Власта Глава 4

          Дождь утих, туман начал рассеиваться. В ускользающем сумраке Геннадий с ужасом осмотрелся. Оказалось, что они двигаются по заброшенному кладбищу и провалившиеся могилы непрерывно вырастают перед ними. Разрушенные памятники и кривые кресты уныло смотрели вслед. Казалось, в зарослях чертополоха кто-то прячется, наблюдая за непрошеными гостями.
         Но вот вышли к краю погоста и еле заметной тропинкой начали пробираться сквозь обступившие деревья. Рядом раздался леденящий вой, у Гены подогнулись колени, в животе все опустилось. Возникшая из тумана волчья стая окружила; сверкая зелеными глазами, скалилась и злобно рычала, ощерив крепкие клыки. Но бабка шикнула на них, пригрозив клюкой. Вожак узнал и, размахивая хвостом, на полусогнутых лапах пополз к ведьме. Та дружески потрепала его поднятые уши. Волк обнюхал содрогнувшегося в испуге Геннадия. Задрал голову и угрожающе залаял, жутко клацая зубами. Старуха замахнулась клюкой, и страшный зверь поджал хвост. Стая нехотя расступилась, они двинулись дальше и вскоре вышли на просторную лесную поляну.
         Вокруг стояли обугленные деревянные дома, пугающие пустыми окнами и треснувшим дымоходом. На земле валялись поваленные ограды, закопченные осколки стекла и черепки битой посуды. Рваные клочья тумана неслись над землей. Приотворяя истлевшие двери, забивались под кровлю и, завывая в щели чердаков, терялись во мгле.
         – Вот и пришли, – старуха вошла во двор дома с заколоченными ставнями. Нырнули в застонавшую дверь и оказались в темном, пахнущем сыростью помещении. Бабка запалила керосиновую лампу, и все вокруг нее осветилось тусклым бледным ореолом. «Куда это меня занесло? Ничего себе!» – Геннадий вертел головой, пытаясь рассмотреть горницу. В центре стоял деревянный стол, по бокам которого шли узкие лавки и несколько высоких стульев с гнутыми спинками. Колдунья подошла к стоявшей в углу русской печи и, открыв дверцу, зачиркала отсыревшими спичками, пытаясь поджечь дрова.
         Наконец пламя загудело, повеяло теплом. От печки пошел жар, и стены начали парить, прогреваясь и чуть потрескивая. Над столом висело большое тележное колесо с дюжиной подсвечников. Старуха взобралась на колченогий табурет и свечи зажглись, освещая скудное убранство крестьянской избы. Вдоль бревенчатых стен шли широкие полати, накрытые чем-то, похожим на звериные шкуры. Видимо на них спали, укрываясь лоскутными одеяльцами, лежащими рядом. По углам спускалась паутина, на стенах висели гнутые дуги, хомуты, подковы и прочая лошадиная утварь. Над дверями, повергая в суеверный трепет, был прибит козлиный череп с рогами и оскаленными в зловещей улыбке зубами. Гена смотрел на все это, находясь в подавленном состоянии, не понимая, что делать дальше. Старуха вышла во двор и долго не появлялась. Он стоял продрогший в мокрой одежде, молчаливо наблюдая игру огня в печи. Вернулась с улицы бабка. Покопавшись в старинном комоде, протянула Геннадию стопку белья:
         – Сходи касатик в баньку, погрейся. А уж после я тебя накормлю, – глаза недобро сверкнули из-под седых бровей.
         Гене стало страшно, ледяная дрожь пробрала до костей.
         – Ну, иди уже, чего стоишь-то? – ведьма толкнула его сухим кулачком в спину, и он послушно зашагал на улицу.
         Осеннее ненастье утопило все вокруг. Пронизывающий ветер забирался под одежду, с темного беспросветного неба срывались тяжелые капли. Вдали слышался волчий вой, переходящий в одну душераздирающую ноту. Обгоревшие избы стояли тревожными призраками, чернеющими на фоне клубящихся туч. Он почуял запах березового дыма и пошел к низкой баньке, стоящей в дальнем конце двора. В предбаннике горела керосиновая лампа, затянутое пылью и паутиной оконце запотело от идущего из-под щелей двери тепла.
