Наши в Абердине. Путевые заметки и мысли по поводу

1995 год. Шотландская фирма, работающая с нами по контракту, пригласила несколько специалистов нашего департамента в Абердин для обмена опытом. Думаю, эта поездка была предусмотрена контрактом, т.к. особых далеко идущих последствий этот обмен опытом не предполагал - по большей части поездка оказалась туристической.
Мы – я и моя начальница - попали в этот список приглашенных, чему были бесконечно рады. Моя спутница уже бывала за границей - в Болгарии. Я же границ СССР не пересекала никогда.
Приключения начались уже по пути в Москву. Самолет был небольшой, народу немного. В нашу группу кроме нас с начальницей входили еще 3 человека - 2 представителя принимающей стороны – Петер и Марк - и переводчица. Переводчица была россиянкой, работавшей в шотландской фирме. Иностранцы совсем не понимали по-русски. Нашими соседями по самолету оказались актеры какого-то московского театра, возвращающегося с гастролей по северам. То ли от радости, что возвращаются домой, то ли от страха перед полетом, но вся труппа была хорошо "навеселе". Самолет взлетел, набрал нужную высоту, стюардесса разрешила народу расстегнуть ремни и передвигаться по салону. Шотландцы тут же вынули свои ноутбуки и принялись что-то сосредоточенно в них высматривать. Один из актеров живо заинтересовался этими приборами - в то время стационарные компьютеры были в нашем НИИ не на каждом столе, а уж ноутбуки - вообще в диковинку. Надо отметить, что это был очень известный в то время актер, герой "ментовских" сериалов. Видимо, он привык быть самым-самым, потому что из всей труппы он был и самым популярным и узнаваемым, и самым пьяным. Он навис всем своим телом над Петером и начал расспрашивать его о ноутбуке. Когда Петер по-английски, естественно, попытался попросить не мешать ему, наш актер очень обрадовался и начал демонстрировать свое знание английского. У него это плохо получалось, поскольку он и по-русски то говорил с трудом. Икая через каждое слово и рискуя потерять равновесие и упасть на дорогие компьютеры, расположенные на коленях наших иностранных коллег, он все что-то говорил и говорил. Надо отдать должное шотландцам: они быстро собрали свои ноутбуки и попрятали под сиденья, не пытаясь даже вступать в конфликт с навязчивым собеседником. Я, наблюдая эту картину, переживала только об одном - как бы этот популярный товарищ не попортил костюмы наших спутников. Мы попросили коллег актера угомонить его. Им это удалось, правда, не без труда. Я никогда не забуду тот стыд, который испытала, видя брезгливость и отчаянную неприязнь наших иностранных друзей, с которой они смотрели на этого актера. Хорошо еще, что они не знали, что перед ними "звезда", представитель нашей интеллигенции.
В Москву мы прибыли вечером, а наутро должны были вылетать в Амстердам. На ночь была заказана шикарная гостиница. По крайней мере, мне она показалась таковой. Ведь кроме нижневартовской гостиницы, похожей на студенческую общагу нашей юности, других я не видела. И здесь со мной случился конфуз. Осмотрев комнату, я нашла в столе шкафчик с вмонтированным холодильничком. А в нем - соки, воды и даже малюсенькие бутылочки со спиртными напитками, названия которых мне ни о чем не говорили. Единственное знакомое слово - мартини. Но только слово, поскольку не по средствам младшему научному сотруднику в середине 90-х был мартини. Сок я, конечно же, сразу выпила. Долго думала относительно мартини. Очень было любопытно попробовать. Но останавливала мысль, что завтра в мусорнице горничная обнаружит бутылочку и подумает, что я пьяница. Но все же любопытство взяло верх. Уговорить себя было уже просто: бутылочка на 2 глотка, от этого не сопьешься, а пустую бутылочку можно с собой забрать и втихаря в мусорницу на улице выбросить. В общем, мартини был мною испробован. Через несколько дней переводчица шепнула мне, что я хорошо наказала финансово нашу принимающую сторону. Оказывается все, что я там выпила, в стоимость номера не входит и оплачивается отдельно по какому-то бешено высокому тарифу. Ну что мне оставалось сказать на это? "Предупреждать надо!"
Путь наш в Абердин лежал через Амстердам. Огромный самолет, летевший из Москвы в Амстердам, был полон. Симпатичный бортпроводник предлагал напитки. Я взяла томатный сок. Сок оказался настолько вкусным, что я залпом выпила стакан и попросила еще. Молодой человек смутился - томатный сок у него закончился. Попросил подождать, пока он обслужит весь салон, и обещал принести. А сидели мы где-то в середине салона. Я, знакомая только с нашим ненавязчивым сервисом, поняла, что соку мне больше не дадут и смирилась. И насколько же велико было мое удивление, когда этот мальчик принес мне целую пачку сока. Он, дойдя до конца салона, не забыл, что у него просили добавку! Не забыл, какого именно сока и на каком месте! Вот это да!
