Овраг, орган и ассамблея вееров на дороге вверх

        ОВРАГ, ОРГАН И АССАМБЛЕЯ ВЕЕРОВ НА ДОРОГЕ ВВЕРХ
                «Я прохожу через жизнь этого мира
                со взором, обращенным в неизъяснимую глубь.
                Н.А. Бердяев. «Философия свободного духа"             
Над серединой оврага висела большая шоколадка. Вокруг были набросаны как попало жёлто-бордово-зелёные пятна осеннего леса. На краю оврага сидел Тинк.
Тинк обмахивался веером и задумчиво смотрел на шоколадку. Он ждал, пока ветер прибьёт её к его рту. Шоколадка раскачивалась и ударяла по клавишам органа, который стрижом проносился над оврагом. В такт музыке Тинк подбрасывал веер кончиком языка.
На другой стороне оврага раздался смех. «Это я, Пинк, - сказала девочка. – Хочешь шоколадку?» Ресницы Пинк были такими длинными, что приходилось их скручивать в клубочки. Поэтому на первый взгляд казалось, будто к её векам прилипло много миниатюрных улиточек. Пинк размотала ресницы и без труда подхватила ими шоколадку. Несколькими движениями глаз она подтолкнула её к Тинку. «Только не вздумай съесть сам! Я сейчас переберусь к тебе!»
Во время очередного рейса органа Пинк ловко запрыгнула на инструмент. Рейсы считались дальними, так как овраг опоясывал всю параллель. Орган проносился по лесу в сопровождении свиты из жёлтых сухих листьев, которые кружил поднятый им ветер . Под аккомпанемент шуршания Пинк исполняла органное переложение концерта Вивальди «Весна».
В своих рейсах орган не придерживался прямой линии, а отклонялся то к одному, то к другому краю оврага. После нескольких витков вокруг параллели Пинк наконец дождалась момента, когда орган приблизился к Тинку, и спрыгнула на землю. Они разделили шоколад – чёрный, пористый – и с аппетитом съели. Правда, сначала пришлось уладить небольшую неприятность с муравьями. Эти проворные насекомые быстро учуяли сладость и с любопытством блуждали по образованному порами внутришоколадочному лабиринту. От угрозы лишиться лакомства Пинк и Тинк горько расплакались. Их слёзы промыли поры, и муравьёв унесло солёным потоком.
- У меня сегодня день рождения, - сказала Пинк, когда Тинк складывал опустевшую фольгу. – Мне – тысяча лет.
-Пойдём в город отпразднуем? – предложил Тинк.
Больше всего в свои дни рождения Пинк любила пироги со свечами. Так она называла высотные дома с горящими от солнца стёклами. Сейчас был день, лучи падали под острым углом и не попадали в окна. Тинк поймал солнечный зайчик фольгой от шоколадки и зажёг им несколько окон двадцатиэтажного дома. Перенося свет, фольга сгорела. Тогда Тинк поднял дом и, наклонив, стал подносить к другим высоткам.
От соприкосновения с горящими стёклами зажигались всё новые и новые окна, как от одной горящей свечи зажигается много других. Вскоре Пинк и Тинк стояли в замкнутом квадрате из двадцатиэтажек, в каждой из которых пылали солнцем шесть верхних этажей. Причём это был не печальный закатный красноватый свет, а царственный, торжествующий блеск высокого солнца! А внизу насыщали глаз цветом жёлто-бордовые деревья. Пинк и Тинк немного раздвинули дома, чтобы сделать двор шире: с большего расстояния пироги со свечами смотрелись эффектнее.
- Не хватает только музыки, - заметила Пинк.
В просвет между высотками они увидели длинный девятиэтажный дом. Он весь был составлен из выступов и уступов и напоминал полурастянутый аккордеон. Крайний блок с балконами справа был похож на клавиши, крайний блок с окнами слева – на кнопки. Пинк и Тинк затащили дом в свой квадрат, взялись за него с двух концов и стали сжимать и растягивать. Зазвучала музыка.
