Катерина

Двух товарищей-солдат срочной службы отпускают из войсковой части для сдачи экзаменов в институт. С условием, если не поступят, то снова возвращаются в часть. Один сдает экзамены хорошо, а другой – не очень.
Об их волнениях и переживаниях, и, конечно, приключениях…


Это уже потом, когда я учился на втором курсе Киевского политехнического института и ребята нашей группы, жившие в общежитии, сдружились, только тогда я услышал от одногруппника Виктора Баденко слова песенки времен НЭПа: «Катя, Катя, Катерина, м’яка ти, як та перина, давай, Катя, діточок робить!» А годом раньше со мной произошел очень и очень похожий из этой песни случай.
Демобилизовался я из армии в июле 1962 года вместе со своим другом Борисом Корниенко досрочно. Нас отпустили поступать в ВУЗ. Тогда в громадной нашей стране ощущалась нехватка абитуриентов, и войсковые части, где это было возможно, обязали организовать для сержантского и солдатского состава подготовительные курсы для поступления в ВУЗы. В нашей части, обслуживающей курсантов высшего военного училища летчиков, отобрали на подготовительные курсы человек двадцать. В их числе оказались и мы с Борисом.
Боря родом из Киевщины. Там недалеко от Киева, в одном из совхозов, жили и трудились его родители и старший брат. Поэтому Боря, не раздумывая, выбрал для поступления город Киев, и, рисуя красочные картины Днепра, города над ним и описывая достопримечательности самого Киева, все время уговаривал меня поехать вместе с ним.
Я же, перекати поле, родился и детство прожил в Сызрани, в городе, расположенном на берегу реки Волги, отрочество и доармейскую юность провел в Армавире, что на Северном Кавказе, а поступать собирался в ВУЗ Москвы. В отличие от Бориса, у меня нигде не было таких фундаментальных корней, как у него под Киевом.
У Бори – отец – директор совхоза, связи с высшим начальством имеются, семья обеспечена жильем, материальное положение – выше среднего. У меня же отца вовсе не было, не было у мамы и жилья, и зарплату она получала мизерную. Короче, был я гол, как сокол. Вот этим-то и взял меня Боря:
-    Как ты будешь в той Москве жить? А в Киеве мы точно проживем. За харчами будем к нам ездить.
Согласился я, и мы с Борей покатили в Киев.
Сдавали экзамены, будучи в солдатских формах. Боря-то мог бы и переодеться в гражданское, а мне и переодеться было не во что.
Первым экзаменом было сочинение. Справились мы с ним нормально. По четверке получили. Это, конечно, нас обрадовало, но – не очень. Зачисляли в институт по количеству баллов по профилирующим предметам. А профилирующими были экзамены по физике и математике (устно и письменно). И чтобы поступить, набрать по этим предметам нужно было не менее 12-ти баллов.
Дальнейшие события развивались так, что по всем  профилирующим предметам я получил по четверке, а Боре что-то не везло, и он получал тройки. И когда мы сдали третий профилирующий – физику, то у Бори набралось всего девять баллов, а у меня – двенадцать. То есть, я, считай, поступил, и буду учиться. А Боре, если не поступит, придется возвращаться в часть, дослуживать, т.к. отпускали нас из части на таких условиях.
Осознав это, и вспомнив, что отец Бори приятельствует с депутатом Верховного Совета Украины, я стал наседать на Борю, чтобы он обратился к отцу за помощью. Но тогда мы воспитывались в духе коммунистической нравственности, честными и принципиальными. Поэтому Боря наотрез отказался от моего предложения:
-    Ну и что? Поеду и дослужу! Поступлю в институт через год! – в запале отвечал он мне. – Но просить о помощи никого не буду.
Ни слова не говоря Боре, я сходил на почту и отправил его родителям открытку, в которой просил срочно оказать Борису помощь.
