение на «другим человеком».
- Ладно-ладно… Поступайте, как хотите. Я всего лишь хотел узнать, сколько стоит Ваша прическа.
- Какое Ваше дело?- спросила Анна. Чувствовалось, что она начинает злиться.
- Я просто дизайнер-стилист и мог бы Вам сделать бесплатно уникальную прическу. Как? Согласны?
И тут Афиноген стал вдохновенно рассказывать о своей работе. А работал он дамским парикмахером. Не сказать, чтобы Афиногену очень нравилась его работа, но других обстоятельств, могущих привлечь дамское внимание он, как правило, не находил. Представляясь, он сообщал, что работает модным стилистом-дизайнером. У одиноких дам под 40 это часто вызывало повышенный интерес и Афиноген, развивая тактический успех, продолжал наступление, рассказывая о возможных скидках на новые модные прически, которые он готов предложить своим постоянным клиенткам.
Зал гудел. Снаружи шел дождь. Подошел опять официант и, подобострастно склонившись, обратился к Афиногену:
- Вы уже показали свое гостеприимство, пригласив за свой столик абсолютно незнакомую даму, так смогли бы вы также принять к себе за столик еще одного человека. Буквально на 10 – 15 минут. Вон видите, у входа стоит пожилой господин с тростью?
Афиноген ухмыльнулся и посмотрел в сторону господина с тростью. Длиннополое старомодного кроя пальто сидело на незнакомце удивительно элегантно. Белоснежный стоячий накрахмаленный воротничок по моде прошлого века ослепительно сверкал на фоне темно-синего пальто. Копна седых волос благородной гривой обрамляла его худощавое нервическое лицо с огромными грустными глазами. Он выглядел весьма странно, но по нынешним временам, когда уже обычаи самовыражаться стали распространяться не только на заборные надписи и стиль одежды, сложно было кого-либо удивить. Конечно, на него оборачивались сидящие в зале посетители, но скорее с восхищением, чем с осуждением или непониманием. Облик вошедшего гостя был вызывающе эпатажен и колоритен и напоминал то ли скучающего поэта из романов Ильи Эренбурга, то ли популярного итальянского скрипача из 19 века. При этом вид у него был крайне печальный. И глаза его выражали удивительно литературную грусть. Афиноген тут же согласился. Ему было очень интересно.
- Прошу прощения, я не получил Вашего разрешения. Вы не против, если к нам за столик присядет этот господин, – спросил Афиноген Анну, кивнув в сторону приближающегося к ним вошедшего гостя.
- Ну что Вы! Вы же истинный хозяин этого столика, и Вы можете распоряжаться им, как Вам угодно. Я вообще-то давно не сталкивалась с тем, чтобы в кафе кого-то подсаживали за уже занятый столик. Даже если это вечер пятницы и центр Москвы.
Подойдя к ним, новый гость кивнул и приятным баритоном проговорил:
- Я очень признателен Вам за вашу любезность. Обстоятельства сложились таким образом, что мне срочно надо принять лекарства, запив их горячим чаем. Да, такие, знаете ли, лекарства… – гость еще более погрустнел, то ли переживая за мировую фармакологию в целом, то ли за свое здоровье. Афиногену даже показалось, что его объемная прическа как-то опала. Лицо его было просто иконописным. Прямой нос, благородные морщины вокруг глаз и около рта подчеркивали особое генетическое благородство его облика.
- Ну, конечно, о чем речь, присаживайтесь! Вы доставите нам удовольствие оказать Вам столь незначительную услугу. Знаете, а мы вот с Анной тоже случайно оказались за этим столиком, – Афиноген кивнул в сторону Анны. – Меня зовут Афиноген, и я коротаю здесь время, дожидаясь своего приятеля, который должен явиться еще не скоро.
- Поверьте, мой любезный друг, ничего случайного в этом подлунном мире не происходит. Если какие-то случайности как-то меняют Вашу жизнь, то это следствие непознанных закономерностей дорожной карты Вашей кармы. Наши дорожные карты просто сошлись в этой главе и, полагаю, что не просто так. Простите, что я не представился сразу. Меня зовут доктор Сто, – он неторопливо достал серебряную визитницу и протянул Афиногену с Аней две визитки. Там было малознакомым, но красивым шрифтом с вензелями написано «профессор, доктор наук Сто». – Это не псевдоним, – продолжил доктор, – это настоящая фамилия. Возможно, она адаптировалась к российской жизни за длительный период существования многих поколений моих предков в России, избавившись от каких-то чуждых русскому уху звуков…
Официант принес Ане чашку капучино с аппетитной белоснежной горкой пены, а доктору Сто чайник травяного чаю, после чего гость неторопливо достал два пузырька с таблетками, высыпал себе на ладонь несколько пилюль и проглотил их, запив чаем.
- А откуда Ваши предки, если не секрет?
- О-о-о, этот вопрос начал меня также волновать лет с 14. Полагаю, что древнее Междуречье было прародиной многих поколений моих предков. Впрочем, это не так уж и важно, поверьте. Генетическая родословная подчас напоминает мне верхнюю, да, впрочем, и не только верхнюю одежду. Конечно, одежда сильно влияет на человека, но, знаете ли, подчас в восхитительном костюме Haute Couture может находиться серенькая посредственность или даже ничтожество. Хотя одень Вы офицерский кавалерийский мундир конца 18 века и вести себя будете по-особому, да и мысли будут приходить соответственные. Форма, безусловно, влияет на содержание. Так вот «костюмчик» нам достается от предков, а личность формируем мы сами и обстоятельства.
- Скажите, доктор Сто, а почему Вы представляетесь не по имени-отчеству? Это такая форма эпатажа?
- Поверьте, Афиноген, мне за долгие годы жизни много пришлось претерпеть из-за моей фамилии. В детстве и юношестве я пытался скрывать свою фамилию и даже хотел переменить их. В молодости среди мальчишек опасно выделяться из толпы умом, внешностью, манерами или одеждой. Фамилию я относил к категории «одежда». Прощается и поощряется только грубая сила, агрессивность и веселый нрав. Все прочие виды отличий – повод для унижений. С годами я понял, что лучше сразу проговорить свою фамилию, чтобы впоследствии не вызывать недоуменного перешептывания или кривых усмешек. Да и нравиться мне моя фамилия гораздо больше, чем мое собственное имя-отчество. Впрочем, если настаиваете, то меня зовут Вениамин Дазвсемирович.
- Да-а-а... Уверен, что и человек Вы столь же неординарный, как и Ваши фамилия, имя и отчество, – вежливо заметил Афиноген.