Замигали горящие окна, заплясали, извиваясь пламенем на спичке, жёлто-бордовые кроны деревьев. На крыше аккордеона забегали, сходясь и расходясь, голубоватые огоньки газосварки (там как раз почему-то работали газосварщики, которые теперь непрерывно прыгали, балансируя, чтобы не свалиться с играющего дома). Автобусы и троллейбусы, булочные в маленьких дворах и детские горки запели. В троллейбусе с самым красивым голосом Пинк и Тинк решили заночевать.
- Только сначала нужно задуть свечи, - напомнила Пинк.
Но как они ни тужились, выше семнадцатого этажа окна не задувались. Тогда Тинк достал из кармана веер и помахал им. Промчался вихрь, и все стёкла погасли.
Утром выпрыгнул и завис над краем земли упругий ярко-красный мячик солнца.
- Наверняка ему хочется попрыгать через обручи, - предположила Пинк, глянув на солнце в окошко троллейбуса.
- Ах, как же я забыл! Ведь сегодня – ассамблея вееров! – спохватился Тинк. – То-то мой веер в кармане занервничал. Бежим скорее к оврагу!
Во вчерашнем лесу весь овраг был заполнен веерами. Орган, видимо, отдыхал на Канарах. Ажурные вееры по очереди взлетали и выписывали в небе фигуры, раскрываясь и складываясь. Они порхали над кронами, падали сеточками на ветки и снова взлетали, кланяясь друг дружке. Скоро над лесом вихрился ажурный ком.
Когда Пинк щёлкнула пальчиками ноги, прилетели гимнастические обручи. Ажурный ком рассредоточился, и обручи перемешались с веерами. Мячик солнца, довольно хмыкнув, сорвался с неба и запрыгал через обручи. Увлечённые общим азартом, с земли взвились опавшие листья. И все вместе – обручи, вееры, листья и солнце – в безумном мелькании дробили небо на голубые крошки.
«Потрясающе», - прошептала Пинк. Она так усердно хлопала глазами, что её ресницы размотались и запутались в веерах. Инородное тело спугнуло участников ассамблеи. Обручи и вееры скрылись за лесом. Остался только веер Тинка, скользнувший к нему в карман. Мячик солнца так наскакался, что от усталости не имел сил запрыгнуть в небесную высь. К счастью, Пинк подхватила его ресницами и забросила на место. Только жёлтые листья ещё долго кружились в воздухе, падая медленно и нехотя.
- Скоро весна, - глядя на них, промолвил Тинк.
- Да, - отозвалась Пинк. - Каждое первое сентября я говорю себе: через полгода – весна. А сейчас ведь уже октябрь!
- Давай зажжём костёр, чтобы весна не сбилась с дороги!
Дым от костра из листьев стелился в виде ложа. Пинк и Тинк легли на него, обнявшись. Дым носил их над землёй, укачивал, поднимал до верхушек деревьев и вновь опускал. Пинк и Тинк смотрели вверх, вниз, друг на друга и смеялись.
Наконец дым повалил столбом. Этот столб воздвигался всё выше, непрерывно вознося вверх дымовое ложе. И на нём, оставив внизу разноцветный лес, где-то там, за облаками, Пинк и Тинк любили друг друга.
… - Скоро костёр догорит, - прошептал Тинк. – Мы упадём.
Они раскрыли веер и, держась за него, спланировали на землю. Костёр действительно догорал. Над оврагом стрижом проносился посвежевший орган.
- Ой, какие мы чумазые! – засмеялась Пинк.
Ближайший душ находился в городе. Он был прикреплён к верхнему углу дома, построенного в форме прямоугольного треугольника с опорой на меньший катет. Кран располагался на стене у входа в подъезд. Душ заканчивал собой длинную ручку и нависал над центром двора как огромная шляпа.
Пинк и Тинк повернули кран, и из душа полилась музыка. Прохладные струи мелодий стекали по их ладоням и лицам, и сквозь капли нот они смотрели друг на друга счастливыми глазами.
