Сексуальные детективы

ПОДРУГА ДОЛГО НЕ ЛОМАЛАСЬ…
Звонил я им еженедельно,
Позвонишь – лишь она и сын.
А муж ее, такой бездельник
Отсутствовал не без причин.

А я с семьей своей в разводе,
С желаньем помогая им,
Хоть все отдать, но был на взводе,
Без женской ласки, не любим.

Тут премию за сверхурочный
Труд выдали, и ту любя,
Замужнюю свою, я точно
Решил подумать про себя.

Как обжигался мыслью жаркой,
Что тыща есть, подруге той
Звоню с условием – днем в парке,
А ночью уж ко мне домой.

Подруга долго не ломалась,
Подруга эта понимала –
Чтоб выжить, дорога не честь,
А было б что на завтра есть.

Она пришла в тот парк с ребенком,
Не знаю сколько уж ему,
Недавно вылез из пеленок,
Был почему-то рад ему.

И мы почти и не присели,
Так мир вокруг ярок, весел:
Мороженое, карусели,
Часы внезапно пролетели.

Была погода хороша,
Я на руках нес малыша.
С площадкой детской нам досталось,
Отдав все силы там, устал он.

Когда же шли домой, то мудро,
Сказал подруге, что за парк
На мне, а кроме, тыщу утром
Отдам ей в руки без ремарк.

Я помнил среди книжек разных
Татьяны Лариной слова.
Но мне она, устроив праздник,
Была по-своему права.

С времен советских чувство братства
Осталось, чтоб людей любить,
А в демократии как в ****стве
Лишь выживать нам, но не жить.

И я в труде своем стал выше,
Достался если праздник мне,
По-человечьи, а грех спишут,
Как пред атакой на войне.

Сын спит, а за столом, где водка,
Закуска, я с подругой той,
С судьбой, комком застрявшей в глотке,
Махнули мы по фронтовой.

И в доме стали шире стены,
Сказал подруге я: «Разденься».
И сам разделся, и тот пыл,
Что на колени посадил.

И в этом чувстве с жизнью в торге,
Когда от чувств она слаба,
А я меж ног ее так вторгся.
Как будто бы уже судьба.

Как волосков тех щекотанье,
Хотя ее так образ люб,
В нее вторгался как в признанье,
Порою нежен, чаще груб.

И все кричало в тот момент,
С правозащитными правами,
Что нужен ей не импотент,
А нужен ей в делах тех варвар.

А гены носятся в крови,
Сильнее вновь ее ласкаешь,
То тех, раздвинутых в любви,
Щекочут снова волосками.

Ах, жизнь моя прошла в борьбе
За волосков тех щекотанье,
Кричать ей: «Я в тебе, в тебе!»
До сладких мук, до содроганья.

Кричать до сладких мук, до спазм,
Переливая крик в оргазм.
В себя покуда не приходишь,
Как будто хватит и на годы.

Ах, в этом счастье столько риска,
А в ванной все приходим мы
В себя, смывая счастья брызги,
Душою выйдя из тюрьмы.

Как за черту смогли мы выйти,
Оставив горечь и обиды?
Без всех высокопарных слов
Коснулась нас крылом любовь.

Ты распласталась так под утро,
Вновь собирала силы ты,
Когда окошко свет припудрил,
Я вторгся вновь в твои мечты.

Когда тебе сдавил я плечи,
Вняв ощущение твое,
А ты, раскрытая беспечно,
Шептала мне: «Сильней, еще!»

И я в тебя вторгался грубо,
Так, чтоб запомнила до встреч,
Цветком раскрывшиеся губы
Желая для себя сберечь.

На остановке же троллейбус,
И чувствую, что взял свое,
Ах, жизнь моя, ты милый ребус,
Где, может, встретимся еще.

И небо синее, не в клетку,
Замысловатый мир из веток,
Нет, встретимся вновь, так и быть.
Мне этот вечер не забыть.

ЛЮБОВЬ КУПЧИХИ

Дочь у купчихи так здорова,
Что вспыхивают телеса:
Такая молоко что с кровью
Мужик лишь отводил глаза.

Сквозь все страданья и лишенья
Сильней страдание свое,
Невыносимого терпенье,
Что не дотронься до нее.

Он чуть рассвет на крышу лазил
Господского особняка,
И на нее смотрел он сразу,
Не отводя глаз, спит пока. А та раскинувшая тело
Роскошностью такой маня,
Что он, желанием болея,
Кипел, на свете все кляня.

И что ни миг как опозданье,
Что эти телеса не тронь,
Когда как зверь, тая дыханье,
Следил за нею только он.

Ах, как он ту мечту лелеял,
Что мысленно переступал
Грань к телу, что во тьме белеет,
То тело, что в мечтах он брал.
 

 

 
Не умещалось в нем хотенье
К купчихе той глядел пока
Невыносимого терпенья
Как будто бы на все века.

