Мемуары школьной полосы

ПАМЯТНИК

Я не знаю, что меня подтолкнуло взяться за перо, но, наверное, всё-таки большая несправедливость. Вот взять, например военных. У них ведь как, точно прицелился, ба – бах! И всё, к тебе уже бегут, чтобы орден повесить, ну в крайнем случае медаль. А в школе? Отвечаешь правильно, получаешь 5 и всё, никаких цветов, оркестра, и мало того, никакого уважения.  А какого сидеть за партой, когда учительница ищет в журнале кого бы спросить. Это всё равно, что залегли солдаты в поле, а по ним противник из миномёта стреляет. И в кого мина попадёт, одному богу известно.
И вот, пришли мы как-то на литературу. Как раз после физкультуры это было, радостные, весёлые, будто всех золотыми медалями наградили. А учительница наша, литераторша, Вера Сергеевна, (не буду говорить, как мы её зовём, а то вдруг она это всё прочитает) и говорит нам серьёзным голосом.
– Ну что, любезные порезвились? А теперь давайте отвечать.
– Как отвечать? – ужаснулись мы все.
– Ведь мы сегодня только после праздников пришли.
– Правильно, – говорит Вера Сергеевна.
– А как раз до праздников, я вам задавала учить наизусть стихотворение А.С.Пушкина «Памятник». Так что, пять минут вам на повторение, и буду спрашивать.
После этих её слов, у меня возникло такое ощущение, что в наш класс попала бомба с часовым механизмом, заведённая на 5 минут, и часы уже тикают.
Я сидел на крайнем ряду, возле окна, на третьей парте, а передо мной сидел Васька по фамилии Лебедев (после этой истории я на него крепко обиделся, а потом мы подружились). Так вот, этот самый Васька, вдруг поворачивается ко мне и говорит:
– Вить, дай мне учебник, а то я свой дома забыл.
Честно говоря, я не очень обрадовался от такого предложения. Стихотворение, я, конечно, помнил, но лишний раз повторить бы не помешало. Но у Васьки были такие печальные глаза, что я просто не смог ему отказать.
И вот, отдал я ему свой учебник, на который он набросился как кот на сметану, и сижу, в потолок поглядываю, думаю: «пронесёт – не пронесёт». А тут уже 5 минут заканчиваются, Вера Сергеевна ручкой по журналу водит. Все не дышат, тишина гробовая. И вдруг она останавливаться на одной фамилии, и громко так, как из ружья, произносит:
– Лебедев!
Весь класс с облегчением вздохнул, все кроме Васьки, ему пуля попала прямо в самое сердце, я видел как он вздрогнул, потом медленно приподнялся, и сделал такое, чего я от него ну никак не мог ожидать. Осторожным движением правой руки он вырвал листок из моего учебника, тот самый, где было стихотворение, и, не заметно сунув его к себе карман, пошёл к доске.
У меня было такое состояние, как будто меня ударили палкой по голове, а перед этим, спросили:
«Тебя, с какой стороны лучше ударить, справа или слева?»          
Васька вышел к доске со степенным достоинством. И встав позади учительницы, слегка кашлянул, и под этот звук мгновенно выхватил из кармана брюк тот самый вырванный листок.
Весь класс, видя такое дело, замер, как в цирке, когда фокусник выполняет смертельный трюк.    
– Я памятник себе воздвиг нерукотворный! – громко и чётко произнёс Васька, глядя в листок, который он держал в правой руке на уровне колена.
– К нему не зарастет народная тропа! – продолжал он в том же духе.
– Да Вася, молодец, – похвалила его Вера Сергеевна, которая всё так же сидела прямо,  и что-то писала.
И толи от этой похвалы, толи ещё от чего, но Васька начал серьёзно входить в образ. Выставив левую ногу вперёд, и приподняв левую руку, (правая у него была на приколе) он превратился, чуть ли не в Гамлета. 
– Вознёсся выше он главою непокорной
– Александрийского столпа!
Говоря эти слова, Васька ещё выше поднял левую руку, и я тогда подумал, – «и чего у него броневика нет». А весь класс просто «пищал по швам», едва сдерживаясь от хохота. А Вера Сергеевна совершенно этого не замечала, видимо Васькино ораторство серьёзно грело ей душу.
– Да, да, – говорила она, и опять продолжала писать.
А Васька уже превратился, чуть ли не в полубога. Приподняв к верху и правую руку, в которой он держал свой спасительный, а вернее мой листок, он продолжал чтение, и делал это прямо с дикторской дикцией:
– Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
– Мой прах переживёт, и тленья убежит…
Это был финиш. Коллективная выдержка класса на этом закончилась. Она лопнула как мыльный пузырь, и стены содрогнулись от оглушительного хохота.
Вера Сергеевна с удивлением подняла голову, потом повернулась к Ваське и тоже засмеялась.
Васька стоял как памятник, бледный и растерянный, конечно ему было очень обидно, что он не успел дочитать, но ведь сам виноват. В общем, получил он за своё творчество «1». На перемене он  извинялся передо мной, и обещал вклеить листок так, что «комар носа не подточит». Помню, я его обругал, и отвернулся к окну. А потом, уже дома пожалел, и на следующий день угостил семечками. Так мы и подружились.      