- Не мне об этом судить. А, впрочем, хотите, проведем эксперимент. Я, знаете ли, владею техникой просмотра художественных сновидений. То есть по заказу Вы сможете минут за 10 увидеть, нет, пережить еще одну свою судьбу, то есть альтернативный вариант. Это из серии «что было бы, если…». Суть его я попытаюсь вкратце пояснить. В этом эксперименте важны лишь два фактора: относительность времени и психологическая подвижность. Проще говоря, в результате этого эксперимента Вы можете во сне за 10 минут прожить чужую жизнь, возможно, не меняя основных вех и событий.
- Забавно. Ну, а если я пожелаю что-то изменить в этой судьбе? То есть совершу поступки, которые в корне могут изменить эту судьбу, или жизнь, – полюбопытствовал Афиноген.
- Видите ли, «переселяясь» в чужую жизнь, Вы временно теряете контроль над собственной индивидуальность. То есть Вы можете просто остаться «зрителем» чужой судьбы, а можете стать полноценным ее хозяином. При этом, конечно, Вы на тот момент об этом не подозреваете. Логика поступков руководит Вашим поведением помимо Вашей воли. Технологию я Вам пояснять не буду, так как это весьма сложно, но практическое применение могу продемонстрировать.
- Ну, заинтриговали. А вот как не срастется что-нибудь? И зависну я в чужой судьбе? – заволновался Афиноген.
- Что ж, доля риска в этом есть, скрывать не буду, но она ничтожно мала, приближаясь к математической погрешности, – снисходительно улыбаясь, ответил доктор Сто, – в результате маловероятного сбоя Вы рискуете остаться в судьбе интересующего Вас персонажа, а он, этот персонаж, рискует стать шизофреником. Вы же понимаете, что такое раздвоение личности? Ваша часть его личности начнет предъявлять свои права. Эта методика существует очень давно. Частично описание ее было обнаружено в древних табличках, найденных во время археологических раскопок в древнем городе Тель-эль-Амарна, что между Мемфисом и Фивами в Египте. Там было обнаружено несколько сотен глиняных табличек, которые были частью государственного архива. Это примерно 15 век до н.э. Так вот, там были найдены среди многочисленных свидетельств интенсивной переписки фараонов древнего Египта с царями Сирии и Палестины несколько странных посланий. В этих табличках, которые, кстати сказать, хранились особо, подробно описывается практика таинственных путешествий душ, но не в мире мертвых, а в мире живых душ. Подобная практика по данным, изложенным там, возникла, судя по всему, из культурных традиций Шумера.
Что самое забавное, это рассматривалось, как своеобразная разведка среди царских особ соседних государств. Путешествие эти могли совершать, как Вы догадываетесь, только люди посвященные, то есть жрецы особого рода. Они проходили сложный процесс подготовки для таких путешествий, чтобы приносить своему сиятельному шефу, то бишь местному владыке-царю подробную информацию о планах своих беспокойных соседей, а иногда даже и влиять на их поведение. Правда, влиять на поведение подконтрольного объекта было чревато особыми последствиями. Жрец-разведчик, назовем его для простоты изложения именно так, мог врасти в личность объекта и тогда они вдвоем сходили с ума. Объект мог страдать какой-либо формой шизофренией, а жрец-разведчик превращался в «овощ». Помните историю с Навуходоносором? Который тронулся умом и к концу жизни, достигнув небывалого величия для себя и Вавилона, стал представлять себя быком. Ведь именно он разорил Иерусалим после его взятия и вывез оттуда более 10 000 лучших иудеев в качестве пленных, чтобы поселить их у себя поблизости. Так вот, по свидетельству некоторых источников – его болезнь стала следствием как раз именно такого рода экспериментов со стороны иудейского жречества, затаившего на него невероятную злобу за разрушение Храма. Если помните, то в Библии подробно описывается, как только Навуходоносор отказался от своих богов и идолов и уверовал в единого Всевышнего, которому уже многие столетия поклонялись иудеи, он тут же излечился от этой болезни. Правда, на самом деле, все же это был другой царь Вавилона – Набонид, пусть его Бел Мардук будет ему судьей!
Видно было, что доктор Сто так увлекся своим рассказом, что совершенно позабыл, где и зачем он находится. Вообще, речь его была столь впечатляющей, что мороз бегал по коже и трепет, близкий к понятию священный, охватил сердце Афиногена и Анны. Казалось, используя обычные слова для изложения своих мыслей и образов, он добивался какого-то удивительного эффекта сопереживания. Собеседники уже не только слышали, видели мысленным взором пересказываемый сюжет, но и становились если и не действующими персонажами истории, то уж, по крайней мере, лицами заинтересованными, будто речь шла о событиях и людях, особо близких слушателям. Афиноген и Анна молча, затаив дыхание, внимали доктору. Было видно, что рассказчик обладает удивительной харизмой мага или, быть может, даже пророка. Чары его описания проистекали, возможно, не от содержания его речи, а от самой личности доктора. Глаза его горели, руки выдавали отточенные жесты и сам облик говорил, что перед вами находится кто-то из очевидцев описываемых событий.
- Иудеи точно уяснили, что свалить иго великой державы Вавилона и отомстить за поруганную честь своего Великого Бож-ва можно только с персами, то есть с их сиятельным царем Киром, начавшим тогда активную кампанию против вавилонян. Набонид активно сопротивлялся, но вдруг заболел той самой болезнью, о которой я говорил вам выше. Один из иудейских молодых жрецов принял решение вторгнуться в сознание Набонида и овладеть им. Правда, он опоздал. Где-то произошел сбой и молодой жрец вселился уже после того, когда Кир разгромил Набонида и его известного сына Валтасара. «Мене, мене, текел, упарсин» – эта надпись при совершенно загадочных обстоятельствах появилась во время страшного последнего пира соправителя Вавилона – Валтасара, приемного сына Набонида.
«Мене — исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел — ты взвешен на весах и найден очень легким; Упарсин — разделено царство твое и дано Мидянам и Персам», – так растолковал ему эту надпись великий пророк Даниил. Позже Набонид, по милости Кира II, нетипичной для тех лет в Междуречье, подарил ему жизнь, оставив наместником в мелком провинциальном княжестве. Там-то и настиг его дух мстительного жреца. И это был родственник пророка Даниила. Но игра была сыграна. Дух Набонида давно был уже сокрушен. Дух жреца решил пожертвовать собой и остаться в сердце Набонида, тем самым низведя на него болезнь, ныне называемую ликантропией, когда заболевший мнит себя каким-либо животным. А после того, как наслал на него болезнь, внушил ему почтенный трепет и преклонение перед Бо-м иудеев, что позволило Набониду избавиться от этой болезни.
