Наверное, это дань

Поразителен тот факт, что мы не различаем колоссальное количество цветов, но всегда видим их необъяснимое множество. В каждодневном звездном небе я насчитываю звезды и ни разу не хочу спать, но сбиваюсь и начинаю с той, что начал. И конечно, всегда я удивляюсь, что на свете столько разных идейных занятий, а выбираю писательство придуманных строчек, как выбираю тебя, Мари, из всех людей мира.

***
Я ждал ее появления, как своего выпускного четыре года назад, как игровой приставки на рождество в 7 лет, ждал так, что желудок сводило от переживаний и боязней. Октябрь подарил мне пару теплых дней, чтоб выглядеть, как можно элегантнее сегодня. Я вечно благодарен.
Входишь в парк, сворачиваешь влево, а чуть углубившись, видишь меня на скамье. Должно быть, я выглядел не так угрюмо и болезненно, как чувствовал себя. Никогда я не считал, что мог быть таким беспокойным. Осенние вечера и ночи успокаивали меня, а листья осыпавшие землю дарили всему благородство, которое я чтил с малых лет. Но, ни в жизни я не чувствовал подобного. Мне было страшно. И это такое странное чувство. Внутри стало так щекотно и неловко, все оказалось не на своих местах. Даже не видя очевидности своих суждений, я знал, что это был страх. Все пело во мне, но нет, вовсе не так, когда ты рад чему-то, вовсе не так. Этот тревожный голос, завывавший во мне, помутил мой разум и главное речь. Я не хочу вымолвить ни слова, так как знаю, что не смогу ничего сказать. Я жду ее прихода больше, чем чего-либо когда-либо ждал.
Статной и грубой походкой она настигла меня, ее черное одеяние сводило на нет мое состояние. "Не подавать вида, не подавать вида". Она подошла и села рядом со мной. Я слышал, как она вдохнула полной грудью сухой и прохладный воздух этого парка. Сожаление и горесть царили в воздухе, которым она дышала. А я затаил дыхание. Встав и положив мне руку на плечо, она одарила меня самым тяжелым взглядом, каким только могут убивать людей. Этот день блистал превосходной степенью для всех моих эмоций и воспоминаний. Мама всегда не отличалась жизнерадостностью, но сегодня это было слишком больно видеть.
Скорбь. Она переполняла уничижением всех нас.
Но я не понимал, как я относился к этому событию. Наверное, когда погибает родитель это дань уважения - почтить его перед сырым и вечным заточением.

Я не помнил своего отца, не хотел. Он не был плохим человеком, просто не любил детей. Он не любил меня. Всегда упрекал мать, что оставила меня. С 3 лет я жил с нянькой в отдельном доме, мать посещала меня три дня в неделю, строго в отведенные для этого часы. Бывало, когда отец был в отъездах, она проводила со мной все свое время. Альберт любил мою мать больше всех людей в мире, но работа была выше любого человека. Если не изменяет мне память, он начинал с журналиста в Дэйли Тэннесси, а потом встретил пару людей и взлетел до Калифорния Спорт. Встретив Мари, он забросил все и лишился многих своих перспектив. Может эта его любовь была еще и уважением, ведь именно мама поставила его на ноги вновь, подарила ему все, что он сейчас имеет. Но когда узнал он, что у них появлюсь я, отец оставил ее.

Конечно, кладбище напоминало место разбитых судеб и сердец. Холод пронизывал все мое тело, а текстура моего одеяния придавала еще большей мерзости моему восприятию всего рядом происходящего. По правую руку от меня мать, мельком утирающая слезы, а напротив тропа ведущая вглубь этого отчаявшегося места, вдоль мраморных плит, извещавших об именах кого-то, чьи дни уже сочтены. Она падает на скамью, что совсем рядом с нами. И нет ее сил больше. А я делаю шаг вперед.

Спустя месяц ,на рождество, он вернулся и осыпал ее извинениями, которые были такими искренними, что Мари не могла совладать с собой. Все пошло своим чередом. Нянька внушала мне любовь к матери и уважение к отцу. Мать водила меня по паркам аттракционов и кормила мороженым. Отец высылал чеки, когда мне что-то было нужно. Самое обидное, что я считал это нормальным и не стремился к изменению своего положения. Отсутствие нормального/обычного детства, как снег в январе - ничего не поделать. Я был самым счастливым, по мнению сверстников, в возрасте 13-19 лет - никакой опеки, никакого контроля. Только собственный дом и стабильные средства, которые уходили в никуда. Но когда на выпускном моя мама так и не пришла, что-то произошло. Этот день был так важен для меня! Я ждал кого-то родного больше всего, а после этого я погрузился в собственную меланхоличность и забыл любые радости, которые дарила мне когда-то моя мать.

