Писатели Карелии. Марат Тарасов

Таким, как на этой фотографии, Марата Васильевича Тарасова запомнили тысячи петрозаводчан. На скольких собраниях, заседаниях, круглых столах, обсуждениях и встречах выступил он за свою долгую жизнь! И все мы помним его именно таким: вальяжным, солидным, держащимся с некоторой артистической свободой (смотрите: руку в карман сунул). И обязательно он что-то говорит – не говорит, трубит! - своим отлично поставленным густым голосом. Трудно вообразить Марата Васильевича слушающим – он всегда выступает, и все ему внимают.
Если набрать в поиске «Яндекс. Картинки» «Марат Тарасов», программа выдаст целую кучу похожих снимков. И только 2-3 – где наш герой ЧИТАЕТ СТИХИ. Причём, на них он, по большей части, С КНИЖКОЙ В РУКЕ. Читает собственные стихи - по книжке? Боится что-то перепутать? Забыть?
Но я Марата Васильевича неплохо знаю: память у него прекрасная. Даже сейчас, в преклонном возрасте.
Почему же СВОИ СТИХИ – нужно по книжке читать?
И вот что ещё странно. Я сам стихов не пишу, но очень их люблю. Бывал десятки раз на поэтических вечерах и встречах – в том числе здесь, в Петрозаводске. Слышал, как читали свои стихи Александр Валентик, Иван Костин, Армас Мишин, Елена Сойни. Но НИ РАЗУ я не слышал, как читает свои стихи Марат Тарасов. Я бывал у него дома, мы разговаривали подолгу. Но я не могу себе представить, чтобы он прочёл хотя бы одно своё стихотворение или что-то сказал о своём творчестве. Ни слова на эту тему я от него никогда не слышал.
Между тем, из всех карельских поэтов больше всего книг издал именно Марат Тарасов. Десятки лет он возглавлял Союз писателей Карелии. Он вообще-то, получается, - самый знаменитый карельский поэт!
В то же время среди своих знакомых я не могу назвать ни одного, кто бы читал его стихи. Это даже трудно себе представить: стоит человек с книжкой Марата Тарасова – и читает. Абсурдная картинка!
Что же это за загадочный человек такой?

В 2007-2010 гг. я руководил Литературным клубом для школьников. Мы издавали журнал «Эльф», причем, что публиковать, что нет – решали сами члены Клуба. Как-то они одобрили к публикации политический памфлет Ефима Когана «Два петуха», где под видом петухов и кур изображаются известные карельские деятели, в том числе тогдашний председатель правительства Сергей Катанандов (петух Серёжа).
Все тексты у нас иллюстрировались. Договорённость об этом у нас тогда была со школой искусств № 1 на ул. Ленинградской.
И вот зимой 2007-2008 гг. случилось так, что я попросил члена Клуба Машу Босареву – она училась в школе искусств – передать этот памфлет для иллюстрирования. Преподаватель ИЗО Т.В.Гордиенко начала читать текст своим ученикам прямо на уроке, по ходу чтения пришла в ужас и побежала к директору с сообщением о диверсии. А директором тогда была М.В.Титова – та самая, против которой потом выступили почти все учителя. И на Машу стали дико давить.
Надо было как-то спасать Машу. Я решил обратиться к Марату Васильевичу, который знал о нашем журнале и на словах его поддерживал.
К тому времени я Марата Васильевича уже хорошо знал, и знал, в частности, что он – очень добрый человек. Он такой по натуре. Но, кроме того, он ещё чрезвычайно энергичный и деятельный, а никакой работой никогда не занимался. Поэтому помогать всем, кто бы к нему ни обратился, у него вошло в привычку: это всё же какое-никакое занятие – а человеку с такой природной энергией бездельничать тяжело. К тому же обращение к нему за помощью подтверждает его высокий статус – что тоже приятно.
Марат Васильевич с готовностью протрубил по телефону своим замечательным голосом, что он обязательно сделает всё, что можно. Даже готов был приехать ко мне, но я, конечно, сказал, что сам приеду к нему. Он незадолго перед тем перебрался на новую квартиру в Студенческом переулке, в новом доме.
Квартира его поразила меня своей безликостью. Роскошная квартира, евроремонт, толстенные стены, огромные подоконники, новая мебель – но совершенно ничего в этой квартире живого, что говорило бы о людях, живущих здесь, их привязанностях, их занятиях. Не квартира – а офис какой-то.
Но Марат Васильевич явно был своей квартирой доволен. Престижный район, дом для богатых. Статусно, в общем.
Я рассказал о нашей проблеме. Марат Васильевич тут же позвонил директрисе. Убалтывал он её битый час.
Марат Васильевич – прекрасный оратор. У него подвешенный язык, бархатные убедительные интонации, уверенность в себе, он умный человек, хотя и не отличается психологической тонкостью.
В общем, что можно было сделать, он сделал. М.В.Титова попросила, чтобы я к ней пришёл – причём, через 3 с половиной часа. И так я остался у Марата Васильевича ещё на три часа.
Все эти 3 часа он трубил, как на митинге, не умолкая. О политике, литературе – не помню, о чём ещё. Я – из тех, кто больше любит слушать, чем говорить, - но и у меня голова слегка распухла от всех этих речей.
Какой абсолютно свободный человек! Никакие обязанности его не обременяют. Попалась ему жертва, готовая его слушать, - он забросил все свои дела, и 3 часа подряд трубил, как на заседании Союза писателей.
Между прочим, он сообщил, что сейчас читает Иосифа Бродского, и отозвался о нём с большой похвалой. Я искренне посочувствовал Марату Васильевичу. Дело в том, что Иосиф Бродский как поэт – полный ноль. Нобелевскую премию по литературе ему дали за то, что он пострадал от советской власти. Вообще Нобелевка – не литературная, а идеологическая премия. Как сказала про Бродского Анна Ахматова: «Мальчику сделали биографию». Читать же его стихи – совершенно невозможно.
Но Марат Васильевич преклоняется перед всяким внешним успехом. А Бродский – литературный генерал. И он прилежно читал сочинённый им в эмиграции бред. Бедняга!
Ещё одна характерная деталь: по ходу нашего общения хозяин перешёл на «ты», хотя мы люди неблизкие, мне было тогда 45 лет. Я – нехарактерно для себя – пропустил это мимо ушей: меня в тот момент волновала исключительно Маша.
К сожалению, М.В.Титова оказалась совершенно непробиваемой. Машу она продолжала травить, хотя и она, и сама Маша это отрицали.
Я позвонил Марату Васильевичу и попросил позвонить ещё кому-то – из непосредственного начальства М.В.Титовой. Но ему эта история уже надоела, и он отказался – под тем предлогом, что может пострадать ЕГО РЕПУТАЦИЯ.
К сожалению, отстоять Машу так и не удалось. Как это часто бывает с русскими людьми, она сама встала на сторону своих мучителей. На Клуб она больше не ходила.