Великий Кир же, да пребудут с ним ангелы его веры, благополучно уничтожив многовековую деспотию Вавилона, вернул иудеям все сокровища их погубленного Храма и самих иудеев из их вавилонского пленения, преклоняясь перед их верой и их Бо-м!
Возникла пауза. Афиноген и Аня внимательно смотрели в глаза доктору. Аня, несмотря на свой декларируемый скептицизм и легкое высокомерие, даже слегка приоткрыла рот, что должно было бы свидетельствовать о крайней степени заинтересованности и вовлеченности в переданный сюжет.
Наконец, очнувшись, Афиноген, нервно проглотив слюну, встряхнул головой, как бы опомнившись, обратился к доктору:
- Да, эта экскурсия в прошлое произвела на меня мощное впечатление. Я вообще-то люблю историю, но то, что Вы рассказали, удивляет и настораживает. Скажите, если подобная практика имеет столь длинную историю, то почему она стала известна только сейчас? И потом, я что-то не слышал о ней вообще. Думаю, если бы она была столь хорошо изучена, то уже составила многомиллиардные состояния многим ловкачам от науки.
- Уверяю Вас, практика подобных путешествий имеет весьма продолжительную историю, начинающуюся еще со времен Шумера. То есть, как Вы понимаете, методика отработана весьма досконально, поэтому Вам не о чем переживать.
Анна сидела тихо, уткнувшись в свою чашку с капучино, не произнеся не слова. Лицо ее было непроницаемо и выражало скорее скепсис, чем удивление. Афиноген же, натура явно романтического склада, с детства склонный к различным мечтаниям и грезам, был, очевидно, взволнован.
- Послушайте, но Вы говорили, что жрецы, которые отправлялись в подобные путешествия, проходили сложный и длительный процесс инициации и подготовки. А нам Вы предлагаете этакую развлекательную прогулку с ветерком и без особой подготовки?
- Поймите, что за прошедшие века эта духовная практика совершенствовалась и, главное, впитывала в себя современные наработки психологии и прочих научных дисциплин, – ответил доктор Сто.
Анна, будто выйдя из забытья, впервые за время общения заговорила весьма увлеченно, несмотря на внешний скепсис, который она подчеркнуто демонстрировала, обращаясь к доктору.
- Послушайте, господин доктор, Вы очень интересно и увлеченно рассказали о сути вашего эксперимента, но у меня возник вопрос – Вы верующий человек?
- Это весьма интимный вопрос, но Вам откроюсь – да, верующий! – с улыбкой ответил доктор Сто.
- Ну что же, пока я не услышала запах серы и игривый отблеск Вашего копытца из-под штанин, я готова слушать Вас. Понимаете, мне кажется, что подобного рода эксперименты отдают душком нечистой силы. А в этом случае я вынуждена буду Вас оставить, – ответила Анна.
- Уважаемая Анна, я не знаю, как отнесется святая Церковь к подобного рода экспериментам, – продолжил доктор Сто. – Я ведь не теолог, но если следовать Вашей логике, то любые научные исследования и эксперименты в области психологии да, собственно, и не только в психологии, обречены на церковные осуждения. Конечно, Вы можете в любую минуту покинуть этот гостеприимный столик, если Вас чем-либо смутило мое предложение или рассказ, но это выглядело бы весьма странно и противоестественно. Вы можете просто подискутировать, отговаривая Афиногена, например, от участия в этой подозрительной затее, – говоря все это, доктор игриво улыбался, и чувствовалось, что он получает удовольствие от общения со своими собеседниками.
- Спокойно, – Афиноген решительно прервал разговор Анны и доктора резким движением руки, опустив свою ладонь на стол, будто старательно промокнул чернильный текст пресс-папье. – Я уже принял решение и готов следовать Вашим указаниям, но у меня будет одна лишь просьба – эксперимент я хочу пройти именно сейчас и именно здесь, не выходя из-за этого столика.
Анна поперхнулась своим кофе, закашляла, замахала левой рукой, будто с кем-то отчаянно прощалась или, наоборот, приветливо здоровалась. Афиноген осторожно постучал ее по спине, не отрывая глаз от доктора.
- Подождите, Афиноген, – прекратив кашлять, хрипло просипела Анна, поймите, Вы ничего не знаете обо всем этом. Вами движет простое любопытство и юношеский авантюризм. А вдруг Вы и правда, уже не вернетесь оттуда никогда? Нельзя же так. Надо больше собрать об этом феномене информации, а уж после принимать решение.
- Простите, дорогая Анна, но больше чем от меня, Вы информации не соберете нигде. Я сейчас готовлю большой труд, и мне не хватает результатов практических экспериментов, поэтому я и предложил Вам участие в них. У меня даже есть текст договора, по которому Вы в случае неудачи претензий ко мне не имеете, а в случае радостного финала благодарите борзыми щенками. Так-то, – доктор опять улыбался.
- Я отказываюсь!! – громко заявила Анна, так что заставила нервно оглянуться посетителей за соседними столиками.
- А я согласен! – уверенно и тихо проговорил Афиноген с лицом человека, приговоренного к каторжным работам.
Афиноген тяготился этим скучным миром, поэтому любой способ бегства от нудной действительности принимал с восторгом.
- Ну что же, – доктор полез в свой изящный кожаный портфель, откуда достал несколько файлов с текстом договора. Вынув из файлов сам договор в двух экземплярах, доктор протянул их Афиногену. Афиноген, углубившись в изучение договора, склонился над бумагами.
Анна с напряженной улыбкой смотрела в глаза доктору.
- А и впрямь, есть что-то в Вас дьявольское, – спокойно заметила Анна. – Знаете, я, пожалуй, тоже соглашусь. Давайте еще два экземпляра договора! И не надо так удивленно на меня смотреть! – последнюю фразу Анна обратила Афиногену, поскольку тот изумленно уставился на нее, не проронив ни слова.
- Четыре экземпляра уже на столе, – абсолютно спокойно и деловито проговорил доктор.
- А хотите, я расскажу немного о Вас, Анна? – лукаво улыбаясь, предложил доктор. – Почему Вы согласились на участие в эксперименте, например. Здесь не будет никакой мистики, а лишь выводы психолога с многолетней практикой. Если Вас не смущает присутствие Афиногена, то я продолжу?
