Из жизни жирафов и бегемотов

— Все курсанты делятся на две категории – Жирафов и Бегемотов. Кто может объяснить почему — два шага вперед, — скомандовал капитан Филимонов, звавшийся в простонародье Филимоном.
Взвод молчал.
— Объясняю популярно, — потому что и до тех и до других долго доходит. — Следующий вопрос — пoчему? Кто ответит, освобождаю от марш броска.
Это его предложение было явно заманчивым. Думать о том, чтобы нестись галопом шесть километров с автоматом и противогазом, да и еще прямо после обеда, было просто страшно. Cтрой раздвинулся и из второй шеренги выкатился Витька Гусев.
— Ну-ну, Гусев, поделитесь вашей теорией, — снисходительно предложил Филимон.
— Так, товарищ капитан, они же вегетарианцы, — бодро начал Витька.
— Ну и что?
— А они все медленно делают, и жуют, как коровы, и ходют, – хозяйственно объяснил деревенский Витька.
— А вы, Гусев, тоже вегетарианец?
— Никак нет, товарищ капитан. Я все ем.
— Это и заметно, Гусев. Это вас что, так в школе, Менделееев и Карл Линней научили?
— Никак нет, это я сам догадался.
— Не верно догадались, Гусев. Но раз сам, побежите замыкающим флажковым. И смотреть мне в оба, чтобы никто не отстал и дистанцию не срезал.
Витька обрадованно встал в строй. Бежать замыкающим флажковым было просто лафа – приполз последним, и ладно.
— Ну что, есть еще идеи? Что у вас, Маснуха?
— Я, товарищ капитан не за жирафа. Я спросить. А можно мне до санчасти дойти? Я еще вчера ногу стер. Один мозоль везде. Разрешите покажу?
— Нечего мне ваш мозоль показывать. Если до санчасти дойти можете, значит и марш бросок пробежать сможете. — Итак, объясняю популярно, — продолжал Филимон, — и до бегемотов и до жирафов медленно доходит, потому что у одних — шеи длинные, а у других — жопы толстые. Всем понятно? До всех дошло? Так вот, если кто перед марш броском клапан из противогаза вытащит, противогазную коробку оставит, или, не дай бог, что из автомата вынет — сгною на кухне. А отпуска до выпуска не видать. Все. Разойдись. Портянки перемотать и через пол часа строиться. И не забудьте в сортир сходить. А то в прошлый раз весь парк, как гуси, загадили.
Проклиная Филимона, мы побрели в казарму передохнуть и собраться. Филимон нас не любил, а мы его просто ненавидели. Какое-то время его замещал старлей Ершов. Он был классный парень, всего на несколько лет старше нас. Бегал вместе с нами, здорово стрелял и лучше всех в училище бросал гранату.
А Филимон был старик лет тридцати пяти. Говорили, что он дважды пересидел присвоение очередного звания и никак не мог попасть в Академию, куда рвался изо всех сил. Последней его идеей было сделать из нас образцово-показательный взвод, и на наших показательных костях  въехать в свою Академию.
Через тридцать минут, обвешанные автоматами, противогазами и подсумками, мы построились за проходной. Мимо проходили студенты из соседнего Сельхоза.
— А, радиотехническое с конно-спортивным уклоном. Опять на бега? Ну-ну, — поприветствовали они нас.
— Отставить разговоры, — прервал наш ответный мат Филимон.
— Значит так, маршрут старый. Бежим по Киквидзе, потом вдоль Парковой налево, вокруг училища и домой. Флажковые, Гусев и Маснуха, перекрывают перекрестки. Под автобусы не попадать. Не растягиваться , от меня не отставать. Шалишвили, ведите взвод. Все ясно? Так, начинаем гонку за лидером.
С этими словами он забрался в свой старый горбатый "Запорожец", выпустил вонючую струю дыма и затарахтел по бульвару Киквидзе. Взвод забухал за ним, pастягиваясь пo бульвару.
— Шаля, ты смотри не очень-то разбегайся, а то шею сверну, — прокричал бежавший рядом со мной Слон. Худой, горбоносый Коля Шалишвили был чемпионом училища по военному троеборью, и его всегда ставили вперед задавать темп. Слон, как все борцы, ужасно не любил бегать. Он часто ухитрялся просачковать марш броски, ссылаясь на свои тренировки, но на этот раз не смог отвертеться и бежал рядом со мной. Первый километр мы пробежали легко и бодро, переодически перебраниваясь по поводу Филимона.
— Это же бег не за лидером, а за пидером. Пердит, сука, своей вонючкой, хоть противогаз надевай. Чапаев сраный, — гудел на бегу Слон.
Оказалось, что он накаркал. Филимон высунулся из "Запорожца" и проорал нам команду "Газы". По этой команде мы на бегу выдернули и натянули противогазы.
