Темные раны дырявого мира

    Мир пускал сквозняк. Я это чувствовал. Дыры дышали ломанными кругами. Я не мог уснуть. Тепло моего спокойствия дерзалось холодом, которое пропитало мой дом. Я очень хотел спать, но чего-то не хватало.
    Я встал с дырявой постели. Когда я подходил к окну, пол скрипел от моих шагов. Скрипел и хрипел прохладой из проделанных дыр. Мне не нужно было раздвигать ставни, через его пробитые отверстия можно было разглядеть улицу. С улицы веяло дрянью. Мороз за окном пытался разодрать мою кожу. Я мог закрыть глаза и заткнуть уши, но не в силах сделать свои тактильные ощущения глухими, чтобы моя кожа не слышала сквозные крики дырявого мира. Алчность и ненависть, эгоизм и скрытность,голод и прогнивание, страх и безверие сплотились в одно облако и легли густым туманом в этот мир. Свет оказался закрыт одной большой дырой.
    Я не хотел все так оставлять и поспешил в другую комнату. Обои, чешуйчатые от трещин, провожали меня тихим треском.
    Комната без окон. Я включил керосиновую лампу. Холодный свет прижался к стенам комнаты. Я подошел к зеркалу. Мое худое отражение смотрело на меня в полутьме. Я коснулся своих волос на слабо освещенной, рыжеватой стороне своего лица. Выдернул волос. Я поднес рыжеватую нить к темному углу комнаты. Нить заледенела, стала твердой. Я разглядел получившийся предмет при свете лампы. Я сделал иглу. Она сверкала теплом. Она закалялась верой, любовью, надеждой. От нее веяло спасением. Я подцепил концом иглы рог ламповой свечи и вытянул оттуда светлую нить. Сжав иглу двумя пальцами, я вышел из комнаты. Я дал игле свободу действий. Она пронзила дыры в полу и на обоях. Везде, где были отверстия, было закрыто пламенными швами. Комната согревалась. Я заштопал своей иглой ставни, откуда исходил запах уличной дряни.
    Я вышел из дома, увидел, что дыры извергают тьму и там и тут: в головах прохожих и в их сердцах, в их дорогах и в их домах, в свете уличных фонарей, в воздухе и в небе, в звездах и облаках, в горах и лесах. И там и тут. Я хотел зашить дырявые раны этого мира. Моя игла смогла заштопать дороги, леса, облака и звезды. Становилось теплее. Земля под ногами больше не казалась такой не устойчивой. Оставались только люди. Я ткнул иглой в первого проходящего мимо меня человека. Тот закричал от боли. Сбежались люди, схватили меня, избили, бросили в темницу. Моя игла и нить лежали на земле, их истоптали дырявие люди.
    Я не смог излечить этот мир. Дырявые слова, которыми общались люди, пробудили старые дыры, и швы порвались. Те дольки тепла, которые мне удалось разбудить, потонули в новом приливе холода из пробужденных дыр. Все шло по-старому. Но я сдаваться не хотел.
    Я выдрал из себя еще один волос. Я поднес его к свету луны, который протискивался через толстые решетки моей темницы. Волос заледенел и стал тверже предыдущего. Я дождался утра и пропитал рассветом свою иглу. Мое оружие стало мощнее. Я спрятал иглу под рубахой.
    Когда меня подвели к эшафоту, разрешили использовать право на последнее желание. Я пожелал, чтобы мне дали глотнуть свежего воздуха. Стражники открыли главные ворота, оттуда потянуло воздухом из полей и лесов. Я вытащил иглу, на ее конце блеснула нить из чистого и свежего воздуха. Уже ничто не могло меня остановить. Одним взмахом иглы я заштопал прежние дыры. Вторым взмахом я заткнул дыры в людских головах. После третьего взмаха людские речи остались без дыр. Крик людской боли длился не более мгновенья. Потом все стало прекрасным.
    Мир перестал сквозить. Стало теплее, добрее, надежней. Солнце могло сиять и греть в свое удовольствие, люди смогли дышать счастьем. Людские слова перестали трясти окружающих своей дырявостью. Алчность, жестокость, безверие и прочая мерзость увяло в расцвете мира. Воздух был сладок и нежен. Я мог спокойно жить и спокойно спать. Но это длилось недолго.
    Прошло 3 дня. Мир по-прежнему согревал, но воздух становился приторным. Дышать стало труднее. В людских речах появилось больше сюсюканья, вызывающего раздражение. Солнце не столько грело, сколько жарило. Мир задыхался в закрытом, заштопанном пространстве. Мне тяжело идти. Хотелось спать. Но я знал, что если усну, то не проснусь никогда. Холодный гнев прежнего мира переродился в горячее раздражение.
    Я совершил глобальную ошибку, заштопав мир. Я схватился за иглу и тут же ее обронил. Она обжигала. Пришлось надеть тканевую перчатку, чтобы хоть как-то овладеть иглой. Приторный ветер давил на дыхание, сладостные речи прохожих дразнили слух, плотный свет солнца лупил в глаза, сон карабкался внутри, накаленный металл кусал через перчатку. Но падать было нельзя. Я вслепую рубил иглой. Каждый раздаваемый треск придавал мне силы и торжество. Швы разрывались. Холод увлажнял приторный воздух. Но я не стал разрывать все. Некоторые швы остались. Я не знаю, что именно вновь стало дырявым. Может, некоторые слова людей, несколько людских голов, несколько дорог, лесов, гор, звезд и облаков вновь засверкали старыми дырами. Для меня это уже не имело большого значения. Мир стал и теплым и холодным. Люди обрели неоднозначные окраски, как и их речи. И там и тут окружающий мир покрылся пятнами Тьмы и Света.
    Теперь я не мог сказать точно, плохо ли мне или хорошо. Я надеялся, что дыр будет оставаться столько, сколько нужно для дыхания нашего мира. Я надеялся, что дыр не станет больше прежнего. Но я знал, что все идет правильно. Потому что я осознал отныне, что мир не может существовать без дыр вообще.
    Потому что без дыр мир задохнется.
             
                Конец.