А потом мы всю дорогу беседовали с соседом-голландцем. Наша переводчица покатывалась со смеху, слушая эту беседу. У меня знание английского - технический вуз плюс курсы разговорного перед поездкой. У собеседника - примерно такой же уровень. На ломанном английском мы все-таки умудрялись как-то понять друг друга. Как с удивлением потом рассказывала переводчица, мы оба несли такую ахинею!... Но при этом не теряли нить разговора, каким-то чутьем угадывая, о чем говорим, сохраняя логику беседы. Странно, а мне казалось, что я хорошо его понимаю...
В Амстердаме нам предстояло провести 3 часа между самолетами. И, конечно же, в нейтральной зоне аэропорта. Здесь первое, что меня поразило, это путешествующие старики. Две старушки, маленькие и сморщенные, но лучисто и радостно улыбающиеся, и два таких же позитивных старичка ехали на электромобиле, который вел здоровый парень в аэропортовской спецовке. И все... никаких сопровождающих молодых родственников рядом не наблюдалось. Я поделилась своим удивлением с остальными. Мне рассказали, как старики на западе проводят свою пенсионерскую жизнь. Я была в восторге... Надо же - заработал пенсию и живи, как хочешь, путешествуй. Никаких проблем в связи с возрастом нет. Все обустроено так, чтобы старики испытывали минимум неудобств. Только оплачивай. А оплачивать им есть чем. И все время потом я встречала в Шотландии спокойных и каких-то благостных стариков. И вспоминались наши бабушки, едущие в битком набитых дачных автобусах на свои участки. Обозленные, все и всех на свете осуждающие, вечно цапающиеся с молодежью. Наверно, была бы у них возможность вот так запросто сесть и куда-нибудь поехать мир посмотреть, не были бы они такими сварливыми. И молодежь была бы более вежливой, если бы не доставали ее эти бабули. Ведь – как аукнется, так и откликнется.
Проводя время в этой нейтральной полосе, мы, конечно, не прошли мимо заведения со знаками WC. В кабинке я поискала кнопочку или веревочку, которые нужно нажать или дернуть. Но не нашла. Пожав плечами, направилась к выходу. И  вдруг унитаз зашумел, сработал слив. Я, как технарь, сразу поняла - здесь где-то установлены фотоэлементы. Начала искать. И нашла, на полу рядом с унитазом.
Тут же вспомнилось мне аналогичное устройство на тюменском жд вокзале. Однажды, зайдя в кабинку, увидела протянутую через нее веревку. Веревка была привязана к гвоздю на двери кабинки. Я проследила взглядом ее траекторию. Веревка была перекинута через какие-то трубы под потолком и другим концом привязана к кольцу на крышке унитаза. Система работала так: открываешь дверь, веревка натягивается и дергает кольцо унитаза, осуществляется смыв. Просто и дешево. А тут... фотоэлементы.
Довольная своим открытием, я вышла. Смотрю, моя начальница в течение получаса уже несколько раз посетила заведение. Я сразу поняла - она тоже ищет фотоэлементы. Но промолчала - неудобно как-то было с ней говорить о таких вещах. Она сама шепотом рассказала мне про эти устройства. И про то, что не может понять, где они расположены. Я поведала о своем открытии, но она мне не поверила, она то их в стене искала. Я предложила показать. И мы уже вместе пошли туда. В зальчике никого не было. Мы прошли в кабинку, закрыли дверь. Я показала, где расположены эти самые фотоэлементы, она провела серию опытов - подходила и отходила, убедилась, что именно там. Мы, довольные тем, что разгадали загадку, вышли из кабинки. В зале несколько женщин около раковин мыли руки. Они как-то очень странно посмотрели на нас, довольных и улыбающихся двух дам, выходящих из одной кабинки. И тут я вспомнила о том, что существует однополая любовь, про которую сама не так давно узнала из телевизора. И практически услышала возмущенные мысли этих добропорядочных леди. Ну не могли же они, в самом деле, заподозрить нас в научном интересе к унитазу. В этой ситуации могла прийти в голову только одна мысль – нехорошая. Стало немного неловко. Но мы быстренько выскочили из заведения и присоединились к нашей группе. Когда мы, давясь смехом, рассказали все это нашей переводчице, она назвала нас "грези рашн леди" (сумасшедшие русские дамы). Потом, когда на концертах Михаила Задорнова прозвучала фраза про русский пытливый ум и "какая тебе разница...", я точно знала, что это про меня. И смеялась уже со знанием дела.
Следующим приятно удивившим оказались стюардессы рейса Амстердам-Абердин. Две маленькие, щуплые и откровенно некрасивые девушки были необычайно милы и доброжелательны, и очень подвижны. За 1.5 часа, что мы находились на борту их самолета, они успели всех рассадить, растолкать баулы пассажиров по предназначенным местам, напоить и накормить всех, пронести авиамагазин и даже уговорить кого-то что-то купить. Когда они узнали, что мы из России, то долго восхищались, говоря, что впервые видят русских женщин. Порасспрашивали о нашей жизни и принесли нам в подарок каждой по маленькой, почти игрушечной, бутылочке шампанского. Мелочь, но было так приятно. Почему-то мысль о наигранности и натянутости их улыбок мне лично даже в голову не пришла - они выглядели совершенно искренними. В Абердине из самолета первыми выпускали стариков и инвалидов - выехали 2 коляски. Потом попросили выйти женщин с детьми - вышло еще несколько человек. Затем пригласили на выход соотечественников. И уже в последнюю очередь иностранцев. Мне подумалось "А у нас, наверно, было бы все наоборот - иностранцев в первую очередь. А свои подождут."