Не нравственность его держала,
А то, что так душою слаб,
Что будто бы она держава,
А он державы этой раб.

Но все ж решил купчиху тронуть
И ринуться потом в бега,
На юг, спасаясь от закона,
Служить там в роли казака.

Он влез в окно, себя не помня,
На счастье или на беду,
Раздвинуть так как мир огромный
И взять все то, когда все тут.

Она против вторженья тут же
Как лошадь с силой напряглась,
А от пространства, что все уже,
В бессилье застонав, сдалась.

И так порыва было много
Зажатого в душе как крик,
Что от того мир даже дрогнул,
Вместилась вечность в этот миг.

Что упирался так ей в стенки,
Пронизав сладко до души,
Того, что не заменят деньги
Хотение, что вся дрожит.

Ах, эти волоски и губы,
Сопротивленье превозмог,
Что он ее так сладко, грубо
Как напряженье ее ног.

Потом еще, потом еще
И так потом ее он тронул,
Что, показав, что он прощен,
Она вновь разрядилась стоном.

Из самой глубины тот стон,
В оргазме что забылся он.
Душа же от того оргазма
Зашлася снова в сладких спазмах.

Но вот устал он и потише,
Она сама прижалась ближе.
«Иди, - сказала полюбя, -
Чтоб не заметили тебя».

И из окна особняка
Он прыгнул так, что шито-крыто,
Что не заметили пока.
Купца ж в лесу нашли убитым.

Разодран же он так был ведь
Как незадачливый охотник,
Что в том повинен был медведь –
Решило следствие охотно.

Бессмысленна купчиха-бочка,
Что не заставит замуж дочку
Пойти хотя за старика,
Но с деньгами, как за врага.

А парня держат при дворе,
Встает трудиться на заре,
И так за дело он болеет,
Что так удачлив очень в деле.

И не приходится как горько
Что он встает на самой зорьке,
А как вторгается в тот дом
К купчихе сжатый кулаком.

Мир снова сотрясают стоны
Так заживо ее берет
Пред ним в мечтах, что как на троне,
А у нее растет живот.

И всяких сплетен и огласки
Любовь их держится сильней,
Высоко кажущейся сказкой,
Пока одной лишь верен ей.

Из тех сосков, тех волосков
Проникновенная как утро,
Но верен ей, и то так мудро,
Что все живет так, как любовь.
 
 
 
***
У девчонок шуры-муры,
Во дворе их слышен визг,

А ещё такие дуры,
Что их тронуть это риск.

У мальчишек своя власть,
Как и у девчонок этих.
Но под юбку им попасть
Затмевает всё на свете.

И не спят пенсионеры,
Гомоном заполнен двор.
Как когда-то в пионерах
Вспоминают до сих пор.

Им так хочется до смерти,
Чтоб тянул вновь женский пол,
Но уже не тянет сердце
И глотают валидол.

А  мальчишек слышен гогот,
Что вовек им не пропасть.
Как туда в девчонках много
В них желания попасть.

Что дотронется и дрогнет,
И что радость не беда,
Что в мальчишках веры много,
Попадет что к ней туда.

Мир стал сразу вверх ногами,
Визг мальчишкам повод дал,
Что из веры их и гама
Тот составлен капитал.

А пойдет ли под венец?
Во дворе белеют лица,
У мальчишек наконец.
Кто решится пожениться?
 

 



 
***
Еще раз о свободе.

Живу в стране свободной,
Хотя порой голодный.
Свобода как Всевышний,
Но я здесь лишний.

Чтоб полюбить свободу
Мешает голод.
Мне не нужна свобода
Как прочему народу.

Свобода кажется красивой
Без насилья.
А включишь радио -
Кругом бандиты.

Не стало при свободе слаще,
Так мы пропащи.
Свобода есть у Ельциных
Для заграничных ценностей.

Но только для народа
Без ценностей свобода.
 

 

 
***
Толкался в переулке со свободой,
Не нужной проходящему народу.
Хотелось мне им крикнуть, что свободный,
Но был голодный.

Кругом авто неслись, я ж нищий.
И чувствовал себя здесь лишним.
А те же, кто с бандитским капиталом,
Мне б ни фига не дали.

Когда б за труд платили много,
Но о меня все вытирали ноги.
И шел я мимо ресторана,
Как обмана.

А за стеклом его сидели суки,
И рядом с ними проститутки.
И тут мне встретилася ты.
В тебя уперлися мечты.

Что посмотрел и дрогнул,
Увидев недотрогу.
И вновь на мир смотрел уже не слепо,
Хоть на воде и хлебе.

Ко мне качнулась ты речною вербой,
И захотелось быть тебе мне верным.
Ты для меня та самая  Мадонна.
Что в рамке как на троне.

