Два мгновения до вечности

На могилах у них, не найдешь эпитафий...
                Ни цветов, ни звезды...
                Ни креста.


Это была одна из тех нелепых случайностей, которые могут произойти с каждым. Только, здесь это дорого стоило. Очень дорого. Старая и заброшенная нора какого-то животного, скрытая уже начавшим подтаивать снегом, провалилась под тяжестью его тела. Рука потеряла точку опоры, все предплечье неожиданно ушло в пустоту, тело качнулось, и он слегка задел ствол густого кустарника. Осыпавшийся с ветвей снег, неслышно заскользил вниз, осыпая его маскхалат, и оставляя  в  лучах заходящего солнца, искрящийся, радужный след.
Как будто сама природа хотела заслонить его мириадами крошечных искорок, этой невесомой и быстротечной красотой от чужих глаз, которые уже жгли его ненавистью через сетку оптического прицела.

- Как красиво ..., - успел подумать он, перед тем, как уловил краем глаза, вдалеке, под раскидистой елью, беззвучную вспышку света.

Цена этой красоты была единственно возможной – его жизнь.

Он уже знал, что несет ему эта вспышка света. Он знал, что смерть, заключенная в медную оболочку, придет страшно беззвучно и неотвратимо. Приглушенный расстоянием, чуть слышный, звук выстрела будет потом… Только он его уже не услышит.

Время остановилось, замерло, давая ему возможность еще раз попробовать на вкус горько-сладкое вино жизни. Всего два бесконечно малых мгновения, которыми люди, порой, разбрасываются с легкомысленной небрежностью. Два коротких мгновения…. между тремя быстрыми ударами сердца.

Один ...

 ... что самое страшное на войне? Смерть? Кровь? Грязь? Нет!  Самое страшное… заглянуть человеку в глаза и видеть, как сгорает его душа. Сгорает вся, без остатка, превращаясь в тьму ...

... в прошлом году, когда уже третьи сутки, их обнаруженную группу, выслеживали и загоняли. Гнали по всем правилам охоты, обходя по тайным тропам, ставя растяжки, обкладывая снайперскими засадами, как волков флажками, отсекая возможные пути к отступлению и не давая ни единого шанса на спасение.
Они и были волками. Страшными, жестокими и неумолимыми для врагов. Только сейчас, по прихоти коварной на войне судьбы, они превратились в дичь. Но, двенадцати гонимым охотниками хищникам, благодаря звериному чутью своего вожака, удавалось каким-то чудом вырваться, оторваться, пусть и не надолго, от жестокого преследования ...

... радист все-таки смог в лабиринте этих чужих скал связаться с базой и запросить эвакуацию ...

... теперь он с окаменевшим, белым лицом, беспомощно лежал, все еще накрывая своим телом изрешеченную радиостанцию, с распоротым осколком животом, истекая чем-то черным, зловонным, перемешанным с кровью ...

... красивая смерть достается только героям кинобоевиков ...

... когда они вышли к точке эвакуации, их осталось четверо. Пятый, с перебитыми пулеметной очередью ногами, там внизу, на спуске с этого небольшого плато, захлебываясь ненавистью и крича от боли, закрывал от преследователей подъем на посадочную площадку пульсирующим огнем дульного пламени.   Но, неприятности на этом не закончились ...

... наверное, это была  женщина из ближнего, опустошенного войной и разоренного набегами мародеров селения. Уходя от неизбежной голодной смерти, надеясь найти хоть какое-то пристанище в лагере беженцев, она несла на руках единственное, что осталось от когда-то богатого дома и счастливой семьи  – своего ребенка ...

... потом появился снайпер ...

- Мимо, шакал! – пуля вздыбила фонтан пыли и каменной крошки, на том месте, где он только что лежал, и с леденящим душу воем ушла в синеву.

- Только бы успеть, здесь всего десяток шагов ...