В Абердине нас поселили в семейную гостиничку: маленький домик, несколько крохотных комнаток, гостиная с камином и пианино и столовая. Я в детстве закончила музыкальную школу, и уже очень давно не играла на пианино, т.к. своего инструмента у меня не было: жили мы в семейном общежитии впятером на 10 квадратных метрах. Какое тут пианино? И так запросила душа музыки при виде инструмента... Поскольку в доме кроме нас гостей не было, я набралась храбрости и попросила хозяев - пожилую благообразную чету - позволить мне поиграть. Они разрешили. Я долго и с наслаждением играла, все, что могла вспомнить из своего школьного еще репертуара. Играла, конечно, плохо, часто спотыкаясь и начиная с начала. Наутро, когда за нами пришли коллеги, они первым делом высказали удивление и восхищение по поводу того, что инженер-геолог умеет играть на пианино. Этого от русских они явно не ожидали.
В первое утро в Абердине я проснулась рано. Встала у окна, наблюдая жизнь просыпающегося города. Сначала по улице прошла мусороуборочная машина, собирая черные пластиковые мешки, выставленные хозяевами домов перед калитками. Никаких мусорных баков с высыпающимся оттуда мусором не было. Домики в городе были маленькими по площади, но в 2-3 этажа, чистенькими, с палисадниками. Я долго не могла понять, чего не хватает моему взгляду на улице этого городка. И только когда солнце засияло поярче, поняла. На окнах домов не было пыли. "Какие чистоплотные люди," - подумала я. А потом отметила, что вся дорога укрыта камнем и асфальтом. Ни клочка свободного от камня грунта. А у нас в Тюмени в дождливую погоду грязь между тротуаром и проезжей частью улицы такая, что без сапог не пролезешь. В сухое время эта грязь превращается в пыль, и метет по улицам пыльная поземка. Тут хоть каждый день окна мой – все равно будут пыльные. Оправдание нашим хозяйкам я нашла. И еще – я не увидела и в это утро, и за все время пребывания в Шотландии ни одной бродячей собаки. Не принято у них собак на улицу выгонять.
Около 8 часов утра внимание мое привлекла появившаяся на перекрестке пожилая женщина с круглым желтым плакатом, похожим на чупа-чупс. На нем было что-то написано, но я не могла разглядеть. Женщина села на раскладной стульчик на обочине дороги. И как только к перекрестку подходил ребенок, идущий в школу (как выяснилось потом, школа была где-то рядом), она вскакивала и выходила на дорогу, поднимая плакат. Машины, которых за это утро прошло всего с десяток, останавливались, пропуская детей. И это при том, что на перекрестке был светофор!
У меня сжалось сердце. Вспомнила своих детей, которые каждое утро по дороге в школу рискуют жизнью, переходя нерегулируемый перекресток. Мы, родители, давно добиваемся, чтобы здесь поставили светофор. Но нас никто не слышит. Несколько лет спустя на этом месте все же поставят светофор, но только после того, как на нем собьют насмерть ребенка, бежавшего в школу. Ну почему у нас, чтобы сделать простую толковую вещь, нужно обязательно дождаться беды? И почему даже угроза детям не активизирует работу тех, кто решает эти вопросы?
А тогда, наблюдая за этой "леденцовой леди" (так в Абердине называются тетеньки с желтыми плакатами), я подумала "вот ведь как народ себя уважает, если так заботится о своих детях".
На завтрак мы дружно заказали румяные поджаристые сосиски. Но... таких ужасных сосисок я не ела никогда. Не знаю, из чего у них делают сосиски, но явно не из мяса. В остальные дни я предпочла обходиться кофе и овсянкой.
Днем мы работали - посетили несколько фирм и офисов, беседовали с сотрудниками. Нам интересно было, как работают они. Им - как мы. Очень плодотворные были встречи. Я поняла, что технически мы отстаем от них безнадежно. Но при этом работаем значительно интенсивнее. Проект, который у них делает группа из 4 человек в течение полугода, у нас может сделать один человек за 3 месяца - умели у нас в те времена готовить специалистов. Но при этом наши зарплаты даже стыдно было озвучить. Но о грустном мы не говорили.
На третий день нас пригласили в Шлюмберже посмотреть на новейшую технику. Там оказалась группа местного телевидения, которая снимала эту встречу. С нами провели краткий инструктаж о том, как надо вести себя на производственной площадке, выдали каски, и мы отправились на экскурсию. На площадке было много различных машин и механизмов, но совершенно не было людей. Только наша небольшая группа в сопровождении гида, который подробно рассказывал принципы действия тех или иных машин. Каска была мне велика и все время закрывала глаза. В конце концов она мне надоела. Видя, что никого из рабочих нет, и угроза нашему здоровью отсутствует, так как машины сами не заводятся, я сняла каску и повесила на руку на манер дамской сумочки. Так и ходила за экскурсоводом с каской на руке. Уже по возвращении домой мне сообщили, что я нанесла урон компании Шлюмберже. Оказывается, когда ролик про нас прошел по местному телевидению, кто-то из чиновников их технадзора заметил, что русская леди на площадке находилась без каски и подвергала свою жизнь какой-то опасности. Компании пришлось заплатить штраф – правила есть правила. Даже когда их нарушают такие неправильные люди, как гости из России.
