Мы вернутся

В комнате было настолько тихо, что единственную слышимость создавал свет. Искусственный такой желтый свет. Иванна сидела в центре на маленьком скрипучем стульчике и прислушивалась к желтым лучам. Она затихла, пыталась не двигаться, старалась онеметь, ей хотелось и вовсе раствориться, чтобы она никаким лишним шорохом, скрипом или словом не смогла помешать музыке света неторопливыми волнами разливаться по комнате. Это была самая прекрасная музыка, та, которую никто кроме Иванны не мог, не умел и не хотел слышать. Нет просто такой музыки у других людей. Нет, и не было никогда. Поэтому Иванна уже который раз смотрела на свое личное солнце под потолком, которое одновременно было и светилом и непревзойденным музыкальным инструментом, и жалела. Жалела свое солнце, ибо оно угасало. Медленно. Жалела она и себя, потому как чем меньше света, тем больше тьмы. А когда Солнце совсем потухнет, не сложно было спрогнозировать финал, тьма доберется до Иванны, и ей придется пропасть, исчезнуть, раствориться. Но растворяться во тьме Иванне не хотелось бы. Она неоднократно пыталась раствориться в свете, но у нее не получалось, а тьма, она ведь сильнее. Тьма спрашивать не станет – покроет тебя пустотою, и все, хочешь-не хочешь, а растворишься. Это все очень пугало Иванну. Справа от нее всего в нескольких метрах тьма ломится в окно, слева – дверной проем, ведущий в длинный коридор, но там тоже кое-где тьма, за спиной у нее – кровать, кровать, на которой Иванна уже черт знает сколько не спала и не сидела потому, что там, в проемах между спинками кровати и стеною, затаилась все та же тьма. Вот с тех пор, когда Иванна обнаружила там партизанку, она и перебралась на стульчик. В центре комнаты меньше всего тьмы и, тем более, когда солнце постепенно угасает, свет пропадает по краям, а в центре остается прежним. «Так можно дольше протянуть», - думала Иванна.
    Она старалась не обращать внимания на свои страхи и вслушивалась в каждую ноту волнообразной световой музыки в тщетных попытках раствориться. Музыка проходила вдоль ее тела: ложась на макушку, она плавно спускалась вниз по лицу, по волосам, нежно повторяя каждый изгиб. С закрытых глаз музыка спускалась по носу к губам, без труда преодолевала их, затем обходила подбородок, описывала пируэт вокруг шеи, и оказывалась на плечах. Одни ноты скользили по плечам и, минуя каждую волосинку, по выраженным зеленоватым венам на руках спускались к пальцам, другие продолжали свой путь, огибая полукруг груди, оттуда спускались на живот и по ногам, затем переходя на пальцы, достигали пола, откуда вновь отбивались и поднимались по телу Иванны обратно вверх. Вдруг Иванна перестала ощущать нежное прикосновение музыки, ее внимание отвлек резкий, громкий и отвратительный звонок в дверь. Она осмотрела себя и, убедившись, что раствориться у нее опять не получилось, поддалась интересу и встала со стульчика. Стульчик скрипнул. Иванна подошла к проему в стене, ведущему в коридор и остановилась. Тьма в коридоре открыла свою вонючую пасть. «Нет, нельзя», - подумала Иванна, и в ту же секунду ей в голову пришла идея. Деревянная швабра белого цвета тьмы не боится, да еще и длиной обладает достаточной, поэтому Иванна воспользовалась ею, чтобы дотянуться до выключателя. Появилось еще одно солнце. Это Иванна хранит на тот случай, если солнце в комнате окончательно погаснет – тогда придется перебраться в коридор. Позвонили еще раз. Теперь Иванна поставила швабру и смело прошла вдоль коридора, который ей, кстати, казался нескончаемо длинным, к двери и отворила ее.
   «Здравствуйте, это мы!» - послышался приятный мужской голос из темноты, и в ту же секунду четыре ноги ступили на порог. Это были двое мужчин: один выглядел совсем молодым, лет на девятнадцать-двадцать, другой же был постарше, лет тридцати пяти. Они вошли и закрыли за собой дверь, так что Иванне самой не пришлось лезть в темноту лестничной площадки. Пока они вот так стояли неловко на пороге, пытаясь замаскировать всю тяжесть столь внезапного появления под напускными улыбками, Иванна смогла пристально разглядеть гостей. Один из них, тот, что моложе, был одет в военную форму, был худ и прозрачен. Другой же, который постарше, - среднего телосложения, в свитере и пиджаке. Они показались ей знакомыми, точнее, дух, который они с собой принесли, был ей чем-то знаком. По крайней мере, она так чувствовала.        «Ну, проходите», - сказала Иванна после затянувшейся паузы. Гости что-то пробормотали, сняли обувь и через полминуты уже усаживались на кровать в комнате.
- Осторожно, там тьма! – взволнованно вскрикнула Иванна.
- Все нормально, мы не боимся, – ответил мужчина лет тридцати пяти в пиджаке.
    Иванна присела на стульчик, он скрипнул. Она посмотрела еще раз на гостей уже под своим привычным солнцем. Тот мужчина, что в пиджаке держался уверенно, почти как у себя дома и будто бы он только что и не приходил вовсе. И у него был весьма здоровый нормальный вид, в отличие от его спутника в форме. Дело в том, что Иванна глядела на молодого паренька и недоумевала, почему это он такой прозрачный…или призрачный, нет, все таки прозрачный. Парень, в свою очередь, старался не смотреть ей в глаза – оглядывался в комнате.
- Ну что ж, вы, наверно, хотите чаю? – обратилась Иванна к обоим.
- Да, можно было бы, - охотно ответил мужчина в пиджаке и добавил, - Вы делаете прекрасный чай.
Иванна улыбнулась в ответ на комплимент и обратилась к парню в военной форме: «А Вы хотите чаю?». Тот покачал головой и отрешенно молвил: «Нет, я хочу борщ».
  Иванна попросила кого-нибудь из гостей помочь ей включить солнце на кухне. Мужчина в пиджаке оказался джентльменом и прошел с ней. Стоя в коридоре, Иванна, было, на секунду испугалась, когда ее спутник исчез в кухонной тьме, но внезапно появившийся свет все изменил, и страх обернулся радостью.
- Спасибо, - сказала она и прошла на кухню.
- Иванна, почему Вы их выключаете? – спросил мужчина и показал большим пальцем правой руки вверх.
- Чтобы дольше протянуть, - ответила женщина, не поворачиваясь лицом к мужчине. Она зажгла газ и поставила на плиту чайник с водой.
- Удивительный Вы человек, Иванна, вокруг птицы поют…