Мне чудилось, что время остановилось или у меня его украли. Будто несколько часов мы слушали молитвы и горестные речи священника, а я, как бы ни было мне тошно, терпел. Я знал, что отец не верил в Бога, не верил и я, но пытаясь пойти ему наперекор во всем, принял веру и возненавидел журналистику и писательство. Отчуждение вызывали у меня его пристрастия и то, что он курил сигары, когда садился за статьи. Я афишировал любое свое действие, которое противопоставлялось ему, но Альбрет был тверд и не видел меня. Когда я выиграл первый приз в штате в области физики, его статья была соседней рядом с той, в которой чествовали меня. Я хотел, чтоб он ненавидел меня, как я ненавидел его.

"Он издевается надо мной даже когда лежит в могиле "- единственное, что крутилось в моей голове. Сколько мог я сделать сегодня наверняка, если бы был на рабочем месте. Сколько..
И тут я понимаю, что все мной сделанное, все чего я достиг, сделано для него. Для моего отца. Хотел ли я этого? Хотел ли науки и здорового образа жизни? Хотел ли жить в злобе и стремиться всегда, что-то доказывать? Нет. Я хотел лишь, чтоб он увидел, заметил меня. А сейчас, он не скажет мне ничего. Боясь всю жизнь потерпеть краха в чем-либо я стою сейчас над пропастью своих свершений, которые меня поработали. Я так хотел быть его сыном, но так бежал от этого, что совсем потерялся в чем-то зыбком и невесомом. Он никогда не признавал меня, а я не признавал его, но я боялся этого признания, от этого страха и ослеп. Сегодняшний мой страх был не первым. Я, выходит, всю жизнь был окован этим другими, невидимым страхом. Скорбь. Она сломала что-то в каждом из нас..
"И пусть земля окажется для него не единственным местом счастливым, да встретите вы его в небесах, ибо Альберт Норберг, был предобрейшим человеком. И пусть упустит он наши слезы в этот момент. Аминь."
Я бросил работу, через 26 часов после последних слов перед его могилой и решил не появляться на оглашении завещанного имущества. Мне больше ничего от него не нужно.
Но этого оглашения для меня не было, мне лишь прислали конверт , который я тот час же забросил куда-то и не открывал. Делить было нечего - все перешло маме. Но она стала слишком плоха и уехала в Европу на лечение, а я часто еще вспоминал о конверте.
Ночью я ломившись из постели разыскивал конверт и наконец, найдя его разорвал бумагу и обнаружил, что-то рукописное и нечеткое.
" Ричард,
твоя мать потрясающая женщина во всех ее проявлениях. Не дай ей отчаяться, не смей, дать ей отчаяться! Она все, что у меня есть. Она - все! Но еще у меня есть, чертов ученый сын, который ошеломил меня. Ты -, проклятый кусок плоти, который чуть не разрушил наше с Мари счастье, который транжирил мои деньги, и спаивал приятелей, когда сам попивал нектары, который достигал высот таких, что печатали наравне с Моими статьями. Я ненавижу тебя, и отчаянно всем сердцем горжусь тобой! Сына лучше мне не сулила моя судьба, раз послала Мари. Я никогда не говорил с тобой, но знай, ты часть меня, и никуда не сбежишь от этого, щенок! В твоих жилах моя кровь, но и кровь твоей матери. Я люблю часть ее в тебе. Люблю пионы , которые она любит и дарит мне, когда приходит от тебя.
Когда ты улыбался на своем выпускном, ты был похож на нее в день нашей первой встречи. Ваши фото хранятся у меня. Я унесу эти улыбки в могилу. Сын мой!
Твой папа, Ал"

Мне 57 лет, у меня дочь и двое внуков, мама давно оправилась и живет со мной и моей семьей. Я написал 5 книг, 251 статью в Дэйли Теннесси и биографию Альберта Норберга по рассказам Мари. И каждый день я приношу пионы на могилу моего папы.