Когда же раздвигаешь ноги,
То дрогну
В оргазме потрясенья чувств
От радости зайдусь.

Моя свобода, что я не беспутный,
Раз у России Путин.
И для меня теперь он тоже в рамке,
Чтоб сволочь не пролезла в дамки.

И целый день к тебе моё вниманье,
И обаянье.
Всё помню - и твою походку,
И как тебе натягивал колготки.

И вот иду, свободен духом,
И нипочем теперь с холодным взглядом шлюхи.

***
Вот свобода от  Гайдара:
Есть свобода, нет товара.
Нас свободой наделили,
А товар весь растащили.

Лежат колготки на витрине -
Они как будто хороши
На ногах, для восторга ж нет причины,
Если к ножкам нет души.

Когда же на ногах девчонки,
То в жизни  всё оно, что есть,
Что по капрону с сутью тонкой
Руками хочется провесть.

Ах, в жизни главная находка,
Постичь я как искусство смог,
Что нет прекраснее колготок,
Чем в очертаньи стройных ног.

И надо мною мир в пространстве
Что ты дала одеть помочь,
И не кажусь себе я странным,
Что радости уже невмочь.

Я в жизни выбираюсь как-то,
Так как уже в колготки те
Я упираюсь в твой  характер,
С отрадой отдаюсь мечте.

Ах, эти гладкие колготки!
Я провожу по ним рукой,
И натыкаюся на колкость
Тебя, красавицы такой.

Ах, эти колкости, капризы.
Готов я их перетерпеть.
Так как эстрадные репризы,
Как выбирая жизнь иль смерть.

Преодолевши жизни прозу,
Я натыкаюсь на шипы.
Добраться до тебя как розы,
Как цели жизни всей дабы.

Того, когда я весь во власти,
Как непреклонно ты стоишь.
И тело, что так поддается,
Когда на жест мой промолчишь.

Что по колготкам, не дыша,
Веду немеющей рукою.
Что у колготок есть душа,
Мне мысль вновь не дает покоя.

И что не скажешь, то я слаб
Тебе в ответ противоречить.
Тебе в колготках я как раб,
Себя отдать по-человечьи.

Как чувству высшему внемля
Я рассыпаюся в стихах.
Как крикнул Магеллан: "Земля!", -
Открывши света часть Америку.

И по колготкам, не дыша,
Веду рукой в сознании,
Что у колготок есть душа.
Я знаю.



***
Во дворе так как наркотик
Девичий вновь слышен визг.
Там схватил девчонку кто-то,
И сомнения все вдрызг.

Собираются подростки,
И такой там слышен мат,
Что ни слово как наркотик,
Что не надо брать назад.

Те, кто в чувствах озверели,
Хочешь - ну тогда женись.
Что ни слово, эта вера,
Что наступит скоро жизнь.

 

 
Я смотрю в глаза, а Катька
С той усмешкою, таит
Вид холеной кожи гладкой,
От меня весь аппетит.

Но в душе как бури рокот.
И воображаю я
С той мечтою как наркотик
Катька что уже моя.

Сколько в небе синем гвалта.
Что вообразить не смог,
А у ног из-под асфальта
Вверх пробившийся цветок.

И мечта моя похожа
На цветок, что наконец
Веду Катьку под венец.
То, что в этот миг все можешь.

Улыбается мне Катька,
А по коже как мороз
Что останемся с ней как-то,
Это ей скажу всерьез.

И в мечте той столько проку,
Что она осуществись,
Хватит тот тогда наркотик
На оставшуюся жизнь.

***
Осташков. Девочка в косынке,
А я еще так строен сам,
Что никому на этом рынке
Тех вспышек чувства не отдам.

У дома, там, где палисадник,
Так скромно ярок вид цветов,
И так все в этой деве ладно –
Вздыхает во дворе любовь.

Любовь еще едва проснулась,
Там, где двора так ярок вид…
В мозгу тихонько шелохнулось –
Она от чувства не бежит.

И я силен инстинктом древним,
И мне яснее вновь и вновь,
Что разрушает секс деревню,
Стоит он там, где есть любовь.

И помню все, тот жар в июне,
И ночи лунной не избыть…
Когда все так в деревне юно
С призывом на всю жизнь любить.

И на гумне в земле, где зерна,
Что не втоптать, не раздавить,
И бань топящихся дым черен,
И воздух чист, что не забыть.

Чем дальше, тем деревня ближе,
И так, что слова не скажи.
Рука же между ног все ниже,
Как в закромах ее души.

И я шагнул за край как будто,
Что это все не баловство,
И отключен уже рассудок,
И все сильнее естество.

А это все чему так верен,
А это секс – не онанизм…
Я помню все – и вид деревни,
И в этом мой СОЦИАЛИЗМ.

И так всего в сем звуке много,
Не уступлю ни перед кем…
Рассудок мой раздвинул ноги,
Убрав барьеры перед всем.

