Верный

«Ну, что, видел  эту зверюгу?». Отец показывал мне щенка, который ползал у него на ладони еще слепой и тыкаясь голым красным носом в пальцы искал мать. Щенок был черным с белым воротничком, вокруг шеи, белой полоской на голове и красивыми белыми носочками на ногах только самые кончики лап на пальчиках были красновато-розовыми. Обычно у собак рождается несколько щенков, но этот родился один. Люська, была опытной матерью и никого не подпускала к вольере, превращаясь при приближении посторонних из лайки в медведицу. Но папе можно было все, он через два дня пришел посмотреть на Люськино потомство и нашел там это создание.  Отец дал ему покалеченный указательный палец правой руки, и щенок пытался его сосать.
- Ничего он себя еще покажет.
-Конечно, покажет, - ворчала мать - уноси его к собаке, а то вытирать за ним сам будешь.
- Как же его назвать? Байкал? Амур? Князь? Граф? Нет, этот будет Верный. Видишь, он на кличку отзывается – смеялся отец, не обращая никакого внимания на ворчание мамы. И впрямь при слове Верный еще слепой щенок казалось, поворачивает голову на свое имя, чем вызывал умиление всех находившихся в доме. Отец понес щенка за сарай в вольеру. Там у отца находились собаки, всего их было штук пять-восемь. В зависимости от того какие рабочие качества от них ожидались. Все они предназначались для охоты на соболя, белку, птицу, медведя и лося. Зачастую они не проявляли ожидаемых качеств, но очень быстро учились друг у друга всем необходимым знаниям, умениям и навыкам, и со временем становились универсалами.  Каждый день отец варил им корм из крупы, комбикорма и каких-то консервов. Осенью, когда начиналась охота на ондатру, у собак начинался настоящий праздник живота, тушки ободранных ондатр аккуратно складывались в ящики и выставлялись на мороз возле сарая. В том случае, если нужно было сварить корм для собак, они рубились на чурке на куски и варились с кашей. Собаки были счастливы. Если учитывать что мы добывали штук по пятьдесят ондатр в день то корма хватало надолго, и кроме того тушки ондатры использовались для охоты на соболя как  приманка в капканах. Все лето собаки проводили в вольере. Папа вставал рано, часа в четыре утра, шел во двор,  выпускал собак из вольеры, заводил автомобиль марки ЛУАЗ, и ехал за деревню на поля. Собаки, нестройным журавлиным клином, бежали за Луазиком через деревню, поглядывая по сторонам, нет ли где кошечки или котика, которых они запросто могли скушать прямо  на ходу, пользуясь тем, что вся деревня еще спит. Уследить за такой сворой было практически невозможно, но в основном собаки вели себя сдержано. Погуляв по леску за деревней, они возвращались домой и опять весь день, свернувшись кружком, находились в вольере. Верный жил вместе со сворой собак и постепенно превращаясь настоящую лайку. Он уже умел приносить брошенный предмет и весело облаивал старую соболиную шкуру, которую отец давал ему понюхать и забрасывал на дверь сарая. Иногда баском лаял на соседа, который за забором ходил по своему двору и все искал правильный рецепт самогонки. Отец в отличии от соседей никогда не пил и других по возможности отговаривал. Но если кто-то приходил «чайпить» то  отец всегда старался угостить коньячком, которого за всю свою жизнь сам не выпил наверно  и полной рюмки. 