         Гена разделся, проверил, на месте ли деньги. Успокоив себя мыслями о будущем, взял лампу и вошел в парилку. Слева стояла раскаленная печь, огонь яростно бушевал в ней, давая стойкий жар. На полу ведра с холодной водой, на плите бак с кипятком. Возле стены находился невысокий полок и железная шайка, рядом лежали куски пахучего мыла. Сорвал висевший под потолком веник, добавил кипятка и запарил, предвкушая банную радость. Уселся на пол, спасаясь от нестерпимого жара, ощущая, как сладостно прогревается тело, расслабляясь и принимая тепло. Он любил париться. Дома сам выстроил баню, и раз в неделю хлестался как одурелый, по несколько часов кряду. Вскоре напряжение отпустило, мысли потекли гладко: «И чего я испугался? Обычная старушка, живет тут одна, родные давно умерли, а соседи разъехались. Здесь даже электричества нет», – он начал мыться, намыливаясь и обливаясь водой, готовясь до изнеможения хлестать себя веником. Услышал, как тихонько хлопнула входная дверь. «Сюда идет, карга! Чего ей надо?» – подумал с неудовольствием.
         Дверь в парилку распахнулась. На пороге в свете керосиновой лампы и клубах пара стояла молодая женщина с распущенными волосами, одетая в домотканую исподницу. Глаза жгли синим пламенем, будто просвечивая насквозь, лицо горело матовым переливом. Гибкое стройное тело угадывалось под тонкой рубахой. Решительный взор и властный изгиб ярких губ подчиняли, начисто парализуя волю и смиряя непокорность. У Гены ослабли ноги, он испуганно присел на согнутых коленях, тряпичным мешком опустившись на полок. Девушка, нисколько не смущаясь, подошла и твердыми руками толкнула в плечо. Гена безвольно распластался на полке, позабыв про стыд. Увидел, как она взяла распаренный веник и сначала медленно, едва касаясь листьями, потом настойчивей и крепче стремительным вихрем пронеслась по всему телу. Он закрыл глаза в расслабленном изнеможении, ощущая как все жестче и сильнее, до болезненного исступления, еще и еще, и еще раз, до потери сознания, полного беспамятства тугие ветви хлещут и хлещут его, прожигая каждую клетку, каждый потаенный уголок.
         Когда показалось, будто жизнь оставила его навсегда, она остановилась. Поддала жару, плеснув на каменку горячей водой. Похлопала пахнущей лесными соками ладонью по щеке, приказывая перевернуться. И все повторилось сначала. Опять он умирал и воскресал, не владея своим телом и в то же время, чувствуя неизъяснимую усладу от забористых резких ударов.
         Он не помнил, как долго длилось это нескончаемое блаженство. Очнулся, когда в парной уже никого не было. Кое-как спустился вниз, облился теплой водой и красный, распаренный выполз в прохладный предбанник. Тело горело и радостно ликовало, приняв такую сильную встряску. Посидел еще немного, отдышался, приходя в себя, затем натянул чистое белье, которое дала старуха. Словно заново родившись, разомлевший, на едва шагающих ногах поплелся в дом.

         Отворив дверь и переступив порог, Геннадий невольно остолбенел. Удивительные события сегодняшнего дня продолжались, коренным образом сбивая с толку и не давая возможности осознать происходящее. Показалось, будто попал он на тысячу лет назад в далекое прошлое. Убранство дома озарялось лучинами, дым от них тонкими струйками тянулся наверх в узкое волоковое окошко. Косматые тени метались по бревенчатым стенам, превращаясь в бесплотные пляшущие очертания.
         За уставленным разной снедью и заморскими блюдами столом сидели шесть сбитых кряжистых мужиков. Густые бороды закрывали тяжелые обветренные лица, из-под лохматых бровей недобрым светом горели черные глаза. Сивые с проплешиной волосы завершали мрачный исполненный молчаливой суровости портрет. Одетые в длинные посконные рубахи, перетянутые кожаными опоясками, мужики продолжали вечернюю трапезу, обстоятельно жуя и вытирая о штаны могучие в узлах синих вен руки. На вошедшего лишь вскользь глянули, сосредоточенно продолжая вечерю. У Гены подкосились колени, сердце пугливо ухнуло и затихло, боясь привлечь внимание. Во главе стола сидел огромный дядя, заросший черно-бурым волосом и имеющий такую окладистую бороду, что она тяжелой серебристой волной ниспадала на его широченную грудь. Плечи были невероятных размеров и едва влезали в красную рубашку в мелкий горох. Горящие демоническим свечением глаза с интересом всматривались в гостя, приводя душу в мучительный трепет.