-…птицы поют, трава растет, выходной день, а Вы не радуетесь. Все радуются, а Вы – нет. Вы сидите и все боитесь, что Солнце погаснет.
- Но я действительно так думаю. Вы вот посмотрите, какая разруха вокруг. Говорю Вам, когда-нибудь человек и до Солнца доберется. Его тоже разрушит…
- Разруха – это пустяки, через пару лет мы тут все восстановим, отстроим и заживем по новой…
- Не перебивайте  меня.
- Я Вас не перебиваю, дорогая, – мужчина посмотрел Иванне в глаза и искренне улыбнулся.
- Не дорогая я Вам никакая… и не улыбайтесь тут мне.
- Ошибаетесь, Вы мне дорогая. Просто не знаете этого. Вы же не я, откуда вам это понять?
В ответ Иванна улыбнулась.
- Поздравляю, Вы первый раз за весь день улыбнулись.
- Ничего Вы не понимаете, Солнце оно доброе, всем людям светит, а люди однажды его предадут, уже предают, – Иванна опустила глаза.
- Почему?
- Потому что я так чувствую, – повысила голос Иванна, - и все тут.
- Ну, тогда я с Вами согласен.
- Вы поняли?
- Понял…
И действительно, пели птицы, в парке росла трава, и они сидели на лавочке с облупившейся краской, а перед ними открывался вид на какое-то больно знакомое полуразрушенное здание.


   Иванна повернулась к мужчине в пиджаке и поняла, что улыбка эта ей знакома. Но радости сей факт ей почему-то не принес. «Идите в комнату к Вашему приятелю, а я чай вам принесу, как заварится», - сказала она мужчине, и тот вышел из кухни.
   В комнату Иванна вошла с подносом. На нем стояли три чашки, дышавшие вверх горячим паром.
- Борща у меня нет, поэтому вам придется пить с нами чай, - дружелюбно сказала Иванна худому парню в форме.
- Хорошо, - ответил тот безразлично и даже не глянул на хозяйку.
Все трое принялись пить чай. Иванна еще раз осмотрела странного девятнадцатилетнего парня в форме. Он выглядел очень одиноко и отрешенно. Говорил мало, в глаза никому не смотрел, держался как-то в стороне ото всех, а сквозь его тело просвечивалась стена. Иванна, было, подумала: «Точно призрак». Но затем отважилась и решила все-таки спросить:
- Почему Вы так прозрачны?
- Я мало ем…