«Чайпить» это целый ритуал. Например, однажды маме позвонила соседка баба Наташа и сказала, что Сеня приехал из отпуска и что приходите «чайпить». Мама одела костюм поприличней, а отец костюм с галстуком и мы направились к Семену Матвеевичу и   Наталье Семеновне. Им было по паспортам лет по шестьдесят пять, семьдесят, но душами своими они были двадцатилетними ребятами. Было удивительно, как нежно и ласково обращаются друг к дружке эти вечные труженики тайги. Он ее назвал Наташа она его Сеня. Это было не просто обращение к человеку, с которым ты долго живешь. Это было нежно-любовно-ласковое и очень уважительное произнесение имени  человека, с которым ты прожил тяжелую и трудную жизнь. Что при нынешнем легковесном отношении к браку кажется чудом. Наталья Семеновна полностью занималась домом, огородом, теплицей, гусями, кроликами и курицами, заготовками на зиму, вязанием для детей, внуков и правнуков носков, рукавичек,  шапок из махера, свитеров жилеток и т.д. и т.п. Все связанные Наташей вещи были по-своему уникальны. Они имели свой уникальный рисунок, который рождало ее воображение а руки воплощали в вязаных изделиях.   Семен Матвеевич целыми сутками проводил время на Ангаре или в лесу, если ночь его заставала в лодке, он становился на якорь и спал прямо в ней. Охотник и рыбак он был от Бога и приносил домой сотнями ондатру, хариуса, тайменя, и сигов и все отдавал бабе Наташе.
–Наташа –разберись. В руках у Наташи все горело. Рыба чистилась и солилась, жарилась и варилась. Ондатра обдиралась, обезжиривалась и напяливалась и после сушки и сортировки сдавалась в госпромхоз. Причем все это делалось, как бы само собой, пока Сеня отдыхал.
Мы вошли к  Семену Матвеевичу во двор где он показал нам своих кобелей, которые были универсалами в охоте и один из них был отцом нашего Верного. Посмотрели мы на идеальный порядок во дворе, который был выстлан лиственничными досками и вошли в дом.  Наташа уже показывала отцу и матери рукавички, которые она связала для Сени. «Сеня, я вот привязала здесь дополнительно пальчик, чтобы удобно было стрелить. Наденешь на рукавички мохнатки и руки будут в тепле, а когда надо стрелить мохнатки скинул они повиснут на резинке как у ребенка, а ты рукой в рукавичке возмешь ружье и пальчик найдет свое место сразу, чтобы на спусковом крючке. Вот так». Наташа показывала как надо и смеялась как девчонка. Мохнатки, огромные рукавицы из собачьей шкуры мехом наружу,  Наташа тоже кроила и шила сама, как и всю охотничью одежду Сени.
В это время Сеня пригласил нас к столу и сначала мы и впрямь пили чай, но через секунду на нем уже стояли различные виды варенья из брусники, голубики и черники. Дымилась домашняя картошка с зеленым лучком, бочковые грузди которые хрустели на зубах, огурчики помидорчики, тушеный кролик и соленый хариус, щучьи головы, пироги, шаньги,  и стало понятно, что одним чаем здесь не обойдёшься. Сеня с удовольствие достал из холодильника запотевший графин и налил всем присутствующим. Долго мы слушали рассказы об охоте, жизни в тайге. Эту жизнь Семен Матвеевич и Наталья Семеновна знали лучше многих, они по заданию Родины держали в тайге звероферму и посвятили животным и тайге свою жизнь. Семен отлично знал повадки животных и способы их лова. А сейчас он после охоты съездил на курорт.
-Матвеич ну как там на курорте? Спрашивал отец.
-Хорошо кормят, телевизор, и вечером танцы.
Подошла холодная сибирская осень с ее морозцами по утрам, снежком после первой половины октября и открытием охоты на соболя. Верный стал взрослым полугодовалым кобелем. Отец готовился залететь в лес, собрал боеприпасы, капканы приманку для соболей, продукты, все погрузил в ЗиЛ 131 и вместе с Верным ожидал в аэропорту вертолет.
Женский голос в громкоговорителе произнес «Из Красноярска прибыл самолет рейсом двадцать седьмым». Приземлившийся ЯК-40 подъехал к зданию аэропорта и из него начал выходить народ. Пассажиры были одеты явно не по погоде. Их сопровождал конвой. Зэки, вечное население Сибири. Один худенький совсем мальчишка с носом кавказца кутаясь на ветру в пиджачишко произнес сквозь зубы :
-«Сибирь казёль. Два шуба как два майка».