- Любопытно. Хотя, думаю, что ничего нового не узнаю от Вас. Ну, а Афиногена, возможно, вижу в последний раз в жизни, – Анна произносила все это крайне серьезно, но было видно, что кончики ее пальцев немного дрожали.
- Так вот, Анна, Вы человек хоть и с сильным характером, но огромным внутренним давлением в виде постоянной рефлексии и неуверенности в собственных силах, обаянии, уме и талантах. Вы знаете, что нравитесь мужчинам, но боитесь разочаровать их после знакомства, и отсюда Ваша внешняя агрессивность. Правда, Ваша неуверенность мгновенно улетучивается при экстремальных ситуациях. Эта прекрасная мужская черта делает Вас еще более уязвимой в мужской кампании. Вы боитесь ее демонстрировать, опасаясь напугать близких Вам мужчин. И такое бывало уже не раз, когда мужчины становились свидетелями Вашего стального характера. Правда, позже они избегали Вашего общества. И Вы это прекрасно понимаете. Надо заметить, что Ваша судьба постоянно создает экстремальные ситуации Вам. Но Вы боец, который стесняется этого и все время принимает бой, часто выигрывая его. Ваша карьера складывается замечательно, но Вы слишком сложная личность, чтобы довольствоваться лишь успехами по работе. Вам необходим успех во всем. А этого можно достичь, лишь пройдя определенные ступени личностного роста. Кстати, предложенная мною практика как раз дает такую возможность. Вы сможете очистить Ваше эго от суеты и внутренней неуверенности. Вы станете сверхчеловеком, пройдя горнило этих испытаний!
- Ну что же, я не скажу, что все сказанное Вами банально, но зерно истины там есть, – несколько подавленно проговорила Анна, – я, пожалуй, соглашусь на участие в эксперименте. Только здесь и сейчас!
- Простите, простите, я не совсем понял. Вы же говорили, что предлагаете этакое кино, где я буду зрителем, а не испытуемым. Поясните! – оторвавшись от бумаг, заволновался Афиноген.
- Да, что Вы так напугались, Афиноген? Берите пример с Анны! Она сама решимость! Вы выбираете ту модель поведения, какая Вам ближе всего. Вы будете действовать сообразно логике действий выбранной Вами личности. А надоест, то вернетесь назад к себе. Ну, вот видите, как хорошо все складывается. Подпишите, пожалуйста, документы и в путь!
Афиноген и Анна подписали предложенные доктором документы.
- Ну что же, дорогие мои путешественники, прошу вас закрыть глаза и внимательно слушать вначале меня, а после свой внутренний голос. Как только вы услышите именно свой внутренний голос, то не сопротивляйтесь ему и следуйте его указаниям. После все будет происходить само собой.
- Подождите! А как же мое свидание?! Мне же нужно перенести эту встречу. Мой друг должен подойти уже минут через 20. Да и к Афиногену, насколько я знаю, придут друзья, – заволновалась Анна.
- Не волнуйтесь – максимум минут через 12 вы будете, перебивая друг друга, пересказывать пережитые судьбы и приключения, если, конечно, добровольно не решите остаться там и далее, – снисходительно проговорил доктор.
- Я все же отменю свидание. Тем более у меня есть оправдание – он сам опоздал на целый час, – Анна решительно набрала номер телефона своего друга и довольно сухо предупредила его, что не сможет дождаться его прихода и, извинившись, просит его сегодня вовсе не приходить на свидание в кафе.
Афиноген решил не перезванивать, так как был слишком увлечен и рассчитывал, что вернется к моменту появления своего друга.
Доктор протянул открытую правую руку Афиногену, а Анне левую, предложив им крепко ухватить его за ладонь и закрыть глаза.
Ему снились заснеженные леса и долины удивительной красоты с загадочными и мистическими узорами по белому снегу и прозрачными леденцовым сосулькам. А после без каких-либо переходов приснился очередной странный сон. Он сидел на стуле в комнате и увидел вдруг, как из подпола выскакивают мириады маленьких и симпатичных зверьков, напоминающих то ли крохотных мышек, то ли крупных насекомых. Они неслись огромными и стройными рядами прямо через него, навстречу своей неведомой ему цели. А, может быть, убегали от какого-то опасного врага. Удивительно, но он не испытывал страха или брезгливости и ему было даже забавно и интересно наблюдать эту по своему эпическую сцену. Это был  Великий Исход. Во главе их отряда, но он понял это не сразу, стояла кошка. Да, миниатюрная и красивая кошка. Она была явно расположена к нему. Подчеркивая свое величие, она, тем не менее, терлась о его ногу очень по-кошачьи, не забывая напоминать все же, кто есть кто здесь. И странно, подставляя ей ногу для кошачьих нежностей, он сознавал собственное ничтожество на фоне ее могущества и величия. Маленькие зверьки, ведомые ей, тоже остановили свой бег и облепили его с ног до головы. Они были пушистыми и ласковыми. Он испытывал счастье. Затем, подчиняясь неведомой ему команде, они вдруг все дружно спрыгнули с него и устремились далее. Он точно помнил, что там были и крысы, и мыши, и кто-то еще неведомый. Но все они были настроены дружелюбно.
Афиноген открыл глаза и увидел яркое солнце, которое возвело своими лучами загадочную конструкцию из света посреди спальни. Помнится, еще в детстве он думал, что именно так и строится дом Б-га. Лучи света, ярко пробивающиеся через плохо прикрытое тяжелой портьерой большое окно, создавали странные и неправильные геометрические фигуры. Эти фигуры, при некотором напряжении фантазии, и собирались в некий загадочный то ли дворец, то ли памятник. Афиноген долго и тщательно изучал эту конструкцию, лежа в кровати под тяжелым балдахином из парчи голубого цвета. Думалось о многом и ни о чем сразу. Вставать становилось все тяжелее. Это печально. Верная примета старости, пожалуй, заключается в том, что горизонтально положение бренного тела кажется все более предпочтительным. Когда величественный храм света из солнечных лучей добрался по волшебству до любимого списка 16 века иконы Казанской Божией Матери, висящему, как и положено, в красном углу, Афиноген понял, что надо вставать. Откинув легкое и теплое одеяло, он опустил свои теперь часто отекающие под вечер ноги на пол. Обув тапки, он тяжело встал, протяжно и сладко зевнул, и скоро перекрестившись, поплелся к окну. Из окна открывался восхитительный вид на усадьбу Лукино. Повернувшись, Афиноген направился к Иконе. Сердце просило молитвы. Так просит влаги подсыхающий росток редкого и красивого соцветия. Молитва была утешением сердца его и бальзамом на раны душевные, что наносили ему в течение дня. Второй отрадой сердечной Афиногена была Аннушка – славная девочка, дававшая силы и смысл всему сущему среди тягот и борений Афиногена.