 После посещения площадки нас ждала мини пресс-конференция. Ведущий задавал какие-то вопросы, мы отвечали. Меня, видимо как самую молодую, спросили, есть ли у меня дети. Я ответила правду – трое. Все очень удивились и поинтересовались, почему я работаю, а не детей воспитываю. На этот вопрос ответила моя начальница, чтобы я не ляпнула правду. Из ее ответа я с удивлением узнала, какие у нас чудесные детские сады, в которые ходят все наши дети, как беззаветно школа заботится об учениках, и что родители могут спокойно оставлять детей в этих учреждениях и отдавать свои силы работе и своему развитию. Оказалось даже, что такому перспективному сотруднику как я созданы все условия, чтобы двигать науку в заданном направлении. Я конечно была согласна с ней частично. Детские сады, в которые ходили мои дети, действительно были хорошие. Но что при этом все трое ходили в разные сады, которые находились в разных концах города – уж куда удалось устроить – об этом умалчивалось. А по вечерам мы с мужем собирали детей по всему городу. Хорошо, что он был водителем и мог пользоваться транспортом в личных целях. Иначе я была бы домохозяйкой. Да и про школу все сказанное было правдой лишь частично. Дети находились в ней половину дня. Остальное время были предоставлены сами себе. Но я вынуждена была работать, потому что у нас всеобщая трудовая повинность: кто не работает на производстве, тот не получает пенсию. А труд матери никогда не считался трудом – это наши личные семейные интересы. Вот и сидели мы, мамочки, на работе с тревожными мыслями о своих брошенных на произвол судьбы чадах, и еще при этом умудрялись работать. Понятно, почему моя мудрая начальница в целях сохранения авторитета нашей страны в глазах журналистов не дала мне слова молвить. Да я и не рвалась – не хотелось говорить правду, а так вдохновенно врать я не умею. Вот такая у меня была единственная в жизни пресс-конференция.
Телевизионный ролик с нами в главных ролях нам посмотреть не удалось. Но потом, уже в России, нам рассказали, что он вызвал некоторый интерес у населения. Ролик назывался что-то типа "Русские нефтяники в Абердине". И первым удивлением было - почему у русских нефтяники - женщины? В их представлении нефтяная отрасль исключительно мужская. И правда, я помню, что женщин в офисах мы видели очень мало. И те были секретарями у дверей боссов или уборщицами. У нас тоже было время, когда основную часть сотрудников НИИ составляли мужчины. Но с развалом всего в стране и науки в частности, большая часть мужчин ушла в более доходные места. Нефтяная наука легла на женские плечи. Но всего этого абердинцы не знали, поэтому удивлялись.
Каждый вечер наши друзья устраивали нам какие-либо развлечения. Мы побывали в гостях в их семьях. Везде нас радушно встречали обильным столом с вкуснейшими блюдами. Забавный случай произошел в гостях у директора фирмы Марка. У Марка две дочки-погодки, 9 и 8 лет. Девочки пришли в столовую, поздоровались с гостями, немного побыли с нами и вежливо ушли. В дверях младшая девочка обернулась, внимательно посмотрела на нас и что-то прошептала на ухо маме. Мама что-то спросила у дочки и рассмеялась. Вернувшись к нам, она рассказала, что дочь, оказывается, русских себе представляла именно такими, как я. Мама поинтересовалась, почему. Дочь ответила, что тетя худенькая, а в России же голод. Действительно, мои соотечественницы были дамы, как говорится, в теле - размера не менее 50. Я же со своим 42-44 выглядела наверно недокормленной и замученной. Мы посмеялись над наивностью ребенка. И тут мне пришла в голову мысль - я же и правда самая русская из них, несмотря на свою восточную внешность. У меня мама башкирка, а папа русский. Я отношу себя к русским, поскольку воспитана в русской культуре. И по паспорту я русская, хотя по внешности - копия мамы. Начальница обиделась: "Да ты в зеркало на себя посмотри, какая ты русская!" На что я парировала: "А вы в паспорт свой". У нее то в паспорте было написано "еврейка", а у нашей переводчицы "украинка". Мы опять весело смеялись - вот такая русская компания подобралась.
В гостях у Джона меня поразили собаки. Их было две – лабрадоры. Хозяйка разговаривала с собаками исключительно шепотом. Но они абсолютно все понимали и подчинялись. Я поинтересовалась, почему хозяйка шепчет собакам. На что она ответила: «С детьми и собаками надо разговаривать тихо. Тогда они вас будут лучше понимать и слушаться». Гениальная мысль! А почему у нас принято кричать и на тех, и на других?