         Рядом стояли четыре молодые женщины в сарафанах отороченных цветной узорной вышивкой. На ногах сафьяновые сапожки на высоком каблуке. Головы красавиц украшали затейливые кокошники с драгоценными камнями, сияющими чистым глубоким светом. Длинные волнистые косы с вплетенными лентами, румяные лица, алеющие губы, лебединые шеи все это сразу бросилось в глаза. В одной из женщин он узнал ее. Ту, которая только что была с ним в бане и так здорово отхлестала его веником. Гена смотрел, лихорадочно вспоминая, где мог видеть ее раньше.
         Она подняла взгляд, глаза сверкнули молнией, и его пронзила невероятная догадка: это была мать Блэка, которую он видел на фотографии. Только здесь моложе и светлее кожей. Точно, это была она, то же выражение лица, та же стать, потрясающе гибкая фигура, он никак не мог ошибиться. Не хватало лишь колесницы…
Гену словно электрическим током опалило. Стоял, не сводя с нее ошалевших глаз, позабыв обо всем на свете. Из забытья вывел громкий скрипучий голос:
         – Ну, здравствуй мил-человек. Заходи, раз пришел, – главарь с насмешкой бросил взгляд на дрогнувшего, стушевавшегося Геннадия.
         – Добрый вечер, – Гена еле слышал сам себя, чувствуя, что вот-вот потеряет от страха сознание.
         – Иди к столу, садись, закусывай. Ну, смелее давай!
         Геннадий на подгибающихся ногах потрусил к столу и плюхнулся на свободное место. Одна из женщин тут же из глиняного кувшина налила в кружку резко пахнущий пенистый взвар.
         – Благодарствуйте... – пропищал он. Хотел перекреститься, но не стал, заметив у одного из мужиков висящий на шее амулет в виде человеческого черепа. Ужаснувшись, трясущимися руками поднял кружку, и мелкими глотками выпил освежающий напиток. Все молчаливо наблюдали за ним, слышно было, как лучины потрескивают сгорая. Внутри растекалось приятное тепло, в голове слегка зашумело и мысли прояснились. Стало чуть-чуть полегче.
         – Как зовут тебя, отрок? – плечистый дядя с хрустом жевал квашеную капусту.
         – Гена.
         – Гена? А расскажи-ка нам Гена, как ты так жил, что умудрился докатиться до нас?
         Язык развязался сам собой. Вспоминая свою немудреную жизнь, Гена заметно опьянел, но говорил уверенно и складно. Девушка налила еще, он тут же выпил, заметив необыкновенную изящность ее тонких пальцев. Оглянулся на свою знакомую, которая, не мигая, смотрела на него и внимательно слушала рассказ. Он закрутил во все стороны головой, недоумевая, куда подевалась старуха. Бабки нигде не было.
         – Что же ты, Геннадий? В грехе погряз по уши? Наркотики возишь, мародерствуешь, – дядя с иронией и в то же время жестко ронял короткие фразы. – Зачем убиенных обокрал?
         – Я не знаю… д-деньги... – стал заикаться Гена. – Какие наркотики? – беспокойно подпрыгнул на стуле.
         – Ну как же? – мрачно улыбнулся дядя. – Во флягах-то вместе с медом, пакеты с героином лежали. Пять кило в каждой. Семьдесят штук, триста пятьдесят килограммов. А ты и не знал будто?
         – Не знал, честное слово! – Гену чуть удар не хватил от такой новости. Чтобы хоть как-то прийти в себя вновь принял полную чару, напрасно пытаясь унять прыгающий подбородок.
         – Эх ты, недотепа! Вся эта дрянь из Монголии, Китая, Афганистана идет по Чуйскому тракту на запад. Самый удобный путь.
