Рассуждения повара о возрождении России

  Рассуждения повара о возрождении России.

В самый разгар перестройки, когда рушилось все, когда все бросились хапать и стремились как можно больше урвать от беззащитного отечества, я, стремясь подальше быть от всей этой мерзости, в поисках духовной поддержки, волею случая оказалась в наших северных краях, а именно, в Архангельской области, где подрядилась работать поваром в мужскую плотницкую артель. Так, в конце августа началась моя непростая служба.

"Сама напросилась, никто тебя сюда не тянул", - отчитывала я себя, пытаясь остановить бесполезным, абсолютно мокрым платком ручьи слез от густого из-за сырых дров дыма костра, где я готовила ужин для 18 артельщиков, плотников-реставраторов, которые должны были вот-вот вернуться с работы.
В двух котлах пыхтела перловая каша, а рядом жарились на растительном масле грибы с луком. Такое странное меню объясняется просто. Из круп осталась одна перловка. Да к тому же большая часть артели - люди верующие, православные христиане. Сегодня среда, а, значит, пост. Закончится трапеза чаем с брусничным вареньем, которое я сварила еще в обед.
Начальника артели Дмитрия Александровича Соколова ждали со дня на день - он утрясал дела с недавно созданным Киноозерским Национальным парком, на территории которого жила и работала артель.
Как говорил с горечью Дмитрий Александрович: "Если что-то ломаешь, разоряешь, пилишь на дрова - никто ничего не скажет, но если принимаешься за реставрацию, тут же находятся многочисленные начальники с вопросами: "Зачем? Почему? Кто разрешил?", и закручивается бюрократическая карусель, которая может изрядно потрепать даже очень сильного человека.
Так вот, Дмитрий Александрович пока со всем этим справляется, хотя дается ему это нелегко, расходуется впустую много времени и сил.
Ничего не видя в густых сумерках, мы всегда задолго узнавали о приближении его лодки по радостному повизгиванию и нетерпеливому лаю его верного пса Дика, который до этого несколько дней молча стерег палатку хозяина.
Основная группа плотников живет в двухэтажном доме, сложенном из бревен невероятных размеров. Внизу располагаются склад провизии и мастерская, а наверху печь, вокруг которой устроены лежаки, и большая горница с широкими столами и лавками, отделенная двумя буфетами от «спальни».  Еще несколько человек живут в другом, одноэтажном доме поодаль. Там, за печкой, было и мое спальное место, отгороженное марлевой занавеской. Больше в деревне никто не жил, дома пустовали. Иногда приезжал на рыбалку дед Алексей, останавливался в своем доме, приходил к нашему костру, заходил в горницу, беседовал с мужиками. 
Трапезничали все в горнице, у каждого было свое место за столом. Перед едой молитва. Верующие и неверующие - все стоят лицом к иконам и отвешивают поклоны. Повар раздает еду, начиная с начальства, с мастеров. Готовить надо с учетом, что многие будут просить добавки. Только Никита, 17-летний отрок, никогда не просил. Он делал памятный крест, и поэтому должен был держать себя в строгости: не есть лакомств, не наедаться досыта, поменьше разговаривать, ходить босиком, не нежиться в тепле. После еды опять молитва - благодарственная. И на работу. Только после ужина небольшой отдых.
В отсутствие Соколова старшим в артели оставался Олег Тихонович Чалых, светловолосый, доброжелательный и красивый мужчина сорока лет, которому очень шли его аккуратные усы и бородка клинышком. Его начальственность никак внешне не проявлялась. Просто все знали, на какой объект сегодня идти и что делать. А работали мужики в трех местах.
Первое и главное дело - реставрация храма Преподобного Александра Свирского на Хиж-горе в полутора километрах от полузаброшенной деревни Гужово, что в Каргопольском районе Архангельской области, где и находится упомянутая база артельщиков.
Несмотря на то, что местность здесь холмистая, прорезана многочисленными озерами и их заливами, а храм окружен корабельным сосновым лесом, его колокольня и луковки видны отовсюду: и из Гужова, и из соседней Маселги, и с любой точки  на многие километры вокруг. Он как бы парит и над прилепившимися к воде деревеньками, и над невысокими холмами, и над озерами. А над ним только необъятное вглубь и вширь небо.
12 сентября состоялось важное событие в жизни артельщиков - малое освящение этого храма. Из Каргополя приезжал отец Борис, много народу пришло за девять километров из ближайшего поселка Лекшмозера. После торжественной службы отец Борис и другие гости пожаловали к нам в Гужово на праздничный обед, который, скажу честно, повару дался нелегко.
Вторая бригада работает в самой деревне Гужово. Здесь ставят новый дом для артели. К отъезду, в конце сентября, должны подвести его под крышу.