- Я мало ем, - ответил тот, затем посмотрел на по-детски улыбающееся лицо Иванны, и взволнованно добавил, - да сойдите Вы, наконец, с этого бордюра, там же машины ездят!
Иванна сошла с бордюра, подошла к парню ближе, но улыбаться не перестала:
- Волнуетесь? – спросила она.
Парень смущенно отвел глаза. Это стало для Иванны достаточным ответом, и тогда она расплылась в улыбке еще больше и спросила:
- Почему же Вы так мало едите?
- Я в общежитии живу, а нас там не кормят, да и мы сами не кормимся. Как-то так, - парень улыбнулся, но на Иванну не посмотрел.
Мимо промчался трамвай.
- А хотите я Вас покормлю? У меня дома борщ свежий. Я его сегодня сварила.
- Ну, я не против, - парень остановился, неуверенно улыбнулся, и посмотрел на девушку.
- Чего ж мы тогда стоим? Вон трамвай мой останавливается. Бежим!
Она взяла его за руку и потянула вперед к трамваю.


Иванна отхлебнула из чашки горячего чая и тут заметила, что свет переменился, стал менее ярким. Мужчины тоже это почувствовали и осмотрелись вокруг.
- Знаете, что произошло? – спросила хозяйка.
- Не совсем, - ответил прозрачный парень в форме.
- Догадываемся, - произнес мужчина лет тридцати пяти в пиджаке.
- Это солнце мое еще немного угасло. Чувствую, скоро оно погаснет совсем, и тогда мне придется раствориться в темноте. А я не хочу. Понимаете? Не хочу.
Худой одинокий парень в форме молчал.
- Тогда Вам нужно новое солнце, - сказал мужчина в пиджаке.
- Наверно, но где я его возьму? Тьма везде кроме этой квартиры.
- Мы же сюда не просто так пришли. Вы напоили нас чаем, а мы принесем Вам новое солнце.
На этих словах мужчина в пиджаке сделал последний глоток и поставил пустую чашку на маленький столик у кровати.
- Вы что, собираетесь уходить? Нет, не бросайте меня, пожалуйста, - взмолилась Иванна.
- Дорогая, а солнце?
- Но вы ведь там потеряетесь во тьме. Я боюсь…


-…Я боюсь Вас потерять. Однажды я уже теряла человека. Еще до всей этой разрухи.
- Все мы до нее кого-то потеряли. Но Вы меня не потеряете, можете быть уверены.
Иванна в ответ промолчала.
- Вы его любили? – спросил мужчина в пиджаке после длительной паузы.
- Кого?
- Ну, того человека, которого потеряли.
- Не знаю, - ответила Иванна, и сказала чистую правду.
- А он вас любил? – продолжал допрос мужчина в пиджаке.
- Не знаю, - опять Иванна ответила правду.
- А я вас люблю! В этом и вся разница. А еще, чтобы Вы меня не потеряли, я на Вас женюсь, - так сказал мужчина в пиджаке, и каждое его слово тоже было чистой правдой, кроме одного – брак не означает, что ты никогда уже не потеряешь человека. Но он этого не знал. И она не знала.
   В этот момент Иванна почувствовала его губы у своих, и этот поцелуй, хотя и не был первым в ее жизни, но был самым полным, бесконечным. Тогда она ощутила что-то такое, что впоследствии определила как волны. Эти волны непонятной природы, соприкасаясь с губами Иванны, далее следовали по ее лицу, волосам, они спускались вниз, обходили подбородок, выписывали прекрасные пируэты вокруг шеи, после чего нежно ложились ей на плечи, а оттуда путешествовали вниз, обходя все тело Иванны, не пропуская ни одной волосинки, ни одной клеточки. Никогда Иванна не знала ничего нежнее этих непонятных волн, а они снисходили на ее тело отовсюду, где прикасался к ней мужчина в пиджаке. Именно тогда, в момент поцелуя, Иванна поняла, что первый раз полюбила человека, и ей захотелось раствориться, раствориться в этом мужчине и его вельветовом коричневом пиджаке потому, что с этого момента они стали самым дорогим, что есть у нее в жизни. И она растворилась.
    Затем Иванна вспомнила, как стояла, растворенная, с этим мужчиной в пиджаке на красном ковре и наблюдала блаженное передвижение волн по своему телу. Перед ней лежала бумага, в которой только что расписался мужчина в вельветовом пиджаке, и теперь он подошел вперед, взял ее, Иванну, за руку и посмотрел в ее глубокие глаза. Тогда волны окутали ее ноги и подвели к столу, окутали ее руку, и она взяла ручку, окутали все ее тело, все ее существо, проникли даже внутрь в самые-самые глубины, о существовании которых до этого момента Иванна даже не могла догадываться, и она расписалась. В тот момент она поняла, что никогда не потеряет своего мужчину в коричневом пиджаке из вельвета и вместе с ним никогда не потеряет тех нежных волн непонятной природы.
    Позже она обвиняла в потере мужчины то, что они не засвидетельствовали свой брак перед Богом, но как они могли тогда это сделать? Никак. Не могли.