Ах, вот оно, лихое счастье,
И я раздвинутой тебе
Шепчу: «Люблю» и весь во власти
Не изменить тебе – себе.

И та еще жива деревня,
Как символ, что не позабыть…
В инстинкте сумасшедшем древнем,
Что душу пестует любить.

***
Как в церкви девушка стояла,
Жена кому-то, не жена,
Но от того прекрасней стало,
Что Богу так она верна.

Ее порыв молиться истов,
Был истиной изо всех истин.
Фигуры крепкой красота
Готова до неба достать.

А мне казалось, что напрасно,
Что я той девушке в глаза,
О том, что так она прекрасна,
Чистосердечно не сказал.

Но страшно было из-за взглядов,
Которые с экрана лгут,
Что из-за этих негодяев
Меня и здесь не так поймут.

Ах, что теперь творится с нами,
Что сдерживаю боль и крик,
За то, что девушка не знает,
Что так прекрасна в этот миг!

Реклама о дезодорантах,
Колготки си-си-си в цвета…
И скрыта в черноте квадрата
На выставке та красота.

В партийных кабинетах ринги,
Апломб такой, что бонза спит.
Чтоб в мире честью как на рынке
Торгует тот, кто не ленив.

Социалистом-демократом
Стал Горбачев в стране бубнить,
Чтобы девчонок обокрали,
Чтоб в проституток обратить.

А Ельцину семейка близка,
Девчонку хвать за попку здесь,
Как за обедом по записке
Врагу сдавать РАО ЕЭС.

И в людях вижу святотатство,
Власть для народа только блеф,
Гайдаром выдвинуто ****ство,
Его поддержит некто Греф.

А в девушке так веры много,
Что и прервать мысль не придет
В молитве той, что славит Бога,
Совсем не веря в наш народ.

***
Лопух приткнулся у забора,
Крапива, а еще полынь,
Купаясь в синеве простора,
Где на бок сдернут неба клин.

Приходит к Витьке Катька в норме,
А у него пыл не угас,
И светит в четкой строчке формул:
«Даст только через ЗАГС».

Скрипит зубами Витька, щурясь,
А Катька так была бы в масть…
Но в гордости такая дура,
Что через ЗАГС лишь только даст.

И Витька зол на демократов,
Тех, что извилистостью слов
Настолько душу обокрали,
Что уничтожили любовь.

Их долгожданная свобода
Так ощутима стала здесь,
Любой, кто стал перед народом,
Затащит Катьку в «Мерседес».

Свобода в ощущеньи клеток,
В стране господ, стране рабов.
И новорусским малолетки
Нужны в бассейн, но не любовь.

А Катька со злорадством глядя
На Витьку, что не часто ест,
Как дура сохраняет братство,
С Витьком, не севши в «Мерседес».

Ах, мир непознанности формул,
У Катьки взгляд ехиден так,
Что в формуле как трезвость норма –
Куда ты денешься, дурак.

Но будет дружба крепче стали,
Ее скрепит печатью ЗАГС,
Лишь Родина бы устояла,
Воспроизводства был бы факт.

***
Я секс люблю в твоем признаньи,
Пока любовь твоя жива.
Пока еще в твоем призваньи
Имею на тебя права.

Пока еще материальна,
Пока ты голая стоишь,
Хочу я так нотариально
Запомнить то, как ты глядишь.

Ах, я ведь не такой дурашный,
Чтоб одного не понимать,
Как мне на этой грани страшно,
То обладанье потерять.

То обладание взрыванья,
И мир щекочущих сосков,
Острей щекочущих в познаньи
На грани жестких волосков.

Пока ты так материальна
Что и рассудком не понять…
Сплелись так территориально,
И тут уж точно не отнять.

Пока весна мне в ухо дышит,
И я с тобой душою чист…
Тогда твое дыханье слышит
Здесь в ветке каждой каждый лист.

Когда вокруг всего так много
Тебе, что радости оплот…
Приходит ощущенье Бога,
Что он во всем этом живет.

Во мне бунтующею кровью
Мир целый ищет эту связь.
Расплачиваться – так любовью,
А не лицом ударить в грязь.

Стихи рождаются из сора,
Сквозь тот тягучий сладкий стон…
И ощущеньем в каждой поре,
Когда материален ОН.

Когда в душе моей нет лени,
А я не праздничный осел,
Встаю пред Богом на колени,
И все во мне и Я во всем.

О, как же мой порыв отчаян,
Что в глубине я не случаен.
В той гладкой коже, том соске,
Душою в каждом волоске.

Но я велик, хотя и грешен,
Как о прощении молю:
Тому, что так люблю я в здешнем,
Хочу я крикнуть: «Я люблю!»

Мы помним все – был Сталин, Ленин
Хоть образ разрушают их…
Пред Богом встал я на колени,
Быть может, защищая их.