ПИСЬМО
 
Все началось с того, что мой друг Васька Лебедев влюбился в Аньку Колокольчикову. Анька Колокольчикова была первой красавицей в нашем классе, а может быть даже и во всей школе, и очень многие были в нее влюблены, и я в том числе, но все мы были в полном здравии, и головы у нас были на месте, а вот у Васьки «башню заклинило».
Уж я ему говорю:
– Слушай, да плюнь ты на эту Аньку, посмотри на Гальку.
– Она не Анька.
– А кто же она?
– Она Анна.
Я честно сказать не знал, что ему ответить, и мы шли в полном молчании. Жили мы по соседству, он в крайнем доме, а я в доме напротив, и каждый раз возвращаясь из школы вместе, он, молча скорбил, а я, молча ему сочувствовал.
И вот как–то, уже подходя к нашим домам, Васька вдруг неожиданно произнес:
– Я решил написать ей письмо.
– Правильно, пиши, – сказал я.
– А я, если хочешь, ошибки проверю.
– Да я не знаю чего писать.
– А вот чего думаешь, то и напиши, это будет как раз от сердца.
– Пойдем ко мне, – сказал Васька.
– Пойдем, – сказал я, и вскоре мы уже сидели у него на кухне.
– На кухне лучше думается, – пояснил Васька и положил на стол чистую тетрадь. Я ушел в большую комнату, полюбоваться на рыбок, и дать ему возможность собраться с мыслями. Когда я вернулся, Васька уже кое- что написал.
– Вот, начало, – сказал он утомленным голосом и пододвинул ко мне тетрадь. Я с волнением взял ее в руки, начал читать:

«Здравствуй Анна! Пишет тебе один человек. Так вот, я хочу тебе сказать, что когда по твоей голове пойдут седые волосы, ты, наконец, таки поймешь…»

– Слушай, – сказал я ему, а причем тут седые волосы, и вообще, с женщинами надо мягче.
– Ладно, – хмуро произнес Васька, и решительно взялся за ручку.
– Ты только не торопись, – сказал я, – Подумай, как следует, какие то  сравнения приведи.
– Понял, – пробурчал Васька, и начал писать. Я опять ушел к рыбкам, просидел возле них довольно долго.
– Ну что написал, – спросил я, когда вернулся обратно. Васька молча пододвинул ко мне тетрадь. Прежняя запись была жирно зачеркнута, и на новом месте я прочитал следующее:

«Здравствуй Анюта! Пишет тебе один человек. Так вот, я хочу тебе сказать, что у тебя очень красивые волосы, прямо как у фотомодели...»

– Знаешь, – сказал я, – В общем–то не плохо, только зачем ты фотомодель приплел?
– А кого надо было?
– Да никого не надо! Пиши, что чувствуешь! – Сказал я ему довольно резко, и опять ушел к рыбкам. Сколько я там просидел, не знаю, только помню, что чуть не заснул. Ну, все думаю, если он сейчас ничего путного не написал, ухожу домой.
– Прочти, – едва слышно произнес Васька и кивнул на раскрытую тетрадь. Я глубоко вздохнул, и не спеша начал читать:

«Здравствуй Анечка! Пишет тебе один человек, которого ты хорошо знаешь. Этот человек хочет сказать тебе, что у тебя самые красивые волосы на свете, и вообще у тебя все самое лучшее. Я хочу тебе кое – что подарить, и этот подарок я положу на твою парту, и пусть даже все увидят, мне все равно, главное, чтобы тебе это понравилось. А спасибо мне не говори, улыбнись, и я пойму, что тебе приятно. Вот и все, что хотел сказать, до свидания, твой одноклассник Василий» 
   
– Здорово, – сказал я, – А чего ты ей подаришь?
– Не знаю, – ответил Васька.
– А ты подари ей духи, я тебе денег дам.
– Надо подумать, – сказал он тихо, и отвернулся к окну.
Я не стал ему мешать думать, и опять ушел к рыбкам, и те как будто это все понимали, глядели на меня во все глаза и не двигались.
А вдруг она не возьмет подарок, думал я, ну не возьмет и все, и что тогда?
Аня взяла подарок, это были духи, которые Васька положил на ее учебник, взяла и улыбнулась. Это произошло на следующий день, а вечером того дня, я отнес ей домой то самое письмо. Я шел и думал, так что же такое любовь? Свежий весенний ветер свистел у меня в  ушах, наверно специально путал мысли, что бы я этого не понял, и я действительно ничего не понял, но я был рад за своего друга Ваську, я чувствовал, что у него всё будет хорошо. 