Ребята же из училища, молодежь, работают в деревне Маселга, ошкуривают заготовленные там бревна, готовят их к работам, намеченным на будущий год.
Работают мужики по десять часов в сутки. Распорядок дня жесткий, но все понимают, что это необходимо. В 7 часов утра подъем, завтрак, затем бригады расходятся по своим объектам и работают до обеда. В 14 часов обед. И опять работа. В деревню сходятся только к ужину, к 20 часам.
После ужина, отдохнув минут 15, покурив, почти все собираются в горнице и по очереди вслух читают имеющиеся в избе книги. Я застала чтение сказок Шергина и романа А.Толстого "Князь Серебряный".
Наблюдать за таким чтением весьма интересно. Каждый читает по-своему, но все артистично, в лицах. Электричества в деревне нет, читают при керосиновой лампе или при свечах. Как будто уносишься в прошлое лет на двести. Блики от пламени играют на старых бревенчатых стенах, лицах, искрятся в глазах. Из полутьмы выглянет клок чьей-то бороды, задвигается сказочный профиль, а то раздастся дружный мужской хохот, и замечется, запрыгает пламя свечи, заскачут волшебные картины на стенах, все придет в движение.
По субботам топится баня, которую сами поставили два года назад на берегу озера. Парятся мужики со вкусом, долго, хлещут друг друга березовыми вениками, по нескольку раз окунаются с мостков в озеро и снова в парилку.
По уровню мастерства артельщики делятся на несколько категорий. Плотники самого высокого класса – это мастера. Их во время моей работы было двое: Олег Тихонович, душа артели, бывший музыкант и программист и Владимир Васильевич, большой авторитет, профессиональный реставратор. Работает красиво, молча, советы дает немногословные, дельные.
За ними идут подмастерья. Петр Феликсович, сдержанный, совсем молодой человек, Миша Семенов, который днем работает, а ночью рыбачит, чтобы побаловать нас всех свежей рыбкой, да и вообще готов помочь в любое время. И, наконец, Егор Борисович, обаятельнейший, крупного телосложения юноша, будущий биофизик.
Затем идут ученики: Федор, пятнадцатилетний отрок, которому, по его словам, школа стала поперек горла, хотя Гоголя цитирует страницами, Никита-молчун, Женя - серьезный и хозяйственный молодой человек, на котором лежит забота об огороде, и Ким Федорович пятидесяти четырех лет - уникальная личность, бывший яхтсмен, повидавший полмира, который и плотничает ювелирно, и обед может сварить на всю артель, и насмешить честную кампанию. А его губную гармошку слышно издалека. В артели спасается от тяжелейшего пристрастия, здесь жесткий сухой закон.
Беседуя в день их приезда с ребятами из 88 Московского училища, которые проходят здесь производственную практику, Дмитрий Александрович Соколов с сожалением отмечал, что реставрационно-плотницкая культура утрачена, существуют лишь единицы, владеющие ею. По реставрации мебели специалистов высокого класса много. Работа хоть и трудоемкая, но обычно проводится в помещении, в тепле. А вот плотникам-реставраторам приходится 90 процентов времени работать под открытым небом в любую погоду. Условия более тяжелые, а представление в народе о красной плотницкой работе ушло. И в выражении восхищения и в материальной оплате. Приходится довольствоваться моральной поддержкой небольшого числа специалистов, хотя мы, как говорит Дмитрий Александрович, люди обыкновенные, и нам все нужно.
Костяк артели составляют бывшие члены Московского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, продолжатели дела Петра Дмитриевича Барановского, поломавшего всю старую систему реставрационных работ, который заново открыл плотницкую культуру прошлых веков, восстановил плотницкий инструмент того времени, в корне изменивший отношение к дереву, к его фактуре и форме.
Это и топор, который, в отличие от современного, имеет клиновидную режущую часть, благодаря которой обрабатываемая поверхность получается чешуйчатой, древесные волокна закрытыми для влаги, и дерево меньше гниет. Таким топором легче вырубать округлые формы, фантазировать. Это и тесло, долота, скобель, черты, предназначенные для окаривания стволов, для чистовой обработки поверхностей, вырубания полостей, плотной пригонки бревен и других работ.
Вот, например, как делаются те самые луковки, которые венчают наши северные православные храмы.
