шар

я видел себя стоящим, оборванным, жалким, тщетно пытающимся выдуть мыльный пузырь с помощью двух палок и старой веревки, чтобы мне бросили монетку проходящие господа.

я видел себя проходящим мимо оборванца, достаточно жалкого, чтобы вызвать сочувствие, но недостаточно опрятного, чтоб вызвать желание подойти на расстояние броска монетой. я передернул плечами и, недовольный собой, заспешил дальше, бросив взгляд на прекрасный переливающийся шар, надувающий щеки на старой веревке.

я видел себя задетым засмотревшимся на бродягу прохожим, забормотавшим извинения, сбивчиво и как-то уж слишком виновато, будто я застал его за постыдным занятием. я пожелал ему счастливого пути, а сам застыл, глядя на немыслимую форму - не то сверкающего червяка, не то стеклянного тоннеля будущего, вырывавшегося из ткущих его веревок.

я видел себя ребенком, вырвавшим свою руку у матери, спешащим ухватить чудо - переливающееся всеми красками мира, извивающееся и грозящее вот-вот уйти в небытие, как мое беззаботное детство на пороге новых сияющих перспектив, манящих и опасных.

я видел себя водителем, затормозившем на светофоре и праздно рассматривающим пеструю толпу, собравшуюся вокруг чего-то и взволнованно вскрикнувшей, когда из самой середины полукруга в воздух вырвалась огромная радужная пленка, вмиг накрывшая их и раскрасившая немыслимыми оттенками радости, льющейся в самой себе.

я видел себя мыльным пузырем, который, едва родившись, вдруг осознал прелесть этого мира, хрупкого, такого уязвимого, не умеющего ни просить помощи, ни давать ее, неспособного удержать ни свое детство, ни даже миг радости в неумелых руках. и тогда я захотел больше жизни обнять их, накрыть и защитить, остановить время и дать им это счастье - жить мгновением, наполниться до краев радостью, истончиться до самой крайней степени тонкости и взмыть вверх, невесомым, не сдерживаемым ничем, ни временем, ни обязанностями, ни такой несправедливой несчастливостью.