Эффект 2000

     Елене Шарфман.С любовью.

     Я живу в спальном районе на горе Кармель. Это престижный район для успешного среднего класса. В подъездах висят акварели. На стенах зеркала. В вазонах цветочки. Очень тихо. Все уважают друг друга и вежливо раскланиваются при встрече. А у мусорного бака выставляют вполне приличную мебель, устаревшие телевизоры и стереосистемы. И на балконах в торжества вывешивают бело-голубые полотнища национального флага. Просто рай.

     Только я сюда затесался случайно. Приютили  хорошие люди. Дали кров и койку. Но, вы же понимаете, что это временно. И совсем мне не по карману.

     Эмиграция- это тяжелый опыт. Для многих. Я не говорю о тех, кто просто сменил пейзаж за окнами особняка. Но большинство вынуждено скушать свою долю дерьма. Больше или меньше - тут уж как повезет. Каждый сам за себя. Одному для осознания достаточно только унюхать известный запах. Другие черпают ложками. И ничего. Бывает - привыкают. Даже пытаются найти что-то особенное в послевкусии. Словно орешек в шоколадной конфете. Только – зря. Эмиграция – не  шоколад. Она – дерьмо.

     А еще - надо готовиться к переменам. Статуса. Профессии. Восприятия реальности. Быть простым и гибким. Как полицейская дубинка.

     Да что попусту чесать языком. Все равно – советы здесь не уместны. И все же главное – найти работу. Я позвонил по объявлению в русскоязычную газету. Позиционировал себя высококвалифицированным грузчиком. И уже на следующий день таскал нехитрый скарб более удачливых представителей сословия эмигрантов. Работа не сахар, но  оплата сдельная. Так что – привет! Звоните в «Перевозки Марка»

     Наша контора – это сам Марк, водитель и хозяин грузовика, два грузчика – старожила Димка и Серега. Ну и я.  Думать много не надо. Хватай, что потяжелее и тащи. Пока есть силы. А вечером, если повезет, Марк отслюнявит сто пятьдесят- двести монет. А не повезет, так просто подвезет домой. И пообещает, что завтра будут клиенты. И деньги. Наликом, без всякого банка. И без налогов. Это называется – работа по-черному. Очень удобно для тех, кто стоит в очереди  на бирже труда. Или получает пособие по безработице. Только я еще не стою на очереди, слишком мало прожил в стране. А пособие нового репатрианта уже растратил наперед. Моя, теперь уже бывшая, подружка купила на него в рассрочку мебель. Меня даже не волнует с кем она  там трахается на новом зеленом диванчике. Не до лирики. Я каждый вечер банально хочу жрать. Нет, днем тоже хочется, но за работой как-то об этом забываешь. Да и порой угостят колой или крекером. Или чашку кофе предложат. Был как-то раз даже целый обед – пита, шварма и разные острые маринованные овощи. Мы тогда загрузили полную машину мебели и увезли ее на самый север, где вдоль дороги, уходящей в горы, росли пахучие корабельные сосны. Обидно только, что этот обед и оказался дневной зарплатой. Марк клялся и божился, что он не виноват. И что клиент - сука. В это я поверил. А в то, что он не виноват – не очень.

     Вот и сегодня – вкалывал под дождем целый день. А заработал только полтинник. И домой не подвезли. А монитка - местное такси- это 35 монет. Или иди на гору пешком, ведь автобусы после  одиннадцати вечера не ходят.

     Спросите - куда же я трачу деньги. Отвечу – собираю на билет отсюда. Это – пять сотен баксов. И еще столько же вернуть банку. И за квартиру. И за документы. На круг - три тысячи зелени. Или пятнадцать тысяч монет. Куча денег. Так что, может, я уже схожу с ума,- но каждая лишняя булка или пачка сигарет - словно  преступление.

     Разговоры - разговорами, только все равно – очень хочется есть. Я даже, грешным делом, пожалел, что перебрался в этот большой город. Там где я жил раньше, на юге страны, среди пальм в белых домах на берегу теплого моря коротали свой век религиозные люди. Они не могли позволить себе кощунственно относиться к плодам земли, которые даровал им Бог. И еще они неукоснительно исполняли заповедь заботы о нуждающемся. Поэтому не съеденный хлеб аккуратно заворачивали в пленку и вывешивали на чистые и совсем не пахнущие баки для отходов. Хлеб там был. Только там не было работы. И еще жила она, бывшая. Такая успешная и равнодушная. «Мне, конечно, очень жаль, - сказала она напоследок, - но поверь, так будет лучше». Дежурные слова бразильского сериала.

     Стемнело. Южные ночи быстрые. Дождь, который  начался когда мы выгружали тот дурацкий концертный рояль, так и не прекращался. Я вымок до нитки и очень замерз.

     В этот день все с самого начала пошло наперекосяк. Где-то в полдень Марк подхватил меня у дома, и мы отправились к клиентке. Рыжая ****овитого вида пианистка - десять лет как из России - подцепила себе местного сабру, увела его из семьи, а теперь перебиралась на виллу, которую он арендовал в пригороде. У нее, конечно, ничего не было готово, и мы убили уйму времени, складывая и упаковывая ее барахло. А этот охренительный белый шедевр Стейнвея, который надо было тащить по тропинке вверх метров сто:  ближе грузовик  просто не мог подобраться.