Последним экзаменом у нас был немецкий язык. Познания мои немецкого языка были, как сейчас модно говорить, ниже плинтуса. Да, я учил немецкий в техникуме. Но, во-первых, как учил, а во-вторых, это ведь было целых четыре года тому назад! Вся надежда была на военную форму. Уж солдату-то троечку поставят. А мне больше и не надо.
Для подготовки ответа абитуриентам предложили садиться за столы по одному. Я взял билет и сел за первый стол, стоящий в центральном ряду сразу за столом экзаменаторов. Боря же не захотел садиться впереди и расположился далеко сзади.
Сижу, вчитываюсь в задания, а в голове – сплошной туман. Вроде бы и знакомое все (учил же я и грамматику, и какой-то словарный запас у меня раньше был), а конкретного ничего осознать не могу. Неужели, думаю, мне влепят двойку? Вот смехатура будет: четыре четверки – и не поступил!
От этих грустных мыслей меня отвлекло то, что вошедшая в аудиторию женщина, довольно громко говоря по-немецки с сидевшей за столом экзаменаторшей, вопросительно упомянула фамилию «Корниенко». Промелькнуло также, что его мать – Герой Социалистического Труда. После чего обе они стали смотреть на задние столы. Я смекнул, что они хотят знать, кто же такой Корниенко и проговорил негромко по-русски:
-    Да вон же он, в первом ряду за последним столом. Видите, весь рыжий.
А Боря носил на голове великолепную пышную вьющуюся шевелюру яркого оранжевого цвета. Другой такой шевелюры в аудитории, конечно же, не было.
Экзаменаторша спросила меня по-немецки:
-    Тот рыжий солдат – Корниенко?
-    Да-да,  - отвечаю по-русски, ; это и есть Корниенко.
Все. Этого для сдачи экзамена оказалось достаточно. Входившая в аудиторию женщина вышла, а экзаменаторша предложила мне начать сдачу экзамена.
-    Нет, - говорю, - мне еще нужно немного подготовиться.
-    Давайте, давайте, я вижу, что Вы уже готовы.
Понимая, что я все равно уже ничего не высижу, подошел к экзаменационному столу. И экзамен для меня оказался очень легким. Экзаменаторша по-немецки задала мне всего три элементарных вопроса: как меня зовут, где я родился и какая у меня семья, на которые я ответил по-немецки. Правда, с большой натугой. После чего она забрала у меня билет, выставила в экзаменационном листе четверку, и я радостный выскочил в коридор.
В коридоре у двери аудитории, где шла сдача экзамена по немецкому языку, сидела худенькая небольшого роста чернявая женщина, на пиджаке которой красовался Орден Героя Социалистического Труда.
Ага, думаю, это и есть Степанида Виштак – депутат Верховного Совета Украины, хорошо знакомая отцу Бориса.
Борис по немецкому языку тоже получил четыре балла. Но это ничего не решало, немецкий язык, как и сочинение, не был профилирующим предметом при поступлении в КПИ. Поэтому впоследствии Степаниде Виштак пришлось обратиться с ходатайством в обком компартии Украины. В конце концов, Бориса зачислили на факультет химического машиностроения, где был недобор.
Но это было потом. А сейчас, после сдачи последнего вступительного экзамена мы с Борей поехали в его родной совхоз.
Это была уже вторая, а может, и третья наша поездка к родителям Бориса. Мы уже успели узнать друг друга и даже привыкнуть. Родители Бориса принимали меня всегда радушно. Считали меня еще одним своим сыном.
Дмитрий Гордеевич – отец Бориса – выше среднего роста чернявый худощавый мужчина, воевавший в 1941-1945 годах, имел и медали, и ордена, и, естественно, ранения. Был он человеком смелым, решительным, но в то же время и рассудительным. Поэтому и руководил совхозом.
Евдокия Юрьевна – мать Бориса – среднего роста рыжая полная женщина вела в совхозе бухгалтерию. Очень радушная и хлебосольная женщина. На столе у нее всегда было много еды. Была, конечно же, и выпивка. Первоклассный украинский самогон.