В один из вечеров нас повели в оперный театр. Я раньше никогда не бывала в опере - нет у нас в Тюмени оперного театра. А в те времена даже и заезжие нас стороной объезжали. По нашей русской традиции в театр мы надели все самое лучшее - специально взятые с собой нарядные платья. Пришли, встали в уголке в фойе. Взгляды всех присутствующих потянулись к нам - таких нарядных женщин местные театралы, наверно, никогда не видели. Я озиралась по сторонам и ежилась, чувствуя повышенный интерес к себе. Женщины вокруг были одеты очень просто. Одна дама в джинсовом брючном костюме, в руках авоська с мандаринами. Видимо, по пути домой с работы решила в оперу забежать. Другая, полная женщина в сером деловом костюме. Самое примечательное, что этот костюм она, как видно, только что вынула из сундука, встряхнула и надела. На нем отчетливо были видны складки, как он был свернут. Мне кажется, ни одной нашей женщине не пришло бы в голову надеть в театр не глаженый пиджак или юбку. В общем, мы оказались белыми воронами в этом обществе, одетом, скажем прямо, серо и буднично. Я спросила жену Марка Элис, разве не принято у них ходить в театр нарядными? Та ответила, что они мало обращают внимания на одежду и ходят в том, в чем им удобно. Однако, когда нам перед отъездом организовали экскурсию по магазинам, она высоко оценила мои покупки, сказав, что я выбрала красивые и не самые дешевые вещи. Денег у меня было совсем мало, но я хотела привезти домой пусть немного, но что-нибудь красивое. Вот и постаралась. А она оказалась не лишенной вкуса - оценила. Впрочем, она же француженка, просто замужем за англичанином.
Про магазин - это разговор отдельный. Взять хотя бы историю, как я покупала джинсы мужу. Мы разбрелись по магазину, наивно полагая, что курсов разговорного английского нам хватит для общения с продавцами. В отделе джинсов я «на глазок» подобрала штаны. Но неуверенна была все же в размере, задумалась. Девушка-продавец у меня о чем-то спросила. Я не поняла. Девушка поинтересовалась, на каком языке я говорю. Я ответила, что на русском. Она чуть не подпрыгнула на месте – очень впечатлительная девушка оказалась. Русскую даму она видела впервые, и, судя по всему, посчитала своим долгом мне так или иначе джинсы продать. Как только она ни старалась, задавая вопросы и объясняя мне что-то. Но все было бесполезно - я не понимала. Она выглядела такой расстроенной, что мне даже стало жалко ее и стыдно за свою тупость. И тут она вдруг опять подпрыгнула и, велев мне подождать, куда-то умчалась. Я думала, сейчас она приведет кого-нибудь, кто знает русский. Но нет. Она принесла мерную ленту, разложила на столе джинсы и показала, размеры каких частей брюк хотела узнать. Сообразительная оказалась девушка! Но я никогда мужа своего не обмеряла, поэтому не знала размеров. У нас же как – посмотрела вещь, «вроде подойдет» и берешь. И не ошиблась, кстати, ни разу. Девушка опять загрустила. И опять ее осенило, потому что она снова, подпрыгнув, куда-то унеслась. Мгновение спустя она вернулась с двумя парнями, ростом примерно с моего мужа – относительно роста мы с ней поняли друг друга. Она попросила указать, который из них ближе по внешности к моему мужу. Затем обмерила его и по этим меркам подобрала джинсы. А от себя лично, в честь того, что впервые встретила и обслужила русскую, она подарила мне джинсовую ключницу. Очень старательная и позитивная была эта девочка, и мне показалось – искренняя. А те джинсы «сели» на мужа, как будто сшиты были по заказу. И носил он их много лет – не порвались и не потрепались. Вот что значит – сделать дело с душою! Пусть даже это всего лишь продажа джинсов.