Омыв же лицо свое из стоявшего неподалеку кувшина с освященной минеральной водой, как в старину, он подошел к Иконе. Это была его любимая Икона, северный список Казанской Божией Матери. Сердце его умильно затрепетало, стоило ему начать «Богородица Дева радуйся…». За долгие годы молитв он научился впадать в легкий транс, читая некоторые из них. Особенно переживал его дух молитвы, посвященные Святой Троице. Странно, но именно эти молитвы приводили его в состояние какого-то особого рода блаженства, схожего по переживаниям с ощущениями, что он маленький котенок, играющий на больших и уютных коленях Небесного Владыки. Он представлялся себе маленьким котенком, который тыкается своей мордочкой в теплые складки одеяний Всевышнего. Это были странные переживания, так как, прожив столько лет и пройдя столь сложный и тернистый путь, он не считал себя сентиментальным, а часто проявлял твердость, переходящую в жесткость. Но вот стоило ему обратиться к Троице Святой, так сразу же превращался он в котенка и ничего не мог с собой поделать. А иногда и слезы умиления выступали из его усталых глаз.
Окончив утренние молитвы, Афиноген пошел в гостиную, где его уже ждал привычный завтрак – средоточие умеренности, пользы и свежести. Зеленый салат, творог и фрукты, а на десерт чай с монастырским медом из северного прихода. За столом, ожидая уже минут двадцать своего пастыря, уже сидел его ближайший помощник и соратник митрополит Серафим.
Афиноген вошел и приветливо улыбнулся своему гостю. Они заранее договорились встретиться сегодня для важного разговора. Афиноген приобнял вскочившего из-за стола митрополита. Прежде чем сесть за стол друг против друга, они молча помолились предтрапезной молитвой, после чего Афиноген уселся во главе обширного стола, который мог бы вместить не менее 30 человек одновременно.
Узорные и сюжетные витражи гостиной порождали суетливую, но веселую беготню разноцветных солнечных зайчиков. Убранство гостиной в целом не соответствовало стилистике византийского православия и тяготело больше к аскетичному протестантизму. Все было сделано со вкусом и на основе минимализма. Одинокий красивый крест с распятием из красного дерева висел на белоснежной стене напротив иконы Божьей Матери таким образом, будто вели они нескончаемый разговор о судьбах мира сего. У Афиногена вдруг заболела голова.
Вдруг дверь в залу резко открылась и, подобно порыву свежего ветра, в комнату с давно закрытыми ставнями ворвалось нечто яркое и непредсказуемое, как мартовская погода. Это была Аннушка. Ее одежда всегда была изящна и практична. Пастельные тона рисунков ее платья всегда по-особому успокаивали Афиногена. Подбежав к Афиногену, она нежно поцеловала ему руку. Было видно, что этот поцелуй отличался от поцелуев духовных чад Афиногена. Он был слишком игрив.
Аннушке на вид было всего лет 17. Афиноген обратил на нее внимание, когда посещал девичий приют в одном из северных монастырей. Поначалу он помогал всему приюту, решая там множество практических проблем, а после пригласил пожить к себе в усадьбу несколько воспитанниц, среди которых была и Анна. Афиноген никак не мог насмотреться на нее. Стоило ему пообщаться с ней с утра, и будто ее игривость, какая-то воздушная легкость во всем заряжала его энергией на весь день. Ему легче было решать сотни вопросов, дел и проблем. Переставал мучить желудок, а голова становилась ясной. «Может, и впрямь она святая?», – иногда задумывался Афиноген. Но тут же находил свою мысль богохульной.
Поцеловав руку, а после прямо в щеку Афиногена, Аннушка опять куда-то устремилась своей легкой, летящей походкой.
- Непонятно, когда она и что ест? – спросил Серафим.
Сердце Афиногена наполнилось теплом и любовью.
- Все в воле Бо-ей. Она, как лучик в солнечный летний день – то играет в одном месте, а смотришь – уже в другом, – улыбаясь,  они приступили к трапезе.
- Вчера опять нападение было на настоятеля храма в Краснодаре, – вдруг начал Серафим.
- Серафим, я же просил о том, чтобы только не за трапезой негатив весь этот изливать! Все вы несторианцы, экуменисты и оппозиционеры одной породы! Давай спокойно поедим, а после побеседуем. Ты знаешь, что мне надо успеть закончить один важный труд. Быть может, это будет самый главный труд моей жизни. Это требует определенного настроя, настроения благостного. А твои новости только изжогу могут спровоцировать. Труд этот будет скромный по объему, но отразит все самые сокровенные чаяния души моей метущейся, – ответил Афиноген.
Раздался телефонный звонок. Афиноген взял трубку мобильного телефона из золота фирмы Gresso, номер которого знали не более 10 человек, лишь очень близкие Афиногену люди или вожди нации. На все прочие звонки отвечал секретарь.
Афиноген услышал голос директора своей брокерской компании. Тот взволновано и быстро стал говорить о сговоре «медведей» и о немедленном решении по сбыту крупного пакета акций. Афиноген, выслушав спокойно речь своего оппонента, тихо спросил его:
- Саша, а какая у тебя зарплата? Я давно хотел спросить тебя, но как-то повода не было, да честно сказать, стеснялся. И назови свои проценты комиссионные с каждой сделки.
Возникла пауза. Афиноген улыбался.
- Саша, как ты считаешь, за эти деньги ты имеешь право на ошибку? Правильно. Ибо цена таких ошибок слишком высока для грешных людей, даже такого уровня профессионализма. И дело не в геенне огненной, а в земных карах. Понимаешь? И не надо мне рассказывать про эти акции и осатаневших «быков». Да. Я сам знаю. Мне нужны безошибочные решения. А если я захочу больше узнать о быках и медведях, я в зоопарк схожу, или биолога позову, отца Александра! Понял?! Работай Саша, работай…
Афиноген положил трубку. Серафим из приличия помолчал и продолжил:
- Отчего мечется она, душа твоя, батюшка мой? Не твоя ли душа должна демонстрировать смирение и образцовый покой прочим смертным и послушникам твоим? От твоего смятения и суеты разойдутся круги смуты по русским душам православных! – смиренно вопрошал Серафим.