         – А откуда вы все про меня знаете? – вдруг осмелел Гена и тут же опустил голову, испугавшись своего вопроса.
         – Ты разве не узнал меня, отрок? Я Князь мира сего! Хозяин земли, все обо всех знаю. Вы, люди, то Дьяволом меня называете, то Люцифером, то Сатаной. Но тебе можно звать меня Огнеяром. А это мои помощники: Духовед, Ведогор, Ведамысл, Светояр, Лютояр и Ярогнев.
         Те, чьи имена называли, с  достоинством кивали головой, тяжело и мрачно поглядывая на Геннадия.
         – Это жены-искусницы, верные помощницы в трудных делах наших: Радмила, Чернава, Власта, Полуница.
         «Власта, ее зовут Власта! – понял он, увидев, как кивнула ему женщина. – Какая она!..» – не мог найти для себя слов, восторженно глядя на нее. Хмель в полной мере забродил в голове, оторопь отпустила, и он почувствовал себя гораздо свободнее.
         – Ну, а к нам тебя как занесло? – Огнеяр с приветливым участием смотрел на него.
         – Да бабка сюда завезла.
         – Бабка? Нет, голубок! Это грехи твои сюда привели.
         Гена сильно побледнел, с тоской оглянувшись на Власту. Она, ласково улыбаясь, подошла к нему, до краев наполнила чару.
         – Пей, сокол мой ясный. Ничего не бойся.
         – Будешь моим соколом?.. – вкрадчиво шепнула на ухо. Он чуть не захлебнулся от нечаянной радости.
         – Буду! Конечно, буду!
         Власта с игривым смехом отскочила от него.
         – А ты, Геннадий, женат ли? – спросил хозяин.
         – Женат, – смутился Гена, не отрывая взгляда от девушки.
         – Ну, ничего, ничего. Власта самая лучшая, – Огнеяр с ухмылкой смотрел на растерянного гостя.
         Геннадий мало чего знал о боге и дьяволе. Но, все же, набравшись духу, вопросил:
         – Так вы что, нечистая сила что ли?
         Громовой раскат дружного хохота потряс дом. Мужики долго и снисходительно смеялись, глядя на растерянного Геннадия.
         – Что ты, голубь? Какая нечистая сила? Мы ангелы!
         – Ангелы?.. – искренне поразился Гена. – Но ведь ангелы добрые!
         Опять благодушно смеялись до слез.
         – Есть и добрые. А мы не добрые, мы ангелы падшие, – Хозяин, глядя на смущенного гостя, весело сверкал глазами.
         «Куда же я попал?» – Гена в панике рыскал взглядом по сторонам. К нему подошла Власта, опустила руку на его кипящую голову, погладила легонько:
         – Не бойся, сокол любезный, я теперь всегда тебя хранить буду. Любишь меня?
         – Люблю!
         Гена будто в гипнотическом трансе ощущал прикосновение ее жаркой упругой груди.
         – Навеки?
         – Да! – он говорил, закрыв глаза и ощущая, как раскаленная нега горячими толчками бьется внизу живота.
         – А оставайся-ка ты, Геннадий, с нами. В Помощники возьму тебя, – Огнеяр говорил вполне серьезно.
         – Не знаю, – Гена все не мог опомниться от чувственного наваждения.
         – А чего тебе там, наверху делать? Видал, что у вас в стране творится? Жене ты не нужен, есть у нее любовник. Лет тебе немало, для чего ты живешь? Так и будешь прозябать до самой кончины. Дочери своей ты также ни к чему, она и без тебя в жизни определится. Родители давным-давно умерли. Что тебя с миром связывает?
         – А здесь в преисподней, что мне делать придется?
