Две дольки лимона

ДВЕ ДОЛЬКИ ЛИМОНА…
(Рассказ.)

 


Та далёкая зима 1942 года выдалась на редкость суровой  и морозной. В конце января запуржило и задули сильные, пронизывающие до самых костей холодные ветра, неся колючий перемёрзший снег прямо в лицо. Оля жила в холодной, неотапливаемой квартире вместе с бабушкой, мамой и старшей сестрой Людой. Мама работала на заводе, сестра Люда училась в восьмом классе одной из ленинградских школ. А семилетняя Оля жила с бабушкой в квартире. Учёбу в школе отменили ещё в октябре из-за сильных бомбёжек и артиллерийских обстрелов. Потом началась зима, и вместе с морозами в осаждённый город пришёл голод, которым как косой в чистом поле вездесущая, костлявая бабка-смерть косила жизни многих страждущих, ставших заложниками положения, в котором оказался некогда красивый город, бывший одно время северной столицей великой страны, и ставших никому не нужным балластом в нём, поскольку в своё время по вине  партийных руководителей не была налажена массовая эвакуация женщин и детей перед лицом неумолимо наступавшего противника…

Маленькая девочка Оля ничего об этом не знала, она знала о том, что бабушке очень и очень плохо, ибо она уже давно не вставала с постели, ничего не ела и почти не пила. Старшая сестра Люда работала вместе с мамой на заводе, где рабочий день продолжался по шестнадцать часов в сутки, где в неотапливаемых, насквозь продуваемых всеми ветрами цехах мама со старшей сестрой ремонтировали прибывающую с фронта на ремонт военную технику. Как они это делают- Оля не знала, ибо они никогда об этом ей не рассказывали, да и приходили с завода  нерегулярно, потому  как общественный транспорт не ходил, а улицы были завалены обильно выпавшим в ту зиму снегом, никем не убираемым, ходить по которым было очень трудно и небезопасно из-за не прекращавшихся обстрелов вражеской артиллерии. Как умерла бабушка - Оля не знала, так как сама уже редко вставала с постели, а в комнатах было темно из-за постоянно висевших на окнах одеял, которые повесили ещё в сентябре в целях светомаскировки. Ножки и ручки у неё   сильно распухли от  голода, в глазах постоянно стояли радужные цветные круги, а голова всё время кружилась, из-за чего Оле казалось, что её головка превратилась в маленькое подобие земного шара, который очень тяжёл, и постоянно кружится вокруг своей оси только потому, что так надо…

Когда Оля в очередной раз погружалась в следующий новый сон, она видела огромные коржи и пирожные, которые кичились друг перед другом своей ванильностью и, завидев её, пытались напасть и съесть, отчего маленькой Оле становилось страшно, и она просыпалась. Но в тёмной, холодной квартире было по-прежнему тихо, только из радиоточки, продолжавшей работать, иногда доносились какие-то приглушённые звуки, щелчки метронома, напоминавшего всему внешнему миру о  том, что город ещё не погиб, что он ещё жив, и где-то в его глубинах ещё теплятся хрупкие детские жизни многих и многих таких Ольг, Маш, Тань, Наташ со своими мамами,  пытавшимися в меру своих сил продлить их и своё существование на этой Земле. Но ничего этого маленькая Оля не знала, она думала, что на всей большой планете она осталась совсем одна, что где-то там, в другом Мире, в другой реальности существует завод, на котором работают её мама и старшая сестра. Что где-то есть передовая линия обороны, где воюет её папа, который ей представлялся большим и добрым Дедом Морозом, который скоро придёт и спасёт её от неминуемой голодной смерти, о которой она ничего не знала и потому не боялась…

Когда в квартиру приходили мама или старшая сестра, они первым делом  разжигали маленькую железную круглую печку, стоявшую в углу их комнаты, которая всегда поначалу сильно дымила, потом, разогревшись, начинала издавать тихий утробный гул, гул жизни, от которого у маленькой Оли на душе становилось тепло и спокойно. Ибо эта круглая печка разогревала воду в чайнике, которая давала жизнь её маленькому, измученному не детскими  испытаниями хрупкому тельцу…