Мы, кто не слизывает пенки,
И чувствуем мы, кто как мог,
Но поступаем не за деньги,
А с верой в то, что всюду Бог.

Глаза твои полуоткрыты,
Ловлю в глазах блаженства миг,
Хочу быть для тебя открытьем,
Как сдержанный в хрущобе крик.

И воздух сладок, хлеб не пресен,
В глазах твоих любовь жива,
И никогда ты не исчезнешь
И дашь мне на любовь права.

Когда любовь нужнее хлеба,
С ним не единожды был сыт,
Войду с любовью в это небо,
Чтоб перед Богом был открыт.

***
Ах, ощущенье женщин в бане,
Когда проходит теплый ток,
А я еще не понимаю,
Что тянет то, что между ног.

Как вспышка чувств произрастает,
И между ног лишь глубина,
Пока та женщина святая
И не поругана она.

И у меня в душе нет лени,
Пока мы в святости берем
То между ног ее добро
Пред нею вставши на колени.

Пока то чувство людям внемлет,
Ей все отдать то, что свое,
Как заключенным в подземельи
Свободное вдруг бытие.

Ах, только б в нервов дикой качке
Под демократию не лечь.
Чтоб чувство детства не испачкать,
Себя таким же уберечь.

Ах, ощущенье женщин в бане,
Куда мать маленьким брала,
Пока тех благ не отобрали
Людские черные дела.

Так статный вид мне женщин дорог,
Что все никак не разберешь,
Зачем я так хотел потрогать
И ощутить ее добро.

О чем так детски я мечтал,
Сопливый и такой дурашный?
Как инквизицию видал
Картинку ту, что вспомнить страшно.

Народ в абстракцию пасуют,
Где духом нищие одни,
И только линии рисуют
Где души быть заключены.

И те, кто лживы и недобры
Сидят в квадратах черных дыр.
Без женщины всесильной, доброй,
В себе несущей целый мир.

Но ветерок лишь только дунет,
Тот школьный, теплый ветерок,
И вот иду я в школу юный,
И манит то, что между ног.

Они все розовы, случайны,
Они еще не могут дать
И их доверчивую тайну
Мне ни за что не разгадать.

Кому-то это только пенки,
Отметиться на случай тот,
Что просто так, пока есть деньги…
А был в стране другой народ.

А я все в том авторитарном,
Где был у женщин пьедестал…
Неведом рынок мне товарный,
Что как Гайдар в штанах вставал.

ТЕТЯ ИЗ ПРОВИНЦИИ
В дверь звонит дальняя родня,
Мне тетя: я такой не видел.
Прошла ж она мимо меня
Так, будто нет ко мне обиды.

Успел сказать я только: «Здравствуй»
Она прошла вперед грудаста,
И будто бы ее здесь был муж,
Сказала: «Где помыться душ?»

Я был тогда один в квартире
Но все на мне сошлося уж!
Приблизилося в этом мире,
Вошла лишь только тетя в душ.

А тетя будто бы квартира
Ее, а я объелся груш,
Понятия раздвинув шире
Возможностей, плащ скинув, в душ.

А там, не закрывая шторки,
Хотя чуть приоткрыта дверь
Так крепко, будто на распорках,
Под душем мылится теперь.

 
 

А молча мне стоять доколе?
Спросил ее: «Вы дяди Коли
Дочь? К нам он приезжал.»
Она: «Да, он мне адрес дал.»

Ах, как же тетя та грудаста,
Вывернуто меж ног добро,
Поставить бы вопрос ребром:
«Да или нет?» - а вдруг удастся?

И ощущение как губы
Те, что прикрыла тети шерсть,
Как сила, что проснулась грубо
Во мне тем чувством, что я есть.

Сказал я робко ей: «Помою,
Позвольте, спинку только вам…
Помою и скачу водою
А после полотенце дам.»

Как оглушительно молчанье
Не слышно было шума струй,
А то, что тетя на вниманье
Мое к ней скажет: «Не балуй!»

Сказала ж тетя: «Ты мне спину
Возьми, тихонечко потри,» -
И тело пододвинув ближе,
Прибавила: «Нежней, смотри.»

О, как же спину тер ей нежно,
Учился б если так прилежно,
То академиком бы стал
И возвели на пьедестал.

И между полукруглых дуг
То место ощутил я вдруг
Единственное в мире место,
Где близко встретились так вместе.

Как ей водил по телу нежно,
Что вот она уже, промежность.
Ах, неужели же я сам
Раздвинул эту тетю там?

И тут раздался тети стон,
О, как же сладострастен он!
Как будто бы того не хочешь,
А сдерживаться нету мочи.

И я никак не забываю,
Как мы друг друга познавали
От соприкосновенья мест
Тех лучших мест, что в мире есть.