Сначала делается жердь из соснового бревна, на ней сверху вырезается юбочка, затем козырек у основания луковки и дальше барабан. Нижний конец жерди крепится к стропилам. Далее делаются по шаблону плоские серповидные кружала, которые верхним концом крепятся под юбочку вокруг жерди, а нижним вставляются в козырек над барабаном. Затем делается сплошная обрешетка луковки, которая покрывается большими листами бересты, заготовленной не позже, чем пятнадцатое июня. И, наконец, укладывают те самые ажурные чешуйки, которые так радуют глаз. Это осиновый лемех, который тешится топором. Он обычно бывает трех размеров и имеет кривизну изнутри и снаружи. Под влиянием погодных условий с течением времени осиновый лемех приобретает красивый оттенок, и главки кажутся покрытыми серебром.
Несколько лет назад обычными туристами Дмитрий Александрович Соколов с друзьями попали в эти места, познакомились с удивительным человеком, уроженцем здешних мест, Василием Макаровичем Солодягиным, ныне, увы, покойным, увидели его одинокие, отчаянные усилия по сохранению погибающей церкви и прониклись беспокойством и болью за те запустение и разор, в которых оказались деревни и храмы русского Севера.
Сколотили артель, и вот уже который год ездят из Москвы сюда в это Богом и людьми забытое место, откуда за хлебом-то в ближайшую деревню с магазином надо шагать девять километров.
И в холод, и в жару, и в дождь, и в слякоть, с залепленными бесчисленной мошкой глазами, без электричества, а, порой, без хлеба, но в семь часов подъем, в двадцать ужин, а между ними работа, работа, работа... И лишь при обращении к Богу каждый день просьба:"...Помоги мне во всякое время, во всякая вещи..."
Хотелось чем-то порадовать этих людей, приготовить что-то вкусное из тех скудных запасов, что были у них, нажарить блинчиков, сварить варенье. А однажды, в день рождения Дмитрия Александровича удалось даже испечь в русской печи настоящие северные рыбники на всю артель. Свежепойманную потрошеную рыбу надо завернуть в тесто. Причем, рыбу солить нельзя, а тесто должно быть соленым чуть не до горькости. Протопили печь. На огромный противень я уложила свою рыбу в тесте, засунула его внутрь печи ближе к углям и стала дожидаться, когда все будет готово. Рыбники удались на славу. Поужинав, попив обильно чаю и отвалившись от стола, расслабленные мужики пели русские старинные и воинственные песни. И это было прекрасно. Можно было на все это без конца смотреть, слушать, забыв об ожидающих тебя горах посуды, о том, что завтра еще в сумерках надо встать, развести костер, что не всегда легко удавалось, и приготовить сытный завтрак для двух десятков работяг.
Некоторые из нынешних артельщиков входили в добровольный отряд, работавший на общественных началах в летнее время 1988-90 годов в составе этнографической экспедиции, организованной Московским городским отделением Всероссийского Общества Охраны Памятников Истории и Культуры, ВООПИК. Эта работа завершилась созданием объемного интереснейшего труда "Традиционный уклад Лекшмозерья", посвященного памяти Василия Макаровича Солодягина и ждущего своего издателя. Вот названия лишь некоторых глав и разделов. Социально-экономическое состояние деревень к концу 1920-х годов, хозяйственная жизнь Лекшмозерья от коллективизации до наших дней, традиционные промыслы и ремесла, женские рукоделия, основные продукты, блюда, семья, обычаи, обряды, деревенские роды, православие, грамотность, праздники, поверья и приметы, фольклор, топонимия, словари местного наречия.
Итогом этой работы стало и то, что этому уголку русского Севера удалось приворожить к себе, к своим чистым лесам и озерам, деревням, храмам и людям видавших всякое и познавших многое искушенных москвичей и заразить их негромкой, скупой на слова, но надежной верностью и светлой любовью к этим местам.
Я часто задумывалась, что же объединяет этих разных по возрасту, образованию и характеру людей? Что заставляет выносить тяжелые условия жизни и работы, непонимание, а, порой, и сопротивление местных властей, а то и некоторых жителей? Дело в том, что все они живут общей идеей возрождения России. Не вообще России, необъятной по масштабам и по направлениям, требующим возрождения, а России, которую они видят и чувствуют в этом погибающем храме, в этом покосившемся доме, в этой развалившейся мельнице, и которые они хотят сберечь, восстановить своими руками, не дать этим частицам России исчезнуть в небытие...
В теперешнее время кто-то организует мифические фонды, кто-то выпрашивает деньги у правительства, кто-то говорит о возрождении России на митингах, а эти люди берут в руки топоры и день за днем, не считаясь ни с погодой, ни с усталостью, ни с условиями, работают помногу часов, показывая тем самым еще один путь возрождения, пожалуй, самый эффективный, в результате которого в храм начинают собираться прихожане, в домах появляются жильцы, мельницы начинают крутить свои жернова...
Хотя, скажу как повар, перловка всем ужасно надоела.
Л. Кружкова