Но ни мамы, ни старшей сестры всё не было и не было, и Оле начинало казаться, что их не было вовсе. Ножек своих она уже почти совсем не чувствовала, лишь тяжёлая головка напоминала ей своим кружением, что она ещё жива. Ей казалось, что пространство тёмной квартиры вокруг неё стало вязким,  чужим и враждебным, ибо не несло в себе ничего, что дарило бы жизнь её маленькому, опухшему до неимоверных размеров страдающему тельцу, лишь щелчки метронома,  раздававшиеся из радиорепродуктора на стене, напоминали о том, что город, в котором жила Оля, ещё жив и борется за свою жизнь. Но Оле было уже всё равно: жизнь медленно, но верно покидала её тело, ибо она уже почти  не чувствовала голода и потеряла связь с окружающим её внешним  миром. Как  вдруг однажды, открыв отяжелевшие отёкшие веки, она увидела сквозь замёрзшие стёкла окна яркий солнечный свет и двух совершенно незнакомых взрослых людей, мужчин, один из которых взял её на руки вместе с одеялом и сказал, что ей привет от её папы, что он, дядя- его друг, и зашёл навестить её и её маму по его поручению. Оля ничего не понимала, но знала точно, что эти мужские сильные руки уже никогда не дадут ей тихо умереть здесь, в этой большой комнате, всеми забытой и никому не нужной.  На столе она увидела мелко нарезанное на дольки жёлтое тело лимона, две из которых незнакомый дядя опустил в кружку с горячей водой и засыпал туда три ложечки сахару, потом это всё хорошенько  размешал и дал выпить Оле, сказав при этом, чтобы она пила мелкими глоточками, дабы не вызвать спазматического явления в желудке…

Оля пила, и ей казалось, что ничего приятней и вкусней на свете нет, что эти две крошечные дольки лимона воистину имеют огромную животворящую силу, которая  вливаясь живительной влагой в её омертвевшее тело, возвращает его к жизни…

 Что было потом - Оля не помнит, ибо у неё вновь закружилась головка, и она потеряла сознание…

Придя в себя, она с удивлением обнаружила, что находится в большой, светлой комнате, и что на потолке играют радужными пятнами солнечные блики заходящего вечернего солнца. Видела она ещё плохо, перед глазами всё плыло, но вокруг было много незнакомых взрослых людей, дядей и тёть, которые ходили, не обращая на неё никакого внимания.  Потом одна из тёть увидев, что Оля открыла глаза, подошла к ней и ласково сказала: «Ну, вот, теперь  будем жить, рано тебе ещё умирать, красавица, вырастешь - сама станешь мамой, потом бабушкой и умрёшь в глубокой старости»…

Потом её начали отпаивать горячим чаем с сахаром, голова постепенно становилась всё легче и легче, отёк с ног и рук стал спадать. И Оля стала возвращаться в реальность мирского бытия, как бы заново познавая все радости обычной жизни, и когда она немного окрепла, её эвакуировали через Ладогу в кузове грузовой машины на «большую Землю»…

Ни маму, ни старшую сестру она больше никогда не видела…

Олю определили в один из детских домов одного из тихих провинциальных уральских городков. Уже далеко после войны она узнала, что её мама и старшая сестра погибли во время одного из обстрелов ещё в январе этого, уже такого далёкого сорок второго года…

Своего родного отца она нашла в одном из подмосковных домов инвалидов в середине шестидесятых годов. У него не было обеих ног, он психологически был надломлен, постоянно пил и вспоминал свои военные фронтовые годы: он так до конца и не вернулся с той большой войны, которая искалечила не только тела, но и души большинства из тех, кто на ней побывал…

Уже прошло много лет и Оля, как ей напророчила незнакомая женщина из военного госпиталя, уже давно стала бабушкой. Но в её памяти навсегда остались те две тонюсенькие дольки лимона и сильные мужские руки человека, спасшего ей жизнь. Человека с добрым, отзывчивым на чужую беду сердцем, способным творить великие дела и поступки как бы между делом, не требуя ничего взамен …

Вечная ему память, как и всем тем, кто навсегда остался на полях сражений той Великой Войны, чьи имена и судьбы  уже занесло ветром истории…

19.02.2000г.