- Вы знаете, мне уже пора, - сказал прозрачный парень, поставил пустую чашку на маленький столик у кровати и поднялся.
- Как, вы уже уходите? – спросила Иванна обоих.
Мужчина в пиджаке развел руками и сделал удивленное выражение лица.
- Нет, я ухожу, – потусторонне отозвался худой прозрачный парень в форме.
- Но за окном темно, куда же Вы пойдете?
Парень помедлил и ответил:
- На фронт…


-…На фронт ухожу.
Девушка, услыхав весть, не выразила на лице ни морщинки волнения. Она стояла перед ним, как непробиваемая стена, а глаза у нее были стеклами. Запотевшими стеклами, сквозь которые невозможно было рассмотреть что-либо, что могло происходить или просто находиться внутри, по ту сторону крепкой стены с утонченными женскими формами. Он жаждал услышать от нее хоть какой-нибудь ответ, но стены не говорят. У них нет возможности, у них нет голосовых связок. В тот момент он расширил свои взгляды на стены. Раньше ему итак казалось, что почти весь мир вокруг: трамваи, автомобили, собаки, кошки, птицы, небо, закат, рассвет, поступки людей, их деятельность, желания – все это тупая стена, до которой не достучаться, не докричаться, через которую не перепрыгнуть и не перелезть, но в этот список никогда не входили девушки. Да и как они могли туда входить, если они, вроде, были прекрасны. Он всегда рассчитывал, что одна из них найдется для него, и эта одна не стена станет скрашивать его и свою жизнь в страшно унылом мире тупых стен. Да, так и должно было быть, но сейчас, глядя на свою спутницу, он понял, что девушки, на самом деле, тоже стены. Просто они маскируются. И только что своим заявлением он снял с нее все облачения, всю искусную маскировку, и внес в свой список стен еще и женщин. Все, теперь он смело мог говорить, что мир – стена. Одна большая тупая стена, состоящая из миллионов стен поменьше и из миллиардов стен еще меньше.
    Теперь в нем пропали последние капли страха перед войной, так как в мире стен все равно где ты будешь: рядом с той стеной или с этой, и все равно, что ты будешь с этими стенами делать: гладить их нежно или же стрелять в них. Как не крути, а стреляешь ты в них тоже маленькими стеночками, вылетающими из стены побольше.
- Пожалуй, я пойду, - сказал он Иванне, и, как только начал разворачиваться, к его щекам притронулись две чужие ладоши, а к устам припали чужие губы. Поцелуй длился не долго, он отставил от себя девушку, повторил: «Мне надо уходить», развернулся и обычным шагом пошел вперед. Вдогонку ему громко раздался прерывающийся женский голос: «Ты уходишь не потому, что надо, а потому, что тебе все равно. На всех и на себя. Тебе все равно!». Тогда он развернулся в попытке идентифицировать звук, но увидел только молчаливую стену, стоящую по стойке смирно среди тысяч других таких же смирных стен. «Нет, стены не умеют говорить, у них нет голосовых связок», - подумал он и продолжил свой прерванный той, которой нет, путь.