А ощущения все тоньше
Что мир веселый в звездах ночью,
Где тетя спит и чуть дыша,
В ней ощущается душа.

Она девчонка та в косынке,
Что с книгою была в руке,
С ней неба взгляд синее синьки
Как Родины, что вдалеке.

А ей сказали: Я писатель,
Она жила в любви к стихам,
О том лишь только не сказали –
В них не найти предела нам.

Девчонка же такого сорта
Что, познавая вновь и вновь
Она то чувство не испортит,
С каким в цветке глядит любовь.

С ней я смотрю на мир без страха,
Что я не раб, а человек.
В любви богаче олигархов
Чем весь их низкопробный секс.

Ах, эта русская деревня,
Где в каждой черточке опять
Я снова тем живой, что верен,
В девчонке Родину понять.

Когда возобладает честь,
И образ тот не исковеркан,
Любви в мечтах твоих как крест,
Не покачнувшийся над церквью.

Когда проснется, что ни скажет
В том ощущенье спелых форм,
Что я в нее вторгаюсь так же,
И счастье в мире выше норм.

И так взяло то чувство в клещи
Найти то в жизни, что мое,
Что вижу все на свете вещи
Сквозь восприятие ее.

А глубже чувство чтоб познать бы
На целый мир устроив пир,
Хочу я ей сказать о свадьбе,
Надежен был чтоб чувства мир.

А все-таки какое счастье,
Что эта тетя так грудаста.
И сдерживаю мир как крик
Я в тете в этот самый миг.

Когда так упираюсь в стенки
Я ей, теряют силу деньги.
Когда понятна мне без слов,
То ощущаю к ней любовь.

Ах, эта тетя, эти спазмы,
Что сотрясаешься в оргазме!
Чтоб до конца понять совсем,
В том обладаньи миром всем!

 
 


ПРИШЕЛ ДОМОЙ

Пришел домой: жена, детишки,
Побыть наедине с  женой
В тот вечер возбужденный слишком
Я сексуальною мечтой.

Сынишка же бежит с картинкой
Подходит дочь с морскою свинкой,
В воображеньи как железо
Я к милой в ванной только лезу.

Стучится дочка помешать –
Ей надо кукле постирать.
Уединяюсь с милой в спальне –
И тут же сын бежит нахальный.

Вот наконец подали ужин,
Но ужин мне уже не нужен.
Отправились детишки спать,
Я жду жену, я лег в кровать.

Она пришла – в глазах насмешка,
Что всю неделю эту в спешке
Работой так замотан был,
Что приласкать её забыл.

Теперь, естественное дело
Её раскинутое тело тело,
И серп луны глядит в окно,
Что так раскинуто оно.

Острее чувства жизни, смерти,
И мякоть с выпяченной шерстью,
Что из тиши благих квартир
Перерастает в целый мир.

Луна же, кажется, хохочет –
Над тем, чего ты очень хочешь.
Конечный миг я берегу,
Хоть удержаться не могу.

Ах, ощущение, что дома,
Жена везде, куда ни глянь,
В безумьи сладком тянет в омут,
Я от одних касаний пьян.

Наполнен мир здоровьем тела,
Что превозмочь себя не смог,
Тем ощущением болея,
Её коснуться между ног.

И ощущенье той эротики,
Под пальмами сильней экзотики.
И изучать не в порнографии
Родного тела географию.

Сопротивление все тоньче,
Чтоб в сладких судорогах кончить.
Чтоб содрогнулся мир от спазм,
Что сотрясает нас оргазм.

Когда все в жизни очень просто,
И за окном столпились звезды,
В сознании того, что к ней
Я стал и ближе, и родней.

Что к ней как никогда я ближе,
Она на ухо шепчет: «Тише».
Её любовь, её эротика
Что для меня сильней наркотика.

Когда так ощутимо время,
И в жизни видно далеко,
Жизнь ощущаешь не как бремя,
А как бургундское вино.

Мир далеко, где есть Мадонны,
И много тех, что дни подряд
Живут, чтоб «зелень» трать в тоннах,
Завоевать надменный взгляд.

А я постиг весь мир безмерный
С девчонкой из подъезда той,
Который оставался верным
За то, что стала мне женой.

Наивен, может, я по детски,
Но как бы ни жила страна,
Не нужен берег мне Турецкий,
И Африка мне не нужна.

Несу я с мусором ведро,
И даже тот бачок астральный
Мне кажется материальным,
Когда в душе моей добро.

Ах, как же звезд на небе много,
И источается любовь,
Душой своей я  ближе к Богу,
Коль в  венах оживает кровь.

Я полномочий не слагаю,
С тобой навечно – позови,
Почувствуешь,  как постигаю
Мир, совершенствуясь в любви.

ЛЮБОВЬ ИНОЙ РАЗ КАК ПРОКЛЯТЬЕ…

Любовь иной раз как проклятье,
Что надо мной такая власть,
Моей подруги в том понятья,
Что вдруг возьмет мне и не «даст».