         – Погляди на них, – Хозяин кивнул на угрюмых мужиков. – Это ловцы человеков и тебе между ними самое место. Они многое могут. Захотят бурю нашлют, молнию пустят. Огнь палящий призовут, а то и в какого пожелаешь, зверя оборотятся. Душу смутить, денег и власти дать, помочь одолеть врага лютого или красавицу соблазнить, все могут други сердешные. Людям способствуют в страстях и желаниях, тайные мечты человеческие осуществляют. Кто призывает их –  счастливо на земле живет, горя не знает. Молодой ли, старый, женщина, мужчина, все в достатке и изобилии. А тем, кто рая на земле не ищет, тому худо приходится. Горе, болезни, несчастья насылают для них Помощники. Страдания плоти, нищета и забвение, печали и всевозможные несчастья ждут тех, кто не поклоняется мне. Данная же моим слугам власть велика и беспредельна. И ты, Геннадий, должен знать: так мы спасаем людские души. Вводя в грех очищаем, рассылая трудности укрепляем. Мы как истинные врачи, делаем больно, чтоб излечить, режем часть, чтоб спасти целое.
         Только мы можем искушать, вводя человека в заблуждение и подавляя волю. Только мы воздаем по заслугам тем, кто смеет нарушать закон Мироздания. Тем, кто гордыней и неведением мнят себя повелителем мира. Мы коварно и жестоко расправляемся с заблудшими, не ищущими выхода и утопающими в трясине самомнения, без страха творящими бесчинства, ложь и несправедливость. Да, вначале мы им во всем помогаем. Мы как медицинская прививка от смертельной инфекции. Те, кто не борется с заразными вирусами, быстро находят себе духовную смерть. Это живые мертвецы и дела их страшны. Те же, кто одолел болезни – очищаются, становятся сильней, укрепляют свой дух в борьбе. И идут дальше, не боясь опасностей. Кто, как не мы помогает им окрепнуть, спасая душу свою? Огонь и вода закаляют булатную сталь. Но прежде чем получить прочность, она подвергается тяжелым ударам молота, невыносимому жару огня и перепаду температуры ледяной воды. Мы и молот, и огонь и вода! Мы выковываем человеческую сталь, бросаем не выдержавший брак на переплавку. И здесь, в преисподней, заново омываем страданиями нераскаявшихся грешников.
         Но это не наша прихоть, это их выбор. Удел, который выбран их жизнью, в которой не нашлось времени для покаяния. Что же, это их право, мы только следуем Закону. Все знают Закон, знают, что бывает за его несоблюдение. Мы верные слуги Закона, мы тюремщики, палачи, мы всего лишь исполнители. Мы созданы наказывать, карать и воздавать! Эта участь досталась нам, падшим ангелам, и кто, если не мы станет исполнять Предначертанное? Кто станет делать грязную работу, убирать и обрабатывать человеческий мусор, тысячелетиями пытаясь исправить Искаженное? Такова от сотворения мира наша судьба и тебе с нами в самый раз. Там наверху, тебя уже нет.

         Гена слушал, будто в забытьи ощущая, как ласковые пальцы Власты мягко гладят его волосы. Эти нежные касания успокаивали, окрыляли надеждой. Ему казалось, он нужен ей, этим сидящим за столом мужикам. Тревога ушла, сердце билось ровно и облегченно. Рядом с ней он чувствовал, что ничего не боится. Все понимал, внимая речам Огнеяра, проникался к нему безграничным доверием. Где-то далеко была семья, странная земная жизнь. Ему хотелось остаться здесь, быть угрюмым и могучим, выполнять такую нужную работу, повелевать. А главное навеки, навсегда быть с ней. От таких мыслей голова приятно закружилась.
         Девушки наполнили чары до краев и все дружно выпили хмельной игристый напиток. Молчаливо, солидно, не тратя важных слов на пустые глупые тосты.
         – А пойдем Геннадий, покажу тебе свою епархию. Редкая живая душа видела это, – Огнеяр поднялся из-за стола.
         Гена встал, взглянул в бездонную синеву глаз Власты, поразился чистой глубине. Погладил тонкую кисть руки, ощущая внутри себя сладостную дрожь. И пошел следом.
         Вместе с Хозяином отворили скрипящую дверь, над которой висел рогатый козлиный череп. Спустившись по крутым ступенькам, очутились в просторном коридоре с бесчисленным множеством комнат.
         Вошли в первую, где открылась поразительная картина. Замерзшее, уходящее за горизонт озеро окружал невыносимый холод. Ледяная гладь была усеяна вмерзшими человеческими телами, намертво окаменевшими и неподвижными. Они застыли в разных положениях с искаженными в беззвучном крике лицами и поднятыми вверх руками, тщетно взывающими к милосердию. Стало понятно, что мороз сковал их быстро и неожиданно.