Какой срок спросил отец.
Парень посмотрел на мужика с собакой.
 --Пятнадцать.
- За что.
Сто пятая у него Емельяныч. Ответил за парня конвоир.
-  «Привыкай» -сказал отец «это тебе «казёль» а кому-то родная земля».
У него с ЗКами были свои отношения, потому что вокруг деревни было четырнадцать колоний занятых на лесоповале. Многие жили на поселении и еще очень много оставались после отсидки в деревне на постоянное жительство.  Тем, кто приходил к нему и устраивался на работу по специальности, отец находил применение и никогда не вспоминал его судимости. Если работник нарушал дисциплину, а особенно пьянствовал на работе, прощался беспощадно и больше на работу не принимал.
Верный смотрел на отца положив ему голову на колени. Подъехала машина в кабине, которой сидел Сеня а в кузове вместе грузом и собаками сидела Наташа. Верный посмотрел в их сторону, Наташины кобели подошли к борту машины и начали лаять на Верного но он только показал им красивые ровные зубы и больше не реагировал. Гремя, всеми турбинами и железом, прилетел вертолет. Сеня, как ни в чем не бывало, взял карабин и пошел на своё место в вертолете. Наташа, привязав кобелей к борту, носила в вертолет груз. В это время ее кобели начали драться уже между собой. Наташа,  с окриком «А лешак» отвесила им по подзатыльнику, схватила их за воротники и одним движением закинула в вертолет, словно это были не взрослые собаки а какие-то щенки. Кобели, взвизгнув, быстро забились под лавки возле Семена Матвеевича и больше их было не видно. Отец вместе с водителем занес имущество в вертолет и взяв Верного на поводок сел в вертолете на ящик с капканами.  Верный уже летал на вертолете на участок и вел себя спокойно, только все время смотрел на отца, словно спрашивая ну как ты? Сердце не болит? Сердце пока не болело, и настроение было приподнятое, предвещая долгожданную охоту в тайге. Да и что такое сердце. Есть полные аптечки лекарств, радиостанция, генератор и в зимовьях заготовлено и дров и продуктов. Так что все нормально, и ты Верный не смотри, лучше думай, как ты будешь искать соболей. Приземлившись на Северном зимовье, охотники помогли выбросить из вертолета отцово имущество и улетели дальше на свои участки.
- Ну вот теперь мы остались вдвоем. Сегодня обустраиваемся, завтра пойдем по участку. Они сварили чай и обед на двоих и занимались обустройством зимовья. Ликвидацией последнего посещения медведями их охотничьего жилища. Верный изредка поворачивался в сторону ветра, втягивал в себя воздух и поднимал шерсть на загривке. Но в общем они скоротали время до вечера. Утром выпал легкий снежок и не смотря на то что день должен был быть ясным снежок таять не собирался. Градусов десять мороза. Карабин осмотрен и заряжен таблетки и печенье в кармане, остальное в рюкзаке.