Еще по телефону учит,
За то, что сделал я не то,
То как в гестапо меня мучит,
Нравоученьями за то.

И пытка стягивает нервы,
И что ни слово – в теле гвоздь,
Так хочется ей крикнуть : «Стерва!»
Ответ такой так был бы прост…

Но ценностей переоценка,
Идет влюбви, что так цела
Той, кого помню пионеркой
И то, как мне тогда дала.

Ту стройность ног, тот полусумрак,
Меж бедер черное пятно,
И ощущенье, что не умер.
С тех пор всё юности полно.

И я держу в порядке нервы,
Напрягся так я как вопрос,
Хоть не дает она как стерва,
И так надменно вздернут нос.

Ах, только бы в тот миг не спятить
На то надеясь, что не слаб,
И слова каждого распятье
Я сдерживаю так как раб.

Я сдерживаю все обиды,
И проклиная, и любя,
Чтоб в полусумраке увидеть
Опять раздетою тебя.

А ты как худшее на свете,
Во мне прекрасное губя,
С злорадством шепчешь: «Только «это»,
Лишь «это» надо для тебя».

У ней ко мне нет снисхожденья,
А я, чтобы не пойти на сбой,
Шепчу я так как о прощенье:
«Но я же так ведь лишьс тобой…»

Мне б это рявкнуть во всю глотку –
Но мямлю так, что тишина.
И металлические нотки
Те, что использует она.

Была чтоб вольность исповедной
Мне молвит слово невзначай:
«Ну что с тобою делать? Ладно.
Пока я дома. Приезжай».

И обернулось все на свете,
Опять в волшебный полумрак,
В котором ты стоишь раздета,
Хотя и непреклонна так.

О, как она в тот миг белеет,
Когда я ею так болею.
Что рядом с нею только миг
А я же сдержан так как крик.

Как волоски её чернеют,,
Что хочется так снова жить,
Когда вхожу я телом в тело,
И в звездах целый мир стоит.

И что-то говорят мне звезды,
На перекрестье всех дорог,
Когда все в жизни ясно, просто,,
И ощущенье, что есть Бог.

Глядят так с неба крупно звезды,
Так ветер тих, так сладок воздух,
Что держит вечер у плетня
Меня, как девушка обняв.

Что вновь задумчив вечер лунный,
Что я живу так, как творю,
Дышу, как в этот вечер юный,
Сгорая, но все ж не сгорю.

А как поля в июне сухи,
Чтоб никогда не умереть,
И стебель, чтоб хватило духа
В губах, как жизнь всю, растереть.

Как звучен воздух, нет ошибки,
Что проведет смычком та ночь,
Так по душе, что словно скрипка,
Мир в сладких звуках превозмочь.

Качнулся в этом мире стебель
И близкое такое небо.
Что как бы стебель растереть,
Чтоб никогда не умереть.

В душе июнь тех женщин жадных,
Что так как поле встречи ждет.
Той женщины столь беспощадной,
Что мир весь перед ней замрет.

***

Куда спешить, коль дышит в поле ландыш,
Когда мир полон самых светлых чувств.
И воробьёв чирикающих банда
Двор этот школьный знает наизусть.

Линейка в нем и Пифагор влюблённый
Задачи вновь поставит, что ни час.
И вновь у школы вспыхнут листья клёна,
И юностью вновь повенчают нас.

И станем нам тогда уже не важен
Свобод и демократий этих глас,
Когда к тебе притронулся отважно,
Я помню, как ты напряглась.

Как в бане пар так сладостно ты млеешь,
И так бессилен твой на время взгляд…
Которым я теперь все дни болею,
В тебе однажды чувственность найдя.

Куда спешить, я миг тот сберегаю,
Хоть разрастается он каждый час,
И вновь вернутся чувства бумерангом,
И счастье, что тот мир с тобой для нас.

Мир двойственности сбрасывает маски,
Когда везешь ты малыша в коляске,
И мир останется живой,
Пока я верен и с тобой.

Она опять стоит во мраке,
И треугольник между ног…
За то, что я прошел чрез драки,
И чувство сохранить к ней смог.

Что не продам её ни за какие деньги,
Тот миг, когда вошел и вот,
Там что-то сразу треснуло по стенкам
И раздался любви протяжный стон.

Ах, в поле солнце всюду – вправо, влево.
Мне не свернуть и жизнь со всех сторон…
Когда над миром я твоим довлею,
И я в тебе мучительный тот стон.

Чрез этот стон я с жизнью этой в братстве,
Её я о пощаде не молю,
Когда любовь жива и сладострастна,
Я никому её не уступлю.

Пусть поле всё сияет так безмерно,
В нём каждый штрих знаком и каждый знак.
Который дан мне только лишь на верность,
И на попятную нельзя никак.