         – Видишь, Геннадий, это все падшие духом грешники, предавшиеся унынию и отчаянию. Единственное их желание – вечный покой, статичное состояние, смерть не только тела, но и души. Но душа, как ты знаешь, бессмертна и не может умереть. Мы помогаем, идем навстречу этим несчастным, на тысячелетия замораживая их. Но один раз в сто лет происходит вот что. Огнеяр резко хлопнул в ладоши, и мертвая ледяная пустыня стала быстро таять. Повеяло жаром, вода закипела, забурлила пузырями. Раздались громкие душераздирающие крики. Люди пытались выпрыгнуть, каким-то образом выскочить из кипящего ада. Окунались с головой, тонули, выбрасываясь на поверхность и захлебываясь клубами перегретого пара. Варились, будто в огромном котле, не имея ни малейшей возможности освобождения.
Геннадий заткнул уши не в силах переносить жуткий визг и жалостные мольбы о спасении. Хозяин хлопнул еще раз, и озеро мгновенно сковалось льдом. Все застыли в нелепых позах и положениях.

         Вторая комната удивила грудами наваленных прямо на землю, разбросанных тут и там драгоценных камней. Гигантские кучи золотого песка, залежи старинных монет, нагромождения сияющих ювелирных украшений, кипы разбросанных повсюду денег изо всех стран мира, множество антикварных музейных редкостей. Все это сверкало, искрилось, переливаясь завораживающим светом, наполняло радостным волнением и в то же время странной безотчетной тревогой. Везде по этим блестящим увалам ползали обезумевшие люди. Набивали карманы, безрассудно осыпая себя золотом и смеясь как дети. Многие же, наоборот, сидели в скорбных позах, рвали волосы на голове, жалобно скуля и рыдая. Некоторые из них исступленно хохотали, окончательно сойдя с ума и катаясь туда-сюда.
         – Это у нас сребролюбцы, – Огнеяр широко раскинул руки. – Вон сколько!.. Добились, чего хотели. Теперь они имеют все, о чем мечтали и в любом количестве.
         – Почему же они не рады? – Гена смотрел не понимая.
         – А на что здесь, в преисподней, они богатства тратить будут? Вот и ревут от безысходности.

         В третьей комнате волнами расплывался полумрак. Бесчисленные множества обнаженных мужчин и женщин, всех, каких только можно национальностей, цвета кожи и возраста с криками и визгом гонялись друг за другом. Великолепные красавицы, пылкие юноши, безобразные старухи и гадостные похотливые старики. Заросшие дикой шерстью кривоногие мужики и толстопятые рыхлые бабищи. Худые и полные, высокие и низкие, блондинки, брюнетки, крашеные шатенки, лысые и в париках, разрисованные, размалеванные татуировками, бесстыдные в своей наготе, все были здесь.
Лица, хранящие печать порока, глаза, наполненные развратом. Губы, беспредельно жаждущие непристойных желаний. Причудливо извивающиеся в буйстве сладострастия тела, громкие вожделенные стоны, все напоминало захватывающую вакханалию. Да это и была вакханалия, самая, что ни на есть.
         Единственным отличием было то, что ни мужчины ни женщины не могли поймать друг друга. Этой бесконечной чехардой они оказались обреченными заниматься вечно, не останавливаясь ни на мгновение и все сильнее распаляясь от невозможности утолить распутные помыслы.
         – Здесь те, кто посвятил жизнь и мечтания блуду. – Огнеяр шел дальше.

         Четвертая комната была заставлена длинными столами, накрытыми белоснежными скатертями, где живописно громоздилось бессчетное количество вкусной еды. Всевозможные разносолы, мясные блюда, холодные закуски, жареные на вертеле туши самых разнообразных животных. Рыба, птица, копченые деликатесы, фрукты и овощи, все издавало дивный сногсшибательный аромат, вызывало такой дикий аппетит, что хотелось, позабыв все на свете, броситься к этим столам и есть, есть до отвала, до изнеможения, пробуя блюда на вкус и наслаждаясь. На столах высокими горками белели сладчайшие торты, пирожные, румяная выпечка и сдоба, лежащие в хрустальных вазах конфеты, шоколад и карамель. Бесчисленными рядами выстроилось разнообразие всякого шампанского, диковинных вин и других спиртных напитков. Даже бутыли с чистейшим спиртом и самогоном были тут.