... он успел выхватить ребенка из рук все еще стоявшей, но уже убитой женщины, рвануть в сторону за спасительную груду камней и упасть, прикрывая собой маленькое, из последних сил цепляющееся за жизнь тельце.
Еще одна пуля, в бессильной, дикой злобе, пронесла смерть над этим маленьким убежищем, и стало, на мгновение, до отвращения тихо ...
 
... осторожно повернув голову, замер. Он смог только сильнее прижать ребенка к себе и  не дать сорваться с губ животному крику – уже упавшая и завалившаяся на бок женщина, все еще тянула руки к своему младенцу ...

... а в  глазах, в которых уже не было синего неба,  догорала ее душа ... дотла ...

... казалось, бесконечно долго тишина растворялась в спасительной музыке, в таком долгожданном и родном рокоте приближающихся вертушек, и в звуках, вновь возобновившегося боя ...

... сил осталось только на то, чтобы в последнем броске добежать до спасительного борта. Чьи-то руки, в шуме винтов, в хаосе стрельбы, криков и ругани, затащили его, уже мало, что соображающего,  внутрь, плюющегося во все стороны огнем, чрева вертолета ...

... он уже не увидел, как внизу, на тропе, ведущей на плато, все еще пульсирующая искорка частых выстрелов, вдруг пропала и утонула безвозвратно ... в черном облаке разрыва гранаты ...

... спасительная площадка покрылась клумбой разрывов, безжалостно довершающих картину безумной бойни ...

... было двенадцать ...

... в вертолет затащили только троих - всех кто был жив. На базу долетели двое. Он и младенец.
Командир, уже на борту вертушки, в бреду, захлебываясь собственной кровью, с перебинтованным наспех, развороченным пулей снайпера лицом, метался, сдавленно матерясь, хрипел, все еще командуя своей группой, все еще выводя оставшихся бойцов ...

... и как-то сразу затих, когда шасси вертолета коснулось бетонки базы ...

... и среди этой крови и боли, запаха смерти,  пороховой гари и пота, смертельной усталости и опустошенности, раздался уже не сдерживаемый, звериный вой ...

... и детский плач ...


Два ...


… так было тепло и уютно там, во сне, среди зеленых звезд… зеленых… Почему зеленых? Ах, да… у нее были зеленые глаза, зеленые с хитрыми солнечными зайчиками, которые, так и казалось…. хотят превратиться в озорных, изумрудных, маленьких чертиков, выскочить и забавляться с ее локонами… Огонь… какой-то ласковый и теплый.  Почему? Цвет осени…

Она была… была, рядом со мной, в том, стареньком, молчаливом осеннем парке и мы прислушивались к тишине… эта тишина, этот покой был важнее и осмысленней, чем миллиард, порой ненужных и пустых слов… мы слышали, как кружатся листья, мягко опускаясь к нам на ладони… это так забавно – наперегонки ловить листья…  нам казалось, что мы даже слышим, как дырявые тени, нехотя и вальяжно пытались смести эти листья с узеньких дорожек…

Она что-то говорила…. Я не помню что…    Это была музыка.  Да, это звучало как музыка – ее голос…   Как будто, сама осень нежно прикасалась как к струнам,  к паутинкам бабьего лета…

Даже… опавшая листва шуршала по другому, как-то по-особенному… под ее босыми ногами… нет…. это был песок на берегу, который, казалось, радовался, что она прикасается к нему своими ступнями… Берег? Да, там был берег….   

Мы стояли на берегу чего-то огромного, большого… необъятного и бесконечного…и эта бесконечность, желая получить и свою долю нежности, ласково обнимала ее ноги, всего лишь на миг, а потом отступала, чтобы снова и снова повторять эту игру …она улыбалась… так больше никто не улыбается…. тепло…  я хотел ей сказать, нет, прошептать, что эта бесконечность с легкостью могла бы вместиться в ее глазах… они заслонили все небо, ее глаза… нет,  не помню…. может быть и сказал….

- Слушай тишину… - прошептала она…

…так было тепло и уютно там, во сне, среди зеленых звезд…

Три…

И пришла тьма…