- Не суди, Серафим. Не суди строго меня, – Афиноген произнес это тихим, едва слышимым голосом. В голосе его слышалась мольба отчаяния. – Я сегодня не спал всю ночь. В короткие минуты тревожного забытья меня мучил один и тот же сон: красивый русский пейзаж с петляющей речкой, на холмах виднеются чудесные церковные золоченые купола, но без крестов, а река вдоль разделена как бы на две части, в каждой с противоположным течением. На берегах птицы сидят красивые, но молчаливые и без крыльев. Вроде хотят они петь, но только клекот слышан. И вроде красивый пейзаж, а мертвый. И иду я к куполу церковному, несу крест ему, а дойти не могу. Чем быстрее иду, тем дальше купол от меня. И тогда горько заплакал я. Так плакал, что чувствую, как со слезами душа моя исходит, и явился тут ко мне странник. И говорит мне:
- Что, батюшка, не по силам ноша? Так брось ее! Не срамись. Отдохни, да делом займись по способностям. Вот обучи птиц пению или летному делу. Тебя Всевышний талантами щедро одарил. А тяжкий крест этот нести, видимо, не по тебе.
Странник этот благообразен был. Пышная шевелюра кучерявых черных волос с проседью. Лик иконописный и в глазах огнь страдания пережитого и затаенной любви. Говорит ласково, но больно от его слов так, что сердце останавливается.
Серафим слушал Афиногена с огромным вниманием.
- Батюшка, так может, это и есть Агасфер – Вечный Жид? Испытывает тебя? – не удержавшись, спросил Серафим.
- Думается мне, что это образ России. Все вроде правильно и красиво. Но чу'дная форма мертва. Точнее, думается, что еще пуста. За тысячу лет мы смогли отстроить Храм, но Б-га там еще нет. Мы должны пригласить Его. А для этого вера нужна, Серафим, вера, а не соблюдения ритуалов.
- Так без сосуда вина не налить, – возразил Серафим.
- Да, сосуды разные бывают. Вот посмотри внутрь себя и увидишь это дьявольское противоречие. Ты можешь молиться и грешить с одинаковой неистовостью.
- Не согрешив – не покаешься, Батюшка!
- Так-то оно так, Серафим, но любви нам не хватает. Любви! – Афиноген вдруг резко возвысил голос. Серафим вздрогнул и тут же замолчал. Видно, что хотел было он что-то возразить, но одумался. – Пойми, Серафим, устоялась в России после жесточайших катастроф и бурь лишь форма этого священного сосуда, который многие поколения россиян втаптывали в грязь, а потом трепетно возносили на пьедестал, словно «золотой кумир Тельца и маммоны», а после опять пытались разбить. Но, сосуд этот священный жил благодаря своему сверхпрочному материалу, который только набирал крепость с веками испытаний и гонений. Титанический труд по евангелизации российского народа только начат, несмотря на более чем тысячелетнюю историю христианства на Руси.
- Века борьбы показали, что мало сохранить Сосуд Веры, надо его еще наполнить самой Верой. А в пылу борьбы расплескалась живительная влага веры. Многим уже было достаточно наличие самого Сосуда Святости. Но мехи без вина – это кусок старой кожи, а не мехи, или сосуд без дна. Многие на Руси знают, как молиться, ходят по Воскресениям на службу, празднуют Пасху, но их Сосуд Веры пуст. Там нет Духа Святости и Любви, что является основой веры Христа. Неистовость, фанатизм, иногда самоотречение может еще производить великий русский народ, но мало любви, – тихо проговорил Серафим.
- Просто в наших палестинах выживали рабы или тираны. Две крайности… Россия вообще страна крайностей. Это максимализм, т.е. типичная подростковая проблема роста национального самосознания, – спокойно говорил Афиноген.
- Знаешь, я иногда думаю, что подростковые проблемы несколько затянулись у нас, – Серафим был явно взволнован. Пальцы его беспокойно заходили по столу, несмотря на отрешенное выражение его лица. – Ведь если эти подростковые проблемы возникают у личности, достигшей возраста зрелости, то это уже инфантилизм или даже хуже – патология. Да, мы молодая нация. Конечно, мы не чета евреям, грекам, китайцам и т.д., но тысячелетняя цивилизация все же могла бы дать и нам значительный опыт и мудрость.
- Я думаю, что Всевышний решил создать для нас поначалу какие-то особые условия, которые должны были подвигнуть на невероятные духовные свершения и подвиги, но что-то пошло не так, – Афиноген помолчал, а после затихающим голосом продолжил, – и ведь были духовные прорывы. Сколько святых угодников, сколько страстотерпцев породила земля русская…
- Так, где же они, нынешние святые и страстотерпцы? – вопрос этот прозвучал откуда-то из-за спины сидящих за столом. Афиноген и Серафим дружно оглянулись. Перед ними стоял высокий и худой человек в рясе и куколе, монашеском капюшоне, покрывавшем всю голову человека.
- Вы кто? – тихо спросил Афиноген. – И как вы сюда попали?
- Видите ли, я простой монах из одного дальнего монастыря. Одолели меня сомнения и колебания в вере моей. И решил я избавиться от бремени этого тяжкого, придя к Вам за советом. Меня благословил на путь этот батюшка мой, отец Иероним, – создавалось впечатление, что говоривший то ли ерничает, то ли готов от собственной неуверенности все перевести все в шутку, если погонят его взашей.
Внешность монаха была своеобразной. Копна седых волос благородной гривой обрамляла его худощавое нервическое лицо с огромными грустными глазами. Он выглядел весьма странно для монаха-отшельника из русской глубинки. Бородка его была не милой русскому сердцу лопатой, а этакой эспаньолкой, но при этом было заметно, что форма бороды, да и вся внешность являются следствием не чрезмерной ухоженности и внимания со стороны хозяина, а образовались естественным образом. И если бы не ряса и потертый куколь, облик вошедшего гостя можно было назвать карнавальным. Он одновременно походил на участника карнавала и в то же время на скучающего поэта из романов Ильи Эренбурга, а то и на популярного итальянского скрипача из 19 века. При этом вид у него был крайне печальный. И глаза его выражали удивительно литературную грусть.
Монах приспустил куколь, чтобы собеседникам было видно его лицо. Внешность его напоминала облик странствующего пророка. Монах заговорил приятным баритоном, совершенно не соответствующим его внешности. Глаза его оказывали магнетическое воздействие на сидящих за столом собеседников. Афиноген хотел прервать его, но вместо этого закашлялся и удивленно посмотрел на Серафима. А Серафим почему-то хитро подмигнул непонятно кому – то ли монаху, то ли Афиногену.
- Ваше Святейшество, простите меня за скоморошество мое и беспокойство. Пришел я, на самом деле, по приглашению Вашего врача, Юрия Константиновича. Вы ведь жаловались на не проходящие головные боли? Так он и просил меня помочь Святейшему Владыке.