ПЕЧАТЬ

Однажды, кажется, это было в среду, я сидел дома, и делал уроки, а если уж говорить честно, то стрелял из пистолета по мишеням. И вот, помню, только я очередной раз прицелился, вдруг раздался звонок в дверь. Я тут же посмотрел на часы. До прихода родителей оставалось примерно полтора часа.
«Значит Васька», – тут же подумал я. И я не ошибся. Васька ввалился в прихожую, и, прежде всего, попросил у меня воды. У него был такой вид, как будто бы он убегал от динозавра, и ему повезло.
– Ты откуда сорвался? – спросил я у него.
Васька ничего не ответил, и, выпив целую кружку воды, сунул руку в карман, и вытащил из него небольшой блестящий предмет, внешне похожий на шахматную пешку.   
– Вот, – сказал он.
– Нашёл.
Это была печать. И хоть она была вся грязная, Васька сказал, что вынул её из лужи, на её круглой стороне я отчётливо смог прочитать:
«ООО Росконструкция гл. бухгалтер Синёва О.А.» 
– Её надо вернуть, – сказал я.
– А то, как они там работать будут.   
– За вознаграждение, – ответил Васька, вытирая со лба пот.
Эта мысль заинтересовала меня, и я предложил обсудить этот вопрос в комнате. Но прежде этого, решили придать печати товарный вид.
Мы вымыли её с мылом, естественно перепачкались, и оттирали руки ацетоном. Я оттирал последний, а Васька держал в руках эту сверкающую печать. И я не знаю, как это у него получилось, но он её уронил, и прямо в унитаз. Увидев это, я вздрогнул, бутылка с ацетоном выскользнула из моих рук, и раскололась вдребезги о край ванны.
Наверно нет таких слов, чтобы описать то состояние, в которое мы попали, но я отчётливо запомнил Васкины глаза, они были такие, как будто бы его подвесили вверх ногами и заткнули рот.
– У–У–У!!! – донеслось до моих ушей, и мой друг вихрем вылетел из ванной. Я последовал его примеру, и вскоре мы уже оказались на балконе, радостно вдыхая аромат осеннего дня. 
– Хорошо, что не зима, – сказал Васька.
– Да, – сказал я.
– Хорошо.
Но в мыслях у меня была полная тоска.   
– А это даже не плохо, что такой запах, – начал развивать мысль Васька.
– Ведь всегда в квартирах имеются, какие ни будь вредные там насекомые, жучки. Ведь они портят человеку жизнь, и человек должен с ними бороться. 
Я молчал, а до прихода родителей оставался примерно час.
– Вот что, – сказал после непродолжительной паузы мой друг и великий комбинатор.
– Мы сейчас откроем все окна, – включим пылесос, только не на всасывание, а на выброс воздуха. И весь этот запах улетучится в 5 минут.
Я ему поверил, а чего мне было делать. Васька тут же взял всю инициативу в свои руки. Надо сказать, что находиться в комнате было просто невозможно, и что бы хоть как-то выйти из этой ситуации, мы завязали влажные полотенца вокруг ртов, и начали работать. Общались мы жестами, и признаюсь, у нас это здорово получалось.
Васька оказался настоящим мастером пылесосного дела. Он так лихо орудовал шлангом, что, глядя на него можно было просто написать картину, я даже название придумал «суровые будни».
И вот этот мастер, который конечно чувствовал свою вину, торопился, и во время очередного разворота, случайно задел шлангом письменный столик. Столику, конечно, ничего не случилось, но хрустальный графин, который на нём стоял, упал на бок, и у него откололась ручка.
«После приклею», – подумал я, потому что надо было торопиться, и не отвлекаться по пустякам. Но беда как говориться, не ходит в одиночку. Васька запутался ногами в электропроводе, упал на колено, и, качнувшись вперёд, сильно ударился лбом о ручку шифоньера. На этом наша трудовая деятельность и закончилась.
Вскоре пришли мои родители. Выслушав всю историю, они как не странно не стали меня ругать, и вообще не обратили на меня внимания, а вот к Василию проявили трогательную заботу. Мама осторожно обработала ему лоб перекисью водорода, и наложила компресс.
На следующий день, после уроков, наша учительница договорилась с шефами, и они повезли наш класс на экскурсию по местам боевой славы. Там мы ходили в музей, а затем все сфотографировались на память у вечного огня. Васька стоял в первом ряду, с очень серьёзным лицом, и по центру его лба светилась круглая, малиновая шишка, очень похожая на печать.
А про ту печать, мы вообще больше не вспоминали. Она просто канула в неизвестность. Как говорится, как пришла, так и ушла.   