ИВАН ИВАНЫЧ В КАБИНЕТАХ

Иван Иваныч в кабинетах
Был самым главным при Советах.
Имея в том солидный стаж,
Молоденьких чтил секретарш.

У новенькой такая попка –
Шампанского взлетел бы пробкой
В мечтах своих под потолок,
А в жизни ничего не мог.

Вот, - думал он, - я дам ей деньги,
Она же вытаращит зенки?
А ненароком только тронь –
Качнется кабинета трон.

Другие как-то всё ж сумели,
Что секретарш своих имели.
Ах, та советская пора,
Когда кричали им «Ура»!

Пока что в обществе советском
Тогда решалось всё по-светски.
«Ура», - с народом он кричал,
На комсомолках же кончал.

В тогдашней жизни негодяем
Иван Иванович не стал.
Но ненавидел идеалы,
Когда ту попку представлял.

В боях побед дух возрождался,
А в кабинетах разлагался.
И хлопало на том пиру
В ладоши только ЦРУ.

Однажды друг его по пьянке
Поймал его страданья те,
И потянул помыться в баньке
Средь обнаженных юных дев.

Иван Иванович не робкий,
Но тут уперся как больной
Остался верен этой попке,
Мечтая только о такой.

Не шлюх каких-то хочет гладить,
А так – заходит в кабинет,
На милочку героем глядя,
За попку хвать, и тет-а-тет.

Нашел он к этой диве тропку -
Так поделить страну он смог,
Что смело трогает ту попку,
Девчонке отвалив «кусок».

Он для страны развитья ищет,
А сам развился лучше всех,
Пускай, прибавилося нищих
Но у него такой успех!

КАК ВЫЗЫВАЮЩ ВЗГЛЯД У ШЛЮХ…

Как вызывающ взгляд у шлюх,
Что ублажит тебя за пенки,
Что даст, сломив твой гордый дух,
Но как ничтожному за деньги.

Знать, ты уже не человек,
И между ног той шлюхи пропасть.
Продашь себя за этот секс,
Как ты Россию эту пропил.

Сдавило, и во рту так сухо,
Я лишь понять одно могу,
Что я не верю, так как шлюхам,
Предателям всем наверху.

Хоть притягательна та шлюха,
Ведь сколько их с реклам глядят,
Но у меня хватает духа
Быть выше глаз пустых опять.

Как жадно воздух я глотаю,
Уняв брожение в крови,
Какое счасатье, что хватает
Мне милой девочки любви.

Одних обуревает жажда,
Кто мечется как в банке счет,
Как Шура Балаганов жадны,
Всё мало. Счастье же не йдёт.

А у меня весь мир мой в чувстве
Той девочкою дорожить,
Раздвинув ноги меня пустит
В себя как в мир своей души.

Девчонка та из тех, что родит,
Что душу в жерновах протрёт,
И долгожданную свободу
Моя душа в ней обретет.

И ощущаю с ней я братство
И уважать себя могу,
Свободный ото лжи и ****ства,
Творящегося наверху.

ДУША ЕЕ КАК КЛЕНА ЛИСТ

О как же ноги её сжаты,
Как страх жить малою зарплатой.
В том мире, мало где и хлеба,
А хочется так видеть небо.

Душа её как клена лист –
Забытой формы совершенства.
Как в то войти первостепенство,
Где каждый штрих так строг и чист?

О, как бы мне её достать,
Чтоб пробудить хотя б немного
До глубины, тем миром стать,
Раздвинула чтоб шире ноги.

И как войти в то естество,
Чтоб это было торжеством?
Как губ её, сухих и твердых,
Так как характера упорство?

Когда вокруг все так нелепо,
Что ни за что не примирить,
Она же так как взглядом в небо,
Ищет что-то в себе внутри.

У нас с ней в жизни мало блата,
А может быть в укор зарплата.
Но как природа мир живет
Как движется её живот.

А я такой же безлошадный,
В душе до сладкой боли спазм
Любовь как правда, беспощадно
Мир сотрясает как оргазм.

Когда вся жизнь исчадье ада,
Любовь в том мире невтерпежь,
Как и назвать чтоб гада «гадом»,
Так ненавистна эта ложь.

Меня за то хоть расстрелять.
Свобода, что во мне опять:
Что для меня в душе так свято
Рождает к подлости проклятье.

Хоть с похорон по-христиански
Душа там Ельцина, где в банках
Семейки вклады и как месть,
К ним Сталина как братства честь.

Святого что во мне как вера
За братство то зовет к барьеру.
И с ними пистолет поднять
Лишь Сталин может уравнять.

Чтоб не сместилися понятья
Любовь не превратилась в секс,
К тем господам во мне проклятье,
Того во мне, что человек.
 



 *********Станислав Семенов, Стихи, 2013 год**********