     Места в кузове мне, конечно, не осталось. И я сел вместе с клиенткой в красную спортивную машину. Мы ехали впереди и показывали дорогу. У нее был приятный голос с хрипотцой и она все время курила ментоловую «Монтану». Это было очень плохо. Во-первых - уже два месяца у меня не было секса, а от нее прямо разило похотью. А во-вторых, очень хотелось курить, только попросить я стеснялся. И очень ругал себя за это.

     Вилла была отличная. С внутренней дубовой галереей вдоль периметра второго этажа и огромным холлом, где рояль оказался к месту. Только я не завидовал. Все было чужое. И из кухонной мраморной мойки, в которой почему-то стояла серая мыльная вода, мерзко воняло.
Мы пережидали, пока прежние жильцы загрузят свои вещи в минивен. Жильцы были молодые и богемные. А груз – плазменная телевизионная панель, аудио аппаратура, виниловые диски, журналы по искусству и пять дюжин банок пива «гессер миллениум». Серега – почти двухметровый скрипач из Винницы, который легко взваливал на спину трехсотлитровый холодильник «Тадиран» и, по- моему, никогда не бывал абсолютно трезвым,  очень внимательно следил за погрузкой, свесив ноги с борта нашей грузовой старушки «Исудзу».

     А я думал о том, что в суете окружающих меня людей я совершенно лишний. И о том, что я очень хочу домой, туда, где мои книги и мои стены.

     Раньше на юге я приходил на берег моря, садился среди заросших зеленью развалин арабской деревни и долго наблюдал за проплывающими кораблями. Только среди них никогда не было белого парохода. И в этом совершенно не было мистики. Просто в трех километрах еще южнее у самой Газы находился нефтяной терминал, и именно к нему стремились серые и  ржаво-коричневые танкеры. А что делать  у нефтяного терминала белому пароходу? Тому, на котором я хочу поплыть домой.

     Мы выгружали рояль, когда пошел дождь. Совсем не во время, потому что вещей в кузове было еще немеряно.

     А после разгрузки мы обсыхали в холле, ждали, когда сабра рассчитается с Марком и рыжая принесла нам по рюмке водки. Водка подействовала неожиданно сильно. Может быть, потому что я устал, и ничего за день не съел. Я опьянел и в этот момент почему-то подумал, что моя карьера грузчика закончилась.

     Потом мы сели в грузовик. Пацаны вместе с Марком в кабину, я, как обычно, в кузов и поехали назад в город. В нижнем городе Марк развез ребят по домам. Когда Серега выходил, он подозвал меня к заднему борту и протянул две пивные жестянки: «Держи! - сказал он, - Хлебни миллениума.» И когда он успел его спереть?

     А меня Марк подвез к автобусной остановке и сказал, что подбросить меня на гору не сможет – опаздывает. И дал за работу 50 монет. Пообещал позвонить завтра. Было уже полдвенадцатого ночи, и я отчетливо понял, что уже никто мне завтра не позвонит. На остановке, понятное дело, стоять было без толку. Мимо пролетела монитка - белая чешская «Октавия». Я подумал, что уже через 25 минут мог бы упасть в постель. Только зачем спешить? Ведь там не дом, а дорогое такси только оттянет момент, когда я смогу сесть в белый пароход.

     Через весь город вела вверх на гору лестница. От усталости и выпитого гудели ноги. Я поднимался пустыми пролетами - здесь рано ложатся спать - и плакал. Слезы, которые текли по щекам и смешивались с дождевыми каплями, я размазывал кулаками с зажатыми пивными банками. Я просил небеса помочь мне найти себя. Ведь я потерял себя среди  чужих людей чужого мне города. Я матерился и хохотал. Это слышали мерзкий дождь и гранатовые деревья. И, наверное, Бог. А больше  - никто. Потому что иначе меня бы забрала полиция: здесь ее вызывают легко. А молодцеватые парни в голубых рубахах с дубинками в руках не церемонятся.

     У двух гостиничных башен на западном склоне горы  мой  путь пролегал через великолепный парк с беседками, качелями и древними пушками, которые направлены жерлами в сторону бухты.

     Я сел на мокрый камень. Дернул за кольцо банки и, запрокинув голову и захлебываясь пеной, залпом выпил пиво. Выбросил смятую жестянку в мусорный контейнер, и, уже не торопясь, откупорил вторую.

     Внизу прожектора освещали незасыпающий муравейник грузового порта. Рядом, у военных причалов, словно дикие хищные кошки, притворялись спящими стремительные сторожевые катера. Чуть ли не вровень с горой нависала над городом громадина штатовского авианосца. А чуть в стороне – о чудо! – у пассажирского терминала ошвартовался такой маленький на фоне авианосца и такой родной белый пассажирский паром.
    Он пришел за мной!

    Дождь перестал. Я улыбался. И, кажется, впервые за последний год был счастлив.