Монах замолчал. Афиноген нажал кнопку на столе, и тут же появилась охрана.
- Почему меня не предупредили о приходе этого человека? – строго спросил Афиноген, и его голос стал совершенно другим.
- Так мне позвонили и предупредили, чтобы я пропустил его. И пропуск у него был, – охранник был явно напуган. Его бледное лицо и трясущиеся пальцы выдавали крайнюю степень волнения.
Монах смирно сел в самом дальнем углу, на стуле у выхода и с явным интересом наблюдал всю эту сцену. По виду его можно было подумать, что речь идет вовсе не о нем. Казалось даже, что смотрел он на это с явным удовольствием, как зритель увлеченно переживает перипетии увлекательного спектакля. Он откинулся на спинку стула и снял капюшон.
Афиноген резко сменил гнев на милость и жестом отправил охрану прочь из комнаты.
- Ну что ж, раз у нас гости, то прошу к столу. Не побрезгуйте. Что Б-г послал! – Афиноген пристально смотрел в глаза монаха, пытаясь проникнуть в самую его душу. Монах же демонстрировал абсолютное спокойствие и непосредственность, которая не очень подходила его пророческой внешности. Во всем здесь чувствовалась какая-то недоговоренность и фальшь.
Монах пристально посмотрел в глаза Афиногену и тихо заговорил:
- Помните, Вы как-то сидели у печки, в гостях, в деревенском доме? Холод был и стужа. Огонь приятно потрескивал в печи. В качестве дров на железном поддоне лежали доски с кривыми и ржавыми гвоздями. Вы неторопливо подкладывали их в печь. Они быстро прогорали и из поддувала Вы вытаскивали кучи ржавых гвоздей. Помните, как Вы удивлялись все – гвоздей ведь не было видно, они были вбиты в доски – и вдруг от толстенных досок оставалась куча гнутых гвоздей. Вы еще тогда подумали: прямо, как души людские после смерти. Жизнь корежит нас, крутит, жжет и мы, превращаясь в тепло, оставляем только наши исковерканные души. Присмотревшись, можно было заметить несколько вполне пригодных гвоздей, прямых и даже гладких. Это праведники, – подумали Вы, – и я таким хочу стать, – мелькнуло в Вашем засыпающем сознании. Вы тогда крепко заснули, и приснилось Вам, что пришел Мастер к печке и забрал гвозди. Выбрал гвозди гладкие и прямые и пошел что-то строить, а гнутые и ржавые отдал кузнецу в кузню на исправление. Вы решили прожить жизнь праведника тогда. По молодости еще. Все болячки наши оттуда, из головы, из фантазий и грез.
- Как Ваше имя? – спросил совсем по-доброму Афиноген. Он совершенно преобразился. Голос его стал совсем мягкий и выше тембром. Но в глазах появился едва заметный страх какой-то, точнее, опасение. И поэтому в мягкость эту вовсе не верилось. Афиноген пристально наблюдал за монахом.
- Не злись, Ваше Святейшество! Меня зовут Иван Сотня – это в миру. А прихожане зовут отец Варфоломей.
- Что за притча такая про печку и дрова с гвоздями? – явно волнуясь, спросил Афиноген.
- Так все просто – надоумил меня Всевышний прийти с этим, чтобы помочь тебе. Ведь и впрямь головные боли истерзали тебя.
Афиноген вспомнил тот вечер, печку и дрова, хотя и было это много лет тому назад. Был он тогда молод и глуп. Но сон этот запомнил на всю жизнь. Откуда узнал об этом монах, было не понятно, так как Афиноген никому не рассказывал об этом.
Серафим вскинул голову, словно очнувшись, и быстро произнес:
- Ваше Святейшество, позвольте покинуть Вас, ибо понимаю, что серьезный разговор у Вас, а меня дела тоже ждут неотложные.
Серафим привстал и решительно двинулся к выходу. Афиноген кивнул и не проронил ни слова. Он ждал пояснений от монаха.
- В каждом из нас живут ангелы и демоны. Сомневающиеся и слабые передают командование личностью или демону, или ангелу, сообразно обстоятельствам. Таких людей большинство. Меньшинство представляют лишь те, кто осознанно уже сделал свой выбор в одну из сторон – света или тьмы. Ты все еще из большинства, просто твой демон явно сильнее твоего ангела. Твой ангел – философ, а демон стратег и диктатор. Твой демон еще прислушивается к ангелу, но все реже, лишь позволяя ему жить в тебе и предаваться метафизическим рассуждениям и религиозным обрядам. Задумайся – твой ангел почти ничего не решает уже. Но твой демон носит рясу и не может окончательно прогнать ангела. И ему так проще. Твой ангел был наделен тогда, витая над той печкой, колоссальной энергией. Но лишь человек может сделать выбор – кому он служит. В этом его свобода воли и осознанный выбор. Всевышний лишь выстраивает эту игру, снабжая ее правилами, атрибутами и исполнителями.
Афиноген вдруг успокоился. Ему стало вдруг ясно, что монах не опасен. А желание искренне выговориться было присуще и ему. Афиноген был не настолько наивен, чтобы верить во все то, что говорил монах, но причащаться надо и патриархам. «Видимо, он владеет гипнозом», – подумал Афиноген.
- Ты мне снился уже сегодня, – вдруг сказал он, не отводя глаз своих от монаха.
- Что же удивительного. Мне надо было подготовить тебя. Тебе скоро тяжело будет. Великие искушения посещают лишь великих мира сего.
- Нет. Нет во мне величия. Есть лишь надежда. Надежда на спасение.
- Подчас величие дается внешнее, а мы, грешные, должны оправдать его делами своими. Иногда чтобы стать Великим, нужно взобраться на трон, – монах ядовито улыбался.
Афиноген вдруг отвернулся от монаха, перестав пристально его разглядывать. Его взор упал на огромное окно, за которым виднелась терраса и летний парк. В этот момент довольно крупная ворона опустилась на мозаичное панно террасы. Там была изображена голова медузы Горгоны и героический Персей, держащий ее в мужественных руках. Птица задумчиво и абсолютно без страха, склонив голову набок, устроившись на лбу медузы Горгоны, смотрела, как казалось, прямо в глаза Афиногену, будто желая его предупредить о чем-то.