Вскоре у Марата Васильевича появилась идея: поговорить о нашем журнале в министерстве культуры. Смысла я в этом не видел, но отказывать ему мне не хотелось: старый человек, по доброте своей вступился за нашу девочку. Я уже знал, что у Марата Васильевича есть в жизни два любимых занятия: толкать речи и тереться возле начальства.
В министерстве жертвой Марата Васильевича оказался замминистра – такой типичный клерк, исполнительный служака. Марат Васильевич нацепил на лацкан пиджака значок Литературного института им. Горького, который он когда-то – 50 с лишним лет назад – с блеском окончил – и битых полтора часа трубил на разные темы: начал он с нашего журнала, но кончил чёрти чем – чуть ли не положением всей русской литературы в наше трудное время. Наш несчастный собеседник – человек явно очень занятой – выдержал это с трудом, но перебить Литературного Генерала ни разу не посмел. Я сидел рядом и улыбался.
Болтовня эта, конечно, никаких последствий не имела: я как издавал журнал за свои деньги, так и продолжал издавать.
На улице Марат Васильевич перешёл к обсуждению более широких вопросов. Он тогда был советником Катанандова. Уж не знаю, какие он давал советы, и с трудом могу себе представить, чтобы Глава Карелии им следовал, - но, может быть, потому Марат Васильевич его и устраивал, что не слишком докучал ему назойливыми советами.
Марат Васильевич заговорил о росте цен, о пенсиях.
- Я ему говорю: «Серёжа, что же будет? Ты не боишься, что поднимутся пенсионеры?» А он мне: «Нет, - говорит, - Марат Васильевич, ничего не будет, вот увидите!»
Почему я запомнил эти слова? Потому что слабо верится, что он к Катанандову обращался на «ты» и звал его «Серёжей», хоть он и старше гораздо. И если я прав, этого не было, - то какое забавное детское хвастовство: Я С ГЛАВОЙ НА ДРУЖЕСКОЙ НОГЕ! Почти как Хлестаков – с Пушкиным. Попросту ему – эдак на «ты», «Серёжей» кличу.
Мне кажется, для того он это и сказал, чтобы покрасоваться: вот, мол, я какой, в какие сферы вхож и как с Сильненькими Мира Сего разговариваю!
Потом он стал вспоминать, как хорошо было раньше, при советской власти. У него – председателя Союза писателей – персональная машина с шофёром. Честь, слава, деньги. Теперь – совсем не то.
В душе у этого человека всё шиворот-навыворот. Для него не литература – цель, а условия жизни писателей – средство, - а наоборот. Литературные произведения – средство для достижения простых житейских благ: почёта, славы, персональной «Волги», дачи с клубникой.