         Гена никогда не видел таких толстых и сильно опечаленных людей, которые отрешенно сидели за роскошными столами и, понурив голову, неохотно ковырялись вилками, равнодушно пережевывая пищу. Между ними сновали шустрые личности, наливали спиртное себе в бокалы и выпивали безо всякого выражения на лице. Было видно: несчастные разочарованы и пребывают в сильнейшей тоске.
         – Здесь обжоры и пьяницы, – пояснил Хозяин. У них теперь есть все, чему они посвятили свою жизнь, вожделея едой и алкоголем. Но они не имеют вкуса, их невозможно ни есть ни пить, потому и сидят страдальцы в беспросветной печали, не в силах утолить свой безмерный аппетит и неудержимую тягу к спиртному.

         Пятая комната была вся наполнена зловонными нечистотами. Над поверхностью виднелись только головы стоявших в этом ужасном болоте людей. Низко над ними кружили огромные хищные птицы. Снижались, выпуская острые когти, пытались клюнуть в лицо. Спасаясь от беспощадных ударов, головы торопливо погружались в вонючую жижу, но вскоре выныривали, отплевываясь и мотаясь во все стороны. Птицы подлетали вновь, и грешники в очередной раз ныряли обратно. Такие упражнения повторялись бесконечно.
         – Кто это? – Гена с отвращением зажимал нос руками. – Что они натворили?
         – А это гордецы и властолюбцы. Те, кому самомнение и амбиции не позволяли принимать простых смертных как равных самим себе. Не без нашего участия, добившись высокого положения, управляя и властвуя над людьми, имея неограниченную власть, эти самовлюбленные эгоисты возомнили себя безраздельными правителями и хозяевами жизни. Уверенные в своей исключительности, очарованные манией величия, живущие лишь надменным презрением, они давно искалечили свою душу. Безумцы выбрали такой путь, ничуть не сомневаясь. Забыли только, что не вечны и за все придется держать ответ. Здесь ты сможешь увидеть много известных и знаменитых личностей. Как правило, они попадают именно сюда. Томятся долго, не помышляя о Спасении.
         – Уйдем отсюда, дух тут больно тяжелый, – взмолился Геннадий.

         Другие комнаты были наполнены всякими ужасными мытарствами и жуткими мучениями. Текли огненные реки, кипела смола, в чугунных котлах варилась ртуть. Все пропитал удушливый смрад сернистых испарений. Страшные душераздирающие крики, стоны беспросветного отчаяния, зубовный скрежет и вопли истязаемых доносились отовсюду.
         – Не надо их жалеть, они сделали свой выбор. Приговорены и будут здесь до Страшного Суда. Мы лишь исполняем Предначертанное.
Огнеяр захлопнул дверь, и вместе поднялись по лестнице наверх. Гена с облегчением вдохнул свежий ночной воздух.

         Открылась великолепная панорама. Крупные звезды сияли зеленоватым свечением совсем-совсем рядом. Внизу раскинулся земной простор с океанами, лесами и полями, горными хребтами, гулкими ущельями. Мерцали электричеством города, в моря текли полноводные реки, желтыми пятнами выделялись засушливые пустыни. Белели снега и ледяные острова. Вся земля расстилалась перед ними, поверхность была четко разделена границей света и тени. Там очень высоко стояло ослепительное солнце, заливая освещенную часть стеной отвесно падающих лучей, греющих и дающих жизнь. Там было раннее утро, жаркий день и теплый вечер багряными зарницами переходящий в темную ночь. Граница света медленно приближалась, прогоняя тьму. Так с самого момента Сотворения сменялись день и ночь. Казалось, будто развернули земной шар, и теперь они стояли на плоскости, имея возможность заглянуть в любой уголок и одновременно увидеть всю грандиозную перспективу открывающегося великолепия. Перед ними лежали материки, страны, расы и национальности. Плоды человеческих рук, все, что когда-то было создано людьми. При желании удавалось рассмотреть каждого живущего, узнать его дела, понять поступки, услышать речь, угадать помыслы и, сопоставив имеющиеся факторы, с легкостью предсказать его ближайшее будущее. Они отчетливо видели то, чего не дано видеть никому из живущих на земле.