- У тебя не так уж много времени, чтобы выбраться на свою тропу. Ты идешь чужой, – заговорил монах неожиданно громким голосом. – Понимаешь, каждый человек ищет Б-га на протяжении все своей жизни. Просто в слово «Б-г» разные люди вкладывают разный смысл. Кто-то говорит «найти себя», кто-то – «обрести гармонию с окружающим миром». Вообще-то, может, Всевышнему это и без разницы. Он не настолько тщеславен. Главное – жить по заповедям, на основе любви. Блуждая, путаясь, очень часто многие умирают, не дойдя до заветной цели. У тебя была широкая дорога, по которой помимо твоей воли за тобой шли множество душ. И ты в ответе за них. Но ты сбился. Впрочем, ты сам все знаешь.
Афиноген будто проснулся. Гордо вскинув голову, он негромко, почти не разжимая губ, неторопливо произнес:
- Да ты еретик и искуситель. Бес. Как можешь ты говорить, что Всевышнему не важно – верят в него или нет? Любовь без веры – это эрзац, это подделка!
Монах улыбался улыбкой Будды, в ней сквозила безмятежность и снисходительная любовь ко всему миру. Он будто бы отрешился от этого разговора и ушел в мир горний. Возникла пауза. Затем монах удивленно посмотрел на Афиногена, будто впервые увидел его. А после спросил его:
- Тяга к роскоши, прелюбодейство и тщеславие – не самое страшное, что подстерегает человеческие души, но это крепкий мостик в тартарары, геенну огненную. Ты уже встал на этот мост и прошел по нему большую часть пути. Но самое страшное это то, что малых сих, которых должен был оберегать, как пастырь и вести к Вере, ты отвратил от сердца Господа, которое преисполнено любви ко всем. Глядя на тебя, многие наполнили сердца свои гневом и злобой. А в этом твой грех страшен!
Афиноген остановил свой взгляд на монахе, но смотрел уже не в глаза, а куда-то в грудь, даже в пояс. Он мучительно о чем-то думал.
- Тебе просто здесь искать грехи мои. Обличать. А каково же мне? Этот мир страшен. Я понимаю свою ответственность. Но те задачи, которые я должен выполнить в этом греховном мире, заставляют меня играть по правилам этого мира. Знаешь, что такое рептильный комплекс? Это древнейший мозг бессмысленных тварей, основанный только на инстинктах, связанных самыми древними желаниями – выжить любой ценой, насытиться, доминировать и продолжить род свой. Никаких сантиментов. И он, этот рептильный мозг, диктует двум полушариям, уже не сообразуясь с условиями современной жизни, по-прежнему настаивая на торжестве инстинктов над разумом! Все просто. Это мир, в котором мы живем. А я должен, играя по правилам этого мира, изменить его к лучшему. Да, езжу на дорогих машинах, ношу дорогие часы, живу в шикарной усадьбе, сплю с молодыми и красивыми женщинами, но я верую и укрепляю Храм Божий. Мы же помогаем из этих денег бедным и больным. Мы содержим приюты для сирых, строим школы, больницы. Это возможно, потому что Церковь наша богата. А богата она лишь потому, что приняли мы правила игры этого мира. А по тем правилам надо на Кадиллаке ездить и часы Брегет носить! Понимаешь?!! – Афиноген перешел почти на крик. Чувствовалось, что он перевозбужден. – А если я буду в рясе, как у тебя, ходить меня никто слушать не станет. И еще каменьями побьют! У нас все еще менталитет восточно-феодальный, и большой машине, кто бы в ней ни сидел, всегда уступят дорогу! С трепетом и уважением. Так мы устроены. Альтруизм хорош в делах, а не понятиях! Тоже мне  умник выискался!
Монах Иван Сотня ласково улыбался разгоряченному Афиногену.
- Не горячись, Владыко? Слова, сам говорил – это пустое. Дела и последствия слов – вот, что важно! Можно ли нести слово Божье и жить в грехах и насилии? Можно. Только это дьявольская придумка! А как же великие мира сего, спросишь ты? Ну, к примеру, святой Владимир Солнце, крестивший Русь. Ведь руки его по локоть в крови? И примеров таких много. Но по временам тем и суд должен быть. Изменились времена, Владыко. Изменились. Не заметил ты просто этого по суете мирской.
Вдруг Афиноген совершенно преобразился. Он как бы сморщился, сжался и зажмурил глаза. Затем, не разжимая глаз, вдруг заговорил не своим голосом:
- Лучше уж укладки делать и лаком брызгать, чем так мучиться! Уйду! Уйду к себе! Надоело уже!
Иван Сотня протянул свою ладонь к плечу Афиногена и погладил его. Так гладят случайно встреченную лошадь, привольно пасущуюся на поляне, восхищаясь ее статью и очарованием пейзажа. Афиноген вздрогнул и затих. Разомкнув свои очи, он удивленно смотрел на монаха.
- И Вы здесь?!! Как вы узнали?!
- Я по делам тут. Работаю. А вы помогаете, – ответил монах.
- А что же с ним будет? – спросил Афиноген со страхом в голосе.
- Все как всегда, одно из трех – либо шизофрения, либо верх возьмет дизайнер дамских причесок или одержит победу Владыко. Всевышний решит этот спор за нас.
- А где же Аня? – с усмешкой спросил Афиноген.
- Здесь она, мой друг. Здесь. Упивается богатством и могуществом в виде троюродной сестры, – Иван Сотня засмеялся. – И учти, кто будет прятаться в теле Афиногена, ей уже не так важно, – помолчав, монах продолжил, – впрочем, я понимаю, что у тебя есть виды на нее. Ты имеешь все шансы, но тебе придется побороться.
- А если все решит дьявол, а не Всевышний? – без улыбки спросил Афиноген.
- Он не решает «все» без визы Всевышнего, – улыбаясь, ответил Иван Сотня.
В комнату вошла прислуга. Афиноген опять сморщился и страдальчески закрыл глаза.
Сообщение небольшого новостного портала под рубрикой «Происшествия»:
«15 ноября 2ххх г. в зале кафе были обнаружены странные два человека – мужчина и женщина, которые внезапно лишившись чувств, после совершенно не помнили, кто они и откуда. Первым обратил внимание на странную парочку некий доктор – психолог, который безуспешно пытался оказать им помощь. Странное помешательство вызвало удивление у работников известного кафе, которые утверждали, что несколько минут тому назад принимали у них заказ и общались с ними, как с совершенно нормальными людьми. Врач-психолог высказал подозрение на последствия приема каких-либо транквилизаторов или тяжелых наркотиков. Скорая помощь увезла парочку. Публикуем фотографии странных посетителей кафе. Если кто-то узнает их, обращайтесь в редакцию».

Суббота, 1 июня 2013г.