-Ну, вперед. Они зашли в лес. Это был красивый светлый  сосновый бор. На снегу отпечатывались все следы как будто каждый, кто находились в лесу, обязаны были оставить свой автограф. Верный чувствовал себя в здесь, словно это и был его настоящий дом, он шел в нескольких десятках метров от хозяина, и какая-то сила заставляла его обнюхивать все следы-автографы и что-то искать. Ему была понятна каждая запись в этой книге. Вот здесь вчера ходил, набирая камушки и обгладывая почки глухарь. А здесь недавно обглодал ольху сохатый. Здесь вот ходила неделю назад раненная медведица, искала своего медвежонка-трехлетка. А это что? Он обнюхал чей-то небольшой след.   Какая-то неведомая сила подкинула его, развернула на месте и заставила нестись по этому следу со скоростью лесного пожара. Перепрыгивая через сучья, небольшие кусты, подныривая под сваленные деревья, он несся по следу и вдруг хозяин отпечатков выскочил у него прямо под носом и заскочил на стоящий прямо перед ним кедр. И буквально через секунду он уже сидел на верхушке дерева. Обида заставляла крутиться вокруг дерева юлой и облаивать животное на дереве, пока не подошел хозяин. Отец сразу понял, что Верный загнал на дерево кого-то, но когда увидел на кедре соболя, радость и гордость за собаку наполнила его. Он прицелился из ТОЗки и через секунду соболь уже падал к ногам охотника. Верный подлетел и в полете поймал животное он придавил его зубами и держал до тех пор, пока сердце соболя не перестало биться. Он отпустил добычу и сел рядом. Подошел отец, погладил его по белой полоске на голове, приговаривая «Ты моя золотая собака». Положив соболя в рюкзак, они пошли дальше вдоль ручья и снова Верный загнал соболя на дерево. Вечером, подходя к зимовью в рюкзаке лежало три соболя. Если так дальше пойдет мы с тобой миллионерами будем, смеялся отец. В установленное время он включил радиостанцию и переговорил с промхозом и соседними участками.
- Семен Матвеевич ну как у вас?
- Так ничего. Снега пока нет. Следов не видно.
«Как всегда»- подумал отец-«правду все равно не скажет».
В зимовье было прохладно и неуютно, пахло прелым деревом и мхом. Батя растопил, заготовленными еще летом дровами, печурку и поставил чайник на плиту. Он достал окоченевших соболей и стал их рассматривать. Это были два взрослых  кота и одна самочка. Каждый добытый им соболь запоминался надолго, и потом отец любил рассказывать, как он охотился и выслеживал соболей. Только соболиную охоту он признавал  охотой как таковой. Коты были с темным мехом и имели на шерстинках седые кончики. Самочка была поменьше и посветлее. Точными осторожными уверенными движеньями он ободрал животных и поставил шкурки сушиться на правилках. В зимовье потеплело. Помыв руки и перекусив он включил радиостанцию. Радистка в далеком промхозе сообщила сводку погоды и переговорила с каждым участком. Закончив сеанс связи отец покормил Верного и они улеглись спать отец в зимовье а Верный на улице возле двери свернувшись кольцом.   Из леса доносились запахи тревожившие обоняние Верного, и он в полудреме вскидывая голову принюхивался и вглядывался в темноту. Его нюх говорил ему многое о тайге, в десятки тысяч раз больше чем его хозяину и если для хозяина дневная охота была работой, то для него охота была игрой или чем-то вроде пробежки, отдыха, хотя и требовала очень больших физических затрат. После пробежки по лесу по сухой траве, снегу и сучьям, болели с непривычки лапы и когтистые пальцы, он лизнул их и положив голову на лапы, снова принюхивался к запахам тайги. Что-то тревожно большое и косматое с неприятным запахом слежавшейся шерсти и запекшейся крови находилось в пятистах метрах от зимовья, но не подходило ближе. Тогда Верный еще не знал что это запах раненой медведицы, которая ходила по лесу, вынашивая планы мести людям и стараясь залечить, порванный тросом петли, бок. Очень мешал разбирать  таёжные запахи еще и шедший из трубы зимовья едкий дым, круживший под порывами ветра вокруг зимовья и перебивавший остальные запахи.
Ночью ветер сменился с северного на юго-восточный воздух а затем и вообще затих, стало теплее и пошел снег крупными снежинками, которые казалось плывут вниз сплошной белой стеной покрывая землю, деревья, лед на реке и редкие строения на участке. Отец, проснувшись затемно, вышел на улицу.
-Ну как ты тут?- спросил он Верного.
-Нормально -ответил ему своим хвостом Верный, и улыбнулся по собачьи.
-Я тоже нормально. Только вот левый бок чего-то жмет. Пойду таблетку выпью. 