Тьмы в комнате стало больше. Все посмотрели вверх. Иванна же обошла взглядом каждый угол. Мужчина в коричневом вельветовом пиджаке поднялся и стал рядом с прозрачным парнем.
- Нам нужно спешить, - сказал он.
Иванна только сидела и смотрела на просвечивающуюся сквозь живот молодого парня стену. Тогда мужчина в пиджаке немного помялся и спокойно произнес:
- Мы вернемся…и принесем солнце.
- Оба? – спросила Иванна.
- Оба, – ответил мужчина в пиджаке и покосился на прозрачного – тот энтузиазма не проявил.
    Стена в животе прозрачного молодого парня начала становиться отчетливее и отчетливее, и вскоре гости совсем исчезли. Растворились. Оба. Теперь Иванна снова осталась одна.  Она сидела на своем маленьком стульчике, который время от времени поскрипывал, и старалась не двигаться, чтобы не провоцировать стул издавать звуки. Смотрела она на солнце или не смотрела, пыталась раствориться или не пыталась – она не знала. Не знала она также, сколько времени прошло с того момента, когда гости ушли. Не знала и не хотела знать. Она забыла обо всем и о себе в первую очередь. Во вторую очередь, она забыла о своем личном солнце и о жалости к нему, в третью – о своем страхе перед тьмой. Помнила она только одно – Мы вернутся. Мы обещали вернутся, а значит вернутся. Да, вернутся. И она ждала. Терпеливо ждала до того момента, пока снова не услышала звонок в дверь. Тогда она проснулась и даже не заметила, как оказалась у двери, отворила ее. На секунду ей показалось, что это Мы, ее гости, те, кто называют себя Мы, но образ исчез, он преобразовался, и Иванна ощутила, что перед ней стоят совсем другие люди: молодая девушка и мальчишка. Девушка улыбалась и держала мальчика за руку, а тот еще и пытался выворачиваться. Иванна узнала их, узнала и девушку, которая с ней поздоровалась, узнала и мальчика, который молча, стиснув зубы, ее боялся. Именно в тот момент Иванна снова ощутила на себе все тяготы реальности. Реальность, словно тяжелый мешок опустилась на ее спину и Иванна вынуждена была прогнуться под ее тяжелым весом. Она почувствовала, как реальность заполнила ей все карманы, обвязалась вокруг пояса, повесилась ей на шею и тянула вниз, вниз и вниз. Но на этом реальность не остановилась: она нырнула под веки Иванны, и образы девушки с мальчиком размылись, она спряталась в уши Иванны, и Иванна перестала слышать музыку света, она, эта реальность, пробралась везде, где только можно было, она не пропустила ни одного волоска, ни одной клеточки, она заполнила собой все тело Иванны. Но если бы только тело…сейчас Иванна чувствовала, как реальность медленно пробирается ей внутрь, лезет глубже и глубже, прямо к душе. Стало невыносимо тяжело, и хозяйка тихо, не сказав гостям ни слова, пошла в комнату, тяжело переставляя ноги.
  Молодая девушка, та, которая улыбалась, силой втащила перепуганного мальчишку внутрь и закрыла дверь. Она приказала ребенку снять обувь, но тот уперся и прижался спиной к двери. Она все понимала, эта девушка, понимала, но нужно было что-нибудь делать со страхом мальчика. В конце концов, Иванна никогда умышленно его не пугала и не хотела пугать. Понимала девушка также, что Иванна в присутствии этого ребенка чувствует себя огородным чучелом, да и вообще в последнее время она себя хорошо не чувствует. Девушка собиралась в скором будущем забрать Иванну к себе, так что необходимо было, чтобы мальчишка перестал бояться.
   Ребенок напрочь отказывался проходить в дом, тогда гостья разрешила ему остаться на пороге в надежде, что ему когда-нибудь надоест, а сама прошла по небольшому коридорчику в комнату, откуда издавалось тихое хмыканье. Там, в центре комнаты, на маленьком стульчике сидела Иванна в лучах дневного света, исходивших из окна, да еще и под включенной лампой. Реальность тянула ее вниз, но Иванна сопротивлялась, и, как побочный эффект этого сражения, из ее несчастных глаз текли редкие слезы. По щекам. Иванна держала двумя дрожащими руками какой-то снимок и приговаривала: «Мы вернутся, вернутся». Девушка подошла к Иванне, обняла ее ласково за плечи и посмотрела на фотографию. На старом обветшалом черно-белом снимке была изображена красивая счастливейшая девушка, сидящая на стуле, а рядом с ней, положив руки на ее плечи, стоял стройный подтянутый мужчина в пиджаке, несколько старше девушки. Они оба улыбались. Казалось, инфекция старости задела только форму фотографии, ее внешнее, а содержание, особенно две прекрасные сияющие улыбки, осталось таким же молодым, каким было всегда. Иванна смотрела на эти улыбки и плакала, приговаривая: «Мы вернутся, Мы вернутся, вернутся». Девушка, тяжело вздохнув, сказала:
- Ба, оттуда, - она кивнула наверх, - оттуда дедушка уже никогда не вернется.


18 марта 2012