Еще одна покупка осталась в памяти надолго. Я забрела в отдел детской одежды. Хотела ребятишкам своим привезти что-нибудь красивое. Дочери уже купила шикарную кофточку, белую с красивыми вышитыми цветами, из настоящей шотландской шерсти. Лего и Барби тоже уже были куплены. И тут я увидела классные школьные костюмчики. Не мнущаяся и легко стирающаяся ткань, красивый темно-синий цвет. Это не наши костюмы мышиного цвета, сшитые из дерюжки. Купила. Привезла домой. Мальчишки с удовольствием примеряли костюмчики, а их папа разглядывал этикетки. И вдруг он говорит: «Это ж надо было ехать за тридевять земель, чтобы свои костюмы привезти!» Я посмотрела этикетку, на ней по-английски было написано «сделано в России». И тут я расплакалась. Стало так обидно... Нет, не за то, что костюмчики оказались не заграничными. Этикетки и лэйблы меня никогда не интересовали, иначе я заметила бы эту надпись еще там, в магазине. А за то, что мы живем по остаточному принципу – все лучшее чужим. А что уж останется – своим. Ну почему нет в наших магазинах этих чудных костюмчиков для наших мальчишек? Если мы умеем сами делать хорошие вещи, почему не делаем их для себя? Тут же вспомнилось, как в институтской общаге монголы, учившиеся в нашей группе, приглашали нас пить чай со сгущенкой, которую им присылали родители с их родины. На баночке было написано «Ялуторовский молочно-консервный комбинат». А я родом из того самого Ялуторовска, и даже на экскурсии была на том самом комбинате и видела, как делают ту самую сгущенку. Но никогда не видела ее у нас в магазинах. И колбасу, которую выпускал наш мясокомбинат, где работал отец, тоже никогда на прилавках не видела. Стыдно сказать, но сосиску я впервые попробовала в 18 лет, и то на Минском вокзале. И не потому, что есть сильно хотела. Просто любопытно было: какая она на вкус – эта сосиска? А куда пропадало мороженое, которое выпускалось тем же молочно-консервным комбинатом? Когда раз в неделю в магазинчик по соседству с нашей школой завозили мороженое, нам уже становилось плевать на уроки – все мчались туда. Правда, стоять долго в очереди не приходилось – мороженое продавалось за 10-15 минут. Те, кому достался заветный стаканчик, ходили довольные и радостные. И ничего, что без обеда остались – зато с мороженым! А остальным оставалось только завидовать. Именно тогда я решила убедить себя, что не люблю мороженое. Это чтобы не завидовать и не портить себе этим настроение. И мне это, как ни странно, удалось. И до сих пор к мороженому я равнодушна. Но мне кажется, что это насилие над детской психикой – когда ребенок вынужден воспитывать в себе равнодушие к вкусностям.
Вот такие грустные мысли посетили меня, когда я держала в руках эти злополучные этикетки от отечественных костюмчиков, привезенных сыновьям из далекой страны.
В программу нашей поездки входило посещение столицы Шотландии Эдинбурга и его достопримечательностей. В Эдинбург мы отправились на машине. Петляя по невысоким шотландским горам, очень сильно напоминающим наш средний и южный Урал, мы проехались по «глубинке» - сельской местности. Ухоженные маленькие поля, огороженные низенькими оградками, сложенными из камней. Всюду чистенько и уютно, красиво как на картинке. Но не хватало моему глазу в этих живописных краях дикости и своеобразия природы – все облагорожено и окультурено человеком, каждый клочок земли. Через час езды по абсолютно ровной дороге мне стало плохо – укачало. Пришлось остановиться передохнуть. Наши шотландские друзья смеялись надо мной «Привыкла на своих дорогах как по стиральной доске скакать. Вот и укачало на ровной дороге». Наверно, это действительно было так.
В Эдинбурге случилась забавная история. Прибыли мы туда вечером, расположились в гостинице. И все сразу пошли отдыхать. Мне же, в силу молодости и богатырского здоровья, на месте не сиделось. Да и не терпелось поскорее посмотреть древний город. Я решила пойти прогуляться. Категорически против высказалась начальница. Не знаю почему, но она не хотела меня отпускать. Я заверила, что не потеряюсь и не сбегу, и пошла. И не потерялась, вернулась. Марк пошутил, что я наверно ходила шифровку передавать. Начальница весь следующий день укоряла меня в том, что вот сейчас они будут думать, что я агент спецслужб. Причем, мне показалось, что она вполне серьезно переживала по этому поводу. Неужели она и правда думает, что такую «рашн грези леди», как я, можно подозревать в шпионаже?
В Эдинбурге нас повели в собор. Это был старинный, высоченный собор в строгом готическом стиле. Внутри собора было пустынно - службы не было. Но служитель играл на органе. Я замерла – впервые была не в православной церкви, да и орган «живьем» тоже слышала впервые. В горле у меня стоял ком, в глазах слезы. Эта строгая и величавая музыка, струящаяся как-будто из-под земли, производила потрясающее впечатление. Чтобы никто не видел моих нечаянных слез, я задрала голову и рассматривала витражи, которыми были выложены высокие стрельчатые окна собора. Неповторимое это было зрелище! Не знаю, каким чудом, но в нас, воспитанных в безбожной стране, было заложено чувство уважения к религиозным местам. Мы вели себя тихо, не разговаривали друг с другом. Каждый молча любовался собором, витражами и переживал свои чувства. И тут послышался топот и громкая речь: в собор ввалилась туристическая группа. Они болтали и смеялись, жуя при этом пирожки и жвачки. Эта толпа сразу вызвала неприязнь. Я взглянула на Марка: у него на лице отражалась неприкрытая брезгливость. Он заметил, что я смотрю на него, спохватился – лицо стало приветливо-спокойным. В оправдание себе только тихо сказал: «Это американские туристы. Наглый народ, не люблю их». Народ действительно был наглый и бестактный. Они начали шумно высказываться по поводу увиденного в соборе. Музыку, казалось, они вообще не слышали. Музыкант прекратил играть и ушел. Нам тоже стало как-то противно быть среди них, настроение мгновенно испортилось, перейдя с высокой благостной ноты в раздражение, и мы ушли. Вот надо же было им так не вовремя появиться!
