Злые люди

       В самый канун Нового года слесарь Иванов вялой походкой шел по улице Горького. И мысли у него тоже были горькие. Встречать две тысячи девятый с женой Клавой не хотелось. Опять начнет его пилить, жаловаться на жизнь, напьется сухого вина и уснет перед голубым экраном. В пакете у Иванова была баночка красной икры (как без нее?) и бутылка шампанского (тоже надо!). Больше на свою скромную зарплату (Клавин повод для издевок…) он купить ничего не смог. И брел наш бедолага не торопясь, сутулился под городским снегопадом, вздыхал. На казнь, как известно, всегда успеешь.
Вдруг возле мусорного бака он увидел чей-то сутулый силуэт. «Человек замерз!» - обожгла жуткая мысль. Подошел поближе. И верно – человек, но живой, сидит, при свете тусклого фонарика мятую «Комсомолку» читает.
- Здорово, дружище! – сказал Иванов, стараясь быть дружелюбным. – Загораешь?
- Есть немного. Отчего не позагорать под палящей декабрьской луной?
И так Иванову стало жалко этого бомжа!.. Ведь горемыка еще горемычней его самого получается. Присел слесарь возле нового знакомца и решил, что никуда уже не пойдет. Будет тут пленэром наслаждаться. А замерзнет - судьба такая…
Долго они сидели плечом к плечу, молчали, наконец, что-то в Иванове ожило, какая-то искорка любопытства чиркнула в душе:
- Что в прессе-то пишут?
  - Да все то же… Кризис, так его растак.
- Вас тоже коснулся?
- А то! Количество пустых бутылок на один мусорный бак в день резко уменьшилось.
- Бутылки, говоришь… У вот меня шампанское есть. Давай выпьем. Новый год, в народе так принято - принять…
Сам горько усмехнулся…
А бомж кокетничать не стал. Достал два приличных пластиковых стаканчика (не из горла же пить, в самом деле). Разлили, чокнулись, выпили. Закусили икрой. Потом еще по одной. Сразу вокруг как-то светлее стало, жить снова захотелось.
- Ты всю ночь вот так собираешься просидеть?
- Нет, сейчас спортивные новости дочитаю и в подвал пойду спать.
Иванов на секунду замялся, но потом решительно сказал:
- А давай ко мне. Клавка у меня баба мировая. Выпьет, перед теликом отрубится. А ты хоть помоешься, поешь… выспишься как человек…
- Эх, Иванов, хороший ты мужик, я погляжу. Одного только не понимаешь – все у меня есть. А когда все есть, ничего не надо. Не понял? Слушай… Ты мне добро сделал, человека во мне увидел, и я тебя отблагодарю. Понимаешь, я волшебник, но поскольку в меня никто не верит, остался без работы. У народа кризис не только экономический… В области мечты тоже не все гладко. Но ты смело загадывай желание – любое, но одно… У тебя получится.
Иванов к этому времени размяк от шампанского, а потому спорить не стал, только благодушно улыбнулся и сказал:
- Предположим… Пусть вместо Клавки у меня будет жена-модель… Нет, стой! А Клава куда же? Пропадет одна.  Да и что я с моделью делать буду? Давай лучше - дачу недалеко от города… Нет, нет! Сдалась мне эта дача, на заводе паши, еще и там горбаться… Лучше по-нашему, по-простому: «Лексус» какой-нибудь здоровый такой, знаешь, серебристый. Я во сне как-то видел… Можешь?
- Почему бы и нет? Цены на машины сейчас падают. Абра-швабра-кадабра. Получай свое авто. И, кстати, домой тебе пора. Клава заждалась. Спасибо за компанию... Жене привет!
…Проснулся Иванов ночью от того, что сработала автосигнализация за окном… Был сейчас слесарь дома, в своей постели. Рядом жена – красивая, в бигудях… Мягко горит торшер. Тени по стенам. И вот эту кружевную идиллию нарушал противный вой. «Вау-вау-вау, пи-пи-пи, э-э-э!» Иванов понял, что уже не уснет. Пока шел к балконной двери, краешком сознания зацепился за воспоминание… Ему только что снился сон. Было в нем что-то фантастическое, доброе, что-то согревающее душу. Но про сон Иванов забыл в тот момент, когда выскочил в трусах на балкон. Ночь окатила холодом и воем. Чей-то серебристый «Лексус» мигал недалеко от дома, как новогодняя ёлка, и верещал, словно десять тысяч котов. Давно выпестованное чувство ненависти ко всему буржуазному полыхнуло в душе слесаря с новой силой.
- Олигархи, так их перетак! Жируют, - Иванов скрипел зубами от негодования. -  Мало того, что страну разграбили, так еще и спать не дают рабочему человеку. Ладно, узнаете вы Иванова… Обожди, я ведь не поленюсь…
Далее, пока он в сумраке одевался, речь его перешла в невнятное протестующее бормотание. Сунул в карман столовый нож и решительно шагнул прочь из квартиры. Как опытный тать, подкрался к ненавистному «Лексусу» с подветренной и неосвещенной стороны. О следах он не беспокоился - снегопад был плотный, как сгущенное молоко. От заднего бампера к переднему своим «боевым тесаком» он провел черту по выпуклому боку авто. И сделал  это так, словно подвел черту под своей прошлой никчемной жизнью: отныне он не будет терпеть издевательства «сильных мира сего». Он стал человеком.
Через пару минут Иванов, довольный, юркнул под одеяло. Он хотел заснуть, но машина продолжала выть, как воют собаки зимними ночами от неизбывной тоски. Увы, царапина на «Лексусе» не изменила сути его жизни – и это было очевидно.
Тут новая мысль озарила воспаленный мозг слесаря. Он вспомнил, что в кладовке хранилось полбанки краски. «Проще простого!» - решил он, и через пять минут взбесившаяся машина была залита белым. Но и этот поступок не принес облегчения. Иванов промаялся до утра. Часам к пяти, когда  забрезжил рассвет, сознание слесаря окончательно помутилось. Он метался по квартире, как дикий чибис в клетке; рычал, скрежетал зубами, грозил кому-то в окно. Когда стало совсем невмоготу, схватил бутылку с бензином, какие-то газеты, тряпки и снова спустился к ревущему монстру. Бумага, сложенная под машиной, занялась быстро. В огонь полетели тряпки. Вскоре пламя жадно слизывало бензиновые ручейки с чуда зарубежного автопрома.
…Когда пожар был потушен и зеваки разошлись, участковый стал расспрашивать Иванова о том, есть ли у слесаря враги. Иванов долго не мог понять, о чем идет речь, а затем ответил, что врагов честного человека быть не может.
Потом, как волк – на Луну, несколько часов не отрываясь глядел на останки своего автомобиля, без конца повторяя: «Сволочи, довели страну. «Лексус» нельзя без присмотра оставить…»