Поднялся небольшой ветер, затем  усилился, а снег и не думал прекращаться, и на улице уже падал не красивый предновогодний снежок, а ревела и свистела вьюга, как будто из небес выпустили одновременно и самый сильный ветер и самый большой снег. Верный сначала лежал под навесом возле домика, затем он просунул  нос в зимовье, как бы интересуясь, что там делается, затем он как-то, толи боком, толи задом, извиняясь и улыбаясь по-собачьи, залез в зимовьё и лег у порога недалеко от печки. От этого по зимовью пошел крепкий запах, который бывает, если собака заходит в дом с улицы. По такой погоде идти в лес смысла не было, и оставалось только одно ждать, когда кончится пурга.    Сердце беспокоило все больше и больше, а снег не прекращался уже четвертые сутки. Верный уже смело заходил в зимовье потому что отец разрешал ему это, и кроме того бате самому было хоть немного веселее  при виде собаки.
Внезапно Верный дернулся всем телом и выскочил на улицу прямо в шести шагах от зимовья стояла огромная с порванной шкурой на лопатке медведица. Верный до этого никогда не встречавшийся с медведем рванулся к ней, но какие-то инстинкты все же удержали его на безопасном удалении от зверя и он как боксер на ринге отпрыгнул и снова атаковал медведя. Батя стоял в дверном проеме с карабином в руках но удачной позиции для выстрела не было опытная медведица как бы прикрывалась собакой от человека, и пытаясь нанести смертельный удар ее врагу. Наконец Верному удалось развернуть медведя левым боком к  бате и поставить зверя под выстрел. Щелчок  выстрела заглох в лае собаки реве пурги и медведя, который рухнул в трёх метрах от зимовья. Отец опустился на порог зимовья и казалось, ему не хватает воздуха в этом бескрайнем море тайги, и снега. Верный в запале еще пытался рвать шкуру медведицы но она уже не подавала признаков жизни, и кобель, наконец, подбежал к хозяину.
-Ну что, живой? Молодец. Только проспали мы с тобой мишку, проспали.
Утром ветер и снег прекратились, и можно было идти в лес, но отец, почувствовав что-то неладное, решил остаться в зимовье. Верный смотрел на него, не понимая, почему он не завет его на охоту. Отец лежал на нарах, не в состоянии подняться и пошевелиться, каждое движение причиняло резкую боль в сердце. Даже дышать и то было трудно. Верный подошел к нему, лизнул руку и сел глядя на него.
«Северный , Северный отзовитесь» кричала радиостанция. Но Северный не отзывался. Верный почуяв неладное лежал возле хозяина и смотрел на него. Иди, иди,- прохрипел чужим голосом отец. Верный казалось, понял его он вышел на улицу. Утро уже становилось днем, хмурым и морозным. Верный поднялся на бугор возле зимовья и вдруг вся тоска которая была в нем еще от предков вылилась собачьим горлом и превратилась в вой. Он выл, как воют волки, как воют собаки потеряв друга,  и как плачут в горе в голос деревенские бабы. «Емельяныч ты где?»- кричал в эфире голос Семена. «Северный, Северный» кричала радистка промхоза. Но северный молчал. Через два дня совершая облет участка, вертолет геологов сделал круг над Северным зимовьем и летчики увидели черного кобеля который сидел на бугре возле домика, он выл закинув голову и прижимая уши. «Что там у Емельяныча произошло» -  спросил командир- «Надо проверить, свяжитесь с соседними участками и промхозом.» «Он третьи сутки но связь не выходит». -ответил промхоз. «Садимся» решил командир. Через сорок минут скорая помощь снимала отца в сопровождении Верного с вертолета. «Если бы не собака на бугре мы бы и внимания не обратили»- сказал командир вертолета врачам. «Как он не замерз?»
Через месяц отец выписался после инфаркта домой. «Как ты не замерз?» - спрашивали его все, кто знал о случившемся. «Верный меня спас он днем выл, а вечером заходил в зимовьё и ложился рядом со мной и грел своим телом».