По дороге обратно в Абердин мы заезжали в маленьком городке в местную церквушку. Что удивляет в шотландских культовых местах, так это простота внутренней отделки и забота о посетителях. Там стояли лавочки, на которых мирно сидели старушки и молились. У православных же даже молитва превращается в испытание – не каждый вынесет более часа стояния на ногах. Любим мы себя испытывать на прочность.
В картинной галерее Эдинбурга меня поразила одна картина – Ниагарский водопад. Она была во всю стену, каждая брызга, каждая маленькая радуга выписаны с такой реалистичностью, что я даже услышала шум этого водопада, почувствовала свежесть воды. Стояла оглушенная и завороженная. Когда очнулась, наши были уже где-то в других залах. При выходе из галереи Марк купил открытку, сделал на ней надпись и подарил мне. На открытке была фотография той картины. Надо же – какой внимательный человек!
Про замки с приведениями и королевскую резиденцию рассказывать практически нечего: красивые, ухоженные, чистенькие и забавные места – ничего более. А вот студенческий кампус сразил. Я и не подозревала, что студенты могут жить в таких условиях. У нас студенты считаются самым выносливым и жизнестойким народом. Общаги с двухэтажными провисшими кроватями, с удобствами в конце коридора, одной душевой на все 5 этажей и монгольскими студентами, жарящими соленую селедку на общей кухне. Вагончики, в которых жили стройотрядовцы, сараи, где мы ночевали, будучи в колхозе на уборочной… и т.д. А тут – отличные домики на 4 большие комнаты, в каждой из которых жили по 3 человека. Это вам не наши 3х5 м на 6 человек проживающих. А лужайки и скверики в студенческом городке? А спортивное поле, на котором, кстати, не было видно ни одного студента? Это вам не наша заасфальтированная площадка перед общагой, на которой мы играли в волейбол, рискуя разбить стекла помещения. И что интересно – кругом было много зелени – глаз радовался. Гид от учебного заведения, сопровождавший нас, пояснил, что студенты заняты усиленной мозговой деятельностью, поэтому, согласно науке, их глаза и мозг должны успокаиваться и отдыхать, созерцая зеленый цвет. Да кто же у нас такое может сказать про студентов – что они занимаются усиленной мозговой деятельностью? И тем более, никому в голову не придет заботиться об их отдыхе на фоне зелени парков и лужаек.
Немного нужно сказать о людях, встречавшихся нам в Шотландии. Нам с детства внушали, что англичане чопорные, сдержанные и неприветливые люди. Шотландия, конечно, не Англия. Но входит в состав королевства. А для нас все, поживающие в королевстве, англичане. Так же как для них – все мы, более 100 национальностей,  русские.
Шотландцы оказались вовсе не чопорными и очень приветливыми. Как-то нас привели в паб, чтобы мы посмотрели, как они болеют за свою футбольную команду. В пабе было много народу, в основном люди старшего возраста – 40+. К Марку подошла какая-то женщина, поинтересовалась нами. Он ответил, что мы его коллеги из России. Поскольку я стояла ближе всех к Марку, эта дама бросилась мне на шею и начала целовать. Я опешила от неожиданности. В то время у нас еще не было принято кидаться на шею знакомым, эта мода пришла намного позже.  Да и целоваться было принято только с родственниками. А тут незнакомая женщина расцеловывает меня в обе щеки, что-то при этом приговаривая. Марк понял мое состояние, попросил свою знакомую отпустить меня и пояснил, что у нее кто-то из дедушек или прадедушек по какой-то там линии был русским, и что она давно хотела хотя бы увидеть русского человека. А уж побывать в России – это мечта всей ее жизни. Не знаю, правда это была или нет, но тетенька не на шутку была рада нашей встрече, заказала на всех джина с тоником и долго еще расспрашивала нас о России. От ее интереса нас спасло только приглашение в ресторан, куда мы, собственно, и шли. Паб был при ресторане. Посетители паба, веселые и шумные, дружно радостно кричали, когда их команда забивала голы, и гневно рычали, когда пропускала. Такие же эмоциональные люди, как и мы. Никакой чопорности или сдержанности я не заметила.
Самый молодой сотрудник фирмы (забыла, к сожалению, его имя) постоянно смотрел на нас, улыбаясь. С таким умилением обычно смотрят на детей или играющих домашних животных. Я спросила переводчицу, что означает его взгляд. Она в шутливой форме перевела вопрос ему. Он радостно ответил, что вслушивается в нашу речь. Ему очень нравится русский говор. «Как птички чирикаете» - ласково сказал он. Я никогда не подозревала, что русская речь похожа на чириканье. Но вот такое у человека восприятие… Его право. А Петеру очень понравилось ласковое имя Петюнчик, когда мы по его просьбе озвучивали их имена в нашем ласково-уменьшительном произношении.
В загородном ресторанчике, куда нас привезли отмечать окончание нашего визита, было немноголюдно. В одном зальчике сидела наша компания, в другом – группа девушек и две дамы в возрасте. Они о чем-то оживленно разговаривали и смеялись, потом произносили тосты и снова смеялись. Девушки отмечали выпуск из какого-то учебного заведения. В общем – все как у нас.