Появились мы в доме родителей Бориса, как всегда, уже вечером. Уставшие. Совхоз расположен километрах в восьмидесяти на юг от Киева. Автобусы в те далекие времена ходили очень редко, а в совхоз из Киева вообще маршрута не было. Так что добирались мы всегда с пересадками. В этот раз мы доехали до Гребенок, а дальше 12 километров пути нужно было преодолеть только пешком, т.к. на последний рейсовый автобус в село Лосятин, от которого нам пришлось бы идти всего четыре километра, мы уже опоздали.
Евдокия Юрьевна тут же засуетилась с вечерей.
-    А ви поки умийтеся, - предложила она, расставляя тарелки с едой, - та відпочиньте. Чого ж ти, Павло, геть усе чисто, раніше нам не переказав, що у Бори погано з екзаменами? – обратилась Евдокия Юрьевна ко мне.
Этот вопрос застал меня врасплох. Проживший девятнадцать лет в нищете в окружении малограмотных не имеющих никаких связей с высокими чинами родственников, я всегда надеялся только на себя и никогда даже и думать не мог о том, чтобы мне кто-то в чем-то мог помочь. В моем окружении влиятельных лиц не было. Тут же ситуация была иная. Ведь из-за недобора баллов мой товарищ терял целый год. Но дело даже не в этом. Уже в Киеве, в райвоенкомате, когда мы вставали на учет, нас снова предупредили, что если мы не поступим в институт, нам придется вернуться в часть. Это было бы для нас большущим позором! Но почему же все-таки я не подумал о помощи Борису раньше?..
-    Простите меня, Евдокия Юрьевна, я всегда помогал Боре. Мы с ним всегда готовились вместе. У него такие же знания, как у меня. Непонятно, почему ему ставили тройки. А мысль о том, чтобы помочь Боре через Степаниду Виштак пришла ко мне, действительно, поздно.
-    Ладно вже. Сідайте вечерять, - миролюбиво проворковала Евдокия Юрьевна.
Весь следующий день мы с Борисом наслаждались отдыхом. С утра Евдокия Юрьевна показала мне свое хозяйство: десятка три кур, два десятка уток и двух свиней. Потом Боря и я кололи чурбаки на дрова. А еще позже Борис устроил мне экскурсию по совхозу.
Была суббота, и вечером молодежь, которой было довольно много, т.к. кроме местных в общежитии обитали приезжие молодые парни и девчата, потянулась к клубу.
После вкусной и сытной и, разумеется, с самогоном вечери, приготовленной Евдокией Юрьевной, мы с Борисом также пошли в клуб на танцы. Там Бориса окружили знакомые ему парни, с которыми он не виделся целых три года. Посыпались расспросы, потекли рассказы…
Мне это было не интересно. Я хотел танцевать. Выбрал девушку, пригласил и танцевал с ней весь вечер.
Вечер закончился, и я пошел провожать девушку. Не успели мы с ней отойти от клуба метров десять, как, оттеснив девушку, меня окружило пятеро, по всему было видно, пьяных парней: 
-    Ця дівчина вже дружить с хлопцем. Відстань від неї! – заявил один из них.
-    Чего ж вы в клубе молчали, парни? Я бы с ней и не танцевал, - отвечаю.
-    У клубі людей багато і дуже тісно. А тут нікого немає й просторо, ми тут зараз тобі і вріжемо! – угрожающе проговорил другой.
-    Хлопцы, о чем шум? Я же уже сказал, если бы вы предупредили раньше, я даже и не танцевал бы с ней. Девчат в клубе хватало. Так что остыньте, - говорю я нарочно громко, чтобы меня слышали выходящие еще из клуба люди.
-    Ага, ти ще й базікати тут будеш! – выкрикнул кто-то из них, и кулаком ударил меня в переносицу.