А потом взялись за руки и пошли вверх.

«Овраг, орган и ассамблея вееров на дороге вверх» – идеальная история любви и наслаждения миром с идеальными героями. Пинк и Тинк – может быть, бессмертны, может быть, живут очень долго. Точнее, они почти вовсе не задумываются о времени. Главное – психологически Пинк и Тинк остались детьми, поэтому мир остался для них раскованным (см.  «Лимонно-лазурный роман стрекозы»).  Мир существует для того, чтобы они им наслаждались, мир – это их игрушка. И поскольку они ТАК чувствуют и думают, мир их «слушается». Они могут свободно перемещать и комбинировать любые его элементы ради наибольшего наслаждения – красотой, цветом, звуком, игрой света.
В буддистской философии одна из трактовок слова «божество» – тот, кто предается игре и наслаждению. Герои этой сказки и есть – юные боги. Хотя нет, «я еще не волшебник, я только учусь»; Пинк и Тинк еще НА ДОРОГЕ вверх. Например, они не могут менять сезоны года. Но вся их внутренняя сила направлена на преодоление холода и увядания. Прозрение весны сквозь, казалось бы, неумолимо принуждающую к осени очевидность – один из основных мотивов сказки. Он проявляется в прямых противопоставлениях: Пинк пролетает в окружении желтых сухих листьев, но исполняет на органе концерт Вивальди «Весна»; Тинк, глядя на падающие листья, произносит: «Скоро весна». Пинк каждое первое сентября говорит себе не «наступила осень», а – «через полгода – весна!» Это – символ победы человеческого духа над принуждением материального мира. Мы видим то, что хотим видеть.
Идеальная история любви начинается с момента встречи героев. Они раньше не были знакомы, но сразу «узнают», чувствуют друг друга и без всяких предисловий начинают вместе наслаждаться миром. Вместе они остро переживают все его оттенки и детали, все его прекрасные моменты.  Этот мир насыщен цветом, музыкой, движением, все летает, порхает, вихрится. Полная победа над окаменением. А может, герои почти всемогущи именно потому, что любят друг друга? Любовь делает их такими легкими, что Пинк и Тинк способны подняться за облака на ложе из дыма от костра. Ведь высшее проявление идеальной любви, конечно, только и может быть – за облаками (см. одноименный фильм). Пока что им приходится спуститься, но, возможно, для того, чтобы когда-нибудь поднять с собой за облака весь мир?
Эту сказку нужно не просто читать, а слышать, видеть и осязать.
В нарисованном сказкой куске жизни сняты обозначенные некогда контркультурой противоречия между Орфеевским и Прометеевским миром, противопоставление «принципа удовольствия» – немедленного удовлетворения интуитивных чувственных потребностей – и «принципа реальности» – труда, навыка, целенаправленной деятельности, противоположность заботы и игры. Библейская книга «Бытие» рассказывает, что после грехопадения человека его труд стал тяжелым. Но если мир остается раскованным (см. «Лимонно-лазурный роман стрекозы»), тогда то, чего непосредственно хочется, что красиво и доставляет наслаждение – это и есть предназначенный человеку труд, его целенаправленная деятельность (только нужно учитывать, что до грехопадения и сам человек был другим, его мышление, все желания и потребности). Труд – как создание новых прекрасных комбинаций элементов; труд-игра: раз люди достаются детьми – детьми Божьими, естественно, что они все время играют.
Впрочем, может быть, Пинк и Тинк уже прошли долгий путь эволюции и «заработали» способности конструировать мир по-своему. Не таково ли происхождение многих загадок на Земле (вспомним хотя бы геоглифы – своеобразные рисунки на поверхности земли, будто сделанные руками неведомых гигантов): их оставили те, кто «превзошел» этот мири  и «идет вверх» – как призыв к остальным и обещание, что и для них возможно такое же развитие и достижение таких же возможностей?