Прошло несколько лет, несмотря на болезни, отец продолжал летать на охоту в тайгу, без которой он своей жизни не представлял, летал он с разными собаками, но Верный был у него всегда.
Однажды я приехал в очередной отпуск , как всегда занимался домашними делами и помогал охотиться на ондатру. Как то вечером мы уже легли спать, вдруг в окно с улицы кто-то постучал.
-Пожар!
-Горите!
Мы  повыскакивали из дома и увидели что горела баня соседа, видимо он найдя правильный рецепт самогонки перепил ее и забыв о стоящем на огне аппарате, спокойно спал дома. От его бани огонь перешел на наш гараж,  и горело уже так, что пламя поднималось выше домов. Мы с братом выгнали машину из гаража. Отец первым делом кинулся к вольере и выпустил собак. Они разбежались по огороду, подальше от огня и только Верный подбежал к маме и жене брата, стоял с ними рядом, никого не подпуская, словно он понимал, что его защита нужна этим женщинам именно сейчас. Пожар потушили под утро. Этот огонь до сих пор стоит у меня при упоминании того случая но поведение Верного запомнилось мне больше пожара. После пожара соседи уехали куда-то в другую деревню. А батя, недолго мудрствуя, отделал горелый дом соседей и организовал в нем продуктовый магазин. Однако скоро по району поползли слухи о том, что соседнюю ГЭС скоро достроят, и на месте деревни будет водохранилище, нужно перебираться на жительство в другое место. Мысли о переезде в город постоянно мучили отца. Еще в далекое до перестроечное время маме удалось каким-то чудом купить квартиру в Азове, где жили родственники ее и отца, но она стояла как дача. Да и тайги в Ростовской области не было. Правда, в деревне тоже оставаться было невозможно, потому что все организации переехали в соседний район. Люди уезжали, промхоз закрывали и однажды после очередного возвращения из больницы отец сказал – «Все будем собираться и  уезжать». Они собрали свои нехитрые пожитки в контейнер, отец на всякий случай по-хозяйски настругал на своем рубанке во дворе несколько досок благо этого добра в Сибири невпроворот. Собак он раздал соседям охотникам, но Верного отдать не поднималась рука. Как можно отдать друга, которому ты обязан жизнью?
-Петя отдай собаку - просила мать. Где он будет жить в городе?
Отец стоял молча глядя на Верного и гладил его покалеченной рукой по белой полоске. Он и сам понимал, что Верному нужна тайга, а не город. Как впрочем, и ему. Верный смотрел на хозяина, ему снова становилось печально, как тогда в тайге, хотя он может и так понимал, что говорят о нем. Однажды батя пошел  в промхоз и встретил там одного из своих охотников. Когда-то тот, зная, что отец собирается переезжать в город предложил ему свои «Жигули» за Верного.
-Привет! Как дела? спросил отец.
-Привет Емельяныч! Да все норма.
-Верного забери- тихо сказал отец.
-Хорошо. Машину куда пригнать к дому или сразу на баржу. Да и документы на нее надо в ГАИ переоформить на тебя.
-Не надо машину. Только за собакой смотри хорошо. Договорились?
-Да ты что, Емельяныч! Все будет норма.
-Тогда завтра с утра забери. В обед я уеду.
Утром мужик уже стоял у ворот дома на «Жигулях». Отец вывел Верного на поводке и вместе с мужиком посадили его в машину на заднее сиденье. До свидания Верный! Тебе у него будет хорошо. Лайки обычно быстро привыкают к новым хозяевам, всё будет нормально. Танк под названием «Жигули -ВАЗ 2121 Нива» рванулся с места, увозя друга и оставив за собой запах гари, обиды и расставания. Через несколько часов отец сидел молча в самолете, который уже запустил двигатели и готовился вырулить на взлетную полосу, и вдруг мать сказала - посмотри мне кажется там наш Верный. И точно, на том месте, с которого они обычно улетали вертолетом в лес, сидел Верный с обрывком поводка на шее.
   

В.П. Евусяк. 2012 год