         – Вот мое царство! Здесь все принадлежит и поклоняется мне. Я Царь Мира!
Геннадий стоял рядом, не понимая, жив ли он или давно умер. Находился как в сомнамбулическом сне, в состоянии величайшего трепета от увиденных адских мучений и лежащей перед ним неописуемой красоты бренного мира.
         – Я не хочу туда! – он просительно глядел на Хозяина, показывая вниз, в преисподнюю, с ясностью сознавая всю силу и власть Огнеяра. Тот положил ему на плечо тяжелую ладонь:
         – Что ты, отрок! Ты нужен мне здесь, там и без тебя управятся.
Гена облегченно приободрился, воспрянул духом.
         – Будешь моим Помощником в земных делах. Соглашайся, время еще есть. Выбирать тебе.
         Он вдруг стал шириться, расти, расплываться туманом. Морозным ветром обожгло лицо и все исчезло. Геннадий находился в пустой крестьянской избе. Стол чисто убран, лучины погашены. Лишь часть свечей медленно догорала, мерцая в темноте язычком увядающего пламени. В углу розово-белой каймой тлела заслонка печи. Никого не было.
         Раздались легкие, едва различимые шаги. Он обернулся: перед ним в белой исподнице с распущенными, искрящимися в переливах света волосами стояла Власта. От наполненного томлением взгляда исходили жаркие волны, пробуждающие самые потаенные желания. Жгучие глаза излучали ярко-фиолетовое свечение, страстные губы манили близкой доступностью, обещая бесконечно сладостные воплощения. Прикоснулась ладонью к его щеке, и он растаял будто воск, подчиняясь неодолимому влечению к этой бесподобной загадочной женщине.
         – Пришел, сокол мой! Теперь мы навеки будем вместе, – она положила руки ему на плечи.
         – Будешь моим?
         – Буду! – он стоял, готовый тотчас исполнить ее малейшее желание. Слегка надавила, и он рухнул вниз…
         Обнимая, в исступлении лобзая ее колени, совершенно не помнил себя. Власта вцепившись в остатки его волос, то приближала к себе, то отстраняла.
– Помни сокол ясный: с рассвета и до заката я буду выполнять твои желания, во всем тебе подчиняться. Но после захода солнца ты будешь моим, – свободной рукой она сняла висевшую на стене плеть.
         – Ты станешь служить мне! – хлесткий удар мучительно-сладкой конвульсией пронзил тело. Показалось, будто взорвались тысячи созвездий и раскаленными осколками осыпали с головы до ног. – Будешь ублажать! – следующий удар вынудил его замереть на миг и прижаться к ней в приступе невиданного вожделения.
         – Буду! Да, да! – он с наслаждением принимал удары, без устали лаская тугие бедра, горячий дышащий живот…
         – Навсегда останешься моим! – плеть опускалась чаще, сильней. – Моей забавой, тенью! Моим капризом!.. – она стегала, задохнувшись от нахлынувшего упоения. – Слугой! Невольником! Рабом! Моим! Моим! Моим! – возбужденная женщина больше не владела собой; раскрасневшись и закрыв глаза била, била и била. Он извивался, покрывая поцелуями ее ноги, без удержу издавая глухие рычащие стоны и не чувствуя боли в запале невиданного вожделения. Власта не могла остановиться, призывно шепча колдовские слова и страстно выгибаясь. Грудь бурно вздымалась, не в силах обуздать взбесившееся дыхание, рвущееся плотной обжигающей волной. Плеть со свистом рассекала сгустившийся полумрак. Воздуха не хватало, чувственный шепот звучал все отчетливей, все жарче и жарче. Наконец тишину разорвал полный яростного азарта крик. Она отбросила уже ненужную плеть, рванула на себе исподницу, и упругое обнаженное тело медленно опустилось на пол.

 Продолжение http://www.proza.ru/2013/08/22/1818