ДВЕРИ

Эта очень даже интересная история приключилась со мной, а вернее с нами, виновник был Васька, в новогодние каникулы. Я как сейчас помню тот день. На улице мороз под 30 градусов, все деревья покрыты инеем, ярко светит новогоднее солнце. И летящая по небу ворона, оглядываясь по сторонам, что-то громко кричит.
 «Наверно она беду чувствует», – подумал я тогда, и в последствии оказался прав.
Ну, в общем, всё началось с того, что мои родители ушли к кому-то в гости, а меня оставили дома. Нет, конечно, они не бросили меня на произвол судьбы. Хотели взять с собой, но я начал кашлять, зевать, и родители поняли, что ребёнок больной, и ему в такой мороз нужно находиться дома. Но они понятия не имели, что ребёнку нужна свобода, и что у него припрятана парочка хороших ракет, которые он должен запустить.
Так вот, как только ушли родители, я тут же начал готовиться к запуску. И тут позвонили в дверь.
«Ну вот, опять чего-то забыли», – подумал я, и пошёл открывать дверь.
«А может, они передумали идти?», – эта вторая мысль, меня очень опечалила, но я оказался не прав. На пороге стоял Васька. Вернее не стоял, а приплясывал. Из одежды на нём были только трико и рубашка. А на ногах тапочки. Вы представляете, какие у меня стали глаза. А какие они были у Васьки, вообще невозможно описать.
– Ты, чего??? – спросил я
– Д – д – верь, – дрожащими губами произнёс Васька, и, оттолкнув меня, ринулся в комнату.       
Вскоре, мне всё стало понятно. Его родители, так же как и мои, собрались, куда то идти. И он, как и я, тоже пожелал остаться дома. У него так же было кое-что припасено, чтобы запустить в новогоднее небо. И вот, когда его родители уже ушли, то он поленился одеться и выйти на улицу. Мой друг решил запустить ракету через форточку из коридора. Вышел, и нечаянно захлопнул дверь.
– Ладно, – сказал я, когда Васька согрелся, и напился горячего чая.
– Я тебе дам, кое-что из своей одежды, пойдём, запустим мои ракеты.
В общем, я одел своего друга, оделся сам, взял ракеты, и мы пошли. Дверь я запер на два замка, как мама всегда велела, ключ положил в карман, и сразу такая радость возникла, просто описать невозможно. Может всё оттого, что на свободу вышел. А ведь свобода для человека – это самое большое счастье.   
Ну, короче, вышли мы, стали искать место, где бы можно было стартовать. Нашли. Я взял одну ракету, вторую отдал Ваське, а спичек нет, дома забыл. Пришлось идти домой, хорошо, что не далеко ушли. И вот, подхожу к двери, сую руку в карман, а там дыра, и больше ничего нет. Я же всегда в этот карман ничего не клал, знал что дырявый, а сегодня прямо как на грех.
Пошли мы ключи искать. А они как будто специально от нас спрятались. Искали мы, искали, искали, искали, бесполезно. И тогда Васька говорит:
– А давай, к вам на балкон залезем, ведь всего второй этаж, рядом.
– Давай говорю, – а сам думаю, а дальше что, там же дверь заперта.
 Смотрю, а Васька, откуда-то, уже верёвку несёт. Сделал петлю. И, как настоящий ковбой размахивается, и забрасывает. А там у нас на балконе, а вернее на  стене, уголки были приделаны, куда раньше мои санки вешали. И вот он на эти уголки и начал петлю забрасывать. С пятого раза попал. Натянул верёвку, и стали мы решать, кто первый полезет. И тут вдруг подходят к нам два милиционера.
– Что, молодые люди, воруем?
– Да нет, говорю, я, – ключи потеряли, вот пытаемся…
Я не успел договорить, – потому что Васька бросился бежать. Он мне потом объяснил, что будто бы увидел, как один милиционер за пистолетом полез. И такой его страх обуял.
– Я, –  говорит.
– Ног не чувствовал, как будто у меня крылья вместо них выросли. Милиционеры его догонять не стали, а зачем, если у них я есть. Взяли они меня под руки, и в отделение повели. Хорошо, что хоть наручники не надели.
Выпустили меня оттуда, когда уже стемнело. А вернее, когда за мной родители пришли. Милиционеры до них дозвонились по телефону, когда те уже из гостей вернулись. Когда я вышел на улицу, то увидел Ваську. Он тоже пришёл меня встречать. В руках у него были две ракеты и коробок спичек.
– Ты уж прости меня, – сказал он, протягивая мне одну ракету.
– Да ворона во всём виновата, – сказал я, и на душе у меня стало легко и весело.               