Такого оборота я не ожидал, высматривая в темноте среди идущих людей Бориса и все еще надеясь, что парни оставят меня в покое. Но, нет, они напали. Реакция моя была мгновенной. Я залепил нахалу в подбородок, и он медленно стал валиться на землю. Кто-то из стоящих сзади свалил меня с ног, и вся пьяная компания налетела на меня и стала мутузить меня со всех сторон. Одни нагибались надо мной и лупили меня кулаками, другие же, стоя молотили меня ногами. Конечно же, я попытался встать. Но на незащищенную мою голову посыпался град ударов, от которых я, лежа на земле, защищался руками. Тогда я стал громко кричать:
-    Хлопцы, отстаньте от меня! Вы же меня изуродуете! - кричу.
Могли бы, наверное, и забить, если бы не помогли вышедшие из клуба и проходившие мимо женщины. Они, громко крича, дружно растащили пьянь по сторонам, и одна из них, подойдя ко мне, помогла мне встать и ужаснулась:
-    Боже, та ти весь у крови! Підемо зі мною я тебе відмию.
С этими словами женщина взяла меня под руку и повела в темноту.
Мне было до слез обидно, ведь совершенно ни за что эта шпана стала меня бить! Я же не претендовал на девушку, а только танцевал с ней. Наверное, дело не в девушке. Просто ребята по пьяни захотели немного развлечься. От этих раздумий мне стало еще обиднее и тоскливее. Эх, сколько же еще столетий должно пройти, чтобы в стране действительно стал коммунизм?!
 Предстать в таком виде перед Евдокией Юрьевной я, естественно, не мог, и поэтому покорно пошел с женщиной. Она тут же представилась:
-    Катерина, а тебе як звуть?
-    Павел я. Куда мы идем?
-    До мене. Не турбуйся, тут недалеко. Я в гуртожитку живу.
Боря мне уже показывал общежитие, действительно, оно было не очень далеко и от клуба, и от дома Бориса. Ладно, думаю, отмоюсь там, а тогда уж и пойду к Борису спать.
Войдя в комнату, Катерина включила свет. Теперь я рассмотрел женщину. Передо мной явилась среднего роста пышная брюнетка лет двадцати шести. Вьющиеся на голове короткой стрижки волосы обрамляли несколько продолговатое лицо с аппетитно припухшими щеками и губами. Прямо на меня были нацелены ее пышные груди, размер которых не могла скрыть даже одежда Катерины. По сравнению с ней я выглядел худосочной воблой. Она, также внимательно осматривая меня, проговорила:
-    Та у тебе й сорочка уся в крови. Знімай її. Я зараз води у таз наллю, ти умиєшся, а я сорочку від крови випру.
И снова меня охватило зло и обида на избившее меня пьяное хулиганье. Рубашка-то у меня была только одна, и денег нет, чтобы купить новую…
-    Сволочи!.. – прорычал я в ознобе.
-    Заспокойся, – успокаивала меня Катерина. – Ну, подрались трошки. З ким завгодно це може статись!..
Умывшись и вытершись, я осознал, что тут мне придется быть долго: рубашка-то мокрая. Катерина угадала мои мысли:
-    Не турбуйся, до ранку твоя сорочка висохне, й ти підеш до свого товариша.
-    А что же я буду делать, Катюша, здесь до утра? – говорю нерешительно.
-    Спати!
-    Где же? Ведь у тебя только одна кровать?
-    Зі мною будеш спати, Паша, - ласково, нежно прозвучало из уст Катерины. – Я тебе не з’їмо, - продолжила она, подойдя ко мне и обняв за плечи.
Меня еще немного лихорадило от недавней драки, и ласковое объятие мягких и теплых рук подействовало успокаивающе. Так поступала со мной мама в детстве, когда я прибегал к ней со своими бедами и обидами. «Спасибо тебе, Катюша», - промелькнуло у меня в голове.
-    Хорошо, Катя, будем спать вместе.