Не знаю, можно ли воевать в противогазе, но бежать в нем нормальный человек долго не может. Проклятая резина прилипала к лицу и голове. Воздуха не хватало. В груди жгло и хрипело. Дыхание сбивалось. Пот заливал глаза и скапливался на дне противогазной маски. Каждые пару минут приходилось отдирать резину от подбородка и выливать с пол стакана пота. Автомат тяжелел и быстро превратился в кувалду, которая ритмично колотила по спине и выбивала из легких последние молекулы воздуха. В голове гудело и звенело. В глазах вспыхивали и исчезали маленькие, легкие звездoчки.
— Жень, а Жень! Будь другом, потащи автомат. — издалека услышал я голос Слона.
Он бежал рядом, сорвав противогазную маску и волоча автомат по земле.
— Больше не могу, сейчас блевану, — задыхался он.
Я на ходу перехватил его автомат. До училища оставалось еще километра два. Взвод растянулся. Впереди, легко переставляя длинные тонкие ноги, бежал Шалишвили. "Куда несется, сволочь, ведь просили, как человека — не гнать", — думал про себя я. И вдруг Шалишвили, словно услышал. Он остановился, как то неловко согнулся и медленно уселся прямо на мостовой. Похоже, его рвало. Одной рукой он опирался на валявшийся на дороге автомат, а второй прижимал ко рту пилотку.
— Добегался, козел горный, — прохрипел Слон, оббегая его стороной.
Последние пол километра я пробежал по Парковой, уже ничего не видя и не соображая. Сквозь круги перед глазами наконец появились коричневые ворота училища. Минут через пять взмыленный и чуть живой взвод собрался у проходной.
— Равняйсь. Смирно. Старшина ведите взвод в подразделение, — скомандовал выбравшийся из "Запорожца" Филимон.
— Товарищ капитан, а Шалишвили-то — нема, — заметил из второй шеренги Маснуха. — Он там, вроде, тошнил, товарищ капитан.
— Что значит "нема"? Замыкающий, курсанта Шалишвили видели?
— Никак нет, товарищ капитан, я автобус перекрывал, — стал оправдываться Гусев.
— Тошнил! Перекрывал! Почему сразу не доложили? Я же говорю, бегемоты, а не взвод!
— Гусев, Маснуха, оружие сдать и бегом марш отыскивать этого чемпиона. А то еще будет бродить по всему городу с автоматом наперевес. Как вернетесь — доложить.
— Во, падел, бегай теперь, ищи его, гадюку, — злобно ворчал Маснуха
Капитан, сложившись циркулем, влез в свой "Запорожец" и затарахтел в сторону казармы.
Вечером, во время поверки нашему старшине доложили, что Шалишвили залег в санчасть.
— Что там с ним?
— Да, говорят, кровью во время марш броска харкал.
— А, ну это ничего, мы все кровью харкаем.
Месяца через три Шалишвили комиссовали по здоровью, и он уехал домой. Все решили, что он закосил. Про него быстро забыли. А еще примерно через год на наш взвод пришла посылка с вяленой дыней. Мы сначала даже и не поняли, что это. Никто из нас раньше такого деликатеса не видел. Если бы Маснуха не сказал, так бы и не знали, что это такое. Но когда мы расхватали это ароматное, липкое, вяленое чудо, на дне посылки нашли конверт с Колькиной фотографией. Фотография была училищная. Колька был снят на ней во время каких-то соревнований, как всегда первым подбегавшим к финишной ленточке. На обратной стороне фотографии была надпись: “Николай Вахтангович Шалишвили, 1953-1972”.
— Ну, Колька, ну орел, — восторгался Витька Гусев, чавкая своей дыней. — Ребята, а чегой-то здесь тысяча девятьсот семьдесят второй стоит? Он же в прошлом году комиссовался, в семьдесят первом, — спросил, Гусев.
— Да, Гусь, прав капитан. Ты и правда у нас бегемот. Он же ведь копыта в этом году отбросил, — сказал, облизывая липкие пальцы, Маснуха.
— Как это, отбросил? Ты что сдурел? Не может быть!
— Да так. Подох он от белокровия. Мне Филимон сам сказал.
— Врешь, гад. Что значит, подох? Не может такого быть! И потом, что это он никому не сказал, а тебе вдруг сказал?
— Так вот и сказал. Я с пол-года назад дневалил, когда такая же посылка в первый раз пришла от Колькиных стариков. Мне ее Филимон велел открыть. Почти все себе забрал. Мне только чуток дал попробовать. И с тех пор они каждый месяц стали приходить. А он мне велел помалкивать и ему относить, а меня так изредка прикармливал. Так что точно знаю, подох ваш горный орел.
— Так, мужики, пошли соберем народ в Ленкомнате, — скомандовал Слон, поднявшись со своей койки, — надо Колькиным старикам письмо написать, спасибо сказать им за все, про Кольку хорошее рассказать, ну и извиниться заодно. Мы ж и, правда, не знали ничего. Может им надо денег послать?
— Ага, денег еще им слать не хватало,  — проворчал Маснуха.
— А ты вообще, гнида, молчи, не с тобой говорят. Мы тебе и твоему Филимону это еще, кстати, припомним, — злобно бросил Слон и увесисто двинул Маснухе по ребрам.
Маснуху потом били всем взводом. Долго.  До тех пор пока его не перевели в другое училище.