В ресторанчике в углу за пианино сидел тапер и тихо играл. Музыка была приятной и расслабляющей. Коллеги, помня, что я тоже умею нажимать на клавиши инструмента, попросили исполнить что-нибудь. Тапер с удовольствием позволил и отошел к своему столику перекусить. Я сыграла «осенний сон». Тут начальница попросила сыграть что-нибудь наше народное для иностранцев, чтобы приобщить к нашей культуре. Я сыграла «калинку». а потом разухабистую «цыганочку». Потом мы еще под мой аккомпанемент спели. Когда я вернулась к столу, и мы продолжили уже не музыкальное общение, тихо зазвучала та же «калинка», а потом и «цыганочка». Это тапер на слух подбирал только что услышанные мелодии. Я подошла к нему. Он сказал, что ему именно эти две из всего понравились больше, потому что он никогда раньше их не слышал. И потому что в них чувствуется какая-то сила и веселость. Вот ведь – музыкальный слух не обманешь. Он сразу понял внутреннюю суть наших мотивов.
Начальница попросила хозяев застолья спеть какую-нибудь их застольную песню. Наши друзья удивленно переглянулись. Оказывается, у них нет такого понятия – застольная песня. Моей начальнице такой ответ показался необычным. Как это так – нет застольных песен? Что же вы делаете в гостях друг у друга – только разговоры разговариваете что ли? И решила помочь им, затянув разученную на курсах английского «yesterday». Наши коллеги чуть ли с мест своих не повскакивали, одобрительно закивали и заулыбались. Им было бесконечно приятно узнать, что мы знаем про Битлз и даже знаем их песни. Правда, подпеть нам никто не решился – не в их традициях, видно, петь на людях. Просто, от души, а не профессионально. Мы так вдвоем и исполнили эту песню до конца. Тапер с одобрительной улыбкой подыгрывал. Соседки из второго зала с любопытством разглядывали нас: такого ломанного английского, да еще и нараспев, они наверно никогда не слышали доселе. Вся обслуга ресторана столпилась в дверях и с удивлением слушала нас. Получилось, что мы развлекали весь ресторан. Но нам было уже все равно, мы вошли в раж. Исполнили несколько наших русских народных – обычный наш застольный репертуар. Когда мы затянули «ой, не ветер ветку клонит», Элис попросила нас спеть что-нибудь веселое, потому что у нее душа разрывается от печали, которая звучит в наших песнях. Действительно, отчего наши народные песни почти все такие грустные? Наверно, от того, что мечтатели мы. Сидим и клянем свое настоящее, мечтая о лучшей доле, о светлом будущем, когда наступят мир и благодать в стране нашей и в душах наших. Фантазеры!
Мы, переглянувшись, дружно, не сговариваясь, грянули «взвейтесь кострами». Элис заулыбалась. «Бойскауты», точно определила она. Мы опешили – неужели она знает наши песни? Но нет. Элис по образованию филолог. И хотя не знает русского языка, но сразу уловила боевую интонацию задорного детского марша. В общем, нашей самодеятельностью, по всей видимости, все остались довольны.
Нам грустно было уезжать из этой маленькой, такой уютной, чистенькой и позитивной страны Шотландии с ее приветливыми и так похожими на нас жителями. Только не такими, как мы, хмурыми и озабоченными. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Так закончился и срок нашей командировки. В самолете Москва-Тюмень очень красивая волоокая бортпроводница лениво прошлась по салону. Моя начальница попросила ее принести воды. Девушка молча кивнула и проплыла мимо нас. Долго мы ждали ее реакции, пока не нажали кнопку вызова. Еще через несколько минут к нам все же подплыла наша красавица и, чуть ли не зевая, поинтересовалась, чего нам нужно. Пришлось опять объяснять, что мы хотим пить. Еще через какое-то время воду принесли. «Вы когда-нибудь летали на международных рейсах?» - полюбопытствовала начальница. Девушка отрицательно покачала головой. «И не будете. Никогда,»  - поставила диагноз моя коллега, тяжело вздохнув. Да… Кому оно нужно – красивое и бесполезное?
Еще несколько месяцев мы работали совместно с этой шотландской фирмой. Они делали пилотный проект, мы выступали в качестве консультантов. Когда они презентовали нам этот проект, мы были крайне разочарованы: несмотря на современные программы, в которых они работали, сама идея их подхода нам показалась нелогичной. Наша сложная геология не подходила под их мышление. А другого мышления у них, к сожалению, не было. Поэтому и тендер они проиграли, и вынуждены были уйти с нашего рынка услуг проектирования. Больше мы никогда не встречались. Переводчица наша осталась работать в этой фирме и с нею же куда-то уехала. И мы потеряли из виду наших коллег. Через 2.5 года умерла моя начальница - такая неординарная, открытая и добродушная женщина, любившая жизнь во всех ее проявлениях. А у меня остались воспоминания о соприкосновении разных культур, разных народов. Воспоминания светлые и радостные. И еще – вера в то, что мы когда-нибудь научимся жить без "остаточного принципа", уважая себя, свою страну и свой народ. Надо только посмотреть, как это делают другие, и взять от них самое хорошее.