Откровенно говоря, это была моя первая ночь с женщиной в кровати. В сексе я уже не новичок. Но все, что было до этого, происходило как-то украдкой, наспех и, то на скамейке под зданием, то просто на траве в укромном уголке, то на чердаке сарая. При этом всегда преследовало чувство боязни, что кто-то увидит и помешает. Поэтому сближение с женщиной происходило в большой спешке, без душевного наслаждения и успокоения. Здесь же был полный покой, полнейшая уверенность, что за нами никто не подглядывает, и никто нам не помешает. Это раскрепощало и позволяло показать партнерам все, на что они способны.
Мы легли. Изредка меня еще пробивала дрожь от злобы и обиды на напавших на меня пьяных парней. Катерина, видя, как я поеживаюсь, предложила:
-    Давай я тебе зігрію. Лягай спиною до мене та притулись ближче.
Я покорно выполнил ее желание. Спина моя почувствовала прикосновение мягких и горячих пышных грудей и живота женщины. Плечи и грудь мою накрыла ее теплая мягкая рука. К бедрам моим плотно прижались горячие бедра Катерины. Горячими своими губами она нежно касалась моей шеи и обдавала ее теплым выдыхаемым воздухом. Тепло Катерины стало вливаться в меня. Злость постепенно покидала мою душу и тело, а освободившееся от нее место постепенно заполнялось умиротворенностью. Я чувствовал себя ребенком. Боже, как мне было тогда уютно!
Катерина рассказала, что родилась и выросла на Западной Украине. Но работы там нет. Жизнь бедная и голодная. Поэтому она и приехала сюда. Тут вот и работа есть, и жильем обеспечили.
Кратенько рассказал о себе и я.
Тепло и нежность тела Катерины, а также спокойная мягкая и плавная ее речь отогрели меня, размягчили. «Большое спасибо тебе, Катенька», - снова мелькнуло в голове, - «ты заслужила от меня награду».
Я лег к Катерине лицом. И тут же наткнулся на ее шикарные груди. Ах, какое блаженство ощущать лбом, глазами, щеками, ушами, шеей эти нежные, горячие, мягкие горки женского тела, обхватив их руками и сильно прижимая их к лицу! Гордость моя тут же восстала. Почувствовав это, Катерина легла на спину, увлекая меня за собой, и мой таз оказался между ее широко раскинутых и согнутых в коленях ног. Привстав на руках и коленях, я дал Катерине возможность направить во влагалище разбухший до своих предельных размеров, неимоверно жесткий почти прилипший к моему животу и горящий жаром член. Как только головка моего балуна почувствовала горячую влагу внутренних губ, я сразу же резко вдавил всего его в недра Катерины и оказался в раю.
Катерина тоже испытывала блаженство. Обхватив мой торс своими мягкими горячими руками, а таз мой своими пышными бедрами, она цепко прижимала меня к своим огромным грудям, и, приподнимая свой таз в момент моего погружения в ее недра, помогала моему балуну проникнуть в ее пещеру сладострастия как можно глубже.
Удовлетворенный и умиротворенный я быстро заснул.
Утром я одел чистую, сухую сорочку, поблагодарил Катерину и пошел на выход.
-    Павло, ти напишеш мене? – проговорила она вслед.
-    Конечно, - сказал, не раздумывая, и обернулся.
Катерина быстро подошла, обняла меня и, прижав к себе, ласково поцеловала.
-    Обов’язково напиши! Я чекати буду.
Я шел отмытый, отогретый, обласканный и всем довольный.  Выйдя на крыльцо общежития, увидел стоящую там девушку, с которой вчера танцевал. Мы встретились взглядами. Тревожным, печальным и чего-то ожидающим был ее взгляд. Я, молча, прошел мимо.
Вот и все, читатель. Да, простите, к чему же это я говорил о старой песне? А, наверное, к тому, что где-то есть у меня еще дети. Ночь-то я провел «з Катериною, і була вона пишна, як перина, і робили ми з нею діточок».
               
                В. ФАС.
                11.12.2010