Свинская история

Помнишь, рассказывал тебе, как от завода ездили свиней колоть? Мне-то уж к сорока было. Ума сроду не занимать, и вообще живу с открытыми глазами, но и то обмишурился. Как? Вот, слушай.

Когда от завода ездили, нашелся у нас один – ветеринар бывший. Не знаю, может, в институте учат их, может, хобби у него такое, но переколол он всех свиней сам. Мы, остальные, которые, только на подхвате были. Ноги подержать свинье, тушу оттащить, подтащить. А он так лихо, как будто всю жизнь на бойне работал. Талант. Когда на такую работу смотришь, думаешь – а чего там делать-то, пара пустяков. Это хоть где. Того же Джека Лондона возьми: читаешь, непонятно, за что ему  платили. Все простым языком написано, сюжет тоже – у нас в гаражах еще почище рассказывают. Ага. Сам-то попробуй, напиши. У меня, кроме табеля месячного, ничего не получалось никогда.

Вернулись в город из подсобного хозяйства, а дело к праздникам шло, отец звонит. Помоги, дескать, забить пару хрюшек, а то местный мастерила работой завален и вообще через губу разговаривать начал. Испортился, зазвездил. Убийца свинячий. Переговорил я с братиком, у него как раз отгулы были. Зятя с собой взяли. Зять по двести шестой четыре года отмотал, по хулиганке, только вышел. Мы так подумали – как раз подойдет.

Приезжаем к родителям, обсудили, что и как. Кого бить, спрашиваю. Убивать, в смысле, кого? Отец говорит, двое их, приговоренных, свинья и кабан. Запер он их отдельно в сарайке, орудие труда приготовил. Пика специальная. Посовещались мы, кого первого валить. Вроде, если ее, типа – женщин вперед, то жалко. Если – его, то перед ним тоже неудобно. Деликатность мешает, короче говоря, врожденная. Братик-то мой никогда забойным делом не занимался, я, считай, второй раз в жизни готовлюсь, даром, что в деревне выросли. Ну, зять, он – чистодел, без ножа сесть ухитрился. Думали-думали, решили, кто первый из сарайки выйдет, того и валить.
Подступили втроем к двери, открыли. Отец в окошко смотрит из дома, ноги у него болят. Никто из сарайки не выходит. Сидят там, хрюкают. Что делать? Пошли внутрь. Братик вперед вырулил, пикой взмахнул. Он давеча «Чапаева» смотрел, к годовщине революции крутили. Кабан заинтересовался, подсунулся поближе. Братик ему в шею пику и воткнул. Кабан сильно удивился. Мы тоже. Главное, я же с пособниками моими целую политбеседу провел, куда ножом тыкать, как вообще это делается. Специально проконсультировался с товарищами. А братик-то, вишь, все забыл, самодеятельность устроил некультурную.

Тут такое началось: кабан прыгает по сарайке, как бык на корриде. Братик от него. Кровь хлещет. Мы, чтоб не мешать, вышли оттуда. Побыстрому вышли и дверь закрыли – мы ж не знаем, какие у кабана планы. А мне ребята говорили, что свиньи, что кабаны – все они хищники, как кровь почуют, закусать могут до смерти или коленные чашечки вырвут. Свинья еще эта: тоже участие принять хочет, верещит. Сарайка ходуном ходит, братик наружу ломится. Выпустили мы его, кабана за ноги повалили, кое-как прирезали. Зять лоб вытер, говорит: раз в жизни такое видел – когда стукача ночью в камере замочили, так же выглядел.
Мы перекурили, братика, вижу, в сарайку только под конвоем можно. Бледный он совсем, с прозеленью даже. Говорю зятю: давай, мол, уголовник, твоя очередь. Любя говорю, с доверием. Он проникся, пику перехватил. Перестроились мы: зять впереди, я за ним вторым эшелоном, братик в обозе. А свинья тем временем притихла.

Я так думаю, она за нами наблюдала. В щелочку. У отца вся сарайка в щелочках. Он ее из сэкономленного колхозного горбыля построил. Ладно, заходим внутрь. Зять свинью отвлек, я ее за ноги схватил, на пол уронил, сам сверху. Одно себе думаю: лишь бы каторжник этот не промахнулся сгоряча. Нет, удачно так получилось – вырубил он ее с первого удара. Не знаю, куда попал, но лежит она, даже не стонет. Встали мы, передохнули. Братик со двора советует: вы, говорит, контрольный давайте, колуном ее в лоб. Советчик. Пока мы с ним спорили, свинья эта недобитая встает и к нам. Да быстро так. И по лицу у нее видать, что думает она про нас очень плохо. Причем про всех, хотя ножом ее бил один зять.

У отца лестница стояла во дворе, на крышу дома лазить. Высокая такая. Метра четыре. С половиной. Я, когда из сарайки выскочил, смотрю, братик на предпоследней ступеньке этой лестницы стоит. Зять – сразу под ним. А мне и места нет. А свиньи, между прочим, очень быстро бегают, особливо, когда их перед этим ножом ткнут некоторые умельцы. Отец у меня к высоким зданиям всегда тяготел. У него сортир и то – самый высокий на улице. И забор со двора в огород зашарашил два с половиной метра. Так я, как Бруммель, через этот забор. Даже лучше потому, что без шеста. Легко. Даже не царапнул. Так-то все хорошо. Но я не знал, что отец полгода за этот забор навоз складывал со стороны огорода. И я в чистой рабочей одежде, как генералиссимус Суворов Александр Васильич, по этим навозным Альпам на пятой точке и на четвертой, и на всех остальных.

Как все кончилось? Хорошо. Отец в доме закрылся. Подельники мои на лестнице простояли. Свинья от потери крови померла. А одежду я отстирал частично, а частично выкинул. Только забоем я больше не занимаюсь. Захочешь свиней колоть, даже не подходи, сразу тебе говорю.