Потом у нашего Клуба случились неприятности покрупнее.
Марат Васильевич там был ни при чём, но, когда директор детско-юношеской библиотеки В.А.Сакина и тогдашняя министр культуры Г.Т.Брун (известная своей нежной заботой о театре «Творческая мастерская») решили избавиться от нашего Клуба, они сначала позвонили Марату Васильевичу и, видимо, попросили меня уболтать, чтобы я согласился на цензуру нашего журнала, – и тогда мы можем остаться в библиотеке.
Марат Васильевич, как всегда, честно взялся за дело. Однако я на него был сердит ещё с тех пор, как он отказался до конца защищать Машу. Он это сразу уловил – и перешёл опять на «вы». Он очень гибкий человек. В качестве главного аргумента – почему я должен прислушаться к его доводам – он привёл следующий: он много лет был председателем Союза писателей.
Как это по-русски! За что человека надо уважать? За БОЛЬШУЮ КРАСИВУЮ ДОЛЖНОСТЬ. Должность – вот главное, а сам человек – только приложение к ней. У кого должность большая, тот и есть самый важный и значительный.
Но я не стал его слушать, попрощался и положил трубку. После чего он дал согласие на травлю нашего Клуба – напомню, состоявшего из детей и подростков – и нас выгнали из библиотеки. Обиделся.
Между прочим, Марат Васильевич ведь и сам долгие годы работает с детьми. Юные авторы присылают ему свои стихи, он их ПОЛНОСТЬЮ ПЕРЕПИСЫВАЕТ – и потом печатает. И ему невдомёк, что это – развращение детей.
Странно: он очень добрый человек и был и к нам, и к этим детям, присылавшим ему свои стихи, искренне расположен – однако ни им, ни нам не принёс ничего, кроме вреда. И это не случайно, а вполне закономерно, увы.

Но я совсем забыл, что Марат Васильевич – поэт. Даже ничего не сказал о его стихах. Честно говоря, не хочется о них писать. Много раз я пытался читать его стихи. Написаны они умело: видно, что учился в Литературном институте он старательно. И, вроде,  всё там на месте: и тебе природа, и любовь, и дружба – и читается легко.
Вот как это, например:
                Девушка с огромными глазами,
                Пылкий комсомольский секретарь, -
                Помнишь, - за долами, за лесами
                Ты была владычицею встарь?
Вот только после этого чтения ни в голове, ни в сердце ничего не остаётся. Какая-то словесная трескотня.
Прозаседавшийся поэт. Увы, увы!

Знаете, почему М.В.Тарасов – МАРАТ? Это же тюркское имя, у татар часто встречается. Но Марат Васильевич – русский. Однако это ещё и французская фамилия. Помните: Марат, Дантон и Робеспьер? Вот-вот. У нас есть знаменитый учёный – ЖОРЕС ИВАНОВИЧ Алфёров. Марат Васильевич – это из той же оперы.
Замечательно то, что родители, давшие своим детям такие имена, не прогадали. Их дети при советской власти и впрямь вышли в люди.

Должен сказать: Марат Васильевич Тарасов мне всегда нравился. Как я уже не раз отмечал, человек он умный, энергичный, красноречивый, добрый, внешне симпатичный. Правда, именно литературных способностей я за ним никогда не замечал. Но вообще – весьма способный человек, которому от природы дано очень многое. А кому много дано – с того многое спросится.
Что же хорошего сделал он за свою долгую и на редкость удачливую жизнь?
Какая у нас всё-таки удивительная страна! Достоевский 10 лет был на каторге. Толстого православная церковь предала анафеме. Пушкин – вечно ссылаемый, невыездной – погиб в 37 лет. Лермонтов – в 27. Булгакова не печатали. Андрея Платонова не печатали. Гроссмана не печатали.
Зато сколько процветало ничтожеств!
Кто сейчас читает удачливых советских писателей, фаворитов и любимцев власти?
Эти люди достойны жалости. На что они потратили свою жизнь?

Как-то мэтр русской поэзии Евгений Евтушенко, который с Маратом Тарасовым дружит, сказал, что Карелию невозможно себе представить «…без «Калевалы», без озёр, лесов, валунов, а ещё нельзя представить без стихов Марата Тарасова».
А ведь, пожалуй, он прав!
И это очень горько и грустно сознавать.