ВЫСОТА

Эту историю я наверно не забуду никогда. И если мои дети в будущем  у меня попросят:
- А расскажи нам папа самую героическую историю твоей школьной молодости».
Я им всем дам конфет, посажу в круг, откашляюсь и начну:
- Больше всего на свете, в смысле в школе, я не любил математику и физкультуру. Ну, математику понятно, там нужно было думать, но можно было, и списать, а вот на физкультуре такое  было невозможно. И я был не то что бы хилым и слабым, а просто маленького роста, все остальные ребята были выше меня почти на голову. А Васька на полголовы. И он, кстати, тоже, не любил физкультуру.
И вот как-то, в один прекрасный день, зимой, когда почти половина класса у нас болела гриппом, физкультуру у нас начали проводить не на улице, а в зале. И вот наш физрук, Лев Николаевич, решил нам устроить зачёт по прыжкам в высоту.
– Вы все должны будете взять 1м. 10см. Таковы требования, что бы я вам поставил зачёт.
Сказал он это, ну прямо как ножом отрезал. Никаких вариантов, только вперёд. И вот поставили эти палки, постелили маты, положили перекладину. Установили высоту – 95см. Все прыгнули, и перепрыгнули, даже я, чему был очень рад.
Планку подняли  на 1 м. Все перепрыгнули, кроме меня, но на второй попытке я тоже перепрыгнул.
Высота 1м 5см. Та же история, все прыгают, я сбиваю, но со второго раза беру.
И вот, наконец, заветная вершина 1м. 10см. Все ребята прыгают, берут, но Васька вдруг сбивает. Я прыгаю и тоже сбиваю.
Лев Николаевич посмотрел на нас, вздохнул, и сказал, обращаясь к ребятам:
– Так, все свободны, а вы друзья, пока не перепрыгните из зала не уйдёте.      
И началась наша с Васькой каторга. Он прыгал первый, а я за ним. Он собьёт, я собью, он собьёт, я собью. Это было, какое-то издевательство и над планкой и над нами, но выхода не было. Сколько раз мы прыгнули, я не знаю, но мне очень хотелось тогда расплакаться, от беспомощности, усталости и обиды. У Васьки было такое же настроение.
А ребята уже все ушли в раздевалку, физрук сидел на скамейке, и что-то писал в журнале, положив его на колени. А мы прыгали. И мне казалось, ну вот всё, сейчас собью в последний раз, упаду и больше не встану, пусть меня на руках из зала выносят.
И тут случилось чудо, оно произошло так внезапно, что я даже не поверил своим глазам. Васька перепрыгнул. Криво и коряво, его худое тело перелетело через планку, задело её, но она устояла. А я уже к этому времени, начал свой разбег, и бежал без всякой веры и надежды. И до планки оставалось наверно каких-то метров пять. И я понял тогда, и понял не головой, а всем телом, «что я не могу её сбить», «я просто не имею на это права», и когда я это ощутил, то перестал слышать. Честное слово, как будто уши мне заложили ватой, и так же ватой набили всё моё тело. Я сделал два больших шага к планке, взмахнул ногой и перепрыгнул. После ко мне всё вернулось, и слух, и радость победы, и потом долго болела правая нога.
Когда в тот день мы с Васькой возвращались домой, мы со смехом вспоминали наши многочисленные «полёты», и были безумно рады, тому, что сегодня, мы, может быть в первый раз в жизни, крупно победили.
Победить, кого ни будь гораздо проще, чем самого себя. И наверно у каждого человека должна быть в жизни «своя планка высоты», и каждый должен обязательно её взять, что бы те люди, которые идут следом, сделали так же, а может быть гораздо лучше.   
Вот так бы я сказал своим детям, но они бы наверно меня не поняли, потому что в этой жизни всё до каждого доходит по-своему и  в своё время. Но я бы очень хотел, что бы до них дошло, что самое главное на свете – это дружба, а всё остальное, просто мелочи.